| Л.А. Молчанов «Цензура является… унижением и поношением всей нации» (цензура белого востока России в 1918 – 1919 гг.) (28.14 Kb) Мы публикуем один из последних текстов Леонида Молчанова, присланного им в качестве участника конференции, посвященного истории цензуры в России в мае 2013 г.
Д.и.н., профессор кафедры Российского государственного гуманитарного университета «ЦЕНЗУРА ЯВЛЯЕТСЯ… УНИЖЕНИЕМ И ПОНОШЕНИЕМ ВСЕЙ НАЦИИ» (ЦЕНЗУРА БЕЛОГО ВОСТОКА РОССИИ В 1918-1919 ГГ.) Слова, вынесенные в заглавие работы, принадлежат величайшему поэту Великобритании, тираноборцу Джону Мильтону, высказанному в знаменитой речи о свободе печати, обращенной к Долгому парламенту Англии в 1644 г. и получившей название Ареопагитика.[1] Одной из задач властей и политических сил современной России является манипулирование общественным мнением и социальным поведением людей. Техника дезинформации все более совершенствуется, механизм мифологизации становится всеохватывающим. Мы жили и продолжаем жить под воздействием мифов. Развернулась острая борьба за возможность через СМИ оказывать политическое влияние на общество. Пресса и публицистика попали в сильную зависимость от властей и крупного капитала. Государственные структуры, политические объединения, деловой мир информируют общество с целью популяризации собственной точки зрения, создания своего благополучного имиджа и получения дополнительных аргументов в своих интригах. Во многом такую же ситуацию переживало российское общество в октябре 1917-1920 гг. В то время идеологизация агрессивно проникала во все сферы жизни, не редко в формах идеологического экстремизма. Массами в годы гражданской войны, легко было манипулировать. Одним из инструментов манипулирования массами в те годы была цензура. Необходимость манипулирования социальным поведением населения заставила правительства белой Сибири создать мощный контрольно-запретительный аппарат для слежки за общественным сознанием. Печать Дальнего Востока, Сибири и Урала после свержения советской власти летом 1918 г. попала под влияние цензуры Временного сибирского правительства. Сразу после своего создания оно стало организовывать органы военной и политической цензуры. 18 июля 1918 г. административный отдел МВД Временного сибирского правительства разослал циркуляр, в котором призывал правительственных комиссаров усилить надзор за прессой. Необходимость ужесточения контроля в циркуляре объяснялась тем, что в газетах после свержения большевиков стали «помещаться статьи, явно призывающие к противодействию правительственной власти, даже к подготовке восстания против нее, призывы к стачкам и забастовкам». Административный отдел обязывал комиссаров привлекать редакторов газет к суду на основании постановления Временного правительства о печати от 27 апреле 1917 г., подтвержденного Западносибирским комиссариатом Временного сибирского правительства 25 июня 1917 г.[2] К августу 1918 г. военную цензуру, связанную с деятельностью печати, осуществляли военно-цензурное отделение при штабе армии, контрольное бюро при штабе Западносибирского округа, офицеры, проводившие почтово-телеграфный контроль на Главной омской телеграфной станции. Управляющий военным министерством генерал А.М. Гришин-Алмазов через начальников штабов, корпусов и гарнизонов передал всем редакторам газет «Перечень сведений, не подлежащих оглашению в печати и распространению путем почтово-телеграфных сношений», которым они должны были руководствоваться при освещении политических событий. Он практически полностью повторял перечень сведений, подлежащих предварительному просмотру военной цензурою, Временного правительства от 26 июля 1917 г. За исключением редакционных изменений, в него был добавлен один новый пункт, запрещавший газетам сообщать сведения о «численности и намерениях противника».[3] Предварительная военная цензура печати была введена Временным сибирским правительством 10 сентября 1918 г., когда Административный совет правительства подтвердил действие закона Временного правительства от 26 июля 1917 г. «с изменениями, вызываемыми обстоятельствами».[4] В число изменений входили временные правила о специальной военной цензуре, о специальном почтово-телеграфном контроле и перечень сведений, не подлежащих оглашению. Правила вводили предварительную цензуру. Для осуществления цензурной деятельности создавалась главная и местные военно-цензурные комиссии, вводились должности военных цензоров. Главная военно-цензурная комиссия состояла при военном министерстве в составе представителей МВД, МИД, военного и морского министерств. На рассмотрение военной цензуры предоставлялся текстовой и изобразительный материал. Освобождались от цензуры «предназначенные к перепечатке статьи и сообщения из изданий, уже рассмотренных военной цензурой…, а также издания законодательных и правительственных учреждений».[5] Произведения, подлежащие опубликованию в ежедневных газетах, предоставлялись для просмотра не позднее, чем за 2 часа до выпуска.[6] Новые изменения цензурных правил произошли после прихода к власти адмирала Колчака. Стремясь, с одной стороны, показать себя приверженцем демократии, а с другой – оставить печать под строгим цензурным контролем, Колчак пошел на реформы. 30 ноября 1918 г. он подписал два приказа №№ 57 и 59. Согласно этим документам, предварительная цензура прессы отменялась, за исключением театра военных действий.[7] Но, отменив предварительную цензуру, Колчак усилил военный контроль над газетами. Его стали осуществлять как военно-цензурные учреждения, так и начальники гарнизонов. Военно-цензурные комиссии, созданные Административным советом Временного сибирского правительства в сентябре 1918 г., ликвидировались. Цензоры могли устанавливать предварительную цензуру для тех газет, на которые указывали местные военные власти, и ходатайствовать перед начальником штаба Верховного Главнокомандующего о закрытии газет до судебного разбирательства. За нарушение цензурных правил тираж газет мог быть конфискован. Ухудшение положения на фронте вызвало ужесточение цензурного контроля над изданием произведений печати. В марте 1919 г. было издано постановление Совета Министров Российского правительства об утверждении «Правил о наблюдении за типографиями, литографиями, металлографиями и другими заведениями, производящими или продающими принадлежности тиснения».[8] Постановление усиливало контроль над соблюдением цензурных требований о печати. Оно требовало, чтобы во всех периодических изданиях указывались фамилии ответственного редактора и издателя, наименования и местонахождения типографии, где данное издание было напечатано. За нарушение правил о печати предусматривался штраф в размере 3 тыс. рублей или арест владельца типографий до 3 месяцев. Позднее всех были взяты под цензурный контроль радиосообщения. Полномочия Главного военного цензурно-контрольного комитета на радиостанции не распространялись, и были нередки случаи появления в газетах сообщений советского радио перехвата раньше, чем они становились известны официальным властям. Поэтому в январе 1919 г. радиостанциям Иркутска, Новониколаевска, Омска и Семипалатинска было дано указание отправлять материалы перехватов советского радио в ставку и никому больше их не предоставлять.[9] Однако данный запрет соблюдался слабо. Сообщения советского радио редакции газет нередко получали прямо с радиостанций. Особенность осуществления цензурного контроля на территории белой Сибири заключалась в том, что его проводили не только специально созданные для этого учреждения военного контроля и военные власти, но также и органы МВД, информационные агентства, информационные отделы при губернских комиссариатах и другие ведомства, которые не имели для этого законных полномочий. Большое влияние на деятельность цензуры оказывали органы контрразведки. Все это делало цензурный контроль многоступенчатым. Газетные материалы подвергались двойной и даже тройной проверке. Корреспондент омского правительственного Российского телеграфного агентства (РТА) И.К. Ауэрбах писал, что его корреспонденции о действиях правительственных войск против партизан А.Д. Кравченко и П.Е. Щетинкина проходили двойное цензурирование, прежде чем попасть в штаб командующего войсками в Красноярске. Затем они направлялись в местные газеты, где их просматривала еще и местная цензура.[10] Все материалы, включающиеся в информационные бюллетени осведомительных учреждений белой Сибири, проходили строгий цензурный контроль РТА. В необходимых случаях агентство просило проверить материалы другие правительственные учреждения. 13 сентября 1919 г. оно направило в Военно-цензурное бюро при Верховном Главнокомандующем письмо с просьбой провести контроль содержания интервью своего сотрудника С. Ауслендера с командующим 3-й армией генералом Сахаровым.[11] Цензурному контролю подвергалась также информация, которая передавалась за границу. Этот контроль не отличался тонкостью и умеренностью. Сильно бросался в глаза ложный оптимизм информации, передаваемой за рубеж. Поверенный в делах России в Великобритании 23 августа 1919 г. сообщал в Омск об опасении лондонского комитета освобождения России, что официальный оптимизм, которым наполнены информационные бюллетени РТА, может подорвать доверие английской общественности к их информации. Комитет просил сообщать более полную информацию. А комитет уже сам «будет отделять конфиденциальное от надлежащего опубликованию».[12] Анализ цензурных правил белой Сибири показывает, что в условиях гражданской войны содержание запретов касалось практически всех сторон жизни российского общества. Не допускались к печати не только сведения военного характера, но и общая информация экономического, социального, политического содержания. Военная цензура на практике с осени 1918 г. сразу приняла политический характер. «Он посягает на все, – писала челябинская газета «Власть народа», – на настроения авторов статей… на политические известия исключительной важности, которые проникают в массы и на фронт благодаря … молчанию печати, в самом извращенном виде».[13] После цензурной реформы Колчака военная цензура сохранила в основном политический характер. Для таких действий цензуре давали основания положения приказа №57 о запрещении публикации материалов, возбуждающих одну часть населения против другой и «злонамеренных» слухов о русской армии, союзных и чехословацких войск. В Иркутске по распоряжению военных властей была закрыта газета «Дело», издающаяся правлением «Труженника-кооператора» и обществом потребителей служащих Забайкальской железной дороги. Закрыта она была после того, как цензор посчитал, что в ней опубликованы статьи германофильского направления. Редактора газеты вызвали в штаб 4-го Западносибирского армейского корпуса для объяснений. Он пытался доказать, что это необоснованное обвинение и что в газете нет германофильских тенденций. Но его не стали слушать и газету закрыли.[14] Цензурный контроль фактически лишал газет возможности какой-либо независимой оценки происходящих событий. Любое самостоятельное освещение ситуации в России расценивалось цензорами как «узко-партийное», извращенное и вымышленное. Любая критическая информация, в особенности касающаяся военных властей, приводила к строгим наказаниям. В начале ноября 1918 г. газета «Ишимский край» напечатала заметку с критикой военной администрации сибирского города Тюкалинска. В ней, в частности, говорилось: «Политика репрессий перешла здесь всякие пределы. То, что обыватели Тюкалинска и его уезда не видели при самодержавии Николая и диктатуре Ленина, суждено им пережить теперь. Порки, расстрелы, не говоря уже о безудержных арестах, стали обычным явлением. Расстреливаются, арестовываются лица без всякого разбора».[15] Все факты, указанные в газете, были достоверными. Это подтвердил тобольский губернский комиссар в письме министру внутренних дел от 12 ноября 1918 г. Однако вместо, того, чтобы расследовать деятельность тюкалинской военной администрации, командир 2-го Степного сибирского корпуса запретил издание газеты. Жесткость российской цензуры усиливалась действиями цензурного контроля интервентов, командование которых стремилось активно участвовать в манипулировании российским общественным мнением. Командование интервенционистских войск в 1918 г. ввело предварительную цензуру, которая также как и русская цензура сразу приняла политический характер. На Дальнем Востоке цензуру на английском языке осуществляли американцы, на русском – чехи, на восточных языках – японцы. Они следили за тем, чтобы на страницы газет не попадали сведения, осуждающие их действия. Особенно старались американцы. Они делали все, чтобы в газетах постоянно печатались материалы, пропагандирующие американский образ жизни, рекламирующие американские товары, содержащие хвалебные оценки американской внешней политики. В области цензурного контроля действия интервентов не отличались легитимностью и демократичностью. Против газет, которые критически отзывались о присутствии союзных войск и политике стран-интервентов, применялись самые суровые, силовые, далеко не всегда законные, меры воздействия. Большой общественный резонанс на белом востоке России в 1919 г. получили действия американцев против владивостокской газеты «Голос Приморья». После помещения в газете фельетона «Янки», высмеивающего американцев, американские солдаты ворвались в редакцию газеты и попытались арестовать главного редактора.[16] Русские власти, полностью зависимые от иностранной военной и экономической помощи, стремились не пропускать в печать материалы, которые могли произвести на командование союзников неблагоприятного впечатления. Газеты, допускавшие публикации подобных материалов, строго наказывались российскими властями. Приамурская «Народная газета» несколько раз закрывалась из-за конфликтов с командованием интервенционистских сил. 21 августа 1918 г. она была закрыта за непредоставление материалов для цензуры чехословацкому коменданту города. 15 февраля 1919 г. ее закрыли за передовую статью по поводу инцидента, имевшего место при задержании японцами рабочих главных Никольских мастерских.[17] Цензурная политика сибирских правительств исключала печать из определенных законом правовых норм, и ставило ее в зависимость от произвола цензоров. Усиливающаяся политическая направленность цензурных запретов вела к расширенному толкованию ограничений. Практически любой объективистский газетный материал мог быть запрещен. Цензоры могли задерживать материалы, которые, по их мнению, могли оказаться вредными для интересов власти. При этом иркутские газеты печатали то, что не разрешали в забайкальских, и наоборот. Те материалы, которые пропускали в дальневосточных газетах, запрещали в уральских. Даже в одном и том же городе одни газеты печатали материалы, которые не пропускались в других. Иркутская газета «Наше дело» из-за цензурных запретов не могла публиковать даже сообщения управляющего Иркутской губернии, начальника иркутской уездной милиции, а также телеграммы РТА, которые свободно печатала другая иркутская газета «Свободный край».[18] Редакторы газет «Сибирь» и «Дело» А.И. Иванов и В.А. Анисимов военными властями были отданы под суд за то, что перепечатали в своих газетах информацию из красноярской газеты «Воля Сибири» об аресте в Омске министра Крутовского и убийстве члена краевого комитета партии эсеров А.Е. Новоселова.[19] В целях формирования благоприятных условий для создания информационной среды, способствующей социальному самообману, цензурные органы особенно придирчиво относились к оппозиционным изданиях. Колчаковская цензура, прежде всего, обращала внимание на газетные издания, выражающие социал-реформистские взгляды. Цензурный контроль в ряде случаев превращался в настоящую инквизицию для изданий, данной направленности. Цензурные органы придирались к каждой мелочи в газетах меньшевиков, эсеров, земств и кооперативов. Цензоры просматривали их особенно тщательно. Земская газета «Знамя народоправства» /Камышлов/ была поставлена в такие условия, когда она была вынуждена публично заявить о своем возможном закрытии, т.к. военная цензура создала для нее невыносимые условия.[20] Цензурный контроль был настолько придирчивым, что даже газета ставки Верховного Главнокомандующего «Русская армия» была наказана за допущенные «политические отклонения от руководящих взглядов Российского правительства», что привело к решению установить для газеты предварительную цензуру.[21] Жесткость законодательства в области печати усугублялась произволом региональных военных и гражданских властей, которые в целях ужесточения цензурного контроля не соблюдали правительственных цензурных правил и вводили свои. На местах нередко подвергались цензурным преследованиям газеты, отстаивающие позиции омского правительства. Красноярская газета «Свободная Сибирь» позволила себе достаточно взвешенную критику официального органа комиссариата Енисейской губернии «Воли Сибири» за публикацию материалов, дискредитирующих омское правительство. «Ничто так не подрывает веру в уважение к Временному сибирскому правительству в глазах населения и вступающих на территорию Сибири союзных войск, как появление в его официальных изданиях подобных бестактных статей», – писала «Свободная Сибирь».[22] Усматривая в этой критике «явное намерение дискредитировать Сибирское правительство в лице местного органа власти», Енисейский губернский комиссариат постановил оштрафовать редактора «Свободной Сибири» — известного сибирского литератора Ф.Ф. Филимонова – на 500 руб.[23] Существующее идейное давление и репрессии заставляли каждого редактора на своем рабочем месте выполнять цензурные функции. Нередко произвол цензоров ставил их в безвыходное положение. Они не знали, какие материалы готовить к печати, чтобы не было проблем с цензурой. Редактор газеты «Власть народа» докладывал министру внутренних дел Временного Всероссийского правительства, что цензоры снимают статьи, защищающие авторитет властей и выступающие против забастовок.[24] С усилением политического характера военной цензуры проблемы, связанные с освещением российской действительности на страницах газет, приходилось решать неофициальным способом, т.к. их содержание выходило за рамки официальных цензурных предписаний. В этом случае политический контроль над содержанием газет осуществлялся властями с помощью неофициальных бесед с редакторами, в ходе которых им говорилось о той тематике, которую нельзя было поднимать на страницах прессы под угрозой тюремного заключения или закрытия изданий. Прежде всего, это касалось информации о положении в Советской России. Даже при антисоветских комментариях самые нейтральные сведения об успехах Советской власти и о некотором ослаблении большевистского террора меняли общественное мнение в пользу советского режима. Данные настроения усилились в ходе отступления и разгрома колчаковских войск. Военное ведомство ощущало это сильнее других правительственных структур. Главный штаб циркуляром командующим войсками Иркутского, Омского и Приморского военных округов обязал военачальников переговорить с редакторами газет о нежелательности подобной информации. Сделать это рекомендовалось «в форме частной беседы или служебного разговора в зависимости от личных отношений и местной обстановки».[25] Однако запрещенная цензурой информация достаточно часто попадала на страницы газет. Дело в том, что под действие цензуры попадали практически все темы, актуальные для освещения в газетах. В этих условиях любой критический материал можно было считать не подлежащим оглашению. Но, с другой стороны, подобный материал необходимо было публиковать, чтобы сделать манипулирование общественным мнением более гибким, мифологическое отражение событий более тонким и правдоподобный. Поэтому военные контролеры в ряде случаев критические материалы пропускали, если они им казались в целом политически выдержанными. Позднее многие из них признавались нежелательными для публикации. Деятельность цензуры на местах во многом зависела от отношения руководства регионов к омскому правительству. Особенно в этом отношении выделялось Забайкалье, где атаман Г.М. Семенов из-за своего соперничества с Колчаком проводил самостоятельную политику контроля над прессой. В забайкальских газетах не был допущен печати ряд приказов Колчака и сообщений с замечаниями в адрес действий самого Семенова. Но публиковались разгромные статьи по поводу политики колчаковского правительства.[26] Правительства белой Сибири проиграли идейную борьбу за доверие общества. Большинство населения не поверило их программам и обещаниям. Прессе белой Сибири не удалось объединить общественное мнение этого региона на борьбу с большевиками. История периодической печати белой Сибири 1918-1919 гг. показывает, что подцензурная пресса имеет немного шансов идеологически мобилизовать общество на реализацию общественно значимых программ.
Публикуется впервые [1] Мильтон Д. О свободе печати (Ареопагитика) // История печати: Антология. Т.1. М., 2002. С. 45. [2] ГАРФ. Ф.1700. Оп.7. Д.5. Л.3-3, об. [3] Там же. Ф.176. Оп.6. Д.98. Л.5. [4] Там же. Оп.5. Д.1745. Л.20-20, об. [5] Там же. Ф.148. Оп. 6. Д.4. Л.30. [6] Там же. Л.30, об. [7]Там же. Ф.1700. Оп.5. Д.65. Л.15. [8] Там же. Ф.148. Оп.6. Д.41. Л.3-4, об. [9] РГВА. Ф.39499. Оп.1. Д. 74. Л.4, об. [10] На Минусинском фронте (сообщение сотрудника И.К. Ауэрбаха) //«Сибирские огни». 1933. № 3-4. С. 205. [11] ГАРФ. Ф.952. Оп.1. Д.30. Л.12. [12] Там же. Ф.4626. Оп. 2. Д.71. Л.2. [13] Информация //«Власть народа» (Челябинск). 1918. 17 окт. [14] Из области печати //«Сибирская жизнь» (Томск). 1919. 1 янв. [15] ГАРФ. Ф.1700. ОП.7. Д.5. Л.100. [16] «Голос Родины» (Владивосток). 1919. 6 сент. [17] «Слово народа» (Никольск-Уссурийский). 1919. 18 февр. [18] К положению печати //«Дальневосточное обозрение» (Владивосток). 1919. 25 июня. [19] Информация // «Новая Сибирь» (Иркутск). 1919. 11 февр. [20] «Знамя народоправства» (Камышлов). 1919. 12 янв. [21] ГАРФ. Ф.176. Оп.1. Д.109. Л.98. [22] «Свободная Сибирь» (Красноярск). 1918. 29 сент. [23] ГАРФ. Ф.1700. Оп.7. Д.5. Л.80. [24] Там же. Л.85. [25] РГВА. Ф.39446. Оп.1. Д.51. Л.1,об. [26] ГАРФ. Ф.952. Оп.З. Д.24. Л.30.
(0.6 печатных листов в этом тексте)
|
ОТКРЫТЫЙ ТЕКСТ > news > Цензура и текст > Цензура в России после 1917 г. > Библиотека > Исследования > Молчанов Л.А. «Цензура является… унижением и поношением всей нации» (цензура белого востока России в 1918 – 1919 гг.)