Ботова О.О. Московский цензурный комитет во второй четверти девятнадцатого века (Формирование. Состав. Деятельность)

Специальность 07.00.02 – отечественная история

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени

кандидата исторических наук

Москва-2003

Работа выполнена на кафедре отечественной истории Московского государственного открытого педагогического университета им М.А. Шолохова

Научный руководитель:

доктор исторических наук, профессор Антонова Т.В.

Официальные оппоненты:

доктор исторических наук профессор Зверев В.В.

кандидат исторических наук Джангирян В.Г.

Ведущая организация:

Российская академия государственной службы при Президенте Российской Федерации

Защита состоится 2003 г. в часов на заседании диссертационного совета Д 212.136.03 при Московском государственном открытом педагогическом университете по адресу: 109004, Москва, В. Радищевская, д. 16-18.

С диссертацией можно ознакомится в библиотеке МГОПУ им. А.М. Шолохова.

Автореферат разослан 2003 г. Ученый секретарь диссертационного совета, доктор исторических наук, профессор В.И. Овсянников

[3]

Общая характеристика работы

Актуальность темы исследования. Цензурный вопрос являлся одним из главных во внутренней политике самодержавия. В период правления императора Николая I (1825 – 1855 гг.) обозначилась тенденция возрастания влияния печати на общественное мнение. Стремясь удержать литературу и журналистику в рамках самодержавной идеологии, правительство избрало цензуру в качестве главного инструмента контроля над развитием этих важнейших сторон духовной жизни российского общества. Поэтому изучение цензурной политики расширяет представление о характере всего внутриполитического курса николаевской эпохи.

В то же время, история цензуры раскрывает не только механизм воздействия власти на печать, но и ответную реакцию литературы. Система цензурного контроля неизбежно приводила к взаимодействию администрацию и писателей, открывала возможность диалога между ними. Следовательно, изучение этой проблемы в таком ракурсе позволяет углубить исторические оценки характера отношений власти и печати как общественного института.

Вместе с тем обозначенная тема тесно переплетена с историей печати и культуры в целом, и поэтому изучение различных ее аспектов дополняет знания об эпохе, связанной с началом расцвета русской литературы, традиционно называемой се “золотым” веком, раскрывает условия, в которых создавались ее произведения и показывает степень свободы их авторов. Исследование порядка функционирования цензурной системы, тем более важно, что цензоры являлись активными участниками литературного процесса. Нередко от их “личного усмотрения” зависела судьба журнала или книги. В связи с этим их личность и общественная позиция

[4]

заслуживают самого пристального внимания историков. Прежде всего, это касается рядовых цензоров, чья деятельность осуществлялась в столицах империи, являвшихся центрами книжной культуры, средоточием ярких писательских имен. В этом отношении особый интерес представляет история Московского цензурного комитета второй четверти ХIХ в., поскольку в те годы Москва лидировала в российской журналистике, и московская пресса демонстрировала оппозицию Петербургу не только в вопросах литературной критики, но и при обсуждении общественно-политических проблем.

Для современной России учет исторического опыта такого рода дает возможность избежать остроты сохраняющегося еще в наши дни конфликта между государственными структурами и средствами массовой информации.

Цель и задачи исследования Цель исследования состоит в том, чтобы проанализировать деятельность Московского цензурного комитета второй четверти XIX в. в контексте внутренней политики российского самодержавия периода правления императора Николая I.

Для ее реализации представляется необходимым решение следующих задач:

– выяснить условия преобразования Московского цензурного комитета в автономную структуру цензурного ведомства Российской империи;

– определить сущность реформы Московского цензурного комитета по Уставу о цензуре 1828 г.;

– установить характер отношений московских цензоров и вышестоящей администрации, позицию императора и министров

[5]

народного просвещения, их взгляды на деятельность Московского комитета;

– исследовать кадровый состав Московского цензурного комитета второй четверти XIX в.

– определить методы работы московских цензоров с периодикой и книгой;

– обобщить статистику разрешений и запрещений публицистических и литературных произведений с целью сравнения результатов работы цензоров в различные годы николаевского тридцатилетия.

Хронологические рамки исследования определяются – 1826-1854 гг., что в основном совпадает с периодом правления Николая I. 1826 год – начальная дата исследования, время принятия нового цензурного Устава, повлекшего перестройку местной цензуры на новых принципах, от которой начинается отсчет самостоятельной истории Московского цензурного комитета. 1854 год, как конечная дата, обусловлена завершением в этом году активных мероприятий Негласного комитета, расформированного в 1855 г., что совпало с началом нового царствования императора Александра II (1855-1881 гг.)

Объектом исследования является цензурная политика Российской империи во второй четверти XIX в. и деятельность учреждений местной цензуры, как элементов цензурной системы государства.

Предметом исследования является Московский цензурный комитет второй четверти ХIХ в., от момента его преобразования в автономную от университета структуру до его деятельности под руководством Негласного комитета П.Д. Бутурлина. В диссертации исследуются правовые аспекты, определяющие статус Московского

[6]

цензурного комитета, конкретные решения направлявшей его деятельность высшей власти, от императора до министров народного просвещения, а также кадровый состав московских цензоров, рабочий “климат” в комитете, опыт работы цензоров с периодикой и книжной печатью.

Методологические основы исследования. Диссертация построена на сочетании различных научных методов, традиционных для исторических исследований: метод сравнительно-сопоставительного анализа, историко-системный, проблемно-хронологический.

Степень изученности темы. Вторая четверть девятнадцатого века привлекала к себе внимание многих специалистов по истории печати и цензуры.

Впервые цензурная политика самодержавия исследовалась как отдельная историческая тема в начале шестидесятых годов XIX в. в книге П.К. Щебальского “Исторические сведения о цензуре в России” (СПб. 1862). В конце XIX – начале XX вв. в связи с подъемом общественного движения произошло обострение интереса к истории цензуры и проблеме свободы печати. Разработка темы в этот период продолжалась в рамках либеральной историографии в исследованиях А.М. Скабичевского, А. Энгельгарда. В. Стасова, В. Розенберга и В.Якушкина[1]. Следует подчеркнуть, что либеральные историки внесли заметный вклад в изучение этого вопроса. В тоже время ни одна из работ, посвященных рассмотрению цензурной политики правительства, не ограничивалась второй четвертью XIX в. Все они

[7]

носили обобщающий характер, и николаевский период в них являлся лишь эпизодом. Особое место в досоветской историографии занимают труды М.К. Лемке[2]. Лемке был не только одним из немногих исследователей дооктябрьского времени, кто проводил изучение истории цензуры в рамках марксистского направления, но и единственным историком, уделившим специальное внимание цензуре николаевского периода. Богатая фактологическая база исследования периода 1826-1855 гг. обеспечила книгам Лемке источниковедческую ценность. Вместе с тем, идеологическая направленность его работ определила то, что описание деятельности цензуры в основном сводилось к рассказу о случаях запрещения периодических изданий и о преследованиях наиболее известных журналистов и писателей. Весь период правления Николая I трактовался автором как сплошное подавление печати.

В советской историографии история журналистики второй четверти XIX в. затрагивалась в книгах Б.Д. Дацюка, А. Дементьева, В.Е. Евгеньева-Максимова, В.Г. Березиной, И.К. Кременской[3], в статьях В.Г. Березиной, Л.П. Громовой, Д.К. Мотольской и П.А. Николаева[4]. Главное внимание этих авторов было уделено

[8]

представителям радикально-демократического направления, журналам “Московский телеграф”, “Современник” и “Отечественные записки”. Судьба остальных прослеживалась менее подробно, особенно это касалось либеральной и охранительной периодики. Сама политика николаевского самодержавия в целом характеризовалась как крайне реакционная и удушающая по отношению к печати.

Большой интерес для целей диссертации представляют исследования, касающиеся цензурной судьбы отдельных московских изданий и авторов. Достоинством статей М.И. Гиллельсона, Л.Г. Фризмана, В.Г. Березиной является привлечение архивных материалов, глубина и тщательность в рассмотрении конкретных случаев столкновения власти и журналистики[5]. В том же ряду заметны диссертационные исследования И.В. Патолиной и Л.В. Огадзе[6].

Большое внимание ученые советского периода уделили изучению истории книжного дела. Одной из первых в 1927 г. вышла в свет фундаментальная монография М.Н. Куфаева “История русской книги в XIX в.”[7]. Это исследование имеет большую источниковедческую ценность, поскольку в нем содержится множество фактов, касающихся не только истории развития книгопечатания в России, но и цензурной политики правительства. Изучение истории книгопечатания было продолжено в трудах

[9]

Н.П. Смирнова-Сокольского, Е.И. Кацпржака, И.Е. Баренбаума, А.А. Говорова, Б.Н. Заболотских[8].

Среди работ советского времени, пополнивших знания об истории цензуры второй четверти XIX в., отдельного упоминания заслуживает книга В.Э. Вацуро и М.И. Гиллельсона “Сквозь умственные плотины” (М.1986). Это одно из немногих исследований, в котором, тема николаевской политики являлась главной, где приведены факты, подтверждающие ее неоднозначность. Здесь же дана характеристика деятельности отдельных цензоров.

Значительные изменения в изучении обозначенной выше темы произошли в 1990-е годы. Новый подход в методологии, направленный на гуманизацию науки, признание особой ценности человеческой личности, повлиял и на изучение истории цензуры. В этот период исследователи особенно часто обращались к персоналиям государственных деятелей. Наряду с личностью императора интерес историков вызвало и его ближайшее окружение. Среди чиновников, влиявших на работу цензурного ведомства, наибольшее внимание привлекла фигура министра просвещения С.С. Уварова. Анализу его деятельности посвящены статьи М.М. Шевченко[9] и диссертация Л.М. Дурдыевой[10]. Наряду с отечественными историками общественная и государственная деятельность С.С. Уварова исследовалась и представителями западной исторической науки. Примером этого

[10]

является монография         американской исследовательницы         Ц.Х. Витгекер[11].

Современные историки не обошли стороной и цензурную историю отдельных московских журналов. Эпизод с закрытием надеждинского “Телескопа” был значительно дополнен в статьях Л. и В. Саповых и С.М. Осовцева[12]. О столкновении с цензурой А.С. Хомякова, И.В. Киреевского и других московских славянофилов, близких к редакции “Московского сборника”, повествует статья Д.А. Бадаляна “Русская идея и российская цензура”[13].

Новой темой для историков литературы стало изучение лубочной книги. В сочинениях А.И. Рейнблата и Р.Н. Клейменовой, Т.А. Вороновой впервые рассматриваются не только литературные особенности книг этого жанра, но и описывается их цензурная история”.[14]

В 2000 г. появилась диссертационная работа, в которой была сделана первая за последнее десятилетие попытка целостного анализа цензурной политики самодержавия первой половины XIX в.[15] Ее автор, Л.К. Старкова затронула важные факты истории цензуры этого периода. Однако при оценке практической деятельности цензоров она во многом осталась в плену прежних стереотипов. Время

[11]

николаевского правления описано в диссертации как нарастающая череда репрессий, направленных на удушение общественной печати, а цензоры как “подручные” реакционеров, “неодушевленные автоматы” и “живые машины”. Некоторым исключением из этого ряда предстают лишь московские цензоры С.Н. Глинка, С.Т. Аксаков и В.В. Измайлов.

Иначе образ цензора раскрыт Г.В. Жирковым, В.Г. Березиной, З.Т. Прокопенко, И.И. Кулаковой, С.А. Стерховой, Л.П. Громовой[16]. Их исследования способствовали разрушению сложившегося представления о цензоре, как о чиновнике, безропотно проводившем в жизнь реакционные указания высшего начальства и своими мелочными придирками способствовавшем угнетению печати. Они смогли показать, что среди “рядовых” цензурных чиновников встречались незаурядные личности, с высоким образовательным уровнем и широтой кругозора, которые, даже в сложнейших условиях, своими усилиями положительно влияли на судьбу отдельных литературных произведений.

Историографический обзор показывает, что, несмотря на существование довольно большого количества публикаций, затрагивающих те или иные аспекты цензурной политики самодержавия второй четверти XIX в., введение в научный оборот массива важных для обобщения источников, выявления многих ярких и интересных фактов, глубоких наблюдений и выводов, деятельность Московского цензурного комитета до сих пор специально не изучалась.

[12]

Источниковую базу исследования составили опубликованные и архивные документы. В массиве опубликованных источников, информирующих о деятельности Московского цензурного комитета, выделяются следующие группы:

Первая представлена законодательными актами о цензуре, действовавшими в Российской империи в указанный период. Главным законом, определявшим структуру цензурного ведомства в целом и состав его отдельных органов, основные правила, которыми должны были руководствоваться цензоры при просмотре сочинений, являлся так называемый “Устав о цензуре”. В диссертации использованы Уставы о цензуре 1826 и 1828гг.[17]

Ко второй группе относится текущая делопроизводственная документация, которую можно разделить на подгруппы. Первую из них составляют секретные должностные инструкции, выполнявшие роль подзаконных актов и призванные конкретизировать основные новеллы Уставов. Все предписания высшего начальства, накопленные на протяжении второй четверти XIX в. и действовавшие вплоть до окончания правления Николая I, собраны в “Свод Уставов о цензуре”, опубликованный в составе “Сборника постановлений и распоряжений по цензуре с 1720 по 1862 г.” (СПб. 1862.) Ко второй подгруппе относятся различного рода доклады, отчеты и официальные мнения, которые позволяют провести анализ взглядов на основные принципы цензурной политики высших должностных лиц, курировавших деятельность Московского цензурного комитет[18].

[13]

Третью группу опубликованных источников, составляют дневники и мемуары. Дневники цензоров А.В. Никитенко[19] и И.М. Снегирева[20], воспоминания двух московских писателей-цензоров С.Т. Аксакова и С.Н. Глинки[21], а также литераторов П.В. Анненкова, М.Н. Погодина, К.А. Полевого[22] создают представление о многих сторонах деятельности московской цензуры.

К четвертой группе относятся литературные и публицистические произведения, отразившие общественное мнение об отношениях цензуры и печати того времени.

Пятая группа опубликованных источников представлена письмами. В диссертационном исследовании была использована переписка А.С. Пушкина, Н.В. Гоголя, Н.А. Полевого, В.Ф. Одоевского, В.А. Жуковского, М.Н. Погодина, А.А. Шаховского, А.Ф. Писемского, Ф.И. Тютчев[23], в которой приводятся мнения авторов о политике правительства в отношении печати в целом, раскрываются подробности цензурных ситуаций, связанных с отдельными статьями и книгами.

[14]

Неопубликованные источники представлены материалами официального делопроизводства и эпистолярным наследием. В делопроизводственной документации выделяются следующие группы:

К первой относятся дела специальных комитетов по пересмотру цензурного законодательства, хранящиеся в Российском государственном историческом архиве (РГИА) в фондах Министерства народного просвещения(Ф.733) и Главного управления цензуры при министерстве народного просвещения (Ф.772), а также в Государственном архиве Российской Федерации (ГАРФ) в фондах Третьего отделения (Ф.109) и Собственной канцелярии шефа жандармов графа А.Х. Бенкендорфа (Ф. 1717) и в цензурных материалах (Ф.831) отдела рукописей Российской национальной библиотеки (РНБ). В них содержатся мнения императора, министров .просвещения, руководителей Третьего отделения и других высших чиновников о принципах деятельности цензуры, проекты новых цензурных Уставов и дополнений к уже действующим.

Вторая группа заключает в себе дела о преобразовании Московского цензурного комитета в 1826-1828 и в 1850 гг., хранящиеся в Центральном историческом архиве г. Москвы (ЦИАМ) в фондах Московского цензурного комитета (Ф.31) и Канцелярии попечителя Московского учебного округа (Ф.459). Ряд документов такого типа содержится и в Ф.772 Главного управления цензуры при министерстве народного просвещения (РГИА). В них отложилась в основном переписка должностных лиц, прежде всего министров просвещения с московскими попечителями, а также донесения председателей Московского цензурного комитета и прошения чиновников о занятии вакантных должностей цензоров.

[15]

В коллекцию источников третьей группы входит текущая делопроизводственная документация Главного управления цензуры в Ф.772 РГИА, Ф.831 ОР РНБ и Московского цензурного комитета Ф.31 ЦИАМ. Особую ценность для темы диссертационного исследования представляют журналы заседаний Московского цензурного комитета[24], которые содержат протоколы, отчеты о текущей работе цензоров, предписания вышестоящего начальства, прошения авторов и донесения цензоров, межведомственную переписку, а также списки пропущенных и запрещенных изданий. К этой же группе относятся и отдельные дела, вызванные обращениями литераторов или реакцией вышестоящего начальства на действия московской цензуры, а также дела о назначении и увольнении московских цензоров.[25]

К четвертой группе относится финансовая документация Московского цензурного комитета (Ф.31 ЦИАМ).

Пятая группа заключает в себе формулярные списки цензоров (Ф.31 ЦИАМ и Ф.772.РГАЛИ.) В них фиксировались ценные биографические сведения – имя, отчество, фамилия, возраст, вероисповедание, сословное происхождение, образование с указанием, учебного заведения, имущественное положение и т.д.

Группа эпистолярных источников представлена письмами П.А. Вяземского, С.Н. Глинки, Н.А. Полевого, и И.В. Киреевского, хранящимися в фондах Отдела рукописей Российской Национальной

[16]

библиотеки и Российского Государственного архива Литературы и искусства.[26]

Представленные источники в полной мере обеспечивают изучение деятельности Московского цензурного комитета второй четверти ХIХ в. Их анализ позволяет раскрыть ее специфику в сочетании с характеристикой цензурной политики самодержавия.

Научная новизна диссертации состоит в том, что впервые деятельность Московского цензурного комитета второй четверти ХIХ в. рассматривается на основе большой группы источников, многоаспектно, в контексте внутриполитических процессов дореформенной России; выявляются основные ее периоды, отражающие динамику отношений Московского комитета и высшей администрации, изменение кадрового состава, позицию московской цензуры в отношении периодической печати и книги, специфику их контактов с авторами цензуруемых произведений; анализируется статистика разрешений и запрещений комитетом произведений для печати по различным периодам; и, наконец, устанавливается коллективный портрет московских цензоров.

Практическая____значимость____диссертационного исследования определяется тем, что, его содержание и выводы могут найти применение непосредственно в учебном процессе при чтении лекционных курсов, проведении семинарских занятий и спецкурсов, при подготовке дипломных и курсовых работ, а также создают

[17]

основу для более объективного и целостного рассмотрения истории российской цензуры и положения печати в дореформенной России.

Апробация диссертации. Выводы диссертации отражены в публикациях в сборниках аспирантов и соискателей “Вопросы отечественной истории”, альманахе “Россия. Век девятнадцатый”, а также в выступлениях на заседаниях кафедры отечественной истории МГОПУ им. М.А. Шолохова.

Структура работы определена поставленными целями и задачами исследования. Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения, списков источников и литературы и приложений.

Во введении обосновывается актуальность темы исследования, определяются цели и задачи работы, его научная и практическая значимость, хронологические рамки, степень изученности проблемы, дается характеристика источниковой базы.

В первой главе “Реорганизация и деятельность Московского цензурного комитета в 1826-1832 гг.” проводится анализ положений Уставов о цензуре 1826 г. и 1828 г., как правовой основы деятельности местных цензурных комитетов, рассматривается место Московского комитета в общей структуре цензурного ведомства, определяется порядок его межведомственного взаимодействия и состав комитета.

Во второй главе “Московская цензура в “уваровский” период (1833-1847гг.)” исследуются методы работы комитета с периодикой и книгой, индивидуальный опыт московских цензоров, весь спектр отношений комитета и высшей администрации, цензоров и деятелей печати.

Третья глава “Московский цензурный комитет в последние годы правления императора Николая I. (1848-1854 гг.)” выясняет причины кадровых изменений в комитете в последнее семилетие царствования императора Николая I, раскрываются особенности работы московских

[18]

цензоров этого периода         с периодической         печатью и         книжными изданиями.

В заключении диссертации подведены итога исследования.

Приложение представляет собой ряд схем и таблиц, в которых представлена структура управления цензурой согласно Уставам 1826 и 1828 гг. два варианта штатного расписания (1826, 1828 гг.), социальный и должностной состав Московского комитета с 1827 по 1854 гг., причины замечаний высшего начальства, статистические данные о результатах деятельности комитета с указанием количества его заседаний, разрешений и запрещений печатных изданий, а также анализом причин запрещений.

Основное содержание диссертации

Введение в 1826 г. нового Устава о цензуре, инициированного министром народного просвещения А.С. Шишковым, предусматривало обеспечение централизации цензурного аппарата, усиление личной ответственности цензоров и авторов в расчете на пресечение свободомыслия в общественной печати. Вслед за введением Устава произошел момент перестройки цензурного комитета второй столицы, в ходе которой он выделился в автономную от Московского университета структуру.

А.С. Шишков, ярко выраженный сторонник русской национальной идеи и традиции, рассчитывал сделать Московский цензурный комитет ее проводником, превратив в оплот борьбы с западноевропейским влиянием. Принимая активное участие в формировании комитета, министр руководствовался не только статьями Устава, но и собственными идеологическими установками, а также принципом личного доверия. Поэтому вопреки требованиям

[19]

закона комплектовать комитет исключительно чиновниками, министр содействовал назначению в комитет лиц, которых знал лично -писателя С.Т. Аксакова и журналистов С.Н. Глинку и В.В. Измайлова. Таким образом, цензора-профессора прежней эпохи в Москве сменил не цензор-чиновник, как того требовал Устав, а цензор-писатель.

Практика Московского цензурного комитета расходилась с официальным курсом правительства, отраженным в статьях Устава 1826 г. Московские цензоры-писатели действовали корпоративно. В полном согласии между собой С.Т Аксаков, С.Н. Глинка и В.В. Измайлов выработали собственную методику, которая позволила им в значительной мере смягчить давление “чугунного” Устава на московскую прессу и книгу. Эта методика заключалась в активном применении, по предложению С.Н. Глинки, приема “совещательной” цензуры. Используя возможность высокого покровительства, доверительные отношения сотрудников комитета с министром народного просвещения А.С. Шишковым и попечителем московского учебного округа А.А. Писаревым, московские цензоры сумели действовать достаточно смело, без постоянной оглядки на мнение начальства и пошли по пути взаимной договоренности с писателями. Целью “совещательной” цензуры являлся совместный поиск ими ресурсов поддержки литературы, что отвечало взаимным интересам и цензоров, и авторов. Первым “совещательная” цензура отчасти гарантировала преодоление неудобств “чугунного” Устава, другим – обеспечивала публикацию литературного произведения. Тем самым, в эти годы цензорами Московского комитета была апробирована система не столько контроля, сколько защиты литературы. В Москве для журналистов была создана атмосфера наибольшего благоприятствования, были открыты шесть новых журналов. Главное место среди них занимали “Антей” М.Г. Павлова, “Московский

[20]

вестник” М.Н. Погодина, “Московский телеграф” Н.А. Полевого и “Русский зритель” П.Д. Ознобишина. Москва в этот период стала лидером в развитии отечественной периодики.

При министре народного просвещения К.А. Ливене действовал новый, более либеральный Устав 1828 г. Он устранил характерную для прежнего закона неясность в распределении властных полномочий в руководящих органах цензурного ведомства, создал четкую вертикаль управления и поставил Московский комитет под контроль постоянно действующего учреждения – Главного Управления цензуры. Вместе с тем. Устав 1828 г. сохранил и расширил множественность цензуры, и работа Московского комитета с этого времени проходила в контакте с различными ведомствами, не входящими в состав Министерства народного просвещения. Среди них особый тон задавали Третье отделение С.Е.И.В.К., Святейший Синод, Военное министерство, Министерства иностранных и внутренних дел.

Закон 1828 г. в значительной мере повысил статус Московского комитета. Из рядового органа внутренней цензуры он превратился во второй по значимости цензурный комитет Российской империи, который по численности кадрового состава и финансированию практически сравнялся с Петербургским. В этот период был восстановлен тесный контакт Московского комитета с университетом. Попечитель Московского учебного округа занял в цензурном комитете место председателя, что, по мнению правительства, способствовало устранению самостоятельности в поведении цензоров. Большинство цензорских мест должно было быть передано университетским профессорам, но часть из них, по Уставу, в качестве сторонних цензоров, сохранилась за чиновниками. В результате

[21]

кадровой перестановки, три цензора представляли университет, а два места сохранились за деятелями печати.

В конце 20-х – начале 30-х гг. деятельность Московского комитета складывалась более драматично. Первые месяцы совместной работы цензоров-профессоров и цензоров-писателей были омрачены конфликтом, в котором члены комитета оказались на стороне двух противоборствующих литературных группировок. При этом цензоры-писатели С.Н. Глинка и В.В. Измайлов выступали за полную свободу литературной критики, считая, что при оценке достоинств того или иного произведения не следует обращать внимание на чины и звания авторов. Цензоры-профессора, напротив, ратовали за введение журнальной полемики в строгие рамки. Этот конфликт показал устойчивость либеральных позиций цензоров-писателей, их стремление отстоять те принципы, которые были выработаны ими в предшествующие годы, тогда как цензоры-профессора заявили себя в тот момент сторонниками более жесткой цензурной политики.

Усиливающиеся давление со стороны высшей администрации, вызванное реакцией на европейские революции 1830 г., и внутренние противоречия в комитете отрицательно сказались на положении прессы. В этот период в Москве было закрыто пять журналов и усилен надзор за сохранившимися изданиями Н. А. Полевого и Н.И. Надеждина.

В уваровское время (1833-1847 гг.) комитет оказался под еще более бдительным контролем министра народного просвещения. С.С. Уваров не желал остановить развитие печати, но добивался, чтобы это развитие шло в рамках консервативной идеологии “официальной народности”. В отличие от К.А. Ливена, который стремился четко придерживаться Устава 1828 г., С.С. Уваров допускал его свободную интерпретацию, в том числе и в вопросах кадровой политики. Это

[22]

привело к тому, что вместо положенного по закону смешанного состава комитета, на деле цензорские должности в нем в подавляющем большинстве, как и в начале XIX в. получили университетские преподаватели. Но цензоры-профессора уваровского периода находились в иных условиях, поскольку изменился правительственный курс в отношении печати в целом, а университеты, по сравнению с эпохой Александра I, утратили прежнюю автономию.

Особенно сильным было влияние С.С. Уварова на работу московских цензоров с периодической печатью. Предъявляя строгие требования к содержанию периодики, министр покровительствовал изданию отраслевых журналов, но строго дозировал открытие и деятельность литературных журналов. После закрытия двух ведущих изданий, “Московского телеграфа” -и “Телескопа”, основное поле деятельности Московского комитета в области прессы составляли научно-популярные и прикладные издания. Что же касается политической информации, то, как и в прежние годы, ее публикация в частных газетах была практически невозможна. Тем не менее, журналисты все эти годы вели постоянную борьбу за расширение тематики московской периодики. Среди методов этой борьбы можно указать на перенесение жанров периодики в различные литературные сборники. Московский комитет, являясь первой инстанцией, через которую проходили прошения об издании альманахов и сборников, решал эти вопросы безотказно.

В годы “мрачного семилетия” (1848-1854 гг.) контроль над деятельностью Московского комитета в значительной мере перешел от министра народного просвещения к Негласному комитету “2 апреля 1848 г.”, который стал орудием реакционной политики. Для повышения строгости московской цензуры члены Негласного

[23]

комитета установили над ней мелочную опеку, выразившуюся в потоке циркулярных предписаний и замечаний. Целью кадровой политики правительства в этот период вновь, как и при А.С. Шишкове, была замена цензоров-профессоров цензорами-чиновниками. Но, как и ранее, часть нового состава комитета в эти годы оказалась представленной деятелями науки и печати.

В это время членам Московского комитета пришлось вновь приспосабливаться к изменениям правительственного курса в области печати. Как никогда ранее лишенные возможности проявить самостоятельность, цензоры были вынуждены действовать с ежедневной оглядкой на изменяющиеся “виды” правительства. Чтобы снять с себя ответственность, они, выполняя требования высшего начальства и отложив в сторону Устав, руководствовались не законодательными нормами, а “личным усмотрением” относительно того или иного эпизода литературного произведения, прогнозировали его возможное влияния на настроения представителей разных сословий, и пытались предугадать, как та или иная публикация, может быть истолкована во властных кругах. Их опасения были вполне обоснованными, поскольку гнев начальства вызывал не только явный смысл, но и самый невинный намек, скрытый в отдельной фразе или предложении. Никогда ранее комитет не имел такого количества дисциплинарных взысканий. Если за предыдущее уваровское пятнадцатилетие он получил всего 9 замечаний, то за годы “мрачного семилетия” их количество достигло 35. Следствием этой политики стал общий рост числа запрещений.

Решение об отклонении книги не всегда принималось самими цензорами. Около трети неразрешенных к печати произведений, в их числе сочинения Н.В. Гоголя, И.И. Лажечникова, Ч. Диккенса, А. Дюма и др., были недозволены другими инстанциями. И, тем не менее, даже с

[24]

учетом сочинений, запрещенных иными ведомствами, их максимальное число только в одном 1852 г. превысило 15%. В остальные годы оно было меньшим и сравнимым с аналогичными показателями середины тридцатых годов. Более того, подавляющее большинство недозволенных книг отклонялось со смягченной формулировкой, что избавляло авторов от обязательного направления их сочинений в тайную полицию и даже оставляло некоторый шанс на повторное представление книги в цензуру.

Помимо характеристики деятельности Московского комитета в диссертации установлен коллективный портрет его цензоров. В течение всего николаевского тридцатилетия в Московском комитете служили 23 цензора. Их сословное происхождение было неодинаковым. Выходцы из семей потомственных дворян составляли менее половины (11 человек), из духовного сословия 9 человек, 3 цензора происходили из непривилегированных сословий. В отдельные периоды соотношение цензоров из потомственных дворян и недворян колебалось. В первом (1826-1828 гг.) все цензоры принадлежали к дворянству, во втором (1829-1832 гг.) соотношение было равным, в третьем, уваровском (1833-1847 гг.), динамика изменилась в пользу выходцев из духовенства, а в годы “мрачного семилетия” (1848-1854 гг.) количество дворян вновь увеличилось. В составе Московского комитета работали известные деятели печати С.Т. Аксаков, С.Н. Глинка, В.В. Измайлов и В.В. Львов, но преобладали в нем университетские преподаватели (12 человек). К их числу относились не только рядовые профессора (Н.Е. Зернов, В.Н. Пешков, И.М. Снегирев, П.И. Страхов), но ректоры и деканы Московского университета (А.В. Болдырев, С.И. Баршев И.А Двигубский, М.Т. Каченовский, Н.И. Крылов, Д.М. Перевощиков, Л.А. Цветаев, П.С. Щепкин). Трое цензоров до своего появления в

[25]

комитете занимались педагогической работой вне университета (М.Н. Похвиснев, П.К. Федоров и В.П. Флеров).

Итак, анализ деятельности Московского цензурного комитета во второй четверти XIX в. позволяет сделать следующие выводы:

1. Во второй четверти XIX в. Московский цензурный комитет сложился и действовал как один из важнейших элементов единой, но сложной цензурной системы Российской империи, функционально обеспечивавшей контроль власти над общественной печатью. Как и другие органы местной цензуры. Московский комитет управлялся высшей администрацией, в которой самую заметную роль, помимо императора, играл министр народного просвещения. Занимавшие эту должность в разные годы А.С. Шишков, К.А. Ливен, С.С. Уваров, П.А. Ширинский-Шихматов и А.С. Норов – во многом определяли его кадровый состав, характер взаимодействия внутри комитета, специфику практики цензурования периодики и книги. По давно установившейся бюрократической традиции, когда личное усмотрение высшего должностного лица часто оказывалось весомее закона, именно позиция министра во многом обусловливала особенности поведения московских цензоров в указанное тридцатилетие. В силу этого обстоятельства можно выделить четыре периода в деятельности Московского цензурного комитета: 1826-1828 гг.; 1828-1832 гг.; 1833-1847гг.;1848-1854 гг.

2. Традиция сотрудничества московских цензоров с журналистами во многом определяла положение различных периодических изданий. В первый период члены Московского комитета, в силу своей причастности к писательскому делу, были не контролерами печати, а активными участниками творческого процесса. Найденный ими стиль работы (“совещательная цензура”), благоприятно сказывался на положении прессы и книги, что

[26]

блокировало исполнение жестких требований Устава 1826 г. Первый опыт деятельности Московского цензурного комитета как самостоятельной административной инстанции (1826-1828 гг.), противоречил предписаниям цензурного Устава 1826 г.

Цензоры-писатели и во второй период работы комитета после его преобразования в 1828 г., оставшись в меньшинстве, сохранили прежний объем поддержки прогрессивной журналистики, благодаря чему увидели свет смелые публикации на страницах “Московского телеграфа”, “Телескопа” и “Европейца”. Именно это обстоятельство с переменной политической конъюнктуры, в связи с европейскими событиями 1830 г., в конце концов, привело к их отставке.

3. При С.С. Уварове члены Московского цензурного комитета выработали линию поведения, внешне подчиненную установкам консервативной доктрины “официальной народности”. При этом, .несмотря на существенные перемены в кадровом составе комитета, цензоры-профессора использовали прием своих предшественников, цензоров-писателей, и прибегали к “совещательной” цензуре в отношении периодики и классических произведений. В первую очередь, это касалось журналистов и писателей, близких к Московскому университету. Цензоры, как и в прежние годы, подключались к творческому процессу, лично участвовали а редактировании статей и книг, обеспечивая таким образом их выход в свет. В эти годы и цензоры и литераторы, приспособившись к условиям, продиктованным властью, смогли минимизировать последствия ограничений, вводимых в эти годы николаевским правительством, что выразилось в следующих результатах. Процент запрещений, произведенных Московским комитетом, снизился с 9% (1833-1836 гг.) до 2% (в 40-е гг.), в Москве по инициативе цензуры

[27]

было закрыто всего 2 журнала, в то время как открыто 17, запрещено только 11 статей и 210 книг, а разрешено 5800.

4. Характерной чертой деятельности Московского комитета в уваровский период стало его активное противодействие некоторым типам книг. Наибольшее количество запрещений приходилось на так называемую лубочную книгу и французские романы. И если произведения зарубежных авторов в основном подвергались преследованиям по инициативе высшей администрации, то в отношении простонародной литературы, члены Московского комитета, хотя и действовали в соответствии с общими установками министра, но их строгость иногда превосходила требования начальства. Столь пристрастное отношение к лубочной литературе объяснялось убеждением цензоров в том, что эти сочинения принадлежат к низкосортной литературе. Тем самым, в борьбе с лубочной книгой проявлялась приверженность комитета прежней (времен Александра I) традиции предъявления строгих требований к чистоте языка литературных произведений, несмотря на то, что это уже не было предусмотрено законом.

5. В последние годы правления Николая I под влиянием впечатления, произведенного на императора революционными событиями в Европе, в цензурную политику усилиями части придворного окружения был привнесен реакционный акцент. В 1848-1854 гг. московскими цензорами было просмотрено 3675 сочинений, из которых по разным предлогам не допущено к печати 406. Тем не менее, деятельность московских цензоров рассматриваемого периода все же нельзя охарактеризовать утвердившимся в историографии термином “цензурный террор”. Более корректно было бы говорить об усилении цензурного давления “сверху”. Большинство произведений, запрещенных на основании решения членов Московского комитета,

[28]

относится к числу лубочных. Это свидетельствует о том, что в условиях, когда правительство потребовало от цензуры усиления бдительности, цензоры-москвичи направляли свои усилия в основном, на преследование той литературы, которой они дорожили менее всего. В эти годы в работе Московского комитета проявлялись и прежние либеральные тенденции. Подчеркнутая строгость цензоров по отношению к лубку в некотором смысле прикрывала их действия по поддержке классики. Цензоры сумели сохранить творческие и профессиональные связи со столичными научными и литературными кругами. Несмотря на жесткие требования высшей администрации, они не стали воинствующими гонителями печати. Иногда, сознавая значимость того или иного художественного сочинения, члены комитета шли на риск, пытались, и порой им удавалось, использовать все тот же прием “совещательной” цензуры, сочетая его с методом высокого покровительства, благодаря чему московская печать смогла тогда устоять под нажимом реакционеров.

6. Тип личности московского цензора выделялся из общего состава николаевской бюрократии высоким образовательным статусом, стремлением к самостоятельности решений, независимостью суждений. Стиль работы членов Московского цензурного комитета характеризовался не корпоративной замкнутостью, а широкими контактами с деятелями печати. Служебное поведение московских цензоров отмечено нестандартностью, индивидуальностью проявлений, отсутствием конъюнктурных устремлений и поиска личных выгод, материальных вознаграждений. С.Т. Аксаков, А.В. Болдырев, С.Н. Глинка, В.В. Измайлов, Н.И. Крылов, В.В. Львов, Д.С. Ржевский и другие демонстрировали готовность рисковать своим хорошо оплачиваемым служебным положением ради поддержки литературы. Такое

[29]

понимание своих обязанностей, с точностью до наоборот, с точки зрения требования высшей власти и функции цензуры, как учреждения государственного контроля над литературой, привело к тому, что треть московских цензоров подверглась вынужденной отставке. Таким образом, именно этими личностными аспектами обусловливались выявленные в диссертации результаты деятельности Московского цензурного комитета второй четверти XIX в.

Основные положения диссертации отражены в следующих публикациях:

1. Коллективный портрет и положение московских цензоров в уваровскую эпоху. // Вопросы отечественной истории. Межвузовский сборник работ молодых ученых. Вып.6. М. РИЦ. “Альфа” МГОПУ им. М.А. Шолохова. 2003. (0,8 п.л.)

2. К портрету цензора С.Н. Глинки. // Вопросы отечественной истории. Межвузовский сборник работ молодых ученых. Вып.5. М. РИЦ. “Альфа” МГОПУ им. М.А. Шолохова. 2002.(0,7 п.л.)

3. Московский цензурный комитет в эпоху “чугунного” Устава (1826-1828 гг.). // Вопросы отечественной истории. Межвузовский сборник работ молодых ученых. Вьш,4. М. РИЦ. “Альфа” МГОПУ им. М.А. Шолохова. 2001.( 1 п.л.)

4. Переписка должностных лиц о создании Московского цензурного комитета. 1826-1828 г. // Россия. Век девятнадцатый. Альманах. 4.1. М. Изд-во МГСА “Социум”. 2000. (0,5 пл.)

5. Две тенденции в цензурной политики России в первой четверти XIX в. // Вопросы отечественной истории. Межвузовский сборник работ молодых ученых. Вып.З.М РИЦ. “Альфа” МГОПУ им. М.А. Шолохова. 2000.( 1 п.л.)

6. Высокое покровительство как форма взаимоотношений власти и печати во второй четверти XIX в7/ Вопросы отечественной истории.

[30]

Межвузовский сборник работ молодых ученых. Вып. 1.М.РИЦ. “Альфа” МГОПУ им. М.А. Шолохова, 1998. (0,7 п.л.).