Лихоманов А.В. «Комиссия Д.Ф. Кобеко» по составлению нового устава о печати (10 февраля — 1 Декабря 1905 г.)

[11]

Изучение взаимоотношений самодержавия и печати, особенно во второй половине XIX — начале XX вв., представляет большой интерес. Эта тема постоянно находится в поле зрения исследователей: историков, журналистов, литературоведов. Деятельность Особого совещания по составлению нового устава о печати под председательством директора публичной библиотеки Д. Ф. Кобеко — яркая страница в истории борьбы за свободу слова в России.

Основной источник — материалы фонда Особого совещания, хранящиеся в ЦГИА (ф. 1238), а также многочисленные справки, мнения, проекты, мемуары и другие документы, опубликованные в разное время.

В литературе деятельность «комиссии Кобеко» рассматривалась, главным образом, как составная часть политики царизма в отношении печати в годы первой русской революции, не являясь предметом специального исследования. Исключение составляет лишь статья В. Д. Набокова, опубликованная в 1912 г. и посвященная непосредственно работе комиссии[1].

Россия в конце 1904 г. Меньше месяца остается до Кровавого воскресенья-дня начала первой русской революции. Армию преследуют неудачи на Дальнем Востоке, степень общественного недовольства

[12]

весьма велика. В этих условиях 12 декабря 1904 г. царь подписывает указ возлагающий на Комитет министров разработку и проведение в жизнь целого ряда преобразований. В пункте VIII Указа говорилось о необходимости «устранить из ныне действующих о печати постановлений излишние стеснения и поставить печатное слово в точно определенные законом пределы»[2].

На основании указа Комитет министров принял решение об образовании Особого совещания (ОС) для пересмотра действующего цензурного законодательства и составления нового устава о печати. 21 января 1905 г. Николай II утвердил Особый журнал Комитета министров, а 23января, по рекомендации С. Ю. Витте, председателем Особого совещания был назначен Д. Ф. Кобеко.

В состав ОС, кроме председателя, вошло еще 23 человека, из которых 18 по высочайшему повелению, 4 по представлению министерств, и 1 по приглашению Кобеко. Не буду перечислять всех членов Совещания, лишь замечу, что его членами стали А. Ф. Кони, В. О. Ключевский, М. М. Стасюлевич, А. С. Суворин, К. К. Арсеньев, В. П. Мещерский – люди, известные всей России.

Но прежде чем рассматривать работу комиссии, хотелось бы кратко остановиться на положении печати к началу 1905 г., чтобы яснее представить, какие «излишние стеснения» должна была она устранить.

Действующее к тому времени законодательство базировалось на 2 основных документах: 1) Цензурном уставе 1828 г. и 2) законе 6 апреля 1865 г., определявшем порядок выхода бесцензурных изданий. Д. Ф. Кобеко на первом заседании ОС указывал, делая краткий обзор состояния печати после 1865 г., что «к сожалению вследствие тех или иных причин забыто было основное желание законодателя: облегчить положение печати. Последующее законодательство развивалось в обратном направлении. Если рассматривать узаконения по печати, вышедшие после закона 1865 г., то ясно будет, что они далеко отошли от этого закона и извратили его подлинный смысл»[3]. Было подчеркнуто желание царя, чтобы печать вносила в общество «правду и только правду».

Действительно, после 1865 г. были изданы многочисленные, ограничивающие печатное слово акты. Так, в 1868 г. министру внутренних дел предоставлялось право запрещать розничную продажу отдельных номеров повременных изданий; в 1872 г. судебный порядок уничтожения книг, признанных вредными, был заменен административным через Комитет министров; в 1874 г. вышло распоряжение, чтобы освобожденные от предварительной цензуры издания представляли в цензурный комитет контрольные экземпляры только после полного отпечатывания тиража и разборки шрифта; в 1882 г. редакторы газет обязывались сообщать в МВД фамилии авторов статей, окончательное

[13]

право прекращения издания предоставлялось совещанию 3 министров (МВД, МЮ, МНП и Синод); в 1902 г. усилен надзор за типографиями и книжными лавками.

Говоря современным языком, самодержавие практически начисто отрицало право своих подданных на свободную информацию. Ведь печать была в то время единственным контролируемым средством «массовой информации», не было ни радио, ни телевидения. Закон 6 апреля 1865 г. предоставлял право выхода в свет без предварительной цензуры лишь столичным периодическим изданиям и книгам объемом не менее 10 п. л. на русском и 20 п. л. на иностранных языках. Вся провинциальная печать и значительная часть московских и петербургских изданий выходили только после прохождения предварительной цензуры. Так называемая «инородческая» печать, в которую входила и польская, и украинская, подвергалась еще более суровой цензуре.

Прогрессивно настроенных современников волновало то положение, в котором находилась печать, и они старались привлечь внимание высших сфер к этой проблеме. Так, 8 января 1865 г. 78 литераторов подали царю записку и доклад о нуждах русской печати с призывом отменить цензуру и административный произвол в отношении печати. Среди подписавших были Н. С. Лесков, К. М. Станюкевич, В. М. Гаршин, Н. Г. Гарин-Михайловский, Д. Н. Мамин-Сибиряк, М. И. Семевский и другие. 24 апреля 1898 г. Союз взаимопомощи писателей подал аналогичный доклад министру внутренних дел, а 24 февраля 1903 г. положение русской печати рассматривалось на собрании отделения русского языка и словестности Академии наук. В резолюции собрания подчеркивалось, что» …отмена ныне временных правил и скорейший пересмотр законов о печати могли бы иметь благотворное влияние на развитие отечественной научной мысли, не ослабляя при том закономерного действия правительственной власти»[4].

Все эти обращения оставались без ответа. Русская, а тем более инородческая печать, продолжала существовать под контролем целой системы административной опеки. Общий цензурный надзор в России осуществляло Главное управление (ГУ) по делам печати МВД, которому подчинялись цензурные комитеты и отдельные цензоры в городах. Цензурные комитеты существовали в Санкт-Петербурге, Москве, Варшаве, Тифлисе, Риге и Одессе, еще в 14 городах были отдельные цензоры. Парадоксально, но факт: во всех цензурных учреждениях работало всего 77 человек, в самом большом Санкт-Петербургском комитете служило 13 чиновников. К октябрю 1905 г. в стране издавалось 1636 изданий на всех языках, из них на русском языке 1236 и 400 на других.

[14]

князь Н. В. Шаховской, товарищ министра народного просвещения С. М. Лукьянов, член совета МНП князь Д. П. Голицин, князь Д. Н. Церетелев, редактор-издатель газеты «Киевлянин профессор Д. И. Пихно, редактор-издатель журнала «Гражданин» князь В. П. Мещерский, д. с. с. Б Н Юзефович. Либеральный лагерь представляли А. Ф. Кони,В 6 Ключевский, М. М. Стасюлевич, проф. К. К. Арсеньев, сенатор А. Л. Боровиковский, представитель МЮ В. Ф. Дерюжинскии, редактор журнала МНП Э. Л. Радлов.

Остальные члены ОС, включая А. С. Суворина составляли центр и голосовали за то или иное решение в зависимости от обсуждаемого вопроса.

Возраст членов ОС был весьма солидным. Кобеко было 68 лет, Арсеньеву 68, Ключевскому 64, Кони 62, Стасюлевичу 79, Мещерскому 66. Разногласия между ними, носившие принципиальный характер, не были спором «отцов» и «детей». Это были расхождения людей спорой диаметрально противоположными взглядами на роль печати в обществе.

С самого начала заседания комиссии проводились келейно, представители прессы не приглашались. Посторонние присутствовали на заседаниях только в случае необходимости сделать какие-либо пояснения. Обсуждаемые вопросы ставились на голосование и решались простым большинством голосов.

Как такового понятия «государственная тайна в печати» в то время не существовало. Однако правительство имело возможность (согласно ст. 140 Ценз, устава) не только запретить печатание какой-либо конкретной информации, но и «наложить вето» на обсуждение какого-либо дела или вопроса на неопределенный срок. Так долгие годы печать обходила стороной вопросы, связанные с армией и обороной России, с жизнью учебных заведений, не было сведений о политических арестах, кредитоспособности торгово-промышленных учреждений и лиц; не сообщалось о беспорядках на фабриках и об отношении рабочих к хозяевам, и др. Длительное время категорически запрещалось что-либо писать о допинге, тотализаторе, самоубийствах, болезнях должностных лиц. Широко используя ст. 140 практически повсеместно, власти оказывались «вне критики». Большинством голосов эта статья была отменена.

Жаркие споры вызвал вопрос о цензуре книг. Действующее в то время положение определяло, что от предварительной цензуры освобождались книги на русском языке, выходящие в обеих столицах объемом не менее 10 п. л. и на иностранных языках не менее 20 п. л.

Представитель МВД князь Н. В. Шаховской предложил сохранить предварительную цензуру для русских книг объемом не менее 5 п. л. Позиция МВД заключалась в том, что чем меньше объем книги, тем

[15]

большую она представляет опасность, так как книги малого объема в основном читались народом. Так, одна фирма И. Д. Сытина выпускала ежегодно 6 млн. экз. брошюр для народа объемом до 5 листов (из них 2/3 — 1 лист и менее). Тот же И. Д. Сытин выпускал ежегодно 4 млн. экз. календарей и 3 млн. картинок для народа, а всего 36 фирм ежегодно печатали 85 млн. экз. подобной литературы. Князь Шаховской указывал, что» …времена, когда народ читал «Еруслана Лазаревича» и «Бову Королевича» прошли. Сейчас в моде рассказы и истории Французской революции, Маркс в пересказе»[5]. Иной точки зрения придерживался проф. Арсеньев утверждая, что» …в эпоху зарождения великой революции первенствующую роль сыграли не брошюры, а именно книги. У нас в России за последние десять лет довольно большое влияние на общественную мысль оказала книга Маркса «Капитал»[6]. Приглашенные представители издательств высказались за полную отмену цензуры вообще и специальной цензуры в частности. После всестороннего обсуждения этого вопроса было принято решение о полной отмене предварительной цензуры для книг на русском языке. Было также решено отменить специальную медицинскую цензуру.

Сложным был вопрос о духовной цензуре. Он касался не только книг религиозного содержания, но и духовной музыки (текстов песнопений). Большинством голосов духовная цензура полностью отменялась, а за Синодом оставлялось лишь право на издание богослужебных книг. Острую дискуссию вызвало обсуждение цензуры иностранных книг. А. С. Суворин привел данные о том, что в периоде 1879 по 1899 гг. было запрещено 10 000 наименований иностранных книг. Цензура пропускала лишь те из книг общественно-политического содержания «в которых объективно излагается постепенный переход государства от одной формы правления к другой, осуществляющийся не путем насильственных переворотов и революции вообще, а путем постепенным, естественным путем эволюции». В качестве примера приводилась книга Бернштейна «К истории и теории социализма» (Zur Geschichte und Theorie des Socialismus).

Из научных сочинений запрещались сугубо атеистические, о половых извращениях, по истории России (в т. ч. Валишевского). В результате иностранная цензура была также отменена.

Весьма актуальным был вопрос о библиотеках. По существующему в то время порядку ГУ по делам печати издавало особые алфавитные указатели произведений печати, запрещенных к обращению в публичных библиотеках и общественных читальнях. Экземпляр такого указателя давался при открытии библиотеки, причем содержатель библиотеки не имел права показывать этот указатель публике — он считался секретным и в него входило около 120 книг и восемь периодических изданий. В этот указатель попали сочинения Н. В. Шелгунова, Ф. М. Решетникова, Н. Г. Помяловского, К. М. Станюковича, В. Г. Короленко

[16]

и ряда других известных русских писателей. Среди переводных авторов фигурировали Т. Г. Гексли, Ф. Лассаль, К. Маркс, О. Фогт, Ж. Сорель и др.

Еще хуже обстояло дело с так называемыми «народными читальнями». По закону 4 февраля 1888 г. в бесплатных народных библиотеках выдавались лишь книги, одобренные Ученым комитетом МНП по согласию с Синодом. Для народных читален составлялся специальный каталог разрешенных книг. В этот каталог не входили А. П. Чехов, М. Горький, М. Е. Салтыков-Щедрин, Т. Г, Шевченко, Г. И. Успенский и др. Из ежедневных газет в народные читальни допускалось лишь 6, из ежемесячных журналов только «Русский вестник». Вместе с тем в каталоге разрешенных книг значились Помяловский и Станюкевич, не допущенные в публичные библиотеки. Подобные нестыковки объясняются тем, что публичные библиотеки курировало МВД, а народные читальни — МНП.

ОС пришло к выводу о необходимости отмены каталогов запрещенных книг для публичных библиотек.

Таким образом, система ограничения в пользовании библиотечными фондами возникла задолго до создания советских спецхранов, и об этом нельзя забывать.

В еще более сложном положении, чем русская, находилась так называемая «инородческая» (нерусская) печать. Здесь царил полный произвол русских цензоров, назначавшихся МВД или Наместниками краев. Например, цензура книг на украинском, белорусском, языках народов Востока (за исключением Кавказа) осуществлялась только в Петербурге. И цензура эта носила ярко выраженный дискриминационный характер. Так, царский указ от 18 мая 1876 г. запрещал печатание оригинальных произведений и переводов на украинском языке за исключением исторических документов и произведений изящной словесности. Были запрещены любые сценические представления и чтения на украинском языке, печатание текстов к музыкальным нотам.

Большинством голосов ОС было принято решение применить к иноязычной печати общий порядок для выхода издания с удлинением срока после заявления до 3 месяцев.

Когда практически все вопросы уже были обсуждены, заседания комиссии подходили к концу и проект нового цензурного устава дорабатывался, 15 ноября 1905 г. на 32 заседании Д. Ф. Кобеко сделал заявление, которое в корне изменило работу ОС. Он сообщил, что по поручению СЮ. Витте им составлены временные правила о повременных изданиях, не касающиеся книг, типографий и других вопросов, рассматриваемых комиссией. Указанные правила Кобеко составил в духе манифеста 17 октября, по которому печать призвана была к совершенному освобождению. Он сообщил также, что в составленных временных правилах вообще отменена предварительная цензура. Но-

[17]

мера газет представляются в цензуру не одновременно с началом печания, а одновременно с выходом в свет. Устанавливались штрафы за сообщение заведомо ложных сведений, за призыв к стачкам и т. д.

Это сообщение вызвало бурю гнева у членов ОС. А. Ф. Кони назвал заседания Совещания в сложившейся ситуации «игрой в законодательные бирюльки»[7], а А. С. Суворин удивил всех, заявив, что «для борьбы с революцией законы о печати ничего не дадут», «…что для печати вообще никаких особых законов не нужно»[8]. А. Ф. Кони, А. С. Суворин, а также Н. А. Зверев и Н. Д. Сонин заявили о своем неучастии в работе ОС.

После этого памятного события состоялось еще 4 заседания комиссии, однако всем уже было ясно, что никакой необходимости в ее работе больше нет. 24 ноября Николай II установил составленные Кобеко «Временные правила о повременных изданиях», которые отменяли предварительную цензуру для любых повременных изданий, а также административные взыскания и систему залогов, вводили ответственность за нарушение правил о печати только по суду. В этой ситуации 18 декабря 1905 г. комиссия Кобеко прекратила свое существование.

В заключение, хотелось бы привести оценку, данную В. Д. Набоковым в 1912 г. ОС: «Придется только вспоминать состав «комиссии Кобеко», где смешаны были крайние реакционеры, бюрократы, умеренные либералы и люди, не имеющие никаких политических убеждений. Вспомните, что этой пестрой и неспевшейся коллегии пришлось заняться одним из самых жгучих вопросов общественной жизни в одну из самых бурных и тревожных эпох русской истории, что комиссия с самого начала приняла келейный характер и оказалась далекой от насущных требований общественного сознания. Оттого в истории правового положения нашей печати «Комиссия Кобеко» останется лишь эпизодом, любопытным и во многом поучительным, но бесплодным»[9].

Опубл.: На подступах к спецхрану (Труды межрегиональной научно-практической конференции «Свобода научной информации и охрана государственной тайны: прошлое, настоящее, будущее», 24-26 сентября 1991 г., Санкт-Петербург). СПб., 1995.

• Размещено: 17.07.2013
• Автор: Лихоманов А.В.
• Размер: 19.52 Kb
• © Лихоманов А.В.
• © Открытый текст (Нижегородское отделение Российского общества историков – архивистов)
  Копирование материала – только с разрешения редакции