Рейфман П.С. ОТРАЖЕНИЕ ОБЩЕСТВЕННО-ЛИТЕРАТУРНОЙ БОРЬБЫ НА СТРАНИЦАХ РУССКОЙ ПЕРИОДИКИ 1860-х ГОДОВ.

На  правах  рукописи

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации  на  соискание  ученой  степени

доктора  филологических  наук

ТАРТУ  1972

[2]

      Работа  выполнена  на  историко-филологическом  факультете  Тартуского  государственного  университета.

      Официальные  оппоненты:                                доктор  исторических  наук,  профессор

                                                                                       П.А. Зайончковский,

                                                                                       доктор  филологических  наук,

                                                                                       профессор  А.В. Западов,

                                                                                       доктор  филологических  наук,

                                                                                       профессор  С.А. Рейсер.

      Ведущее  учреждение:  Ленинградский  государственный  педагогический  институт  им. А.И. Герцена.

      Автореферат  разослан ”    ” ……………. 1972 г.

      Защита  диссертации  состоится  ”    ” …….. 1972 г.  на  заседании  Совета  историко-филологического  факультета  Тартуского  государственного  университета  (Эстонская  ССР,  гор. Тарту,  ул. Юликооли  18,  Главное  здание  университета).

      С  диссертацией  можно  ознакомиться  в  научной  библиотеке  Тартуского  государственного  университета

Ученый  секретарь  ТГУ

(И. Маароос)

[3]

1.

      В последние годы истории русской журналистики уделя­лось довольно много внимания. Особенно значительное число исследований посвящено демократической печати,   изданиям 1860-х годов, которые всегда интересовали советских лите­ратуроведов и историков. Можно утверждать, что периодике 1860-х гг. в наибольшей степени “повезло”: она, на первый взгляд, изучена весьма основательно. Тем не менее, исто­рия русской журналистики в целом, в том числе период 1860-х гг., – область, известная не столь уж детально; она не без белых пятен, довольно многочисленных и существенных, мешающих правильно представить не только общую карти­ну развития, но и те отдельные звенья его, которые нам уже знакомы.

      А.В. Западов в статье “К вопросу об изучении и препо­давании истории русской журналистики”, перечисляя основные исследования, посвященные периодическим изданиям, говорил о незавершенности, неполноценности многих из них. Он счи­тал, что состояние изучения истории русской журналистики далеко не удовлетворительно, что подробно, монографически исследован только некрасовский “Современник”. Особенно пло­хо, по словам Западова, известны русские газеты; почти со­всем нет работ, им посвященных[1].

      В настоящее время в замечания, высказанные автором упо­мянутой статьи, можно внести определенные коррективы. Тем не менее, многие задачи, намеченные А.В.Западовым в 1959 г., не решены до сих пор.

      Когда речь идет об изучении русской журналистики 1860-х гг., необходимо учитывать следующее:

[4]

Относительно известны ведущие издания: “Колокол”, “Со­временник”, “Русское слово”, “Искра”, а также “Дело” и некрасовские “Отечественные записки”, выходившие позднее.

Обращение  в  первую  очередь к  анализу  таких  изданий вполне закономерно, но оно не достаточно. Вне поля обследования оказываются журналы и газеты, связанные с демократической идеологией, весьма интересные и прогрессивные, хотя и не имевшие первостепенного значения.

      Мало изучена славянофильско-почвенническая, либераль­ная, консервативно-реакционная журналистика. Между тем, знание ее, дополняя сведения об изданиях демократических, позволяет более полно представить общественно-литератур­ную атмосферу, общую картину прессы 1860-х гг. Многие проблемы, затронутые в периодике демократического лагеря, ста­новятся до конца понятными лишь при сопоставлении с реше­нием тех же проблем в изданиях либеральных и консерватив­ных, причем выборочное обращение к высказываниям консер­вативных и либеральных публицистов по тому или другому во­просу, конечно, не дает того эффекта, какой получается при систематическом обследовании журналов и газет. Анализ со­держания либеральных и консервативных изданий позволяет представить гораздо четче специфику позиции демократиче­ской периодики по многим вопросам, как общим, так и срав­нительно частным.

      Историки журналистики 1860-х гг. основное внимание уделяли периоду созревания революционной ситуации, време­ни общественного подъема. Это тоже закономерно и тоже не­достаточно. Изучение эпохи реакции в значительной степе­ни проясняет некоторые особенности развития революционно-демократической мысли, действий общества и народа; оно помогает понять очень существенные аспекты творчества ря­да писателей, создававших свои произведения в годы, назван­ные В.А. Слепцовым “трудным временем”.

      Историками журналистики мало исследованы газеты 1860-х гг. Между тем, именно газеты в середине рассматриваемого периода приобретают первостепенное значение, отодвигая от-

[5]

части на второй план журналы, издания ежемесячные и ежене­дельные. Изучение ежедневных газет – дело особенно трудо­емкое и кропотливое. И все же за него необходимо приниматься, не  откладывая такого изучения на отдаленное время. Без знания газет, без детального монографического описания их историкам журналистики не обойтись.

      Обращение к забытым газетам и журналам помогает выяс­нить и множество более второстепенных деталей. Знание ис­тории журналистики позволило бы избежать большого числа неточностей при оценке ряда литературных и общественных яв­лений.

      На страницах второстепенных газет и журналов нередко обнаруживаются произведения неизвестные, прочно забытые, не   учтенные первые  публикации  и  т. п.  Так,  например,  в  “Русском  инвалиде”  начала 1860-х гг. помещены забытая заметка Писа­рева, интересная статья А.Ф.Головачева о творчестве Салты­кова-Щедрина, статья Н– ва (видимо, Лескова) о Шевченко. В “С.-Петербургских ведомостях” обнаружена первая публика­ция повести Н.Успенского “Саша”. В “Гласном суде” впервые напечатан его же “Бучиловский уезд”. В “Голосе” опубликова­на статья, написанная, вероятно, Гончаровым, но не учтенная литературоведами.

      В 1863 г. в России выходило на русском языке 195 перио­дических изданий. К концу 1865 г. количество их увеличилось более чем на сто. Только петербургский цензурный комитет в 1865 г. рассматривал 77 частных журналов и газет. Естест­венно, что сплошь проанализировать всю эту массу периодики в диссертации не представляется никакой возможности. Отби­рая материал, автор руководствовался следующими соображени­ями:

      I. Он обращал внимание, главным образом, на издания де­мократические или, по крайней мере, с демократическими тен­денциями. Все остальное привлекалось как фон, необходимый для более полного понимания демократической журналистики, той борьбы, которую она вела с либеральным и официозно-кон­сервативным лагерем.

  [6]

      2. В диссертации рассматривалась лишь периодика, выхо­дившая в эти годы в России, точнее, в Петербурге и в Москве. Зарубежные бесцензурные издания» в том числе “Ко­локол” Герцена, специально не обследовались. При этом ав­тор учитывал, что “Колокол” относительно хорошо изучен.

      3. Обращалось преимущественное внимание на те периоди­ческие издания, которые мало исследованы. Поэтому в первой главе затронуты лишь отдельные проблемы, касающиеся журна­лов “Современник”, “Русское слово” и “Искра”. Подробно не говорится о газетах “Очерки”, “Народная летопись”, о жур­нале “Книжный вестник”. Главное место уделено монографиче­скому анализу содержания и проблематики “Современного сло­ва”, “Заграничного вестника”, “Женского вестника”, “Глас­ного суда”» почти не изученных.

      4. Автор считал закономерным, занимаясь периодикой 1863 – 1868 гг., включить в диссертацию главу, посвященную “Невскому сборнику” и “Лучу”, которым присущи черты, ти­пичные для демократической журналистики.

      5. Касаясь преимущественно борьбы между демократически­ми, либеральными и консервативными изданиями, автор наме­ренно не останавливался на славянофильско-почвеннической журналистике. Вопрос о славянофильстве настолько сложен, что вряд ли целесообразно затрагивать его походя. Последняя дискуссия о славянофилах отчетливо показала это. Славяно­фильство и славянофильская периодика должны стать, и, не­сомненно, станут, предметом многих специальных исследова­ний»

      6. Значительное внимание в диссертации уделено газетам как периодическим изданиям, менее изученным и начинающим играть как раз в середине 1860-х гг. все большую роль.

      7. В диссертации рассматривались лишь частные газеты и журналы. В нее не включался анализ официальной периодики.

      8. Хотя “Колокол”, “Современник”, “Русское слово”. “Ис­кра”, славянофильско-почвенническая журналистика, “Отечест­венные записки”, “Русский вестник”. “Весть”, “Северная поч­та” не являлись непосредственным предметом изучения, систе-

[7]

матический просмотр упомянутых изданий оказался необходи­мым.

      9. В диссертации затронуты вопросы стиля, слога, прие­мов, жанров, мастерства журналистов демократического лаге­ря, использования ими передовой, внутреннего и иностранно­го обозрения, хроники, фельетона, обращения к “эзоповскому языку” и т.п.

      10. Подробно проанализированы взаимоотношения журнали­стики и администрации.

В диссертации использованы материалы Центрального го­сударственного архива Октябрьской революции (Москва), Цент­рального государственного исторического архива (Ленинград), Центрального государственного военно-исторического архива (Москва), Центрального государственного архива литературы и искусства (Москва), Центрального государственного архива Эстонской ССР (Тарту), Исторического архива г. Москвы, Ленин­градского исторического областного архива, рукописных от­делов Института русской литературы АН СССР (Пушкинского до­ма), Московской государственной библиотеки СССР им. В.И.Ленина. Ленинградской государственной публичной библиотеки им. М.Е. Салтыкова-Щедрина.

      Диссертация состоит из девяти глав, введения, заключе­ния и приложений, В последних помещены забытая статья о Шевченко, написанная, видимо, Н.С.Лесковым и опубликован­ная в “Русском инвалиде” за подписью Н – в., заметка Д.И. Писарева в “Русском инвалиде” по поводу романа Трехзвездочкина “Победа над самодурами”, статья “Голоса” “Одно из неудобств уличной жизни”, вероятным автором которой явля­ется И.А.Гончаров, указатели содержания к журналам “Загра­ничный вестник” и “Женский вестник”.

2.

В.И.Ленин в статьях “Памяти Герцена”. “Из прошлого ра­бочей печати в России” указывал на преемственность и раз­витие идеи освободительного движения, прошедшего три глав­ные этапа: “Декабристы разбудили Герцена. Герцен развернул

[8]

революционную агитацию. Ее подхватили, расширили, укрепи­ли, закалили революционеры-разночинцы, начиная с Чернышев­ского и кончая героями “Народной воли””[2]. Эту преемствен­ность идеи хорошо ощущали непосредственные участники рево­люционно-демократического движения. О ней думал Герцен, на­чиная свой рассказ о личности, встретившейся на пути исто­рии (“Былое и думы”), с декабристов, с событий, определяв­шее формирование декабристского движения (Отечественная война 1812 года). Такую преемственность имел в виду Некра­сов» обращаясь к замыслу поэм о декабристах. О ней вел речь Степняк-Кравчинский, знакомя иностранных читателей с подпольной Россией.

      Преемственность и развитие отчетливо заметны и внутри каждого из трех периодов. Революционность разночинцев так же, как и революционность дворянская и пролетарская, не представляла собой чего-то застывшего, неподвижного. Она из­менялась, проходила через ряд фаз. Революционность Белинско­го, Герцена 1840-х гг., отражавшая, в конечном итоге, дви­жение масс на том этапе, когда в России не было революцион­ной ситуации, когда на повестке дня еще не стоял вопрос о конкретных действиях, ведущих к коренному переустройству общества, к революции, отличалась, естественно, от револю­ционного демократизма шестидесятников. Свои специфические особенности имеет и революционный демократизм семидесятых годов – народничество.

      Да и в рамках 1860-х гг. революционная идеология менялась. Она, не утрачивая характерных особенностей революци­онного демократизма, была одной в период созревания револю­ционной ситуации, иной во время ситуации созревшей, третьей – в годы, когда стало ясно, что революционная ситуация не пе­реросла в революцию,

      Необходимо исследовать каждый период во всей его специ­фичности, сложности, не замалчивая противоречий в изучаемых явлениях, но понимая, что противоречия вовсе не обязательно

 [9]

выводят такие явления из рамок революционного демократиз­ма, что сами противоречия могут быть характерной особенно­стью революционного демократизма, на известном этапе   его развития. Именно по пути такого исследования идут авторы многих работ последнего времени (см., например, статьи и монографии С.А. Макашина, Е.И. Покусаева, А.А.Лебедева о Сал­тыкове-Щедрине и Чернышевском).

      Основное внимание в настоящей диссертации уделено жур­налистике 1862 – 1868 гг. Такие временные границы намечены не случайно. Ряд событий позволяет обосновать их. Проклама­ции 1862 года, майские пожары, послужившие правительству предлогом для перехода в наступление против революционных сил, волна массовых репрессий, создание комиссии А.Ф. Голи­цына, арест Чернышевского и Писарева, приостановление “Сов­ременника” и “Русского слова”, передача цензуры в ведомство министерства внутренних дел, временные правила о печати от 12 мая 1862 года, создание официальных и официозных газет (“Северная почта”, “Голос”), передача некоторых изданий в руки новых редакторов (“Московские ведомости”, “С.-Петер­бургские ведомости”), польское восстание, изменение общест­венной атмосферы, превращение многих вчерашних “нигилистов” в “титулярных советников”, перемена общей тональности жур­налистики, усиление ее продажности, роли “четвертака”, о ко­тором писал Салтыков-Щедрин[3], все более отчетливое звучание в журналистике доносительных мотивов, нарастание волны офи­циального “квасного патриотизма”, охватившего сравнительно широкие слои общества, трудное положение, в которое были по­ставлены демократические издания, – все эти факты, относящи­еся к 1862 – 1863 гг., позволяют достаточно четко определить начало нового периода.

      Названный временной рубеж ощущали довольно ясно и совре­менники. Его имел в виду Салтыков-Щедрин, указывая, что “1862 год совершил многое: одним он дал крылья, у других таковые

[10]

сшиб”[4]. Его отмечал и Герцен, говоря, что именно с 1862 го­да, с “поджогов, лишенных поджигателей”, “начинается цини­ческая близость полиции и печати, открытая связь правительства  с журналистикой”[5].

Изменение общего направления литературы и журналистики с 1862 – 1863 гг. отражено и в отзывах официальных кругов. В отчете III Отделения за 1863 г. говорилось: “Никогда еще литература не имела такого политического характера, каким она ознаменовала себя с начала 1863 года”[6]. П.И.Капнист, видный чиновник цензурного ведомства, с удовлетворением вспоминал, что с 1862 г. прекратились статьи, проповедую­щие материализм, безверие и коммунизм, колеблющие основы самодержавия[7]. Капнист в значительной степени преувеличи­вал успехи, которые удалось добиться властям в борьбе со свободолюбивой литературой, но общее изменение общественно-литературной обстановки после 1862 года отмечено им верно.

      Концом рассматриваемого периода и одновременно началом следующего можно считать передачу “Отечественных записок” в руки Некрасова и Салтыкова-Щедрина, появление в журналис­тике новых тенденций, связанных со становлением народничес­тва .

      Выделение 1868 г. как отграничивающего временного рубе­жа имеет в какой-то степени условный характер. Не менее важ­ной вехой в истории русской периодики был 1866 г., с каракозовским выстрелом, с последовавшей за ним реакцией, запре­щением “Современника” и “Русского слова” и т.п. Вернее, по­жалуй, говорить о том, что 1866 г, в развитии русской журна­листики завершает “шестидесятые”, а 1868 г. открывает “се­мидесятые” годы. Но между ними, в переходное время, выходит

[11]

ряд журналов и газет, часть из которых тяготеет к семиде­сятым годам (“Дело”, “Неделя”), а часть – к шестидесятым (“Женский вестник”, “Гласный суд”). Последние, видимо, правомерно рассматривать в рамках периода 1862 – 1868 гг.

      Эти годы – время, густо насыщенное событиями, которые нашли отражение и в журналистике. Правительство, напуган­ное ростом революционного движения, проводит ряд репрессив­ных мер, направленных против литературы. Параллельно с этим, широко используя методы подавления, власти стремятся я к более “гибким” действиям. Как раз весной 1862 г, в Со­вете министров обсуждается доклад министра народного про­свещения Головнина, предлагавшего выработать систему мер, при которых можно бы было не  только сделать литературу безвредною, но и “дать ей по возможности направление, соответ­ствующее видам правительства”[8]. Рекомендуемые меры получили одобрение царя. министерства просвещения и внутренних дел настойчиво пытаются проводить их в жизнь, управлять журна­листикой при помощи “четвертака”. Получают широкое распро­странение издания, в той или иной степени субсидируемые правительством (“Наше время”, “Голос”, “Весть” и др.).

      Как средство “нравственного” воздействия на литературу и журналистику была задумана и газета “Северная почта”, вы­ходившая с 1862 г. при министерстве внутренних дел. Валуев стремился придать ей вид самостоятельного умеренно-либе­рального издания. Однако близость к министерству, ведав­шему полицией, сказывалась на каждом шагу, начиная с мето­дов распространения “Северной почты”. Как раз в конце рас­сматриваемого периода “Северная почта” прекратила свое су­ществование. В 1868 г. она была преобразована в “Правитель­ственный вестник”. Такое преобразование не являлось делом чисто формальным. Оно, в частности, определялось отказом правительства от неудавшихся попыток оказывать “нравствен­ное” воздействие на журналистику.

[12]

3.

      В обстановке 1862 – 1868 гг. лишь консервативные и официозные  издания  могли  себя  чувствовать  относительно  спокойно, да и они не были избавлены от всякого рода цензурных передряг. Положение либеральных и славянофильско-почвенни­ческих газет и журналов оказалось значительно более сложным Их не следует отождествлять с консервативной и либерально-официозной периодикой, с изданиями Каткова и Краевского, но не следует затушевывать и ту коренную разницу, которая су­ществовала между ними и журналистикой демократического ла­геря.

      Последняя в 1863 – 1868 гг. в значительной степени отличалась  от  изданий  революционных  демократов  периода  общественного  подъема.  Это  отличие  вызвано  и  своеобразием  исторической  обстановки, и спецификой развития революционной мы­сли в годы общественного спада.

      Во главе демократической журналистики “трудного време­ни” стояли, как и в предыдущие годы, “Современник” и “Рус­ское слово”. Оба издания сохранили характерные особенности, позволяющие относить их к одному, революционно-демократиче­скому, лагерю. Но в содержании обоих журналов отразились и противоречия времени. В нереволюционный период проявились особенно отчетливо слабые стороны крестьянства, непрочность общественной поддержки освободительного движения. Правитель­ству удалось на время расправиться с демократическими сила­ми, революционный народ как бы исчезает с исторической аре­ны.

      В связи с этим перед демократическими изданиями возни­кает необходимость осмыслить исторические уроки, понять, по­чему победила реакция, почему революция потерпела поражение. В свете осмысления таких уроков происходит переоценка своей позиции, пересматриваются многие положения, начинаются по­иски новых путей, новой тактики, при сохранении прежнего революционно-демократического идеала. Такая переоценка –

[13]

процесс сложный и болезненный» В.И.Ленин писал, что Россия “поистине выстрадала” “правильную революционную теорию”[9]. Победа  реакции  привела  революционных  демократов  к  некоторой утрате ясности перспектив движения, к исчезновению на­дежд на близкую народную революцию, к осознанию трагичнос­ти своего положения. В то же время новая обстановка позво­лила более трезво разобраться в противоречиях крестьянских масс, понять не только силу, но и слабость, пассивность, общественную инертность этих масс. В такой обстановке само крушение надежд, ощущение трагичности, отсутствие четких положительных выводов означали не только слабость, но и силу, свидетельствовали о понимании несостоятельности вы­водов иллюзорных, о нежелании довольствоваться  ими.

      Своеобразие  революционной  мысли “трудного времени” сказывается в 1863 – 1666 гг. и в направлении “Современника” и “Русского слова”. Задачи и цели у них остаются одни и те же. Но обе редакции надеются достичь их разными путями. Поиски и в том, и в другом случае не увенчиваются успехом, так как сама действительность не давала возможности найти реальные способы выхода из тупика. Между “Современником” и “Русским словом” намечаются серьезные разногласия, которые привели к ожесточенной полемике, к “расколу в нигилистах”. О нем писали многие исследователи. Подробно разобраны точ­ки зрения спорящих сторон, приведено большое количество ценного и интересного материала. Не раз говорилось об об­становке, породившей полемику, о причинах спора и т.п. Тем не менее, до сих пор высказываются различные, нередко вза­имоисключающие, мнения о том, кто более виноват в “раско­ле”, “Современник” или “Русское слово”.

      Анализ содержания обоих журналов, сопоставление опуб­ликованных с начала 1863 г., еще до возникновения открыто­го спора, статей, позволяет утверждать, что вообще непра­вомерно оценивать полемику “Современника” с “Русским сло­вом” с точки зрения “поисков виновных”, на какую бы из сто-

[14]

рон ни возлагалась ответственность.

      Размышления о причинах торжества реакции, о путях преодоления ее  привели  сотрудников  “Русского слова” к выводу о первостепенном значении вопросов естественно-научных, со­циально-экономических.  Основные надежды редакция возлагала на демократическую интеллигенцию, на увеличение числа “мыс­лящих пролетариев”, на развитие науки. Эти надежды в какой-то степени были вызваны разочарованием в народе, в его спо­собностях к активному революционному действию. Они связаны с недооценкой потенциальных возможностей русского крестьян­ства, с некоторым пренебрежением к проблемам общественно-политическим. На первый взгляд может показаться, что поло­жения, сформулированные редакцией “Русского слова”, иногда отражают ее отход от революционного демократизма к либе­ральной идеологии, к увлечению теориями “постепенности”, “чистой науки”, что они свидетельствуют об измене прежним традициям, компрометируя своими крайностями идеи демократи­ческого лагеря. Именно так воспринимала эти положения ре­дакция “Современника”, справедливо указывая на слабые сто­роны позиции журнала Благосветлова, но неправомерно истол­ковывая противоречия “Русского слова” как отступления от революционного демократизма,

По иному пути шли поиски “Современника”. Сознавая тем­ные стороны современного “исторического народа”, его сла­бости, облегчившие победу реакции, видя утопичность надежд на близкую революцию, редакция понимала несостоятельность позиции безнародности. Она сохранила веру в народ, в его потенциальные возможности. Для редакции “Современника” ти­пично стремление к практической деятельности, связанной с массами, с постепенным разъяснением им порочности существу­ющего порядка. Все это определяло внимание к проблеме наро­да, в том числе к вопросу об его недостатках, слабостях.

Знаменательно, что вопрос о недостатках народа занимал в “Современнике” гораздо больше места, чем в “Русском сло­ве”. Но задачи обращения к этой теме были у обеих редакций разные, Журнал Благосветлова обращался к ней, чтобы дока-

[15]

зать иллюзорность надежд на народную инициативу, “Современ­ник” же стремился разобраться в противоречиях народа, чтобы найти путь их преодоления.

      Для редакции “Современника” характерно и сильное, дале­ко не безосновательное разочарование в части разночинной интеллигенции, оказавшейся нестойкой в трудных условиях на­ступающей реакции. На это разочарование наслаивалось и столь типичное для Салтыкова-Щедрина недовольство теоретичностью, абстрактным утопизмом, стремление к преодолению разрыва меж­ду теорией и практикой, к практическому общественному делу. Последнее всегда сближалось с народом, с изменением его об­лика, с пробуждением его самодеятельности, активности» При­знавая важность социальных проблем, уделяя им много внима­ния, редакция “Современника” продолжает придавать большое значение вопросам общественно-политическим.

      Но и в позиции “Современника” тоже имелись свои слабые стороны. Как и в “Русском слове”, речь идет о неблизких, по­степенных изменениях. Утопичны были надежды помочь народу, занимая посты тюкалинских городничих и белебеевских исправ­ников, призывы “взойти на возвышение”. Такая позиция тоже могла показаться на первый взгляд отходом от революционно-демократических идеалов к либерализму, к примирению с су­ществующим, к теории “малых дел”, к восхвалению либерально-чиновничьей деятельности. Так и воспринималась она сотруд­никами “Русского слова”. Но такое восприятие, как и отноше­ние “Современника” к журналу Благо Светлова, было далеко не объективным» Не к примирению с действительностью, не к ли­берализму вели, хотя и по-разному, тенденции, намечавшиеся в обоих изданиях, а к народничеству 70-х годов, с его силь­ными сторонами и противоречиями.

4.

      К числу ведущих журналов демократического   лагеря 1860-х гг. относилась и “Искра”. Наиболее тесно она была связана с направлением “Современника”. И “Современник”, и

 [16]

“Искра” часто одновременно  ставили  те  же  проблемы,  решали их одинаковым образом, откликаясь на те же события. Это отчетливо видно при сопоставлении печатавшейся в “Современ­нике” “Нашей общественной жизни” Салтыкова-Щедрина и “Иск­ры” 1863 – 1864 гг. И Щедрин, и “Искра” решительно защища­ют революционно-демократическую идеологию, осуждают реак­цию, усилившуюся после 1862 г.; они отметают   обвинения в поджогах, которые правительство пыталось приписать револю­ционерам, Щедрин и “Искра” высмеивают официальный “патрио­тизм”, шовинистический угар, вызванный восстанием 1863 г, в Польше» Они сходно реагиругт на многие жизнененные явле­ния, порожденные  обстановкой:  аресты  революционеров, верно-подданические   тосты, попытки Юркевича опровергнуть мате­риализм и т.п.

      Близкой оказывается и оценка ряда тенденций, проявивших­ся в литературе, в журналистике: деятельности Каткова, ли­беральных “Отечественных записок” и официозного “Голоса”, почвеннического “Времени”, славянофильских изданий, “анти­нигилистического романа”, произведений Тургенева и др. Не­редко сходство проявляется не только в общем подходе к изо­бражаемым событиям, но и в отдельных деталях.

      Сам отбор фактов и, особенно, их осмысление свидетель­ствовали об идейно-художественной близости “Современника” и “Искры”. Но дело было не только в этом. Сходство много­численных откликов на те же события иногда вызвано прямым взаимовлиянием. Вряд ли следует в каждом конкретном случае акцентировать вопрос о непосредственном воздействии “Ис­кры” на Щедрина или Щедрина на “Искру”. Источник влияния далеко не всегда можно установить. Сходные отклики первона­чально появлялись то в “Искре”, то в “Нашей общественной жизни”, то в произведениях сотрудников “Современника”, “Рус­ского слова”, “Очерков”, других демократических журналов и газет. Как указывает В.В. Гиппиус в статье “Литературное окружение М.Е. Салтыкова-Щедрина”, проблема фактического влияния одного произведения на другое” отодвигается на зад­ний план; главным оказывается “самый факт распространенно-

[17]

cти данной темы или данного приема в известных условиях и в известной среде”[10].

      Но и при подобном подходе детальное сопоставление всех обнаруженных фактов сходства образов, приемов, мотивов и т.п. имеет большое значение, помогая выяснить степень рас­пространенности определенных тем и приемов, идейно-художест­венной близости сотрудников изданий демократического   ла­геря.

К. И. Чуковский писал, что революционные   демократы 1860-х гг. создали особый язык, стиль, рассчитанный на дли­тельное, планомерное воздействие на читателей. Одна из  важных особенностей этого языка – коллективность его создания и применения; он стал “созданием всей группы писателей, ру­ководивших журналом. То был их общий язык”[11].

      Выводы Чуковского об “общем языке” применимы, в какой-то степени, не только к сотрудникам одного журнала (напри­мер, “Современника”), но и ко всей демократической журна­листике 1860-х гг. Подробное изучение сходства тем, проблем, образов, приемов, встречающихся в “Нашей общественной жиз­ни” и в “Искре”, помогает понять, какой значительный вклад внесли Салтыков-Щедрин и сотрудники “Искры” в сокровищницу общего языка русской демократической журналистики, как ши­роко они пользовались этим языком.

      Сопоставительное изучение содержания “Нашей обществен­ной жизни” и “Искры” позволяет выяснить и ряд частных, но немаловажных деталей (например, генезис образа Бенескриптова – Писарева; см. январскую хронику “Нашей общественной жизни” за 1864 г.).

5.

      В 1860-е гг. к демократическому направлению в большей или меньшей степени примыкали журналы “Книжный вестник”,

[18]

“Заграничный вестник”, “Женский вестник”, газеты “Очерки”, “Народная летопись”, “Современное слово”, “Гласный суд”. С периодикой демократического направления тесно связаны “Нев­ский сборник” и “Луч”. Далеко не все упомянутые издания изучены в достаточной мере. Между тем, знакомство с ними позволяет существенно пополнить наши знания о лагере де­мократической журналистики 1860-х гг., представленной значительно большим числом газет и журналов, чем   обычно принято считать. Такое знакомство раскрывает и пути,   при помощи которых идеи, высказанные в ведущих революционно-де­мократических изданиях, проникали в общество.

      Отчетливо  ощутимы  демократические  тенденции   в газете Н.Г. Писаревского “Современное слово”. В трудной обстановке 1862 – первой половины 1863 г., в период временного   пре­кращения “Современника” и “Русского слова”, эта газета ве­ла борьбу с правительственной реакцией, защищала “мальчи­шек”, “нигилистов”, показывала порочность самодержавно-бю­рократического устройства. По большинству затрагиваемых во­просов “Современное слово” было солидарно с журналами рево­люционно-демократического направления. Его издатель-редак­тор поддерживал связи с Герценом. В “Современном слове” пе­чатались многие сотрудники “Современника”, “Русского слова”, “Искры” (Н.С.Курочкин, Артур Бенни, Н. К. Михайловский, И.Г. Прыжов, С.С.Шашков и др.).

      Прогрессивные круги высоко оценивали газету Писаревского, ее ожесточенно преследовали реакционная пресса и пра­вительство. Власти утверждали, что “Современное слово” при­няло за правило “проводить в публику   противоправительст­венные идеи”, что в нем подробно излагается все, “что не благоприятствует началу монархическому”, что статьи, публи­куемые в газете, исполнены “резкого порицания и едкой на­смешки над <…> образом действий правительственных влас­тей и учреждений”[12].

В начале июня 1863 г. “Современное слово” было запреще-

[19]

но. В 167-у листе “Колокола” перепечатано распоряжение о прекращении газеты Пиотровского, противоречащее, по мне­нию Герцена, здравому смыслу. “Но ведь и не сказано, – до­бавлял саркастически издатель “Колокола”, – что дело это решено по здравому смыслу. Только по высочайшей воле”[13].

      К числу изданий демократического направления принад­лежал и журнал “Заграничный вестник”, негласно редактиру­емый П.Л.Лавровым, Первая половина 1860-х гг. – период идейного сближения Лаврова, в то время уде видного ученого и литератора, с руководителями революционно-демократическо­го лагеря» с Чернышевским, с кругом “Современника”.  Сам  замысел  «Заграничного  вестника»  Лавров  связывал  с  необходимостью пропаганды революционных идей» Изучение содержания и проблематики журнала, отзывов о нем приводит к выводу, что “Заграничный вестник” – издание серьезное и прогрессивное, пользовавшееся сочувствием демократического читателя, рево­люционно-демократической периодики и вызывавшее ненависть властей и реакционной журналистики. Редакция “Заграничного вестника”, при помощи своеобразных приемов, определенным образом подобранных и прокомментированных переводов, исполь­зуя преклонение правящих кругов России перед иностранными авторитетами, сумела в обстановке наступающей реакции со­хранить верность традициям Чернышевского и Добролюбова,”Со­временника” и “Русского слова”.

К лагерю демократической журналистики 1860-х гг. отно­сится и журнал “Женский вестник”, в организации и редакти­ровании которого принимали деятельное участие В.А.Слепцов, М.М. Стопановский, П.Н.Ткачев, Н.А.Благовещенский, Е.И. Конради – одна из видных поборниц свободы женщин в России. В “Женском вестнике” опубликовано большое число произведений писателей-демократов: Г.И.Успенского, Н. Г. Помяловского, Н.Ф. Бажина, Л.И. Пальмина, Н.А. Вормса, И.В.Федорова (Омулевского), статей П.Л. Лаврова, Н.М. Ядринцева и участников револю­ционного движения 1860-х гг. В.В.Чуйко, С.Я.Капустина, М.Ф.

[20]

Негрескула. Вокруг “Женского вестника”, после запрещения “Современника” и “Русского слова”, пытались объединиться многие литераторы, сотрудничавшие ранее в журналах Некра­сова и Благосветлова. Несмотря на то, что демократизм на­правления “Донского вестника” не всегда достаточно после­дователен, вне зависимости от субъективных намерений из­дательницы А.Б.Мессарош и редактора Н.И.Мессароша, журнал выдержан, в основном, в духе демократических традиций. В нем уделялось много внимания женскому вопросу, вообще иг­равшему важную роль в системе взглядов разночинцев-рево­люционеров 1860-х гг. Решение этого вопроса, широко обсу­ждавшегося в изданиях разного направления, близко выводам “Современника”; “Русского слова”: упор делается на проблемах  социально-экономического положения женщины,

      Но содержание журнала Мессарош не ограничивалось “жен­ской” тематикой, пусть даже решаемой в радикальном клю­че, “Женский вестник” затрагивал самые различные стороны социально-политического устройства России, подводя читате­лей к мысли о коренной несостоятельности этого устройства.

      В журнале заметно иногда ощущение растерянности, над­рыва, трагической безысходности, определяемое торжеством реакционных сил и уводившее от основного русла развития русской революционно-демократической мысли. Особенно от­четливо такие тенденции видны в отделе “словесности”, в повестях и романах Н.Ф. Бажина, Н.А.Благовещенского, К. Кованько, в стихотворениях И. Рончевского и др. Тем не менее, основная группа сотрудников “Женского вестника” не прихо­дит к примирению с действительностью, к оправданию ее.

      В период разгула реакции, после запрещения “Современ­ника” и “Русского слова”, писатели демократического лаге­ря в какой-то степени пытались восполнить отсутствие жур­нальной трибуны изданием “Невского сборника” и “Луча”. Оба сборника непосредственно примыкали к демократической пе­риодике 1860-х гг. Выпуск “Луча” прямо связан с попыткой редакции “Русского слова” обойти цензурный запрет, напеча­тать в виде сборника то, что предполагалось ранее публико-

 [21]

вать в журнале. “Луч”, по сути дела, – тот же журнал, приняв­ший, из-за определенных обстоятельств, форму сборника.

      Если “Луч”, в основном, продолжал традиции “Русского слова”, то “Невский сборник”, вокруг которого, главным об­разом, группировались сотрудники “Искры”, был ближе напра­влению “Современника”. Он объединял многих из тех литера­торов, которые позднее составили ядро некрасовских “Отече­ственных записок”. Редактор “Невского сборника” и активный участник его, Н.С.Курочкин, в будущем войдет в руководящую группу преобразованных “Отечественных записок”. В сборнике опубликованы произведения писателей, имена которых встре­чались в “Отечественных записках” не реже, а иногда и чаще, чем в “Искре”. “Невский сборник” не был юмористическим или сатирическим изданием. Он выдержан в традициях “толс­тых” журналов. Редакция “Искры” выпускала время от времени сборники, которые служили как бы приложением к ней (“Кален­дарь “Искры” на 1866 год”, “Календарь “Искры” на 1867 год”), “Невский сборник” не похож на них. Думается, что его нужно оценивать прежде всего как одну из попыток издания в духе “Современника” в период между запрещением этого журнала и преобразованием “Отечественных записок”.

      Демократические тенденции ощущаются и в газете А.Н. Ар­тоболевского “Гласный суд”, хотя ее нельзя назвать демокра­тическим изданием в полной смысле этого слова. Несколько месяцев газету редактировал довольно тесно связанный   в 1860-е гг. с демократическим движением П.А. Гайдебуров. В ней сотрудничали Н.А. Демерт, Н.С. Курочкин, Н.К.Михайлов­ский, Д.Д. Минаев. Администрация прямо сближала “Гласный суд” с традициями запрещенного “Современника”[14]. Прекраще­ние газеты Артоболевского было вызвано не только непредус­мотрительными действиями ее издателя-редактора, поместив­шего запрещенный цензором материал, порочивший московского обер-полицеймейстера, но и общим направлением “Гласного су­да”.

[22]

6.

      Демократической периодике противостояла либеральная, славянофильско-почвенническая, консервативная, официозная, официальная журналистика. Каждое из названных направление «мело свои существенные особенности. Расхождения между от­дельными группами изданий были весьма серьезными и вызыва­ли непрекращавшуюся полемику, часто чрезвычайно резкую. По­лемика нередко возникала и между изданиями одного направ­ления. Исследование показывает, что либеральная и консер­вативная журналистика – далеко не одно и то же; издания, объединяемые под общим названием “либеральных” иногда со­всем не похожи друг на друга; они ожесточенно спорят   по весьма  принципиальным  вопросам;  точки  зрения  различных  консервативных  газет  и  журналов  отнюдь  не  во  всем  совпадают, не всегда соответствуют намерениям правительства.

      Но за этим противоречивым многообразием вырисовывают­ся черты, сближающие непохожие на первый взгляд издания в направления. Даже самые “левые” либералы, солидарные   во многих случаях с демократической журналистикой, не отри­цали коренных основ, “краеугольных камней” существовавше­го порядка, враждебно относились к возможности революцион­ного переустройства действительности, к “крайностям” “ни­гилистов”, стремились к сделке с правительством за счет народа. Главной, определяющей для журналистики 1860-х гг. была борьба не между изданиями либерального, славянофильско-почвеннического, консервативного направлений, а вежду революционными демократами и их противниками.

      Следует при этом учитывать широту распространения де­мократических идей, отражение их в периодике, которая не была последовательно демократической. Необходимо помнить, что публицисты демократического лагеря нередко вынуждены были сотрудничать в газетах и журналах, чуждых им по на­правлению, что редакторы порой обращались к демократиче­ским идеям из спекулятивных соображений, стремясь завое-

[23]

вать читателей.

      Граница между демократическим и противостоящими ему направлениями  не  всегда  отчетливо заметна,. однако нельзя не увидеть ее при более внимательном изучении. Иногда отдель­ные демократические и либеральные издания во многом близки друг другу, придерживаются сходных точек зрения. Так, напри­мер, либеральная газета “С.-Петербургские ведомости”, редак­тируемая В.Ф. Коршем, в решении многих вопросов была   соли­дарна с демократической периодикой, с мнениями, высказанны­ми в “Современнике”, со взглядами Чернышевского. Она отно­силась неприкрыто-враждебно к официозному “Голосу”, к “Мос­ковским ведомостям” и “Русскому вестнику” Каткова, к дворянско-крепостнической  “Вести”.  В  “С.-Петербургских  ведомостях”  сотрудничали  литераторы  демократического  лагеря: Н.А. Демерт, Н.В. Успенский, Марко Вовчок, В.В. Стасов, С.С. Шашков. М.П. Драгоманов и др. Одним из ведущих публицистов газеты Корша был в 1860-е гг. В.П. Буренин, пришедший позднее к оголтелой реакционности, но в рассматриваемое время печатавшийся в “Современнике”, “Искре” и воспринимавшийся как писатель де­мократического направления. В “С.-Петербургских ведомостях” публиковали свои произведения видные русские прозаики   и драматурги (Тургенев, Островский и др.). Важную роль в га­зете играл А.С. Суворин, пользовавшийся еще репутацией ради­кала, хотя ухе тогда эта репутация была далеко не заслужен­ной.

Тем не менее, направление “С.-Петербургских ведомостей”, в самые “цветущие” их годы, не выходило за рамки либерализма. Анализируя материалы газеты Корша, мы видим, что встре­чавшаяся нередко их близость содержанию демократической пе­риодики не уничтожала границы, отделявшей либералов от де­мократов. Редакция, давая сравнительно последовательную   ж разностороннюю критику русской действительности, не претен­довала на отрицание системы общественного устройства. В “С.-Петербургских ведомостях” ясно ощущались тенденции, на­правленные против революционных демократов, “Современника”, идей Чернышевского, Добролюбова, особенно против “Русского

[24]

слова”, хотя такие тенденции были выражены гораздо менее открыто и прямолинейно, чем  в официозном “”Голосе””, в из­даниях Каткова, в скарятинской “Вести”. Но стремление со­хранить некоторую независимость и честность, писать хотя бы относительную правду, настаивать на возможно более полном и скором осуществлении начал, которые правительство объявило основой политики реформ, приводило на каждом ва­гу к столкновениям с властями, вызвало отстранение Корша от редактирования в 1874 г.

      Изучение периодики 1860-х гг. помогает проследить эво­люцию либерального обличительства. Во второй половине 1850-х гг., когда Александр II только что пришел к власти, акцепт делался на изображении недостатков, хотя и в то время либеральное обличительство не затрагивало “корней” явлений. К середине 1860-х гг. положение изменилось. Кри­тика, даже в узких рамках обличительства, оказывалась не­приемлемой для правительства. Поэтому в рассматриваемый период обличительство либо приобретает, несмотря на свою ограниченность, оппозиционный характер, либо перестает быть обличительством, перерастает в либеральную благонамерен­ность, в либеральную официозность, славословящую   действия властей, “утрачивает последние остатки своей куриной не­приязненности к куриному злу”[15]. В первом случае оно часто воспринимается администрацией как сила враждебная, близкая “нигилизму”, заслуживающая подавления и репрессий. Послед­ние, в свою очередь, усиливают оппозиционность, вызывают со­противление. Во втором случае почти сглаживается граница между консервативной и либеральной благонамеренностью; в подавляющем больвинстве конечных выводов они смыкаются, со­храняя различия в деталях. Примером первого   пути могут служить “С.-Петербургские ведомости”, примером второго – “Голос”.

[25]

7.

      Направление изданий любого времени проявляется в пер­вую очередь в их отношении к главный вопросам эпохи» Для России 1862 – 1868 гг., как и ранее, в период революци­онного подъема, одним из таких самых главных вопросов был крестьянский вопрос» Он занимал чрезвычайно важное место в газетах и журналах различных направлений.

      Издания демократического лагеря сумели показать, что ре­форма 1861 года отнюдь не является решением этого вопроса. К такой мысли постоянно возвращается “Современник”, напри­мер,  в хрониках “Нашей общественной жизни” Салтыкова-Щедрина, в статьях Ю. Г. Жуковского и др. Тема крепостничества, раб­ства, тяжелой крестьянской жизни постоянно затрагивалась в той или иной форме “Современником”, являясь свидетельством того, что, с точки зрения редакции, в послереформенные годы эта тема не изжила себя, продолжает оставаться злободневной. Она находит широкое отражение и в отделе “Словесность”, в литературных произведениях, напечатанных в “Современнике”. В 1863 г. в журнале опубликованы, например, стихотворение Некрасова “Страда”, рассказ Салтыкова-Щедрина “Миша и Ва­ня”, “У перевоза” Н. А. Наумова, “Питомка” и “Ночлег” Слепцо­ва, “Записки хуторянина” Н.М. Мазуренко, “Обитатели села Лы­кова”  Комоневского и другие произведения, посвященные кре­стьянскому вопросу.

      С этим вопросом связаны и высказывания о рабстве нег­ров, о войне Севера против ига. Сочувственные отзывы о со­бытиях в Америке, о действиях северян, противников рабства, встречались в рассматриваемое время почти во всех периоди­ческих изданиях, начиная с либеральных “С.-Петербургских ведомостей” и кончая “Московскими ведомостями” Каткова. Такие отзывы, как правило, проицировались на проведенную русским правительством крестьянскую реформу. Они должны были указать на сходство преобразований, проводимых Линкольном и Александром II, на благотворность и необходимость этих пре-

[26]

образований.

      Совсем иную  роль подобные отзывы играли в газетах и  журналах демократического лагеря. Входя составной частью в общую систему высказываний по крестьянскому вопросу, они отражали критическое отношение к реформе, к послереформенной действительности.

      О недостаточности всей системы реформ, в том числе кре­стьянской реформы, идет речь, в сущности, и в статье В.а. Зайцева о книге Диэго Сория “Общая история   Италии 1846–1850 гг.” Эту статью исследователи обычно   рассматривают как одно из наиболее серьезных отступлений редакции “Русского  слова” от революционно-демократических позиций. Но при всей ошибочности выводов, к которым пришел Зайцев,  всей недооценке им роли народа, его статья о книге Сориа в целом весьма интересна, прогрессивна, определена общими тен­денциями “Русского слова” и направлена против той спекуляции понятием “народность”, к которой столь широко прибегали   в 1863 г. реакционные круги. Основной пафос статьи   связан с критикой правительственных реформ и буржуазного либерализма.

      О тяжелом положении пореформенного крестьянства, об его бедности, темноте, необразованности постоянно упоминают   и сотрудники “С.-Петербургских ведомостей”. В газете Корша не­однократно идет речь об упадке сельского хозяйства России. Рассказывается, что интересы крестьян ущемляются, хотя со сто­роны кажется, что права их и помещиков равны. Как и демокра­тические издания, “С.-Петербургские ведомости” объясняют по­роки народа (нищенство, пьянство, проституцию) тяжелым поло­жением его. Самоуправление, по словам сотрудников газеты, ока­зывается иллюзией; помещики, пользуясь чересполосицей, обира­ют крестьян, отрезают себе лучшие земли.

      Но в статьях, публикуемых в “С.-Петербургских ведомостях”, отчетливо слышатся и либеральные ноты. Первостепенной задачей провозглашается просвещение. Редакция выражает надежду, что при помощи образованных классов народ сможет изжить безоб­разные явления, которые накладывают столь мрачный отпечаток на его жизнь. Сами эти явления связываются лишь с прошлым –

[27]

с крепостничеством, уничтоженный по благой воле правительства. Провозглашается  вера  в  то,  что одни их  недостатков постепенно излечатся, другие исчезнут по мере образования народа, с развитием самоуправления, земских учреждений» В газете явно преувеличивается значение земства как внесословного начала, выражающего, якобы, интересы всего народа. Идеализируется роль мировых посредников. Да и деревенские порядки послереформенного времени описываются иногда   в идиллических тонах.

С защитой реформ, в том числе и крестьянской реформы, выступал официозный “Голос”» осуждая одновременно “нетерпеливцев”,  сторонников  “скачков  и  бесполезной  ломки”,  выражая  уверенность,  что  правительство  будет  и  дальше  продолжать “так счастливо начатое Им дело нашего государст­венного преобразования”[16].

      Наряду с похвалами крестьянской реформе, постоянно по­вторявшимися в большинстве изданий, противостоящих демокра­тическому лагерю, в журналистике 1860-х гг. довольно   от­четливо, хотя внешне замаскированно, вырисовывается позиция критики справа “Положения 19-го февраля”. Такая позиция на­иболее характерна для “Вести”, выражавшей точку зрения круп­ных помещиков, противников уничтожения крепостного права, старавшихся доказать пагубность всяких изменений, подрываю­щих старый уклад. “Весть” утверждала, что именно в крестьян­ской реформе коренятся причины “язв” пореформенной русской экономики, того кризиса, который испытывало сельское хозяй­ство.

      В первые годы издания Катковым “Московских ведомостей” их позиция по крестьянскому вопросу во многом совпадала с выводами “Вести”. Номинально катковская газета с самого на­чала пропагандировала политику правительственных реформ, но по существу она относилась к ним весьма сдержанно. В целом Катков принимает крестьянскую реформу, но со многими оговор­ками в духе “Вести”.

[28]

      В “Московских ведомостях” не было таких резких напа­док на народ, какими изобиловала “Весть” Они противоречили  бы  концепции  “официальной  народности”  и  “патриотизма”, явившейся знаменем катковской газеты. Однако, в “Мос­ковских ведомостях” нередко публиковались статьи и замет­ки, в которых ясно видны барское пренебрежение и враждеб­ность к народу» Подобная враждебность проглядывает, напри­мер, в материалах о нищенстве, о народном пьянстве, о кре­стьянском самоуправлении, о телесных наказаниях.

Отношение к крестьянскому вопросу определяет и выска­зывания “Московских ведомостей” о земстве, о роли в нем помещиков и крестьян. Газета Каткова указывает на пользу  земства,  на  необходимость  предоставить  ему  широкое  поле  деятельности.  Отвергаются  попытки  ограничить  земство  рам­ками местных хозяйственных мелких дел, поставить его под контроль администрации. Вопрос о земстве для Каткова не­отделим от вопроса о значении в земстве дворянства. В от­личие от “Вести”, “Московские ведомости” осуждают сослов­ную замкнутость дворянства. Редакция призывает   дворян встать во главе земства, уверяя, что они способны отказать­ся от узко-сословных интересов, целиком посвятить себя слу­жению обществу.

      Земское самоуправление “Московские ведомости” противо­поставляли административной бюрократической регламентации, которая, по мнению Каткова, являлась существенным злом. На первый взгляд, подобные рассуждения кажутся довольно про­грессивными, в какой-то степени оппозиционными властям. В данном вопросе позиции “Московских ведомостей” и “С.-Петер­бургских ведомостей” как будто смыкаются. По сути же дела точка зрения Каткова на отношения земства и администрации связана с защитой дворянских интересов, со стремлением уси­лить роль дворянства в общественно-политической жизни стра­ны, увеличить его независимость и самостоятельность. Она на­правлена против демократических тенденций, крестьянского са­моуправлениям В отличие от “Вести”, пренебрегавшей земством, “Московские ведомости” стремились завоевать его, превратить

[29]

в оплот дворянства, который можно противопоставить и низам, и, в случае необходимости, администрации.

8.

      Направление того или другого издания отражалось   и в отношении к другим основным проблемам общественно-социаль­ного устройства, к идеям утопического социализма, коренной революционной переделки общества, к буржуазной действитель­ности, к либерализму, к правительственной реакции, к офици­альному “патриотизму” и т.п.

      Борьба с реакцией,  с  врагами  народа,  защита  революционно-демократических  идеалов во  многом  определяла содержание “Современника”, “Русского слова”, “Искры”, других периоди­ческих изданий демократического лагеря. Она отчетливо ощу­тима во всех материалах, начиная с публицистических статей, политических обзоров и кончая произведениями “словесности”. Везде заметно стремление передать общую удушающую атмосферу дня, когда “размышлять, работать, трудиться – становится тяжело, а подчас и совсем невозможно”[17]. Отрицательное отно­шение к реакции сказывается и в рассуждениях “о погоде”, о “морозах”, каких не бывало с начала 1850-х годов[18].

      Издания демократического лагеря выступают с защитой но­вых людей, “мальчишек”, “нигилистов”, зло высмеивая анти­нигилистические романы и повести (“Взбаламученное море” А.Ф. Писемского, “Марево” В.П.Клюшникова. “Некуда” Н.С.Лескова, “Поветрие” В.П. Авенариуса и др.), показывая антихудожествен­ность, лживость, пасквильный характер подобных произведений»

      Полемика о новых людях вызвала и разноречивые оценки “Современником” и “Русским словом” романа “Отцы и дети”. И тот и другой журнал по-своему защищал молодое поколение, де­мократов-разночинцев. Критик “Современника”, Антонович, при-

[30]

шел к совершенно ошибочным выводам о произведении Тургене­ва. Не понял он и всей сложности позиции писателя, согласившись,  по  существу,  с  тем  истолкованием  “Отцов  и  детей”, которые давала реакционная печать. Но ошибки Антоновича во­все не отменяли основного смысла его статьи, решения в ней вопроса о “нигилизме”. Противопоставляя разные методы за­щиты Писаревым и Антоновичем революционных демократов   от ожесточенных нападок реакции» сознавая объективную неправо­ту высказываний Антоновича об “Отцах и детях”, следует от­четливо представлять, что в главном вопросе полемики, в от­ношении к новому человеку, выводы критиков “Современника” и “Русского слова” не противостояли друг другу.

      Защита  новых  людей  определяла  и  позицию  демократических  изданий  в  полемике,  развернувшейся  вокруг  романа   Достоевского  “Преступление и наказание”. Эти издания (“Современник”, “Искра”, “1енский вестник”, “Неделя”, “Гласный суд”) далеко не во всем объективно оценивали новое произведение Достоев­ского, нередко сближали его с антинигилистической литерату­рой. Но их оценка была направлена против реакционной печати, против тех, кто использовал “Преступление и наказание” для нападок на “нигилизм”. Она, как и выступления о романе “От­цы и дети”, обусловлена защитой идей демократического лаге­ря. Этим объяснялось и стремление показать отличие Раскольникова от революционных демократов, подчеркнуть, что между его преступлением и революционными теориями нет ничего об­щего.

      По-иному, но тоже с позиций защиты идей демократическо­го лагеря, истолковывал произведение Достоевского Писарев. Он уловил значение романа и, отграничивая его героя от подлин­ных великих людей, от революционеров, подводил читателей к выводу, что анормальная социальная среда формирует людей ти­па Раскольникова, закономерно рождая преступления.

      Демократические издания показывали несостоятельность”пожарной истерии” 1862 г., попыток обвинить в поджогах револю­ционно настроенную молодежь, связать пожары с прокламациями. Особенно часто слухи о “поджигателях” опровергаются в “Сов-

[31]

ременном слове” второй половины 1862 г., когда такие слу­хи получили особенное распространение.

      Критиковали усилившуюся  реакцию и “С.-Петербургские  ведомости” Корша. Газета осуждала действия администрации, показывала несостоятельность многих правительственных ме­роприятий, возражала против слишком широкого толкования понятия “нигилизм”, против включения в него ряда обществен­ных явлений, которые, по мнению редакции, не имели ничего общего с подлинным “нигилизмом” (борьба за равноправие жен­щин, за естественно-научное образование, движение украино-филов и т.п.). Этим же стремлением отграничить ряд общест­венных и литературных явлений от “нигилизма” объясняется и  критика  в  “С.-Петербургских  ведомостях”  антинигилистической  литературы  (особенно  романа  Лескова   “Некуда”),  отклики  на роман Достоевского “Преступление и наказание” и т.п.

      Но и в подобных оценках сказывалась либеральная ограни­ченность. С сочувствием отзываясь о направлении “Современни­ка”, газета Корша далеко не всегда была согласна с таким на­правлением. Она старалась доказать, что правда, высказывае­мая в журнале Некрасова, окрашена “слишком мрачным колори­том”, “под влиянием самого сильного пессимизма” (1865, № 271).

      Похвалы “Современнику” предшествующих лет использовались сотрудниками “С.-Петербургских ведомостей” для нападок на новые демократические издания, на послереформенный “Совре­менник”. Революционные демократы середины 1860-х гг. про­тивопоставлялись в газете Корша их предшественникам; послед­ние оценивались довольно благожелательно, признавался их та­лант, честность, верность своим убеждениям, их заслуги пе­ред обществом и литературой. Но такая “объективность” оцен­ки, мнимая доброжелательность должны были еще резче   от­тенить несостоятельность “эпигонов”. Во второй половине 1850-х – начале 1860-х гг. либеральная критика использовала имя Белинского для борьбы с Чернышевским и Добролюбовым. Через несколько лет она противопоставляла имена последних демократам второй половины 1860-х гг. Сама же несостоятель­ность “эпигонов” объяснялась, по мнению либералов, развити-

[32]

ем до абсурда тех “крайних” начал, идей революционного от­рицания, которые имелись уже в мировоззрении их предшественников. Знаменательна  и  публикация в “”С.-Петербургских ведо­мостях” очерков А.С.Суворина “Всякие”. Выйдя отдельной кни­гой в 1866 г.» сразу после покушения Каракозова, они были запрещены цензурой. Автора обвинили в стремлении вызвать со­чувствие к “нигилизму”, к “государственному преступнику” Чернышевскому, изображенному под именем Самарского. С такой оценкой нельзя согласиться. Анализ очерков “Всякие” приводит к выводу, что уже в шестидесятые годы “радикальничанье” Су­ворина было весьма условным. Отвергая грубые нападки на ре­волюционеров, характерные для антинигилистического романа, подчеркнуто противопоставляя  свои  очерки  этому  роману, Суворин старался доказать несостоятельность революционного пути, опровергнуть “нигилизм” более “тонкими” средствами, как бы создавая либеральный вариант антинигилистической литературы.

      Наиболее раболепно действия правительства, проводимые им реформы восхвалялись в официозном “Голосе”. С первого номера газета Краевского была проникнута официальным оптимизмом, осу­ждением тех, кто недоволен существующим. В сусально-умилитель­ных тонах повествовалось здесь о благотворных переменах, про­исходящих в русской жизни, в самых различных административных сферах. Резко осуждались “новые люди”, недовольные постепен­ными изменениями. Редакция заявляла, что не намерена заиски­вать в той среде, “которая известна под именем “юной России”” (1863, № I).

      Отдельные критические замечания, появлявшиеся в “Голосе”, должны были, по замыслу Краевского» оказать помощь властям в устранении мелких недостатков. Крохоборческий характер подоб­ного “обличительства” особенно ясно проявился в отделе “Петер­бургские отметки”. Представляет интерес вопрос о сотрудниче­стве в “Петербургских отметках” И. А. Гончарова. Не исключено, что в его выступлениях имеется элемент скрытой пародии.

      Рьяно защищали основы общественно-государственного поряд­ка царской России, ожесточенно нападали на революционеров, “нигилистов” издания Каткова, в первую очередь, “Московские

[33]

ведомости”. Их редактор претендовал на роль выразителя иде­ологии   русского  самодержавия,  всячески  акцентировал  свою  преданность монархическому принципу. Тем не менее, отноше­ния Каткова с правительственными кругами были далеко   не идиллическими. Постоянно возникали столкновения редакции с цензурой. Катков побил подчеркивать свою самостоятельность, независимость, противопоставлять “Московские ведомости” офи­циозной печати, получавшей субсидии» Он иногда не боялся бороться против весьма влиятельных лиц, против министров, рис­куя, казалось, все потерять из-за нежелания поступиться прин­ципами» Но было бы ошибкой воспринимать Каткова как честно­го, принципиального  журналиста,  пусть  даже  крайне  консервативного  толка.  При  всей  видимости  независимости,   “Московские ведомости”, “не погрешая против силы слога и доводов, умели ладить с бюрократизмом, знали, в какой час надо промолчать, кому следует воскурить фимиамом восхвалений и кого можно за­деть больно и смело”[19]. Нападки Каткова на тех или других лиц, часто занимавших весьма высокое положение, отражали не­видимые для читателей “подводные течения”, внутриправительственную борьбу различных тенденций. Лишь ориентируясь на определенные из таких тенденций, служа им и одновременно исполь­зуя их в своих интересах, Катков мог приобрести влияние,  раз­решать себе то, что он разрешал.

9.

Важное место в журналистике 1860-х гг. занимали отклики на польское восстание. Маркс и Энгельс сурово осуждали дей­ствия самодержавия в Польше, связывая с ними положение самого русского народа. В. И.Ленин в статье “О национальной гордости великороссов” цитировал слова Энгельса о подавлении царизмом восстания, полностью солидаризуясь с ними.

[34]

Русские революционные демократы горячо сочувствовали ос­вободительной борьбе польского народа. Многие из них непосредственно  в  ней  участвовали.  Они  рассматривали  восстание  как  удар по общему врагу – русскому самодержавию. Ленин считал, что своими статьями о польском восстании “Герцен спас честь русской демократии”[20]. Именно в “Колоколе”, бесцензурном журнале, печатавшемся за границей, оказалось возможным вы­разить наиболее ясно и полно взгляды русской демократии по польскому вопросу,

Но и в периодике демократического лагеря, издававшейся в России, эти взгляды находили свое отражение. Естественно, что в обстановке все усиливавшейся реакции, правительственного  террора,  шовинистического  угара  провести  такие  взгляды  через цензуру было нелегко. Но все же публицисты демократического лагеря сумели их высказать и при помощи приема подчеркнутого умолчания, и путем скрытых намеков, аналогий, иронических похвал и опровержений, перепечатки известий зарубежной жур­налистики, полемики с реакционной периодикой и ее откликами на события в Больше и т.п. Многие произведения “словесности”, опубликованные в демократических изданиях, также являлись сво­еобразной оценкой происходящего в Польше. Вне зависимости от того, в какой степени их авторы имели в виду восстание, эти произведения, напечатанные в обстановке 1863 г., приобрета­ли вполне определенное звучание. К числу подобных замаскиро­ванных откликов, видимо, следует отнести появившиеся в “Сов­ременнике” переводы В. П. Буренина из Барбье (“Жертвы”, “Прог­ресс”), Д.Д. Минаева из Ювенала (“Древний Рим”), стихотворения Н.А.Некрасова “Надрывается сердце от муки”, П. М. Ковалевского “Блажени милостивии”, Ф.Н. Берга “Солдатики”, рассказы Е.П. Карновича “Очерки старинного быта Польши” и т.п. Намеки на польские события неоднократно встречаются в карикатурах “Ис­кры”, в фельетонах “Современного слова”. Анализ содержания “Современника”. “Искры”. “Русского слова”, “Современного сло­ва” и других изданий демократического направления позволяет

[35]

сделать вывод, что в русской подцензурной периодике  отразились  взгляды  на  восстание, близки^е “Колоколу” и коренные образом отличавшиеся от точек зрения славянофильско-почвеннической, либеральной, реакционной печати, которая широко ос­вещала польские дела, Единодушно осуждая восстание.

Особенно усердствовали в разжигании ненависти к восстав­шим издания Каткова, в первую очередь “Московские ведомости”. События в Польше не только заставили правительство в полную меру оценить заслуги публицистов, поддерживавших политику су­рового подавления восстания, но и вызвали в обществе официаль­но-патриотические настроения. В таких условиях газете, делав­шей ставку на  антипольскую  пропаганду,  были  обеспечены  и  симпатии  властей,  и  успех  у  читателей.  Катков  отлично  понял  это  с начала 1863 г. он делает польский вопрос главной проблемой, вокруг которой группировалось все содержание “Московских ве­домостей”.

      Резко осуждая восстание, требуя суровой расправы над его участниками, Катков демагогически противопоставлял восставшим народ. Уже в предшествовавший период, особенно с весны 1862 г., с майских пожаров, реакционная журналистика постоянно спеку­лировала словом “народность”. Она изображала народ как предан­ную царю, религиозную, враждебную революционерам массу, как основную опору трона. О народе говорилось как о носителе выс­шей правды, подлинного патриотизма. Взгляды извозчиков, двор­ников возводились в идеал и направлялись против ненавистных “нигилистов” (например, слухи о поджигателях). Реакционная печать стремилась натравить общественность страны на передо­вые демократические круги, противопоставляя их народу.

      Подобная “народность” не имела ничего общего с подлинны­ми интересами народа; она связана с прямой фальсификацией, с ориентировкой на городское мещанство. В то же время она отра­жала некоторые реальные черты народа: темноту, забитость, отсутствие ясного понимания социальных задач, недоверие к ре­волюционной интеллигенции и т.п. В 1862-1863 гг., после пода­вления основных сил крестьянского революционного движения, эти черты становятся особенно заметными. Они облегчают победу ре-

[36]

акции, и многий начинает казаться, что они определяют подлинный облик народа. Реакционная литература и журналистика возводит такие черты в идеал, видит в них проявление народ­ной мудрости. Демократическая периодика раскрывает   фальшь подобного осмысления “народности”, ставя одновременно проб­лему противоречий народа, задумываясь о путях их преодоле­ния. С этой точки зрения значительный интерес представляет и ряд художественных произведений, опубликованных в демок­ратической журналистике, например, рассказ В.А. Слепцова “Свиньи”. Этот рассказ, напечатанный в “Современнике”, пе­рекликаясь со статьей Салтыкова-Щедрина о брошюре С.С. Громеки “Киевские волнения”, противопоставлен редакцией пра­вительственной кампании  официально-полицейского “патриотиз­ма”, широко проводившейся в 1863 г. В нем ясно показано, как подготавливались властями проявления такого “патриотизма”, верноподданнических чувств,  совершенно чуждых народным мас­сам. Анализ содержания рассказа “Свиньи” позволяет сделать вывод, что этот рассказ – одно из замаскированных выступле­ний изданий демократического лагеря по польскому вопросу. Оно направлено против реакционной шовинистической пропаган­ды, борьбу с которой Слепцов продолжал и в повести “Трудное время”.

Своеобразие исторической обстановки, сложившейся в Цар­стве Польском и в Западном крае, привело к тому, что редак­ция “Московских ведомостей” оказалась вынужденной выступить в несвойственной ей роли защитницы крестьянских интересов от польских помещиков, поддерживавших восстание. Речь здесь шла не об антипомещичьих, а об антипольских тенденциях. За­щита крестьян была весьма условной» Она объяснялась целями, чуждыми народу, задачами укрепления русского влияния в За­падном крае. Но объективно подчас получалось, что в ряде вопросов “Московские ведомости” становились на сторону кре­стьян, а не помещиков. Этим, в значительной степени, объяс­няется и расхождение газеты Каткова с “Вестью”. Защищая ин­тересы крупных землевладельцев, недовольных реформой, “Весть” выдвигала на первый план аспект социальный, в отличие   от

[37]

“Московских ведомостей”, придававших особое значение аспек­ту национальному. Неприкрыто враждебное отношение “Вести” к крестьянству удерживало ее от официальной “народности”, столь характерной для Каткова. Газета возражала против критики польских помещиков, против похвал крестьянам, находя, что антипольские выступления “Московских ведомостей” могут вообще подорвать принцип помещичьего землевладения. На этой по­чве между газетами Каткова и Скарятина возникла резкая по­лемика.

      Польский вопрос определял во многом отношение Каткова к славянофильско-почвеннической, либеральной печати, его брань в адрес прибалтийского, украинского, кавказского “сепаратиз­ма”.  С  точки  зрения  событий  в  Польше  оценивались  многие  действия администрации, инспирированные правительственными  кругами  брошюры  Шедо-Феротти,  статьи  Мазада. С этой   же точки зрения рассматривалась деятельность Герцена, революционных демократов, покушения Каракозова, Березовского.

      Обзор высказываний славянофильско-почвеннической и ли­беральной журналистики по польскому вопросу позволяет сде­лать вывод, что эта журналистика, отвергая “крайности” Кат­кова, полемизируя с ним, стремясь создать видимость объек­тивного и беспристрастного отношения к Польше, осуждая ино­гда грубые меры, применяемые правительством в Царстве Поль­ском и в Западном крае, признавая возможность компромисса, в конечном итоге одобряла, действия русского царизма, обосно­вывала необходимость подавления восстания. В ряду подобных высказываний не является исключением и статья Страхова “Ро­ковой вопрос”, истолкованная “Московскими ведомостями” как пропольская и вызвавшая запрещение журнала “Время”, где она была напечатана.

      Осуждая общественно-политическую систему самодержавной России, демократическая печать отвергает и порядки буржуаз­ной Европы и Америки, постоянно критикует  либеральную идеализацию капитализма . Большое внимание уделяется со­циально-экономическим вопросам. Издания демократического ла­геря с заметным сочувствием отзываются об идеях утопического

[38]

социализма, об ассоциациях. Отношение к проблеме коренного социально-экономического переустройства общества, к  утопическому  социализму  отражает  и  полемика  вокруг  романа “Что  делать?”. В отличие от нападок на роман в консервативной, офи­циозной, либеральной периодике, журналистика демократическо­го лагеря, не всегда соглашаясь с отдельными деталями книги Чернышевского, высоко оценивала ее. Значительный интерес представляют отзывы Салтыкова-Щедрина о “Что делать?” Анализ их позволяет утверждать, что, возражая против “некоторой про­извольной регламентации подробностей”, не всегда верно осмыс­ливая роль революционной утопии Чернышевского, Салтыков-Щед­рин оказывается единомышленником автора “Что делать?” в главном,  определяющем – в  борьбе  за  общество,  удовлетворяющее  потребностям  человека, построенное на принципах “разумного эго­изма”, Солидаризуясь с Чернышевским, Щедрин использует идеи утопического социализма в первую очередь для критики “крае­угольных камней” самодержавно-бюрократической России. От хро­ник “Нашей общественной жизни” и очерка “Как кому угодно”,где речь идет о романе “Что делать?”, тянутся нити к программным произведениям Щедрина более позднего периода, посвященным от­рицанию “основ” (“Благонамеренные речи”, “Господа Головлевы”, “Круглый год”).

Высказывания Щедрина о романе Чернышевского направлены ж против вульгаризаторов теории автора “Что делать?”, считав­ших себя его учениками и последователями,

Одним из важных аспектов журнальной борьбы рассматривае­мого периода являлись споры о материализме, отразившиеся в отзывах о лекциях Юркевича, о Ренане и его произведении “Жизнь Иисуса”, о Бокле, о картине художника Ге “Тайная вечеря”, о реальном и классическом образовании и др. Направление перио­дических изданий сказывалось и в статьях о народном просвеще­нии, о женском вопросе, в отзывах о событиях зарубежной жиз­ни (наполеоновская Франция, бисмарковская Пруссия, националь­но-освободительное движение в Италии, Греции, Ирландии и т.п.) Оно определяло и журнальную полемику, литературную критику и беллетристику, печатавшуюся в периодике.

[39]

      Газеты и журналы демократического лагеря пропагандиро­вали литературу “отрицания”, творчество писателей, раскры­вавших несостоятельность “основ”  самодержавной  России.  Они постоянно обращались к авторитету Белинского, Чернышевско­го, Добролюбова, Некрасова, Салтыкова-Щедрина, цитировали их, ссылались на их высказывания. Издания этого лагеря пе­чатали статьи, посвященные сочувственному анализу произве­дений Салтыкова-Щедрина, Шевченко, прозаиков-разночинцев, группировавшихся вокруг “Современника” и “Русского слова”. Наиболее сильной стороной названных писателей провозглаша­лось правдивое изображение жизни, отсутствие всякой идеали­зации, раскрытие причин явлений, мешающих жить человеку[21]. Нередко  в  статьях  такого  рода  популяризовались  выводы,  сформулированные  ведущими   критиками революционно-демократическо­го лагеря. Так, например, рецензент “Русского инвалида”, ана­лизируя рассказы Н.В.Успенского, почти буквально повторял положения статьи Чернышевского “Не начало ли перемены?”[22].

Оценивая произведения Салтыкова-Щедрина, сотрудники де­мократических изданий обращали внимание на то различие, ко­торое существует между ним и либеральными писателями-“обли­чителями”. Так, в “Русском инвалиде”, редактируемом Н.Г. Писаревским, опубликована статья постоянного сотрудника “Сов­ременника” А.Ф. Головачева “Об обличительной литературе” (1861, Л 200). Она направлена против “обличителей”, счита­ющих, “что если бы только да на место Петра Федоровича по­садить Федора Петровича, то <…> все пошло бы как по маслу”» Головачев противопоставлял Салтыкова подобным “обличи­телям”, истолковывая выводы сатирика как отрицание “основ”: “Внешний вид не изменяет сущности <.••>; перекрашивай дом, в котором нет печей, хотя по двадцати раз на год, он все-та­ки останется негодным для житья в нашем климате”. К анало-

[40]

гичному сопоставлению общественного порядка царской Рос­сии с домом, негодным для жилья, который можно сжечь, но нель­зя переделать, обратился  позднее Слепцов в повести “Трудное время”.

Сотрудники изданий демократического лагеря высоко оце­нивали эстетическую теорию Чернышевского. Так, например, во “Внутреннем обозрении” “Женского вестника” В.В.Чуйко ут­верждал, что Чернышевский – родоначальник всех плодотворных современных идей об искусстве, непохожих на общие места, ха­рактерные для идеалистической эстетики (1867, № 4).

С отношением к теории Чернышевского во многом связана и оценка литературной деятельности И. Тэна. О Тэне с похвалой говорилось  в  “Заграничном  вестнике”,  в  “Женском  вестнике”.  Редакции  этих  журналов  печатали  его  “Историю  английской  литературы”, статьи “Философия искусства”, “Английские рома­нисты” и др[23].   Значение и прогрессивность Тэна в откликах о нем явно преувеличивались. Но Тэн противопоставлен в них сторонникам “чистого искусства”, истолкован как критик, ра­тующий за связь искусства с жизнью, говорящий о том, что взгляды писателей формируются общественной средой, что ху­дожник должен проникнуться интересами современности. Выводы Тэна осмыслены как пропаганда боевого, действенного искус­ства, выражающего передовые идеи своего времени, сближены с положениями Чернышевского. Такое сближение вызвало возраже­ние Е.Н. Эдельсона в № I “Всемирного труда” (1867). Упреки Эдельсона во многом справедливы. Тэн и Чернышевский в их взглядах на искусство, конечно, не были единомышленниками, Автор “Женского вестника”, В.В.Чуйко, сближая их, допускал натяжку. Но важно и другое: Чуйко, пусть и неправо мерно, ис­толковывал Тэна в духе эстетической теории Чернышевского, за­щищая эту теорию, противопоставляя ее идеалистической эсте­тике, Эдельсон же, более тонко уловив отличие Тэна от Чернышевского, принимая Тэна, использовал его в борьбе против

[41]

эстетической теории Чернышевского, обвиняя последнего в пре­небрежении к искусству.

      Общее  направление  изданий  демократического  лагеря  сказывается  и в их оценках зарубежных писателей, в похвалах В.Гю­го, Ж. 3анд, Г.Гейне, Т.Гуду, К.-А.Ройе, Г.-Я. Гриммельсгауэену, Ф. Рейтеру и др. Оно же во многом определяет отбор произ­ведении “словесности”, оригинальных и переводных (Н. В. и Г. И. Успенские, Н.Г. Помяловский, Н.А.Благовещенский, Н.Ф.Бажин, Г.Н.Потанин, А.И.Левитов, Ф.М.Решетников, Н.А.Демерт, М.М. Стопановский, Н.А. Вормс, Н.И. Кроль. И. В. Федоров-Омулевский, Л. И. Пальмин, А.Л. Боровиковский, В.Гюго, Ж. 3анд, Л. Ганьер, К.Порта, В.Альфьери, Ф. Онгаро, В.Сырокомля, Г. Фаллерслебен  и  др.).

      С литературными воззрениями демократической периодики ве­ди борьбу издания консервативного и официозного направления. Они старались доказать несостоятельность позиции писателей-демократов, прибегая часто к грубой брани, к прямой фальси­фикации. Оценки, появлявшиеся в консервативной и официозно-либеральной печати, нередко почти совпадали друг с другом. И там, и здесь встречались злобные выпады в адрес Чернышевско­го, Некрасова, Салтыкова-Щедрина, Слепцова и др.

      Литературные высказывания либеральных “С.-Петербургских ведомостей” во многом отличались от подобных выпадов. В га­зете Корша встречались сочувственные упоминания о писателях-демократах. Но, отзываясь с похвалой об этих писателях, “С.-Петербургские ведомости” сопровождали похвалы существенными оговорками. Так. например, автор статьи “Современная беллет­ристика”, П.В.Анненков, отмечал талант Помяловского и Н. Ус­пенского, правдивое изображение ими жизни. Но он же упрекал Помяловского и Успенского за “голую правду”, за односторон­не-отрицательный подход к действительности, который, по мне­нию Анненкова, является предпосылкой падения таланта (1863, № 11), Аналогичные взгляды высказаны по поводу творчества Слепцова и Н.Успенского в статье В. П. Буренина “Общественные и литературные заметки” (1865, № 279).

      “С.-Петербургские ведомости” весьма высоко оценивали

[42]

творчество Салтыкова-Щедрина, но и здесь не обходилось без оговорок. В статье “Современная беллетристика” (1863, № 85) Анненков хвалил Салтыкова, давая тонкий и во многом  верный анализ его творчества. Но он относил сатирика к “деловой беллетристике”, которая, по мнению рецензента, не являет­ся подлинным искусством. Счастье Щедрина, по словам Аннен­кова, заключается в том, что он не целиком умещается в рам­ки такой тенденциозной “деловой беллетристики”. Автор ста­тьи осуждал сатирика за постоянное возвращение к теме крепо­стнической России, за стремление оживить все умершее. Анало­гичные упреки адресовал Щедрину и Незнакомец (Суворин) в “Недельных очерках и картинках” (1867, № 244).

      Литературная  позиция  изданий  разных  направлений  определила  отзывы  о  романе  Тургенева  “Дым”.  Большинство  газет  и  журналов встретило новый роман весьма неодобрительно. Это неодобрение вызывалось часто совершенно несходными причина­ми. Издания демократического направления критиковали “Дым” как еще одну попытку оклеветать “нигилистов”[24]. Обрисовка кружка Губарева, по словам одного из рецензентов, “кладет новое пятно” на имя писателя, ставит “Дым” “на одну доску с романами гг. Стебницкого и Авенариуса”[25]. Подобные оценки. при всей их несправедливости, выдержаны в духе тех отзывов об “Отцах и детях”, “Призраках”, “Довольно”, которые дава­лись в большинстве демократических органов. Сотрудники из­даний демократического направления отзывались иногда сочув­ственно о недовольстве Тургенева действительностью, о его “желчи и злости”, о разочаровании в надеждах и ожиданиях, которое отразилось в “Дыме”. Но, отмечая естественность по­добного мрачного мировосприятия, они упрекали Тургенева за то, что он не разобрался в причинах, определивших торжество

[43]

реакции, и унизил себя карикатурой на новых людей[26].

     С диаметрально противоположных позиций критиковала “Дым” консервативная  “Весть”, отвергая  стремление  писателя  быть  объективным, стать “над действительностью”, “отхлестать” не только “агитаторов”, но и “молодых генералов”, светское общество» Сотрудники “Вести” сближали “Дым” с теориями Герце­на и Чернышевского, с “крамольным” учением “нигилистов” (1867. № 149).

     Не одобрил романа и официозно-либеральный “Голос”, хотя многое в “Дыме” и вызывало сочувствие газеты Краевского. Со­трудник “Голоса” хвалил Тургенева за обрисовку кружка Губа­рева, за то, что в романе “достается” “сынам того самого нигилизма,  от  которого  с  презрением  отвертываются  ныне  его  же  прежние  адепты” (1867, № 124). Высказывалось сожаление, что писатель ограничился карикатурой на второстепенных лиц, что в “Дыме” не очерчены более крупные деятели эмиграции, что в нем нет прямой сатиры на Герцена и т.п. Не вызывала возра­жений редакции “Голоса” и обрисовка в романе “баденских ге­нералов” (она проицировалась “Голосом”, как и “Московскими ведомостями”, на аристократов круга “Вести”, с которой ве­лась ожесточенная полемика). Силу Тургенева сотрудник “Го­лоса” видел в том, что он враждебен и реакционерам, и ре­волюционным демократам.

      Но критик “Голоса” был явно недоволен персонажами, не вхо­дящими ни в один из “крайних” кружков, пессимизмом   этих персонажей, позицией писателя, который не противопоставил де­мократам и реакционерам никакой серьезной силы, не показал “практических деятелей”, “работников”, полных сил, бодрости, надежд, помогающих правительству в его преобразованиях. Ре­цензент “Голоса” считал, что картина русской действительно­сти, нарисованная Тургеневым, получилась слишком мрачной и безотрадной.

[44]

Наиболее сочувственно о “Дыме” отзывались “С.-Петербург­ские ведомости”, которые, подобно “Голосу”, истолковали  ро­ман как критику “крайних” партий (1867, № 117), Не одобряя “мрачности” взгляда Тургенева на Россию, рецензент “С.-Пе­тербургских ведомостей” делал вывод, что идеал писателя – европейская цивилизация, и солидаризовался с таким идеалом»

      Направление отдельных газет и журналов сказывалось и в их откликах на цензурную политику правительства. Выступле­ния по вопросам свободы печати в рассматриваемый   период группировались вокруг двух событий: появления временных правил 12 мая 1862 г. и положения б апреля 1865 г. Знамена­тельно, что в журналистики, противостоящей демократам,  за  сохранение  предварительной  цензуры  не  высказывался  почти  никто (исключение составляло лишь “Наше время” Н.Ф.Павлова, вначале не разобравшегося в намерениях правительства). Пода­вляющее большинство газет и журналов защищало “свободу сло­ва”, иногда более или менее искренно, иногда демагогически-лицемерно, сопровождая свою защиту оправданием конкретных цензурных преследований. Все, кроме демократов, утверждали, что свобода печати приведет к укреплению государственных ос­нов и к падению “нигилизма”. Они доказывали, что русское са­модержавие хочет и может ввести законы, обеспечивающие сво­боду слова, что долг журналистики – помочь правительству в обсуждении и подготовке таких законов.

      Иной точки зрения придерживалась периодика демократиче­ского лагеря. Она, критикуя различные цензурные законодатель­ства, подводила к выводу, что такие законодательства естест­венны для реакционных правительств, что обсуждение вопроса о цензурных преобразованиях не имеет в данных условиях практи­ческого значения, не в силах оказать благотворного влияния на подготовку и проведение цензурной реформы, а может лишь содействовать пониманию происходящего.

[45]

      В рассматриваемый период демократическая пресса несла большие  потери.  Преследованиям  подвергались   не только издания последовательно-демократического направления, но и журналы и газеты с демократическими тенденциями. Правитель­ство приостанавливает, а позднее запрещает ведущие журна­лы революционно-демократического лагеря, “Современник”   и “Русское слово”. По распоряжение властей закрыты газеты “Очерки”, “Современное слово”, “Народная летопись”, “Глас­ный суд”. Не без цензурного вмешательства прекратили свое существование журналы “Заграничный вестник” и “Женский вестник”. Не раз на волоске от запрета находилась “Искра”.

      Но,  несмотря  на  все  трудности,  демократическая журнали­стика продолжала выполнять нелегкие задачи, стоявшие перед ней. Тенденции, враждебные коренным основам существовавшего порядка, начинали внезапно ощущаться то в том, то в другом издании. Одни и те же публицисты переходили из журнала в журнал. Сплошь и рядом, изучая различные издания с демокра­тическими тенденциями, исследователь встречается с теми же именами. Часто это имена не слишком известные, ныне забы­тые. Иногда имен и вовсе нет. Большинство статей не подпи­сано или подписано псевдонимами, нередко до сих пор не рас­шифрованными. Тем не менее, такие забытые или безымянные ав­торы сыграли не малую роль в распространении демократических идей, в сохранении традиций Чернышевского и Добролюбова в трудную эпоху безвременья.

      Один из яростных “опровергателей” революционных демо­кратов, А.Незлобии (А.А.Дьяков), был в значительной степени прав, утверждая, что распространению “нигилизма” в обществе “содействовали тысячи имен, более или менее ничем не приме­чательных, таившихся в журналах под скромными двумя буква­ми, а в них-то и была вся сила пропаганды. Через них новые идеи проникали в общество, находили в нем поклонников и по­следователей”[27].

[46]

Хотя на пути распространения демократических идей воздвигались всяческие препоны, эти идеи оказалось невозможным уничтожить» Правительству не удалось ликвидировать вольно­любивую журналистику. Рассеянные силы сплачивались вновь. С 1866 г. начало издаваться “Дело”, в 1868 г. “Отечественные записки” перейди в руки Некрасова и Салтыкова-Щедрина. Борьба продолжалась.

      Основные положения и значительная часть диссертации опу­бликованы в работах общим объемом около 40 авторских листов. В их числе:

      Демократическая газета “Современное слово”, – Уч. зап. Тар­туского ун-та, вып.121, Тарту, 1962. 7,25 авт. л. Моногра­фия.

      Обсуждение новых постановлений о печати в русской журна­листике 1862 г. и газета “Современное слово”. Там же,  вып. 104, Тарту, 1961. 2 авт. л.

     Журнал “Заграничный вестник”. Статьи первая и вторая. Там же, вып. 167, 184, Тарту, 1965, 1966. 4,7 авт. л.

      Журнал “Женский вестник”. Статья первая. Там же, вып.266, Тарту, 1971. 3 авт. л.

     М.Е. Салтыков-Щедрин. Тарту, 1967. Монография (ротапринт). 8 авт. л.

     “Современник” и “Русское слово” перед “расколом в ниги­листах”. – Уч. зап. Тартуского ун-та, вып. 251, Тарту, 1970. 3 авт. л,

      Чернышевский, Писарев, Салтыков-Щедрин в оценке Горько­го. Там же, вып. 217, Тарту, 1968. 2 авт. л,

      М.Л.Михайлов, Примечания к статьям 3-го тома (М.,1958):

“Старые книги”, “Художественная выставка в Петербурге”, “”Кобзарь” Тараса Шевченко”, “Г – н Геннади, исправляющий Пушкина”, “Стихотворения А.Н. Плещеева”, “Парижские письма”, “Женщины, их воспитание и значение”, “Из Берлина”. 2 авт.л.

[47]

      М.Е .Салтыков-Щедрин. Собрание сочинений в 20 тт. Приме­чания и преамбулы к статьям 5-го т. (“Киевские волнения”,  “Несколько  слов  по  поводу  “Заметки”…”,  “Несколько  серьезных  слов   по  поводу  новейших  событий в С.-Петербурге”, “Несколько полемических предположений”), 6-го т. (“Наша обще­ственная жизнь” за 1864 г.), 9-го т, (“Литература на обеде”, “Материалы для характеристики современной русской литерату­ры”), 13-го т. (“Круглый год”), М., 1966, 1968, 1970, 1972. 5 авт. л.

      Рассказ Слепцова “Свиньи” и русская журналистика 1863 г. – “Литературное наследство”, т.71, М., 1963. 0.7 авт. л.

     Борьба в 1862 – 1863 гг. вокруг романа Тургенева “Отцы и дети”. – Уч. зап. Тартуского ун-та, вып. 139, Тарту, 1963. 0,7 авт. л.

      Забытая статья о Шевченко, Там же. I авт.л.

      Щедрин и Чернышевский. Там же, вып. 209, Тарту, 1968. 0,7 авт.л.

      Щедрин и “Искра”. Таи же. 1,3 авт.л.

      Кто такие “археологи”? Там же, вып. 184, Тарту, 1966. 0,1 авт.л.

      Иностранная цензура в Тарту. Там же, 0,1 авт.л.

      Предполагаются ли дети? Там же, вып. 251. Тарту, 1970. 0,25 авт.л.

      Книга очерков А.С.Суворина “Всякие”. Там же. 0,25 авт. л.

      И.А.Гончаров и газета “Голос”. Там же, вып. 266, Тарту, 1971. 0,1 авт.л.