1934. Большая советская энциклопедия. М. (35.7 Kb) 

В начале своего возникновения этнография определялась как часть антропологии. Накопление материала привело к необходимости выделения ее из антропологии, что не мешало ряду исследователей неправильно рассматривать ее как естественно-историческую дисциплину. С выделением этнографии в самостоятельную научную отрасль этому названию (впервые примененному в 1791 г.) был противопоставлен термин этнология, причем под термином этнография подразумевалось только описание явлений. в то время как в задачу этнологии должны были входить и научные обобщения. Спенсер разделял этнографию на этнологию и описательную этнологию. Немцы создали термин Völkerkunde (народоведение). Появились термины «история культуры», «история первобытной культуры». Летурно ввел термин «первобытная социология», а англичане выдвинули термин «социальная антропология» (Social Anthropoligy). наконец Ратцель ввел понятие «антропогеография» и Богораз-Тан – «этногеография». Предметом изучения этнографии реакционно-романтического направления в Германии был «народный дух» (Volksseele), и эта же установка получила широкое распространение в России. Все эти и подобные искусственные отграничения в изучении этнографического материала от других источников вели к формализму и способствовали искажению картины общественного развития. Основное требование марксистско-ленинской методологии в науке этнографии направлено поэтому в сторону объединенного изучения этнографических материалов с прочими категориями источников (археология, лингвистика и др.) и научно-исторической подготовки исследователя-этнографа.

История этнографии (вне России и СССР). Интенсивность и характер накопления этнографических знаний теснейшим образом связан с экономическими и политическими условиями страны, занимающейся изучением. Лишь в этой связи происходило ознакомление и изучение первобытных племен. Недаром хронологически наиболее ранние сведения о первобытных племенах зафиксированы в письменных источниках, относящихся к древнейшим государствам Востока, соприкасавшимся в процессе своей торговой экспансии с племенами, стоявшими на значительно более низкой ступени общественного развития. Таковы – древнеегипетские плиты и папирусы, ассиро-вавилонские и персидские клинописные надписи и т. д.

Общение античных государств с «варварской» средой в целях торговли и добывания рабов создало и в них интерес к ознакомлению с жизнью первобытных племен (обитавших на периферии Средиземноморского бассейна). Гекатей Милетский и в особенности Геродот впервые дали описание жизни ряда современных им племен и народов (персов, скифов, народов Италии и т. д.). Ряд сведений этнографического характера дают и другие античные авторы. в особенности римский географ Страбон, но более всех Цезарь с своих «Записках о Галльской войне» и Тацит в «Германии». Следует упомянуть еще Плиния Старшего («Естественная история») и Павзания («Описание путешествия по Греции»). У античных же авторов мы находим первые попытки реконструкции древнейших эпох в развитии человеческого общества. Платоном и Аристотелем впервые была сформулирована так называемая «патриархальная теория», согласно которой древнейшей формой человеческого общежития была патриархальная семья. Эта теория безраздельно господствовала в науке до середины 19 в. В античной же науке (Дикеарх, Лукреций Кар) была намечена и теория последовательного изменения формы хозяйствования в первобытную эпоху, которая, как «теория трех ступеней» (охота – скотоводство – земледелие), также сохранилась до середины 19 века.

Феодальная Европа также не осталась чуждой накоплению этнографических знаний. Заслуживают упоминания летописцы и хроникеры, описавшие ряд племен: Прииск (гунны), Прокопий и Маврикий (славяне), Иордан («История готов») и др. Оживление торговых связей с Востоком, в особенности итальянских городов, дало толчок в 13 в. к совершению ряда путешествий на Восток, в описание которых включалось множество этнографических сведений (Марко Поло, Плано Карпини, Рубруквис и др.). Наиболее значительное количество этнографических сведений в период феодализма находится в произведениях арабских писателей (в особенности Ибн-Батута).

Новая эра в истории знаний о современных первобытных племенах начинается одновременно с «эпохой первоначального накопления». Великие открытия конца 15 в. способствовали созданию мирового рынка, и в продолжение 16 и 17 вв. миссионеры и путешественники (преимущественно испанские) опубликовали значительное количество описаний жизни туземного населения Мексики и Южной Америки. В 16–17 вв. появляются описания путешествий и в другие части земного шара, содержащие ряд этнографических сведений (например Тавернье, Тевено и др.). В начале 18 в. выходит первая крупная работа, посвященная индейцам Северной Америки и являющаяся вместе с тем первой этнографической работой, не удовольствовавшейся голыми описаниями. Это была книга патера-иезуита Лафито «Обычаи американских индейцев в сравнении с обычаями первобытных племен» (1724). Ценность этой работы Лафито состоит в том, что она рисует довольно отчетливую картину первобытно-коммунистического патриархального строя ирокезов и гуронов и делает попытку найти в нем «следы отдаленного прошлого». В 18 в. происходило дальнейшее накапливание этнографических материалов благодаря ряду крупнейших путешествий в Африку, Азию и Тихий океан. Для мировоззрения большинства участников этих путешествий руководящей точкой зрения был формулированный Гоббсом взгляд на первобытное состояние как на войну «всех против всех», отразившей отношений европейца-колонизатора к дикарям, как к полулюдям, полузверям. Но в борьбе с феодально-церковным строем идеологи выступающего на историческую арену буржуазного класса в дальнейшем призывают общество к возвращению к естественным, основанным на разуме правам человека и в противоположность Гоббсу рассматривают первобытного человека как «естественного» человека, живущего по принципу разума, равенства и справедливости (Руссо, Бернарден де Сен-Пьер, Шамиссо и др.). Под этим влиянием в 18 в. был сформулирован ряд кардинальных положений, легших в основу дальнейшего развития этнографии. Броссе положил начало сравнительному изучению религиозных верований, Монтескье поставил вопрос о законах развития человеческого общества, Вольтер пришел к идее «универсальной истории» человечества, Кондорсе дал картину закономерной эволюции человеческого общества, начиная с первобытного состояния, Фергюсон разделил всю историю «гражданского общества» на дикость, варварство и цивилизацию, Шиллер характеризовал современных дикарей как низшую стадию того же самого развития, в результате которого сложилась и европейская цивилизация, и т. д. Одновременно с этим в 19 веке реакционно-романтическое, националистическое направление эпохи Реставрации направило свое внимание на изучение «родной старины» в целях достижения «подлинного народного духа». Школа братьев Гримм в своих исследованиях языка, фольклора, народных верованиях и т. п. стремилась придти к пониманию «духа родного народа», выражая интересы крепнущего буржуазно-националистического государства.

50-е – 80-е гг. 19 в. – время непревзойденного расцвета буржуазной этнографии. Он был обусловлен бурным ростом капитализма и был связан с лихорадочно развернувшейся колониальной экспансией и укреплением буржуазных национальных государств. Идеи Конта и Спенсера, стремление ряда исследователей объяснить развитие общества биологическими закономерностями оказали решающее влияние и на ряд этнографов – представителей эволюционного направления, занявшего доминирующее положение в науке о первобытном обществе. В 1859 г. появился первый том первой крупной этнографической работы Вайца под характерным названием «Антропология естественных народов». Вайц резко противопоставлял историческим культурным народам внеисторические «естественные» народы и изучение последних отводил на долю не истории, а антропологии как естественно-исторической дисциплины. Основными представителями эволюционного направления в этнографии были английские ученые Спенсер, Лёббок и Тейлор. По Тейлору, все человечество в целом однородно по своей природе, и в силу этого человеческая культура развивается единообразно на всем земном шаре по законам эволюции от низшего к высшему, от простого к сложному. Этнография рассматривалась им и другими эволюционистами лишь как часть антропологии и причислялась к естественно-научным дисциплинам. Несмотря на эти неверные методологические предпосылки представители эволюционно направления четко сформулировали идею закономерного развития всего человечества, хотя эти же формулировки побудили их принять «теорию трех ступеней» (охота – скотоводство – земледелие) в развитии хозяйства либо если и изменить ее, то остаться на тех же принципиальных позициях. Наметить принципиально иную периодизацию хозяйственного развития и противопоставить ее «теории трех ступеней» удалось частично лишь возвысившемуся до стихийного материалистического понимания истории американскому ученому Моргану, преодолевшему биологический эволюционизм вообще. Но в полном объеме эта задача решена только марксизмом.

До середины 19 в. истории семьи не существовало. Выдвинутая античными философами канонизированная католической церковью и в наиболее законченной форме сформулированная английским ученым Мэном, «патриархальная теория» почти не встречала возражений. Современная буржуазная семья считалась основной ячейкой общества с момента его возникновения. Первый удар этой обусловленной классовыми интересами модернизации первобытного общества был нанесен швейцарским ученым идеалистом Бахофеном в его работе «Материнское право» (1861). Несмотря на «чистейший мистицизм» объяснения развития общественных явлений Бахофен первый поставил серьезный вопрос о периоде беспорядочных половых отношений, открыл факт повсеместного распространения в первобытную эпоху господства женщин и нашел переходную форму от группового брака к парному. В силу этого Бахофен явился непосредственным предшественником Моргана, который и доказал существование в первобытную эпоху группового брака, нанеся тем самым сокрушительный удар буржуазной модернизации первобытного общества. Морган далее раскрыл в первобытном материнско-правовом роде ступень, всюду предшествовавшую отцовско-правовому роду культурных народов, и показал принципиальное отличие органов первобытной общественной власти от государства, связанного с частной собственностью и территориальными, а не родовыми отношениями. Морган понимал первобытное общество в целом как общество первобытно-коммунистическое и процесс развития «идеи собственности» рассматривал как процесс разложения первобытного коммунизма. Эти положения обусловили то, что все дальнейшее развитие буржуазной этнографии происходит под знаком борьбы с выводами Моргана.

Первую резкую критику Моргана дал шотландский ученый Мак-Леннан в своем труде «Первобытный брак» (1864). Все построение Мак-Леннена покоится на противопоставлении «экзогамных» и «эндогамных» рас и по существу является отказом от построения схемы развития семейно-брачных отношений. В новом издании «Первобытного брака» (1876) Мак-Леннен борется с теорией группового брака и отрицает возможность на основании изменений систем родства реконструировать историю семейных отношений. Вторая крупная атака буржуазной критики на учение Моргана выразилась в появлении в 80-х – 90-х гг. работ Старке («Первобытная семья», 1888), Вестермарка («История брака», 1891) и Гроссе («Формы семьи и формы хозяйства», 1896). Старке противопоставил учению Моргана положение о патриархальной семейной группе как о древнейшей форме общества. Вестермарк посвящает свой труд главным образом борьбе с теорией промискуитета и группового брака и попытке доказательства извечности моногамной семьи. Гроссе связывает патриархальную семью с «низшими» и «высшими охотниками», а матриархальный род считает типичным для «низших земледельцев». Старке, Вестермарк и Гроссе высказали все те основные аргументы, с которыми и до настоящих дней выступает буржуазная наука против учения Моргана.

Отступление буржуазной науки от позиций, достигнутых эволюционистической этнографией, выразилось прежде всего в отказе от возможности установления всемирно-исторических законов развития человечества, в борьбе с теорией эволюции вообще и тем самым в провозглашении извечности категорий капиталистического строя. Оно было ближайшим образом связано с вступлением капитализма в стадию разложения и загнивания, с необходимостью усиления идеологической борьбы с революционной пролетарской теорией. Первым крупным выразителей этой реакции буржуазной этнографии был германский ученый Ратцель. Ратцель высказался за соединение в исследовании первобытных народов двух воззрений – географического (с точки зрения внешних условий) и исторического (с точки зрения развития), причем судить о развитии «этнографического состояния», по его мнению, можно лишь после выяснения его географического распространения. Смысл этого дополнения истории географией заключался в стремлении с разнообразием географических зон связать такое же разнообразие путей развития человеческого общества. Ратцель поэтому считал одним из наиболее решающих двигателей культуры заимствования (диффузии) и миграции, а важнейшую задачу этнологии усматривал в выяснении так называемых «этнических кругов». Этим он положил начало господствующей ныне в буржуазной этнографии «школе культурных кругов», отражающей с наибольшей откровенностью тенденциозность буржуазного исследования первобытного общества в целях идеологической борьбы с марксизмом. Она ставит своей основной задачей борьбу с теорией развития, и именно поэтому созданная в Германии Гребнером, Фойем и Анкерманом она была полностью воспринята лидерами «клерикальной этнологии», патером Вильгельмом Шмидтом и патером Вильгельмом Копперсом. Согласно их концепции все явления, связанные с определенными стадиями развития первобыитного общества (например матриархат, брачно-классовая система, тотемизм, экзогамия и т. П.), суть лишь эпизоды, присущие только отдельным «культурным кругам», зато категории современного буржуазного общества – частная собственность, моногамия и вера в единого бога – оказываются свойственными древнейшей стадии истории человечества, мифической «пракультуре».

«Школа культурных кругов» в Германии является лишь наиболее последовательной выразительницей современной буржуазной реакции в области этнографии, но принципиально то же отступательное движение мы имеем и в других буржуазных странах. В Англии отход от эволюционистической этнографии наметился уже в конце 19 и начале 20 вв., когда Лэнг и Кинг выступили против тейлоровской теории происхождения религии, а Фрейзер, связав тотемизм лишь с определенными территориями, превратил его из стадии в эпизод. Но разрыв с эволюционистической этнографией стал ощущаться особенно резко непосредственно в довоенные и послевоенные годы, когда Риверс объявил свой метод промежуточным между эволюционной и культурно-исторической школами, а Перри и Эллиот выдвинули свои гипотезы головокружительных миграций и заимствований. В Америке также изучение вопросов географического распространения и диффузии (заимствований) вытесняет постановку путей развития. Основные установки американской школы «исторической этнологии» – изучений только «ограниченных историко-географических областей» и в связи с этим полный отказ от построения широкой картины развития человеческого общества.

Из французских этнографических работ необходимо упомянуть о попытках психологического освещения этнографических материалов в работах Дюркгейма и Леви-Брюля, которые, исходя из понятия «коллективного представления», стремились выявить процесс эволюции человеческого мышления. Вообще в современной буржуазной этнографии существует целый ряд школ и направлений, так или иначе стремящихся восстановить эволюционистическую этнографию с биологическим или психологическим оттенком, но они не в состоянии серьезно поколебать полное господство диффузионизма. В послевоенное время, с наступлением всеобщего кризиса капитализма, замечается разложение отдельных звеньев буржуазной этнографии (биологический мистицизм последних работ Фробениуса, спиритуалистическая «этнософия» Шуртца).

Положение буржуазной этнографии отчетливо доказывает невозможность ее дальнейшего развития как буржуазной науки. Оно показывает, что единственным путем развития этнографии как науки является превращение ее материалов в один из источников для построения марксистско-ленинской истории общества. Образцом именно такого использования этнографических материалов являются работы основоположников научного социализма и в особенности работа Энгельса «Происхождение семьи, частной собственности и государства» – руководящая работа по истории доклассового общества. Маркс и Энгельс на основе изучения большого этнографического материала выработали свое понимание развития первобытного общества как первобытно-коммунистической общественно-экономической формации. С другой стороны, международный ревизионизм (в своей попытке теоретического разоружения пролетариата) уже очень рано выступил против марксистской концепции по отдельным вопросам этнографии; например работы Каутского «Происхождение брака и семьи» (1882) и Кунова «Родственная организация австралийских негров» (1894) уже заключали в себе многие из тех аргументов, с которыми в наши дни буржуазная этнография борется с Морганом и Энгельсом.

История этнографии в России. Систематическое собирание этнографических сведений в России русскими наблюдателями относится к первой половине 18 века в связи с торговой экспансией России на северо-востоке (экспедиция Мессершмидта в Сибирь 1720–1727, экспедиции по Сибири и Камчатке ученых Миллера, Гмелера и студента Крашенинникова). В 1740 г. академиком Г. Ф. Миллером была составлена первая этнографическая инструкция, по которой работали Фишер на Камчатке и шестилетняя экспедиция Академии наук в составе Палласа, Гюлбденштета, Гмелина младшего, Фалька, Лепехина и др. (1768–1774). Исследования адмирала Крузенштерна, контр-адмирала Литке, попа Вениаминова, горного инженера Спасского – яркие иллюстрации нового типа исследователя, агента торговой экспансии. В начале 19 в. имели место исследования Ламздорфа в Бразилии, Вознесенского в Северной Америке, Миддендорфа в Сибири. Присоединение Амурского края вызвало необходимость немедленного изучения этой страны и всей Сибири, результатом чего явились работы Шренка и этнографа и лингвиста Кастрена. В 1846 г. было организовано Географическое общество, которое стало главным организатором экспедиционного исследования России. Этнографы взяли на себя выполнение заказов русской буржуазной «национальной» политики. Взяли они на себя и задачу изучения непосредственно русской народности. Славянофильское великодержавно-шовинистическое, в большей своей части феодально-дворянское направление стало руководящим для целого ряда исследователей.

Вторая половина 19 в. характеризуется быстрым ростом этнографии. Появляется ряд этнографических журналов, например «Записки Географического общества», «Этнографическое обозрение» и «Живая старина». Если журнал «Живая старина» обслуживал непосредственно задачи шовинистической агитации на основе воскрешения и романтизации старины, то «Записки Географического общества» по отделу этнографии обслуживали непосредственно практические задачи русского капитала в колониях. Интересы русского капитализма и его экспансии на востоке обслуживали и экспедиции Пржевальского, Потанина, Козлова, Позднеева, Грум-Гржимайло и мн. др. Московский журнал «Этнографическое обозрение» был более либеральным по своему направлению; объединяя вокруг себя прогрессивные в эпоху капитализма течения, в области теоретической, он, как и вся русская этнография, оставался на поводу у западно-европейской этнографии. Вокруг «Этнографического обозрения» и вокруг Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии при Московском университете объединились исследователи-этнографы, например В. Ф. Миллер, Анучин, Харузин и др. Этнографические общества возникали и в ряде других городов (Казани, Киеве, Тифлисе, Иркутске и т. д.).

К концу 19 века появилось новое течение, представлявшее прямое ответвление народничества — школа мелкобуржуазной этнографии [Волков, Штернберг, Богораз-Тан, Иохельсон, Клеменц, Ядринцев, Серошевский и др.]. Часть ее представителей, высланных на поселение в Сибирь и на крайний Север, дала монографии по разным народам соответствующих районов. Народническая школа, поставив своей задачей дать исчерпывающее исследование неизвестных еще народов Севера, по своим установкам шла в разрез с официальной русской этнографией. Она вводила «первобытные народы» в круг исследования «инородцев». Но народническая идеология этих этнографов повела к тому, что ими были не замечены элементы классового расслоения. В дальнейшем одна их часть вовсе сомкнулась с представителями крупной буржуазии, обслуживая ее интересы (Клеменц), другая примкнула к местно-националистическим течениям (Волков, Ядринцев).

Во второй половине 19 и начале 20 вв. наиболее видными в теоретическом отношении этнографами были Н. Харузин, Л. Штернберг, А. Максимов, М. Ковалевский. А. Максимов выступил в качестве типичного эмпирика и ярого противника построений Моргана. Напротив, Штернберг являлся блестящим проводником идей Моргана, о чем упоминает Энгельс в журнале «Neue Zeit» в 1893 г. В согласии с некоторыми положениями Энгельса по вопросам истории семьи выступал и М. Ковалевский.

Н. Харузин являлся наиболее крупным прогрессивным буржуазным ученым-этнографом. Его четырехтомник «Этнография» (СПБ, 1901) был главным университетским пособием. Последователь Огюста Конта, Н. Харузин стоял на эволюционистских позициях, признавая объективность развития. Он пользовался сравнительно-историческим методом исследования, дополняя его методом Тейлора (изучение пережитков).

Рост русского военно-феодального империализма в годы, предшествовавшие Русско-японской войне и революции 1905 г., побудил русских буржуазных этнографов свернуть с позиций признания объективной закономерности в сторону идеалистических, расово- шовинистических установок. Эти новые традиции русской этнографии осуществлялись краеведческими обществами (особенно в годы реакции). С другой стороны, в это же время в краеведческих организациях и этнографических обществах получили быстрое развитие местно-националистические и великодержавно-шовинистические настроения. Либеральным крылом русской этнографии оставалось Московское общество любителей естествознания, антропологии и этнографии, руководимое Анучиным. Общество обсуждало общетеоретические вопросы этнографии и способствовало переводу иностранной литературы. Этнографическая работа концентрировалась также при этнографических музеях, и к Октябрьской революции этнография в России окончательно сложилась в особую общественную науку о «доисторических» народах, враждебную марксистско-ленинской теории развития общества. Следует отметить, что Г. В. Плеханов принимал выводы буржуазной «этнологии», отождествляя последнюю с социологией и проявляя некритическое отношение к ее методам и установкам. Напротив, В. И. Ленин уже в. первой своей крупной работе «Что такое друзья народа…?» (1894) дал блестящие образцы интерпретации этнографического материала при разрешении важнейших проблем истории (индийская община, выводы Моргана). Ленин коснулся некоторых вопросов этнографии (общественно-экономические формации, группы-кланы, родовой быт, государство и т. д.) и в полемике со Струве (см. Струве, Экономическое содержание народничества) в 1894. Постановку проблем племени и народности, проблем, непосредственно связанных с этнографией, дал Сталин в статье «Марксизм и национальный вопрос» (1913).

Октябрьская революция положила конец развитию в России этнографии как буржуазной науки. Бурный рост этнографии, работы на местах в системе краеведческих обществ и музеев, работа КИПС в Ленинграде, развернувшаяся этнографическая экспедиционная деятельность, — все это дало довольно ощутительные результаты в накоплении сырого материала. Однако слабость марксистско-ленинских кадров в области этнографии повела к тому, что идеологическое руководство первоначально осуществлялось буржуазными учеными. Представители народнической школы Штернберг и Богораз составляли левое крыло в среде этнографов. Годы гражданской войны и восстановительного, а отчасти и реконструктивного периода ознаменовались в области этнографии введением кафедр по этнографии в Географическом институте, на Географическом факультете ЛГУ, в МГУ, а также учреждением ГАИМК (1919) и Яфетического института (1921), руководимых академиком Н. Я. Марром. Таким образом с первых годов революции росли кадры новых советских этнографов, создавались учреждения, выступавшие в разрез с установками буржуазных исследователей.

Более широкое наступление на буржуазную этнографию началось лишь с 1929 г., когда состоялась конференция этнографов Москвы и Ленинграда. К этому времени в среде этнографов четко обособились две группы: одна, отражающая идеологию либеральной буржуазии (Руденко, Золотарев, Ладыженский, Мерварт, отчасти Куфтин, Преображенский, Богданов), другая, отражающая идеологию великодержавного шовинизма (Зеленин и его школа). Более левое направление в этнографии представляли Штернберг и Богораз. Первый в своих работах был субъективным идеалистом и шел от эволюционизма к культурно-исторической школе; второй эклектически соединял механистические установки с установками культурно-исторической школы. В общем к 1929 г., имея ряд достижений в области практической (музеи, экспедиции, подготовка кадров), этнография в области теоретической оставалась на старых позициях. Не вывела ее из этого положения и конференция 1929 г., хотя внимание конференции было сосредоточено главным образом на вопросах о предмете и методе этнографии. Достижением конференции являлось то, что она до известной степени мобилизовала внимание этнографов на изучение процессов социалистического строительства, призывала на борьбу с буржуазной наукой, поставила ряд теоретических вопросов. Однако, малочисленность марксистско-ленинских кадров не дала конференции возможности до конца разбить буржуазную этнографию. Совещание выдвинуло ряд политически неправильных лозунгов, в частности лозунг некритического восприятия буржуазного наследства («от классиков к марксизму»). Совещание не учло указаний и образцов этнографического исследования основоположников марксизма-ленинизма, и непосредственным результатом этого явилось ипостазирование этнографии как самостоятельной науки, изучающей «конкретные общества», «социально-экономические формации в конкретных вариантах». Конференция не дала и правильной, политически четкой характеристики положения на фронте этнографии как в Советском Союзе, так и в капиталистических странах.

За период до конференции и после нее продолжала развертываться работа на местах. Этнографические работы появились в изданиях Средне-азиатского государственного университета, Азиатском ГНИИ, в журналах «Советский Север», «Северная Азия», «Карело-Мурманский край» и т. д., появились отдельные работы по лопарям, тунгусам, по русскому жилищу и др. Из центральных научных этнографических учреждений в первую пятилетку (после конференции 1929 г.) наиболее интенсивно развернул работу Институт Севера (ИНС), издававший журнал «Тайга и тундра», добившийся крупных успехов как в области подготовки кадров (400 чел. студентов из 30 национальностей крайнего Севера), так и в области связи теории с практикой (30 букварей для народов, никогда не знавших собственной письменности). В эти же годы значительную работу провел реорганизованный из КИПС Институт по изучению народов СССР, который выпустил ряд работ, посвященных изучению проблем социалистического строительства в национальных районах (сб. «Труд и быт в колхозах», «Колхозы Чемальского аймака» и др.).

Вторым крупным этапом в развитии советской явилось археолого-этнографическое совещание в мае 1932 г. Резолюции совещания отметили историческое развитие этнографии и ее служебную роль господствующим классам. Была отмечена главная опасность на международном фронте — социал-фашизм (Кунов, Каутский). Впервые была конкретизирована задача борьбы на два фронта в области этнографии — «против механицизма, как методологической основы правого уклона, против либерального отношения к буржуазной археологии и этнографии, против меньшевиствующего идеализма и против всякого рода «левацких уклонов», квазимарксистской фразой фактически прикрывающих буржуазную сущность идеалистического понимания исторических явлений, против нигилистического отношения к наследству буржуазной исторической науки в области археологии и этнографии и недооценки необходимости его изучения и критической переработки». Этнография была признана наряду с археологией вспомогательной исторической дисциплиной. К сожалению в области чисто практической вопрос руководства местами на совещании отошел на задний план и организовать его не удалось. В итогах первой пятилетки необходимо отметить работу ГАИМК как по линии критики буржуазного наследства (сб. «Этнография на службе у классового врага», ряд, статей в журнале «Сообщения ГАИМК»), так и по линии привлечения этнографического материала как исторического источника. В итогах первой пятилетки советской этнографии надо отметить большую работу, которая была проведена силами мест и центральных учреждений по борьбе против великодержавно-шовинистических установок буржуазной этнографии, против местно-националистических и национально-демократических течений.

Скорейшее включение этнографии в единый марксистско-ленинский фронт исторической науки для разрешения на этнографическом материале, увязанном с данными других исторических источников (археология, лингвистика и др.), конкретных проблем истории докапиталистических формаций, обслуживание этнографическими исследованиями запросов социалистического строительства, разработка методики и технических приемов полевого этнографического исследования, критическое преодоление буржуазного этнографического наследства при неослабной борьбе на два фронта внутри собственных рядов — таковы ближайшие очередные задачи, стоящие перед советскими историками-этнографами.

Литература: Bastian A., Vorgeschichte der Ethnologie, В., 1881; Ratzel P., Geographische Methode in der Ethnographie, «Geogr. Zeitschrift», Leipzig, 1897, № 3; Schmidt W., Moderne Ethnologie, «Anthropos», Salzburg, 1906, В. I; Gгäbner S., Methode der Ethnologie, Heidelberg, 1911; Seyffert C, Völkerkunde des Altertums, «Anthropos», St. Gabriel-Mödling, 1913, В. VIII; Koppers W., Die ethnologische Wirtschaftsforschung, там же, 1915—1916, B-de X—XI, H. 3—4; GennepA., van, La methode ethnographique en France au 18 siecle, в кн.: Religions, mceurs et legendes, 5 serie, P., 1914; Stоll O., Die Entwicklung der Völkerkunde von ihren Anfängen bis in die Neuzeit, «Mitteilungen d. Geogr.-ethnogr. Gesellschait»,B. XVIII, Zurich, 1918; Schmidt M., Grundriss der ethnologischen Volkswirtschaftslehre, 2 B-de, Stuttgart, 1920—21; Rivers W. H. R., History and Ethnology, New York, 1922; Frudinger K., Studien zur Geschichte der Griechisch-romischen Ethnographie, Basel, 1918; Воas F., The Methods of Ethnology, «American Anthropologist», Lancaster, 1920, № 22; AnkermannB., Die Entwicklung der Ethnologie seit A. Bastian, «Zeitschrift fur Ethnologie», В., 1926, Hett 1—2; Lоwiс R., Theoretische Ethnologie in America, «Jahrbuch fur Soziologie», 1927, В. III; Энгельс Ф., Происхождение семьи, частной собственности и государства, Москва, 1932 (см. предисл. к 4 изд., 1892); Пыпин А., История русской этнографии, тт. I—III, Петербург, 1890; Ахелис, Современное народоведение, СПБ, 1900; Штернберг Л., Двухвековой юбилей этнографии и этнографических музеев, «Природа», № 7—8, 1925; его же, Современная этнология, «Этнография», 1926, № 1 и 2; Кагаров Е., Нарис исторii етнографii, «Етнографичний вiстник», кн. 3; Никольский В., Важнейшие направления современных исследований первобытного хозяйства, «Под знаменем марксизма», 1929, № 10 и 11; Кричевский, Морган и марксизм-ленинизм, «Сообщения ГАИМК», 1931, № 7 и 8; Косвен M., История брака и семьи в истории науки до середины 19 в., «Советская этнография», 1931, № 1 и 2; Аверкиева Ю., Современная американская этнография, «Советская этнография», 1932, № 2; Кагаров Е., Идеалистические и механистические течения в современной буржуазной этнографии, «Советская этнография», 1932, № 4; Уайт Л.,. Эволюция культуры и американская школа исторической этнологии, «Советская этнография», 1932, № 3; Этнография на службе у классового врага, ГАИМК, Л., 1932; Резолюции конференции атнографов Москвы и Ленинграда, 1929, «Этнография», 1920, № 2; Резолюции археолого-этнографического совещания, 1932, «Советская этнография», 1932, № 3, и «Сообщения ГАИМК», 1932, № 5—6.