Если «Повесть о Петре Златых Ключей» может быть названа «западной» по происхождению, то Еруслан (Еруслон, Руслан, Уруслан) – человек, без сомнения, восточный, хотя, как полагается, обрусевший очень сильно.
Считается доказанным, что сюжетно Еруслан «позаимствован» у Фирдоуси из «Шахнаме». Элементы сходства очевидны, как и элементы расхождения – вследствие обретения новой литературной родины.
Объем русской версии невелик, объем персидского протографа – огромен. Русский Еруслан с самого детства проявляет супербогатырские способности – ходя на царёв двор, уже на пятом году жизни стал «шутить шутки не гораздо добры»: встречным (отнюдь не детям) мог оторвать руку, ногу, а то и голову. Про Рустама из «Шахнаме» сведения только с девяти лет:
«Высокий станом, к девяти годам
Подобным кипарису стал Рустам».
Рустам, хоть и богатырь, но всюду ходит с толпой слуг и сподвижников. Еруслан – одиночка. Он «похотел в поле казаковать» (в свои пять лет), и только случайно в этом самом Диком Поле (пограничной территорией между Русью и Татарией в широком смысле) встречает старого слугу своего отца по имени Ивашко Сивой конь Алогти-Гирей (вот так!), но и в его услугах не нуждается, лишь походя обретя благодаря Ивашке боевого коня Араша вещего (Рахша у Рустама).
И с хронологией царствования у героев сбой: Еруслан рождается при царе Картаусе Картаусовиче; для Рустама шах Кей-Кавус – далеко не первый, несмотря на юные годы богатыря.
В чем сходны удальцы – так это в подвигах. Этого добра у обоих много, перечислять нет смысла. Зато черты характера выявляются самые разные. Рустам простоват, но более предсказуем: отходчив и благороден. Лишь однажды, в тяжелую минуту поединка с сыном, чувствуя старческое бессилие и отчаяние, он идет на военную хитрость, которая по-русски сопоставима с подлостью: уже будучи побежденным, в ожидании рокового удара вражеского кинжала, он обманывает сына, говоря о несуществующем обычае повторной схватки для окончательного решения вопроса «Кто сильнее». Сын, по незнанию, соглашается, дает сопернику шанс, и фатально упускает свой.
«Наш» Еруслан на такое не пойдет никогда, зато «закидоны» у него могут быть странные: перевернув копье тупым концом в поединке с Иваном, русским богатырем, он вышибает соперника из седла и дарит ему жизнь; зато Ивашку Белая Япанча (опять Ивашка!) в аналогичной ситуации добивает за то, «что знают тебя в чисте поле всякие красные девки» – тут или ревность, или наказание за испорченную репутацию – не поймешь. Да и слово свое Еруслан не держит: обещал трехголовому чудищу сохранить последнюю голову в обмен на драгоценный перстень, но, получив желаемое, голову-таки снес!
С красными девками отношения у Еруслана – сложнее некуда. Рустам больше думает о подвигах, женщины для него – точно не главное, берет замуж – какая полюбится; безобразий, излишеств – не допускает.
Отдельная тема – сыновья. Обоим героям приходилось с ними сталкиваться в самом боевом смысле. Но если поединок Рустама с сыном – стостраничная жуть с кошмарным концом, то у Еруслана – весело: попинали друг друга добры молодцы, потом в обстоятельной беседе выяснили степень родства – «А поворотись-ка, сынку!», дальше – объятия, поцелуи.
В целом: Рустам – фигура эпическая и трагическая (особенно – ближе к финишу); его русская ипостась существует вне времени и четко очерченного пространства, и всегда немного навеселе.
ПОВЕСТЬ О ЕРУСЛАНЕ ЛАЗАРЕВИЧЕ
СКАЗАНИЕ И ПОХОЖДЕНИЕ О ХРАБРОСТИ, О МЛАДОСТИ, И ДО СТАРОСТИ ЕГО БЫТИЯ, МЛАДАГО ЮНОШЫ И ПРЕКРАСНАГО РУССКОГО БАГАТЫРЯ, ЗЕЛО ПОСЛУШАТИ ДИВНО, ЕРУСЛОНА ЛАЗАРЕВИЧА
Бысть во царстве царя Картауса Картаусовича дядюшка ево, князь Лазарь Лазаревичь, а жена у него Епистимия, а сына родила Еруслона Лазаревича. И какъ будетъ Еруслонъ Лазаревичь четырехъ летъ по пятому году, и сталъ ходить на царев дворъ и шутить шутки не гораздо добры: ково хватить за руку — у тово рука прочь, ково хватить за голову — у того голова прочь, ково хватить за ногу — у того нога прочь.
И тутъ промеж себе князи и боляре и сильныя гости учали советъ сотворяти: «Поидемъ мы бити челомъ к царю Картаусу Картаусовичю, и речемъ ему: „Есть у тебя, царю, дядюшка князь Лазарь Лазаревичь, а у него сынъ Еруслон Лазаревич, и ходить он ко царю на двор, и шутить шутки с нашыми детми не гораздо добры: ково хватить за голову — у того голова прочь, ково хватить за ногу — у того и нога прочь”». И что зговоритъ царь Картаусь ко своему дядюшке: «Гой еси дядюшка Лазарь Лазаревичь! Есть у тебя сынъ Еруслон Лазаревичь, и он ходить ко царю на дворъ, и шутить шутки не гораздо добры; и сынъ твой во царствъ не надобенъ, — лутчи ево вонь выслать ис царства».
И тутъ стал князь Лазарь Лазаревичь, услышал от царя Картауса Картаусовича себе слово кручинное, поехал от царя невеселъ, повесил свою буйну главу ниже плечь своих.
Ажио встречаетъ сынъ его Еруслон Лазаревичь, не доеждаючи отца своего, слазить з добра коня богатырского, бьетъ челомъ о сыру землю: «Многолетное здравие государю моему батюшку, князю Лазарю Лазаревичю! Какъ тебя, государя моего, Богъ милует? Что ты от царя не веселъ едешь? Или тебъ у царя место было не по обычаю, или тебе от царя было слово кручинное?»
И говорить ему князь Лазар Лазаревичь: «Место мне у царя было по обычаю; стольники и чашники доходили до меня; одно мне от царя было слово кручинное. Когда бываютъ дети отцу и матери на потеху, а под старость — на перемену, и по смерти — поминок; а ты мне, дитятко, смолода — не на потеху, а под старость — не перемена, а по смерть — не поминокъ! Да ходишь ты, дитятко, ко царю на двор и шутишь шутки не гораздо добры: ково хватишь за руку — у того рука прочь, ково хватишь за голову — у того голова прочь, ково хватишь за ногу — у того нога прочь; и на тебя князия и боляра били челомъ; царь тебя ис царства велел вонъ выслать».
И Еруслонъ Лазаревич стоячи усмехнулся, а самъ говорить таково слово: «То мне, государь батюшко, за обычай, что велел меня ис царства вон выслать; одна на меня кручина, батюшко, великая: ходил я по твоимъ стоиламъ и по конюшнямъ, во аграмаках и в коняхъ, и в жеребцах не мог себе лошатки выбрати, коя бы мне по обычаю и могла бы мне послужить».
И тутъ седши Еруслон Лазаревичь на свой доброй конь, и поехал ко двору своему. И приехалъ в домъ отца своего, учалъ прощатца у отца своего и у матери в чистое поле гулять. И отецъ князь Лазарь Лазаревичь и мати его Епистимия отпущаетъ его, и даютъ ему 20 отроковъ, 50 мудрых мастеров, и велели делать близ моря каменную полату.
И тутъ мастеры при мори каменную полату зделали въ 3 дни и гонца послали; и гонецъ посланныя речи сказал, что, де, та полата зделана на бреге моря.
И тут Еруслон Лазаревичь учал у отца своего и у матери просить благословения. И они его благословили, и поехал Еруслонъ Лазаревичь в каменную полату.
И отецъ его отпущаетъ за нимъ наряду и имения многое множество, и злата, и сребра, и скатного1жемчюга, и камения драгаго, самоцветного, и всякого обилия много; отпустил ему коней добрых доволно, на службу ему дал сто отроковъ избранныхъ и вооруженных. И Еруслон Лазаревичь не емлетъ себе и ни единого отрока и отцовы казны ни единаго пенязя, ни скатного жемчюгу, ни драгаго камения, ни добрых коней, и ни единаго себе отрока, и все отпустилъ назадъ, только себе взял седло черкаское да узду тасмяную2, да войлочки косящаты3.
И приехал Еруслон Лазаревич к морю, и вшелъ в белокаменную полату, и постлал под себя войлочки косящатые, а в головы положилъ седло черкаское да узду тасмяную и легъ опочевать.
И поутру встав Еруслонъ Лазаревичь, рано учалъ ходить по диким заводямъ и по губамъ морскимъ, и учал гусей и лебедей стреляти, и серых птицъ, и темъ себя кормилъ.
И ходил Еруслон Лазаревичь месяцъ, и другой, и третей, ажио нашел сокму4; въ шыритину та сокма пробита какъ доброму стрельцу стрелить, а в глубину та сокма пробита какъ доброму коню скочить. И стоячи на той сокме, Еруслон удивился и говоритъ таково слово: «Кто, де, по сей сокме ездитъ?»
Ажио, де, по той сокме ездитъ богатырь, стар человекъ, конь под нимъ сифъ5 — Алокти-Гирей. И увидевъ стар человекъ младаго юношу, и слазилъ с своего з добра коня, бьетъ челомъ о сыру землю: «Многолетное здравие государю моему Еруслону Лазаревичю! Какъ тебя, государя моего, Богъ милуетъ? Почто ты, государь, в сие место, в таковую пустыню заехалъ, и кои тебя ветри завеели?»
И говорить ему Еруслонъ Лазаревичь: «Брате стар человекъ! Почему ты меня знаешь и именемъ называешь?» И говорить ему стар человекъ: «Государь мой Еруслон Лазаревичь! Какъ мне тебя не знать и именемъ не назвать? Я старой слуга отца твоего, стерегу в поле лошадиное стадо тритцать три лета и ежжу ко отцу твоему по-одинова на год поклонитися, и жалованье беру, и язъ тебя знаю».
И говоритъ ему Еруслон Лазаревичь: «Брате стар человекъ! Как тебя по имени зовутъ? И мне бы тебя добромъ пожаловать!» И говоритъ ему стар человекъ: «По имени зовутъ меня, государь, Ивашко Сивой конь, Алогти-Гирей, горазной стрелецъ, сильной борецъ, в полку багатырь».
И говоритъ ему Еруслон Лазаревичь: «Я сюды зашел волею: похотелъ в поле казаковать, и горести принять, и желание получить. Язъ топере робенокъ младъ, учалъ с неразумия играть во дворъ з боярскими детми и с княженецькими, и шутки шутить учалъ не горазно добры, и царь того не залюбилъ — велелъ меня ис царства вон выслать. Да то мне не кручина, что велелъ меня царь ис царства вонъ выслать, только одна кручина великая, что ходил я у отца своего по стойламъ и по конюшнямъ, во аграмаках и в жеребцах не мог себе выбрать лошади, коя бы мне могла послужить».
И говоритъ ему Ивашко Сивой конь, Алогти-Гирей, гораздой стрелецъ, силной борецъ, в полку богатырь: «Государь Еруслон Лазаревич! Есть у меня конь сифъ, подлас6, и буде те ево поймаешь, и онъ тебе будетъ служить; а буде ты ево не поймаешь, и тебе ево во веки не видать».
И говоритъ ему Еруслон Лазаревичь: «Брате Ивашко! Какъ мне того видети коня?» И говоритъ ему Ивашко: «Государь Еруслонъ Лазаревичь! Видети того жеребца по утру рано на зоре, какъ погоню на море поить лошадей». И Еруслонъ Лазаревичь легъ почивать в каменной полате.
И поутру рано встав, Еруслон Лазаревичь пошел на сокму и взялъ с собою узду тасмяную, и вста в сокровенномъ месте, под дубомъ. Ажио Ивашко лошади к морю пригнал, и Еруслон Лазаревичь посмотрилъ на море, де, ажио жеребецъ пьетъ, и на море волны встают, по дубамъ орлы крекчутъ, по горамъ змеи свищутъ, и никакой человекъ на сырой земле стояти не можетъ. И Еруслон Лазаревичь удивился.
Какъ будетъ жеребецъ против Еруслона Лазаревича, и Еруслонъ Лазаревичь ударил наотмашь, и конь доброй пал на окарачки. И хватаетъ его Еруслон Лазаревичь, добра коня, за гриву, и наложил на добра коня узду тасмяную, и повел его к полате белокаменной. А Ивашко за нимъ поехалъ.
И приехал Еруслон Лазаревичь к полате белокаменной, и учал седлать того жеребца, и оседлалъ, и учалъ поеждивать; и рад бысть велми, что ему служить можетъ.
И говорить ему Еруслонъ Лазаревичь: «Брате Ивашко Сивой конь, АлогтиТирей, силной борецъ, горазной стрелецъ, в полку богатырь! Какъ жеребцу имя дать и какъ ево назвать?» И говорит ему Ивашко Сивой конь: «Государь Еруслонъ Лазаревичь! Когда можетъ холопъ прежде государя такову животу имя дать или какъ его назвать?» И назвалъ его Еруслонъ Лазаревичь, добра коня, Арашем вещимъ.
И говоритъ ему Еруслонъ Лазаревичь: «Брате Ивашко, поедь ты ко отцу моему и к матери, и поправь имъ от меня челобитье, и скажи имъ, что поехал в чистое поле гулять и изъезжать князя Ивана, руского богатыря, и добраго коня себе добылъ, что может ему послужить». И говоритъ Ивашко: «Государь мои Еруслон Лазаревичь! Поедь з Богомъ!»
И Еруслонъ Лазаревичь поехал ступью бредучею, а Ивашко провожалъ его и поехалъ за ним во всю пору7 лошадиную. И Еруслон Лазаревичь выпередилъ Ивашка и из очей у него выехал.
А Ивашко воротился от Еруслона прочь, и поехалъ ко царству царя Картауса Картаусовича и ко князю Лазарю Лазаревичю, и сказал ему от Еруслона посланныя речи, и куды он поехал, и добра коня себе добылъ, что тотъ конь может ему послужить.
И отецъ ево князь Лазарь Лазаревичь и мати его Епистимия о сыне своемъ возрадовались, о томъ Ивашка честно дарили великими дарми, и отпустили его в чистое поле к своей службе, где ему преж дано приказано, у коней. А Еруслон Лазаревичъ поехал в чистое поле.
И ехал мъсяцъ, и другой, и третей, ажио наехал Еруслонъ Лазаревичь в чистъ поле рать-силу побитую. И въехал Еруслон Лазаревичь в тое ратное побоище, и крыкнул громко голосомъ: «Есть ли в сей рате живъ человекъ?» И говоритъ ему живъ человекъ: «Государь Еруслон Лазаревечь! Ково ты спрашиваешь или кто тебе надойбенъ?» И говоритъ ему Еруслонъ Лазаревичь: «Брате, живъ человекъ! Чья рать-сила побитая, и хто ея побивалъ?» И говорить ему живъ человекъ: «Государь Еруслонъ Лазаревичь! Та рать-сила побитая лежитъ Феодула царя, змия, а побивал ея князь Иванъ, руской богатырь, а доступаетъ у него прекрасныя царевны Кондурии Феодуловны, ищетъ ея за себя взять, неволею».
И говоритъ ему Еруслонъ Лазаревичь: «Брате, живъ человекъ! Далече ли ево сустигать?» И говоритъ ему живъ человекъ: «Государь Еруслонъ Лазаревичь! Недалече его съезжать, князя Ивана, руского багатыря: объедь ты сию рать-силу побитую, и уведаешь коней следъ».
И Еруслон Лазаревичь объехалъ рать-силу побитую, и нашед ступь коневью ис копытъ: скакано з горы на гору, долы и подолки вон выметываны. И Еруслон Лазаревичь поехал тем же путемъ, и сталъ скакать з горы на гору, долы и подолки вон выметывалъ. И говорить самъ себе: «Конь коня лутчше, а молодецъ молотца и давно удалея!»
И едетъ месяцъ, и другой, и третей, и наехал в чистъ поле шатер стоить, а у бела шатра доброй конь стреноженъ, на белой полете8 зоблетъ9 белоярую пшеницу. И Еруслон Лазаревичь припустил добра коня Араша вещаго к тому же корму, а самъ пошелъ в белъ шатеръ, ажио въ беле шатре опочевает млад молодец замертво. И Еруслон Лазаревич вынял у себе саблю булатную, и хощет его скорой смерти предать; а самъ себе подумал: «Не честь мне будетъ, не хвала, что сонного убить: сонной человекъ, аки мертвой». И Еруслонъ Лазаревичь легъ опочевать в шатръ, на другой стороне, и уснулъ крепко.
И князь Иван, руской богатырь, пробудился и вышелъ из шатра вон, и посмотрил на свой доброй конь: ажио ево добрый конь далече отбитъ, и щиплетъ траву в чисте поле, а на белой полете чюжь конь, незнаемъ, и зоблетъ белуярую пшеницу.
И князь Иван, руской багатырь, вшел в шатер и посмотрил: ажио в беле шатре, на другой сторонъ, спитъ млад молодецъ. И князь Иванъ, руской багатырь, вынял саблю булатную и хощетъ его смерти предать. А самъ себе подумал: «Не честь мне будетъ, не хвала молодецкая, сонного человека убить: сонной человъкъ аки мертвой».
Учал будить: «Стань, человъче, убудись! Не для ради моего бужения, для ради своего спасения! Не ведаешь, что не по себе товарыща избираешь, за то рано напрасною смертию умрешь! За что лошадь свою к чюжему корму припущаешь, а самъ не спросясь в чужей шатер ходишь? За то люди напрасно много крови проливаютъ! И какъ еси тебя зовутъ по имени, и откуды ездишь, и какова отца сынъ?»
И говоритъ ему Еруслон Лазаревич: «Господине, князь Иванъ, руской богатырь! Язъ еду от Картаусова царства, отецъ у меня князь Лазарь Лазаревичь, а мати у меня Епистимия, а меня зовут Еруслономъ. А добра коня к чюжему корму припустил, что ему стоять без корму неугодно, а твоего коня прочь не отбивал. Что ты говоришь — не гораздо ладно! Когда бываютъ люди добрые,и они прежь худыхъ речей пьютъ и ядятъ, и потешаютца, и в чисте поле разъезжаются. Есть ли у тебя, князь Иванъ, руской багатырь, чемъ вода черпати?» И говоритъ ему князь Иван, руской богатырь: «Есть у меня чара, чемъ вода черпать»
И говоритъ ему Еруслонъ Лазаревичь: «Князь Иван, руской богатырь! Когда тебе есть чемъ вода черпать, и ты почерпни воды и умойся, да и мне подай!» И говорит князь Иванъ, руской багатырь: «Еруслон Лазаревичь! Тебе вода черпать да и мне подавать, а ты дитя молодое!» А в те поры Еруслонъ Лазаревичь шти летъ по седьмому году пошло.
И говорить Еруслон Лазаревич: «Князь Иван, руской багатырь! Тебе вода черпать да и мне подавать! Не имав птицу — да теребишь, а добра молотца не отведав — да хулишь и хулу возлагаешь». И говорит Иванъ, руской багатырь: «Я во князех князь, а в боярех боярин, а ты казакъ! Тебе вода черпать да и мне подавать!»
И говорит ему Еруслонъ Лазаревичь: «Язъ в чисте поле багатырь, и у царей во дворъ багатырь; а ты когда у царей во дворе — и тогда ты князь, а когда ты в чисте поле — и тогда ты песъ, а не князь! Тебе вода черпать да и мне подавать!»
И видитъ князь неминучюю беду, и взем чару, и почерпаетъ воду, и самъ умылся, да и ему подал.
И Еруслонъ Лазаревичь умылся, и садился на свои добрыя кони, и князь Иванъ, руской багатырь, поехал во всю пору лошадиную, а Еруслон поехал ступью бредучею. И понадогнал Еруслонъ Лазаревичь, и ударил своего добраго коня Араша вещаго по окаракамъ, и выпередилъ князя Ивана, руского багатыря, и помолился: «Боже, Боже, Спасъ милостивъ! Дай мне, Господи, всякого человека убить копьемъ, тупымъ концемъ!»
И оборотил Еруслон свое долгомерное копье тупымъ концемъ, и ударил князя Ивана, руского богатыря, долгомернымъ своимъ копьем, и вышибъ его изъ седла вон; и Арашъ, его вещей конь, наступил на доспешное ожерельецо10. И обратил Еруслон Лазаревичь свое копье долгомерное острымъ концемъ, и хощетъ его смерти предать.
И говоритъ ему князь Иванъ, руской багатырь: «Государь Еруслонъ Лазаревичь! Не дай смерти, дай живота! Прежь сего у нас брани не бывало, а и впредь не будетъ!»
И Еруслон Лазаревичь слазил з добра коня, и принимаетъ его за правую руку, и целуетъ его во уста сахарныя, и называетъ его братомъ. И поехалъ Еруслон Лазаревичь ко белу шатру, ажио и братъ его за нимъ. И припустили своих добрых коней к одному корму, и сами пошли в белъ шатеръ, и учали пити, и ясти, и веселитися.
И как будутъ оба на-веселие, и говоритъ ему Еруслон Лазаревичь: «Брате, князь Иванъ, руской багатырь! Ехал я в чисте поле, и наехал я две рати побитыя лежатъ, и кто ихъ побивал?» И говорит князь Иванъ, руской багатырь: «Та рать-сила побитая Феодула-царя, змия, и побивал язъ. А доступаю у него яз прекрасныя царевны Кондурии Феодуловны, и хощу ея за себя взять; а сказываютъ, что ея краше на свете нетъ; и взавтра у меня будет останошной11 бой. И ты, Еруслонъ Лазаревичь, встань въ сокровенномъ месте, и посмотри моей храбрости». И потешався, легли спать.
И поутру, встав рано, князь Иванъ, руской багатырь, оседлав своего добраго коня и поехал в чистое поле, а Еруслонъ Лазаревичь пошел пешь и въсталъ в сокровенномъ месте, и учал смотрить; и какъ приедетъ на князя Ивана, руского богатыря, Феодулъ-царь, змия, конных и вооруженных отроков 30 000, по морю и по брегу.
И не ясен соколъ напущаетца на гуси-на лебеди, напущается Иванъ, руской богатырь, на рать Феодула-царя, змия, и побилъ, и присекъ, и конемъ притоптал 20 000, и самого Феодула-царя, змия, убилъ, и которые остались — люди малыя и старыя, и некому против Ивана, руского багатыря, битись. И взялъ князь Иванъ, руской багатырь, прекрасную царевну Кондурию Феодуловну, и повелъ ея к своему шатру, а достальная сила Феодула-царя, змия, воротилась к своему царству.
И привелъ князь Иван, руской багатырь, в белъ шатер Кондурию Феодуловну; а Еруслонъ Лазаревичь за нимъ тут же пришелъ в шатер; и учали пити и ясти, и веселитися. И легъ опочевать с нею Иван, руской багатырь, а Еруслон из шатра вон вышел.
И говоритъ князь Иванъ, руской багатырь: «Милая моя, прекрасная царевна Кондурия Феодуловна! Для тебя язъ со отцемъ твоимъ великую брань сотворилъ, и отца твоего убилъ, а силы прибилъ и присекъ, и конем притоптал больше 50 000, а все для тебя. Есть ли тебя на свете краше, а моего брата Еруслона храбрее и сильнее?»
И говоритъ ему царевна Кондурия: «Государь Иванъ, руской багатырь! Кровь отца моего и воинских людей не по красоте моей пролита, но по грехам; я, государь, что за красна! А есть, государь, в чисте поле, в беле шатре, три девицы царя Богрия, а по имени зовутъ их: болшая — Прондора, а середняя — Мендора, а меншая — Легия. А которая, государь, пред нимъ предстоящая последняя, стоитъ день и нощь, — та вдесетеро меня краше! А язъ что за красна и хороша? Когда я была у отца своего и у матери, а тепере — полоняничное тело: волен Богъ да и ты со мною! А есть, государь, под Индейскимъ царствомъ, служитъ у царя Далмата человекъ, а зовутъ его Ивашкомъ, Белая Япанча. А слыхала язъ у отца своего, уже он стережетъ в чисте поле на дороге 33 лета, а во царство мимо ево никаковъ багатырь не проезживал, ни зверь не прорыскивал, ни птица не пролетывала; а язъ, государь, брата твоего Еруслона Лазаревича храбрости не видала и не слыхала, кои у нихъ храбрее».
И Еруслонъ Лазаревичь все то слышал, и богатырское сердце неутерпчиво: входитъ в белъ шатеръ, образу Божию молится, брату своему поклоняетца, и с нимъ прощаетца, и садитца на свой доброй конь, и поехал в чистое поле гулять, ко Индейскому царству, поклонитися царю Далмату да свидетца со Иваномъ, Белой Епанчой.
И едетъ мъсяцъ Еруслон Лазаревичь, месецъ, и другой, и третей, а самъ себе подумалъ: «Поехал я, де, въ дальнюю страну, а не простился я ни со отцемъ, ни с матерью, и не видали оне меня, какъ еждю на добромъ коне!» И воротился Еруслонъ Лазаревичь во царство царя Картауса Картаусовича, и ко отцу своему, и к матери.
И едетъ месяцъ, и другой, и третей, и доехал до царства царя Картауса Картаусовича. Ажио подъ царствомъ царя Картауса стоить Данило Белой князь, а с нимъ войско 90 000, и похваляетца царство за щитомъ12 взять, и царя Картоуса взять жива, и князя Лазаря Лазаревича, и 12 богатырей.
И увидевши Еруслон Лазаревичь под царствомъ рать-силу великую, и поступить к бою нечемъ: нетъ у Еруслона ни щита крепкаго, ни копья долгомерного, ни меча остраго. И поехалъ Еруслон Лазаревичь ко двору и ко градной стене, и видели ево, что едетъ Еруслонъ, и отворили ему ворота градныя, ажио отецъ ево ездитъ во объеждихъ головах.
И Еруслон Лазаревичь, не доезжаючи отца своего, слазить з добра коня, бьетъ челомъ о сыру землю: «Многолетное здравие государю моему батюшку, Лазарю Лазаревичю! Какъ тебя, государя моего, Бог милуетъ, и что ты, государь, ездишь невеселъ, кручиноватъ?»
И говорит князь Лазарь Лазаревичь: «Дитятко мое милое, Еруслонъ Лазаревичь! Какъ быть мнъ веселу? Приехал под наше царство князь Данило Белый, а с нимъ войска 90 000, конных и вооруженных; и похваляетца царство наше за щитомъ взять, а царя Картауса и 12 богатырей хощетъ к себе взять».
И говоритъ Еруслон Лазаревичь: «Государь мой батюшко, князь Лазарь Лазаревичь! Пожалуй ты мне свой крепкой щитъ и копье долгомерное, и язъ учну с татары дело делать!»
И говоритъ ему князь Лазарь Лазаревичь: «Дитятко мое милое, Еруслонъ Лазаревичь! Ты дитятко молодое, не бывал на деле ратномъ, и услышишь свистъ татарской, и ты устрашишься их, и онъ тебя убьют».
И говоритъ ему Еруслон Лазаревичь: «Не учи, батюшко, гоголя на воде плавать, а багатырского сына с татары дело делать».
И даетъ ему князь Лазарь Лазаревичь свой крепкой щитъ и копье свое долгомерное, и Еруслонъ Лазаревичь емлетъ щитъ под пазуху, а копье в руку, и выехал Еруслон Лазаревичь в чистое поле гулять, и учал побивать рать-силу князя Данила Белого, и прибил, и присекъ рать-силу татарскую, и поймал самого князя Данила Белого, и взял на него клятву, что ему, князю Данилу Белому, ни детем его, ни внучатамъ под царство царя Картауса не приходить; и какъ приидетъ опять под царство царя Картауса, и какъ выдастъ Богъ в руки, и ему живому не быть. И отпустил его во свою землю, ко граду его. А войско толко осталось 2000.
Как едет Еруслон Лазаревичь ко царству Картаусову, и встречаетъ его самъ царь Картаусъ за градомъ, и Лазарь Лазаревичь, и 12 богатырей. И Еруслонъ Лазаревичь, не доезжаючи отца своего и царя Картауса, слазить с своего з добра коня, бьетъ челомъ о сыру землю: «Многолетное здравие царю Картаусу и государю моему батюшку, князю Лазарю Лазаревичю! Какъ васъ, государей моихъ, Богъ милуетъ?»
И говорить царь Картаус: «Виноват я, Еруслонъ Лазаревичь, пред тобою, что велелъ тебя ис царства вонъ выслать; и ныне ты живи у меня в царстве, и емли городы с пригоротками и с красными селами; казна тебе у меня не затворена, а место тебе подле меня, а другое — противъ меня, а третий — где тебе любо».
И говорить ему Еруслонъ Лазаревичь: «Государь царь Картаус! Не надобе мне твоей ничего, и не повадился я у тебя во царствъ жить, повадился я в чисте поле казаковать». И прикушал Еруслон Лазаревичь хлебца маленько у царя, и простился со царемъ и со отцемъ своимъ, и с матерью, со всемъ царством, и поехал в чистое поле.
И ехал полегодищное время, ажио наехал в чистъ поле шатеръ, а в беле шатръ три девицы седятъ: Прондора да Мандора да Легия, царевны, дочери царя Богрия; таковых прекрасных на свете нетъ. А делаютъ дело ручное. И вшел к ним Еруслон Лазаревичь в белъ шатер, забылъ образу Божию молиться, что сердце его разгорелось, юность его заиграла, и емлетъ себе большую сестру, прекрасную царевну Прондору за руку, а темъ сестрамъ велелъ из шатра вон вытъти, а сам с нею легъ спать на постелю, и говоритъ ей: «Милая моя, прекрасная царевна Богриевна! Есть ли на семъ свете тебя краше, а меня храбрее?» И говоритъ ему прекрасная царевна Прондора: «Государь Еруслонъ Лазаревичь, что я за красна? Когда я была у отца своего и у матери, тогда яз была и красна, и хороша, а нонеча язъ полоняное тело. А есть, государь, подъ Индейскимъ царствомъ, у царя Далмата, человекъ, а зовутъ ево Иванъ, а прозвище Белая Япанча, и стоитъ в чисте поле на дороге; мимо ево никакой человекъ не прохаживал, ни богатырь не проеждивал, ни зверь не прорыскивалъ, ни птица не пролетывала, и никакой богатырь не проеждивал, а ты что за храбръ? Обычная твоя храбрость — что ты насъ, девокъ, разъгнал… грабилъ!»
И стал Еруслон Лазаревичь с постели, и взял острую саблю свою и отсекъ ей голову, да и пот кровать бросил. И емлетъ себе на постелю вторую сестру, Мендору, и говоритъ ей Еруслон Лазаревичь: «Милая, прекрасная Мендора Богриевна! Есть ли на семъ свете тебя краше, а меня храбрее?» И она ему те же речи сказала, и он ей главу отсекъ и под кровать бросил.
И емлетъ третьюю девицу, Легию, к себе на кровать и говоритъ ей: «Милая моя, прекрасная царевна Легия! Есть ли тебя на семъ свете краше, а меня храбреъе?» И говоритъ ему Легия, девица: «Государь Еруслон Лазаревичь! Язъ что за красна и хороша? Когда я была у отца своего во царствъ, тогда я была красна и хороша, а ныне — полоняное тело. Которое ты у меня красоты захотелъ? А есть, государь, под Индийским царствомъ, у царя Долмата, человек, а зовут его Ивашко, а прозвище Белая Япанча; а стоить он на дороге в чисте поле; мимо его никаков богатырь не проезживал, ни зверь не прорыскивал, и никаков человекъ не проезжживал, ни птица не пролетывала. А я у васъ не ведаю, кои храбрее и сильнее. Да есть, государь, во граде Дербие, у царя Фарфоломея царевна Настасья; которая, государь, предъ нимъ предстоящая, и та вдесятеро меня краше!»
И тутъ Еруслон Лазаревичь, став с постели, и говорить ей таково слово: «Милая моя, прекрасная царевна Легия! Живи ты в чисте поле, не бойся никого, а сестеръ своих схорони».
И Еруслонъ Лазаревичь селъ на свой доброй конь и поехалъ в чистое поле, ко Индейскому царьству, ко царю Далмату поклонитися да свидетца с Ивашком, Белой Епанчей.
И едет Еруслон Лазаревичь месяцъ, и другой, и третей; а в те поры Еруслонъ Лазаревичь седми летъ; и доехалъ: ажио в чисте поле стоитъ человекъ, копьемъ подпершись, во белой япанче, шляпа на немъ сорочинская, и стоячи дремлетъ.
И Еруслон Лазаревич ударилъ ево по шляпе плетью, и говоритъ: «Человече, убудися! Мошно тебе и лежа наспатца, а не стоя!» И говорит Ивашко, Белая Япанча: «А ты кто еси, и какъ тебя зовутъ по имени, и откуда ездишь?»
И говоритъ ему Еруслон Лазаревичь: «Язъ еду от Картаусова царства, отецъ у меня князь Лазарь Лазаревичь, а мати у меня Епистимия, а меня зовутъ Еруслономъ; а еду я во Индейское царство поклонитися царю Далмату».
И говоритъ ему Ивашко, Белая Япанча: «Брате Еруслонъ Лазаривичь! Прежь сего мимо меня не проежьживал никаков багатырь, а ты хощешь мимо меня проехать? Поедемъ в чистое поле и отведаемъ плечь своихъ багатырских».
И тут скоро садились на свое добрыя кони и поехали в чистое поле гулять. Ивашко поехал во всю пору лошадиную, а Еруслон поехалъ ступью бредучею; Ивашко заехал наперед, а Еруслон Лазаревичь помолился: «Боже, Боже, Спас милостив! Дай мне, Господи, всякого человека убить копьемъ, тупымъ концем!»
И удари Еруслонъ Лазаревичь Ивашка против сердца ретиваго копьемъ, тупым концемъ, и вышыбъ из седла вон. И Арашъ, его вещей конь, наступил на доспешное ожерельеце и пригнелъ к сырой землъ. И обратилъ Еруслонъ Лазаревичь копье острымъ концемъ, и хощетъ его скорой смерти предать.
И говоритъ ему Еруслон Лазаревичь: «Брате Ивашко! Смерти хошь или живота?» И молитца Ивашко, лежа на земли: «Государь Еруслон Лазаревичь!
Не дай смерти, дай живота! Прежь сего у нас брани не бывало, да и впредь не будетъ!»
И говорит ему Еруслон Лазаревичь: «Брате Ивашко! Не убил бы тя, да за то тебя убью, что знают тебя в чисте поле всякия красныя девки». И обратил Еруслон Лазаревичь копье острым концемъ, и предал его смерти, а самъ поехал ко Индийскому царству, поклонитися царю Далмату.
И Еруслонъ Лазаревичь, какъ приехал ко царству, и въехалъ на царевъ дворъ, и слезъ с своего добраго коня, а самъ пошел ко царю в полату; образу Божию молитца, царю Далмату поклоняетца: «Многолетное здравие царю Далмату со своими 12 богатырями! А меня, государь, холопа своего, приими в службу!»
И говорить ему индейский царь Далматъ: «Откуду еси, человече, пришелъ, от которого царства, и какова отца сынъ, и какъ тебя зовутъ по имени?» И говорит ему Еруслон Лазаревичь: «Государь царь Далматъ! Ежжу я от Картаусова царства, а рождения сынъ князя Лазаря Лазаревича, а матери Епистимии, а меня зовутъ Еруслонъкомъ» — «Каким же ты путемъ ехал, коннымъ или пешимъ или водянымъ?»
И говорит Еруслонъ Лазаревичь: «Государь царь Далмат, язъ ехал сухимъ путемъ». И говоритъ царь Далматъ: «Еруслонъ Лазаревичь! Есть у меня человекъ на дороге стоит, в чисте поле, а зовут ево Ивашком, прозвище Белая Япанча; мимо ево никаков богатырь не проеждивал, ни зверь не прорыскивал, ни птица не пролетывала, и никаков человекъ не прохаживал. А ты какъ проехал?» И говоритъ ему Еруслон: «Язъ, государь, не ведал, что твой человекъ, и я ево убилъ». И тутъ царь Далматъ убоялся: «Когда, де, он такова богатыря убилъ, и он, де, царствомъ моимъ завладеетъ».
И стал царь Далматъ кручиноват: «А не на то, де, он приехал ко мне во царство, что ему служить, но на то он приехал, что ему царствомъ завладеть моимъ». И велелъ Еруслона чтити честию великою, и поить, и кормить своимъ царскимъ питиемъ довольно. И узналъ Еруслонъ Лазаревичь, что его царь убоялся, и оседла коня своего, и вшедъ в каменную полату, образу Божию молитца, и с царемъ Долматомъ прощаетца, и поехалъ Еруслон из града вонъ. И царь возрадовался радостию великою, что Богъ избавилъ Еруслона, и повеле градныя врата затворити и утвердити, чтобы «Еруслон назад не воротился и царства бы нашего не попленилъ».
И поехал Еруслонъ Лазаревичь ко граду Дербию, к царю Варфоломею поклонитися, а хощет видети прекрасную царевну Настасию Варфоломеевну, что он слышал про ея красоту. А в те поры Еруслон Лазаревичь осми летъ на девятомъ году.
И едетъ месяцъ, и другой, и третей, а самъ себе подумал: «Поехал, де, я в дальнюю страну, не простясь ни со отцемъ, ни с матерью; а естьли мне слюбитца прекрасная царевна, и я на ней женюся, а у отца своего и у матери не благословился!»
И поехал Еруслонъ Лазаревичь х Картаусову царству, ажио Картаусово царство пусто, попленено, и огнемъ пожьжено, и мхом поросло; лишь только одна хижинка стоить, а въ хижинке стар человекъ об одномъ глазе.
И Еруслон Лазаревичь вшел в хижину; образу Божию молитца, старику поклоняетца. И говорит Еруслон Лазаревичь: «Брате стар человекъ! Где сие царство девалось и кто пленил?» И говорить ему стар человекъ: «Господине воин! Откуда едешь и какъ тебя по имени зовутъ?» И говорить ему Еруслон Лазаревичь: «Какъ ты, старик, меня не знаешь? Язъ здешнаго царства, сынъ князя Лазаря Лазаревича, а мати у меня Епистимия, а меня зовутъ Еруслоном».
И тутъ старик со слезами пал на землю, и говорить ему: «Государь Еруслон Лазаревичь! После твоего отъезду немного времяни минуло, пришед под наше царство князь Данило Белой; собрал войска 120 000, и пришел, наше царство попленил, и огнемъ пожегъ, и ратных людей побилъ, храбрых витязей 80 000, а честныхъ людей 300 800, а поповъ и чернцовъ собрал на поле и огнемъ пожегъ 472, а младенцовъ прибилъ 11 000, а женъ 14 000. А царя Картауса и отца твоего князя Лазаря Лазаревича и 12 богатырей в полонъ взялъ, и свезъ во свою землю. А язъ един пролежал в трупу человеческомъ, а лежал 9 дней и 9 нощей».
И встает Еруслонъ Лазаревичь, образу Божию молитца, и с старикомъ прощаетца; и поехалъ к царству князя Данила Белого. А в те поры Еруслонъ Лазаревичь десяти летъ и трех месяцей.
И поехал до царства в полудное время, никто не слыхал и не видалъ, только видели малыя робятка, по улицам играютъ. И Еруслонъ у робятъ спрашывать: «Где сидитъ у князя Данила Белого царь Картаусъ, в коей темнице? Азъ бы ему подал милостыню».
И указали ему малыя робята темницу, и приехал Еруслонъ Лазаревичь к темнице, и у темницы стражей всехъ прибилъ, и ударил в темничныя двери, и вшедъ в темницу, и говорит Еруслон Лазаревичь: «Многолетное здравие царю Картаусу и государю моему батюшку, князю Лазарю Лазаревичю! Какъ вас, государей моихъ, Богъ милует?»
И говоритъ ему царь Картаусъ: «Человече, отьиди от нас прочь! Откуды пришелъ, туда и пойди, а намъ не смейся. Когда язъ был царь, а тотъ — князь, а те — богатыри, а ныне, по грехамъ нашымъ, язъ — не царь, а тотъ — не князь, а те — не богатыри, а мы седимъ в темнице; уже у нас и очи выяло, и мы седимъ, и рукъ своих не видимъ».
И говоритъ Еруслон Лазаревичь: «Язъ приехалъ к вамъ не смеятися, язъ приехалъ поклонитися; а меня зовутъ Еруслономъ, а отецъ у меня князь Лазарь Лазаревичь, а мати у меня Епистимия». И говоритъ царь Картаусъ: «Аще бы Еруслонъ былъ живъ, и мы бы горести не терпели». И говоритъ Еруслонъ Лазаревичь: «Язъ не лгу». И говоритъ царь Картаус Еруслону: «И ты, человече, на-ываешыся Еруслон Лазаревичь? И ты нам сослужи службу: подь ты за Теплое море, в Подонскую орду, в Штютенъ град, к Вольному царю, ко Огненному щиту, к Пламенному копью, и убей его до смерти, и помажь намъ очи. И когда мы увидимъ светъ Божий, и тебе веру поимемъ».
Еруслон поклонился царю Картаусу и отцу своему, князю Лазарю Лазаревичю, и 12 богатырям, и поехалъ из града вон.
И увидели его робята, собою млады, и сказали мурзамъ: «Ехал, де, из града вонъ человекъ, и сказался, де, намъ, что Еруслон Лазаревичь».
И пришедъ мурзы к темнице, и у темницы, кои богатыри были приставлены, лежать прибиты. И мурза двери заключил, и пошелъ ко князю Данилу Белому, и доложил ему, что был во граде Еруслонъ и у темницы стражей всехъ прибилъ.
И велелъ князь Данило Белой в рогъ трубить и тимпаны бить. И собралися к нему мурзы и татары, и всякия люди; и велелъ князь Данило Белой выбрать лутчих мурзъ и татаръ, конныхъ и вооруженыхъ, и велелъ гнатися за Еруслономъ, и велелъ его жива поймать и предъ себя поставить.
И погна за Еруслономъ мурзы и татары, и какъ наежжаютъ, и Еруслонъ остановился, и говоритъ имъ: «Братие мурзы и татары! Что вы слушаете своего безумнаго князя Данила Белого? Не угонятца вамъ будетъ в чисте поле за ветромъ, а за мною же, богатыремъ, такоже».
И поехал Еруслонъ от нихъ за тихия воды, за Теплое море, к Вольному царю, ко Огненному щиту, к Пламенному копью.
А мурзы и татара учали промеж собою думу думать: «Какъ сказать про Еруслона князю Данилу? Скажем мы, что его не видали».
И ехал Еруслонъ Лазаревичь полгодищное время; а в те поры Еруслону минуло десять летъ.
И не доехал Еруслонъ в Подонскую орду до Штютена града 4 поприщь, ажио лежитъ рать-сила побитая, а в той рате лежитъ человекъ-багатырь; а тело его, что сильная гора, а глава его, что силныя бугра.
И Еруслонъ выехалъ в побоище, и крикнулъ громко голосомъ: «Есть ли в сей рате живъ человекъ?» И говорит ему багатырская голова: «Гой еси, Еруслон Лазаревичь! Кого ты спрашываешь, и кто тебе надобенъ?» И приехал Еруслонъ Лазаревичь к богатырской головъ, а самъ себе удивилъся, что мертвая голова глаголетъ.
И говорит Еруслонъ Лазаревичь: «Гой еси, багатырская голова! Что мертва глаголеши, или мне слышытца?» И говоритъ ему багатырская голова: «Еруслон Лазаривичь, не чюдитца тебе, но до-пряма говори, далече ли едешь и куды твой путь?» И говоритъ ему Еруслонъ Лазаревичь: «А кто ты таковъ по имени, и которого града, и какова отца сынъ, и кто тебя убилъ?»
И говоритъ ему багатырская голова: «Был язъ богатырь Задонския орды, сынъ Прохора царя, и та рать со мною лежит Вольного царя, Огненнаго щита, Пламенного копья; а побивал ея я, а по имени меня зовутъ Рослонеемъ. А приходил я под сие царство 12 летъ, по-единожды на годъ. А брань у меня за то с царемъ была: отецъ мой, Прохоръ царь, сосватал за меня невесту ис того царства, в пеленахъ13, а от рождения мне дватцать летъ. А ты, Еруслонъ Лазаревичь, далече ли ты едешь?» — «Яз еду в Задонскую орду, в то же царство, к тому же царю, и хощу его пред собою мертва видети».
И говоритъ ему багатырская голова: «Не видать его пред собою мертва, хощешь от него самъ умрети. И язъ былъ человекъ, да и багатырь, многие меня цари и князи, восточные и западныя, знали, не токмо меня боялись, но и имени моего страшылись. А какъ мати меня породила, и я былъ полторы сажени человеческия, а толстота моя была — в обоемъ14 человеку. И какъ я былъ лет 3, и у меня в чисте поле ни зверь не прорыскивал, и никаков человекъ не прохаживал, и никаковъ богатырь против меня не стаивал; а ныне мнъ 20 летъ. Ты самъ видишь возрастъ мой и каково тело мое, и какова моя голова. А длина телу моему 6 сажень, а межь плечъ — 2 сажени, а межь ушми — калена стрела умещаетца, а глава у меня что велик бугор, а руки у меня были — 3 сажени одна рука. И тутъ15 я против того царя не мог стояти. И тот царь силен велми: и войска у него много, и мечь его не сечетъ, и сабля его не иметъ, на водъ он не тонет, а на огне не горитъ».
И поехалъ Еруслонъ Лазаревичь в Задонскую орду, в Штютен градъ, к Вольному царю, ко Огненному щиту, к Пламенному копью.
И какъ приехалъ въ Задонскую орду ко царю, и пришелъ в полату, образу Божию молитца, царю поклоняетца. И говоритъ ему царь: «Откуды ездишь, человече, и какова отца сынъ?» И говоритъ ему Еруслонъ Лазаревичь: «Язъ еду от Картаусова царства, от отца князя Лазаря Лазаревича, ищу себе ласкавого государя, где бы мне послужить, красное портище износить, и добра коня уезъдитъ, слаткого медку напитца, и молодость свою потешить». И говорит ему Вольной царь, Огненной щит, Поломянное копье: «Еруслонъ, поедъ ко мне в царство, мне такие люди и надобны». И царь его пожаловал свыше всехъ 12 багатырей. И служитъ ему Еруслонъ Лазаревичь полгодищное время.
И поехал Еруслон Лазаревич на потеху. И какъ будутъ оба на-веселие, и близко трупу человеческа, и Еруслонъ Лазаревичь зговоритъ Вольному царю, Огненному щиту, Пламенному копью: «Государь царь и великий князь! Ехал я к тебе и видял я рать-силу побитую, много трупу человеческаго. А в той рате лежитъ живъ человекъ: тело его аки великая гора, а глава у него аки великая бугра». И тутъ царь от печали воздохнув, и пал на землю, и говорит царь: «Та глава лежитъ на плече моемъ16! А под тою главою есть мечь, и всяко его аз добывал и не могъ добыта, а опричь того меча никаков мечь не сечетъ меня и не имет: на огне я не горю, на воде не тону. А того меча велми боюся: какъ бы я того багатыря не убил, и мне бы самому убиту от него быти».
И говорить Еруслон Лазаревичь: «Государь Вольной царь, Пламенное копье! Пожалуй меня, холопа своего: язъ тебе тотъ мечь добуду!» И говорить ему Вольной царь: «Еруслон Лазаревичь! Какъ ты мне ту службу сослужишь, и я тебя пожалую паче всехъ ближнихъ своих приятелей. А токо ты похвалился такимъ словомъ да не сослужишь, и ты у меня не уйдешь никуды, ни водою, ни землею».
И поклонился ему Еруслон Лазаревичь, и селъ на свой доброй конь, и поехал к богатырской головъ. И как будет у нея, и говорить ей Еруслон Лазаревич: «О государыни багатырская голова, надеючись на твое великое жалованье и милосердие! Хатела ты ис-под себя мечь свободить мне, и яз пред царемъ похвалился; и царь мне такъ сказал: „Только, де, Еруслонъ, не добудешь того меча, и ты, де, у меня не можешь нигде укрытися и утьти, ни водою, ни землею”».
И слезшы Еруслон Лазаревичь своего добра коня, и ударился о сыру землю, и говорить: «О государони богатырская голова! Не дай напрасной смерти, дай живота!» И багатырская голова с места содвигнулась, и Еруслон Лазаревичь вземъ мечь и поехал; а самъ себе подумалъ: «Господи Боже, Спасеъ Милостивый!. Доселе азъ царей устрашалъ, богатырей побивалъ, а ныне язъ со слезами багатырской голове поклонился!» И богатырская голова крикнула громко голосомъ, и Еруслонъ Лазаревичь воротился. И Еруслонъ узнал свою вину и воротился, и слезъ з добра коня, и палъ на сыру землю, и говоритъ: «Багатырская голова, виноватъ я пред тобою, что посмешыл таковое слово».
И зговоритъ ему багатырская голова: «Богъ тя проститъ, Еруслонъ Лазаревичь, в том слове, что дерзнул со млада ума! Не всемъ ты завладеешь, что мечь взялъ: можешь и с мечем быти мертвъ! Тако добра хощу. Как ты, Еруслонъ Лазаревичь, приедешь в Штютенъ град, к Вольному царю, к Огненному щиту, к Пламенному копью, и какъ увидитъ тя, и не усидитъ на престолъ своемъ, кинетъ жезлъ свой, и стретит тя, учнетъ тебе говорить, и много добра сулить; и ты, Еруслонъ Лазаревичь, послушай меня: и ударь ево по главе однажды. И какъ ты ево ударишь, и буде он тебе велитъ себя и вдругорядь ударить, и ты ево не бей: и аще он с того удару оживетъ, и он тебя убьетъ». И Еруслонъ Лазаревичь поклонился ей, и поехалъ ко граду.
И какъ въехалъ на царевъ двор — а мечь несетъ на плече — и увидялъ его царь, скочил с престола своего, и кинул жезлъ свой, и побежал встречать Еруслона. И говоритъ ему царь: «Исполать17 тебе, Еруслонъ Лазаревичь! Какова тебя сказывали, таковъ ты и есть! За ту тебе службу место у меня тебе первое подле меня, а другое — против меня, а третие — где тебе любо! Казна у меня тебе не затворена, а после смерти царством моимъ владей». И протянулъ царь руку, и хотелъ мечь приняти. И Еруслонъ Лазаревичь ударил царя по главе, и разсек его надвое.
И говорить ему царь: «Ударь меня, Еруслон, и вдругорядь!» И говорить ему Еруслон Лазаревичь: «Ударил я тебя по главе, и разсекъ пополамъ, и ты не горазно говоришь! Богатырь единожды сечетъ». И кинулись к нему, и хотели его поймать, и взять, и посадить в темницу. И Еруслонъ взялъ въ руку мечь, а в другую полцаря, и поворотился кругомъ, и убилъ князей, и бояр, и багатырей сорок человекъ.
И зговорятъ ему князя и бояра, и градцкие люди: «Государь Еруслонъ Лазаревич! Смирися, престани битися! Не для ради мы того к тебе кинулись, что дратися, — чтобы ты былъ у нас царь!» И говорить им Еруслонъ: «Выбирайте вы царя промежь собою иново, а язъ вамъ не царь!»
И учал Еруслонъ ис царя желчь вынимать, и в сафьянныя сумки класть. И сел Еруслонъ на свой доброй конь, и поехалъ из града вон; и в те поры Еруслону минуло 11 летъ.
И приехал Еруслон к багатырской голове, и вынял из сумокъ царьской желъчь, и помаза багатыря Рохлея. И тут Рохлей жив сталъ, и с Еруслономъ поцеловались, и назвали другъ друга братомъ. И Рахлей богатырь поехал в Задонскую орду в Штютен град, по благословению отца своего женитца Вольнова царя на дщери Понарии царевны, царствовати в Штютенъ граде; и Еруслон поехал ко князю Данилу Белому в царство.
И ехал Еруслонъ год времяни, и въехалъ во градъ ночью, никто ево не слыхал и не видал. И приехал к темнице, ажио у темницы стражей всехъ прибил, и ударил в темничныя двери, и вышыб вон. И вшед в темницу, и говоритъ Еруслон Лазаревичь: «Многолетное здравие царю Картаусу и государю моему батюшку, князю Лазарю Лазаревичю с двумя-на-десяти богатырями!» И говоритъ ему царь Картаус: «Человече, отъиди прочь от нас, не пролыгайся18!» И говоритъ имъ Еруслон Лазаревичь: «Язъ, государь, не пролыгаюся! Куды вы меня послали, и я вамъ ту службу сослужил, и желчь из его вынял».
И зговоритъ ему царь Картаусъ: «Человече! Коли ты Еруслон называешыся, и службу нашу сослужил, Вольново царя убил и из него желчь вынялъ, — и ты тою желчию помажь намъ очи, и мы светъ Божий увидимъ, и тебя, Еруслон, увидимъ, и веру тебъ поймем».
И Еруслон царю очи помазал, и отцу своему князю Лазарю Лазаревичю, и двоюнадесяти богатырям очи помазал: и они светъ Божий узрили, и Еруслона увидели, и возрадовались радостию великою.
И какъ утренняя заря заиметца, и Еруслон вышел из темницы вон, и садился на своего доброго коня, и поехал по граду. И не ясенъ соколъ напущаетца на гуси и на лебяди, напущаетъца Еруслон Лазаревичь на мурзы и на татары; прибил, и присекъ, и конемъ притоптал мурзъ и татаръ 170 000, а черных людей и младенцовъ в девять летъ — въ крещеную веру привел и крестъ целовати за царя Картоуса велелъ, а свою имъ татарскую веру велелъ проклинать. И велелъ бити челомъ царю Картоусу, а князь Лазарь Лазаревичь княземъ былъ, а двана-десять багатырми быть. А князя Данила Белого, поймав, сослал в монастырь, и велелъ пострищи, и дал ему наказание. А за тое его убилъ, что он мать его убилъ, княгиню Епистимию.
И покушал Еруслонъ хлебца у царя маленько, Картоуса, и простился с царемъ, и со отцемъ своимъ, и з богатырми, и со всеми людми, и вселъ на свой добрый конь, и поехал ис царства вон. Царь Картоус и отецъ ево князь Лазарь, много со слезами унимали: «Живи ты у нас, Иеруслонъ Лазаревичь, Божие да твое царство, владей имъ, а от нас прочь не отъезжай!»
И Еруслон поклонился царю Картаусу, и со отцемъ своимъ простился, и поехалъ ко граду Дербию, ко царю Варфоломею, а хощетъ видети прекрасную царевну Натасию Варфоломеевну; а в те поры Еруслону минуло двенатъцать летъ.
И едетъ месяцъ, и другой, и 3-й, и доехал Еруслонъ до царства Варфоломеева. Ажио под темъ царствомъ езеро велико, и в томъ езере лютое чюдо о трехъ головах, на всякъ день выходитъ на берегъ и поедаетъ многия люди. А царь Варфоломей велитъ на всякъ день кличь кликать, чтобы Богъ послал такова человека, кой бы в езере чюдо извелъ, «а язъ бы ему много далъ городов, и казны довольно ему, и коней добрых, и людей ему на службу, сколько ему надобно».
И вьехал Еруслон во град, и стал на дворъ у вдовы. И услышал Еруслон кличь царьский, что много чюдо людей поедаетъ. И селъ Еруслонъ на свой доброй конь, и поехал к езеру.
И услышало чюдо, что приехал Еруслонъ, и выскочило вон; конь испугался, пал на окарачки, и Еруслонъ свалился с своего добра коня на землю, и ухватило ево чюдо, и поволокло во езеро. Еруслонъ ухватилъ мечь свой, — а доброй конь ево остался на брегу, и влез Еруслонъ чюду на спину, и отсекъ Еруслон у чюда две головы, и хощетъ третьюю голову отсечь.
И возмолилось чюдо: «Государь Еруслон Лазаревичь! Не дай смерти, дай живота! По сей день из езера не выйду, и людей есть не стану, а стану есть рыбу и тину, и траву болотную, а тебе дамъ подарокъ велий: есть у меня камень самоцветной, и язъ тебе отдамъ».
И говоритъ Еруслон: «Чюдо, аще ты мне камень отдашь, язъ тебя спущу жива». И пошло чюдо во езеро, — а Еруслон все на нам седелъ, — и взял у чюда камень самоцветной, и велелъ вынести из езера на брегъ. И Еруслон снял с чюда третию голову и селъ на свой доброй конь и поехал во градъ Дербию.
Ажио встречаетъ ево царь Варфоломей въ воротах градных, и Еруслон Лазаревичь не доезжаючи царя, слазитъ с своего добра коня, бьетъ челомъ о сыру землю: «Многолетное здравие государю царю Варфоломеъю! Многолетствуй, государь, во своемъ царствъ, с князи и з баляры, и со всеми христианы на многие лета! Избыл еси твоего града губителя!»
И зговоритъ ему царь Варфоломей, и все возрадовались радостию великою, и емлетъ Еруслона за руку за правую, и целуетъ его во уста сахарныя, а самъ зговоритъ таково слово: «Ведаю язъ, Божий человекъ, не хотя Господь смерти грешникомъ, хотя нашъ град от таковаго губителя спасти, посланно за тобою, храбрымъ воиномъ. И как тебя зовутъ по имени, и откуда тебя сюды Богъ занес, и какова отца сынъ и матери?»
И зговоритъ Еруслон: «Государь царь Варфоломей! Язъ, государь, ежду от Картоусова царства, а от отца сынъ князя Лазаря Лазаревича, а мати у меня Епистимия, а меня зовут Еруслоном. А гулял язъ, государь, в чистомъ поле».
И царь о немъ наипаче возрадовался, что Богъ ему подал такова человека храбраго. И архиепископъ того града со всем соборомъ и со кресты, и со иконами стречали с князи, и з боляры, и со всеми своими православными христианы; поклоняетъца весь мир: и малые младенцы возыграли, и стари вострепетались; и бысть во градъ радость великая.
И царь Варфоломей на радости и пиры сотворил многия и великия, и созвал князей и бояръ, и всяких чинов людей, з женами и з детми, а Еруслона взялъ е за руку, и повел к себе в полаты, и посадил, учрежда место ему подле себя, и стал ему говорить: «Государь Еруслон Лазаревич! Буди воля твоя, живи ты у меня во царстве, и емли ты городы, и с пригородками, и с красными селами. Место тебе — подле меня, а другое — против меня, а третие место — где тебе любо; казна тебе у меня не затворена: емли себе злата и сребра, и скатнаго жемчюга, и камения драгаго, сколко тебе надойбно. И поизволишь женитися, и язъ дамъ за тебя дочью свою Настасью Прекрасную, а приданова дамъ половину царства».
И какъ Еруслон будетъ седячи за столомъ на-веселие, и зговоритъ ему Еруслон Лазаревичь: «Государь царь Варфоломей, покажи ми дочь свою». И царь Варфоломей велелъ итьти в полату к дочери своей, прекрасной Настасие Варфоломъевнъ.
И Еруслонъ въставъ из-за стола, и вшед в полату, образу Божию поклоняетъца, и царевна поднесла ему розныя питья царския. Еруслон, испив у царевны, и пошел вон ис полаты, и учалъ говоритъ: «Государь царь Варфоломей! Хощу женитися, и понять за себя дочь твою Настасию». И о томъ царь Варфоломъй возвеселился и далъ за него дщерь свою Настасию.
И взял Еруслон Настасию Варфоломъевну, и легъ с нею опочевать, и учал себе любить ея, спрашивать: «Милая моя царевна Настасия Варфоломеевна! Есть ли на семъ свете тебя краше, а меня храбрее?» Что зговоритъ ему царевна Настасия: «Государь Еруслон Лазаревич! Нетъ тебя храбрее! Ты, государь, князя Ивана, рускаго багатыря, побил; ты, государь, князя Данила Белого побилъ, и царьство его попленил; ты, государь, Ивашко, Белую Япанчу, убил; ты индейского царя устрашил; ты, государь, Вольнаго царя, Огненнаго щита, Поломяного копья, убил; ты, государь, оживилъ Рахлея багатыря; ты, государь, отца своего воскресил и змия убил. Язъ, государь, что за красна! Как есть государь, а в Девичье царстве, в Солнышномъ граде, царевна Понария, сама царствомъ владеетъ; иная, государя, коя пред нею стоит день и нощь, и та, государь, меня вдесятеро краше».
И поутру встав Еруслон Лазаревичь рано, и даетъ жене своей царевне Настасие Варфоломъевне камень самоцветной, и зговоритъ ей: «Милая моя царевна Настасия! И только ты родишь сына — и ты ему вделай въ перстень, а только родишь дочерь — дай в приданые». А самъ пошелъ ко царю в палату, и учалъ с нимъ пития пити и веселитися.
И какъ будут оба на-веселии, и Еруслон встав из-за стола, образу Божию поклоняетца, и царю бьетъ челомъ, и з женою простился. И селъ на свой доброй конь, и поехалъ к Девичью царству, к Солнышному граду, видети прекрасную царевну Панарию.
И ехал Еруслон полгода времяни, и доехал до Девичья царства, до Солнышнаго града, и вьехал во градъ, и слезъ с своего добраго коня, и пошел к царевне в полату.
И узрела царевна такова воина, и возрадовалась, и учала ему бити челомъ: «Государь Еруслон Лазаревичь! Владей ты моим царствомъ и людми; и вся казна, и добрые люди, и кони, и я сама пред тобою; а воинских людей у меня 7000, и черных людей 300 000, владей!»
Еруслонъ Лазаревичь, смотрячи на красоту ея, с умомъ смешался, и забыл свой первой бракъ. И взялъ ея за руку за правую, и целовалъ ея во уста сахарныя, и прижималъ ея к сердцу ретивому, и назвалъ ея женою, а она ево мужемъ назвала. И учали себе жить, а царьством владети.
А Настасия Варфоломеевна без него родила сына, и нарече во святомъ крещении имя ему Иванъ, а прозвище Еруслонъ Еруслоновичь; глаза у него какъ питныя чашы, а лицемъ румянъ, а собою ростучь. И живетъ Настасия Варфоломевна без Еруслона пять летъ, по вся дни лице свое умываетъ слезами, ждучи своего мужа Еруслона Лазаревича.
И какъ будетъ Еруслонъ Еруслоновичь пяти летъ на шестомъ, и учалъ ходить во дворъ г дедушку своему царю Варфоломею, и учалъ шутить шутки с княженецкими детми и боярскими, и з гостиными: ково хватитъ за руку — у того рука прочь, ково хватить за голову — и голова прочь; и ту граждана не залюбили.
Еруслон Еруслоновичь узналъ, что ево гражданя не возлюбили, и пришелъ к матери своей Настасие Варфоломеевнъ и учал говорить: «Государыни матушка, Настасея Варфоломеевна! Куды поехалъ государь мой батюшко?» И зговоритъ Настасея: «Дитятко мое милое, Еруслонъ Еруслоновичь! Поехал твой батюшко к Девичью царьству, к Солнышному граду». Еруслонъ Еруслоновичь седлалъ своего добраго коня и поехал отца своего искать.
И как будетъ Еруслонъ Еруслоновичь под царствомъ Девичьимъ, и скрычитъ громко голосомъ. И отецъ его Еруслонъ с постели спрянулъ, и зговоритъ: «Милая моя Понария царевна! Не бывали ли хто преж сего под симъ царствомъ, и не сватывался ли кто к тебе?» И говорить ему Панария царевна: «Государь Еруслон Лазаревичь! Не бывал нихто прежь тебя». И зговоритъ Еруслонъ: «Слышу язъ, что есть под моимъ царствомъ багатырь; и я поеду убью ево». И выехал Еруслонъ в чистое поле.
Как сьезжаютца два сильныя богатыри: Еруслонъ Лазаревичь ударил сына своего против сердца ретиваго, и мало ево ис седла вон не вышыб; и Еруслонъ Еруслоновичь ударилъ отца своево против сердца ретиваго, и ухватил Еруслонъ Еруслоновичь копье рукою правою у отца своего, и возсиялъ на рукъ перстень, а в перстни — камень самоцветной.
И увидал Еруслонъ Лазаревичь у сына своего златъ перстень, а в перстни камень самоцветной, и учалъ спрашивать сына своего: «Чье детище молодое, и откуду ездишь, и какова отца сынъ, и какъ тебя зовутъ по имени?»
И зговоритъ сынъ ево: «Государь храбрый воин! Язъ еду от града Дербии, от царя Варфоломея; а отець у меня был Еруслонъ Лазаревичь, а мати у меня Настасия Варфоломеевна; а отца своего в лице не знаю; а поехал от матери своей гулять г Девичью царству».
И Еруслон Лазаревичь брал ево за руку за правую, и целовал его во уста сахарныя, и называлъ его сыномъ. И садились оне на свое добрыя кони, и поехали ко Дербию граду, к Варфоломееву царству. И учалъ Еруслон сына своего спрашивать о отце своемъ царе Варфоломее о здравии, и о матери его, а об своей жене, и о царстве, и о людехъ: «Не прихаживал ли хто без меня под наше царство, и не побивал ли кто людей в царстве нашемъ? Я бы ему влил кровь противо крови»19.
И говоритъ ему сынъ ево Еруслон Еруслоновичь: «Государь мой батюшко, Еруслон Лазаревичь! Дедушко при старосте, неможетъ20, а мати моя в печалехъ великих, что тебя к себе дождатися не можетъ, а под царствомъ нашымъ не бывал нихто».
И ехалъ, ехал Еруслон полгода времяни, и приехал под царство Дербию-градъ, ажио во граде плачь и сетование великое: преставися у них царь Варфоломей.
И вьехали они во град Дербию; гражданя того града их опознали, что едет Еруслон, и с сыномъ своим Еруслономъ Еруслоновичемъ, и людие Дербия града поклонились: «Многолетное здравие государю Еруслону Лазаревичю и с сыномъ своимъ Еруслоном Еруслоновичемъ! Здравствуй, государь, на Дербие, принял венецъ царский и порфиру царскую, и градъ Дербии, и орду сию, и мы о тебе станем радоватись, а царя Варфоломея поминати!»
И вьехал Еруслон на дворъ свой, и выскочила противо ево стречати прекрасная царевна Настасий Варфоломеевна, и ниско мужу своему поклоняетца, Еруслону Лазаревичю, и говорить таково слово: «Солнце мое равитцкое! Откуду взошло и меня обогрело? Отколе мя светъ осветил, и отколя зоря возсияла и светъ осветилъ?» И обняла его, и взяла за руку, и целовала его во уста сахарныя, и прижимала ево к своему сердцу ретивому, и повела ево в хоромы царские, и все князи и боляра, и гости торговые, и черные люди Еруслону возрадовались.
Еруслону слава не минуетца отныне и до века, аминь. Аминь.
Примечания.
1 круглого;
2 тесьмовую;
3 узорчатые;
4 дорогу;
5 сивый (сив).
6 увертлив.
7 во всю силу.
8 холстине
9 ест жадно
10 ворот кольчуги;
11 последний.
12 т. е.: приступом.
13 когда я был еще в пеленках;
14 в обхват;
15 при этих условиях;
16 заботит меня.
17 слава
18 не лги, не обманывай.
19 я бы ему отомстил за пролитую кровь;
20 болен.
Тексты:
- Памятники литературы древней Руси. 17 век. Книга первая. М., 1988
- Фирдоуси. Шахнаме. т.1-4. М., 1957-1969.