Фацеции

Любознательность русского средневекового человека поражает своей безграничностью. Несмотря на неоднократно отмечаемое иностранными наблюдателями отсутствие в России XVII века системы образования (за исключением начального, да и то не для всех), мысль русского книжника летит через миры и века. Отнюдь не абстрактно, а по социальному заказу повествует он о делах уже давно минувших дней, доходя до греков и римлян, деятелей средневековья, а также тех, кто жил почти вчера (например, в XVI столетии).

Не втуне корпел он над переводом с польского источника собрания этих историй, не забывая добавлять что-то и по своему разумению.

Фацеции – сборник исторических анекдотов и (или) историй с назиданием.

Польза от прочтения современному читателю двоякая: преодоление трудностей языка, что образованному человеку вполне по силам, и собственно текст – кладезь античной и средневековой премудрости, пусть не всегда исторически достоверной, зато занимательной.

Публикуется по изданию: Державина О. А. Фацеции. Переводная новелла в русской литературе XVII века. М., 1962. С. 104–185.

Текст

Из фацеций

1. О Августе кесаре и поэте Виргилии

Август кесарь Виргилиуша поэты и трактыка вопроси: «Повеждь ми, Виргилие, кто есть отец ми? Аз убо вем, яко Октавий отец ми есть, инии же инаго поведают быти». Отвеща Виргилий и рече: «Вем, о кесарю, яко владетель еси великий и повелитель всего света страшный, и еже аще хощеши творити, но в милости известнейший; обаче ужасаюся рещи, ибо правда во очи колет. Боюся томления и вечнаго заключения, егда правду рещи ми пред тобою». Кесарь клятвою завещая не озлобити его и приложи ухо слышати.

Виргилий же возсмеяся и рече: «Великий кесарю, познаваю по тебе и предразумев, яко хлебников сын еси». И изумевся кесарь, помышляя в себе, како и каковым удобством. И Виргилий рече: «Послушай, милостивый кесарю, откуду имею о тебе таковое непщевание¹. Написах аз премногия книги о славе твоего величества, ты же, будучи всего света велиим монархом, приказал еси мене токмо единем хлебом отправити, что или пекарь, или сын пекарский обыче творити».

Сия слыша, благодушный кесарь вельми весел учинися и рече: «Отселе, Виргилиуше, возимееши дары и милость не яко от пека­ря, но яко от великаго кесаря».

Видите, како милосердный господарь издевки приемлет, ибо у разумных гневу не бывает, аще ли и шутливоством кто правду открывает. (…)

¹  Мнение

10. О Сципионе Африкане

 Сципион Африкан прииде ко Ениушу поэте многое время у дверей дому прилежно толча, хотя видети его. Но Енний книги некия писа, повеле отрещи, яко в дому несть. Сципион же, ведая, яко в дому есть, обаче отиде.

Случися по надлежащей нужде единою видети Сципиона, прииде ко вратом его (Енний) и постучася. Сципион же, уведав сие, из храмины своея изниче ко Еннию и рече: «Что тако стучиши? Несть в дому господина». Рече же Енний к нему: «Что, брате, отрицаешися, а сам со мною глаголеши?» Глагола Сципион: «Что же и ты упорно чиниши? Несть мя в доме. Аз убо и работнице твоей вчера поверих, яко несть тя в доме, а ты и самому мне веры не имешь».

Поелику и како кто с кем обходит,
Взаимной любви от оного отходит.

11. О Стратониусе

Стратониус, лютнист изрядный, но и злодей бе великий и па­костник совершенный. Сей прииде в Коринф и премедли три дни.

Идуще же ему по граду, жена престаревшаяся срете его и зря нань прилежно. И видя Стратониус рече ей: «Мати, что толико на мя зриши прилежно?» И рече жена: «Сыне, удивляюся зело зрящи на тя, како тя мати твоя девятомесячное время во чреве носити могла, — ибо град сей име ти в себе точию три дни зело огорчися от тебе».

Иже в добродетелех не поступен,
Всем является гнусен.(…)

30. О юноше, иже подобообразен бе Августу

Возвещенно бысть кесарю Августу, яко прииде в Рим воинска чину юноша, иже во всем ему подобный. Удивися сему Август, повеле оного пред себе поставити.

Егда же прииде, много взирая нань¹, рече ему: «Повеждь ми, юноше, коликожды мати твоя зде в Риме была или живала?»

Юноша же уразуме, чесо² ради кесарь сие рече ему, отвеща: «Никогда, но отец мой часто семо в Риме присудствовал». Слыша сие, Август в размышление вниде и раскайся о глаголе своем.

Никому отсюду учися поносно глаголати,
Да не руку на уста будеши налагати.(…)

¹ на него

² чего

32. О тате, иже прииде красти пианицу

Тать красти влезе в дом некоего пияницы, иже все еже име стяжание без остатку пропи, обаче пияный оный услыша татя в дому ходяща и ищуща, что взяти, ничесоже обретающа, изыде к нему и рече: «Брате, не вем чесого зде в нощи ищеши, аз уже и в день обрести ничего не могу».

Пуст весьма той дом бывает,
Кто всеохотно в пиянстве пребывает.(…)

34. О некоем при смерти лежащем

Сосед нам ближний разболеся и быв близ смерти. Жена же его, желая да поне¹ при смерти покается, увещав его и свя­щенника призвав. Поп же, пришед и послушав исповеди его, нача учити: «Видиши, — рече, — яко близ ти кончина, покажи поне в мале времяни плоды покаяния, сокруши свое сердце, а паче не отчаивайся о милосердии Божии, умилися душею, принеси слезы и аще тако сотвориши, то ангели поймут и понесут душу твою в небо». Болный же рече: «Благо мне, яко понесут, а не пешу итти, ибо вем немалу дорогу, а итти не могу».

Не в час бедный глумится,
Яко в таковый страшный путь готовится.

¹ хотя бы

35. О некоем селянине, иже сына своего в научение предаде

Селянин некий со множеством имения предаде сына во учение словесного наказания во едину от краковских школ, но сын в праздности пребывая, не латински глаголати желах, но иде же рюмки гремят, тамо пребывал и изнури все, еже ему отец даде, возвратися ко отцу, еже хотя еще взяти от отца.

Отец же, аще и простяк, но помысли: «Вда много, а еще просит. В толикой тщете будет ли что лутчшее в сыне?» И хотя сына вопросити, како что по латыни, но не ведяше.

Прилучися же ему во оно время навоз копати, сыну же стоящу на празе и дивящуся трудам его. Отец же вопроси: «Сыне, како по латине вилы, навоз, телега?»

Сын отвеща: «Отче, вилы по латыни видлатус, гной — гнааутус, воз — возатус».

Отец же аще и неведок, обаче уразумел, яко сын за школою учился, а не в школе, удари его вилами в лоб и вда ему вилы в руки, глаголя: «Отселе учися вместо школы в хлеве: возьми видлатус в рукатус м клади гнаатус на возатус и будет ти видлатус и ператус»¹.

Не вскоре будет философ,
Кто сердцем привязан у сох.(…)

¹ будут тебе вилы вместо пера.

44. О уздравлении подагры у плебана

Приидоша во едину весь два татя и лукавнующе везде присматривающе к приобретению своему. И един у некоего жителя веси тоя присмотре громаду орехов волошских, другий же у некое­го селянина овцы и бараны толсти, и тако согласившеся да кождо намерению своему послужит и вкупе снидутся при костеле в по- сницы — посница же притвор, в нем же нищии седяху и прошаху милостыни во дни даже до вечера. В нощи же притвор той пуст бывает.

Веси оныя плебан, то есть поп оного села, ногами боляше, подагру сииречь комчюжную болезнь велию имяше, не имеяше же при себе кого, точию¹ два юноши, иже ему служаху, егда потре­бу возимеет камо итти, то на стуле его ношаху.

И егда нощь прииде, изыдоша татие на дело свое, и иже орехи примети, поелику в дому утешишася и наполни оных великий мешок и прииде во ону посницу, еже есть притвор, нача ждати подруга своего и тако тамо сяде, ожидая подруга, грызяше орехи тыя.

По случаю же оного попа в храмине огнь угасе, высещи же к чему не прилучися в дому. Посла поп единаго от служебник своих взяти в костеле огня. Посланный же, егда прииде близ притвора, услыша луск орехов, возмне в притворе демона быти и глумляшеся, страхом велиим объяся, прибеже к дому без огня, и случай плебану поведа. Плебан же разгневася, укоряя его и страшливым нарицая, посла втораго юношу и преди пришедшаго паки с ним. И егда обоим близ бывшим и услышаша луск, начаша жилы дрожати в коленех их и трепетати. Вспять побегоша и попу сие поведаша, чесого дела в костеле огня не взяша. Пле­бан же злыя слова метав на них и без света не може быти, повеле им самого себе нести ко храму. Юноши же онии понесоша попа. Нощь же бе зело мрачна и безлунна.

И егда близ быша притвора, тать оный седяй тамо, чая подруг ево баранов несет, возопи: «Подожди, не надсажаися, помогу ти». Юноши же онии, ужасом содержими, чаяху яко демон хощет им пособити, поставиша попа и от страха побегоша. Тать оный из притвора излазя, глаголет: «Толсти ли?» Поп, услыша сие, зеле² убояся и от великаго страха, забыв лютую свою и великую болезнь, вскочи с кресел и яко бесноватый к дому побеже.

Тать, мня, яко клеврет его лукавнует, не хотя дати части в крадежи, бежа за попом и вопия: «Что бежиши? моя половина». Поп же в дом едва жив чрез праг превалися и замкнувся, глаго­лет: «Несть ти, диаволе, ни единыя части во мне».

Тать же, видя, яко обольстися, отиде от дому, стрете же и то­варища и поведа ему пригоду свою.

Поп отсюду от лютой своей болезни исцеле и к тому даже до смерти не чуяше ее. Злый страх отъя недуг его.

Тамо не бывает хаха,
Кто найдет до великаго страха.(…)

¹ только

² сильно, очень

47. О дворянине и о прокураторе

Общежительный человек, домовыя вещи в мехе несый тесною некоею улицею, в том же и рожен¹ велий бяше. Случися же оною улицею итти некоему честному² человеку. Несый мех вопия: «Поберегись, поберегись!» Он же, яко обычай гордым над сми­ренными возноситися, небреже о словесех иде распыхався. Несый ‘вещи во оной тесноте задев его оным рожном и раздра некако одежды его. Он же повеле его бити и бив повеле его отвести пред судии, ста же и сам пред судиею, глаголя, да учинит наказание презорливому и обезчестившему его рабичищу.

Прокуратор³ же некий прилучися во оно время пошепта во ухо несщему вещи, глаголя: «Ни ко единому словеси пред судиею не отвещай, ниже ино глаголи, точию молчи, аще хощеши прав быти».

Судия, егда нача вопрошати: «Чесого ради тако сотворил, отвещай». Он же молча, и тако много время прейде, судии вопрощающу, оному же не отвещающу. Прокуратор же, по нему же слову иже научивый молчати, яко стряпчей, рече: «Господине судия, что немаго вопрошаеши, видиши, яко нем есть и глух, и не размысля его же рожном заде».

Честный же оный человек оскорбися о сем, рече: «То како нем?» И обратився к обезчестившему его, порицая и лая его, рече: «Ныне нем творишися, а вчера како глаголал и вопиял еси: «поберегись, поберегись»?»

Сия слыша, судия обвини самого его, глаголя: «Сам себе осудил еси: чесого ради, слыша вопиюща, не устрашился или не поберегся еси?» И тако его отосла, а оного волно пусти.

Дворянин о сем оскорбися
И о прокураторе знати научися.
По сем веждь идеже кричат ти вара,
Бежи прочь зарана.(…)

¹ кол

² знатному

³ прокурор

61. О жене, всадившей гостя в полбочку

Некий муж нечающей жене в дом прииде. Жена же без него гостя имея, которой ея издавна подчивал. Не имея же вскоре скрыти его, а стояла полбочки в ызбе, тамо его сокры, но ноги его не вместишася и видены быша.

Егда же муж в ызбу, вниде и вопроси, что сие, она же неукос­ным вымыслом себе сице забеже: «Милый мужу, — глаголет, — человек сей полбочки сию торгует и хощет купити и влезе в ню даже высмотрит, нет ли скважней. Продаждь ему, а нам в ней мало пригоды. А ты, добрый человече, естьли уже высмотрел, излези и торгуй у господина». Мужик же излезе ис полубочки, а господин не точию с ним торговался, но и отнести пособил.

Так жены злыя мужей обольщают,
Нимало бояся, тем ся не стращают.(…)

О пекшем яйцо на свещи

Некий старец имеяше у себе единого ученика. Во едино время по обычаю своему иде старец в церковь на молитву, единого учени­ка в келии оставив. Ученик же его, видев яйца лежащи много и чая, яко старец его не скоро из церкви приидет, и взяв едино яйцо, хотяи испещи на углех, но бояся, егда како старец скоро приидет в келию и услышит смрад и оскорбит его. И сице домыслися: взем ниту и яйце по концам увяза и возжег свешу, печаше яйцо на свещи, того ради, дабы смрада в келии не было. Внезапу толкнув в двери старец и в келию вниде, и видев его сице творяше, сварися на него вельми и удивляся новому и необыкновенному печению яйца и рече ему: «Бес ли тя научи тако творити?» Той же поклонився ему и убоявся старца ответа ему и рече: «Воистину, отче, той мя научил и сотворил». Бес же невидимо в угле хра­мины начата вопити: «Напрасно оклевтаеши мя. Аз убо аще и мно­годетен есмь и многокознен и много прелестен, но сицевые штуки не видев, ниже в уме моем когда помыслил у иного кого прежде сего видех. Сего ради и сам сему присматриваюся и великим удивлением удивляюся». Тогда ученик паде на ногу старцу, прося прощения, глаголя: «Простя мя, отче, господа ради, яко ото своея мысли соблазнихся и сотворих сие».

Воистинну не всякому злу демон нас научает,
Егда кой человек сам в злых делех присно пребывает.

Жена грамоте научила медведя

Некий благоплеменитый¹ человек честный, имея в селе своем попа и по некоему оклеветанию разгневася на него и повеле взяти на нем великую пеню. Поп же милый прося да отпустить ему. Он же рече: «Аще не хощеши дати пени, то научи медведя грамоте». Пришед убо поп в дом свой зело печален, попадья же вопроси о прилучаи нашедшия печали. Он же извести ей, како господин пеню возложи и даде ми во двоем на волю² — или пеню дати, или мед­ведя грамоте научити, и како сие обое тяжко и неудобно, паче же грамоте зверя учити. Слыша сие попадья рече: «Господине мужу, паче удобнее грамоте научити медведя, неже толикую пеню платити. Аз ти сие сотворю и не во многое время медведя грамоте изучю». Поп сему обрадовася, взем господина медведя, приведе его в дом свой. Попадья же прикормила прежде медведя и при­учила к себе, и прием книгу, прокладывала между листами бли­нами и учила медведя блинов искать, листы обращати и моркотати, и тако его за блинами выучила книгу держати и листы превращати. Поп, видя сие, хитрости жены удивися, приведе медведя к господину и, показуя учение, посади медведя, даде книгу. Мед­ведь же яко обыче блинов искати, нача листы обращати и говорил по книге по своему языку: «Мру, мру, мру!» Господин же зело увеселися о сем и вину попу остави.

Того ради можеши молвить смеле,
Иже жена хитрое зелье.

¹ знатный

² одно из двух

Муж утопшую жену противу воды ищет

 У некоего мужа жена бе зело упорна, всегда противно ему глаголющи. И некогда случися им итти через реку, и жена утопе. Он же многих наят з бограми, повеле сию искати противу воды. Человецы же зрящи глаголют ему: «Что,— рече,— тако противу обы­чая творищи? Когда повелось кому мертвому противу воды плыти?» Он же рече: «Вем аз жены моей обычай, яко жива будучи не згодися со мною, и в пригоде сей тако о ней разумею, яко зело бе упря­ма, того ради противу воды плыти ей».

Верь ми, егда жену получиши упряму и сварливу,
Не даст ти поспати, яко кашель во всю нощную годину.

Как мужа жена поминала

Веси единыя житель, умирая, завеща жене продати вола по смерти своей, иже за нь возьмет раздати неимущим по души его. Жена, видя кончину мужа своего, зело плакала и обещася сие со­творим, и не точию сие, рече, сотворю, но и от своих утворей про­дам и дам о души твоей. И егда умре муж, погребши его, приведе быка продавати во град, взя же с собою и кота домового продати. Прииде же резчик, сиречь мясник, нача вола торговати и вопро­си, что дати. И отвеща жена: «Дай ми, господине, за нь точию един грош». И дивися сему резчик, прилежно зря на ню, и вопроси: «Продавши ли, рече, или глумишися?» Она же паки рече: «Истин­но отда за един грош, точию без кота не продам его, понеже положих слово купно сих обоих продать во едино время». И резчик вопроси: «Что же за кота дати?». Отвеща: «Четыре златых, меньши отнюдь не возьму». Мясник же размышляя, аще кот и дорог, но ради вола купити, и тако даде за вола грош, а за кота четыре зла­тых. Жена, прииши цену, прииде в весь, идеже живяше, и еже взя за кота, положи на иждивение, а грош, иже взя за вола, по заве­щанию мужа, отдаде за душу его.

Таковы жены по смерти мужей бывают,
Как лукаво души их поминают.