Макаров В.И. Интервью с Б.М. Пудаловым

В.И. Макаров (Нижний Новгород)

Интервью с Б.М. Пудаловым

Добрый день, уважаемые экскурсанты! Мы продолжаем цикл экскурсий по архивно-археологической выставке «Человек. Эпоха. Место». Экскурсию, как и в прошлый раз, ведет главный архивист отдела публикации документов Центрального архива Нижегородской области Вячеслав Игоревич Макаров. Сегодня мы находимся в гостях у известного нижегородского историка-архивиста, кандидата филологических наук, руководителя комитета по делам архивов Нижегородской области Бориса Моисеевича Пудалова.

– Добрый день, Борис Моисеевич!

– Добрый день.

– В СМИ и всемирной сети мало информации о Вас. Не могли бы Вы рассказать подробнее о себе.

– К тем биографическим сведениям, которые опубликованы на сайте «Государственная архивная служба Нижегородской области» (http://www.archiv.nnov.ru/?id=3961), прибавить почти нечего. Родился и вырос в благополучной средне-интеллигентной семье. Закончил обычную среднюю школу в обычном микрорайоне, затем – историко-филологический факультет Горьковского университета. Специализировался по древнерусским рукописям: текстология и палеография четьих сборников устойчивого состава XIV-XV веков. Как когда-то в анкетах, «не был, не состоял, не участвовал, не привлекался». С 1985 года – архивист, этим и интересен. Примечательно, пожалуй, лишь то, что всегда очень везло на хороших людей. И в школе, и в университете, и в историко-архивном институте (на повышении квалификации), и при подготовке диссертации мне довелось учиться у прекрасных учителей; их памятью я дорожу. Когда-то наш куратор группы, выдающийся ученый-диалектолог Екатерина Владимировна Ухмылина, сказала мне, первокурснику, очень важные слова: «Хороших людей в жизни всегда больше, чем плохих». В справедливости ее слов убеждаюсь постоянно.

В рабочем кабинете Б.М. Пудалова

– Когда у Вас появился интерес к истории и с чего возникло желание изучать исторические тексты?

– Началось, наверное, все-таки со школы. Учителя истории включали в урок отрывки исторических документов, и надо было постараться понять не слишком вразумительные фразы, извлечь из них информацию, сформулировать выводы. С уважением вспоминаю замечательных педагогов Елену Михайловну Брагину и Владимира Степановича Сухова (кстати, бывшего работника областного архива). Ненавязчиво, но очень щедро они предлагали мне книги по истории (порой даже методическую литературу!) из своих личных библиотек. Навыки анализа текста прививал на своих уроках Петр Николаевич Букаров – Учитель с большой буквы, преподававший литературу в неразрывной связи с историей. Он же научил и конспектировать лекции, вести исследование («сначала – история изучения, потом – круг привлекаемых источников, и лишь затем – свои наблюдения и выводы»). Его любимая фраза: «Правильно заданный вопрос – это уже план ответа».

Выпускная фотография обычного класса обычной средней школы (1979 год). Среди сидящих внизу учителей крайний слева – Петр Николаевич Букаров

Все это очень пригодилось позднее, в университете. Тогда же интерес к истории и письменным памятникам далекого прошлого окреп, приобрел более профессиональные очертания. С 1980 г. довелось участвовать в полевых археографических экспедициях, изучать древнерусскую книжность в среде ее хранителей – старообрядцев… Это была уже сама История: старинные прологи и минеи, с владельческими и вкладными записями, написанными затейливыми почерками XVII-XVIII вв. – по буковке на странице. Эти буковки при прочтении складывались в слова и целые предложения, и начиналось обыкновенное чудо, когда «из миража, из ничего, из сумасбродства моего вдруг возникает чей-то лик…». А старообрядческий наставник И.Д. Коузов (незабвенный «Иван Митрич») сам казался сошедшим с оживших икон поморского письма…

Просмотр книг, привезенных из полевой археографической экспедиции (1981 г.). Слева Б.М. Пудалов, справа – А.Г. Браницкий, тогда студент, а ныне д.и.н. и профессор ННГУ им Н.И. Лобачевского

– Как Вам помогло полученное высшее образование и навыки, которые дали Вам преподаватели историко-филологического факультета ГГУ?

– Профессиональные знания и навыки, полученные в университете, как раз и стали «путевкой в жизнь»: в архив меня приняли на работу с перспективой поручить описание фондов приказной документации XVI-начала XVIII вв. и архивной коллекции древнерусских книг. Хотя, конечно, первый год начальство ко мне присматривалось, держало на фондах советского времени. А я целый год познавал новый для себя «прекрасный и яростный мир» первой половины XX века. Все-таки общая историческая подготовка – и школьная, и вузовская – в советские годы была основательной, так что у тех, кто хотел учиться, к этому были все возможности. Полученное в те годы базовое университетское образование очень помогло с первых дней работы в архиве; помогает оно и сейчас, в сочетании, разумеется, с регулярным повышением квалификации и самообразованием.

Первое знакомство с древнерусскими книгами на занятиях по методике полевой археографии (1980 г.)

– Возвращаясь к сегодняшнему дню необходимо ли сейчас архивистам или просто желающим работать с документальными историческими источниками специальное высшее образование и какое именно?

– Если говорить о профессиональных архивистах, то, как Вы знаете, архивная работа стоит на «трех китах»: хранение документов (самый главный «кит»), пополнение архивов новейшей документацией, использование документального наследия в интересах государства, общества и граждан. В каждом из этих трех направлений архивной деятельности (и еще в трех вспомогательных) необходимы специальные историко-архивные знания. Судите сами. Чтобы правильно определить принадлежность документов к тому или иному фонду (так называемое «фондирование»), надо знать историю государственных и общественных учреждений России. Чтобы правильно озаглавить и датировать документ, в особенности старинный, надо знать историю делопроизводства, уметь читать палеографический текст, разбираться в исторической хронологии. Чтобы качественно подготовить документ к публикации, надо владеть навыками эдиционной археографии (научная дисциплина, разрабатывающая основные принципы и правила издания исторических источников. – Прим. автора). А уж чтобы решать судьбу документа, то есть определять, заслуживает ли он постоянного хранения в архиве или нет («комплектование, с экспертизой ценности»), надо не только знать документоведение, понимать закономерности документооборота, но и вообще иметь очень широкий исторический кругозор, потому что в этом виде работы ошибки особенно болезненны. Именно поэтому принятое лет десять назад решение об отмене вузовской подготовки по специальности «историко-архивоведение» – чудовищная ошибка, расплачиваться за которую предстоит не одному поколению архивистов. Особенно тяжело будет, если во главе архивных учреждений окажутся новомодные «менеджеры по мерчендайзингу и франчайзингу» или завсегдатаи политологических дискурсов…

Что же касается пользователей, работающих с архивными документами в наших читальных залах, то для них, по моему убеждению, знание основ источниковедения и специальных историко-филологических дисциплин (палео- и неографии, археографии, исторической хронологии, текстологии, истории языка) столь же необходимо, как и для архивистов. В противном случае, при нынешней свободе не только слова, но и прессы, и доступности печатного станка, мы рискуем получить в исторических публикациях серьезные искажения картины прошлого.

Чтобы не быть голословным, приведу пример, о котором мне рассказывал Игорь Александрович Кирьянов, очень авторитетный историк и первый председатель общества «Нижегородский краевед». Ему как-то случилось готовить к изданию архивный документ XVII века об условиях «ряда», т.е. договора каменщиков с монастырскими властями на какую-то постройку. В тексте Кирьянов никак не мог разобрать одно слово, написанное приказной скорописью, да еще с выносной буквой: «Что-то вроде «квач», хотя при чем тут эта щетка-помазок для малярных работ?». А время-то поджимало, издатели торопили! И тогда Игорь Александрович, будучи честным исследователем (за что и пользовался уважением коллег), оставил в издании «квач», но со знаком вопроса и пометой: «Прочитывается неуверенно». Когда документ был опубликован, Надежда Ивановна Привалова, опытнейший архивист-палеограф, услышав от Кирьянова о его сомнениях и посмотрев оригинал, воскликнула: «Игорь Александрович, голубчик, здесь же ясно написано «харч»! Каменщики подрядились работать за деньги и харч…».

Это, конечно, почти безобидная ошибка, к тому же быстро выяснившаяся благодаря научной порядочности исследователя. Гораздо более серьезные ошибки профессора Н.Ф.Филатова, не имевшего базового историко-филологического образования, приведены в недавно вышедшей книге А.И.Давыдова «Исследования по истории архитектуры и нижегородскому краеведению» (Н.Новгород, 2016. С.187-197), и к ним есть немало что добавить. Страшно, когда за дело берутся дилетанты, не имеющие представления о методике работы с архивными источниками, но твердо уверенные в собственных способностях и готовые обнародовать свои «открытия». Тут невольно вспоминается знакомый с детства персонаж Н.Н. Носова Незнайка, заполучивший большую трубу и убежденный, что он умеет на ней играть. А помните, чем кончилось, когда Незнайка решил, что он уже умеет водить машину? В итоге герой Н.Н. Носова, кажется, понял, что «каждому делу учиться надо». Вот уж, воистину, очень своевременная книга!

Впрочем, проблема непрофессионализма выходит далеко за пределы архивной отрасли.

– Как раз к вопросу о непрофессионализме и решении данной проблемы. Можете ли дать оценку тем знаниям, которые сейчас получают студенты в исторических ВУЗах, коих становится все меньше и меньше, востребованы ли они для работы в архиве?

– Мне трудно оценить учебные курсы профильных вузов, потому что я не преподаю и с нынешними студентами общаюсь «от случая к случаю». Судя по известным мне современным программам, в последние годы неуклонно сокращается преподавание источниковедения, архивоведения и специальных историко-филологических дисциплин – то есть как раз то, что, по моему глубокому убеждению, должно быть основой профессии архивиста. Что же касается политологии, культурологии, социоантропологии и прочих новомодных «логий», то, во-первых, архиву они ни к чему, ни в практической, ни в методической работе, а во-вторых, крепко сомневаюсь, наука ли это – по крайней мере, в том виде, в каком они существуют в российской провинции.

– Борис Моисеевич, Вы в архивной службе нашей области уже более тридцати лет. Сильно ли изменился уровень подготовки студентов-историков, окончивших обучение и пришедших работать в архив за последнее время?

– Если сравнивать с уровнем выпускников 1980-х годов, то ситуация изменилась в худшую сторону. Если же сравнивать уровень подготовки и общей эрудиции сегодняшних выпускников с выпускниками 1990-х годов, то вроде бы кое-что начинает меняться к лучшему: меньше стало презрения к «невыгодному» знанию, меньше уверенности, что все можно купить. Впрочем, все зависит от конкретных людей. Ведь даже поколение советских студентов 1920-х годов, лишенное университетского преподавания истории (оно тогда было отменено), в итоге выдвинуло немало профессиональных историков-архивистов и даже ученых, возглавивших научные школы (пример – В.В. Мавродин). «Сдержанный оптимизм» – вот подходящий ответ для этого вопроса. В каждом поколении архивистов найдется молодой сотрудник, который «возьмет за рукав» ветерана, подведет к полке, покажет документ и спросит: «А что это такое?». И плохо будет архиву, если ветеран не сможет ответить: прервется связь времен, нарушится преемственность поколений.

– Давайте смоделируем такую ситуацию: в архив пришел молодой выпускник с историческим образованием. Он еще «не остыл» от студенческой скамьи, и у него есть желание пытаться создавать научное знание. Есть ли у него возможность, работая в архиве, заниматься научно-исследовательской работой?

– Архив – это совокупность документальных источников, а следовательно, источниковая база для исследований. Поэтому научная работа архивистов не только возможна, но и очень желательна. Выдающийся отечественный историк-архивист Марк Александрович Ильин, многие годы возглавлявший архивную службу Калининской (Тверской) области, считал, что руководитель архивного учреждения должен: во-первых, быть опытным архивистом-практиком (иначе подчиненные уважать не будут), во-вторых, быть знающим методистом (в том числе уметь обучать навыкам архивной работы), а в-третьих, вести самостоятельные научные исследования в области исторического краеведения, документального источниковедения или архивоведения. Иначе, как справедливо полагал М.А. Ильин, начнется неизбежная деградация руководителя. Замечу в скобках: сам Марк Александрович с успехом следовал своим принципам и сумел воспитать плеяду профессиональных историков-архивистов, благодаря которым архивная служба Тверской области заслуженно считается одной из лучших в России. Достойный пример для подражания!

Но это пример далеко не единичный. Выдающимися учеными-историками являются Владимир Петрович Козлов и Андрей Николаевич Артизов, бывший и нынешний руководители Федерального архивного агентства (Росархив). Из наших земляков-нижегородцев уместно вспомнить Николая Георгиевича Бережкова: он начинал еще до революции рядовым сотрудником Московского архива Министерства юстиции (МАМЮ, предшественник нынешнего РГАДА – Российского государственного архива древних актов) и стал доктором наук, сотрудником Института истории АН СССР. Труды Н.Г. Бережкова по истории Литовской метрики и по сей день востребованы специалистами, а его монография «Хронология русского летописания» входит в обязательный перечень книг для студентов-историков. Могу вспомнить и Анатолия Васильевича Чернова, начинавшего в 1920-е годы рядовым сотрудником Нижегородского губернского архивного бюро: впоследствии он также стал доктором исторических наук, заведовал кафедрой в историко-архивном институте; его учебник 1940 г. по истории архивного дела в СССР остается весьма интересным для специалистов. Целые поколения студентов исторического факультета ННГУ знают доцента Надежду Николаевну Толстову, много лет читающую курс архивоведения и ведущую архивную практику – а ведь она была сотрудником областного архива. В архиве г. Углича начинал свой путь в науку один из моих учителей, доктор филологических наук и профессор ННГУ Николай Дмитриевич Русинов. Он начинал как архивист, с небольшой, но очень важной научной работы – описания коллекции столбцов XVII века. И это был его путь в науку. Характерно, что уважение к архивной профессии Н.Д.Русинов сумел привить своим сыну и внуку: трудовой путь они тоже начинали в областном архиве. В Государственном архиве Ярославской области в 1980-е годы работал и одновременно готовил свои первые научные статьи Вячеслав Николаевич Козляков, ныне профессор, один из тех, кого справедливо называют «совестью исторической науки». Слава – мой друг еще со студенческих лет, мы познакомились когда-то на научной конференции в г. Новосибирске, и я сам был очевидцем того, как почти ежедневно после основной работы в архиве он подолгу трудился над документами по своей исследовательской теме. Сегодня В.Н. Козляков – доктор наук, автор прекрасных книг в серии ЖЗЛ о персонажах российской истории начала XVII в. Одним словом, в академическую и вузовскую науку из архива – это многих славный путь.

С другом – профессором Рязанского государственного университета имени С.А. Есенина д.и.н. В.Н. Козляковым

Несколько реже встречаются и обратные варианты: кандидаты исторических наук Олег Владимирович Наумов и Андрей Викторович Юрасов из академической науки перешли в Федеральное архивное агентство. А бывает и так, что авторы успешных научных исследований остаются кадровыми архивистами: среди них – мой старший товарищ Ю.М. Эскин, заместитель директора РГАДА, крупнейший знаток истории местничества и автор научной биографии Д.М. Пожарского. В одной из статей, размышляя об особенностях труда архивиста, Юрий Моисеевич справедливо заметил: «Ни приличной зарплаты, ни ученых «чинов», но можно сделать работу радостью – выявляй документы по интересующей теме, готовь статьи, публикации, даже книги».

Заместитель директора РГАДА Ю.М. Эскин и главный специалист отдела НСА РГАДА Л.В. Мошкова

В любом случае, каким бы ни было сочетание архивной работы и науки в биографии исследователя, за этим всегда стоит многолетний сверхурочный труд, порой без отпусков и выходных. Потому что прямые должностные обязанности никто не отменит даже для особо одаренных: «План – закон. Выполнение – долг. Перевыполнение – честь». Сотрудник архива, который хотел бы заниматься научными исследованиями, должен спросить сам себя: готов ли он к такому режиму работы?

– Как мы поняли, архив – это «широкое поле» для научно-исследовательской работы. В таком случае, важно ли архивисту-исследователю ставить цель своей работы, и каким образом она влияет на ее ход?

– Исследовательская цель обязательно должна присутствовать. Бесцельных исследований не бывает! Иное дело, что обозначенная первоначально, «в самом первом приближении» к материалу, цель работы обычно по мере изучения источников конкретизируется, даже отчасти меняется. К этому надо быть готовым. И лишь после глубокого изучения доступного комплекса источников тема исследования формулируется окончательно, уверенно, а вместе с ней и весь перечень решаемых задач.

Постараюсь объяснить, исходя из собственного опыта. Будучи студентом 2-го курса, я заинтересовался «Притчей о дворе и змии» – славянорусским переложением сочинения византийского автора IX века Христофора Александрийского. Впервые приступая к написанию курсовой работы, я поставил себе целью выяснить, кто, где и когда перевел «Притчу», и как соотносятся между собой ее многочисленные списки XIV-XVIII вв. В процессе работы оказалось, что существуют разные переводы, восходящие, по-видимому, к разным редакциям греческого текста. И далее целью работы мог бы стать поиск источников этих переводов, но это увело бы сильно в сторону от древнерусской письменности. Меня же в большей степени интересовала не византийская «предыстория», а русские редакции «Притчи о дворе и змии», поэтому целью следующей курсовой стало изучение этих редакций и их взаимосвязи. Текстологический анализ редакций «Притчи» в четьих сборниках устойчивого состава («Златоструй», «Златоуст», «Измарагд») побудил поставить вопрос о соотношении самих сборников, наиболее интересным из которых оказался «Измарагд».

«Книга глаголемыя Измарагд, о Бозе начинаем». Начальный лист сборника «Измарагд», в списке XVI в.

Так что целью дипломной работы стало изучение «Притчи о дворе и змии» в составе сборника «Измарагд» – этакий текстологический «шурф», позволивший на локальном материале одного произведения проследить некоторые вопросы литературной истории сборника в XIV-XV вв.

«Был робок голос, мел в руке дрожал…». Доклад на выездных чтениях отдела древнерусской литературы Института русской литературы (Пушкинского дома) Академии наук СССР (Горький, 1987). В президиуме: Г.М. Прохоров (впоследствии научный руководитель кандидатской диссертации), к.и.н. Т.В. Гусева, к.и.н. Т.В. Черторицкая (научный руководитель дипломной работы в университете)

Полученные результаты были учтены впоследствии в кандидатской диссертации, посвященной «Измарагду»: ее целью как раз и стало изучение истории составления сборника и его переработок на протяжении четырех веков. Цель, как видите, менялась в зависимости от «погружения в материал», а задачи исследования впервые были отчетливо сформулированы только в дипломной работе.

Кстати, есть один методический момент, на который мое внимание когда-то обратили мои наставники. Обычно спустя годы, после основательного изучения источников, бывает смешно читать свои собственные «юношеские суждения». Поэтому первые выводы следует формулировать очень аккуратно и максимально осторожно, допуская возможность последующего пересмотра этих выводов. Один из моих учителей доктор филологических наук и сотрудник отдела древнерусской литературы Института русской литературы Российской академии наук Олег Викторович Творогов говорил, что если нам начинает нравиться то, что мы писали когда-то, мы кончились, как исследователи.

– Необходим ли в работе с архивными документами личный интерес или можно обойтись и без него? Если он нужен, то не мешает ли его крайняя форма – фанатичность для достижения объективизма в работе?

– Если архивист помимо своих прямых должностных обязанностей ведет научное исследование того или иного комплекса документов, он становится специалистом в избранной им теме. И если возникает служебная необходимость подготовки историко-документальной информации или публикации по данной теме, то такой специалист в архиве дорогого стоит. Конечно, в реальной жизни поступающие в архив запросы бывают самые разные, поэтому архивист должен обладать общеисторической эрудицией, но, когда за душой у сотрудника есть что-то свое, чем он основательно занимается – это неплохо и временами очень полезно. Плохо другое: когда архивист настолько «прикипел» к избранной им теме, что запросы по другим темам в рамках исполнения служебных обязанностей начинает воспринимать как «досадную рутину» и чуть ли не помеху для своей научной работы. Тогда личный интерес вступает в непримиримое противоречие с интересами служебными, когда, например, предстоит работать в составе группы, созданной для реализации архивного издательского или выставочного проекта. А это уже недопустимо.

Что же касается «фанатичности», то это – один из «подводных камней» научного исследования. Бывает, что, занимаясь изучением биографии исторического деятеля, историк постепенно начинает воспринимать его как близкого человека, порой идеализировать, необоснованно приукрашивать те или иные действия своего героя, искать для него оправданий. Утрата объективности – опасность, подстерегающая не только восторженного дилетанта, но и профессионального историка. Опытный исследователь знает об этой опасности и старается ее избегать, сверяя свои выводы с показаниями источников и не пытаясь отмахиваться от последних (дескать, «если в документе не так – тем хуже для документа!»). Хорошим примером объективных исследований являются работы Б.В.Ананьича и Р.Ш.Ганелина о С.Ю. Витте: историки, прекрасно знавшие материал, не сотворили себе кумира из этого прожженного дельца-сановника.

Позволительно, наверное, кроме «фанатичности» говорить и об одержимости. Но это свойство характерно в большей степени для дилетантов и коллекционеров. В архиве это нежелательно, оно не может приветствоваться. Симпатий одержимость не вызывает, и не думаю, что она хоть как-то полезна в архивной или научной работе. Полушутя, но очень серьезно: исследователь должен обладать холодной головой, горячим сердцем и чистыми руками.

– Отлично сказано! Простой, а может и наивный вопрос, но в то же время и очень важный – с чего необходимо начинать процесс исследования?

– Первый шаг – надо сформулировать тему исследования, исходя из стоящей перед Вами цели. Образно говоря, ответить самому себе на вопрос: «Что и зачем?». Далее, надо тщательно проработать имеющуюся научную литературу по избранной теме («история вопроса»), поэтому первый адрес для профессионального исследователя – библиотека, а не архив. Подразумеваю, что профессиональное вузовское образование исследователь уже получил, иначе первым адресом для него будет университет. Пренебрежение профессиональным образованием неизбежно приведет к грубым ошибкам, игнорирование библиотеки – к «изобретению велосипеда», а созданный в результате опус станет, как говаривал Дмитрий Сергеевич Лихачев, «засорением библиографии».

Только после библиотеки есть смысл обращаться в архив, но не сразу к документам, а сначала к имеющимся в каждом архиве научно-справочному аппарату (НСА) и информационно-поисковым системам (ИПС): просматривать путеводители, описи, каталоги и указатели. Все это позволит оценить – хотя бы в первом приближении! – количество и состав потенциальных источников, а далее выбрать подходящую к данному случаю методику работы. Известно, что для источников массовых есть смысл готовить статистические выборки, применять регестирование (расширенный заголовок или краткая аннотация содержания архивного дела); для источников единичных уместен сравнительно-типологический анализ; бывает, что для получения результатов потребуется составление таблиц, схем и стемм (у текстологов) и т.п. Как видите, заказ дел в архиве – шаг далеко не первый.

Когда-то, в начале восьмидесятых, студент для работы в отделе рукописей московской «Ленинки» (Государственная библиотека СССР им. В.И. Ленина, сейчас Российская государственная библиотека – прим. автора) должен был представить не только обязательное «отношение» (письмо) от университета за подписью проректора (декан факультета «не котировался»!), но и письмо от научного руководителя, в котором обосновывалась необходимость обращения к рукописям после всеобъемлющей проработки публикаций. Это дисциплинировало и студента, и его научного руководителя.

– Очень часто, особенно в начале пути, у исследователей не получается «заговорить» с текстом по причине того, что они попросту не могут его правильно прочитать. Какие рекомендации в таком случае Вы можете дать как большой специалист в области текстологии?

– Вышедшая лет двадцать назад и посвященная труду архивистов статья известной нижегородской журналистки Ирины Дмитриевны Мухиной была озаглавлена: «Рукописи не заговорят, если не научиться их понимать». Ирина Дмитриевна тогда удивительно точно уловила суть проблемы. Во-первых, действительно надо учиться! Учиться постоянно самому и не стесняться спрашивать у более опытных специалистов, но при этом помнить: никакая «кустарщина» не заменит качественное вузовское образование!

Во-вторых, источник мало прочитать, его надо еще и понять, то есть после анализа подлинности и достоверности вникнуть в смысл текста, установить, какие реалии жизни скрываются за устойчивыми выражениями документального формуляра или литературного этикета, как принято говорить у филологов. В противном случае начинающий исследователь, даже успешно прочитавший текст, рискует буквально понять челобитную какого-нибудь боярина: «А женишко моя и детишки доныне живут, скитаючись меж двор». Выражение «Яз холоп твой» постоянно фигурирует в челобитных к царю, но так обращались не холопы или крепостные крестьяне, а служилые люди.

И, наконец, третье: надо уметь вести диалог с источником, то есть задавать вопросы, на которые есть ответы (пусть косвенные) в тексте документа. Для этого требуются не только фундаментальные знания, многолетний опыт и большое трудолюбие, но еще и особый талант, впрочем, невозможный без первых трех достоинств исследователя. Среди филологов этот талант присущ моим учителям Гелиану Михайловичу Прохорову и Олегу Викторовичу Творогову.

С научным руководителем диссертации, профессором Санкт-Петербургского государственного университета, главным научным сотрудником Института русской литературы (ИРЛИ) РАНГ д.ф.н. М. Прохоровым

С д.ф.н. О.В. Твороговым (1928–2015).Г.М.Прохоров посвятил своему коллеге стихи, заканчивающиеся словами: «Достойнейший в ученых Творогов»

А из историков «спрашивать источник» в полной мере умеет выдающийся московский ученый-историк Владимир Андреевич Кучкин, директор Центра по истории Древней Руси Института российской истории РАН. Интересующимся рекомендую его работы: «Формирование государственной территории Северо-Восточной Руси в X—XIV вв.» (М., 1984; нижегородские фрагменты недавно переизданы); «Договорные грамоты московских князей XIV века: внешнеполитические договоры» (М., 2003).

А о том, насколько важно не только прочесть источник, но и понять, «услышать» его, расскажу одну давнюю историю. В начале 1980-х годов в ходе полевой археографической экспедиции университету была передана в дар старинная книга – «Служебная минея». Принимая книгу, я правильно определил ее тип и дату: начало XVII в. Но книга была не рукописная, а печатная, экземпляры этого издания хорошо известны. «Стало быть, не бог весть что», – рассудил тогда я (ах, наивный девятнадцатилетний мальчишка!) и, как положено, заполнил необходимые документы на книгу, вложил карточку, сделал запись в полевой дневник и даже прочитал (без особого, впрочем, интереса) вкладную запись через все листы («какой-то дьяк…»). Засим книга заняла свое место в фундаментальной библиотеке университета, и я о ней забыл. Прошло лет пятнадцать. Однажды мой коллега Игорь Владиславович Нестеров рассказал о замысле выставки старинных книг в библиотеке университета: «Основная идея – показать разные виды записей на полях (маргиналий). Авторы записей – люди из разных социальных слоев: духовенство, служилые, посадские, есть даже один дьяк…». Завершив к тому времени описание архивных фондов XVII в. и уже зная имена многих приказных дьяков, я заинтересовался: «А как его звали?». – «Василий Юдин сын Башмаков». Стоп! И вот тут в моей изрядно повзрослевшей голове наконец-то «прозвонил колокольчик»: «Василия Юдина я знаю – а кто ж его не знает? Дьяк в ополчении Минина и Пожарского, потом по городам и в столичных приказах… Но почему Башмаков?!». Тут настал черед удивляться Игорю Нестерову: «Но ты ведь сам брал когда-то эту книгу в экспедиции, там твоя карточка вложена». Оказалось, много лет назад мне в руки попал источник, содержащий собственноручную запись дьяка Нижегородского ополчения и уникальную подробность биографии – его фамилию («Юдин» – это отчество), имя жены (Мария), свидетельство пребывания в Нижнем Новгороде в конце жизни. Подтвердилась догадка Сергея Федоровича Платонова о происхождении Василия Юдина из муромских детей боярских; удалось установить, что один из участников ополчения Алексей Юдин сын Башмаков – родной брат дьяка. А ведь книга могла «заговорить» и раньше, сумей я сразу понять ее и «услышать» прочитанную запись! Я ведь ее тогда прочитал, но не услышал. В этом-то все и дело.

Документ с подписью дьяка Василия Юдина

– Как мы знаем, кроме письменных источников есть еще и устные. В связи с этим, хотелось бы спросить – какие проблемы могут возникнуть у исследователя при работе с ними?

– Главная проблема очевидна: исследователь может построить свои выводы на сообщении устного исторического источника, а тот может оказаться недостоверным, и тогда выводы «повиснут в воздухе». Бывает, что свидетельство устного источника противоречит источнику письменному, и тогда приходится проводить кропотливый сопоставительный анализ обоих источников (пример – две версии о сохранении останков Кузьмы Минина; см. подробнее: Морохин А.В., Кузнецов А.А. Кузьма Минин. Человек и герой в истории и мифологии. М., 2017. С.83-88). Зачастую проблематично проверить подлинность наиболее ранней записи устного исторического источника, достоверность содержания. Здесь применимы особые методики анализа.

Исследователям, изучающим семейные предания, следует иметь ввиду, что людям свойственно «повышать» свой социальный статус. Это относится не только к устной истории, но и к письменной. Наши современники якобы со слов дедушек и бабушек убежденно рассказывают о своем происхождении от знатных дворян, но при ближайшем знакомстве с документами оказывается, что происходят они от самых что ни на есть крепостных крестьян, и предки их отродясь не были во дворянстве (примеры таких запросов в архивы нередки). Невольно вспоминаются бессмертные строки М.Е. Салтыкова-Щедрина («Современная идиллия») о некоей девице: «Княжна Светозара, а по пачпорту дочь фейерверкера».

– И все же, как решить эти проблемы в процессе изучения?

– Традиционно: тщательная проверка подлинности записи и достоверности содержания. То есть аналогично письменным источникам. Исследователь обязан быть недоверчивым и помнить, что источник – не «обвиняемый», а «свидетель», и задача исследователя – установить, что же на самом деле видел этот «свидетель» и мог ли он вообще что-то видеть. Чтобы не получилось, как в фильме «Берегись автомобиля»: «Я свидетель! А что случилось?».

– Возвращаясь ко всем тем, кто желает обратиться в архив для изучения документов: какие пожелания Вы можете дать этим людям?

– Больше исторических знаний, больше общей эрудиции, меньше самонадеянности. И, конечно, обладать хотя бы самыми начальными навыками работы с документальными источниками. Кроме того, нужно понимать, что в современных условиях серьезные научные открытия, как правило, делаются не «одиночками», а коллективами исследователей. Следует также помнить, что истина в исторической науке добывается тяжким трудом в пыли архивохранилища и в грязи археологического раскопа, а отнюдь не суемудрием в уютных кабинетах.

 – Наше следующая встреча будет посвящена Лаврентьевской летописи. Что бы Вам хотелось о ней сказать нижегородцам вкратце, интересующимся историей своего города?

– Уникальный и самый достоверный из известных ныне источник по начальной истории Нижегородского края. Как и любой значительный памятник, Лаврентьевская летопись практически неисчерпаема для исследования, надо только уметь «задать вопрос». Ее изучением занимались многие поколения прекрасных специалистов, поэтому знакомство с библиографией здесь особенно важно.

Показ В.И. Макарову перечня справочников, необходимых для изучения Лаврентьевской летописи

– Борис Моисеевич, большое спасибо за содержательные, а самое главное, полезные ответы, которые, несомненно, помогут всем интересующимся работой с архивными источниками.

Фотографии предоставлены Б.М. Пудаловым

Публикуется впервые

• Размещено: 29.04.2017
• Автор: Макаров В.И.
• Размер: 43.39 Kb
• © Макаров В.И.