Итина М.Л. Проблемы археологии Хорезма (К 40-летию Хорезмской экспедиции)

 Т.В.Гусева   

[41]

Исследование многотысячелетней истории народов Средней Азии в их многонациональной культуры, уходящей своими корнями в далекое прошлое, — одно из крупнейших достижений советской археологической пауки. Блестящее открытие древнеземледельческой цивилизации в Южной Туркмении и Южном Узбекистане с древнейшими протогородскими центрами эпохи развитой и поздней бронзы, открытие монументальной архитектуры и памятников изобразительного искусства античного и раннесредневекового времени на территории Туркмении, Узбекистана и Таджикистана — это лишь часть той огромной работы, которая ведется особенно интенсивно в послевоенное время силами специалистов из союзных и республиканских научных учреждений. Однако основы успехов среднеазиатской археологии и переживаемого ею расцвета заложены значительно раньше, еще в середине 30-х годов, когда организовались такие экспедиции, как Термезская, Семиреченская, Ферганская, Нижнезеравшанская, перед которыми стояли задачи получения новых источников для воссоздания истории народов Средней Азии, для решения сложных проблем истории социального строя народов Востока и, в частности, общественного строя народов домусульманской Средней Азии. Тогда и позднее исследования в Средней Азии возглавляли и принимали в них участие такие крупные ученые, как А. М. Беленицкий, А. Н. Бернштам, Я. Г. Гулямов, Г. Ф. Дебец, М. М. Дьяконов, Б. А. Куфтин, М. Е. Массон, А. П. Окладников, А. И. Тереножкин, В. А. Шишкин, А. Ю. Якубовский и др.

Большинство из них принадлежали к поколению, юность и формирование мировоззрения которого проходили в первые послереволюционные годы и годы первых пятилеток. Именно это время дало нам ту блестящую плеяду больших ученых и организаторов науки, одним из представителей которой был организатор и руководитель еще одной экспедиции тех лет, Хорезмской, Сергей Павлович Толстов (1907-1976). Он скончался в Москве 28 декабря 1976 года.

С. П. Толстов родился 25 января 1907 г. в Петербурге в семье военного. Среднее образование получил в Москве. В 1930 г. он окончил Московский государственный университет, где учился на физико-математическом и историко-этнологическом факультетах. Именно тогда началась деятельность С. П. Толстова — этнографа, последователя анучинской школы, приверженца комплексных методов исследования. В 1934 г. С. П. Толстов окончил аспирантуру ГАИМК по специальности история и археология Средней Азии. В 1929-1936 гг. он — сотрудник Музея народов СССР, ученый секретарь, а потом заведующий Московским отделением ИИМК АН СССР. Тогда же С. П. Толстов начал педагогическую деятельность, много лет был профессором МГУ, заведующим кафедрой этнографии.

[42]

В 1943-1945 гг. он был деканом исторического факультета МГУ. Как только началась Великая Отечественная война, С. П. Толстов вступил в ряды народного ополчения, участвовал в боях под Ельней и Можайском, был ранен в бою за станцию Шалимово. После демобилизации он вновь работает в АН СССР и в 1942 г. назначается директором Института этнографии АН СССР. На этом посту Сергей Павлович проработал 25 лет, совмещая эту работу с деятельностью в качестве ученого секретаря Президиума АН СССР (1949-1954 гг.). В 1944 г. С. П. Толстов вступил в ряды Коммунистической партии Советского Союза.

В 1953 г. он был избран членом-корреспондентом АН СССР. Отдавая много сил и времени научно-организационной работе, Сергей Павлович необычайно плодотворно работал и как ученый-исследователь. Его перу принадлежит более 300 работ, освещающих различные вопросы общей этнографии, истории, археологии и этнографии Средней Азии и многие общие вопросы востоковедения. Крупнейшие из них — монография «Древний Хорезм» (1948 г.), за которую С. П. Толстову была присуждена Государственная премия; «По следам древнехорезмийской цивилизации» (1948 г.), полностью переведенная в ГДР, Польше, Венгрии. Чехословакии, сокращенно — во Франции, в виде пересказа — в Японии; «По древним дельтам Окса и Яксарта» (1962 г.). Научная деятельность С. П. Толстова была высоко оценена в нашей стране и за рубежом. Сергей Павлович был удостоен звания заслуженного деятеля науки и техники Узбекской ССР, заслуженного деятеля науки Таджикской ССР, заслуженного деятеля науки Каракалпакской АССР. В 1956 г. его избрали почетным членом АН Узбекской ССР. Признанием научных заслуг С. II. Толстова было избрание его членом-корреспондентом АН ГДР, Почетным членом Итальянского института Среднего и Дальнего Востока, Парижского азиатского и антропологического общества, Королевского антропологического института Великобритании и Ирландии, археологического департамента Индии, членом-корреспондентом школы восточных и африканских исследований Лондонского университета.

Но все это было потом, а в 1929 г., впервые попав в Хорезм как этнограф, С. П. Толстов понял, что отныне он навсегда связан с этой своеобразной областью Средней Азии, «Среднеазиатским Египтом», как он ее назвал[1].

В 1937 г. под руководством С. П. Толстова начала работы Хорезмская экспедиция, исследования которой открыли для науки реальный Хорезм Геродота, Страбона, Бируни, Макдиси, Истахри, Якута и принесли ему, автору и вдохновителю крупнейших открытий на землях древнего Хорезма, мировую славу.

Этот древний оазис в низовьях Амударьи благодаря специфическим климатическим условиям превратился в естественный музей под открытым небом, поражающий воображение каждого попадающего туда впервые. «… Повсюду среди застывших волн барханов, то густыми скоплениями, то одиночными островками лежали бесчисленные развалины замков, крепостей, укрепленных усадеб, целых больших городов. Бинокль, расширяя кругозор, открывал все новые и новые руины, то казавшиеся совсем близкими, так что можно было видеть стены, ворота и башни, то отдаленные, рисующиеся нечеткими силуэтами… Мы были у ворот древнего Хорезма, на пороге пути в неизведанное прошлое»[2].

Таким увидел древний Хорезм С. П. Толстов 40 лет назад, таким, только уже на значительно меньшей площади благодаря интенсивному новому освоению земель древнего орошения, можно увидеть его сейчас. Но хотя подымающиеся среди зелени полей и садов развалины крепостей и замков находятся сейчас на фоне естественного природного ланд-

[43]

шафта, близкого к древнему, они не так впечатляют, как те, что стояли среди песков как «величественный памятник трагической борьбы человека и пустыни»[3]. Попять движущие силы тех процессов, которые в отдельные периоды истории Хорезмского оазиса приводили к торжеству природы над человеком, дать периодизацию истории Хорезма, попытаться ответить на вопрос об общественном строе древних хорезмийцев — вот те задачи, которые поставила перед собой Хорезмская экспедиция в начале своего пути.

Первые итоги четырех довоенных лет были подведены С. П. Толстовым в книге «Древний Хорезм», написанной ярко и увлеченно, с присущими ему широтой взглядов, свежестью мысли и удивительной научной интуицией. Достаточно сказать, что в итоге четырех лет работы, подчас на скудном, по нынешним меркам, археологическом материале, но с использованием всех остальных видов исторических источников была дана периодизация истории Хорезма от эпохи неолита до средневековья. Именно тогда были открыты кельтеминарская, тазабагъябская и амирабадская культуры, легшие в основу периодизации первобытной истории населения Хорезмского оазиса и с некоторыми коррективами продолжающие оставаться основой этой периодизации и теперь. Именно в этой книге первостепенное внимание было уделено истории хорезмийской ирригации — основе основ хозяйства и жизни населения не только Хорезма, но и Средней Азии в целом.

Изучение и картографирование античной, раннесредневековой и средневековой ирригационной сети, следы которой в виде крупных магистральных каналов и арычной сети сохранились до наших дней, позволили С. П. Толстову уже тогда сделать ряд важных выводов. К их числу относится заключение о том, что развитие ирригационного земледелия в Хорезмском оазисе в значительной мере способствовало превращению Хорезма в античное время в государственное образование с централизованной властью. Изучение ирригационной сети позволило С. П. Толстову ответить на вопрос о причинах запустения Хорезмского оазиса в тот или иной исторический период, опровергнуть тезис о необратимом усыхании земель древнего орошения Средней Азии. Оказалось, что историческая динамика оросительных систем определяется прежде всего социальными факторами, а не природными, что упадок искусственного орошения и запустение цветущих оазисов обусловлены социальными и политическими причинами — опустошительными войнами, ростом феодальной раздробленности, феодальными усобицами. И именно переживаемый обществом кризис способствовал временному торжеству природных факторов, запустению культурных земель, наступлению пустыни. Это направление исследований Хорезмской экспедиции, задуманное и начатое С. П. Толстовым еще до войны, было впоследствии на совещаниях по археологии и этнографии Средней Азии признано одним из важнейших[4].

В книге «Древний Хорезм» С. П. Толстовым были собраны и систематизированы данные, послужившие основой для тезиса о господстве рабовладельческого уклада в Средней Азии в домусульманское время. Следует сказать, что помимо указанных в книге затронут огромный круг вопросов по истории Хорезма и Средней Азии в целом. В экскурсах книги, каждый из которых является самостоятельным исследованием, рассмотрены вопросы о пережитках родовой организации в древней и средневековой Средней Азии, истории хорезмийского вооружения, падения греко-бактрийского царства, классовой борьбы в Согдиане в VI в. н. э. и др. Самостоятельное значение имеет в этом труде анализ явлений религиозной идеологии. Он вылился во всестороннее и глубокое исследо-

[44]

вание эволюции средне- и переднеазиатских религий и религиозных течений, начиная с наиболее ранних ее стадий, связанных с дуальной организацией и тотемизмом. Сейчас, через 30 лет, можно сказать, что «Древний Хорезм» выдержал испытание временем, а некоторые спорные его страницы тоже можно отнести к заслуге автора, ибо они по-прежнему будят мысль и свидетельствуют о том непрестанном творческом поиске, который отличал С. П. Толстова-исследователя.

Послевоенные работы Хорезмской экспедиции по инициативе и под руководством С. П. Толстова приобрели большой размах и развернулись на новой методической основе. Хорезмская экспедиция стала одной из самых крупных и наиболее современно технически оснащенных археологических экспедиций нашей страны.

Будучи убежденным сторонником комплексных методов исследований, С. П. Толстов реорганизует экспедицию в комплексную археолого-этнографическую. Это было продиктовано, с одной стороны, стремлением использовать этнографические исследования для наиболее полного воссоздания этнической истории и истории культуры тех народов, которые населяют сейчас Хорезмский оазис, с другой желанием поставить результаты научных изысканий экспедиции на службу социалистическому строительству. Участие в работах экспедиции, помимо археологов и этнографов, географов, геоморфологов, почвоведов, антропологов значительно расширило рамки исследований и углубило их. С. П. Толстовым впервые в мировой археологической практике в специальных целях и в широком масштабе были применены аэрометоды: визуальная авиаразведка, перспективная и плановая аэрофотосъемка, аэрофотограмметрия, археологические авиадесанты для изучения затерянных в песках памятников (так, например, была первоначально обследована Кой-Крылган-кала), дешифрирование на местности на больших площадях данных аэрофотосъемки. С. П. Толстов, с его большим научным, педагогическим и организаторским талантом и самоотверженной преданностью науке, сумел объединить вокруг себя большое число археологов и этнографов, подготовив из них квалифицированных специалистов по разным разделам археологической и этнографической науки, обеспечив, таким образом, возможность ведения работ в широких тематических и хронологических рамках.

После всех этих преобразований расширился не только и не столько круг проблем, стоявших перед Хорезмской экспедицией, сколько увеличилось число возможных аспектов их решения. Перед экспедицией стояла задача изучения общественного строя населения земледельческих оазисов Средней Азии, истории хорезмийской ирригации, но теперь они решаются по-новому, на основе значительного расширения территории и объема исследований, с помощью комплексных методов. В научных планах экспедиции большое место занимает теперь проблема истории кочевников и полукочевников, их взаимоотношений с населением оазисов, их исторической роли в экономической и культурной жизни страны. Очень важный аспект, являющийся сквозным для всех исследуемых эпох, — этногенетический.

На новой методологической основе и с привлечением широкого круга специалистов были осуществлены комплексные археолого-географические исследования древних русел Амударьи и Сырдарьи, значение которых трудно переоценить[5]. Они продолжаются и поныне и имеют большое научное и практическое значение. В условиях аридной зоны существование человека зависело в первую очередь и главным образом от источников воды, а потому расселение людей в этих условиях зависело от степени обводненности той или иной территории. Таким образом, изучение древней гидрографической сети и расположенных в зоне се действия

[45]

исторических памятников позволило воссоздать историю древнего населения Южного Приаралья от эпохи неолита до позднего средневековья. Обилие неолитических стоянок на берегах Узбоя, южных заливов Сарыкамыша на южном берегу Присарыкамышской дельты и в Южной Акчадарьинской дельте — прямые свидетельства обводнения этих территории. Основной сток вод Амударьи шел по Узбою в Каспий. В то же время была обводнена и заболочена вследствие отсутствия стока в Арал Южная Акчадарьинская дельта. Там, наряду с раскопанной С. П. Толстовым неолитической стоянкой Джанбас – 4, ставшей своеобразным эталоном для северного степного неолита Средней Азии[6], были обнаружены сотни стоянок этого и более позднего времени[7]. В последние годы в непосредственной близости от стоянки Джанбас-4 была открыта неразвеянная неолитическая стоянка, названная «стоянка Толстова» (Джанбас-31). Раскопками выявлены остатки сгоревшего наземного жилища, подобного дому на стоянке Джанбас-4, имеющего каркасно-столбовую конструкцию и кроплю покрытую связками камыша и древесной корой. Культурный слой содержит кремневый и костяной инвентарь, керамику (в том числе ладьевидные сосуды), позволяющие относить эту стоянку к числу ранних кельтеминарских памятников. По-видимому, после завершения раскопок и анализа полученных материалов этот памятник сможет послужить отправным моментом при датировке большого круга неолитических памятников Средней Азии. Сейчас в низовьях Амударьи памятников старше IV тысячелетия до н. э. не обнаружено. В то же время исследованиями экспедиции во Внутренних Кызылкумах, на древних северных протоках Зеравшана и в районах бессточных впадин, выявлено множество стоянок, причем некоторые из них датируются VI тысячелетием до н. э. Стоянки IV-III тысячелетий до н. э. в низовьях Амударьи, Зеравшана и во Внутренних Кызылкумах (Лявляканские озера), судя по сходству кремневого инвентаря и керамики, входили в единую кельтеминарскую этнокультурную общность[8].

В начале II тысячелетия до н. э. направление стока вод Амударьи меняется — река поворачивает в Арал. Присарыкамышская дельта и Узбой начинают усыхать, зато Акчадарьинская сильно обводняется и лишь в середине II тысячелетия до н. э. фиксируются следы интенсивного освоения этой дельты человеком, связанного с процессом ее постепенного дренирования. На территории Акчадарьинской дельты расселяются тазабагъябские племена, культура которых в середине II тысячелетия до н.э. сформировалась в результате смешения культуры пришлого срубно-андроновского населения из степей Южного Приуралья с местной, суярганской. Большим событием явилось открытие экспедицией «заповедника» тазабагъябских поселений с сохранившимися остатками жилищ — полуземлянок в Южной Акчадарьинской дельте[9] и могильника этой культуры.[10] Еще большее значение имеет открытие в районе этих поселений следов древней ирригационной сети, питавшейся водами затухающих дельтовых протоков, и полей.[11]

Эти системы датируются серединой — второй половиной II тысячелетия до н. э. и являются древнейшими для северных районов Средней

[46]

Азии. Высокий уровень их развития заставляет думать, что переход к производящему хозяйству произошел в Хорезмском оазисе значительно раньше. Весь облик материальной культуры древних тазабагъябцев включает их в ареал культур степной бронзы Евразии, однако развитие орошаемого земледелия на плодородных аллювиальных почвах дельты все же выделяет их из среды этих племен. По типу хозяйства – это земледельцы-скотоводы, а не преимущественно скотоводы, как срубные и андроновские племена. С другой стороны, развитие орошаемого земледелия свидетельство прямого воздействия южных земледельческих цивилизации на их северную периферию, проявляющееся не только в культурных заимствованиях, но и в проникновении отдельных групп населения. Эти южные импульсы фиксировались и для более раннего времени, сейчас они проявляются, в частности, и в появлении импортных вещей (керамика типа Намазга VI, литейная форма для отливки булавки с волютами). Таким образом, Южное Приаралье оказывается втянутым и в сферу северных (срубно-андроновских), и южных связей, являясь в то же время в этот период, и особенно позднее, посредником в передаче элементов южной культуры на север. Местный, суярганский, компонент здесь довольно явственно проявляется в культуре поздней бронзы — амирабадской (X—VIII вв. до н. э.)[12], также не свободной от южных влияний. Поразительным феноменом непосредственно документирующим проникновение элементов южной земледельческой культуры на север, является некрополь того же времени — Северный Тагискен, открытый Хорезмской экспедицией в низовьях Сырдарьи[13]. Сырцовая архитектура его мавзолеев, гончарная посуда при множестве постандроновских признаков в погребальном инвентаре и наличии в нем амирабадской посуды, своеобразная планировка этих сооружений, сочетающая местную традицию эпохи бронзы с привнесенной с юга, — все эти факторы не позволяют решать вопрос о происхождении этого памятника однозначно и рассматривать его, при безусловном наличии черт сходства, как вариант дындыбай-бегазинской культуры Центрального Казахстана. До той поры, пока не будут обнаружены поселения тех, кто хоронил своих покойников в мавзолеях Северного Тагискена, вопрос о культурной принадлежности этого памятника в значительной мере остается открытым.

Установленная работами последних лет возможность обводнения системы русел южнее современной Сырдарьи — Ескидарьялык (Пра-Кувандарья) с эпохи неолита открывает перспективу исследований в этом направлении. На рубеже нашей эры в бассейне Ескидарьялыка расцветает Джетыасарский оазис, памятники которого дают керамику, напоминающую тагискенскую[14]. Находка в культурных отложениях городища Джеты-асар 2, раскопки которого еще не доведены до материка, двудырчатого рогового псалия, датирующегося не позднее V-IV вв. до н.э., с одной стороны, заставляет вспомнить гипотетически предложенную С. П. Толстовым нижнюю дату джетыасарских комплексов — вторая половина I тысячелетия до н. э.[15], с другой — позволяет надеяться, что нижний слой Джеты-асар 2 может дать тагискенский комплекс эпохи поздней бронзы. Одним из доводов в пользу такой возможности служит и вероятная обводненность Ескидарьялыка в эпоху первобытности, ибо тагискенские поселения, так же как и все поселения эпохи бронзы низовий Амударьи и Сырдарьи, несомненно должны были быть привязаны к воде.

[47]

Исследование сырдарьинских русел сочеталось с изучением истории племен, населявших степи к востоку и северо-востоку от Хорезмского оазиса, в нижнем течении Сырдарьи. Эти работы велись в плане решения одной из крупных исторических проблем, поставленных С. П. Толстовым, – истории кочевых и полукочевых племен, территория которых граничила с земледельческими оазисами, истории контактов между населением оазисов и их кочевой периферии. С. П. Толстов всегда подчеркивал экономическую основу и связанную с этим необходимость таких контактов для древнего населения. Сейчас они фиксируются для оседлоземледельческого населения оазисов и подвижного полукочевого населения прилегающей пустыни уже в эпоху поздней бронзы, в конце II тысячелетия до н. э. (низовья Амударьи, Мургаб). В низовьях Сырдарьи была открыта обширная территория расселения сакских племен, существование которых было связано с периодом обводнения одного из молодых сырдарьинских русел — Жанадарьи[16]. Погребальные памятники саков низовьев Сырдарьи, среди которых есть ранние, датируемые VII-VI вв. до н. э. (Южный Тагискен, Уйгарак), их укрепленные оседлые поселения (IV-II вв. до н. э.), наличие ирригационного земледелия наряду с развитым скотоводством, значительное развитие ремесел показали, что перед нами отнюдь не кочевники, как принято было считать, а народ, принадлежавший к хозяйственно-культурному типу полуоседлых скотоводов-земледельцев. Эта специфика исторического развития приаральских саков связана не только с особенностями развития хозяйства на дельтовых аллювиальных равнинах, но и с весьма ощутимым воздействием хозяйства и культуры Хорезмского оазиса.

Очень важный цикл работ, проведенный тоже в свете проблемы взаимодействия земледельческого населения оазиса и скотоводов его пустынной периферии, был осуществлен в последние годы в Присарыкамышской дельте Амударьи. Здесь была открыта новая куюсайская культура, представленная поселениями и могильниками, датирующаяся VII-IV вв. до н. э.[17]. Поселение Куюсай-2, расположенное на одном из дельтовых протоков в южной части дельты, и курганы на близлежащей возвышенности Тумек-Кичиджик демонстрируют ранний этап развития культуры. Ее своеобразие заключается в том, что на раннем этапе в ней отчетливо прослеживаются два компонента: южный, представленный импортной гончарной посудой из юго-западных и южных районов Средней Азии, и северный, сакский в широком смысле этого слова, по-видимому, местный. Не исключено, что южная струя в куюсайской культуре своим происхождением обязана не культурным влияниям, а прямой инфильтрации отдельных групп населения. Степная струя в культуре куюсайцев проявляется не только в отдельных типах лепной посуды, но и в деталях погребального обряда. Это захоронения в грунтовых ямах, вытянутых широтно, под курганами, причем ямы обычно перекрыты настилом из камыша, нередко покрывающим и древнюю дневную поверхность вокруг ямы. Это, равно как и наличие погребений в постройках типа шалаша на древнем горизонте, заставляет нас вспомнить сакский погребальный ритуал. Взаимопроникновение этих двух начал, видимо, и проявилось в наличии наземных жилищ каркасной конструкции и землянок на поселении Куюсай-2, в культурном слое которых содержится местная леп-

[48]

ная и южная гончарная керамика, в отсутствии в погребениях оружия, столь характерного для степных культур сакского круга, наконец, в скотоводческом полуоседлом типе хозяйства куюсайцев.

Взаимопроникновение культур оазиса и степи отчетливо проявляется и позднее, в V-IV вв. до н. э. Исследования памятников куюсайской культуры поднимают большой круг проблем, среди которых вопросы ее происхождения и судеб, этнической принадлежности ее носителей, в том числе этнической принадлежности участвовавшего в ее формировании южного компонента, связь многообразия форм погребального обряда с социальным положением погребенных или с принадлежностью их к разным этническим группам и ряд других — все они находятся в стадии разработки.

Процесс исторического развития оседлого населения низовий Амударьи был по сравнению с южными районами Средней Азии замедленным. Однако и здесь к середине I тысячелетия до н. э. происходит переход к системе классовых отношений, зарождается государственность. Экономической основой этого процесса явился расцвет ирригационного земледелия, в свою очередь связанный с совершенствованием техники сооружения крупных магистральных каналов, забиравших воду непосредственно из Амударьи в связи с отмиранием древних дельтовых протоков. Среди сохранившихся памятников этого времени — городище Кюзели-гыр на территории Присарыкамышской дельты, исследования которого на протяжении ряда лет вел С. П. Толстов[18] и которые теперь экспедиция продолжила[19].

Сейчас датировка этого памятника VI-V вв. до н. э., устанавливаемая по найденным в слое трехлопастным и трехгранным наконечникам стрел с выступающей или скрытой втулкой, представляется несомненной. При этом не исключено и наличие более раннего периода в его жизни, так как основные полы в ряде жилищ перекрывают более ранние ямы. Удалось установить, что внутренняя площадь городища была застроена отдельными жилыми массивами. Городище было окружено мощными оборонительными стенами (с внутристенным коридором) с выступающими полукруглыми башнями с бойницами. Существование здесь развитого ремесленного керамического производства, характер застройки и особенности фортификации позволяют предполагать, что перед нами наиболее ранний из хорезмийских городов, относящийся, по-видимому, к периоду сложения государственности в Хорезме. Возможным подтверждением этого являются начатые раскопками развалины здания, поднятого на кирпичный цоколь, имеющего 1,5-метровую толщину стен с остатками «пилястров», которое в предварительной форме может быть трактовано как дворцовое. Тогда перед нами цитадель, замок правителя, т.е. недостающее звено, которое вкупе с перечисленными фактами может свидетельствовать о наступлении нового периода в истории Хорезма, ознаменовавшегося становлением системы классовых отношений.

В IV в. до н. э. — I в. н. э. Хорезм предстает перед нами как сложившееся государство. К IV-II вв. до н. э. относится система городков-крепостей с мощными оборонительными стенами и сложными предвратными лабиринтами, замыкающих сельскую округу. Они являлись торговыми, ремесленными и культовыми центрами. Такими городками были обследованные С. П. Толстовым Джанбас-Кала и Базар-Кала[20]. На древнем караванном пути, шедшем из Хорезма на юг по левому берегу Амударьи были расположены и другие античные поселения, открытые в основании средневековых городов — Хазарасп, Садвар,

[49]

Джигербент, город Капарас и культовый центр Елхарас — все они исследованы Хорезмской экспедицией во время охранных археологических работ в зоне затопления Тюямуюнского гидроузла[21].

Исследование античных памятников на территории Южного Приаралья — городищ, укреплений, дворцовых и храмовых комплексов, сельских поселений — дало огромный материал по хозяйственной и политической истории, истории общественной организации, культуры, религии Хорезмского государства в VI-V вв. до н. э. — III-IV вв. н. э. Раскопки С. П. Толстовым храма-мавзолея Кой-Крылган-Кала (IV в. до н. э. — IV в. н. э.), связанного с астральным культом, дали интереснейший материал по истории архитектуры, искусства и религии Хорезма этого времени[22]. Мировую известность благодаря работам Хорезмской экспедиции под руководством С. П. Толстова приобрели памятники хорезмийского искусства первых веков нашей эры, открытые при раскопках дворца Топрак-Кала[23].

Комплекс Топрак-Кала — городище, дворец, Северный комплекс, на протяжении 30 лет, с перерывами, является объектом исследований. Раскопки 1946-1950 гг. открыли во дворце Топрак-Калы удивительные по цветовой гамме и разнообразию сюжетов стенные росписи парадных залов дворца, глиняную полнообъемную и барельефную скульптуру, украшавшую эти залы и тематически зависевшую от назначения каждого из них. В те годы, после открытия Айртамского фриза, это были первые образцы великолепного искусства эпохи Кушанов. Но и сейчас, после раскопок ряда других замечательных памятников этого времени, таких, как Халчаян и Дальверзин, Топрак-Кала остается уникальным ансамблем, углубленная работа над которым открывает все новые его стороны, чрезвычайно важные для характеристики культуры Хорезма и всей Средней Азии первых веков н. э. Дополнительные исследования во дворце, проведенные в последние годы[24], подтвердили, что он был возведен на цоколе высотой 14,5 м. Наружные стены имели высоту около 7 м, их фасад был обработан системой ниш и пилястров и окрашен в белый цвет. Были найдены алебастровые формы для изготовления барельефов. Вход во дворец вел с востока по лестницам, охватывавшим массив выносной входной башни. Первый этаж содержал более 100 помещений. Просторные и высокие парадные залы и святилища были окружены сравнительно небольшими помещениями, расположенными в два этажа. Нижние комнаты были перекрыты сводами. Центром дворца являлся тронный зал (300 м²), состоявший из парадного двора и айвана, часть которого была отделена трехарочным порталом. Трон царя мог стоять под центральной аркой или в нише позади нее. Вокруг тронного зала группировались парадные залы и святилища. Так, зал «танцующих масок» был святилищем, посвященным культу богини плодородия Наны-Анахиты и двух ее спутников, «зал царей» был святилищем династического культа и т. д. Искусство дворца Топрак-Кала сохранило следы месопотамских традиций (в архитектуре и некоторых барельефных композициях), отражая также приемы эллинистического искусства, часто выступающие в переработанном кушанской культурой виде. По предположению Ю. А. Рапопорта, дворец Топрак-Кала не был жилым, а предназначался для приемов, церемоний и религиозных обрядов, связанных с различными сторонами царского культа.

[50]

Дворец стоял в северо-западном углу городища Топрак-Кала (500х350 м), вход в город был в южной стене. Центральная меридиональная улица делила его на две половины, каждая из которых делилась сеткой улиц на кварталы (их всего 10). Город[25] имел мощную оборонительную стену, первоначально с двухэтажным внутренним коридором и стреловидными бойницами, впоследствии коридор стал одноэтажным, а бойницы плоскоперекрытыми, щелевидными. Раскопкам были подвергнуты два квартала, один из них — жилой, другой оказался храмовым. Четыре строительных горизонта, выявленные на городище, охватывают период от II-III до V — начала VI в., причем функциональное назначение кварталов остается на протяжении длительного времени неизменным. Толща культурных напластований в жилом квартале достигает 3,5 м. Нижний, I горизонт, соответствующий времени существования дворца, вскрытый на отдельных участках, хранит следы разрушений и пожара. Наиболее полно исследован II горизонт, где открыт большой многокомнатный комплекс с жилыми комнатами, хозяйственными хранилищами и двумя большими залами с плоской кровлей, опиравшейся на две деревянные колонны, поставленные на кирпичные подставки. Этот комплекс от остальных, входящих в квартал, отделен стеной. Можно полагать, что квартал состоял из трех-четырех домохозяйств подобного типа. Анализ топраккалинских документов, прочтенных С. П. Толстовым и В. А. Лившицем, позволил предположить, что основой каждого домохозяйства был крупный родственный коллектив — большая семья[26]. Следует подчеркнуть, что топраккалинский хозяйственный архив дал новые доводы в пользу выдвинутой С. П. Толстовым еще в «Древнем Хорезме» гипотезы о рабовладельческой структуре хорезмского общества эпохи античности. В результате раскопок жилого квартала появилось много нового для освещения социальной и культурной истории древнего города эпохи поздней античности — раннего средневековья, эпохи, столь важной для истории Средней Азии в целом. Раскопки в храмовом квартале, открытие которого имеет принципиально важное значение для понимания истории города, выявили три разновременных здания, возведенные по одной, традиционной, планировочной схеме. Одно из них состояло из трех обширных сводчатых помещений: в крайнем, западном, в середине западной стены была ниша, а в середине южной — очаг-алтарик. Более позднее храмовое здание, возведенное на развалинах описанного выше, было построено не раньше V в. н. э. и посвящено культу барана, бараньих рогов, пронизывавшему верования Хорезма с древнейших времен на протяжении столетий. В его центральном помещении были найдены рога архара, орнаментированные бронзовыми пластинками со следами позолоты. В числе окружающих предметов — стеклянные бусины, обломки стеклянных сосудов, бронзовые украшения, костяная булавка с навершием в виде человеческой головки. Здесь же найдены фрагменты человеческой фигуры из алебастра, покрытой золотой фольгой или росписью, и др.

В VII-VIII вв. город лежал уже в развалинах и большая часть его площади превратилась в оссуарный некрополь. Обряд оссуарных захоронений, связанный с господством зороастризма в Хорезме, фиксируется еще в V-IV вв. до н. э. и продолжает сохраняться вплоть до арабского завоевания[27]. Об устойчивом сохранении в Хорезме традиций зороастризма и в мусульманское время свидетельствует находка святилища с антропоморфным очагом на цитадели средневекового городища

[51]

Джигербент[28]. Раскопки Хорезмской экспедицией этого памятника и городищ Садвара и Хазараспа, датирующихся IX-XI вв. н э., серии средневековых караван-сараев этого и более позднего времени, расположенных, как и города, вдоль оживленных торговых путей, связывавших Хорезм с Мервом, Бухарой и более южными областями, дали новые материалы для проблемы генезиса средневекового города, позволили увязать археологические материалы с данными письменных источников и восстановить отдельные стороны экономической и политической жизни средневекового Хорезма. Немаловажно и то, что получены данные о культуре населения Хорезма IX-XI вв., которая для территории Средней Азии в целом была известна главным образом лишь по материалам Афрасиаба[29].

Комплексное археолого-этнографическое направление исследований Хорезмской экспедиции, задуманное и осуществленное С. П. Толстовым, открыло, с одной стороны, для этнографов большие возможности ретроспективных исследований проблем этногенеза, типов хозяйства, истории общественного строя, материальной, духовной культуры, семейного быта современных народов Средней Азии; с другой стороны, перед археологами возникла возможность исторических реконструкций и исследования эволюции форм общественной организации и семьи в Хорезме[30], древних традиций национальной архитектуры[31], анализа древних верований с привлечением материалов по современным пережиткам доисламских верований[32], изучения древнейших истоков музыкальной культуры Хорезма[33].

Комплексное археолого-геоморфологическое направление работ Хорезмской экспедиции, возможности практического использования результатов которого С. П. Толстов предвидел с самого начала, дали возможность ее коллективу принять посильное участие в работах, связанных с решением народнохозяйственных проблем. Так, в связи с проектом переброса части стока сибирских рек в Аральское море по заданию «Союз-водопроекта» была подготовлена археолого-геоморфологическая карта низовий Сырдарьи и Амударьи с нанесенными на ней ареалами земель древнего орошения, древней ирригационной сетью и историческими памятниками. Геоморфологические и археологические ее характеристики должны помочь оптимально использовать для нужд земледелия и животноводства земли в зоне действия будущего канала[34]. Карта-схема древних ирригационных систем Хорезма, создание которой было задумано и осуществлено С. П. Толстовым[35], уже давно используется местными ирригаторами при освоении новых территорий:  нередко вместо того чтобы рыть новые, они расчищают древние каналы и пускают по ним воду. Сейчас в связи с новым освоением земель древнего орошения Каракалпакии перед Хорезмской экспедицией встают серьезные задачи. Большой опыт работ в этом направлении, являющийся прямым результатом научного предвидения и удивительного чувства нового, которые были присущи С. П. Толстову, позволяет надеяться, что с данными задачами экспедиция справится.

[52]

M. A. Itina

LES PROBLEMES DE L”ARCHEOLOGIE DU KHORESME ET LE 40eme ANNIVERSAIRE DE LA MISSION DU KHORESME

Resume

Les bases sur lesquelles reposent les succès actuels de 1″archéologie d’Asie Centrale ont été posées antérieurement, vers le milieu des annees 30, lorsque furent organisées les premières expéditions archéologiques, dont la tâche était de découvrir de nouvelles sources de documentation pour établir I”histoire des peuples d”Asie Centrale, I”histoire de leur culture multinational aux racines plongeant dans la plus haute antiquité. En 1937, Serge Pavlovitch Tolstov fut l”organisateur d”une mission archeologique au Khorèsme, appelee plus tard «Mission complexe archéologo-ethnographique du Khorèsme», dont la tâche, telle qu”elle a été formulée dans son principe par S. P. Tolstov au début de ses travaux, a été mise au point, approfondie et élargie au cours des quarante années d”activite de la mission par S. Tolstov lui-même et ses élèves. Parmi les plus importants problèmes historiques que devait resoudre la mission, et qui avaient été formulés par S. Tolstov, se trouvaient la structure sociale des oasis agricoles d”Asie Centrale; I”histoire des anciens lits de 1″Amou-Daria et du Syr-Daria, leur formation et leur peuplement par 1″homme, et, s”y rattachant, I”histoire de l”irrigation du Khorèsme; I”histoire des tribus nomades et semi-nomades, leurs rapports avec la population des oasis, leur rôle historique dans la vie économique et culturelle du pays. Le talent de S. P. Tolstov, — tout à la fois savant, organisateur, pédagogue, — a permis de grouper dans la mission du Khorèsme un grand nombre de spécialistes appartenant à diverses branches des sciences archéologique et ethnographique, et la méthode complexe de recherche qu”ils ont élaborée à donne à cette mission la possibilité de contribuer à la solution des problemes lies a la pratique agricole des populations de cette région.