Толстов С.П. По следам древнехорезмийской цивилизации. Ч. II. Заключение

[317]

Наше путешествие закончено. Надо оглянуться на пройденный путь. И первое, на что нельзя не обратить внимания, это неполнота наших сведений. «Летопись мертвых городов» древнего и средневекового Хорезма еще пестрит пробелами, полна нерасшифрованных страниц. Но, пусть несовершенная, она все же существует, и мы ее прочли.

Вещи еще раз сказали свое слово там, где молчат письмена.

Три большие эпохи истории Хорезма прошли перед нами, в том числе две, о которые: десять лет назад не было известно ничего или почти ничего. Историческая картина третьей, хотя и достаточно щедро освещенная письменными памятниками, обогатилась новыми деталями, позволяющими углубиться в смысл событий, глубже понять сокровенные тайны внутренних процессов развития общества, скрывающихся за калейдоскопом дат и имен, мелькающих на страницах хроник, и за казуистической терминологией юридических документов.

Мы видим теперь, что Хорезмская империя XII-XIII вв., разрушенная монгольскими варварами, — не эфемерный продукт случайных политических комбинаций, не «колосс на глиняных ногах», каким склонны были рисовать ее историки. Правда, она не устояла против монгольского нашествия. Но против него не устояли и десятки других, больших и малых государств, в числе их – Великая Русь и могущественная держава Закавказья, Грузия наследников Тамары.

Судьба Хорезма во многом перекликается с их судьбой. В XII в., как в Хорезме под эгидой Ургенча, так на Руси под эгидой Владимира и в Грузии под эгидой Тбилиси, идет процесс экономического подъема, расцвета городов, изживания феодальной раздробленности, консолидации феодальной монархии, успешной нейтрализации кочевых племен на границах и втягивания их в орбиту политического воздействия передовой государ-

[318]

ственности. И там и тут этот процесс обрывает страшная монгольская катастрофа, несущая с собой не только военные разрушения, не только господство варварского военно-рабовладельческого государства, как страшный спрут высасывающего жизненные соки из покоренных передовых стран. Она знаменует возвращение к успешно преодолевавшейся незадолго перед тем феодальной раздробленности, усиление позиций обузданной было феодальной знати, находящей в завоевателях опору против своего собственного народа и использующей мощь чужеземцев для осуществления своих узко эгоистических целей, возрождение наиболее жестоких и реакционных, полурабских форм феодальной эксплоатаций народа.

О том, что подъем Хорезмийской империи был не случаен, что он соответствовал прогрессивным тенденциям исторического развития народов Средней Азии, свидетельствует дальнейший ход истории. Два поднимающихся в XIV в. мощных феодальных объединения, возглавленных династиями монгольского происхождения, — Золотая Орда и империя Тимура, в известной мере развивают и продолжают как в политической, так и в культурной области тенденции империи хорезмшахов,  И Узбек, наиболее блестящий правитель Джучиева улуса, и Тимур могут быть названы наследниками хорезмшахов.

Варвары-монголы не были в состоянии создать устойчивое политическое объединение на огромной территории их завоеваний. «Монгольская империя» распалась на фактически независимые улусы уже при внуках Чингиса. И сами эти улусы проявили известную устойчивость лишь в той мере, в какой потомкам завоевателей удалось использовать уже сложившиеся связи, экономические и политические. Монголы выступают всюду в качестве паразитического нароста на теле местных политических объединений, традиции которых восходят к домонгольскому времени. Юаньская империя использовала связи средневекового Китая, хулагидская — Ирана.

Империя Узбека возрождает в расширенном виде государство первых мамунидов и их предшественников — афригидов VIII в. То, что обычно фигурирует в литературе под именем «Золотоордынская культура», а именно великолепные произведения ремесленников обоих Сараев и других городов Поволжья XIV в., на деле, как показали исследования Якубовского, подтверждаемые нашими материалами, — лишь провинциальный вариант культуры средневекового Ургенча.

Основное, стабильное ядро империи Тимура территориально почти в точности совпадает с империей хорезмшаха Мухаммеда. Ее сложение – прямое продолжение процесса, прерванного в 1218 г. монгольским нашествием. За единой Тимура стоят

[319]

те же социальные силы, что и за спиной Мухаммеда; ему приходится сталкиваться в новых формах с теми же социальными противоречиями, что и его хорезмийскому предшественнику. Как ургенчец Мухаммед, так и шахрисябзец Тимур переносят свою столицу в Самарканд. Совсем не случайно именно хорезмийские художественные традиции получают дальнейшее развитие и достигают полного расцвета в великолепных памятниках тимуридского зодчества.

Но в обоих империях-наследницах, — в этом одно из роковых последствий монгольского нашествия, во много раз усилившего политическое влияние степной феодально-племенной знати, носительницы наиболее отсталых форм хозяйственных и политических отношений, — противоречие между главными фракциями правящего класса достигает еще большей остроты, чем во времена Мухаммеда, причем с явными преимуществами в пользу тех тенденций, носительницей которых являлась антагонистка Мухаммеда — Туркан-хатун.

Только железная диктатура Тимура обуздала на некоторое время эти разрушительные тенденции, сказавшиеся с полной силой после смерти завоевателя, когда развернулась многовековая мрачная эпопея феодальных усобиц, экономического застоя, культурной реакции, из которой народы Средней Азии вывела только Великая Октябрьская социалистическая революция и братская помощь русского народа, раньше сумевшего преодолеть роковые последствия событий XIII в.

В государстве тимуридов находит свое развитие и завершение тот процесс, который, уходя своими корнями в глубокую древность, с особой силой проявляется в государстве хорезм-шахов, — процесс консолидации узбекской народности, основного ядра будущей узбекской нации.

Именно в Хорезме раньше всего сказываются результаты того взаимопроникновения тюркских и индоевропейских элементов, которое лежит в основе узбекского этногенеза. Мы видим, что, по свидетельству Плано-Карпини, уже в XIII в. тюркская речь становится доминирующей среди хорезмийцев. И в то время, как для Бухары и Коканда вплоть до XIX и даже XX в. характерно сохранение персидского языка в качестве языка канцелярий и преобладающего языка литературы, — в Хорезме уже в XVII в. этот язык почти полностью сходит со сцены.

Бросая взгляд назад, мы видим, что не случайной была роль Хорезма как основного ядра первой феодальной монархии Средней Азии. За спиной «великих хорезмшахов» стояла экономическая сила Хорезма как мощного аграрного и ремесленного центра, сильного своими многовековыми хозяйственными связями с тюркской степью и восточноевропейскими странами.

[320]

За спиной хорезмшахов была тысячелетняя история одного из выдающихся центров античной цивилизации, многократно в своей истории становившегося ядром обширных рабовладельческих империй. Так было накануне образования государства ахеменидов, так было в эпоху, последовавшую за македонским завоеванием.

Уже на заре средневековья Хорезм начинает вновь играть выдающуюся роль в событиях мировой истории. Мы видим Хорезм в VIII в. у колыбели Хазарской державы, когда отголоски событий внутренней истории Хорезма докатываются даже до далекой Венгрии, где отдаленные потомки хорезмийских беглецов оспаривают право на трон. Он же появляется у ее смертного одра как сильный претендент на хазарское наследство в Поволжье, распространяя свое политическое влияние на булгар и претендуя на гегемонию даже над Русью Владимира.

Мы могли видеть в ходе нашего путешествия, насколько многообразны и тесны узы, связывающие Хорезм и в первобытности, и в античности, и в средневековье со странами Севера — Сибирью и особенно Восточной Европой. Стараясь итти по пути, намеченному в этом вопросе В. В. Бартольдом и А. Ю. Якубовским, мы на нашем материале постарались показать, какие богатые возможности открывает отказ от традиционного разрыва между рассмотрением исторических судеб народов Средней Азии и народов европейской части нашей страны, в том числе и русского народа. Восходя к неолиту и бронзовому веку, эти связи выступают в темные времена формирования основных этнических комплексов Азии и Европы. Хетто-хурритская, фракийская, тохарская, скифо-сарматская проблемы одинаково стоят у источников среднеазиатского и восточноевропейского этногенеза.

Эти связи с особой силой проявляются между IV в. до н. э. и I в. н. э., когда без учета роли Кангхи – Хорезма нельзя научно истолковать события истории северного Причерноморья, связанные с сарматскими и аланскими движениями. В этот период, как мы могли видеть выше, с особой силой сказывается влияние хорезмийской культуры на эти племена, отразившееся, в частности, в истории развития комплекса их вооружения и связанной с ним тактики, сыгравших впоследствии столь значительную роль в мировой военной истории, в истории доныне сохранившихся комплексов народной одежды народов Восточной Европы, многие элементы которых восходят к хорезмийским прототипам.

Связи эти тянутся в последующие столетия, через события истории хорезмийско-хазарских объединений VI11 и X—XI вв. через события огузских движений, одновременно разыгрываю-

[321]

щихся в Восточной Европе и на Среднем Востоке, проявляясь то в славянских колядках у хорезмских христиан ХI в., то в существовании русско-хазаро-аланской колонии в Ургенче XIII в., то в русских сказках о Хвалынском царстве.

Работы нашей экспедиции, как и работы других коллективов советских археологов, показали полную несостоятельность представлений буржуазных историков о безысходной застойности общества древнего Востока. Наши работы показали, насколько необоснованны претензии на то, что лишь Западной Европе присуща античная стадия исторического развития, в то время как Восток обречен тысячелетиями вращаться в заколдованном кругу какого-то доисторического феодализма. История Хорезма раскрывается сейчас перед нами как история перехода от первобытно-общинного строя к античному рабовладельческому, завершающегсся около VIII — VII вв. до н. э., — примерно тогда же, когда складываются античные государства Греции, — созданием могущественного Хорезмийского. государства, ведущего упорную борьбу с ахеменидской Персией, сохраняющего свою независимость в бурные годы македонского завоевания и оказывающего мощное культурное воздействие на племена Восточной Европы — наших отдаленных предков.

Мы видим теперь, что, достигнув своего расцвета в III — IV вв. н. э., античный Хорезм вступает в V-VI вв. в полосу глубокого социального кризиса, связанного с крушением рабовладельческого строя, сопровождаемым острой классовой борьбой и варварскими завоеваниями. Эти события ярко отражены в памятниках: о них говорят сокращение ирригационной сети, упадок городов и ремесел, происходящий в это время, перенос центра тяжести общественной жизни в деревню, усиленные укрепления частных жилищ, разрушенные и сожженные замки и усадьбы, в которых мы обнаружили кое-где вонзившиеся в стены стрелы и пробившие перекрытия огромные камни, брошенные камнеметными машинами.

Мы видим, что в Хорезме, как и в Европе, V-VI века открывают новую эпоху истории, средневеково-феодальную, когда полностью меняется весь уклад жизни, весь характер культуры. Шаг за шагом, переходя от памятника к памятнику, мы наблюдаем, как вслед за глубокой варваризацией раннего средневековья наступает, с X в., новая полоса хозяйственного и культурного подъема. Вновь восстанавливаются каналы, возрождаются города, расцветают ремесла и торговля. В XII в. создаются предпосылки для выхода Хорезма из периода феодальной раздробленности и превращения его в ядро одной из наиболее ранних и могущественных феодальных монархий

[322]

Востока, империи хорезмшахов, принявшей на себя первый удар полчищ Чингис-хана, разделив с Русью высокую заслугу спасения своей кровью европейской цивилизации. Изучая позднейшие памятники, мы видим, какой дорогой ценой оплатил Хорезм свою роль в этих страшных событиях.

Блуждая в мертвой тишине пустыни по запустевшему после нашествия Чингис-хана мертвому оазису Кават-кала, среди песчаных холмов которого стоят почти не тронутые пронесшимися семью веками развалины домов и замков начала XIII в.г невольно переносишься в эту трагическую эпоху, оборвавшую величественный расцвет «хорезмийского ренессанса».

Разрушительные военные экспедиции Тимура, развязанные нашествиями феодальные войны снова и снова обрывают проблески возрождения в отдельных районах Хорезма, падающие на XIV—XVII вв., пока он не превращается к XVIII в. в один из самых захолустных углов и без того отсталой Средней Азии, известный под именем Хивинского ханства.

Наша экспедиция с полной определенностью разрешила много десятилетий занимавший ученых вопрос о причинах запустения обширных, некогда орошенных и заселенных территорий в различных странах Передней и Средней Азии. На материале Хорезма, подтверждаемом результатами экспедиций в другие районы Средней Азии, мы смогли доказать, что не в естественно-исторических причинах (как думали многие) здесь дело. Не «усыхание Средней Азии» и изменение течения рек, не наступление песков и засолонение почвы объясняют это явление. Его причины коренятся в процессах социальной истории. Переход от античного к феодальному строю и сопровождающие его варварские завоевания с последующими феодальными усобицами и нашествием кочевников — вот гениально указанное Марксом и сейчас документально доказанное решение этой проблемы. А то, что разрушено человеком, им же может быть и воссоздано. И ярким свидетельством этого является история Хорезма наших дней.

Великая Октябрьская социалистическая революция вывела народы Хорезма из обусловленного катастрофами XIII — XIV столетий векового феодального застоя и колониального рабства. Новый, социалистический Хорезм, подлинный наследник великих трудовых и культурных достижений своих предков вновь выходит на широкое историческое поприще. Хлопкоробы, бойцы народных строек вышли на небывалую битву с пустыней.

Блестит вода и зеленеют берега канала, созданного методом народной стройки в годы Отечественной войны, протянув-

[323]

шегося вдоль еще несколько лет назад «мертвого» оазиса Беркут-кала, грозные замки которого, заброшенные в VIII в., простояли нетронутыми более 1000 лет. Сейчас у величественных стен мертвых твердынь широко раскинулись поля и постройки колхозов.

Народы Хорезмского оазиса — узбеки, туркмены, каракалпаки, казахи — вступили в период нового, небывалого расцвета, оставляющего далеко позади самые высокие достижения античной и средневековой цивилизации Хорезма.

СОДЕРЖАНИЕ