Введение

 Работа из библиотеки НОО РОИА размещается исключительно в целях ознакомления читателей с особенностями научной критики исторических источников

Допущено

Министерством  высшего  и  среднего

специального  образования  СССР

в  качестве  учебного  пособия

для  студентов  высших учебных  заведений,

обучающихся  по  специальности  «История»

Москва

«Высшая  школа»

1988

[3]

ВВЕДЕНИЕ

Дипломатика — это научная дисциплина, изучающая происхождение, форму и содержание, функционирова­ние, историю воспроизведения текста и архивную судьбу документов правового характера, причем в большей мере таких, где указаны автор и адресат или контра­генты (участники сделки, договора), часто же не только адресат, но и фактический контрагент, не тождествен­ный адресату. В поздней латыни слово diplomatica оз­начало: относящаяся к дипломам. Название дисципли­не дал труд ученого французского монаха Жана Мабильона (в латинско-русской традиции; по-французски — Мабийон) «Шесть книг о вещи дипломатической (или «относящейся к дипломам»)»: «De re diplomatica libri sex» (1681). Прилагательное diplomatica субстантиви­ровалось и превратилось в самостоятельное понятие — существительное женского рода diplomatica — диплома­тика. Свою латинскую форму это слово полностью сох­ранило в итальянском, испанском, португальском язы­ках. В некоторых других языках видоизменилось лишь его окончание: diplomatique (фр.), diplomatics (англ.), diplomatică (рум.). В немецком языке для обозначения дипломатики употребляются термины Urkundenlehre (учение о грамотах), Urkundenforschung (исследование грамот) и Diplomatik. Последний термин вследствие его общеевропейского характера сейчас более принят в немецкой научной литературе. Аналогичная терминоло­гическая двойственность наблюдается в венгерском языке, где наряду с общеевропейским diplomatika упот­ребляется специфическое oklevéltan (учение о дипло­мах). В славянских языках распространены формы, воспроизводящие латинское звучание термина (как, например, русское «дипломатика») или очень близкие к нему.

[4]

Вырастая из практической необходимости различе­ния подлинных и подложных грамот, дипломатика в период средневековья и в начале нового времени уделяла основное внимание королевским и императорским гра­мотам, закреплявшим за феодалами (преимущественно духовными) земли и иммунитет. Объектом изучения в дипломатике стали не только документы, исходившие от лица носителей светской власти, но и грамоты пап­ской канцелярии. В XIX—XX вв. получила развитие также дипломатика частных актов.

В греческом языке слово «диплом» (от «диплоо» — удваиваю) использовалось для определения документов уже в I—II вв. н. э. [например, Плутархом (40—120 гг. н. э.)]. Вероятно, это словоупотребление связано с вли­янием латыни, где термин diploma (мн. ч. diplomata) укоренился в I в. до н. э. и означал не что иное, как разного рода документы. Цицерон (106—43 гг. до н. э.) называет дипломом 1) официальное рекомендательное письмо, дававшееся тем, кто отправлялся в провинцию с поручением от центральной власти; 2) грамоту о по­миловании. Сенека (55 г. до н. э.— 39 г. н. э.), Тацит (ок. 55—120 гг. н. э.) и Плиний Младший (62—113 гг. н. э.) понимают под дипломом подорожную грамоту, Сенека и Светоний (ок. 75—160 гг. н. э.)—также и охранную. У Светония diploma — это еще и грамота о принятии в римское гражданство. Позднее Макробий (IV—V вв.)  называл дипломами и письма, записки.

Единственная разновидность римских дипломов, об­разцы которых сохранились до наших дней,— это так называемые военные дипломы. Они предоставляли права римского гражданства (civitas) и законного брака (conubium) военным за выслугу лет. Их, вероятно, и имеет в виду Светоний, говоря о дипломах, дарующих римское гражданство. Военные дипломы состояли из двух бронзовых пластинок, соединенных обычно про­волокой и складывавшихся в виде диптиха. Отсюда их название — diploma, т.  е.  «сложенное вдвое».

Военные дипломы известны за период с 52 по 301— 305 гг. К 1880 г. их было обнаружено и опубликовано 70, в конце XIX в. это число увеличилось до 81, в 1955 г.— до 189[1]. В последующее время находки воен­ных дипломов продолжались. Военные дипломы изуча­лись в связи с историей   вспомогательных   частей рим-

[5]

ского войска, ибо они выдавались солдатам и ветера­нам именно этих подразделений и морякам флота. Те и другие набирались из числа народов, которые на­селяли римские провинции и первоначально не имели прав римского гражданства. Солдаты и ветераны вспо­могательных войск и флота получали эти права в на­граду за многолетнюю безупречную службу.

Дипломы касались отдельных военных (реже двух) и их семей, но писались на основании императорской привилегии, даваемой целой группе солдат, либо оста­вавшихся на службе, либо уволенных в почетную от­ставку (diniissi honesta missione) из определенных вой­сковых единиц. Последние перечислялись как в общей привилегии, так и в отдельном дипломе конкретному лицу. Общуя привилегия оформлялась в виде закона (lex data), высеченного на бронзовой доске (tabula aenea). Она устанавливалась для публичного обозре­ния в том или ином месте римского Капитолия: сна­чала довольно часто — у алтаря рода Юлиев, но с 93 г. — всегда в стене за храмом Минервы. Текст дипло­ма в основном повторял текст закона, но в конце его указывалось имя данного конкретного ветерана.

Текст диплома начинался с указания титула импе­ратора и всех его магистратур. Поэтому с «дипломами» позднее стали ассоциироваться прежде всего торжест­венные акты, выдававшиеся от имени императоров и королей. Текст размещался на внутренней и внешней сторонах соединенных бронзовых пластинок, причем тексты внешней и внутренней сторон были идентичны. Дипломы скреплялись печатями семи свидетелей. Пе­чати прикреплялись с помощью проволоки, продевае­мой через специальные отверстия в пластинах. При подавляющем большинстве дипломов печати не сохра­нились.

Римские дипломы от деловых документов отличает материал для письма (бронза). Многие деловые до­кументы в Риме — квитанции, счета, торговые сделки, арендные договоры и т. п.— писались на папирусе или деревянных, покрытых воском табличках. Обычно две или более деревянных табличек соединялись между со­бой с помощью шнура или ремешка, продетого сквозь 2—3 дырки, просверленные с одного из краев таблички. При этом восковые стороны табличек оказывались внутри такого диптиха, триптиха или полиптиха.

Диптихи, триптихи и полиптихи отличались от дипло­мов также своим правовым характером. Если диплом

[6]

были, как правило, публично-правовыми документами (исходившими от органов власти), то восковые писчие таблички имели частноправовое происхождение. Этим, в сущности, и объясняется разница применявшегося в двух данных группах источников писчего материала. Восковые таблички предназначались для многократного использования. Потерявшие практическое значение записи могли быть легко стерты и заменены новыми. Изменить текст на металлических дипломах было труд­нее. Вероятно, такой способ фиксации правительствен­ных постановлений и распоряжений рассматривался как предохраняющий официальные документы от подделок и сообщающий им торжественность и длительное сох­ранение юридической силы.

В раннесредневековых документах, которые наука нового времени относит к разряду «дипломов», опреде­ление diploma обычно отсутствует. Это и понятно. Фор­ма бронзовых табличек ушла в прошлое. Грамоты но­сителей верховной власти во вновь образовавшихся европейских «варварских» государствах писались на папирусе, пергамене и представляли собой открытый лист, а не закрывающийся диптих. Лишь позднее (в XIII—XIV вв.) возникли так называемые закрытые письма, но они и по материалу, и по форме мало на­поминали римские дипломы.

К числу «дипломов» меровингских королей научная дипломатика относит две категории документов: прецепты, или распоряжения (praecepta), и судебные ре­шения, или приговоры (placitaj. Среди прецептов значи­телен удельный вес актов пожалования иммунитета. Наиболее древний прецепт, сохранившийся в ориги­нале,— Хлотаря II — датируется 625 годом, однако предполагают, что иммунитетные прецепты могли вы­даваться Меровингами уже в VI в. В оригинале дошло только 38 дипломов королей Меравингской династии. По­следний из этих документов — прецепт Хильперика II — 717 г. 13 старейших оригиналов (625—659 гг.) написа­ны на листах папируса. Использование папируса было продолжением письменных традиций Римской им­перии. Начиная с прецепта Теодориха III 677 г. идет серия оригиналов на пергамене. Грамоты королей и императоров следующей династии — Каролингов — со­ставлялись также на пергамене. Для изготовления дип­ломов пергамен оставался основным писчим материа­лом в течение многих веков, даже в период широкого распространения бумаги (с XIV в.).

[7]

Если термины типа praeceptum, placitum содержатся в самих документах и часто выступают как их само­названия, то определения diploma, diplomum в средне­вековых грамотах встречаются редко.

Термин diploma получил широкое применение в тру­дах ученых эпохи Возрождения, которые, занимаясь изучением греко-римских древностей, перенесли назва­ние римских «дипломов» на сходные с ними по проис­хождению от высшей власти средневековые документы. Французский гуманист Гийом Бюде (1467—1540) пони­мал под «дипломами» публично-правовые документы в широком смысле слова.

Содержание римских «дипломов» как официальных документов обусловило специфику применения этого термина в науке и практике позднего средневековья, нового и новейшего времени. В науке римское влияние выразилось в том, что «дипломами» стали называться те категории королевских и императорских грамот, ко­торые имели торжественную форму и фиксировали опре­деленные привилегии или преимущества частных лиц — физических или юридических. По мнению бельгийского историка П. Бонанфана, «дипломами» могли назы­ваться акты королевской власти, предоставляющие при­вилегии, связанные с беспошлинным проездом, иммуни­тетом и т. д., а также распорядительно-управленческие грамоты церкви и грамоты, в которых епископ давал свое согласие на провозглашаемое папой отлучение ка­кого-либо лица от церкви[2].

В новое время название «дипломов» получили офи­циальные документы, закрепляющие в торжественной форме предоставление частному лицу определенного звания или титула. Слово «диплом» перестало быть исключительно латинским термином. Оно вошло в на­циональные европейские языки, пополнив их словар­ный запас. В XVIII в. французское новообразование diplôme обозначало грамоту (charte), хотя современная французская дипломатика отличает «грамоту» в узком смысле слова от «диплома». Президент Международной комиссии по дипломатике Р.-А. Ботье указывает сле­дующие отличительные особенности капетингских коро­левских «дипломов»: 1) наличие начальной инвокации (призывание священного имени) во имя неразделимой Троицы; 2)  присутствие монограммы королевского име-

[8]

ни, помещаемой в середине канцелярской формулы: «Data vacante cancellaria» или «Data per manus…»; 3) слово «Actum» перед датой, к которой присоеди­няется список главных должностных лиц королевства. Начальная инвокация и упоминание канцелярии писа­лись в дипломах удлиненными или утолщенными бук­вами. Дипломы перестают выдаваться во Франции в начале XIV в. «Грамоты» отличаются от дипломов от­сутствием начальной инвокации, монограммы и списка главных должностных лиц. Этого нет и в других раз­новидностях королевских актов. Все они начинаются с интитуляции, т. е. с имени и титула лица, от которого исходит документ.

Однако эти критерии различения «дипломов» и «грамот» нельзя признать универсальными. Так, меровингские дипломы не имеют словесной инвокации, хотя в хорошо сохранившихся оригиналах можно наблюдать символическую инвокацию — хризмон (соединение X и Р) или изображение креста. Словесная инвокация появляется только в каролингских дипломах. После корона­ции Карла Великого императорской короной (25 де­кабря 800 г.) инвокация присутствует в дипломах обяза­тельно.

И в новое время торжественные документы типа дип­ломов роскошно оформлялись и часто по традиции писались на пергамене[3]. В XVIII в. термин diplôme использовался для обозначения грамот, предоставляв­ших те или иные почетные звания и титулы. Дипломами во многих европейских странах стали называться также документы, которые выдавались высшими учебными заведениями и закрепляли ученые звания и степени — бакалавра, лиценциата, доктора, позднее инженера и т. д. Со второй половины XIX в. во французском языке приобретает права гражданства слово diplomé, «дипломированный», производное от diplôme (ср. Dip­lomingenieur в немецком).

Как перевод латинского diplomaticus во французском языке уже в XVIII в. образовалось прилагательное diplomatique. Оно имело значения: 1) относящийся к дипломам, грамотам (1708); 2) относящийся к догово­рам (1726,). Второе значение породило совершенно но­вые понятия: diplomate, diplomatie (1791—1792) —«дипломат», «дипломатия»     (по образцу aristocrate, aristo-

[9]

cratie—«аристократ», «аристократия»). В латинском языке не было производного «дипломатия» от слова «диплом». В «Полном русско-латинском словаре» Ю. Ходобая и П. Виноградова (М., 1880) слово «дипло­матия» переводится как doctrina rerum civilium, «дип­ломат»— как legaius.

В России дипломы на графское и баронское достоин­ства были введены в начале XVIII в. С первой поло­вины 60-х годов распространилась практика составления дипломов на вновь учреждаемое дворянское до­стоинство, а с начала 70-х годов — и дипломов, под­тверждающих старинное дворянство. При Павле I дип­ломы на дворянское достоинство стали выдаваться лицам, дослужившимся до дворянства по чинам. При Александре I появились указы и положения, опреде­лявшие порядок изготовления дворянских дипломов в Герольдии, контрассигнирования их министром юстиции и подписания императором. В 1852 г. был вновь регла­ментирован размер пошлин с дипломов на дворянство, выдаваемых департаментом Герольдии, а в 1867 г.— с дипломов («грамот»), жалуемых на имения и дос­тоинства (титулы). В начале 60-х годов XVIII в. в России были учреждены дипломы на ученые степени Академии художеств. В первой трети XIX в. появились положения, регламентировавшие взимание пошлин за университетские дипломы на медицинские звания[4].

В наше время название дипломов носят документы, удостоверяющие окончание учебного заведения, утверж­дение в ученой степени, а также отмечающие выдаю­щиеся заслуги и достижения отдельного лица или кол­лектива в той или иной форме производственной или общественной деятельности, в спорте и т. д.

Отметим теперь эволюцию значения слова «диптих», которое в древности обозначало документы, по внеш­ней форме близкие к «дипломам». Уже в сочинениях церковных христианских писателей первых веков нашей эры это слово имело значение «опись», «список», «пере­чень». В период раннего средневековья (VI—VII вв.) диптихи   (diptycha)   приобрели и  более узкое предназ-

[10]

начение: в них заносились имена умерших без указа­ния даты смерти. Таким образом, диптихи продолжали играть роль списков или перечней. В средние века вос­ковые таблички широко употреблялись для записи раз­ного рода сделок и счетов. От XV и более поздних ве­ков они сохранились в значительном количестве. Отчет­ность рыбного рынка в городе Руане во Франции ве­лась на таких табличках вплоть до 1860 г. В таблич­ках, найденных в Северной Африке и относящихся ко времени существования там вандальского королевства (конец V в.), текст написан чернилами прямо по де­реву, не покрытому воском. Подобные таблички до сих пор распространены в Марокко. За деревянными таб­личками типа диптихов и триптихов в средневековой литературе закрепилось название tabulae, tabulettae — от латинского tabula: доска, таблица, дощечка, запись, картина и т. п. Вместе с тем слово «диптих» в эпоху Возрождения и в новое время стало все в большей мере применяться для обозначения двустворчатых икон и других картин, выполненных на дереве. Еще в XVII в. выкристаллизовавшееся из латыни французское слово diptyque обозначало двойную дощечку вообще, но уже в XIX в. это только название складня, картины, написанной на двух соединенных и складывающихся досках.

Таким образом, термины «диплом» и «диптих», обоз­начавшие в древности схожие по внешней форме доку­менты, хотя и написанные на разном материале, эво­люционировали по-разному. Слово «диплом» в своем позднейшем значении потеряло связь с первоначальной формой источника, от которой произошел сам термин, и, с одной стороны, стало применяться в юридической практике для обозначения отдельных разновидностей современных документов публично-правового характера, а с другой стороны, превратилось в научное понятие, охватывающее более или менее широкий круг актовых источников. Слово «диптих», испытав в период раннего средневековья тенденцию к превращению в наимено­вание определенной узкой разновидности перечней, за­тем приобрело свое прежнее значение, обусловленное прежде всего внешней формой памятника, и в XIX — XX вв. стало прилагаться в большей мере к изобрази­тельным, чем к письменным материалам.

Дипломатика — это не наука о «дипломах» в том или ином узком смысле слова, а наука о документах в более широком понимании.

[11]

Объектом дипломатики чаще всего считаются либо «документы», либо «акты», хотя в определении содер­жания обоих понятий наблюдается разнобой. Что ка­сается «документов», то в последнее время в советской документалистике под ними стали пониматься все ма­териальные объекты, несущие на себе сознательно за­крепленную информацию. В состав «документов», та­ким образом, попадают: 1) письменные и изобрази­тельные источники на любом материале и с любой знаковой системой; 2) вещественные памятники, соз­данные человеком и несущие на себе преднамеренную информацию в виде изображений или надписей (в том числе здания и механизмы, посуда, оружие и т. п.); 3) природные объекты, не специально обработанные для письма, но имеющие нанесенные человеком рисунки или знаки (в том числе скалы, камни, деревья и т. д.). Объекты двух последних групп сами по себе не порож­дены информационной функцией, которая в документоведческой литературе признается основной и наиболее общей функцией документа: несение преднамеренной информации в них — либо вспомогательная функция (на предметах, созданных человеком), либо позднее приданная (на предметах природы). В любом случае в качестве «документа» может рассматриваться только часть поверхности этих предметов, не предназначен­ных в целом для выполнения информационной функ­ции.

Непомерное расширение содержания понятия «доку­мент» имеет в своей основе приближение его к поня­тию «источник» или «исторический источник». Докумен­талисты фактически делят все источники на две боль­шие группы: источники с преднамеренной информа­цией (=документы) и источники с непреднамеренной информацией (предметы без надписей и рисунков — как созданные, так и не созданные рукой человека). Вме­сте с тем информативность источника — это не функ­ция его, а свойство. Даже источники с преднамерен­ной информацией создаются не ради передачи инфор­мации как таковой (передача информации — не само­цель!), а для выполнения определенной функции воз­действия посредством передачи определенной информа­ции. Происхождение исторических источников, и прежде всего источников, несущих в себе преднамеренную ин­формацию, может быть понято только в свете социаль-

[12]

ного анализа, т. е. при уяснении того, как и на что должен был воздействовать источник для сохранения, укрепления или изменения, разрушения тех или иных конкретных отношений или представлений[5].

Источники, создаваемые с целью воздействия непо­средственно на социально-экономические, политические или правовые отношения, образуют большую группу памятников, которую в исторической науке принято обозначать общим термином «документы» или «доку­ментальные источники». Источники, создаваемые с целью непосредственного воздействия только на чувства, взгляды, мировоззрение, мироощущение, знания, вкусы людей, объединяются обычно в группы «повествова­тельных», или «нарративных», и дидактических источ­ников, у которых цель воздействия на материальные отношения выступает лишь в опосредствованной форме. Документы имеют следующие общие свойства, обуслов­ленные функцией воздействия непосредственно на ма­териальные отношения: 1) современность основным со­бытиям, о которых говорится в источнике; 2) наличие определенной правовой формы, в которой документ составляется; 3) способность служить более или менее официальным свидетельством о предоставленном праве или совершившемся событии. В отличие от докумен­тальных повествовательные и дидактические источники а) могут быть посвящены как современным автору со­бытиям, так и событиям отдаленного прошлого; б) не имеют правовой формы, хотя форма их и подчинена законам жанра; в) не являются официальным (хотя и могут служить неофициальным) свидетельством о пре­доставленном   праве  или  совершившемся  событии.

В своем стремлении преодолеть старое понимание «документа» как «доказательства» или источника с правозначащим содержанием современные документа­листы и документоведы, по существу, игнорируют объ­ективную обоснованность деления письменных источни­ков на документальные и повествовательные. Вместе с тем различение этих групп источников неоднократно проводилось в исторической науке. Оно встречается, на­пример, у Н. П. Лихачева, H. H. Ардашева, С. Ф. Пла­тонова, В. И. Стрельского, Л. Н. Пушкарева.

В отличие от тех историков, которые отождеств­ляют    «документы»    с    «актами»     (Н.     П.     Лихачев,

[13]

И. Л. Шерман, В. И. Стрельский и др.), мы различаем в составе «документов» несколько видов источников. В 1962 г. было предложено следующее определение вида: «Под видами письменных источников мы пони­маем такие группы памятников, которые имеют сход­ные внешние признаки происхождения, содержания и формы»[6]. В 1970 г. было уточнено, что под «общими внешними признаками» понимаются «формально-юри­дические признаки», которые могут быть общими у источников, возникших в разные эпохи и у разных на­родов. Например, общий формально-юридический приз­нак происхождения договорных документов в разных странах и в разное время состоит в том, что во всех случаях эти документы — результат сделки контраген­тов. К каким бы классам ни принадлежали контраген­ты, на каком бы языке ни был составлен документ, как бы он ни назывался, формально-юридически отношения, приведшие к созданию документа,— договоренность, сделка. То же относится к формально-юридической общности содержания этих документов. Конкретные ус­ловия сделки могут быть разными, но формально-юри­дически содержание сводится к формулировке норм поведения контрагентов в будущем. Наконец, под «фор­мой» понималась внутренняя форма документа, его построение. В договорных документах, независимо от того, в каких конкретно-исторических условиях они воз­никли, внутренняя форма состоит из комбинаций устой­чивых статей. Эта формально-юридическая общность формы договорных документов, созданных в разное время и в разных странах, обусловлена формально-юри­дической однотипностью их происхождения и содер­жания[7]. То же можно сказать о формально-юридиче­ской общности происхождения, содержания и формы разновременных и разноязычных источников какого-либо другого вида, например законов или прошений. Основываясь на тексте статьи 1962 г. и не учиты­вая разъяснение 1970 г., Л. Н. Пушкарев подверг пред­ложенное определение вида критике. Он счел непонят­ным выражение «сходные внешние признаки» и стал толковать  «внешние признаки»  как признаки внешней

[14]

формы (почерк, материал), хотя имелось в виду сов­сем другое и это было разъяснено в 1970 г. Вопрос о происхождении Пушкарев подменил вопросом о значе­нии источника и об авторстве (один и тот же автор может создать источники разных видов}. Но разве об этом шла речь? «Сходные внешние признаки» содер­жания остались ему также непонятны, хотя под внеш­ними признаками сходства содержания подразумева­лась юридическая общность тематики: формулирование договорных условий (для актов), формулирование зако­нодательных норм (для законов), выражение просьбы или требования (для челобитных) и т. п. Вместе с тем «сходные признаки» внутренней формы, структуры до­кумента Пушкарев включил в свое определение вида в качестве единственного критерия[8]. Но сходные приз­наки внутренней формы — это лишь следствие формаль­но-юридической однотипности происхождения и содер­жания источников, без чего не было бы и единства их формы.

Определение вида как группы документов, имею­щих однотипные формально-юридические признаки про­исхождения, содержания и внутренней формы, связано с вопросом о социальной функции источника. Этот воп­рос на основании обобщения опыта изучения актового материала в разных странах, в том числе и в СССР, был впервые четко поставлен в 1953 г. чешским дипломатистом 3. Фиалой, а затем И. Шебанеком[9]. Об об­щественной функции источников упоминали А. Д. Люб­линская (1955) и А. И. Данилов (1963). Функция источ­ника как способ воздействия на социальные отношения рассматривалась автором данного пособия в 1968 и 1970 гг. Функциям источника, в том числе его социаль­ной функции, уделили внимание М. П. Илюшенко, А. А. Курносов, А. Г. Тартаковский и др.[10]

[15]

Под социальной функцией источника следует пони­мать прежде всего ту роль, которая отводится источ­никам определенного вида в формировании определен­ных социальных отношений. Возникновение вида пись­менных источников является юридическим следствием той или иной социальной потребности. Поэтому сам вид можно считать юридической реализацией социаль­ной функции, юридическим каналом воздействия. Понятие «юридический канал» применимо к письменным ис­точникам всех видов и разновидностей, в том числе и к тем, которые лишены правозначащего содержания, например к чисто научным или чисто художественным произведениям, ибо даже полное отсутствие формаль­ной обязательности их чтения и усвоения теми, для кого они предназначены, передает сущность правового отношения к определенному каналу воздействия (воз­можность юридически безнаказанно его игнорировать). Внешняя необязательность основана тут на внутренней силе воздействия художественной и научной литера­туры, способной приносить эстетическое наслаждение, удовлетворять любознательность, служить руководством в теоретической и практической деятельности. На прак­тике, как известно, юридическая свобода от научных и художественных каналов воздействия отнюдь не абсо­лютна. Есть целые группы населения (например, школь­ники, студенты), для которых усвоение какой-то части этой литературы формально обязательно.

Докуменшведы указывают, что документ «полифунк­ционален», и выделяют у него следующие функции: «информационную, социальную, коммуникативную, культурную, управленческую, правовую, учета, истори­ческого источника». Вместе с тем они говорят, что «функция документа есть его целевое назначение, орга­нически присущее ему, независимо от того, осознана или не осознана она автором»[11]. При «полифункциональности» источника не слишком ли много у него разнородных «целевых назначений?». Какая цель глав­ная? Главной, на наш взгляд, является цель, заданная социальной функцией источника, — служить определенным средством воздействия на определенную сферу от­ношений. «Полифункциональность» источника мы усматриваем не столько в том, что он может быть одно­временно или с разрывами во времени и средством ин­формации,   и   средством   коммуникации,   и     средством

[16]

управления, и средством учета, и объектом изуче­ния исторической наукой, сколько в том, что далеко не всякий конкретный источник порождается лишь од­ной социальной функцией, например только договор­ной или только законодательной. Довольно многие ис­точники возникают и образуют виды вследствие соче­тания, синтеза нескольких социальных функций, ска­жем, законодательной и договорной, договорной и рас­порядительной и т. п.

Появление документов связано с процессом созда­ния письменного права в различных его формах и на разных социальных и иерархических уровнях. Образо­вание классовых государств и необходимость подчине­ния органам государственной власти основной массы населения страны (в антагонистических обществах — прежде всего эксплуатируемого большинства) обусло­вили зарождение и развитие законодательной функции. Эта функция как древнейшая и постоянно присутст­вующая в деятельности государств породила наиболее чистый вид документальных источников — законы. Правда, не на всех стадиях развития государства возможно было создание законов в их чистом виде. В период формирования раннефеодальных государств законы нередко выступали в форме записи обычного права. Да и в условиях сложившегося национального государ­ства во Франции фиксация обычного права различных районов (кутюмы) служила как бы дополнением к законодательству. В Германии в XIII—XVIII вв. также практиковалась запись обычного права (Weistümer). Отсутствие общих законов типа позднейших конститу­ций было характерно для ряда государств эпохи фео­дализма. Русские судебники XV—XVI вв. как общие законы вызывали удивление иностранцев, а в самой России после Уложения 1649 г. Не было общего закона вплоть до Конституции РСФСР 1918 г. Зато существо­вало огромное количество именных и сенатских указов, манифестов, положений и мнений, рассматривавшихся в качестве законов по частным вопросам. Такая же картина наблюдалась в Англии.

Другая древнейшая функция — договорная. Необхо­димость вступать в соглашения с юридически незави­симыми контрагентами и фиксировать эти соглашения письменно возникла также по мере развития классовых отношений и образования государств. Существование соседних государств и отношения с ними, военные и мирные, приводили к заключению договоров    сначала

[17]

в устной, а затем в письменной форме. Формированием частной собственности и наследственного права стиму­лировалось внедрение договорной функции в отноше­ния между представителями имущих слоев населения. Позднее эта функция проникла в отношения между имущими и неимущими, но лично свободными людьми, способными продавать свою рабочую силу.

Создание государств и развитие частной собствен­ности, усложнение функций управления государством и частным хозяйством предопределило возникновение распорядительных документов (указы, приказы, инст­рукции  и т. п.) как формы осуществления функции уп­равления.

Кроме перечисленных видов документальных источ­ников на разных этапах развития общества и государства возникают документы просительного (челобитные, про­шения), рекомендательного (записки, проекты, предло­жения, письма), информационно-отчетного (донесения, отчеты, служебные письма), удостоверительного (манда­ты, паспорта, свидетельства), протокольно-процессуаль­ного (правые грамоты, судные списки и т. п.), регистрационно-учетного (писцовые, разрядные книги, ревизии, переписи и т. д.), рецептурного (рецепты, технологии) и другого характера.

В конкретных документах мы нередко встречаемся с воплощением не одной, а двух-трех и больше юриди­ческих функций. Документы могут быть смешанных видов: договорно-законодательного (прецепты, устав­ные, жалованные грамоты), договорно-распорядительного (указные грамоты) и т. п.

На уровне разновидности это смешение функций, сложность юридической и социальной роли источника становится еще очевиднее. Дальнейшая конкретизация функции проявляется в подразновидности, а затем в отдельном документе, где может сочетаться несколько подразновидностей, давая надподразновидность. Пояс­ним это на примере жалованных грамот. Они представ­ляют вид договорно-законодательных источников и яв­ляются в нем разновидностью. Подразновидности жало­ванных грамот: данные, меновные, несудимые, тархан­ные, обельные, заповедные и др. Надподразновидности: данные и несудимые; данные и тарханно-несудимые; тарханно-несудимые, односрочные, заповедные; тархан­но-несудимые и проезжие; тарханно-оброчные, несуди­мые, двусрочные и заповедные и т. п. (сочетания под­разновидностей могут значительно варьироваться).

[18]

Какие же из всех перечисленных видов докумен­тальных источников следует считать объектом дипло­матики? Что такое «акт» как объект дипломатики? По­нятие «акт» в настоящее время весьма неоднородно. И в разных значениях этого слова отразилось несколько эпох исторического развития документов.

Уже в Риме, откуда происходит сам термин «акт» (от глагола ago — «действую», actum est — «сделано», «совершено»), под актами (acta) подразумевались до­кументы разного рода: протоколы совещаний; постанов­ления, распоряжения (сената, сословий, императора); дневник совещаний, периодическая информация; хрони­ка, дневник ежедневных городских происшествий, по­становлений и пр., городские ведомости; протоколы судебных заседаний[12]. Термин «акт» использовался в знаменитом кодексе Юстиниана I «Corpus juris civilis» (528—534 гг.) и через него вошел в юридический лек­сикон Италии, Франции и Англии[13]. Обозначение сло­вом acta в Риме постановлений публичной власти по­служило основанием для позднейшего применения тер­мина «акты» к законам. Можно привести наиболее из­вестные примеры употребления слова «акт» в этом смысле. Так, в 1679 г. английский парламент принял закон о неприкосновенности личности, получивший по первым двум словам его текста название «Habeas Cor­pus Act». У нас весьма употребительно выражение «за­конодательные акты».

Формула «actum» в средневековых дипломах пред­располагала к восприятию в качестве «актов» докумен­тов,   устанавливающих   какие-либо   особые   права       или привилегии того лица, кому акт выдавался. Постепенно понятие об «акте» связывалось с представлением о кон­трагентах, вследствие чего и частные сделки стали называться актами. Акт в этом смысле — документ, фиксирующий права и служащий юридическим доказа-

[19]

тельством прав определенных_лиц. Торжественная фор­ма публично-правового акта рассматривалась как пока­затель его роли создателя и доказательства права, при­чем не всеобщего, а касающегося конкретных юриди­ческих или физических лиц. В немецком языке грамота типа акта называлась обычно Urkunde.

В отличие от Urkunden (грамоты) термин Akten обо­значает не грамоты, предоставляющие права и слу­жащие доказательством прав, а записи или деловые письма, лишь сообщающие о фактах или ставящие ка­кие-то вопросы, связанные с фактами правового харак­тера[14]. Такое понимание «акта» восходит к римской традиции определения протоколов в качестве «актов». 4-й Латеранский (12-й Вселенский) собор 1215 г. пред­писал обязательное ведение протоколов в духовных судах. Эти судебные протоколы, acta judicialia, принад­лежат к числу первых немецких «актов»[15]. Но подлин­ный расцвет «актового» делопроизводства наблюдается в Германии с конца XV—начала ХVI в., когда проис­ходит резкая бюрократизация управления[16]. Определе­ние протоколов, регистров, записей, служебных и дело­вых писем в качестве «актов» лежит в основе современ­ного выражения «составить акт», принятого у нас. «Акты», составляемые по случаю ревизии, обследования состояния какого-либо государственного или колхоз­ного имущества, наконец, по случаю каких-либо проис­шествий и правонарушений (милицейские «акты»),— все это документы, по своему характеру близкие к прото­колу или записи, регистрации факта, но не к Urkunde — грамоте, дающей права и служащей доказательством права. Вместе с тем в России XIX в. «актом» называ­лись документы, в которых фиксировались права и обя­занности одного или нескольких лиц, а также документы, могущие служить доказательством[17].

[20]

      Понятие «акты гражданского состояния» в настоя­щее время оперирует термином «акты» скорее в значе­нии «действия», «свершения», или, точнее говоря, «фак­ты»: факты рождения, брака, смерти. «Запись», или регистрация этих фактов, может рассматриваться как «акт» в немецком смысле слова[18]. Что же касается сви­детельств, выдаваемых на основании регистрации фак­тов, то они являются удостоверительными докумен­тами, подтверждающими факт. В них самих договорный элемент отсутствует. Они не приближаются ни к тем «актам», которые даруют особые права, ни к тем удо­стоверениям (мандатам), которые дают особые полно­мочия[19]. Поэтому их можно отнести к регистрационно-удостоверительному виду документальных источников, придающих констатации факта значение официального удостоверения.

      В правоведении и дипломатике западноевропейских стран было давно отмечено употребление термина «акт» в двух разных смыслах: как обозначения докумен­та, предоставляющего права и служащего доказатель­ством их, с одной стороны, и как обозначения деловой или служебной записи, информации о факте, положе­нии дел, состоянии имущества и т. п.— с другой. Доку­менты первого типа получили в связи с этим опреде­ления: l”acie juridique (юридический акт), negotium (сделка), actio (действие, распоряжение), Handlung (действие, ведение дела, сделка). А. С. Лаппо-Данилевский называл такие документы актами «с конституитивным или удостоверительным характером»[20]. Документы второго типа характеризуются определениями: l”acte instrumentaire (свидетельство, освидетельствование), instrumentum   (свидетельство), conscriptio  (запись, про-

[21]

токол), Beurkundung (засвидетельствование)[21]. По Лаппо-Данилевскому, это документы «с декларативным или осведомительным характером»[22].

      А. С. Лаппо-Данилевский сформулировал критерий различения «удостоверительных» и «осведомительных» актов: «Акт с осведомительным характером имеет мень­шее правовое значение, чем акт с удостоверительным характером. Акт с осведомительным характером служит главным образом для показания о состояв­шемся правоотношении; он пишется для запечатле-ния в памяти тех действий или событий, которые породи­ли его. Акт с удостоверительным характером, напротив, является основанием для признания правоотно­шения состоявшимся; он пишется для закрепления тех элементов или условий, из которых оно состоит». По этому принципу в русской историографии различались «грамоты» и «записи» или «грамоты» и «памяти». По­следнее противопоставление менее удачно, поскольку некоторые «памяти» имеют распорядительный харак­тер и в этом смысле приближаются к «грамотам». Раз­личение «грамот» и «записей» аналогично встречаю­щемуся в западной дипломатике различению понятий carta и notitia.

      Если и «удостоверительные» и «осведомительные» документы признаются «актами», каково же тогда об­щее определение «акта»? А. С. Лаппо-Данилевский, не­смотря на свое различение «актов» «удостоверитель­ных» и «осведомительных», дал такое общее определе­ние «акта», которое фактически можно отнести только к актам первого типа. «Актами в широком смысле», по его мнению, являются документы, облекающие «извест­ное правоотношение — правительственное постановление или юридическую сделку — в письменную форму»[23]. Как видим, для «осведомительных» актов в этом определе­нии места нет. Более расплывчатую и, следовательно, более компромиссную дефиницию давал актам классик австрийско-немецкой дипломатики XIX в. Т. Зиккель, разумея под актами «письменное, облеченное в соот­ветствующую форму изъяснение о предметах правового характера». Надо, однако, иметь в виду, что Зиккель давал определение понятию Urkunden   (грамоты), а не

[22]

Akten, другими словами, речь у него шла об «удостоверительных» актах. Именно они, согласно Зиккелю, ка­сались «предметов правового характера». Дипломатисты XX в. в основном следовали определению Зиккеля. Р.-А. Ботье различает «акты» в собственном смысле слова и массу прочих «документов»: «actes» (Urkunden) proprement dits» и «la masse des   autres «documents»[24].

      Не вполне ясно соотношение между «актами» и «законами» (leges). Входят ли законы в состав «актов» или они образуют особую группу документов? Общие законы как документы, не имеющие определенных кон­трагентов, не имеют и характерных атрибутов «актов»: адреса, корроборации (сведения об удостоверении доку­ментов)   и подписей свидетелей, печатей и т. п.

      Таким образом, создание общего понятия «акты», охватывающего все разновидности документов, к кото­рым этот термин прилагался в разные эпохи, весьма затруднительно. Практически получится, что «акты»— это «документы» в целом. Уверенно их можно будет противопоставить только некоторым видам повествова­тельных и дидактических источников, ибо другие виды окажутся близки к ним. «Акты» в таком понимании — это огромный надвид источников, объединяющий разно­родные по своей функции виды.

      В соответствии со старой историографической тра­дицией было бы все же резонно выделить из всей массы разнородных документов акты как документы, устанавливающие определенные правоотношения либо между контрагентами сделки, либо между автором и адресатом. С этой точки зрения в разряд актов попа­дают 1) все публично-правовые и частноправовые до­говоры, включая и такие, где контрагенты указываются не в начальном протоколе, а в основном тексте; 2) по­становления и распоряжения конкретных органов вла­сти, имеющие индивидуальный или коллективный адрес или имеющие общий адрес, но касающиеся конкретного юридического или физического лица как контрагента автора; 3) распоряжения владельцев собственности, адресованные их агентам (приказчикам, слугам, слу­жащим).

[23]

Попытка выделить «акты» как особый объект науч­ного изучения обусловлена следующими задачами ис­точниковедения: 1) необходимостью исследования проис­хождения и эволюции видов исторических источников как части исторического процесса в связи с выяснением функции вида в общественных отношениях; 2) необхо­димостью разработки методики источниковедческого анализа и синтеза не только путем дедукции, т. е. при­ложения уже известных приемов и принципов ко всем вообще источникам, но и индуктивным путем, который дает наиболее эффективные результаты, когда иссле­дуются однородные и сравнимые объекты, требующие специфической методики.

Как уже говорилось, договорные документы разных эпох и народов образуют один вид благодаря наличию у них общих внешних документально-юридических приз­наков: их происхождение — результат сделки контра­гентов, содержание — определение взаимных условий, форма — комбинация устойчивых статей и формул. В происхождении всех разновременных и разноязычных распорядительных документов общий внешний формально-юридический момент — одностороннее волеизъяв­ление носителя власти или субъекта права, содержа­ние — конкретизация воли в форме распоряжений по определенным вопросам, форма — предписание испол­нения  распоряжений,  даваемое тому  или  иному лицу.

В двойственном положении находятся судебные по­становления. Если в раннефеодальный период они имели характер пожалования, выдававшегося выиграв­шей стороне, которая, таким образом, превращалась как бы в адресата и контрагента автора   (= судьи), то позднее судебные постановления уподобляются зако­нам, не имеющим адресата. Впрочем, эта тенденция была заложена в них с самого начала, вследствие чего судебные документы даже раннефеодальной эпохи мож­но относить к актам только условно.

Завещания сочетают в себе черты договора и распо­рядительного документа. Как договоры они содержат сведения о контрагентах автора (хотя формальное со­глашение с ними тут не фиксируется), как распоряди­тельные документы завещания основаны на односто­роннем волеизъявлении. Однако для отнесения завеща­ний к числу «чистых» договоров в них недостает пря­мого выражения соглашения автора с контрагентами; как документам распорядительного вида им недостает адреса. Отсутствием адреса эти документы сближаются

[24]

с законами, когда дело касается завещаний носителей верховной власти. В целом же духовные грамоты, или завещания, могут быть расценены как документы сме­шанного распорядительно-договорного или (примени­тельно к актам монархов) распорядительно-договорно-законодательного вида. Мы склонны относить к актам и другие смешанные виды документов, если они не просто отражают правоотношения между двумя (или несколькими)   сторонами,  а  сами  создают  их.

      Что же касается регистрационных, информационных, просительных, отчетных и других документов, то в случае отсутствия сочетания их основной функции с договорной или распорядительной мы воздержались бы включать эти документы в число «актов». В немецкой историографии существует различие между Urkunden­lehre и Aktenlehre, из которых первое посвящено «ак­там» в собственном смысле слова, или «актам юриди­ческим», «актам удостоверительным», грамотам, а вто­рое — «актам свидетельствования», «актам осведоми­тельным», или, точнее говоря, неактам, причем с дипло­матикой отождествляется именно Urkundenlehre. В боль­шинстве стран дипломатика существует как единая наука о всех вообще документах, хотя отличие acte juridique от acte instrumentaire принимается во внима­ние.

      В нашей системе исторических наук наряду с дипло­матикой имеется еще документоведение, которое конс­титуировалось в самостоятельную дисциплину в 60-х го­дах нашего столетия. Название ей дал К. Г. Митяев, определивший объект, предмет и основные задачи этой дисциплины[25]. Документоведение возникло на базе осо­бой отрасли знания, существовавшей уже в XIX в. и занимавшейся изучением современного ей делопроиз­водства[26]. В настоящее время документоведение и дело­производство — разные дисциплины.

      Документоведы хотя и разделяют представление до­кументалистов о документе как всяком материальном объекте, несущем преднамеренную информацию, однако предмет своей науки ограничивают изучением докумен-

[25]

тов, функционирующих преимущественно в сфере управ­ления[27]. Дипломатика имеет дело с отдельными разно­видностями управленческих документов, но в то же вре­мя занимается документами, которые не связаны прямо с управлением (таковы, например, частные акты). Следо­вательно, объекты дипломатики и документоведения совпадают только частично. Что касается предмета и задач этих двух дисциплин, то тут объединяющим моментом является интерес к внутренней форме, струк­туре документального источника. В дипломатике из­давна велись споры о том, должна ли она заниматься содержанием источника или ее цель — изучение формы для выяснения канцелярского происхождения акта. Некоторые ученые полагали, что герменевтика, т. е. анализ содержания, не входит в задачи дипломатики, а составляет предмет науки истории права. Однако уже Т. Зиккель заметил, что практически невозможно вести дипломатический анализ в полном отрыве от изучения правового содержания актов, от герменевтики текста[28]. Сам он сочетал исследование формуляра и канцеляр­ского происхождения каролингских дипломов с изуче­нием феодального иммунитета, зафиксированного в этих актах. Более формальный характер носит французская дипломатика. Русская дипломатика XIX—XX вв. никог­да не пренебрегала содержанием актов. Можно даже сказать, что она больше интересовалась содержанием, чем формой актовых источников. Для дипломатики сочетание изучения формы и содержания является не­обходимым постольку, поскольку она рассматривает акты как исторический источник и как факт истории.

      Предмет документоведения иной. В нем преобладает изучение документа не как исторического источника, а как формы, которая может быть использована для улуч­шения и стандартизации современного документопроизводства. Если дипломатика целиком обращена к исто­рии, то документоведение в значительной мере занято проектированием будущего. Его главная цель — созда­вать оптимальные рекомендации по документированию управления: «Важнейшей задачей документоведения на

[26]

современном этапе является теоретическое обоснование процессов документационного обеспечения аппарата уп­равления»[29]. В этом смысле оно скорее может быть определено как документироведение, чем как документоведение.

Кроме дипломатики и документоведения существует еще эпистолография,   занимающаяся   изучением писем.

Предмет дипломатики мы видим в применении к актам методов исследования их внешней и внутренней формы, внешнего и внутреннего содержания, а также происхождения. Под внешней формой подразумевается материальная сторона источника и ее особенности: ма­териал для письма, средства письма (чернила, кино­варь и т. п.), почерки, украшения, удостоверительные знаки, другие атрибуты внешнего оформления. Внутрен­няя форма — это структура текста источника, форму­ляр. Разновидности документов договорного, законода­тельно-договорного и распорядительно-договорного ви­дов имеют относительно устойчивые формуляры, кото­рые позволяют изучать не только эволюцию начальных и конечных формул актов, но и развитие тех статей, которые отражают внутреннее содержание источника. Поэтому применение формулярного анализа, формуляроведение наиболее эффективно именно в приложении к актам.

Под внешним содержанием мы понимаем те идеи, которые выражены в источнике, под внутренним содер­жанием — те процессы исторического развития, которые отражаются во внешней и внутренней форме, а также во внешнем содержании акта. Изучение внеш­ней и внутренней формы, а частично и внешнего содер­жания актов характерно для дипломатики с давних пор. Методика исследования внутренней формы в целях изучения внутреннего содержания актов впервые была разработана в русской дипломатике А. С. Лаппо-Данилевским. Русская и советская дипломатика всегда уде­ляли значительное внимание изучению внутреннего со­держания актов.

Проблема происхождения актов как бы распадается на две: первая — это канцелярское происхождение доку­мента (где, кем и как, по чьему приказу создан и вы­дан акт),      вторая — происхождение в более широком, историческом  смысле   (каковы  были     предпосылки     и

[27]

причины создания актов, в чьих интересах он состав­лялся и утверждался, какие цели при этом преследо­вались заинтересованными сторонами). Первая сторона проблемы происхождения тщательно изучается в за­падноевропейской дипломатике и недостаточно иссле­дуется в нашей науке, о второй стороне происхожде­ния актов в западной дипломатике говорится мало, зато русская и особенно советская дипломатика уделили ей значительное внимание. Впечатляющие результаты дос­тигнуты Л. В. Черепниным в исследовании политических причин возникновения духовных и договорных, жалован­ных грамот великих и удельных князей XIV—XV вв.[30] Дипломатика — это не какой-то один метод иссле­дования, применимый ко всем источникам. Вернее ви­деть в ней совокупность многих методов и приемов в приложении к актовому материалу, причем специфи­чески дипломатическим является метод формулярного анализа актов.

 материал размещен 20.02.2006

 

---