Архангельский С. И. Из истории краеведческой идеи в Нижегородском крае (Мельников-Печерский — Гациский — Короленко)

(Мельников-Печерский — Гациский[*] — Короленко).

I.

Мы должны перенестись к началу 40-х годов прошлого столетия, чтобы проследить зарождение краеведческой идеи в Нижегородском крае.

Когда мы говорим «40-е годы XIX века», то с этим понятием мы соединяем переход страны к промышленному капитализму, поиски свободного труда, интенсивное, хотя и секретное обсуждение крестьянского вопроса, оживленные споры в частных кружках о судьбах России, о путях ее развития — это там внутри, а на поверхности — царство бюрократии, подцензурная печать и прославление общего благополучия. Было бы ошибочно думать, что бюрократия Николаевского царствования довлела себе; охраняя социальный порядок, она проводила необходимые для промышленного капитализма экономические мероприятия тогда было оздоровлено денежное обращение, приступлено к прокладке железных дорог, тогда завладели турецким и персидским рынком; улучшая быт казенных крестьян, увеличили емкость внутреннего рынка.

Вот в такое-то время в Нижний Новгород были назначены на службу новый губернатор Урусов и новый учитель истории в здешнюю гимназию П. Мельников. Первый нуждался в человеке, который бы знал местный край и мог быть этими знаниями полезен; осложняющиеся запросы жизни этого требовали. Второй, будучи образованным человеком, занимал по тогдашним понятиям «низкую» должность учителя и, представленный местным губернским предводителем дворянства Шереметевым, как дворянин, известный своими трудами по археографии, был назначен чиновником особых поручений, позднее редактором «Нижегородских Губернских Ведомостей» и секретарем статистического комитета. По тому времени П. Мельников был для провинции незаурядным человеком. В одном письме от 1846 г. он так себя характеризует: «Работать, если нужно, я готов, работать много… раскольников от поповщины до скопцов я изучил и знаком даже со всеми толками хлыстов и скопцов… Статистика и история из рук не вывалится… Маракую по части промышленности».

Просматривая перечень статей, напечатанных П. Мельниковым за 40-е годы, мы должны отметить, что преобладают статьи по истории Нижегородского края. «Передо мной лежат план Нижнего, сотные грамоты, писцовые книги, воеводские описи, словом, все, что можно было здесь собрать для нижегородской археологии». (Письмо к Погодину от 5 февраля 1846 года). «Переписываю статью о солнечных затмениях, виденных в России до XVI века. В этой статье я между прочим излагаю понятия наших предков о строении мира и о причине солнечных затмений. Руководствовался при этом одною рукописью XVII века». У Мельникова особая любовь к архиву; ему «больно бы хотелось там порыться». Он знает архивы, знает, что там много любопытного, неразобранного, но он не знает, как попасть туда. «Правду сказать вам, под секретом, подкупаю я приказных губернского правления, и они таскают мне рукописи XVII столетия, но все о вводах во владение помещиков». (Письмо к Краевскому от 23 июня 1840 года).

Но Мельников не все за книгами, за рукописями; нет, он ездит по губернии, изучает ее живую старину, ее быт, ее этнографию. «Здесь я шатаюсь по скитам: ищу старых книг, старых вещей — кое-что нашел хорошенького. Пришлю в ваш журнал письмо Дмитрия Ростовского и описание одного креста XIV века» (25 декабря 41 г.). Из официальной переписки мы узнаем, что Мельников изъявил готовность заняться составлением подробного описания губернии и потому должен в подробностях ознакомиться с местами края, интересными в промышленном и историческом отношении, путешествуя летом 1846 года. Во время этих поездок, Мельников, будущий писатель-этнограф, уже собирает тот богатейший материал местного фольклора, который он обработает позднее и представит публике в форме романа,

У Мельникова нашлись и сочувствующие ему люди: разделявший его увлечение Толстой, директор ярмарки, обладатель большой библиотеки, и Даль. «Я каждый день» — пишет Мельников — «бывал у Даля, и мы целые вечера просиживали с ним над актами археографической комиссии, над летописями и житиями святых, отыскивая в них по крохам старинные слова и объясняя их остатками, сохранившимися по разным закоулкам русской земли». Желая привить интерес к истории края своим нижегородцам, весной 1847 года Мельников устрашает публичные чтения о России и Нижнем Новгороде в начале XVII в. и собирает аудиторию молодежи и взрослых людей до 400 человек, В это же время среди учеников Мельникова мы встречаем Бестужева-Рюмина и Ешевского, продолжателя традиций Грановского в Московском университете.

П. Мельников слишком сложная натура, чтобы его определить двумя-тремя чертами. Романтическое увлечение народностью, стариной, бытом чувствуется в нем, и напрасно Пыпин в своей истории этнографии так холодно отозвался о П. Мельникове; но рядом с этим романтическим увлечением у П. Мельникова есть и трезвость взгляда, интерес к практическому делу и уменье его обработать. С 1-го августа по 15 сент. 1846 года Мельников секретно осматривает суда, идущие из низовых губерний в Нижний, для предохранения от холеры; осмотрев 2500 судов, он не дал повода заключить о цели осмотра. Знакомясь с миром скитов, он исполняет за первые три года службы 87 секретных поручений по делам раскольников; там правительство Николая I видело тайную против себя оппозицию. Скучные «Губернские Ведомости», им редактируемые, он наполняет статьями статистико-экономического характера. Увлекающийся краевед, историк-романтик без отчетливых приемов исследования, уживается в нем с работоспособным чиновником, уловившим веяние времени.

Таким образом, запросы бюрократии, с одной стороны, и интерес к быту, к народу, к прошлому, с другой стороны, породили краеведческую идею в здешнем маленьком культурном гнезде 40 годов.

II.

Перенесемся теперь в другое время, в другие уже условия жизни, к другому краеведу. 60-е годы прошлого века отмечены ликвидацией крепостных отношений; прежняя жизнь была раз навсегда надломлена, масса крестьянства сдвинута со своей прежней колеи, часть пролетаризирована и отдана в качестве свободной рабочей силы капиталу. Местное городское и земское самоуправление было важной политической позицией, завоеванной буржуазией; оттуда предстояло вести ей наступление на главную цитадель, на царское самодержавие; история русского либерализма или земского движения свидетельствует об этом. Романтическая идея народности с высот спускалась вниз и разменивалась на хлопоты по изучению, устройству, улучшению быта освобожденных крестьян. Не центр, а провинция должны стать полем настоящей полезной народу деятельности, таков был лозунг некоторых шестидесятников. Действительно, центр — в руках самодержавной бюрократии, а область получила самоуправление, худое или хорошее, вопрос другой. Ни у кого эта идея областности в 60-е годы XIX века не получила такой стройной формулировки, исторической аргументации, как у Щапова, его можно сравнить только с Костомаровым по силе разрыва с традиционно-государственными историческими понятиями. Если Костомаров выставил тогда принцип славянской федерации, то Щапов, ограничив задачу более, узкими рамками, выставил принцип областности в отношении Великороссии. Как он сам заявил в своей вступительной лекции, читанной в 1861 году в Казанском университете, не с мыслью о государственности, не с идеей централизации, а с идеей народности и областности, он вступает на университетскую кафедру.

Начало областности еще мало осознано наукой, говорил Щапов. «У нас доселе господствовала в изложении русской истории идея централизации, развивалось какое-то чрезмерное стремление к обобщению, к систематизации разнообразной областной истории… Нисколько не раскрываются разнообразные историко-этнографические, бытовые и экономические особенности областей, не изображаются моральные, политические и физико-географическия условия их внутреннего развития и быта». А между тем русская история есть по преимуществу областная, история областных масс народа; областная летопись повествует нам про вековую, особую, самобытную жизнь области. Разнообразные ассоциации провинциальных масс народа — вот стержень исторического процесса. Централизация, бюрократия, царская государственность — это все позднейшее образование, восходящее к XVIII веку. Губернские учреждения Петра — вот первые оковы, надетые на областную автономию. Смута — есть грандиозная борьба за самостоятельность областей против централизаторских попыток Москвы. Отсюда у Щапова глубокий интерес к общине, к миру сельскому и городскому, к областным земским советам, к совету всея земли, к тому, что является клеточкой социального организма. «Рядом на одной земле и воде, в колонизационно-графической и общинно-бытовой связи, сами собою, без всяких указов устранялись, путем вольного народного земского самоустройства, два первичных мира: городской и сельский, город и село. Именно, на черном, диком лесу, например, посажался, поставлялся починок, деревни на нове, новые сельца, приселья и т. п. и все в совокупности образовали уезд и волость». Тем же путем тогда шла и мысль западно-европейских ученых: в 1853 году вышла в свет знаменитая Мауреровская. работа об общине германской, видевшая в ней основу жизни старинного общества.

Свои новые для того времени социологические теории Щапов развивал с кафедры Казанского университета. Какое же они отношение имели к Нижнему Новгороду, к краеведческой идее в ее местном проявлении?

Дело в том, что здесь с 1861 года появился убежденный сторонник идей Щапова, щаповец с головы до ног, питомец Казанского университета Александр Серафимович Гациский. Он и был настоящим основоположником нижегородского краеведения; он не только проявил в этой области колоссальную энергию, но и был идейным вождем краеведения.

«В провинциальном университете, в котором он учился», пишет Короленко в рождественском рассказе «Сон», «существовал в то время кружок профессоров и студентов, которые пришли к заключению, что в сущности столицы — только случайный нарост на общественном организме, что будущее принадлежит области». «Серафим Иванович», так называет его прозрачно Короленко, «всецело примкнул к этой идее. Она пришлась ему по душе, и он пришелся по ней».

Гациский занимал должность редактора неофициальной части «Нижегородских Губернских Ведомостей», единственного тогда печатного провинциального органа, а с 1863 года он редактировал «Ярмарочный Листок». Создание провинциальной газеты было заветным стремлением Гациского, что так хорошо подметил Короленко, сказав, что провинциальное печатное слово было проблемой его жизни. «Можно смело сказать», писал Гациский в предисловии к I тому своего Нижегородского Сборника, что в будущем развитии провинциальной печати хотя много предстоит трудностей, зато немало будет и жизненного значения. В виду этого будущего значения провинциальной печати, одной из важнейших ее задач в настоящее время; по нашему мнению, должно быть издание всевозможных материалов для изучения данной местности». Действительно, став с 1865 г. секретарем статистического комитета Гациский приступил к изданию сборников, носивших краеведческий характер. Их вышло 10 томов, и они до сих пор по массе собранного в них материала не утратили своего значения. Сборники Гациского интересны с двух точек зрения. Во-первых, они указывают на организаторские способности их редактора, который привлек к работе, к составлению статей многих жителей глухой провинции, найдя в их душе краеведческие струны; для 60-х — 70-х годов прошлого века это было большим достижением. Во-вторых, сборники в полной мере отвечали щаповской концепции исторического процесса, т. е. как раз освещали — и это было сделано впервые — жизнь народной толщи с экономической, бытовой и этнографической сторон. Край был описан, как раз в такой момент, когда в нем происходила ликвидация крепостного строя, когда нарождался пролетариат, когда поднимались вопросы о проведении железных дорог. Одна иллюстрация нам кажется совершенно необходимой, чтобы показать, чем в самом деле были эти сборники. Среди правящей бюрократии 50-х — 60-х годов сложилось убеждение, что Нижегородская губерния принадлежит к числу богатейших; «во всеподданнейших отчетах местных губернаторов самодовольно заявлялось, что у населения Нижегородской губернии, одержимого теплотою всевозможных благодушных чувств, денег чуть куры не клюют». В соответствии с этим составлялось и положение 19 февраля 1S61 года в той его части, которая была посвящена вычислению норм оброков и наделов. Отсюда впоследствии вытекала необходимость переделки сотни уставных грамот; составленных по положению 1861 года. Гациский и поставил себе целью разбить сложившуюся иллюзию, доказать, фактам и цифрами, что Нижегородская губерния вовсе не такая богатая.

О ней прежде писали несравненно меньше, чем о внутренности Африки, а официальная статистика была слишком прекраснодушна, по мнению Гациского. Парируя обвинение, что его сборники клерикальные потому что многие статьи были составлены сельским духовенством, Гациский говорит, что, значит, губерния, в отношении своего литературно-умственного знания, стоит на уровне тех эпох развития народов, когда представителями, двигателями умственного развития являлось духовенство. У Гациского вообще был пессимистический взгляд на положение народной массы, он был лишен того теоретического благодушия, которое ему приписал Короленко, «Что бы ни говорили душевные оптимисты и оптимисты на случай, видящие в существующем земельном наделе, в положении многочисленнейшего слоя населения всяческие залоги обеспеченного его состояния, ничего не оставляющего и желать; мы согласны со взглядом на бедственное положение большинства, высказываемым тем диким лагерем представителем которого является газета «Весть», но только совершенно иные желания возбуждает в нас это положение большинства. Мы имели случай высказаться по одной части вопроса — о земских раскладках — и желали бы высказаться подробнее, но считаем это здесь неуместным, а главное — невозможным». Эта цитата говорит нам не только об интересе Гациского к крестьянству, но и о пессимистической оценке им экономического положения крестьян, о невозможности сказать все и до конца словами; вот откуда этот эзоповский язык материалов, и цифр. И здесь чувствовался последователь Щапова в этом напряженном интересе к тому, как живет масса населения.

Время Гациского было другое, чем время первого краеведа Павла Мельникова. Последний в силу объективных условий никем не мог быть иным, как чиновником, если он хотел служить. В 60-е — 70-е годы уже организовалось земство, городское самоуправление получило другую структуру; естественно, что областнику Гацискому там открывалось подходящее поле деятельности, мы его и встречаем среди городских и земских гласных, членом земской и городской управы. «Вот он пробирается между стульями; не сгибая своего прямого стана, наглухо застегнутый в черный сюртук; его губы плотно сжаты, а глаза глядят холодным, спокойным взглядом. Земское дело — дело серьезное, важное, ответственное, и немногие сознавали это в такой мере, как А. С. Гациский», так пишет современник.

Однако власть подозрительна, слишком уж необычен этот человек; нет ли у него в голове «субверсивных идей?» Этот, по выражению Короленко, бессменный чудак-часовой, вставший на часах около идеи областности, показался опасным; у него был сделан обыск по подозрению в сепаратизме и даже принадлежности к социал-демократии. Этот эпизод указывает нам, грани с какими опасностями стояли в былое время краеведческие увлечения.

III.

Продвигаясь дальше по хронологическим ступеням, ближе к нашей эпохе, остановимся на краеведческой идее и работе в 90-е и 900-е годы.

Незадолго до своей смерти в 1887 г. Гацискому удалось организовать здесь впервые научное общество, посвящавшее себя изучению истории местного края. Это была Нижегородская ученая архивная комиссия; она жила и действовала на основании особого положения, с целью собирания, приведения в порядок, хранения архивных дел и документов, а также разыскания, описания и объяснения всяких других памятников старины. Известный Калачов, создатель научного архивоведения в России, был вдохновителем идеи архивных комиссий; с ним вступил в переписку Гациский. Создавая архивную комиссию, Гациский мог передать начатое им дело изучения края, в его исторических, бытовых и этнографических особенностях. Однако, свои основные взгляды он ей передать не мог: люди другого склада, другого темперамента, чем был Гациский, вступили в состав комиссии. В своей большей части это были пожилые чиновники; лишь немногие могли и хотели уделять свой досуг изучению старины края; задача изучения понималась слишком узко, а самое изучение выходило слишком сухим, оторванным от той жизни, биение которой чувствовалось в сборниках Гациского. И время ликвидации былых увлечений, конечно, наложило свою печать на деятелей комиссии. Комиссия занялась главным образом опубликованием архивных материалов, относящихся к XVII и XVIII векам. Строгого плана, заранее поставленной цели в опубликовании материалов не было, но в общем материалов опубликовано было много — вышло в свет 18 томов, некоторые состояли из нескольких выпусков. Комбинируя материалы местной архивной комиссии и материалы других изданий, можно уже на основании их приступить к научному изучению некоторых вопросов истории местного края. В этом большая заслуга комиссии.

Была, однако, и в архивной комиссии в 90-е годы прошлого века небольшая группа членов, которая была заражена энтузиазмом краеведческой работы. Во главе этой группы, ее инициатором, стоял Короленко, чутко уловивший у Гациского ту идею областности, тот интерес к жизни народной массы, которые находили отголосок и в душе самого Короленко. «Всякий очаг живой местной жизни, который пытался провести в своем уголке общую идею, общие сведения, который направляет дремлющее внимание далекого захолустья на те же предметы, о которых думают и говорят в центрах общей жизни отечества, который будит гражданские интересы и чувства, направляя их на вопросы общего блага, является прежде всего могучим органом объединения и развития. Провинция затягивала Короленко не картами и вином, как он выражается, а проснувшимися в ней живыми местными интересами. Если освободить мысль Короленко от цензурного плена, то можно так формулировать тезис Короленко: единство России не в бюрократической однородности порядков; управления, не в мертвящей централизации и опеке, а в свободном развитии местных творческих сил, в их органической слиянности. Это был тот самый вывод, который в свое время мог сделать Гациский из теории Щапова и который он оправдывал своей деятельностью. Интерес к прошлому края Короленко проявил в своей архивной работе, став во главе подкомиссий: по описанию старых дел, собиравшейся в Ивановской башне. Мы можем довольно конкретно представить себе обстановку работ Короленко и его кружка над архивным материалом. Раздавались дела для описи, т. е. для нанесения их на карточки; рекомендовалось схватывать типичные выражения, характерные обороты речи и термины того времени. Общие собрания бывали в Ивановской башне. Среди членов подкомиссии выделялся своим увлечением, своей преданностью делу Снежневский, позднее посвятивший ряд работ истории нижегородского крестьянства. Память о часах, проведенных со Снежневским «в молчаливой исторической башне, высящейся над современной сутолокой Нижнего базара, Миллионки и волжских пристаней», надолго осталась в голове писателя и свидетельствовала о силе пережитых впечатлений. Короленко один из немногих осмысливал архивную работу, как подготовительную для тех выводов, которые из опубликованных материалов сделает впоследствии социальный историк. Без черновой работы собирания мелких фактов бытовой и общественной жизни прошлого невозможно изучение массовых явлений.

Архивная комиссия, как мы уже указали, издавшая много исторических материалов, не стала, однако, носительницей и хранительницей того краеведения, какое было представлено в сборниках Гациского. Обращенная к прошлому, она не знала трепета текущей жизни, ее запросов и интересов. Где же эти запросы находили себе удовлетворение, где была представлена эта часть краеведческой работы? Мы должны обратиться в поисках за этой краеведческой работой к земству, к тем исследованиям, которые были им предприняты для оценки земель отдельных уездов губернии. Здесь стоит на первом месте Докучаевская работа, представляющая из себя исследование почвы Нижегородского края, основанная на разработке данных, собранных особыми научными экспедициями. Строго научный метод лежит в ее основе. Естественным дополнением и продолжением ее является исследование экономического состояния отдельных уездов, предпринятое земскими статистиками. Когда мы произносим слова: «земская статистика», «земский статистик», то перед нами встает не только один из отделов земства, перед нами встает целое общественное явление, яркая страница из истории интеллигенции, из истории общественной и краеведческой мысли. Именно в кругах земских статистиков тогда, в 90-е годы, интересовались тем же, чем интересовался в свое время Гациский: экономическим положением массы, крестьянским земельным наделом, кустарными промыслами, бытом, поскольку он отражается в цифрах. Только этнографические вопросы стояли, по большей части, вне поля зрения земского статистика. Экономические обследования отдельных уездов, построенные на районировании их по естественно-географическим и почвенным признакам, рисуют положение местного хозяйства накануне того момента, когда официально было признано «оскудение центра», когда обнаружились результаты крестьянской реформы 1861 года. За статистическую работу, за изучение индивидуального и массового социального явления брались люди, с определенным общественным мировоззрением: здесь в начале 90-х годов руководящую роль играл Анненский, народник; здесь же в 1891 году появился первый нижегородский марксист Скворцов, развивший мысль о расслоении русского крестьянства, об образовании внутреннего рынка, мысль, проводимую в известной работе Ленина, вышедшей в 1899 году в свет. «Развитие капитализма в России».

Споры народников и марксистов, имевшие место среди земских статистиков, придавали их экономическим обследованиям, их краеведческой работе особо острый интерес. Задача будущего исследователя — определить, как на земской статистике сказались эти точки зрения, эти предпосылки, предварявшие и вместе с тем освещавшие весь процесс работы.

Итак, в 90 и 900 годы краеведческое дело разбилось на две части: оно слагалось из работ архивного порядка, из опубликования сырых материалов, которые должны были стать базой истории местного края, вне зависимости от каких-либо общих руководящих идей; оно слагалось из работ исследовательского порядка, выяснивших природные, почвенные, экономические условия жизни массы населения; этим работам не чужды были некоторые принципиальные исходные точки зрения. Явление не просто фиксировалось, оно и оценивалось.

IV.

Мы проследили в трех основных хронологических моментах краеведческую идею, как она понималась в Нижнем Новгороде. От неопределенного, романтического интереса к народности, быту, к прошлому, прихотливо сочетавшегося в душе первого краеведа П. Мельникова с удовлетворением полицейских запросов Николаевской бюрократии, нижегородское краеведение перешло на совершенно новый путь в 60-е годы прошлого века.

Тогда выступил, — с нашей точки зрения, — крупнейший краевед, когда-либо здесь бывший, Гациский. Вокруг статистического комитета он организует краеведческую работу, издание своих известных сборников, освещая эти материалы идеей областности, усвоенной от Щапова, и горячим интересом к жизни народной массы.

В 90-е и 900-е годы, краеведческая идея и работа двоится; у нее два уклона: один — в прошлое, в архивы, в опубликование материалов без определенной цели и плана, не взирая на усилия Короленко внести то и другое; второй уклон — в изучение современного положения крестьянского хозяйства, кустарных промыслов; изучение подогревается спорами представителей двух основных направлений нашей общественной мысли.

Какие задачи ставит перед краеведением наша эпоха?

Октябрьская революция сломала старую государственность, бюрократию и централизацию. Через это она открыла путь к более рациональному устройству всей нашей жизни. Рационализм всегда присущ революции, поскольку дело идет об освобождении от старого хлама, поскольку люди революционных эпох воодушевлены, уверенностью провести радикальное обновление жизни. Одно из проявлений этого государственного рационализма в наше время есть районирование СССР, т. е. создание новых округов на основе географических, экономических, бытовых признаков. Новое краеведение и должно служить этому районированию. Краеведение нужно, конечно, не только в самом процессе районирования, но и позднее, когда районирование будет закончено, для использования богатств края, для использования надлежащим образом людей края. Поэтому, производительные силы края, под которыми разумеются природа и человек края, становятся объектами изучения теперь, при новой фазе развития краеведения. Первая губернская конференция по изучению производительных сил, собравшаяся в конце января 1924 года, подводила итоги тому, что было сделано до сих пор по изучению производительных сил края,  и намечала дальнейшие вехи этого изучения. Конференция знаменовала новую, только что начавшуюся, фазу нижегородского краеведения.