V. Письма “маленького человека” (почта газет)

V. ПИСЬМА “МАЛЕНЬКОГО ЧЕЛОВЕКА” (ПОЧТА ГАЗЕТ)

[223]

Письма — уникальный, ни на что не похожий вид исторического источника. Они представляют большую ценность для исторических исследований. В источниковедении их можно рассматривать в нескольких качествах:

1) как газетный жанр;

2) как разновидность делопроизводственных документов;

3) самостоятельное значение имеют письма известным политическим деятелям, писателям, артистам и пр.;

4) как разновидность эпистолярного жанра.

В соответствии с данной группировкой письма можно отнести к тому или иному разделу нашего курса. Однако я решил выделить их в самостоятельную группу на правах именно уникального источника, пренебрежительное отношение к которому в местах хранения резко снижает возможность изучения человека, личности.

Для удобства характеристики писем проведем небольшую их классификацию.

1) Постоянная почта в газеты, в том числе письма, опубликованные и хранящиеся в архиве газеты. Особо можно выделить подгруппу писем, полученных в связи с каким-либо юбилеем или знаменательным событием, обсуждением какого-нибудь важного документа и пр.

2) Постоянная почта в государственные и общественные учреждения (жалобы, претензии, предложения, доносы и пр.).

3) Письма политическим, общественным деятелям, ученым, представителям искусства.

4) Частная переписка — остаточное явление некогда весьма распространенного эпистолярного жанра.

Теперь чуть подробнее о каждой группе.

Постоянная почта в газеты обширна. О ее размерах могут дать представление такие данные. Например, в “Московскую правду” с начала 1988 г. и по сентябрь поступило 46 684 письма, 1 060 опубликовано. Получено 638 ответов на критические выступле-

[224]

ния газеты, 211 опубликованы. 8 810 ответов поступило из министерств, ведомств, партийных и советских органов, организаций и учреждений на письма, направленные на принятие мер[1].

О чем письма? Об их содержании можно судить по письмам в такой популярный еженедельник, как “Собеседник”. В обзоре писем, поступивших в редакцию, читаем: “О чем, вы думаете, пишут в молодежную газету? О рок-музыке? О спорте? О новых кинофильмах и спектаклях? И об этом тоже. Но большинство писем — жалобы. На бюрократизм и волокиту. На хамство чиновников и безответственность исполнителей. Самые острые, самые кричащие письма мы публикуем. Специальные корреспонденты едут в командировки. Но не хватает рук. И часть писем мы направляем в Советы народных депутатов, в министерства и ведомства, от которых зависит решение вопросов. Просим разобраться, помочь читателям. А в ответ порой начинается волокита”[2].

Письма в связи с обсуждением важных документов КПСС и государства. Таким письмам повезло. Им уготовлено вечное хранение в государственных архивах.

Письма в учреждения — тоже великолепный источник. О чем люди только не пишут! Если бы все это можно было сохранить! Но увы! Срок хранения этих материалов в учреждениях — три года. На государственное хранение в архив они не поступают и уничтожаются.

В целом рассказать о содержании писем в газеты и различные инстанции невозможно. В свое время известный журналист 20-30-х годов М. Кольцов писал примерно следующее. О чем только читатели не пишут в газеты: от отчаянного вопля о смысле жизни собирающегося покончить самоубийством до жалобы на отсутствие в городе приличного казино.

[225]

Но, повторяю, подобного рода письма не хранятся. А жаль.

Правда, исключение составляют письма за ранние годы. Например, сохраняются письма-жалобы на продразверстку. Они поступали из всех губерний. Отношение к ним со стороны Наркомпрода было твердым и неуклонным. От всех продорганов он требовал рассмотрения жалоб только в тех местах, где выполнено 60% разверстки[3]. Это он еще раз подтвердил распоряжением от 8 марта 1920 г.[4] и придерживался всего заготовительного периода.

Из хранящихся в фонде Наркомпрода жалоб, поступавших в его адрес, а также пересланных из канцелярии Совнаркома, из ВЦИК, ЦК РКП (б), характерным является то, что подавляющее их число было из потребляющих губерний: Владимирской, Тверской, Нижегородской, Калужской, Костромской, Ярославской и др.[5] Большинство жалоб на чрезмерность разверстки было от отдельных лиц.

Большую почту получали и получают политические и общественные деятели. Огромная почта была у В.И. Ленина. Только в ГАРФ учтено свыше 11 тыс. писем рабочих, крестьян, солдат и матросов[6]. Их много и в других архивах.

В 1960 г. отдельным изданием впервые появилась большая публикация писем трудящихся Ленину в связи с 90-летием со дня его рождения[7]. Затем подобные издания вышли в Белоруссии, на Украине и в других местах[8], а несколько позднее такие же сборники изда-

[226]

ли в Саратове, Курске, Ташкенте, Омске, Луганске и других городах[9].

Вторая, еще большая, волна изданий писем трудящихся Ленину прошла в 1969-1970 гг. в связи со столетней годовщиной со дня рождения В.И. Ленина. За два года вышло в свет более 30 сборников[10].

Для всех публикаций характерна одна особенность: среди них нет писем, содержащих негативное или критическое отношение к вождю. Такие письма не публиковались. (Кстати, иногда в архивах их можно встретить среди материала, который формировался отдельно под названием, например, “Письма психически ненормальных людей”.)

Впервые несколько “ругательных” писем в адрес Ленина были опубликованы в документальном альманахе “Неизвестная Россия”[11].

Однако публикация вызывает странное ощущение. Писем всего 6, причем 3 принадлежат известным советским работникам, а еще 3 — неизвестно кому. А главное, ведь остаются тысячи так называемых “восхваляющих и обожествляющих” (по терминологии составителя Г.А. Бордюгова) писем. А это, что ни говори, свидетельство огромного авторитета вождя и любви к нему многих людей. Так что вопрос об удельном весе негативного материала среди всех писем к Ленину остается открытым.

[227]

Большую почту получают и писатели, артисты, спортсмены. Например, в личном фонде писателя И. Эренбурга в РГАЛИ собрано более 30 тыс. писем. Некоторые из них опубликованы, но большинство — нет.

Но среди них есть переписка с родными, друзьями, знакомыми, т. е. вполне устойчивая переписка, которую мы с полным основанием можем причислить к эпистолярному жанру.

Семейная переписка — ныне удел лишь семейных архивов. В государственное хранение они не попадают. Кое-что, конечно, можно встретить в личных фондах архивов. Но это будут письма людей, все же в той или иной степени известных.

Есть, правда, еще исключения, были возможности попасть в историю людям ничем не примечательным. Это фронтовые письма. Одно время собирались и даже публиковались в различных сборниках письма с целины.

В целом же эпистолярный жанр вырождается. Технический прогресс, особенно всеобщая телефонизация этому активно способствуют. А в XIX в. умели и любили писать. Было принято писать длинные письма, которые подчас принимали характер едва ли не художественных, публицистических или философских произведений. Это был самостоятельный жанр со своими нормами и канонами. В них авторы подробно излагали свои мысли и чувства, оценивали происходившие события, рассказывали о своей жизни и деятельности.

Тем не менее и в XX в. мы можем найти более или менее значительные комплексы подобной документации.

Однако предметом нашего рассмотрения являются все же массовые письма трудящихся в те места, где они не пропали. Это редакции тех газет, архивы которых каким-то образом сохранились.

Итак, письма в газеты. Их можно подразделить на:

1. Оригиналы, т. е. те подлинные письма, которые были присланы в газеты и отложившиеся в архиве ее редакции. Имеются рукописи (часто с трудом читаемые из-за почерка, малограмотности, плохой сохран-

[228]

ности, потому что писались карандашом) и машинопись. Некоторые перепечатывались редакцией на машинке с целью проверки фактов, отсылки в различные ведомства. Кстати, в последнем случае они могли оседать в фондах тех или иных учреждений.

2. Опубликованные в газетах. Газеты, как правило, тщательно отбирают к публикации лишь те письма, которые соответствуют направлению ее работы. К тому же они отредактированы, т. е. приглажены и причесаны, иногда до неузнаваемости. Имеются и купюры. Чаще всего из-за того, что письма бывают непозволительно длинными и многословными. Но выкидывают и нежелательное, недозволенное, сомнительное и пр.

В зависимости от того, для чего пишутся письма, их можно классифицировать на следующие группы:

1. Просьбы.

2. Жалобы.

3. Информативные письма.

4. Разоблачающие и критикующие действия отдельных должностных лиц и учреждений.

5. Предложения и прожекты.

6. Условно говоря, “философские письма”, т. е. письма-раздумья о понимании автором тех или иных теоретических положений, ситуаций в области политики, экономики, в сфере духовной жизни.

7. Поздравительные письма.

8. Доносы.

Некоторые редакции сохранили письма в своих архивах. Представляет интерес сравнить письма в, так сказать, натуральном виде с опубликованными. Иногда такая возможность весьма упрощается. Так, редакция “Крестьянской газеты” до 1925 г. после обработки писем помечала, опубликованы они или нет, а если да, то в какое время.

Архив писем крестьян в “Крестьянскую газету” — уникальный комплекс документов. Каких только сообщений не было с мест! Представитель Наркомюста — 20-х годов, отвечавший за работу с крестьянской почтой, охарактеризовал крестьянские письма следующим образом: “Большинство писем, по существу, есть вопль

[229]

крестьян на беззаконие, объектом которого они являются”. Письма содержали в себе столь богатую информацию, что, по мнению сотрудников Наркомзема, “наркоматы сами должны были идти в редакцию газеты за письмами, а не дожидаться, когда их пришлют”[12].

Письма рассказывают о положении на местах, о действиях представителей Советской власти и партии, об отношении крестьян к Советам, партии, кооперации, колхозам. Большой интерес представляют крестьянские письма, в которых излагается их понимание или непонимание социализма. Здесь и уверенность в его победе, и разочарование, и неприятие. Довольно характерно, что крестьянские представления о социализме содержат сложное переплетение наивных утопических представлений, близких к религиозным, с упрощенными схемами, возникавшими под влиянием полуграмотных речей агитаторов и пропагандистской литературы. Авторы писем сравнивают будущую наилучшую жизнь с “райской жизнью”, она видится им как “картина какого-то блаженства”, где социализм будет “царствовать в природе роскоши”.

Большинство этих, так сказать, “моделей” социализма были далеки от реалий, поскольку вообще никто не представлял себе, что означает иностранное слово “социализм”.

Довольно рано в письмах крестьян прослеживается беспокойство относительно колхозов, их тревога по поводу растущего отчуждения власти от земледельца. Взволновала деревню наметившаяся тенденция использовать хлебозаготовительный пресс в виде рычага ускорения обобществления сельского хозяйства. Опасно становилось мужику, как отмечалось в письме, пришедшем в Москву из семипалатинских степей во время посевной кампании 1928 г., “много сеять, скота держать, машинами обзаводиться, улучшать постройки скотдворов, жилища приводить в приличный вид, обносить тесом ограду и даже ремонтировать старые

[230]

постройки, прилично одеться и обуться, а потому мнение как бы работать совсем не нужно, а то навлечешь на себя гнев, классовую вражду, отберут хозяйство, лишат гражданских прав”[13].

Еще не началась массовая коллективизация, еще не было всех ее безобразий, а крестьянин уже чувствовал реальную угрозу. “Если интересы середняка не будут своевременно защищены от всяких неправильных выпадов, он работать будет мало, хозяйство сократит насколько возможно, и от него никакой пользы государству не будет”[14], — пытались предупредить селькоры Вятской области. “Снова отбивают желание у граждан трудиться и заставляют быть бедняком”[15], — жаловались в “Крестьянскую газету” в феврале 1929 г. ярославские крестьяне.

К сожалению, писем, написанных в период коллективизации, мало. Однако подобные документы есть в архивах других газет, учреждений, общественных организаций, архивах политических деятелей. Задача — искать.

Правда, в известной мере, здесь могут помочь секретные обзоры писем, составлявшиеся для высоких инстанций.

Среди поступавших писем всегда находился негатив. Авторы таких писем квалифицировались как недоброжелатели, распространители вымыслов, враги народа. Поэтому такие подборки формировались отдельно, им присваивались спецназвания: “враждебные отклики”, “факты отрицательного характера” и пр.

Однако кто-то должен был знать о причинах и масштабах негатива. Для таких функционеров готовились обзоры.

Много писем поступало в связи с коллективизацией. Сводки о ходе ее под грифом “секретно” редакции газет направляли в секретную часть Народного комиссариата земледелия СССР и иные инстанции. Наркомзем получал их и из других организаций, где по-

[231]

ток писем был значительным. Например, Секретариат Совнаркома СССР по приему заявлений и жалоб. Подобные приемные были в ЦК ВКП (б), у М.И. Калинина и др.

Справки о ходе коллективизации готовились и в ОГПу на основе собственных источников информации. Их составляли в информационном отделе ОГПУ под руководством Агаянца, Запорожца и др. Справки отправлялись под грифом “совершенно секретно” узкому кругу лиц. Кому? Конечно же вождю. Его доверительному окружению — В.М. Молотову, Л.М. Кагановичу, Г.К. Орджоникидзе, а также группе чекистов во главе с Г. Ягодой — С.А. Мессингу, Е.Г. Евдокимову, А.Х. Артузову, Я. Ольскому, Г.И. Бокию (одному из основателей ВЧК), “ласковому” следователю С.Я. Агранову и др. Не забывали и заинтересованного наркома земледелия Я.А. Яковлева.

Таким образом и Сталин, и его окружение знали о происходившем. Но воспринималось-то ими это как некоторый срыв, заминка на фоне тотального успеха. Именно успех вскружил головы, породил самоуверенность, та, в свою очередь, приводила к ошибкам и искажениям. Сталин и его люди воспринимали преступление против крестьян всего лишь как ошибки и искривления генеральной линии партии, которая в основе своей считалась правильной! В ее истинности никто не сомневался. Поэтому конструкторы крестьянского счастья могли исправлять какие-то частности, ради чего, кстати, и была написана статья Сталина “Головокружение от успехов”, но они не в состоянии были осознать преступность своих благих намерений сделать крестьянство зажиточными, а колхозы богатыми любой ценой. И дело не в них. Как будто бы они или другие могли предотвратить неизбежное. Такова уж природа этого режима, что по-иному и быть не могло.

В Российском государственном архиве экономики отложилось немало подобных материалов, недавно рассекреченных[16]. Что они из себя представляют?

[232]

Прежде всего, сводки по письмам составлялись многими газетами: “Правда”, “Известия”, “Гудок”, “Социалистическое земледелие”, “Крестьянская газета” и др. Их готовили в специальных отделах. Например, в “Правде” такое подразделение называлось “отделом расследования и читки”, а в “Крестьянской газете” — “отделом крестьянских писем”. Обзоры охватывали события на протяжении от двух-трех недель до нескольких месяцев.

Хорошо документально оформленный обзор, например правдинский, датировался, обозначался номером; далее следовали очень важные пояснения. Во-первых, указывалось: “Сводка составлена по неопубликованным и непроверенным письмам”. Во-вторых, отмечалось: “В сводку взяты наиболее характерные факты только отрицательного порядка. Таких писем за последние месяцы поступило очень много. Но они ни в коем случае не могут служить измерителем настроений крестьянской массы в целом”. Последняя фраза примечательна. Она скорее имеет эдакий превентивный характер на предмет смягчения возможного недовольства начальства, огорченного нерадующей информацией. Однако действительность говорила об обратном. Последовавшие массовые отливы из колхозов весной 1930 г. подтверждали как раз практически всеобщее недовольство крестьян коллективизацией.

Это касается и оговорки относительно непроверенных фактов. Массовые выходы из колхозов их подтвердили. Следует попутно отметить, что некоторые газеты, например “Социалистическое земледелие”, иногда проверяли полученную информацию, и в таких случаях в обзорах следовала ремарка: “факты подтвердились”. Но проверка шла, естественно, далеко не по каждому негативному факту: ибо их было много.

И наконец, еще один аргумент в пользу достоверности информации с мест. В конечном счете — это однотипные источники, в которых без труда прочитываются два лейтмотива: страх крестьян и насилие государства.

Сама сводка представляет собой обзор “наиболее характерных фактов из писем” и содержит информацию как бы двух уровней: сведения очевидцев с мест и реакцию на них определенного слоя работников идеологической полиции. Внешне выглядит это незамысловато: выдержка из письма или несколько однотипных кусков и короткий комментарий обозревателя; в конце некоторых обзоров помещались целиком как своеобразное приложение наиболее интересные документы. Разумеется, толкование фактов дано в духе времени, с позиций “генеральной линии” партии. Многие безобразия и преступления объяснялись неподготовленностью партийных организаций к умелому руководству начавшимся массовым колхозным движением “или даже в ряде случаев — ошибочностью их действий, а также происками кулачества и антисоветских элементов. Противоестественность происходившего, конечно же, даже не приходила в голову.

Твердокаменная партийная “целостность” обозревателей, видимо, порой все же не выдерживает и раскалывается перед жуткими картинами коллективизации, — в чиновнике пробуждается просто человек. И тогда он включает без всякого комментария целиком наиболее яркие письма. Вот, например, отрывок из “сводки № 1”, составленной по материалам газеты “Социалистическое земледелие” за март 1930 г. В нем говорится, по сообщению бывшего красноармейца, как проводилась коллективизация в одной из деревень в Тамбовском округе. Он писал: «Собрали собрание. Без всякого разъяснения стали говорить, что обязательно сейчас подписывайтесь в колхоз все до одного. Но крестьянин ничего не знает и думает — а куда буду писаться? Так и не стали подписываться. Начали устрашать оружием, но все-таки подписываться никто не стал, потому что никто не знает куда. Тогда председатель сельсовета… и еще один партиец, который прожил два казенных имения, начал грозить: “Кто не пойдет в колхоз, того поставим к реке и пулеметом перестреляем” — и затем стали голосовать за колхоз; но говорили не так –

[234]

“кто против колхоза”, а кто — “против Советской власти”. Конечно, против Советской власти никто не пойдет. Так и постановили единогласно, а в протоколе никто своей рукой не подписывается, и этот протокол послали на утверждение в окрколхозсоюз. Он этот протокол заверять не стал потому, что нет подписей крестьян. Тогда послали двух уполномоченных, как будто от общества, но их общество не посылало, и этот протокол не показывают, и стали собирать семена. Семена никто не дает, тогда стали ломать замки и выгребать весь семенной хлеб и также отбирать скотину».

А вот информация о том, как проводилось раскулачивание. Сообщение из Мценского уезда: “Раскулачиваются хозяйства, имеющие одну лошадь, одну корову, 5 штук овец и одну свинью, тогда как ни наемного труда, ни кабальных сделок у них не было, налог платили они по 15-16 руб. Раскулачивание сопровождается действиями явно преступного характера (являются ночью, при составлении описи пропадают деньги, облигации займов; отобранный и описанный у крестьян скот сами же руководители раскулачиванием тайком продают и режут). От налетов с целью раскулачивания не считаются неприкосновенными и освобожденные от налога”.

Страшная картина! Эти издевательства и преступления не отдельные перегибы, а норма.

Проблема использования писем. После того как письма отработаны в редакциях газет (изложенные факты проверены корреспондентами, предприняты меры для устранения недостатков, написаны ответы адресатам и пр.), кончается их оперативная жизнь, и письма сдают в архивы. Увы, срок хранения их недолог. Но тем из них, кому повезло с сохранностью, предстоит дальнейшая жизнь.

 1. Их могут опубликовать в различных сборниках документов или специальных журнальных подборках.

2. Наиболее интересные письма выставляются в виде экспозиции в музеях, особенно краеведческих.

3. Хранящиеся в архивах, а чаще всего опубликованные в газетах письма используют в научных исследованиях. Однако эффективность их использования довольно низкая. Обычно для иллюстрации какого-либо положения автор приводит для примера два-три или более подобных документа. В сущности, этот иллюстративный метод не является научным. Лишь достаточно большая совокупность писем создает основу для анализа и делает аргументацию вполне доказательной.

4. Такую возможность предоставляет контент-анализ — метод количественной обработки описательных документов[17].

Группа источников, которую мы рассмотрели, в историографии традиционно именуется как “письма трудящихся”. Однако гораздо справедливее ее назвать письмами “маленького человека”, адресованными анонимному образу ВЛАСТИ, даже персонифицированной в виде отдельных личных представителей власти. В этой позиции “маленького человека”, т. е. бесправной личности, может оказаться любой человек — “псевдогражданин” принципиально негражданского общества.

Я не рассмотрел в данной лекции собственно эпистолярный жанр, т. е. письма индивидуальной личности другой индивидуальной личности, поскольку это самостоятельная большая тема, ибо такие письма создаются на принципиально иной основе.

Алексеев В.В. Письма трудящихся в газеты как источник социологической информации // Методы отбора данных, анализ документов, эксперимент. М., 1985.

[1] Редакционная почта: за и против // Московская правда. 1988. 9 сент.