VI. Делопроизводственная документация государственных учреждений и общественных организаций

[239]

Делопроизводственные документы составляют наиболее обширную группу источников. Управление есть не что иное, как процесс передачи, оценки, преобразования информации и осуществляется в значительной мере в форме бумажного документооборота. Документы свидетельствуют и удостоверяют факты, события, права, обязательства, компетенцию, полномочия, подтверждают и доказывают их. Значение документов как исторических источников определяется в зависимости от их роли в общественном развитии и от научно-исторической ценности заключенных в них сведений.

В советское время делопроизводственные документы значительно увеличиваются в количественном отношении и неизмеримо возрастает их роль в отражении всех аспектов жизнедеятельности общества. Решающее значение в характере этих процессов сыграли особенности становления и развития государственности, формирования нового государственного аппарата на принципах соединения законодательной и исполнительной функций, жесткой централизации, привлечение к управлению широких масс населения, не искушенных в управленческой работе (согласно ленинскому принципу, чтобы “каждая кухарка умела управлять государством”).

Провозглашенный новый тип государства — государство диктатуры пролетариата — довольно быстро трансформируется в государство диктатуры одной партии, а с 20-х годов — аппарата партии, который берет в свои руки не только решение идеологических и политических проблем, но и функции государства. Сращивание партийно-государственных структур, в свою очередь, превращает партию из политической организации единомышленников в бюрократическую государственную структуру со строгой иерархией партийных чиновников. Им подчиняются профессиональные, общественные и творческие организации.

И хотя в советском источниковедении установилась традиция рассматривать документы КПСС как самостоятельный вид источников, фактически эти докумен-

[240]

ты не содержат особых видовых признаков, характерных только для партийных документов. Документы КПСС, как и документы политических, профессиональных, общественных организаций, по своим источниковым характеристикам вполне вписываются в рамки делопроизводственных источников как вида (разумеется, речь не идет о таких видах, как программы, уставы и некоторые другие, о чем говорилось в специальной лекции о партийных источниках). Стало быть, к ним применимы аналогичные приемы источниковедческой критики.

Если в практике непосредственного управления надобность в определенных группах документов постепенно отпадает, их функция как исторических источников остается постоянной.

Комплексы взаимосвязанных документов составляют системы документации. В системах документации находят отражение уже не отдельные факты, а последовательность фактов в их многочисленных связях во времени и пространстве.

Делопроизводственная документация советского общества возникла не на пустом месте. Формуляры большинства документов без изменений вошли в практику послереволюционного периода. Изменились приоритеты среди разновидностей, социальная окраска и направленность, характер информации, заключенный в традиционных формулярах.

Попробуем привести примерную классификацию делопроизводственной документации:

1. Организационная документация определяет порядок какой-либо деятельности, структуру, компетенцию, задачи, формы и методы исполнения и пр. Это — положения, уставы, правила, статуты, обязательства, договоры, контракты, трудовые соглашения.

2. Распорядительная документация служит для реализации управленческой деятельности. Это продолжение документации организационной. Сюда можно отнести решения, резолюции, приказы, инструкции, циркуляры, распоряжения, поручения, предписания, наказы и пр.

[241]

3. Особый вид организационно-распорядительной документации составляют протоколы и стенограммы заседаний коллегий, собраний, съездов, конференций и пр.

4. Текущая переписка предприятий и учреждений (письма, телеграммы, радиограммы, телефонограммы и пр.). Сюда же можно отнести и письма трудящихся в государственные и общественные органы.

5. Плановая документация.

6. Учетная документация.

7. Контрольная документация.

8. Отчеты, в том числе статистическая документация.

С начала 30-х годов, когда в основу получения статистических сведений был положен текущий учет, наблюдается взаимное проникновение делопроизводства и статистики. Необходимо учитывать, что в настоящее время статистические документы составляют не менее четверти всей делопроизводственной документации. Их удельный вес в отдельных группах документации неодинаков. Наибольшее значение они имеют в учетно-контрольной документации, где многие формы подготовлены для статистической обработки.

Довольно рано и интенсивно наш государственный аппарат стал обюрокрачиваться, захлебываясь от обилия бумаг. Уже 8 декабря 1918 г. Совнарком принял постановление, в котором предлагалось в корне пресечь “чрезмерно разросшуюся ведомственную переписку и тормозящую работу канцелярскую волокиту” в центре и на местах.

Однако ростки бюрократизма остановить было непросто. В своих последних работах В.И. Ленин неоднократно отмечал слабость государственного аппарата. Он сетовал, что советский аппарат “никуда не годится”, “перенят нами целиком от прежней эпохи” и “дела с госаппаратом у нас до такой степени печальны, чтобы не сказать отвратительны”.

Из руководителей высшего уровня нового государства, включая народных комиссаров, мало кто имел квалифицированную профессию и тем более практику. Все они учились урывками. Систематическое об-

[242]

разование было редкостью. Они являлись профессиональными революционерами. Это осталось в прошлом. Главным становилось умение управлять государством, экономикой, компетентно решать вопросы социальные, культурные и прочие, большие и малые. А этому никто не учился. Правда, многие вскоре научились руководить. Но руководить еще не значит управлять. Отсутствие кадров специалистов явилось одной из причин рано возникшей традиции выдвиженчества некомпетентного руководства и интенсивной бюрократизации советского аппарата.

Тяжелым было положение на местах. Сказывалась малограмотность и низкая квалификация работников, особенно на волостном и уездном уровнях, их неспособность самостоятельно решать те или иные вопросы, в результате чего и губернские учреждения, и центральные были забиты бумагами, причем часто не подготовленными для рассмотрения.

Бюрократизм же — главное условие и предпосылка фальсификации документов. Причем фальсификации не злонамеренной, не корыстной, а вытекающей из внутренне присущих бюрократии свойств.

Для иллюстрации сказанного уместно привлечь наблюдения известного в 20-е годы краеведа А.М. Большакова. Он довольно пристально и плодотворно изучал Горецкую волость Кимрского уезда Тверской губернии. Одна его запись настолько интересна, что есть смысл привести ее целиком: «Я…вынес твердое убеждение, что многие так называемые официальные сведения, полученные с низов и на основании которых в центре вычерчивают красивые диаграммы, часто совсем не отражают настоящую жизнь, попросту говоря — не стоят выеденного яйца. Сошлюсь на один разговор, который за все эти годы, с некоторыми изменениями, неоднократно происходил между мной и кем-либо из советских служащих волости. Обычно жалуются:

– Уж очень много центр требует от нас разных сведений. Анкета за анкетой. То одни цифры, то другие.

[243]

– А вы и давайте их. Если государство станет строить свою политику на цифрах, это будет самая верная политика.

— Да помилуйте, волисполкомы перегружены текущей работой. Иные сведения дать нетрудно — даем. Другие же цифры еще собирать надо, да и собирать-то умеючи, а в нашем распоряжении вообще нет свободных людей.

— Ну, так отпишитесь.

— Невозможно! И срок поставлен, и строгой ответственностью угрожают. Не исполнишь предписание — еще под суд попадешь. Кроме того, сам инструктор говорит: если цифр под руками нет, с потолка давайте.

— Как это: “с потолка”? (Были же такие наивные люди. — В. К.).

— Очень просто: посмотреть на потолок, подумать немного, да и поставить цифры, какие Бог на душу положит»[1].

Такие разговоры Большаков слышал в 1918, 1920 годах и позднее. А далеко ли мы шагнули по части улучшения “методики” подобных счислений в 40-е, 60-е и иные годы?

Попытки борьбы с бумажной лавиной предпринимались, но безуспешно. Серго Орджоникидзе однажды пошутил: “Отчетность похожа на гидру, рубишь одни головы, отрастают другие”.

Бюрократизм буквально парализовывал хозяйственные и иные организации. Возьмем, например, такую некогда демократическую и самоуправляемую организацию, как кооперация, которую также сжирал этот монстр. К концу 20-х годов резко увеличились множественность и параллелизм в руководстве работой кооперации. Нередкой стала картина, когда одним районным колхозным союзом или районным союзом сельскохозяйственной кооперации руководили около десятка различных органов. И каждый засыпал подотчетное районное звено бумажным дождем инструк-

[244]

ций, директив, циркуляров, анкет и т. п. Райсоюзы получали тысячи бумажек, часто противоречащих друг другу. А поскольку народ привык к этому, то их, не читая, хладнокровно подшивали к делу. Доходило до того, что райсоюзы захлебывались от бумаг. Один из райсоюзов в Красноярском округе буквально потонул в трех пудах непрочитанных бумажек[2].

В самом деле, для 20-х годов характерны изобилие, перехлест делопроизводственной документации, осевшей в архивах. И если, скажем, историки, работающие с эпохой средневековья, всегда испытывают недостаток в источниках, то историки, работающие по 20-м годам, нередко сталкиваются с избыточной документацией, часто к тому же противоречивой, в которой непросто разобраться. Причем противоречия могут быть явными или мнимыми. Можно дать на первый случай несколько рекомендаций, дабы не растеряться в этом море.

Наибольшую сложность представляют документы, содержащие статистические сведения. Распространенное затруднение — расхождение показателей в характеристике одного и того же явления. Но разнобой нередко бывает мнимым. Дело в том, что статистический учет в 20-е годы осуществлялся разными учреждениями: государственной статистикой, ведомственной, кооперативной, которая различалась по назначению, объектам учета, методике получения и обработки данных. И еще одно обстоятельство рождает мнимое расхождение: разный временной срез даже в источниках одного и того же происхождения, в одних случаях падающий на начало, в других — на середину, в третьих — на конец года.

Делопроизводственные источники — это океан документов, которые нас окружают на работе, в быту, на отдыхе. Однако столкнуться с ними как исследователь человек может только в архиве.

Наибольшей эффективности изучение делопроизводственных документов достигается при знакомстве со

[245]

всем комплексом материалов по тому или иному вопросу. А такая возможность предоставляется лишь исключительно при исследовании архивных фондов, отложившихся в результате деятельности какого-либо учреждения.

Такая методика, безусловно, трудоемка, но зато она исключает или сводит практически на нет случайность либо упущения. Для наглядности попробуем рассмотреть состав, содержание и взаимозависимость какого-либо комплекса делопроизводственных документов.

Возьмем фонд Госплана СССР, хранящийся в РГАЭ. Предположим, что нас интересует материал по сельскому хозяйству середины 20-х годов. Где его искать?

Можно установить, что в состав комплекса войдут документы, образовавшиеся в результате деятельности президиума Госплана, сельскохозяйственной секции, а также всех других секций, работа которых в той или иной мере соприкасалась с вопросами сельского хозяйства. Прежде всего можно выделить экономико-статистическую секцию, осуществлявшую подготовительные работы для построения перспективного плана развития народного хозяйства, изучавшую вопросы методологии составления хлебно-фуражного баланса, урожайности, хлебных цен, крестьянских бюджетов и др. К проблемам внутреннего и внешнего рынка сельскохозяйственной продукции тяготеют материалы секций внутренней и внешней торговли. Вопросы машиностроения для сельского хозяйства раскрывают документы промышленной секции. Материалы сельскохозяйственной секции, готовившей вопрос к рассмотрению в президиуме Госплана, в обязательном порядке проходили стадию обсуждения во всех заинтересованных секциях. Предварительное обсуждение вопроса происходило в президиуме сельскохозяйственной секции и затем после утверждения его итоги поступали на рассмотрение президиума Госплана.

Таким образом, первый тематический комплекс документов по тому или иному вопросу складывался сначала на уровне сельскохозяйственной секции и

[246]

концентрировался в составе материалов приложений к протоколу заседания президиума сельскохозяйственной секции. Затем в окончательном виде с дополнением состава материалов, заключениями наркоматов и ведомств комплекс документов образуется в составе приложений к протоколам президиума Госплана.

Из сказанного прямо вытекает важный вывод, что при работе с делопроизводственными документами необходимым условием успешного их анализа является знание структуры того или иного учреждения, а также постановки в нем делопроизводства.

Поиск возможных документов облегчается, если знать, где искать. При хорошо налаженном делопроизводстве (и, разумеется, при последующей хорошей сохранности документов в архиве) вероятность нахождения высока. Попутно надо помнить о структурных изменениях учреждения — явлении довольно частом. И здесь на помощь приходят исторические справки, составленные архивистами к фонду. Толково составленная справка — надежная нить поиска.

Можно ли рассмотренный выше случай считать типичным? В том-то и дело, что делопроизводственные документы, особенно в период становления государственных структур, вряд ли поддаются далеко идущим обобщениям.

Мы рассмотрели Госплан — учреждение многоотраслевое, где выделить материалы по одной отрасли непросто. Но если даже мы возьмем специализированное ведомство, которое управляет какой-нибудь одной отраслью, то и в этом случае работа с делопроизводственными документами окажется непростой. Возьмем фонд Народного комиссариата земледелия СССР за предвоенные годы, также хранящийся в РГАЭ. В процессе деятельности Наркомзема документы откладывались по отдельным структурам (секретариат, учетно-статистический, планово-экономический и др. отделы). По видам документы самые разнообразные:

1. Приказы.

2. Протоколы заседания коллегии наркомата.

[247]

3. Докладные записки, проекты постановлений, внесенные в Совнарком СССР.

4. Учетно-статистические материалы (бухгалтерские отчеты организаций, входивших в систему наркомата, финансово-производственные отчеты отдельных МТС по областям, краям и республикам, сводки о ходе сельскохозяйственных работ и т. д.).

5. Плановые документы.

6. Информационные материалы (докладные записки, справки, акты, сводки и пр.).

Подавляющая масса документов представлена статистическими материалами.

Важнейшими документами, отражающими состояние сельскохозяйственного производства, являются отчеты. В предвоенные годы существовало два вида отчетности: периодическая и годовая. Первая касалась вопросов, связанных с подготовкой к весеннему севу, ходом летних работ, озимым севом, сеноуборкой, уборкой хлебов и др. Она была основана на ведомостях учета трудодней, дневниках молотьбы и уборки и прочих первичных актах. Правительством было установлено 11 форм отчетности для всех колхозов и 3 дополнительные для хлопководческих и льноводческих.

Годовые отчеты колхозов в основной своей массе в Наркомзем не поступали. Здесь сосредоточены только отчеты колхозов-миллионеров. Отчеты машинно-тракторных станций почти полностью имеются в фонде.

Данные периодической и годовой отчетности служили Наркомзему СССР источником для подведения итогов о сельскохозяйственном производстве за год.

Ежегодно Наркомземом проводилась разработка годовых отчетов колхозов.

На основании материалов фонда Наркомзема СССР можно изучить развитие МТС и их роль в колхозном строительстве, охват ими колхозов, степень механизации отдельных сельскохозяйственных работ, объем выполненных работ; внутреннюю жизнь колхозов, состояние полеводства, землепользования, животноводства. Здесь же имеются документы о коллек-

[248]

тивизации на завершающем ее этапе, а также многочисленные сведения о различных сторонах деятельности колхозов[3].

Информация делопроизводственных документов какого-либо учреждения может дополняться и даже корректироваться материалами другого ведомства в случае проработки какого-нибудь важного вопроса.

Мы только что рассмотрели документы из фонда Наркомзема. Там, как мы помним, имеются материалы разработок годовых отчетов колхозов. В них, в частности, содержатся ценные сведения о размерах денежных доходов колхозов, их структуре, удельном весе государственных налогов и сборов к общим доходам и т. д. Если мы обратимся к материалам Народного комиссариата финансов, то убедимся, что они не только дополняют документы Наркомзема по годовым отчетам колхозов, но и существенно корректируют их. При этом обнаруживается, что финорганы фиксируют недосдачу колхозных налогов.

В частности, в докладной записке сектора сельских платежей Управления налогов и сборов Наркомфина СССР от 14 января 1941 г., которая называлась “Обложение колхозов подоходным налогом (по отчетным материалам финорганов) за 1936-1940 гг.”, отмечалось, что в результате проверки финорганами годовых отчетов колхозов были выявлены многочисленные факты неправильной оценки продукции и неоприходования или неполного распределения доходов от животноводства[4].

Выявленные факты квалифицировались финорганами как недостатки и ошибки, которые, разумеется, выправлялись ими по годовым отчетам в сторону повышения налогов. Следует попутно заметить, что в

[249]

первичных отчетных документах колхозов прежние сведения оставались в изначальном виде.

Возникает вопрос: реальные или мнимые ошибки допускали колхозы в своих отчетах?

Здесь мы должны коснуться вопроса о системе исчисления доходов колхозов. Дело, во-первых, в том, что в рассматриваемый период доходы колхозов от зерновых культур исчислялись не от амбарной, т. е. фактической, урожайности, а от биологической, которая учитывала то, что имелось, так сказать, на корню, и была, естественно, выше фактической. Получалось, что по рапорту сдавали вроде бы много, но от этой мнимой величины приходилось и налогов платить больше. А, во-вторых, подоходным налогом облагался не чистый доход колхозов, а валовой, что вообще-то не согласуется ни с какими юридическими нормами и экономическими законами.

Не зная всего этого, мы, конечно же, поверим тому, что Наркомфин уличил колхозы в недобросовестности. Те же, как надо понимать, определяли возможность исчисления подоходного налога исключительно в рамках реалий и сложившихся представлений о принципах исчисления подоходного налога.

Документы наркоматов, а затем и министерств в принципе носят в большинстве случаев однотипный характер. В какой-то мере это, видимо, типично вообще для всех государственных учреждений. Но это не исключает специфики для отдельных органов власти и управления.

Возьмем, например, Госплан СССР. Специфика формы и содержания документов Госплана заключалась в том, что он объединял в себе прежде всего функции научно-координационного центра и высшего экспертного органа в экономике. Это придает документам Госплана, во-первых, универсальность, во-вторых, научно-аналитический характер. Именно поэтому самое большое распространение в фонде Госплана имеют следующие разновидности документов: доклад, заключение, протокол, план, проект постанов-

[250]

ления. Такая особенность делопроизводственной документации Госплана сложилась в 20-е годы.

В последующие годы централизация государственного управления создала такую ситуацию, когда число документов всех наркоматов (а затем министерств), ведомств и даже отдельных предприятий в составе материалов Госплана стало значительно возрастать. Сюда направляли все отчеты. В итоге складывалась парадоксальная ситуация: в фондах соответствующих ведомств и предприятий вы не найдете сводных годовых отчетов — все они в Госплане. В свою очередь, фонд Госплана долгие годы находился на ограниченном доступе. И только лишь в 1989 г. сняты ограничения для материалов с 1921 (момента образования) по 1956 г.

В наши дни бумажный поток не иссякает. Более того, налицо тенденция к его усилению. Все это порождает, помимо ненужных затруднений, ситуации, порой смешные и невероятные. Передо мной письмо директора одного из львовских автотранспортных предприятий С. Смаля, опубликованное в газете “Социалистическая индустрия” в 1988 г. Он писал: «Я не особенно преувеличу, если скажу, что 90% совещаний и заседаний, всевозможных “планов мероприятий” нужны не для того, чтобы улучшить положение дел, а чтобы было что показать проверяющим. Приведу анекдотический случай. Я тогда работал главным инженером грузового автопредприятия. Захожу к директору и вижу, что он пишет на объемистой книге страниц, наверное, в сто: “Начальнику планового отдела. Для руководства”. Говорю ему, что все равно никто этого не будет читать. Ну, мы поспорили. Тогда я заложил на 17-й странице десятирублевую купюру, и фолиант под названием “Инженерно-организационные и технические мероприятия Минавтотранса УССР” был направлен в отдел. Через полгода мы с директором открыли его. Десятка, как я и предполагал, лежала нетронутой на 17-й странице! Никто эти мероприятия не смотрел, так как они просто никому не нужны. А сколько

[251]

умных людей их составляло, сколько на это затрачено времени!»

Представьте себя на минуту неискушенным аспирантом, приступившим к изучению какой-либо современной проблемы, связанной с развитием автотранспорта, в руки которого попал бы этот увесистый документ! Сколько псевдоважных выводов он мог бы сделать, листая его!

С бумажным потоком боролись всегда. По-моему, вся история советских учреждений проникнута этой тяжелой и бесконечной борьбой. В 1990 г. Госкомстат СССР отменил 53 формы межотраслевой статистической отчетности. Ликвидация многих посредствующих, промежуточных звеньев государственных учреждений также даст большую экономию. Сокращению бумажного потока способствует компьютеризация информации. К чему все это приведет, увидим позднее.

Давайте попробуем взглянуть поконкретнее на какую-нибудь разновидность делопроизводственной документации. Особый интерес представляют стенограммы заседаний представительных собраний, таких, как съезды Советов, сессии ЦИК СССР и Верховного Совета СССР, а также иных организаций. Практически стенограммы есть в архивах большинства учреждений и организаций. Стенограммы интересны и с точки зрения отработки навыков и техники источниковедческого анализа.

Стенографические отчеты представляют собой наиболее полную запись (особенно при современных технических средствах) всего, что происходило на заседаниях. Качество стенограммы зависит от квалификации стенографисток и технического состояния записывающей аппаратуры. Бывают и искажения. Поэтому, как правило, каждый оратор обязан просмотреть записи своего выступления, устранить неточности и подписать.

Если бы дело ограничивалось этим, то стенограммы явились бы бесстрастным и объективным источником. Однако нередко происходит конъюнктурная, по тем или иным соображениям, правка текста самим

[252]

оратором. На него может оказывать давление недовольное выступлением начальство, или сам оратор осознает, что по горячности наговорил лишнего или посчитал, что своим выступлением обидел кого-либо. Наконец, для кого-то важно, чтобы его высказывание совпало с точкой зрения последующего авторитетного лица, и т. д. Вообще, желание представить себя в гораздо лучшем свете — весьма распространенная человеческая слабость.

Таким образом, при наличии в архиве правленой и неправленой стенограммы возникает возможность сравнить оба текста, чтобы выяснить характер внесенной правки.

Все ли из выступлений попадает в стенограмму? Нет. Нередко ораторы предупреждают: “Это не для протокола!” Разные обстоятельства побуждают выступающих к этой просьбе: этические моменты, секретность информации (явная или мнимая) и т. д. Перед исследователем не стоит задача реставрации оговоренного оратором опущенного фрагмента. Да его и невозможно уловить, поскольку он никак не фиксируется. Другое дело, когда спустя какое-то время сам выступавший или кто-либо из присутствовавших вспомнит этот эпизод (допустим, в мемуарах), потерявший за давностью лет свою злободневность и остроту; более того, он может представиться как забавный казус, не более. В таком случае исследователь может использовать этот недостающий фрагмент с соответствующими оговорками, а публикатор стенограммы в научной публикации может поместить его в комментарии.

С развитием техники, распространением портативных магнитофонов и диктофонов запись выступлений практически может делать каждый, имеющий такую аппаратуру. Правда, эта запись не будет официальной стенограммой. К тому же в ряде случаев требуется разрешение на запись у руководителей того или иного совещания, встречи, беседы и пр.

В каком соотношении находится стенограмма с протоколом? Протоколы могут быть не только крат-

[252]

кими, но и довольно полными. Стенограмма — это все же более полная запись. Но вот в истории нашего делопроизводства бывали случаи, когда стенограмма являлась как бы рабочим материалом к протоколу. Так, для заседаний президиума Госплана СССР 20-х годов сложилась такая практика: сначала писалась стенограмма, а затем на ее основе составлялся протокол, в ряде случаев части стенограмм прилагались к протоколу.

Некоторые стенограммы публикуются. В таком случае перед нами появляется фактически третий вариант, ибо публикуемая редакция не всегда адекватна выправленному и подписанному оратором тексту. Со стенограммой, предназначенной к публикации, ведется еще дополнительная работа. Во-первых, самого выступавшего, во-вторых, редактора издания и лиц, его контролировавших. Причем правится не столько стиль, сколько содержание. Оратор, естественно, хочет в печати выглядеть лучше, чем на трибуне. Так, в конце 1989 г. состоялся VI пленум писателей России. Стенографический отчет в сильно приглаженном виде появился на страницах “Литературной России”. Причесанность текста помогла обнаружить магнитофонная запись, которую делали на съезде журналисты из “Огонька”. По этому поводу “Огонек” вопрошал: «Что такое стенограмма?.. Документальное отражение действительности (как мы полагаем) или удобоваримая печатная версия “для истории”?»[5]. Таким образом, такие стенограммы можно называть удачно найденным выражением огоньковцев — печатная версия.

Публикация стенограмм не всегда полная. Так, стенограмма VIII съезда РКП (б) была опубликована без некоторых заседаний.

Наконец, можно отметить еще один интересный случай воспроизведения стенограмм, который условно назову реконструкцией стенограммы.

Поэт Геннадий Айги в 1988 г., 30 лет спустя, нашел стенограмму заседания комитета комсомола Литературного института, состоявшегося 12 марта 1958 г. Айги был

[254]

обвинен в идеологических грехах и исключен из института с последнего курса. И вот 30 лет спустя он нашел стенограмму того заседания и опубликовал ее текст[6]. В примечании к публикации Айги поясняет: “Текст стенограммы сильно отредактирован… из него вырваны наиболее неприглядные места: оскорбления моего учителя поэта Михаила Светлова и безобразные выходки по отношению ко мне… убраны места с оскорблениями по адресу Бориса Пастернака… изъята резолюция в отношении Михаила Светлова” и др.

Сохранившаяся личная запись Геннадия Айги помогает понять подлинный смысл происходившего 30 лет назад. Однако по каждой ли стенограмме мы можем восстановить то, что было на самом деле? Это во-первых. А во-вторых, история этой стенограммы заставляет нас настороженно относиться к стенограммам советского происхождения вообще, ибо неизвестно, что с ними вытворяли до их окончательной редакции.

* * *

Необходимо отметить существенную особенность государственного делопроизводства в советское время. Во всех высших, центральных и местных органах государственной власти и управления помимо общего делопроизводства велось секретное, охватывавшее широкий круг вопросов. Именно в документах с грифом “секретно” содержатся сведения, позволяющие во многом понять истинную подоплеку реальных событий. Эти документы до последнего времени были для ученых практически недоступны. Поэтому историки имели самое общее представление о принятых важнейших политических решениях.

Анализ бывших секретных фондов многих правительственных и государственных учреждений свидетельствует, что большая часть решений, регулирующих основные вопросы жизни народа, никогда полностью в открытой печати не публиковались.

Еще в ноябре 1919 г. было принято решение “излагать протоколы Политбюро возможно осторожнее и

[255]

короче, решений по наиболее серьезным вопросам не заносить в официальный протокол”[7].

Вырабатывался особый язык секретных партийных директив, в которых реальные предписания местным властям не имели ничего общего с содержавшимися в этих документах идеологическими штампами.

Многие важнейшие решения, требующие особой секретности, принимались в устной форме, т. е. немало страниц отечественной истории оказались навсегда утерянными.

Практически ни один архивный фонд крупного советского или партийного органа (а также фонды личного происхождения) не избежал “чистки”. Многие документы (включая секретные) были уничтожены специальными комиссиями или работниками самих министерств, ведомств и учреждений по прямой указке сверху. Таково, например, уничтожение в 1954 г. по указанию Н.С. Хрущева почти всего личного архива Л.П. Берия, личных архивов других партийных и государственных деятелей, объявленных “врагами народа”[8].

Так, в секретном фонде заместителя председателя Совнаркома СССР и Госплана СССР Н.А. Вознесенского сохранились многочисленные реестры секретных дел, но сами документы отсутствуют[9].

По существу документы из Кремлевского архива (Архив Президента Российской Федерации) представляют верхушку информационного айсберга, наиболее полно по сравнению с другими государственными и ведомственными архивами страны, показывая процесс принятия советским руководством политических решений.

Еще одна особенность документов верхних эшелонов власти. Зачастую один человек объединял в своих руках и партийные, и государственные посты, поэтому документы, позволяющие охарактеризовать его деятель-

[256]

ность, откладывались в фондах нескольких учреждений (например, документы И.В. Сталина, В.М. Молотова, Л.П. Берия, Г.М. Маленкова, А.И. Микояна и др.).

В целом дать какие-то твердые рекомендации по методике изучения делопроизводственных документов — дело чрезвычайно сложное. Главное, здесь не может быть универсальных рецептов. Каждый отдельный случай по-своему уникален и неповторим.

Митяев К.П. История и организация делопроизводства в СССР. М., 1959.

Митяев К.П., Митяева Е.К. Административная документация (делопроизводство) в советских учреждениях. Ташкент, 1964.

Воробьев Г.Г. Документ: Информационный анализ. М., 1973.

История делопроизводства в СССР. М., 1974.

Развитие советского документоведения: (1917-1981 гг.). М., 1983.

Документы и делопроизводство: Справочное пособие. М., 1991.

Коржихина Т.П. Общественные организации в СССР: Материалы к источниковедению и историографии. М., 1992.

Коржихина Т.П. История государственных учреждений в СССР: Материалы к источниковедению и историографии. М., 1992.