Введение

Курс лекций

МОСКВА-1997

[24]

Источниковедение — это оценка возможностей использования того или иного конкретного источника (или группы источников) в научной работе, практиче-

[25]

ских целях, публицистике, художественной литературе, публикаторской работе, музейном деле и т. д.

Для этого нужно всесторонне изучить источник. Совокупность приемов такого анализа называется критикой источника. Вы все это проходили, и я вам только напоминаю. Различают критику внешнюю и внутреннюю. Для различных эпох их значимость неодинакова. Для периода феодализма, например, значение внешней критики гораздо большее, чем для документов советской эпохи, современности вообще. Понятно, что, например, машинописные тексты многократно облегчают чтение документов. Вместе с тем технический прогресс вносит свои трудности: машинописная унификация почерковых особенностей обезличивает документ и затрудняет установление авторства, если документ не подписан. В лучшем случае методами криминалистики можно установить владельца машинки, если документ написан сравнительно недавно.

Что касается внутренней критики источника, то наиболее важными ее элементами являются: датировка, авторство, место написания, особенности времени и условий написания, достоверность. Совокупность этих вопросов составляет, собственно, проблему происхождения источника. Главным в этом комплексе может быть любой вопрос в зависимости от конкретного случая.

Возможны перерастания одних вопросов в совершенно, казалось бы, другие. Так, допустим, проблема авторства нередко выливается в установление источников, на основе которых был создан тот или иной документ. В результате такого анализа может выявиться коллективное авторство. Чаще всего так бывает с законодательством.

И все же на передний план выдвигается проблема достоверности. Собственно, к этому в большинстве случаев сводится источниковедческий анализ. Ибо, допустим, установив, что источник недостоверен, исследователь списывает его из арсенала за непригодностью. Однако, строго говоря, как это ни парадоксаль-

[26]

но, недостоверных источников нет. Даже самый негодный несет явную или скрытую информацию. Так, проверка в 1989 г. высшими контролирующими органами СССР ряда организаций и предприятий на предмет установления достоверности их отчетной документации выявила, что документы примерно трех процентов учреждений дефектны. Можно ли что-нибудь “выбить” из этих недостоверных материалов? Думаю, что можно. Во-первых, можно установить масштабы приписок, а также отрасли, регионы, предприятия, отличающиеся наибольшим размахом этого явления. Во-вторых, выявить тенденции эволюции этого явления: увеличивается, уменьшается, темп. В-третьих, можно вычислить, наверное, так называемый “коэффициент вранья” этих отчетов и все же исследовать эти, вроде бы непригодные, материалы с учетом вычисленной поправки.

Попутно можно, видимо, установить и многое другое, более частное, определить виды документации, дающие наибольшие возможности выйти на приписки и пр.

Еще один случай. В 1989 г. американские специалисты сельского хозяйства, занимающиеся прогнозированием урожаев, в том числе в нашей стране, запросили Агропром СССР относительно некоторых сведений. Сведения были обыкновенные, для определения видов на урожай в том году. Ничего секретно го они не содержали. Американцев всего-то интересовали размеры посевных площадей под пшеницу, кукурузу, другие культуры. Наивные люди! Наши, конечно же, ответили, что они очень рады помочь, но, к сожалению, не располагают подобной информацией. Странно! Какими же тогда сведениями располагает Агропром, если у него нет самых исходных для работы? Для чего тогда вообще нужен Агропром, если он не знает элементарного? Полученный американцами ответ довольно четко отражает позиции недоверия, страха и недальновидности Агропрома, да и вообще свидетельствует о профессиональном уровне руководства.

[27]

Следующий момент в работе с источниками, на который я хотел бы обратить внимание, это принцип достаточности источников. Как определяется объем необходимого для исследования материала? Когда остановиться в поиске? Тем самым мы формулируем принцип достаточности источников. Ответить на поставленные вопросы можно парадоксально: да никогда нельзя остановиться! Сколько бы мы ни привлекали материала, его никогда не будет хватать, ибо реконструировать историю человеческого развития в сколько-нибудь полном объеме невозможно! Историком воссоздается лишь весьма схематичная картина, отдаленно напоминающая былое. Поэтому всегда можно говорить лишь об относительной достаточности источниковой базы.

Всем хорошо известна ленинская фраза, которую любят повторять источниковеды, и не только они. Речь идет о том, что при исследовании того или иного исторического явления необходимо привлекать всю совокупность фактов, без малейшего исключения. В статье “Статистика и социология” В.И. Ленин писал: «Необходимо брать не отдельные факты, а всю совокупность относящихся к рассматриваемому вопросу фактов, без единого исключения, ибо иначе неизбежно возникает подозрение, и вполне законное подозрение, в том, что факты выбраны или подобраны произвольно, что вместо объективной связи и взаимозависимости исторических явлений в их целом преподносится “субъективная” стряпня для оправдания, может быть, грязного дела»[1].

Эта фраза стала классической в советском источниковедении. Такая посылка теоретически не вызывает ни малейшего возражения, но практически не выполнима. Невыполнима потому, что нельзя собрать все факты без исключения, ибо задача эта бесконечна по выполнению. Кроме того, следует принять во внимание и такое немаловажное обстоятельство. Даже допуская условность фразы “всей совокупности фак-

[28]

тов”, законным выглядит вопрос: а кто может гарантировать, что в том или ином случае приведены все факты без исключения? И, наконец, последнее. Сказанное все же является для нашей исторической науки не правилом, а исключением. Правилом же является произвольный набор источников, тенденциозность. Потому-то наша история и схематична, и серенька, и безлика, не говоря о том, что безбожно фальсифицирована.

Однако возможен более частный случай принципа достаточности. Это значит, что мы, признавая относительность, условность полноты источников, все же можем поставить вопрос об относительной достаточности какой-либо группы документов, дабы судить о том или ином явлении относительно объективно. Речь в таком случае может идти о так называемой репрезентативности источника, т. е. о том, насколько представительна данная выборка источников. Кого она представляет в плане социальном, в плане количественном, географическом и т. д. Например, в письмах крестьян в первые годы советской власти нередко можно встретить высказывания за желательность та кой формы землепользования, как хуторская. На основании десятка-полтора подобных, зачастую очень выразительных, ярких заявлений может возникнуть вывод о широкой распространенности таких взглядов. Однако более тщательная проработка этого вопроса и главное — привлечение другой группы источников, в частности, специальных опросов всех губернских земельных отделов о настроениях крестьян относительно форм землепользования покажет другую, более пеструю картину. Что же касается желания выйти на хутора, то оно будет правомерным лишь для некоторых губерний Северо-Запада и Запада.

Незаметно мы втянулись в один из важнейших вопросов источниковедения — методику работы с источником. Методика — это приемы анализа источника с целью выявления достоверной информации, это способы обработки полученной информации и наиболее рационального ее использования.

[29]

Количество и разнообразие источников бесконечно, и каждый требует своего подхода, особой методики в каждом конкретном случае. Поэтому не может быть универсальных, готовых на все случаи, приемов. Хотя, конечно, некоторые самые общие сведения, более или менее характерные и устойчивые для определенных совокупностей документов, дать можно. И подробнее об этом мы будем говорить, когда будем изучать конкретные разновидности источников.

Тем не менее я назову основные элементы анализа источников, которые составляют суть всякой работы с источником. Итак, мы устанавливаем основные этапы источниковедческой работы: исторические условия возникновения источника; авторство; обстоятельства создания источника; история текста источника; история его публикации; анализ содержания.

С помощью этого набора приемов мы выясняем три главнейших момента: достоверность источника, его информационные возможности, методы наиболее рационального извлечения информации (это особенно относится к массовым источникам, требующим выработки определенной статистической обработки). И здесь я должен обратить внимание на следующее весьма важное обстоятельство. Очень часто историк, убедившись в том, что источник не фальсифицирован, вполне достоверен и в хорошей сохранности, спокойно им пользуется. Вопросы же об общем историческом контексте, в котором источник появился, об отражении в данном памятнике присущего автору и его времени менталитета обычно перед исследователем не возникают[2].

Попробую пояснить сказанное на следующем сюжете.

Из всего арсенала источниковедческой техники анализа одни источники, в зависимости от вида, требуют преимущественного использования приемов, менее обязательных для других видов. Скажем, такой элемент источниковедческой работы, как изучение

[30]

исторической обстановки, в которой появился документ, гораздо важнее для законодательных источников, нежели для делопроизводственных, допустим, таких, как протокол.

Как вид документа, протокол более независим, самостоятелен, сравнительно отчужден от эпохи, больше привязан к форме. А посему протокол 20-х годов мало чем отличается от протокола 70-80-х годов. И в том, и в другом случае это краткая фиксация в более или менее удовлетворительном изложении сути происходящего (доклад, обмен мнениями, решение). Видимо, этому в значительной мере способствует устойчивость формуляра документа.

И, напротив, такой документ, как Конституция, требует тщательного изучения эпохи, состояния общественного развития, потребности общества в юридических акциях и пр. Причем на различных этапах развития общества и историографии может меняться коренным образом объяснение этого, самого главного для анализа сущности, документа подобного вида.

Давно ли мы говорили, что Конституция СССР 1936 г. вызвана серьезными сдвигами (естественно, позитивными!) в политической, экономической и культурной жизни советского общества, что знаменовало собой победу социализма в СССР в основном? Тем самым Конституция СССР 1936 г. определялась как конституция победившего социализма. Ныне подобного не скажет никто. Нас будет интересовать другое: зачем руководству страны потребовался весь этот фарс?

Исследователю, приступившему к анализу источника, особенно опубликованному в сборниках документов, всегда нужно остерегаться возможной предвзятости, которая может возникнуть при знакомстве с предисловием, комментариями и пр. Тем самым мы можем сформулировать данный вопрос как проблему интерпретации первоисточника. Здесь присутствуют три аспекта.

1.       Содержание самого источника (условно говоря, “самотолкование” источника).

[31]

2) Толкование, которое дает вам через предисловие, комментарий посредник.

3) Ваше собственное понимание источника.

Раскроем эти пункты. Первый. Очень важно не дать источнику, так сказать, повести вас за собой, т. е. поверить в буквальном смысле слова “на слово” все ГУ, о чем в нем говорится. Историку всегда полезно сохранять известную долю скепсиса, ибо наука, как известно, начинается с сомнения.

Что касается второго пункта, то между вами и источником всегда стоит толкователь. Это редакторы, составители сборников, авторы предисловий и комментариев. Они призваны помочь читателю сориентироваться в комплексе публикуемых документов, обратить внимание на самые важные стороны тех или иных документов. Задача полезная. И здесь все зависит от политической позиции, квалификации, научной добросовестности составителей и редакторов. Бывает так, что предисловием можно исказить сущность того или иного документа. Например, предисловие к XI тому “Ленинского сборника” совершенно превратно толкует замечания В.И. Ленина на книгу Н.И. Бухарина “Экономика переходного периода”. Об этом мы поговорим подробнее в лекции о ленинских документах.

Назойливый толмач порой упрямо становился между читателем и первоисточником и упорно навязывал свое толкование как единственно правильное. Нередко толкователь является безликим, символизирующим некую инструкцию, которая дает установку трактовать тот или иной документ только так, а не иначе.

Так, между двух огней — источником и его толкователями — рождается и ваше собственное понимание источника, ваша версия его сути.

Историки советского общества оперируют преимущественно источниками письменными. И данный курс — это источниковедение письменных источников. Однако было бы неправомерным хотя бы коротко не коснуться других типов источников.

[32]

И здесь мы вплотную подходим к проблеме классификации исторических источников.

Классификация — это упорядоченная система объектов какой-либо области знания и представляет собой совокупность делений объема понятия на классы и подклассы[3].

Классификация используется для ориентировки в многообразии объектов и выявления связи и различий между ними как классами определенной системы. Классификация — важнейшее средство организации познавательной деятельности.

Существуют различные уровни и формы классификации. Но нужно помнить, что любая классификация условна и не в состоянии вобрать в себя многообразие жизни. Вообще универсальная классификация невозможна.

Вот примерная схема классификации источников по типам и подтипам, предложенная в 1985 г. С.О. Шмидтом:[4]

1. Вещественные источники во всем их многообразии (от памятников археологии до современных машин и предметов бытового обихода).

2. Изобразительные источники:

а) художественно-изобразительные (произведения изобразительного искусства, искусства кино и фотографии);

б) изобразительно-графические;

в) изобразительно-натуральные (прежде всего фотографии, кинокадры).

3. Словесные источники:

а) разговорная речь;

б) памятники устного творчества (фольклор);

в) письменные памятники (включая эпиграфические) во всем многообразии содержания и формы видов и разновидностей.

К этому типу относятся и все фонодокументы, в той или иной мере фиксирующие “речь” человека.

[33]

4. Конвенциональные источники во всем их многообразии.

Сюда можно отнести все системы условных обозначений графическими знаками (ноты, знаки математической, химической и другой символики и пр.).

5. Поведенческие источники.

Визуально наблюдаемые (или воспроизводимые) обычаи и обряды (ритуалы) — коллективные и индивидуальные действия (трудовые, Семен-бытовые, праздничные и пр.).

6. Звуковые или аксиальные источники.

Это звуки в широком и узкомузыкальном смысле.

Данная схема вполне приемлема, но я бы предпочел что-нибудь попроще, тем более что здесь как-то уходит на задний план и теряется основная группа источников, которой оперируют историки, — письменные источники. Хотя повторяю, и с формально-логической, и с сущностной точек зрения в этой классификации все правильно.

Схему попроще я нахожу у Л.Н. Пушкарева, историка и филолога, долгие годы занимающегося вопросами теории источниковедения. Он предложил семь типов источников, поставив письменные на первое место.

1. Письменные источники.

2. Вещественные.

3. Устные (фольклорные).

4. Этнографические.

5. Данные языка (или лингвистические, по старым классификациям).

6. Кинофотодокументы.

7. Фонодокументы[5].

Схема, как видно, далеко не всеобъемлющая, она, например, не учитывает разнообразия материалов изобразительных, графических и пр., но нам в учебных целях вполне подходящая. Памятуя, что всякая классификация условна, примем данную за исходную.

[34]

Рассмотрим коротко каждую из групп (за исключением, естественно, письменных, которые станут предметом нашего специального рассмотрения в данном курсе).

Вещественные источники. Они охватывают огромный комплекс предметов, который является в большинстве своем объектом непосредственной практической деятельности общества. В сущности, речь идет об огромном мире, окружающем нас повседневно.

Данные языка, или лингвистические источники. Эпоха накладывает свой отпечаток на язык общества. Слова и отдельные речевые обороты точно выражают дух своего времени. Поэтому лингвистические источники существенно помогают изучить ту или иную эпоху.

Новый советский человек вкупе с “бешеным” ритмом жизни рождал новый язык. Незаметно в быт вторгались и занимали прочное место странная терминология и чудовищная аббревиатура.

Язык Шариковых вслед за простотой отношений тянулся уже как бы сам по себе к простоте изъяснений, близких короткому собачьему лаю: Чеквалап… – лап…лап (Чрезвычайная комиссия по заготовке валенок и лаптей). А вот лай подлиннее: ра-боч-ком-сод. Действовала такая организация — Всероссийский рабочий комитет содействия организации социалистического сельскохозяйственного производства при ВЦСПС. Были еще горемы (головные ремонтно-восстановительные поезда), губтрамоты (губернские транспортно-материальные отделы совнархозов). Был командюж — командующий южным фронтом. Пугал ружпульогонь (ружейно-пулеметный огонь). Бегали потельработники (работники почты и телеграфа). Организовывали теревсат (театр революционной сатиры). Можно напомнить диковинное сокращение ЗК (зэ-ка), что означало: заместитель комиссара. Было еще множество учреждений и должностей, важных и не очень, со смешными сокращениями.

Но тем, кто изобретал и внедрял в документы и быт эти уродливые недомерки, они, по-видимому, смешными не казались.

[35]

Слова-обрубки в большинстве своем оказывались недолговечными. Но некоторые из них врезались в память всем и навсегда: ЧК — ГПУ — НКВД — КГБ, КПСС, колхоз и другие.

Уместно заметить, что аббревиатура — явление не исключительно советское. В России — это прежде всего порождение канцелярского делопроизводства военного ведомства в 1914-1917 гг. Собственно, война и подготовила удобный плацдарм для появления и распространения всяческих сокращений. Они появлялись и в других странах. Вспомним: СС, СД, гестапо, а также США, ООН, НАТО и пр. Другое дело, что, пожалуй, нигде, кроме СССР, это явление не принимало столь широкие масштабы.

У Аркадия Аверченко есть рассказ “Петербургский бред” о поистине фантастическом случае, будто бы происшедшем с А.В. Луначарским. Двое просителей в кабинете наркома затеяли тяжбу о дровах: кому должны достаться березовые дрова — Трепетуну или Перпетуну. В этой запутанной истории Луначарский не мог взять в толк, кто же эти таинственные Трепетун и Перпетун: “скаковые лошади, башкирские начальники или пишущие машины”? Оказалось, что это — Третий петроградский районный университет и Первый петроградский университет (были и такие!).

Все это было не в шутку, а всерьез. Изобретением

так называемого новояза, т. е. нового языка, занимались даже писатели. А все скопом изобретали новые революционные имена. Появлялись различные Идлены, Владлены, Рэмы, а затем Сталины и даже Трактор Индустриевич.

Новое и устойчивое значение получали старые слова и выражения: “насаждение” коммун и совхозов, “выкачка хлеба” из деревни и пр.

Обогащался ли язык от новых слов? Формально вроде бы да: ведь слов становилось больше, некоторые приживались. А по существу? Предоставим слово литератору. А. Солженицын утверждает, что революция “от многого спешит отказаться”. Вот, например, от слова “каторга”. «А это, — пишет он, — хорошее,

[36]

тяжелое слово, это не какой-нибудь недоносок ДОПР, не скользящее ИТЛ. Слово “каторга” опускается с судейского помоста как чуть осекшаяся гильотина и еще в зале суда прибивает осужденному хребет, перешибает ему всяческую надежду» (Солженицын А. Архипелаг ГУЛАГ. Ч. 5. Каторга). И образно, и по существу верно.

В сущности, все происходившее, очевидно, можно квалифицировать однозначно: происходил грандиозный процесс преобразования русского языка в советский.

Сказанным, естественно, не ограничивается значение лингвистики в источниковедении. Например, для раскрытия содержания некоторых документов, особенно личного происхождения, большое значение имеет знание жаргона (сленг), т. е. слов и выражений, употребляемых людьми определенных возрастных групп, профессий или социальных слоев. А в работе с провинциальными источниками нередко сталкиваешься с необходимостью объяснения некоторых местных терминов. И в том, и в другом случаях слова и выражения могут быть традиционными, устойчивыми либо новообразованными.

Фольклор. В учебнике М.Н. Черноморского утверждается: “Фольклор не имеет того значения исторических источников, которое он приобретает при изучении более раннего периода”[6]. Однако это весьма распространенное заблуждение. Фольклор ценен и для изучения современности.

Все активнее начинают использоваться кинофотодокументы. Полноправными источниками стали фонодокументы. Широко практикуются записи воспоминаний на магнитную пленку.

Кинофотодокументы дают живое, наглядное представление о событиях, фиксируют их во всей внешней полноте, являются как бы материализованными копиями, слепками событий. Однако все ли здесь благополучно? И фотодокументы были объектом фальсификаций. Таких документов, особенно связанных с

[37]

В.И. Лениным, немало. Так, широко известно пятитомное издание воспоминаний о Ленине. Оно неоднократно переиздавалось. Но каждый раз в 5-м томе проходит фотография, где в группе людей, стоящих на Красной площади, обнаруживается лишняя нога. А туловища нет.

Когда на Западе началась публикация настоящих и фальсифицированных фотоматериалов она вызвала растерянность наших идеологов. Например, издававшийся за границей на русском языке альманах “Память” дал весьма интересную подборку. Это было впечатляющее зрелище. Представьте себе какое-либо заседание на высшем уровне, где запечатлена группа из 20-30 фигур. На фальсифицированном снимке изображение то же самое, но как будто не все еще вернулись после перерыва, или, говоря словами поэта, “президиум, как вырубленный, поредел”. Вернее — вырезанный. И на фото, и физически.

Кинодокументы фальсифицировать проще, ибо технология монтажа сводится к примитиву — отрезать ненужный кусок. Кстати, кино, правда, не документальное, а игровое, сыграло определяющую роль в фальсифицировании образа Ленина. Вспомним фильм “Ленин в Октябре”. Там Ленин запечатлен в своем канонизированном виде. Однако известно, что в октябре 1917 г. он был без бороды и усов. Но именно с бородой и усами Ленин перекочевал в другие фильмы, сошел на полотна художников и скульптурные изображения.

Впрочем, первым создателем такого образа Ленина в революционные дни, возможно, был и не этот кинофильм, но именно “Ленин в Октябре” широко, по всей стране, пронес сквозь годы этот образ, уже немыслимый без бороды и усов.

Фальсифицировать можно практически все. В том числе и живописные полотна (имеется в виду так называемая советская “парадная” живопись). Здесь-то замазать нежелательное и пририсовать, если есть потребность, необходимое проблем не составляет. Известны, например, два варианта картины Вл.А. Серова, где

[38]

В.И. Ленин выступает в 1917 г. на II съезде Советов. В первом случае возле него стоит И.В. Сталин, но во втором варианте оного уже нет. О II съезде Советов живописал И.А. Серебряный. Начав картину в 1937 г., он ко времени ее окончательного завершения в 1939 г. не раз менял состав действующих лиц. Любопытна также эволюция известнейшего полотна A. M. Герасимова “Портреты героев 1-й Конной армии”, в котором некоторые герои потихоньку исчезали с картины. Говорят, что после снятия Н.В. Подгорного с поста Председателя Президиума Верховного Совета СССР (1977 г.) в картине Д.А. Налбандина “XXII съезд КПСС”, находившейся в Третьяковке, оказалось пустое кресло[7]. Уместно противопоставить советской “парадной” живописи как пример подлинно, можно сказать, документального полотна картину И.Е. Репина (совместно с Б.М. Кустодиевым и И.С. Куликовым) “Заседание Государственного Совета”, где историческая правда навеки застыла не только в картине в целом, но и в характере каждого выписанного образа.

Источники, порожденные техническим прогрессом, обогащают возможности исследовательской работы. Вместе с тем технический прогресс принес не только разнообразие способов фиксации человеческой памяти, но и способность не оставлять документальных следов вообще. В условиях беззакония технический прогресс может обернуться страшным орудием зла. Именно в таких условиях возникает феномен “телефонного права”. Это означает, что с помощью телефона можно отдать любую директиву, документально ее не оформляя.

Телефон удобен не только для оперативного руководства, но и не оставляет следов этого руководства, особенно в случаях отдачи некомпетентных, волевых, а то и прямо противозаконных распоряжений.

“Позвонковая” директива, изложенная даже в виде рекомендации, ненавязчивой, но ясной по своим по-

[39]

следствиям в случае ее невыполнения, особенно печальные последствия имеет в судебной практике. “Телефонное право” тянется еще от И.В. Сталина, который запрещал фиксировать свои телефонные разговоры. Но одновременно широко внедрялась практика прослушивания и записи телефонных разговоров советских граждан. Километры пленки наматывали переговоры так называемых сомнительных лиц.

Важнейшие события в истории страны часто происходили на основе телефонных распоряжений Сталина, а впоследствии и других руководителей. Причем эта практика укоренилась на уровне всех звеньев партийно-государственного аппарата. Пользуясь “телефонным правом”, даже мелкий чиновник всегда уходил от ответственности за свои распоряжения.

Сталин, кстати, в последние годы жизни вообще многие распоряжения отдавал в устной форме, обычно во время трапезы. А решения эти касались видных ученых, государственных деятелей, а иногда и целых народов. И никто не смел ссылаться на Сталина. Р.А. Медведев характеризует такой стиль руководства следующим образом: «Это были действия людей, которые сознавали, что творят зло. Я не хотел бы применять слово “мафия”, но образ действия был очень похожим: обет молчания и устные распоряжения. Мафия не оставляет документов»[8].

Имеет ли отношение сказанное к источниковедению, ибо речь идет об устных разговорах, о как бы не существующих формально источниках? В последнее время такую информацию все чаще перекладывают на бумагу. Писатель Камил Икрамов, сын известного расстрелянного политического деятеля Икрамова, в документальном романе-хронике “Дело моего отца”, поясняя и обосновывая фактическую сторону своего произведения, писал: «Я буду и дальше говорить — говорят”. “Говорят” — почти единственный источник информации.

[40]

Да можно и не ссылаться на говорящего, тем более в данных обстоятельствах это не всегда удобно»[9].

Подобного рода информация широко использовалась Юлианом Семеновым в его произведении «Ненаписанные романы», почти во всех работах Роя Медведева и др. Они тоже никогда не оговаривали, откуда получен материал в каждом конкретном случае.

Но здесь необходимо сказать, что из-за некритичности Ю. Семенова к добытым сведениям (и просто плохого вкуса) информационная ценность его работы в подавляющем большинстве случаев равна нулю.

Содержание разговоров Сталина и других деятелей, рассказы о различных любопытных встречах, событиях устно передавались очевидцами, а затем впоследствии записывались ими или такие записи делались с их слов другими лицами. И эти рассказы нередко становились уже составной частью мемуаров.

Как квалифицировать эти разговоры и впечатления, записанные часто спустя десятилетия? В сущности, думается, речь идет, если угодно, об особой разновидности таких исторических остатков, которые по форме можно отнести к традиционным известным памятникам устного народного творчества. Ближе всего к ним легенды и предания.

Однако данными сюжетами более серьезно и квалифицированно занимается такое направление в исторической науке, как так называемая устная история. В последние годы интерес к устной истории заметно вырос, создано Общество устной истории при Ассоциации молодых историков[10].

Повторяю, наш курс посвящен знакомству с письменными источниками. Письменный источник проявляется как бы в двух ипостасях: в рукописном виде и печатном. Рукописи — это собственно от руки написанные бумаги, машинописные или компьютерные тексты, ксерокопии. Печатный источник существует в

[41]

виде книги, брошюры, журнала, газеты, словом, всего того, что вышло в размноженном виде из типографии. И если для печатных материалов основным местом хранения является библиотека, то для рукописей – архив.

Такое положение предполагает необходимость выделения хотя бы в методическом плане из собственно источниковедения архивного источниковедения. Это разделение условно. Речь, разумеется, может идти не о новой дисциплине или “поддисциплине”, а, скорее, как бы о разных стадиях единого источниковедческого анализа, поскольку не может быть положения: архивные документы — сами по себе, а печатные материалы тоже сами по себе. Архив — продолжение работы в библиотеках или наоборот; все зависит от темы и цели исследования.

Попробуем выделить отличительные черты архивного источниковедения. Архивное источниковедение имеет дело, так сказать, с “первозданным”, “чистым” документом, созданным в недрах того или иного учреждения или написанным тем или иным частным лицом, если мы имеем дело с документами личного происхождения. Его лишь слегка “побеспокоили” тот, кто сдавал дело из учреждения в архив (делопроизводитель), и тот, кто превратил это дело в единицу хранения (архивист). Для нас сейчас не суть важно, вырван ли документ (или их группа) из привычной “среды обитания”, — мы предполагаем идеально-условный случай — главное же то обстоятельство, что его еще не коснулась рука публикатора, редактора, цензора. Ведь достаточно одной купюры, чтобы исказить, и весьма серьезно, документ при публикации. А такое в публикаторской работе было не редкостью.

Есть разница и в действии принципов и приемов источниковедческого анализа в печатном источниковедении и в архивном источниковедении. Мы имеем дело с разной степенью частоты и интенсивности их применения. Простейший пример. Для подавляющего большинства книг нет нужды устанавливать авторство, ибо автор обозначен на обложке. Равным образом

[42]

это касается и газетно-журнальных статей, если авторство не скрыто псевдонимом (но это особый случай). А вот автора того или иного архивного документа, особенно делопроизводственного, приходится искать довольно часто. И помогают в этих поисках архивисту или исследователю сопроводительные письма, различные пометы, содержание документа и прочие косвенные данные.

То же самое можно сказать и в отношении установления даты написания документа, его происхождения, достоверности и пр. В такой работе арсенал источниковедческих приемов может быть расширен сверх обычного, особенно в сравнении с анализом печатных текстов; например, это исследование печатей, штампов, шрифтов, почерка и пр.

Что касается области применения архивного источниковедения, то ее диапазон достаточно широк. В самом деле, ведь повседневная разнообразная работа архивиста так или иначе связана с архивным источниковедением, например, при подготовке различного рода справок, составлении указателей, каталогов, описании архивных дел и т. д.

Широко применяется архивное источниковедение в публикаторской работе архивов. Здесь приемы источниковедения используются при установлении датировки текстов, авторства, подлинности, достоверности документа, выборе редакций и вариантов текста.

Выбор текста для его, допустим, публикации при наличии нескольких вариантов или редакций — задача необычайно ответственная. Какую редакцию выбрать? Ответ, казалось бы, прост: последнюю, естественно. Но легко сказать, а как ее определить?

Проблема выбора текста встречается и в других случаях. Скажем, выбор для публикации оптимального текста из множества однородных, приблизительно одинаковых по содержанию, объему и времени написания. Таковы, например, отчеты и различного рода справки кооперативных центров в 20-е годы, хранящиеся в РГАЭ. То было время, если угодно, переизбыточности такого рода информации.

[43]

В источниковедении печатных текстов мы с такими проблемами практически не сталкиваемся, ибо имеем дело с “готовыми” материалами.

Архивное источниковедение обнаруживает тесную связь с архивной эвристикой. Уже изначальный поиск необходимых материалов или сравнительно “беспредметный” просмотр дел, их предварительная оценка, прикидка возможностей использования применительно к задачам вашей работы или в каких-либо иных целях есть не что иное, как архивное источниковедение. И это будет, так сказать, его низший уровень.

Трудно переоценить значение архивной эвристики. Она определяет успех или неудачу исследования, так как от ее результатов зависит репрезентативность выявленной документации, степень достаточности которой проверяется в процессе решения поставленной исследовательской задачи.

Следующий уровень — это анализ отобранных документов. Он будет более углубленным. По необходимости здесь могут быть применены те или иные источниковедческие приемы по установлению авторства, достоверности и т. д.

Этот этап работы будет незаметно переходить в стадию, условно говоря, “исследовательского” источниковедения или, иначе говоря, так называемой “исследовательской кухни”, когда выбранный вами источник находит свое место в ряду других в вашем исследовании, в системе вашей аргументации в пользу авторской позиции по тому или иному вопросу.

Как видно, все очень тесно взаимосвязано, и логика искателя и исследователя взаимообусловлена. Правда, на разных упомянутых стадиях может происходить “разделение труда”, когда ищут и “подбирают одни, а используют найденное другие.

Можно назвать еще одну распространенную сферу применения архивного источниковедения. Речь идет об исследованиях, посвященных методике анализа какого-нибудь архивного документа (или группы их), особенно делопроизводственного, как исторического источника.

[44]

Однако такая работа уже более близка историкам-источниковедам, нежели архивистам.

Сказанным я лишь слегка обозначил суть архивного источниковедения, с некоторыми его сторонами мы ознакомимся в процессе изложения данного курса.

Рассматривая весь массив письменных источников в ином ракурсе, можно их подразделить на две большие категории: источники повествовательные и документальные. Иногда их называют иначе: источники литературные и актовые. К первой группе относятся летописи, хронографы, мемуары, дневники, письма, памфлеты, очерки и пр. К актовой документации относятся грамоты, законодательные акты, юридические документы, делопроизводственные и пр.

Еще раз повторяю, что любая классификация условна. К тому же ее довольно сложно построить по одному какому-либо признаку, например, чисто видовому. Поэтому возможны классификации, сочетающие, допустим, два принципа. В этой связи я хотел бы обратить ваше внимание на следующие принципы, которым я придаю большое значение. Первый принцип — тематический. Он прост и особенно подходит для наших учебных целей. Например, источники по истории революции, источники по истории гражданской войны, источники по истории коллективизации и т. д. Второй принцип, классификация по видам, дает возможность наметить такие группы материалов, обладающие общими свойствами, которые можно особенно внимательно, пристально и скрупулезно анализировать.

Вот такое сочетание этих двух принципов я предлагаю вашему вниманию в данном курсе.

Хронологически он охватывает период с 1917 г. до декабря 1991 г., т. е. до распада СССР.

В наше время перед историками, историками-архивистами стоит сложнейшая задача восстановления исторической истины, поскольку всюду на крупицы правды наслоились груды чудовищной лжи. И об этом нельзя забывать ни на минуту, работая с источниками.

[45]

Источниковедение — одна из важнейших вспомогательных исторических дисциплин. Источниковедение находится в тесной связи с комплексом других вспомогательных исторических дисциплин, с археографией, архивоведением. Источниковедение имеет прямой выход на пограничные с историей науки: экономику, статистику, социологию и пр. Источниковедение — это увлекательный мир поиска. Оно явно обнаруживает тесную связь с криминалистикой. Здесь приходится сталкиваться и с изучением почерков, печатей, помет, с текстологией. Часто приходится устанавливать авторство и датировку документов.

Все это предполагает, чтобы не быть дилетантом в каждой из перечисленных и не перечисленных областей знания, известные навыки. Однако, скажете вы, должно ли все это обернуться профессиональными знаниями в области экономики, статистики, права и еще много чего? И каков должен быть этот уровень знаний? И, наконец, где граница между профессионализмом и дилетантизмом? Непросто ответить на все эти вопросы. Мир познания бесконечен. И каждый конкретный случай вам подскажет меру вторжения в ту или иную область пограничных наук.

Одно пояснение методического порядка, на которое я настоятельно обращаю ваше внимание. Оно относится к пониманию роли источниковедения в познании исторического процесса. Это, кстати, пригодится и при выполнении письменных работ по источниковедению.

Наша дисциплина непростая. Поэтому сплошь и рядом студенты при написании докладов сбиваются с источниковедческого аспекта разработки темы на выполнение сугубо позитивной работы, т. е. занимаются реконструкцией прошлого. Ваша же задача иная.

Представьте себе, что вы строитель. И прежде чем приступить к возведению дома, вы должны оценить: что за материал имеется у вас в наличии, всего ли хватает и чего недостает, и главное, какого качества материал; правильно ли выбрана планировка, готовы ли чертежи, сколько будут стоить все работы и т. д.

[46]

Вот, грубо говоря, задача источниковеда. Здание же будет строить историк. Разграничение это, естественно, условное, и речь скорее пойдет не о разделении по профессии (ибо и источниковед, и историк могут выступать в одном лице), а о стадиях работы. Ибо нельзя строить, не зная, что у вас под рукой и во что обойдется строительство.

Знания, приобретенные при изучении источниковедения, нужны вам в вашей практической работе после окончания института, особенно в практическом архивоведении, публикаторской работе. Они очень пригодятся тем, кто пойдет по научной стезе. Приобретенные навыки помогут вам в исследовательской работе. Причем источниковедческие приемы будут выступать не только как методы для всесторонней оценки источников, но нередко и как метод исторического анализа. Но это уже особый разговор.

Наше сложное время определяет дальнейшую судьбу отечества. Оценка событий дня сегодняшнего во многом предопределяется объективным восприятием трагической истории народов нашей страны. И, возможно, сейчас это важнее получения профессиональных знаний, хотя страна, как никогда, нуждается в профессионалах во всем. Но наша профессия историка-архивиста — исключение; более того, это благоприятный случай в жизни молодого человека. Изучение конкретных документов не только поможет лучше понять историю и современную эпоху, стать профессиональным специалистом, но и пригодится вам в обыденной жизни, ибо умение грамотно и убедительно вести диалог с собеседником даст вам опыт аналитической работы с документами. В этом состоит задача курса и практических занятий по источниковедению истории советского общества.

Сегодня мы по-иному осознаем действительность и прошлое. Мы освобождаемся от догм и стереотипов. Но то, что утверждается сегодня, завтра может устареть. Это неизбежное следствие относительности наших знаний. Однако этот, если угодно, минус оборачивается для нас методологическим плюсом: понимание неизбежности отставания наших знаний — это противоядие догматизму. Сказанное в равной мере относится к данному курсу лекций. Некоторые оценки, методологические посылки, характеристики состояния источниковой базы будут всегда отставать от реальной источниковедческой ситуации.

ЛИТЕРАТУРА

Черноморский М.Н. Источниковедение истории СССР (советский период). М., 1966.

То же. Издание 2-е, исправленное и дополненное. М., 1976.

Источниковедение истории СССР. Под ред. И.Д. Ковальченко. М., 1981.

* * *

Источниковедение: Теоретические и методические проблемы. М., 1969.

Беленький И.Л. Разработка проблем теоретического источниковедения в советской исторической науке (1960-1983 гг.). М., 1983.

Фарсобин В.В. Источниковедение и его метод: Опыт анализа понятий и терминологии. М., 1983.

Медушевская О.М. Теоретические проблемы в современном источниковедении // Теория и методы источниковедения и вспомогательных исторических дисциплин. М., 1985.

Медушевская О.М. Источниковедение социалистических стран. М., 1985. Глава 3.

Медушевская О.М. История источниковедения в XIX-XX вв. М., 1988.

Пушкарев Л.Н. Классификация русских письменных источников по отечественной истории. М., 1985.

Ковальченко И.Д. Методы исторического исследования. М., 1987.

Перестройка в исторической науке и проблемы источниковедения и специальных исторических дисциплин: Тезисы докладов и сообщений. Киев, 1990.

Источниковедение XX столетия: Тезисы докладов и сообщений. М., 1993.

Поливанов К.М. Хранилище или святилище? Архивный документ может врать не меньше, чем отчет в официальной прессе // Общая газета. 1993. № 5.

Профессионализм историка и идеологическая конъюнктура. Проблемы источниковедения советской истории. М., 1994.

Сборник документов для практических занятий по источниковедению истории СССР. М., 1982. Вып. 3. Там же. М., 1987. Вып. 4.

[48]

Источниковедение истории советского общества: Указатель литературы. М., 1987. Там же. М., 1989.