3.2. Структура источниковедческого исследования

[47]

  

Источник как материальный продукт целенаправленной человеческой деятельности, как исторический феномен вызван к жизни определенными условиями, задачами, целями. Поэтому важно понять, что представляла собой та историческая социальная реальность, в которой он возник. Любой источник, идет ли печь, например, о письменных, вещественных, устных источниках информации, не может быть интерпретирован вне той общекультурной ситуации, с которой он связан возникновением и функционированием. Совершенно различно значение устной или письменной информации в традиционно-архаических или современных обществах. «Мы связаны с нашим прошлым не благодаря устной традиции, подразумевающей живой контакт с людьми — рассказчиками, мудрецами или старцами, а на основе заполняющих библиотеки книг, из которых исследователи пытаются с такими трудностями извлечь все, что может помочь восстановить личность их создателей»[1], — писал Леви-Строс. Следовательно, соотношение разных видов источников, их место в информационном поле эпохи составляет особую исследовательскую проблему. «С нашими современниками, — продолжает Леви-Стросс, — мы также общаемся, — с их громадным большинством, — благодаря самым различным посредникам — письменным документам или административному аппарату, который неизмеримо расширяет наши контакты, но и придает им опосредованный характер». Парадигма современного источниковедения должна включать в себя системный анализ общих ситуаций, связанных с коммуникациями, в которых личное общение и письменный текст представляют различные варианты. Лишь в системном отношении к ситуациям в целом (культурной, коммуникативной, скоростей передачи информации и др.) возможно более точное изучение источника, раскрытие его истинных функций и, следовательно, его интерпретация. Эти ситуации неоднозначны в обществах различного типа — в дописьменных, письменных, обладающих печатным станком или компьютером.

Еще один аспект данной проблемы — распространение официальной, I подверженной разного рода цензурным запретам информации и инфор-

[48]

мации бесцензурной. Способы их функционирования в обществе совершенно различны. Стихотворения А.С. Пушкина, напечатанные при его жизни в собраниях сочинений, и те, которые «в печати не бывали» — это, по существу, разные источники. Исторические условия рассматриваются источниковедами в самых различных аспектах, особенно перспективно изучение эволюции определенных видов источников. Без изучения исторических условий нельзя решить вопросы новизны, уникальности или, наоборот, типологичности изучаемого комплекса источников. Весьма актуальны и интересны проблемы возникновения правовых, законодательных источников (как. например, письменная фиксация правовых норм обычного нрава и возникновение законодательных кодексов).

Невозможно интерпретировать источник, предварительно не поняв его автора, не зная его биографию, сферу практической деятельности, уровень его культуры и образования, род занятий, его принадлежность к определенной социокультурной общности с соответствующими ценностными установками. Масштаб личности создателя произведения, степень завершенности произведения, цель его создания — все эти параметры определяют совокупность социальной информации, которую можно почерпнуть из него. «Увидеть и понять автора произведения — значит увидеть и понять другое, чужое сознание и его мир, то есть другой субъект…»[2]. При изучении вопросов авторства важно выявить именно те параметры личности, которые могут помочь в изучении произведения, являющегося предметом источниковедческого анализа и источниковедческого синтеза. «Автор должен быть прежде всего понят из события произведения, — пишет Бахтин, — как участник его, как авторитетный руководитель в нем читателя». С проблемой авторства позитивистское источниковедение связывало установление достоверности источника. Стремясь к более полному исследованию связи авторства и достоверности свидетельства, Ш. Сеньобос применил к решению этой проблемы две социологические анкеты. Вопросы первой из них предусматривали ситуации, которые могут побудить автора к недостоверным свидетельствам. (Автор старался обеспечить себе практическую выгоду; автор действовал в неправовой ситуации; он имел групповые, национальные, партийные, региональные, семейные и другие пристрастия, философские, религиозные или политические предпочтения; он был побуждаем личным или групповым тщеславием; он хотел нравиться публике и др.) Вопросы другой анкеты выявляют ситуации, при которых не следует доверять точности наблюдений автора.

Источниковеды нового и особенно новейшего времени выступали против столь жесткой схемы, связывающей достоверность источника непосредственно с личностью его автора. Никто, впрочем, прямо не отри-

[49]

цал возможности такой зависимости. «Понять автора в историческом мире его эпохи, его место в социальном коллективе, его классовое положение» применительно к авторам художественного произведения предлагает М.М. Бахтин[3]. Ряд ученых обращали внимание на сложность применения такого рода критериев к источникам коллективного (или безымянного) авторства[4]. Важно также отметить, что авторское начало в источниках, представляющих собой «изделия» служебного, прикладного характера, и «творениях», в которых творческая личность автора выражает себя более полно и завершение, выявляется в разной степени. А.С. Лаппо-Данилевский обращает особое внимание на то. что понятие об авторстве источника является необходимым для исследующего процесса его истолкования (прежде всего психологического). «Принципы психологического истолкования, — отмечает он, — находятся в тесной связи с понятием о единстве чужого сознания, в частности, с понятиями об ассоциирующей и целеполагающей его (сознания. — О. М.) деятельности: они применяются к весьма разнообразным историческим источникам, хотя и не в одинаковой мере: они получают особенное значение в интерпретации реализованных продуктов индивидуальной психики, но пригодны и для понимания произведений коллективного творчества, в последнем случае, впрочем, чаще обнаруживаясь в связи с одним из приемов типизирующего метода»[5].

Среди источников нового и новейшего времени значительное место уделяется произведениям коллективного творчества — законодательным делопризводственным документам, периодической печати. Изучение авторства в подобных ситуациях должно включать целый ряд исследовательских процедур, учитывающих состав авторских групп, социальных целей законодателей, руководителей, непосредственных исполнителей произведений коллективного авторства.

Данная исследовательская проблема состоит в выявлении тех обстоятельств, которые могли влиять па полноту и достоверность сведений, па оценочные суждения, включенные автором в создаваемое им произведение.

В одних и тех же исторических условиях один и тот же человек может создавать произведения, существенно различающиеся как по полноте сообщаемой информации, так и по степени ее достоверности. Это зависит от обстоятельств, в которых находится автор. В ряде ситуаций автор не располагает необходимой информацией, обращается к недостоверным свидетельствам или доверяется собственной памяти. Иногда автор не дает полной или достоверной социальной информации намеренно, поскольку находится в обстоятельствах, которые диктуют ему подобное произведение. В традиционных позитивистских учебных пособиях изучению

[50]

подобных ситуаций уделялось большое внимание. В ряде конкретных научных исследований влияние обстоятельств на достоверность источника доказано весьма убедительно (таковы, например, исследования о показаниях декабристов — участников восстания 14 декабря 1825 г. Следственному комитету).

Обстоятельства, диктующие необходимость быстрых и решительных действий, существенно влияют на способ изложения, структуру документов, что, в частности, определяет многие особенности агитационной документации, публицистики, военно-оперативной и другой документации. С другой стороны, обстоятельства создания мемуаров и та оценка, которую дают событиям прошлого современники, влияют на полноту и достоверность содержания мемуаров. Исследователи отмечают особенности, связанные с обстоятельствами создания экономической, отчетной, делопроизводственной документации. Поэтому в качестве общего исследовательского критерия достоверности и полноты социальной информации необходимо внимательно изучать обстоятельства создания источника.

Важно выяснить, имеется ли автограф произведения, что он собой представляет, как соотносятся между собой черновые и окончательный варианты, первоначальный и последующие тексты. «В процессе творческой работы отлагаются разнообразные автографы, отражающие различные моменты творческой обработки текста писателем»[6]. «Текст — первичная данность (реальность) и исходная точка всякой гуманитарной дисциплины»[7]. История рукописи, ее последующих списков и редакций не может не учитываться в ходе источниковедческого анализа. Наличие различных списков и редакций указывает на то, как относились к произведению читатели другого времени, как использовался, функционировал в культурной читательской среде текст источника. Самостоятельный интерес представляет вопрос о переводах источника на другие языки, а также история публикаций источника.

На этом этане необходимо выяснить, предназначался ли источник к изданию или он был создан для других целей. И далее, если источник все же был опубликован, необходимо выяснить, кем и когда, с какой целью это было сделано. Ответ на первый вопрос дает представление о цели и намерениях автора изучаемого источника и имеет важное значение для решения проблем достоверности. Источник, первоначально не предназначавшийся для издания, может содержать более откровенные и не ограниченные цензурой высказывания, нежели тот, который целенаправленно готовился автором для печати.

[51]

Каждое новое издание (переиздание) источника представляет самостоятельный интерес, поскольку данный факт отражает степень использования источника в социальной практике, позволяет лучше понять, в какой связи актуализировалось его содержание, как относились к этому произведению читатели новых поколений. Сам факт распространения произведения в определенной среде важен тем, что он отражает состояние общественного сознания, изменение его социальных или культурных интересов и ориентации. «Произведение, — пишет Гадамер (имеется в виду прежде всего художественное произведение. — О. М.), — что-то говорит человеку, — и не только так, как историку что-то говорит исторический документ, оно что-то говорит каждому человеку так, словно обращено прямо к нему как нечто нынешнее и современное. Тем самым встает задача — понять смысл говоримого им, и сделать его понятным себе и другим[8].

Функционирование произведения в иной социальной среде, в другой культуре делает явными те слои социальной информации, которые не улавливались первоначально, и, возможно, не вводились в произведение его автором намеренно. Иной культурный контекст высвечивает ранее незамеченные свойства источника. Его содержание вступает в новые ассоциативные, смысловые, содержательные взаимодействия с той социальной реальностью, в которой произведение оказывается востребованным (переписывается, публикуется, перечитывается). Об этой специфике восприятия текста произведения Р. Барт пишет: «Текст не может неподвижно застыть (скажем, на книжной полке), он по природе своей должен сквозь что-то двигаться, — например, сквозь произведение, сквозь ряд произведений»[9].

Следует методологически четко разделять информацию, которую содержит источник как авторское, телеологически единое (т. е. составленное с определенной целью) произведение, от того бесконечного разнообразия ассоциативных вариаций, на которые может оказаться способной творческая личность его будущего читателя. В первом случае методологический принцип «признания чужой одушевленности» позволит вдумчивому исследователю услышать и различить заглушённый временем голос создателя источника. Во втором он воспользуется текстом источника как поводом для самовыражения. При таком подходе неправомерно будет говорить о двух субъектах гуманитарного познания, о новизне социальной информации Другого. Именно поэтому методологически важен такой этан источниковедческого анализа, как интерпретация источника. Ее цель — понять авторский замысел создателя источника.

Ее проводят с целью установить (в той мере, в какой это возможно учетом временной, культурной, любой другой дистанции, разделяющей автора произведения и его исследователя) тот смысл, который вклады-

[52]

вал в произведение его автор. Общее учение об исторической интерпретации источников в наиболее систематизированном и логически обоснованном виде изложил в своей «Методологии истории» А.С. Лаппо-Данилевский.

Он обращал внимание на то, что в освещении проблемы интерпретации в современной литературе не прослеживалась логическая четкость. Так, автор известного труда по методологии исторического исследования Э. Бернгейм связал изложение этой проблемы с задачами «исторического построения»[10]. Иначе говоря. Бернгейм имел в виду интерпретацию исторических фактов историком (что. разумеется, имеет первостепенное значение в историческом исследовании, но составляет, в сущности, иную исследовательскую задачу и поэтому решается другими методами). Ш.-В. Ланглуа и Ш. Сеньобос, говоря об анализе источника, не проводили логической грани между задачами внутренней критики источника и задачами его интерпретации. Об этом свидетельствует и нечеткий термин «критика интерпретации», который они использовали в своем методологическом руководстве «Введение в изучение истории».

Напротив, Лаппо-Данилевский придает проблемам интерпретации источника принципиальное значение. «Лишь признавая самостоятельное значение ее задач. — писал он. — историк может достигнуть надлежащей благонадежности выводов; ведь интерпретация стремится установить только то именно значение источника, которое автор придавал ему… она

дает возможность одинаково войти в мировоззрение или отдельное показание данною автора. — будь оно истинным или ложным»[11]. Для решения задач интерпретации он выдвигает прежде всего принцип психологического истолкования (основанный па фундаментальном постулате данной парадигмы — признание чужой одушевленности): далее — принцип психологической интерпретации условного вещественного образа или символа. Технический метод интерпретации позволяет судить о смысле и назначении данного произведения по тем специальным (техническом) приемам, которыми пользовался автор; типизирующий метод предполагает соотнесение источника с соответствующим типом культуры; и наконец, индивидуализирующий метод интерпретации позволяет раскрыть индивидуальные особенности творчества его автора. На ряде примеров, анализе конкретных исследовательских ситуаций ученый показывает, каким образом применение типизирующего и индивидуализирующего методов в их взаимодействии позволяет провести интерпретацию источника в целом.

Преодолевая традиционные позитивистские подходы к источнику как эмпирической данности, современная методология гуманитарного исследования выдвинула на первый план проблему герменевтики как главного и даже единственного метода работы с источником, произведением и текстом. Современная философская герменевтика выходит далеко за пределы традиционного истолкования текста, обращаясь к более общим проблемам языка и значения. «Сама работа по интерпретации обнаруживает глубокий замысел. — преодолеть культурную отдаленность, дистанцию,

[53]

отделяющую читателя от чуждого ему текста, чтобы поставить его на один с ним уровень и таким образом включить смысл этого текста» нынешнее понимание, каким обладает читатель»[12]. От «восстановления изначального значения произведения» герменевтика в се философском понимании выводит исследователя на «мыслящее опосредование с современной жизнью»[13]. При этом подчеркивается взаимосвязь профессионально-прикладного и более широкого, теоретико-познавательного, подхода к произведению, их неразделимость. «Различение когнитивного, нормативного и репродуктивного истолкования не имеет принципиального характера, но описывает единый феномен»[14]. Действительно, от проблемы истолкования (смысла, который вкладывал в свое произведение автор) исследователь переходит к рассмотрению более широкой, выходящей за пределы интерпретации проблемы понимания источника как явления культуры. Важно вместе с тем подчеркнуть существенное различие этих двух подходов, наряду с их единством, в сущности, исследуется один и тот же объект, один и тот же источник, но он рассматривается для решения двух разных исследовательских задач. На этапе интерпретации источника исследователь движется в потоке сознания автора произведения: стремится лучше понять ситуацию, в которой тот находился, и его замысел, способ, принятый им для воплощения этого замысла, выступает в позиции заинтересованного слушателя, интерпретатора. На той же эмоциональной волне сопереживания и симпатии может переводиться и иноязычный текст. «… Перевод иноязычных текстов, поэтическое подражание им, а также и правильное чтение их вслух берут на себя временами ту же задачу объяснения смысла данного текста, что и филологическое истолкование…»[15]. Но затем происходит смена позиции исследователя. Конечно, степень проникновения в психологию автора зависит от видовых особенностей произведения. В некоторых ситуациях данному подходу придается важное, но существу решающее, значение. Так, А.И. Марру говорит о том, что исследователь средневековых текстов должен суметь на какое-то время психологически перевоплотиться в средневекового монаха[16]. Методолог, придерживающийся данной концепции, представляет собой историка, наделенного прежде всего даром симпатии и сопереживания. Высказываются, однако, и другие точки зрения. В свое время, останавливаясь на принципах изучения источников, В.О. Ключевский говорил о том, что для ряда категорий источников подобный подход неэффективен[17]. Эта позиция разделяется и современными историками.

От этапа интерпретации источника исследователь переходит к анализу его содержания. При этом для него становится необходимым взглянуть на источник и его свидетельства глазами современного исследователю человека другого времени. «…Существует естественное напря-

[54]

жение между историком и филологом, стремящимся понять текст ради его красоты и истины, — так обозначает эту смену позиции исследователя Х.-Г. Гадамер. — Историк интерпретирует с прицелом на что-то иное, в самом тексте невысказанное и лежащее, может быть, в совсем ином направлении, чем то, по которому движется разумеемый текстом смысл»[18].

Источниковед, по существу, — это филолог и историк в одном лице: сначала он рассматривает источник как часть реальности прошлого, а потом — как часть той реальности, в которой находится сам. Он оценивает источник логически, обращаясь то к его намеренной, то к ненамеренной информации. Структура исследовательского изложения меняется — она диктуется стремлением возможно полнее раскрыть все богатство социальной информации, которую может дать источник, поставленный в связь с данными современной науки. «Историк стремится заглянуть за тексты, чтобы добиться от них сведений, которых они давать не хотят и сами по себе дать не могут»[19].

Исследователь раскрывает всю полноту социальной информации источника, решает проблему ее достоверности. Он выдвигает аргументы в пользу своей версии правдивости свидетельств, обосновывает свою позицию. Если этап интерпретации источника предполагает создание психологически достоверного образа автора источника, использование, наряду с логическими категориями познавательного процесса, таких категорий, как здравый смысл, интуиция, симпатия, сопереживание, то, в свою очередь, на этапе анализа содержания превалирующими становятся логические суждения и доказательства, сопоставление данных, анализ их согласованности друг с другом. Здесь вполне уместно вспомнить слова Н.И. Кареева о том, что «знание, добытое приемами мышления, противоречащими требованиям логики, не есть научное знание, даже и не знание вообще»[20]. Полученные данные соотносятся со всем объемом личностного знания исследователя, говоря словами Гадамера, «с целостностью нашего опыта о мире».

Таким образом, в процессе источниковедческого анализа исследователь раскрывает информационные возможности источника, интерпретирует те сведения, которые, намеренно или помимо своей воли, сообщает источник, свидетельствуя прямо или косвенно о своем авторе, о том этапе социального развития, когда источник был создан, воплощен в данную вещественную форму. Опираясь на результаты проведенного исследования, источниковед обобщает свою работу, проводит источниковедческий синтез. Синтез — завершающий этап изучения произведения, рассматриваемого в качестве исторического источника. На этом этапе создается возможность обобщить результаты анализа отдельных сторон произведения, отдельных комплексов социальной информации, полученной при исследовании его структуры и содержания. Произведение рассматривается не только в его непосредственной, эмпирической данности, как реально существующий объект (вещь), но более полно и более обобщенно, — как явление культуры своего времени, определенной социокультур-

[55]

ной общности, народа. Раскрывая сущность методологии источниковедения, один из наиболее ярких ее представителей С.Н. Валк обращается к примерам из области изучения частноправовых актов. Исследователь, пишет Валк, имеет целью рассмотреть частноправовые акты «как историческое явление в жизни народов, как продукты их культуры»[21].

Поставив перед собой такую исследовательскую цель, необходимо выяснить, каковы функции частноправового акта в обществе, каков состав акта, провести источник «сквозь горнило источниковедения», постепенно приближаясь к этапу синтеза. «Наука может ответить на эти обращенные к изучению явления вопросы лишь одним путем, — дав научную конструкцию этого явления, в данном случае — частного акта. Путь к такой конструкции акта лежит через его анализ к последующему синтезу»[22]. Возвращение к целостности произведения как явлению культуры является характерной чертой методологии источниковедения, что ярко проявляется в подходе А.С. Лаппо-Данилевского к изучению частноправовых актов, А.А. Шахматова — древнерусских летописей, В.О. Ключевского – житий как к историческому источнику. О необходимости обращения к целостности произведения как явления культуры писал Л.П. Карсавин[23].

Метод источниковедения — источниковедческий анализ и источниковедческий синтез — имеет целью воссоздать произведение как историческое явление, и в этом смысле результат такого исследования самодостаточен. Источниковедческий синтез, сосредоточивая внимание на воссоздании целостности произведения как явления культуры, открывает возможность широких культурологических компаративных исследований, вовлекающих в поле изучения сходные (особенно по таким признакам, как структура, функции, цели создания и т. п.) явления культуры других времен и народов. В результате сравнительных исследований возникают возможности синтеза более высокого уровня — воспроизведение явлений общечеловеческой истории, феноменологии культуры.

Аргументированная оценка значения источника дает обоснование для практических рекомендаций о возможностях его научно-практического использования. Это могут быть рекомендации по собиранию соответствующих источников, экспертизе ценности источников, по их использованию в научно-исследовательской и другой работе.

Наиболее убедительными практические рекомендации источниковеда становятся в том случае, если каждый из этапов источниковедческого анализа не только тщательно проведен, но логически обоснован и четко изложен. Источниковедческое исследование имеет свою определенную логическую последовательность изложения. Примерная схема изложения результатов источниковедческого исследования такова:

Введение. Здесь дается обоснование темы исследования, характеризуются методы исследования, историография (степень изученности данной темы в литературе), формулируются задачи исследования.

Глава первая «Характеристика источника» соответствует первому этапу источниковедческого анализа — изучению вопросов происхождения

[56]

и авторства источников. Поэтому в ней могут даваться характеристики исторических условий возникновения источника, автора (создателя) источника, истории текста, истории публикаций источника. В связи с характеристикой автора и обстоятельств создания источника освещается вопрос об интерпретации источника (что имел в виду автор текста источника).

В главе второй «Анализ содержания источника» основное внимание уделяется полноте сведений и их достоверности. Выявленная фактическая информация группируется проблемно и последовательно анализируется в разделах главы.

Заключение содержит оценку значения исследуемого источника и практические рекомендации по его использованию.

Разумеется, данная схема весьма обобщенная, типовая. В зависимости от того, какие стороны источника представляют наибольшие сложности для изучения, последовательность этапов источниковедческого анализа будет несколько меняться применительно к теме исследования. Так, если в ходе источниковедческого анализа содержания источника выявляется наибольшая ценность его информации для изучения определенных сторон исторического процесса, тогда именно этим вопросам и следует уделить основное внимание во второй главе. Может вырасти в самостоятельное исследование история текста источника (его предварительные и окончательные варианты, редакторская правка текста, смысл и направление изменений текста при доработке и т. п.) или история публикаций источника (его переводов и публикаций на других языках и их особенности). В то же время основная структура источниковедческого исследования сохраняется.