[144]
1. Частная переписка как источник
Существенным источником для историка является частная переписка. Особые условия в разное время придают ей разный характер и значение. Есть исторические периоды и группы вопросов, для которых переписка является одним из основных источников. Это определяется прежде всего наличными условиями классовых и политических отношений, уровнем развития печати, цензуры и т. д.
Один исследователь эпистолярного материала совершенно правильно отмечает особое значение переписки для начала ХIХ в., «когда письмо служило не только средством личного общения, но и средством ознакомления с современной общественной жизнью, заменяющим регулярную прессу». Об одном из русских людей, постоянно жившем за границей и регулярно ведшем переписку с друзьями в России, о брате декабриста Тургенева — А. И. Тургеневе — тот же автор говорит: «Прежде всего он был хроникером — русским литературным корреспондентом за границей, постоянно осведомлявшим литературные круги о европейских событиях и о европейской жизни, и при цензурных условиях николаевского времени служил для России настоящим „окном в Европу»«.
Переписка становится в этом случае одним из важнейших источников для изучения истории общественной мысли и общественных настроений.
Наряду с этим переписка лиц, занимавших видное место в системе управления, является важным источником государственно-политической истории, а — деятелей науки, литературы, искусства — ценным источником истории культуры.
Как всякий субъективно окрашенный источник переписка требует критического к себе отношения в не меньшей мере, чем дневники, с которыми эпистолярный материал имеет много общего. Это критика, ставящая целью элиминировать элемент субъективно – классовой оценки. Но, кроме того, здесь уместна критика и другого рода. Переписка нередко учитывает возможность постороннего любопытного взора. Недаром о московском
[145]
почт – директоре эпохи Николая I — А. Булгакове — поэт Вяземский сказал: «он купался и плавал в письмах, как осетр в реке». Опасение перлюстрации заставляло прибегать к сокращениям, намекам, понятным лишь адресату, иногда к условным обозначениям
[1]. Это создает дополнительную необходимость раскрытия всех неясных мест. Вопрос критики текста тем самым несколько осложняется.
Историк ХIХ в. имеет чаще всего дело с дворянской перепиской, написанной в большинстве случаев (особенно для начала века, а для высших кругов и позже) на французском языке. Это нередко затрудняет пользование дореволюционными изданиями, где обычно текст печатался без перевода. Но еще важнее то обстоятельство, что далеко не всегда издатели (особенно, если это были друзья или родственники) печатали письма того или иного лица полностью. Переписка И. С. Аксакова — видного деятеля славянофильского лагеря — была издана еще в 80— 90 – х годах, но издатели не сочли удобным касаться ряда вопросов политической деятельности Аксакова. В частности письма его, связанные с деятельностью Славянского благотворительного комитета, войнами сербско-турецкой и русско-турецкой 1877— 1878 гг., в издайте не вошли. В результате, если бы исследователь попытался эту сторону его деятельности осветить на основе опубликованной переписки, он пришел бы к совершенно ложным или крайне неполным заключениям. В качестве другого примера можно привести переписку кн. Чарторижского, не включившего в издание своих писем, касающихся денежных и других неудобных для автора вопросов.
Все это показывает, какая осторожность нужна историку при пользовании такого рода изданиями.
2. Переписка первой половины века
Осведомленность авторов писем в тех или иных вопросах является основным фактором, обусловливающим ценность их содержания. Вот почему переписка государственных деятелей и представителей царской семьи не может не вызывать интереса.
Александр I вел довольно оживленную переписку с рядом близких ему лиц, например, с Чарторижским. В ней освещаются различные политические вопросы — об ориентации русской внешней политики, о Польше и т. д.
Другим корреспондентом Александра I была его сестра Екатерина Павловна. С ней он был очень дружен, находился под некоторым ее влиянием, писал ей и о мелких личных делах и о важнейших политических вопросах.
[146]
Рассматриваемая переписка Александра I с сестрой охватывает время с 1805 по 1818 г., но наибольшего интереса она достигает в 1812 и в последующие годы.
Сестра умоляет императора отказаться от мысли командовать армией самому: хотя – де, он не менее способен для этого, чем генералы, но на нем лежит обязанность общего управления страной. Целый ряд писем обоих корреспондентов касается вопроса о главнокомандующем. Александр I пишет, что в Петербурге «нашел умы в худшем расположении, чем в Москве и провинции». Со всех сторон раздавались обвинения против военного министра. Под влиянием этих толков Александр созвал специальное совещание, единогласно высказавшееся за кандидатуру Кутузова. В другом письме о том же вопросе он говорит: «Барклай после Смоленска делал глупость за глупостью и мне не оставалось ничего, как уступить общим пожеланиям, и я назначил Кутузова». Интересны высказывания о войне. — «Я лучше, — писал Александр, — перестану существовать, чем соглашусь на переговоры с чудовищем, которое является несчастием всего мира» (с Наполеоном).
Другим интересным моментом, отраженным в переписке, является период пребывания Александра I за границей и его мистических увлечений — период, существенный для истории реакции второй половины царствования Александра.
Для истории войны 1812 г. чрезвычайно интересна и важна переписка представителей генералитета. Специальный подбор писем, относящихся к 1812—1815 гг., был составлен Н. Ф. Дубровиным. В это издание вошли письма Балашова, Багратиона, Барклая де Толли, Ростопчина, Аракчеева, английского агента в русской армии Вильсона и др. Отражая текущие события, эти письма представляют очень важный материал, освещающий различные стороны эпохи.
Письмо Балашова дает подробное изложение переговоров, какие он вел по поручению Александра I, с Наполеоном 14 июня 1812 г. в Вильно, т. е. накануне начала войны. Письма Багратиона являются ярким отражением его вражды к Барклаю и той клеветнической борьбы, какая велась против министра и его тактики отступления. Ряд писем характеризует настроения в Москве, и среди них выделяется одно, в котором Ростопчин говорит: если Наполеон займет Москву, «то я почти уверен, что народ зажжет город». Характерны также отзывы о ростопчинских, афишах: «Со слезами читал лист печатный вами изданный. Истинный ты русский вождь и барин». Целый ряд писем этого сборника касается военных событий — боев под Смоленском, Малоярославцем и др. Очень важна данная очевидцем картина Москвы после пожара: «Из 9 000 с лишком домов осталось только 2 655, между коими треть маленькие домики и избы, так что надобно полагать 9 / 10 сгоревшими. В Пречистенской части только восемь домов, а в Пятницкой пять: грустно смотреть».
В числе других документов этого сборника огромный интерес представляют письма Вильсона. Он адресовал их обычно или Александру I или лорду Каткарту — английскому послу в России. В этих именно письмах он жалуется на медлительность кутузовской тактики, старается при посредстве Александра I побудить русского полководца к более решительным действиям; говорит о своем противодействии намерению Кутузова встретиться с Лористоном на передовых позициях; дает очень интересные интерпретации положения сил, характеристики настроений в армии и стране. Все это очень важно для изучения и внутренней истории эпохи и весьма существенно для исследования международно-политической конъюнктуры, взаимоотношений России и Англии.
[147]
Для истории войн вообще и в частности войны 1812 г. переписка современников является очень ценным и важным источником.
История формирования общественно – политических взглядов часто может быть изучаема по переписке соответствующих лиц. В значительной мере это относится, например, к складыванию взглядов декабристов. Большое количество эпистолярного наследства их, опубликованного в разных изданиях, дает богатый для этого материал. В качестве примера и образца крупной публикации этого рода следует указать переписку братьев Тургеневых.
Н. И. Тургенев — декабрист, автор интересных экономических работ — фигура достаточно известная. Его брат Александр Иванович (1784—1845) служил в Министерстве внутренних дел, Государственном совете, а затем бросил службу и жил по преимуществу за границей.
У Вальтер Скотта он живал,
С Кювье он подружился,
У Гете гостем пировал,
У Гумбольдта учился;
С Шатобрианом вечерком
У Рекамье прелестной —
Всем знаменитостям знаком
И гость везде любезный,—
так характеризует широту его знакомств и связей современник. Неудивительно, что переписка братьев Тургеневых стала одним из очень важных эпистолярных наших источников. Содержание ее разнообразно. Она характеризует культурные интересы в пору ранних учебных заграничных поездок. Она показывает отношение к различным событиям общественно – политической жизни. «Ты, я думаю, знаешь, что прусское правительство вздумало крепко ополчиться против Тугендбунда, — писал в 1816 г. Н. И. брату Сергею,— или лучше сказать против тех, которые начали учиться свободно и благородно думать и писать. Каким карлом кажется мне это правительство, вступающее в неравную битву с великаном, т. е. с Geist der Zeit (духом времени)». Для всякого знакомого с историей декабризма понятно, насколько не случаен этот интерес к Тугендбунду.
Кто прочтет ниже, в главе об иностранных авторах, данную в книге Кюстина характеристику русских, едущих за границу и возвращающихся обратно, тот найдет подкрепление ей в следующих словах Н. Тургенева: «Чем более приближаюсь я к России, тем более грусть мешается к размышлениям моим о любезном, великом, но во многих отношениях неизвестном отечестве. Можно ли мне будет привыкнуть еще раз смотреть на такие вещи, которые бы я и в аду не хотел видеть, но которые на всяком шагу в России встречаются?.. В отдалении то, что у нас есть хорошего, представляется только нашему воспоминанию в приятном виде, подобно золотым шпицам Петербурга или святой Москвы, которыми любуется путешественник, не видя в внутренности города ни съезжей, ни полицейских, ни губернских правлений и еще более уголовных палат. Вблизи все представляется в своем настоящем виде: тиранство, варварство ограничивают взор» (1816).
[148]
Ланкастерские школы, цензурный устав, литературное общество «Арзамас», Карамзин и его деятельность, греческое восстание, новинки иностранной политической и государствоведческой литературы, т. е. разнообразные вопросы политической и культурной жизни, находят свое отражение на страницах писем братьев Тургеневых.
Характерным и заслуживающим внимания источником является переписка им п. Николая I с его братом Константином. Она охватывает крайне интересный период времени — с ноября 1825 г. по июнь 1831 г., когда в. кн. Константин умер.
Содержание данного источника разнообразно. Помимо личных дел и отношений, в письмах обоих братьев затрагиваются вопросы движения декабристов, различные польские дела. Перепиской, отражающей ход польского восстания, обмен письмами заканчивается. Восстание декабристов освещается в переписке обоими корреспондентами в разных планах.
Константин разделяет возмущение своего брата. В одном письме он восклицает: «Эта сволочь [canaille] не была довольна ангелом в качестве самодержца и она устраивала заговоры против него». Что касается Николая, перед ним стояла практическая задача расправы, и связанные с этим мотивы довольно богато представлены в его письмах к брату. Он сообщает Константину, кто уже арестован, чьего ареста он ждет. С удовлетворением он передает известие, полученное от Чернышева и Витгенштейна, что Пестель в их руках, и что «теперь мы являемся хозяевами [mattres] почти всех главных лиц». Иногда он высказывает свои мнения о тех или иных деятелях декабризма. Полно значения соображение Николая в одном из писем, что Бестужева и Щепина следует судить военно-полевым судом и заставить выполнить приговор солдат того полка, где они служили. Такого рода переписка, с соответствующими видоизменениями, длится до момента казни пяти декабристов (14 июля 1826 г.). Нескрываемой радостью дышит письмо Николая о том, что пять главарей повешены, а остальные разбиты, осуждены на пожизненную (или длительную) каторгу. Тупой животный страх чувствуется в его восторге но поводу собственного спасения, в надежде, что «ни мы, ни наши дети не будут свидетелями подобных сцен».
Не менее характерен обмен письмами относительно событий в Польше. Отдельных польских дел и вопросов корреспонденты касаются все время, но основной эта тема становится с 1830 г. Константин обнаружил непонимание событий, когда писал брату, что офицеры и генералы не могут помешать движению. Известно, что значительная часть польского офицерства и не стремилась бороться с ним, предпочитая вступать в ряды повстанцев. В то же время Константин вынужден был признать полный крах всей своей политики — у царской администрации не оказалось опоры в крае.
Она была бессильна не только помешать росту национального движения, она не имела возможности проследить за его нарастанием. Восстание для Константина было неожиданностью. Несколько раньше, когда сложился уже комитет для руководства восстанием, Константин писал Николаю I о замеченной «болтовне», но истинное ее значение оставалось ему неясным. Константин был склонен общее положение оценивать скорее оптимистически. Дальнейшая переписка братьев посвящена мерам против повстанцев. На
[149]
этой ее части мы останавливаться не будем, так как характер источника виден уже из сказанного: он важен как показатель взглядов и желаемого царским домом направления политики и хода дел.
Огромной важности изданием, охватывающим весьма широкий хронологический круг (вторая половина ХVIII — первая половина ХIХ в.) является семейное собрание Воронцовых, семьи, выдвинувшей целый ряд крупных государственных деятелей царизма. Оно носит название «Архив кн. Воронцова». 40 – томная коллекция различных документов, принадлежавших представителям этого рода, содержит в числе прочего переписку ряда видных деятелей ХIХ в. Ф. В. Ростопчин был близким другом С. Р. Воронцова, их переписка с 90 – х годов ХVIII в. тянется вплоть до середины 20 – х годов. Хозяйственные интересы Ростопчина, его деятельность в Москве, жизнь за границей проходят перед читателем. Здесь, в своих письмах 1814 г., он отрекается от участия в поджоге Москвы и сетует о погибшем имении — Воронове. Интересны сведения о положении населения в Москве после ухода французов. Менее содержательны заграничные письма Ростопчина, сохраняющие лишь биографический интерес.
Сын С. Р. Воронцова — М. С. (участник ряда войн, наместник Кавказа, новороссийский генерал – губернатор) вел интересную переписку с А. Х. Бенкендорфом (1783—1844). Письма последнего сохранились за целых 30 лет (1804—1843). Автор писем проходит перед читателем сначала как офицер кавказской армии, позже как начальник III отделения. Письма касаются различных вопросов военно-административной деятельности корреспондентов, рисуют их мнения и взгляды по разным вопросам.
Среди высказываний встречаются интересные и важные. Вот, например, что писал Бенкендорф в августе 1818 г.: «Вы знаете уже, что Ливония, следуя примеру Эстонии и Курляндии, объявила свободу крестьян. Следует надеяться, что области старой России последуют этому доброму стремлению. Русский крестьянин зрелее в тысячу раз, чем те и, если он мог так долго выносить рабство, он сумеет жить свободным. Если кто не готов у нас для этой прекрасной перемены, то это знать второго сорта [classe], которая обвиняет крестьянина».
Письма Бенкендорфа не освещают каких – либо особо важных политических вопросов, но дают интересную картину настроений и интересов дворянской среды.
Ценный материал для истории Кавказа дают письма Ермолова и кн. Цицианова (1754—1806). В них — сообщения о стычках, постройке укреплений и т. д. В письмах Ермолова много данных для характеристики его планов и стремлений в области управления Грузией. Для времени Николая I важны напечатанные в этом же собрании письма Закревского, рисующие армию («Не у одних вас ученья; и у нас так часто бывают оные, что не знаю, куда класть больных, которых лежит в гошпиталях более 5 т. человек) переписка с Киселевым, характеризующая деятельность последнего в Молдавии и в качестве министра государственных имуществ, а также и некоторые другие эпистолярные материалы.
Ценным эпистолярным памятником 50 – х годов ХIХ в. являются «Севастопольские письма» Н. И. Пирогова. Выдающийся хирург, Пирогов во время Крымской войны предлагал свои услуги правительству, долго не получал назначения. В высших сферах (у в. кн. Елены Пав –
[150]
ловны) родилась мысль организовать в военных лазаретах женскую медицинскую помощь. Образовалась община сестер милосердия, снарядившая санитарный отряд, во главе которого Пирогов двинулся в Крым.
В письмах, написанных во время пребывания в Крыму, Пирогов рисует не только картину лечебной деятельности, но дает большой материал и общего значения. Он ярко очерчивает отдельных представителей генералитета и, например, о Меншикове говорит: «Он не может или не хочет сочувствовать солдатам, — он плохой Цезарь. Он хочет свои недостатки прикрыть мистическим молчанием и притворным спартанством; но навряд ли многих надует». Пирогов рисует картину невнимательности, беспечности администрации, тяжелых условий, в каких находились раненые; изображает бытовые условия защитников Севастополя. Как голос непосредственного наблюдателя событий «Письма» Пирогова — ценный источник для истории севастопольской обороны.
Ограничиваясь указанием ряда характерных образцов частной переписки, мы не касаемся большого эпистолярного наследства, оставшегося от представителей литературы, искусства, критики (Пушкин, Белинский, Глинка и многие другие) и имеющего огромное значение, главным образом, для истории культуры и общественной мысли.
3. Переписка второй половины века
Вторая половина ХIХ в. лишена таких крупных по объему и широких по кругу отражаемых вопросов эпистолярных коллекций, как указанные выше издания переписки Тургеневых или кн. Воронцова. Огромное количество документов этого рода еще не опубликовано, множество писем рассеяно по различным журналам и другим изданиям. При этом характерно то обстоятельство, что в гораздо большем количестве изданы письма писателей и общественных деятелей, чем деятелей государственных. Как уже отмечено выше, даже и переписка первых из них подвергалась отсеву по соображениям политического характера.
Из крупных и важных изданий эпистолярного материала следует прежде всего отметить большое количество писем Герцена, опубликованных в собрании его сочинений. Переписка его начинается еще в первой половине ХIХ в., но наиболее важные части ее приходятся на середину века и начало второй половины. В личной переписке Герцена выясняется ряд существенных сторон его общественно – политической деятельности.
В письме к Мишле (8 июля 1855 г.) Герцен говорит о близком выходе «Полярной звезды», надеждах, какие он возлагает на это издание. Прудону он сообщает, что смерть Николая I все изменила в России: «Украина встает, а крепостные говорят: мы готовы итти умирать под Севастополем, на барщине работать не будем». Ряд писем выясняет отношения Герцена со славянофилами этого времени (в частности с И. С. Аксаковым), его отношения с представителями новых течений общественной мысли — с «Современником», отношение к польскому восстанию и польской эмиграции.
Большое значение имеют письма Герцена для истории русской зарубежной литературы и прежде всего для истории «Колокола». Несмотря на оторванность автора этих писем от России, они представляют существенный и важный источник для истории нашей страны.
[151]
Не меньшее значение имеет переписка Чернышевского, характеризующая его работу в «Современнике». Скованный царской цензурой, Чернышевский ищет способов говорить свободно, и о целях, какие он преследовал своими статьями, говорится в ряде писем. Так, сообщая о содержании ближайшей книжки журнала, Чернышевский замечает: «В Науках, кроме окончания Пекарского, мой Лессинг. В критике, о письмах Алексея Михайловича, постараюсь (без упоминания о славянофилах, которые надоели и опошлели в один год) сказать о до-Петровской Руси разные вещи, имеющие отношение к нашему времени». Литературные и общественные темы постоянно звучат в его письмах Некрасову, Добролюбову и др. Но и в содержащих гораздо более личных элементов письмах к родным Чернышевский касается положения университета, студенческих волнений и т. п. Письма из Сибири открывают условия жизни Чернышевского в ссылке, его занятия, интересы. Даже и те из его писем, которые не дают материала широкого общественного значения, сохраняют большой биографический интерес.
Выдающимся по своему значению эпистолярным источником для конца ХIХ в. является переписка К. П. Победоносцева с Александром III и другими лицами.
Сначала преподаватель, затем тайный руководитель политики Александра III, хотя с официальным положением лишь обер-прокурора Синода, Победоносцев — очень крупная, определяющая для своего времени фигура. Он действует уже в конце 70 – х годов, но развертывается после вступления на престол Александра III. В первые же после 1 марта дни Победоносцев — частый гость царя; помимо личных встреч, посылает ему записки по разным вопросам и в частности о судьбе первомартовцев, настаивая на суровой расправе. Царский ответ гласил: «Будьте спокойны… что все шестеро будут повешены, за это я ручаюсь».
Самая оживленная переписка завязывается у Победоносцева и преемника Лорис-Меликова — гр. Игнатьева. Здесь советы о мерах по поводу печати, по различным административным вопросам. Реакционный издатель «Московских ведомостей»— Катков — пишет и на общегосударственные и на чисто газетные темы. Чиновник цензурного ведомства Феоктистов информирует о новостях в газетном мире. К центру реакции, каким был Победоносцев, начинают тянуться бывшие либералы, как Чичерин, посылающий Победоносцеву свои записки о необходимых государственных мерах. Оживленную переписку ведет Победоносцев с близкой к славянофильским кругам фрейлиной Тютчевой
Но над всеми этими корреспондентами Победоносцева возвышается фигура Александра III, политическое значение переписки с которым особенно велико.
Близость Победоносцева с Александром III возникла, когда последний был еще наследником. Уже тогда Победоносцев стремился овладеть умом буду –
[152]
щего самодержца. «Придет, может быть, пора, — писал он, — когда льстивые люди… станут уверять вас, что стоит лишь дать русскому государству так называемую конституцию на западный манер, — все пойдет гладко и разумно и власть может совсем успокоиться. Это ложь, и не дай боже истинному русскому человеку дожить до того дня, когда ложь эта может осуществиться». Победоносцев является одним из рупоров алармистского направления, толкавшего к войне с Турцией. Во время русско-турецкой войны, когда наследник был в Болгарии, Победоносцев информировал его о новостях в русской жизни, освещая их с той же реакционной точки зрения. После вступления на престол Александра III роль Победоносцева становится еще более видной. В вопросе о проектах Лорис-Меликова, об охране дворца, о манифестах (в том числе 29 апреля 1881 г.) и других мерах, ознаменовавших начало реакционного курса, влияние Победоносцева исключительно велико.
В делах экономических, политических, в области национальной политики царизма мы многого не понимали бы без данных, содержащихся в этой переписке. Изучать период реакции 80— 90 – х годов, не привлекая этот замечательный в своем роде источник, нельзя. Интерес его тем больший, что фактический материал переписки весьма богат и отличается большой степенью точности. Критика писем Победоносцева должна итти по линии элиминирования субъективно – реакционной окраски. Эта окраска налагает свой отпечаток на письма, но не лишает их огромного исторического значения.
ЛИТЕРАТУРА К ГЛАВЕ VI
Письма А. И. Тургенева к Булгаковым, М. 1939. — Переписка ими. Александра I с сестрой в. кн. Екатериной Павловной, Спб 1910. — Отечественная война в письмах современников, Спб. 1882. — Архив братьев Тургеневых, вып. 1—7, 1911—1930. — Декабрист Н. И. Тургенев, письма к брату С. И., М. 1936. — Переписка имп. Николая Павловича с в. кн. Константином Павловичем (Сборник Русского исторического общества, т. 131, 132).— А. И. Герцен, Полное собрание сочинений и писем. — И. Г. Чернышевский, Литературное наследие, т. II, М. 1928. — Архив кн. Воронцова, т. 1—40. — Победоносцев, Письма и записки, т. I, ч. I, II, М. 1923 — Письма Победоносцева к Александру III, т. I, II, М. 1923. — П. И. Пирогов, Севастопольские письма, Спб. 1899.
размещено 8.11.2006
[1] В качестве образца такого условного знака можно привести символ (рис.1) , употреблявшийся Н. И. Тургеневым для обозначения реакционеров, обскурантов. Происхождение его таково. Во французском журнале «Nain jaune» («Желтый карлик») в 1815 г. были напечатаны «Органические уставы ордена Гасильник». Это была сатира на обскурантизм во всех его видах. Приведенный выше значок символизировал членов ордена.
