Черников С.В. Материалы подушных переписей Ингерманландии 1730-60-х гг. как источник по землевладению правящей элиты России

[159]

Данные ревизского учета уже достаточно прочно вошли в историческую литературу. Сейчас это один из важнейших источников по демографии и землевладению России[1]. Тем не менее, на наш взгляд, научный потенциал этого источника далеко не исчерпан. В частности, анализ материалов подушных переписей по столичному Санкт-Петербургскому региону позволяет выявить особенности развития земельного фонда правящей элиты страны, а также изучить специфику взаимоотношений высшего чиновного слоя и монарха[2].

Успехи российской армии в Северной войне и перенос столицы в Санкт-Петербург (1712 г.) поставили на повестку дня освоение завоеванных территорий. Раздачи земель в Северо-западном регионе начались сразу после основания Петербурга, а в 1712-1721 гг. приобрели массовый характер. При Петре I на территории семи уездов (Санкт-Петербургского, Ямбургского, Копорского, Шлиссельбургского, Выборгского, Кексгольмского, Нейшлотского) землю получили 320 человек (в документах зарегистрировано 483 случая пожалования). Подавляющее большинство пожалований относилось к ближайшему окологородью Санкт-Петербурга – Ингерманландии. Раздачи были призваны выполнять те же функции, что и в Подмосковье (во 2-й половине XVI-XVII вв.): они создавали более благоприятные условия представителям центрального и местного аппарата управления для прохождения службы в столице. Сравнение структуры земельной собственности, сложившейся вблизи «старой» и «новой» столиц, позволило выявить тесную взаимосвязь этих изменений с эволюцией правящего слоя России конца XVII – первой четверти XVIII вв.[3]

Данная статья посвящена анализу развития землевладения Санкт-Петербургского региона в последующий период (в 1730-х – начале 1760-х гг.). Среди важнейших вопросов, которые предполагается осветить в настоящей работе, выделим следующие. Насколько стабильным и предсказуемым было развитие земельного фонда вблизи новой столицы? Какую роль в этом регионе играло землевладение фамилий, входивших в элиту допетровской Руси? Какие структурные изменения претерпел земельный фонд за изучаемый период? Также необходимо сопоставить развитие землевладения в Ингерманландии с теми переменами, которые произошли в структуре правящего слоя страны.

Ингерманландия включала в себя четыре уезда: Санкт-Петербургский, Шлиссельбургский, Ямбургский и Копорский. Мы обработали материалы трех переписей: гвардии майора И. Шипова (начала 1730-х гг.), а также II и III ревизий[4]. Чтобы оценить степень преемственности в развитии земельного фонда, было проведено сравнение размеров душевладения каждой из фамилий по трем переписям и подсчитаны коэффициенты корреляции (r) между рядами данных (см. табл. 1).

[160]

Таблица 1

Ингерманландия, число душ м.п. у каждой фамилии (матрица корреляций)

В таблицу внесены только значимые коэффициенты (p < 0,05).

* Время получения первого думного чина представителем фамилии.

Какие выводы можно сделать на основе этих показателей? За 30 лет, прошедших между переписью И. Шипова и III ревизией, родовая структура земельного фонда в столичном регионе изменилась очень существенно. В первую очередь, обращает на себя внимание общая нестабильность землевладения на данной территории (r = 0,2). Однако у тех родов, которые имели своих представителей в допетровской Думе (мы используем для их обозначения термин «думные фамилии»), развитие собственности было более предсказуемым (r = 0,65). Самым стабильным являлось землевладение фамилий, вошедших в состав Думы при Софье Алексеевне (среди них Апраксины, Головкины и др.). Именно этот слой пользовался приоритетом в период петровских земельных раздач[5].

Время проведения переписей не совпадает со сменой монархов на российском престоле, но поскольку «хронологический сдвиг» незначителен (не более трех лет[6]), то мы можем сделать ряд важных наблюдений. Так, в царствование Анны Иоанновны структура собственности изменилась гораздо меньше, чем при Елизавете Петровне. Правлению Анны соответствуют более высокие коэффициенты корреляции: по всем фамилиям 0,70 (при Елизавете 0,46), по «думным» фамилиям 0,87 (при Елизавете 0,56). Кроме того, именно при Елизавете доля душевладения «думных» фамилий в Ингерманландии существенно снижается: в начале 1730-х гг. она составляла 43%, по II ревизии – 39%, а по III ревизии – уже 24%. Одновременно растет доля собственности, принадлежавшей тем лицам, чьи предки не входили в состав правящего слоя Московской Руси XVII столетия.

[161]

О чем говорят эти данные? Являются ли приведенные показатели свидетельством снижения роли традиционной знати в землевладении Петербургского региона или же это следствие роста собственности новой служилой элиты XVIII в.? Ответить на поставленный вопрос можно с помощью дополнительных расчетов. В табл. 2 указаны коэффициенты вариации (V) душевладения среди «думных фамилий» и остальных помещиков Ингерманландии. Коэффициент оценивает насколько «однородной» (исходя из размеров собственности) являлась та или иная группа, а изменения коэффициента позволяют оценить направленность эволюции земельного фонда.

Таблица 2

Ингерманландия, коэффициенты вариации признака (души м.п.), %

Структура собственности «думных фамилий» на протяжении 30 лет выглядит достаточно стабильной (снижение коэффициента вариации незначительно – со 183 до 160%). Изменения в землевладении «недумных фамилий» выражены ярче (коэффициент резко вырос со 190 до 281%), а наиболее важные перемены произошли в 1740-х – начале 1760-х гг. Таким образом, если допетровская элита и уступала свои позиции, то происходило это весьма медленно. Доминирующей тенденцией была другая: формирование нового слоя крупных собственников из числа лиц, пополнивших правящую элиту страны лишь в XVIII столетии.

Состав крупнейших душевладельцев Ингерманландии наглядно иллюстрируют следующие данные. В начале 1730-х гг. среди них были Апраксины (2282 душ м.п.), Брюсы (816), Владиславичи-Рагузинские (572), Голицыны (980), Минихи (1395), Мусины-Пушкины (803), Сенявины (615), Скавронские (932), Черкасские (704), Шереметевы (566), Ягужинские (749); по II ревизии – Апраксины (2305 душ м.п.), Блюментросты (587), Брюсы (885), Голицыны (1169), Долгоруковы (614), Куракины (927), Нарышкины (570), Разумовские (1656), Салтыковы (691), Скавронские (1123), Строгановы (614), Черкасовы (520), Черкасские (797), Ягужинские (856); по III ревизии – Апраксины (1692 душ м.п.), Блюментросты (614), Вульфы (1406), Ганнибалы (640), Еропкины (940), Ефимовские (746), Жеребцовы (1023), Мусины-Пушкины (1118), Нарышкины (990), Орловы (5183), Разумовские (4832), Саблуковы (545), Салтыковы (1279), Сиверсы (704),

[162]

Скавронские (1434), Скворцовы (713), Строгановы (790), Черкасовы (836), Шереметевы (1367), Шуваловы (1745), Ягужинские (537). Из 29 фамилий, которые встречаются в перечне, лишь 10 упоминаются среди думных людей XVII века[7]. Из 19 оставшихся 13 были иноземцами или выходцами из податных категорий населения[8].

Состав богатейших собственников России также пополнялся новыми фамилиями, однако основная масса «латифундий» сложилась в предшествующее время (XVII-первая четверть XVIII вв.). По II ревизии в числе наиболее крупных землевладельцев были гр. Ф.А. Апраксин, гр. А.Р. Брюс, А.Н. Демидов, кн. А.Д. Голицын, царевич Б.В. Грузинский, гр. Н.Ф. Головин, кн. В.В. Долгоруков, кн. К.Д. Кантемир, А.Л., Е.И. Нарышкины, гр. В.С. Салтыков, бар. А.Г. Строганов с братьями, кн. М.Ю. Черкасская, гр. П.Б. Шереметев, гр. С.П. Ягужинский[9], а в последней четверти XVIII столетия – С.С. Апраксин, гр. Я.А. Брюс, кн. П.А. Бутурлин, кн. Д.М., М.М., Н.М., А.А., Б.А., М.А., Н.А. Голицыны, гр. Г.И. Головкин, принцесса Е.П. фон Голштейн-Бек, царевич Г.В. Грузинский, П.А., Г.А., Н.А. Демидовы, кн. С.Д. Кантемир, кн. Б.А. Куракин, гр. А.Д. Ланской, А.А., Л.А., С.К. Нарышкины, братья Орловы, кн. Г.А. Потемкин, гр. К.Г., А.К. Разумовские, кн. Н.В. Репнин, гр. А.С. и бар. Г.Н., А.Н. Строгановы, кн. Д.Ю. Трубецкой, гр. Е.А. Чернышева, кн. Б.Г. Шаховской, гр. П.Б. Шереметев[10].

Насколько изменения в структуре землевладения Петербургского региона согласуются с переменами в составе правящего слоя страны за тот же период? По нашим подсчетам, на военной, гражданской и придворной службе (1-4 классы Табели о рангах) в 1730 г. находилось 147 лиц из 115 фамилий, а в 1758 г. – 207 лиц из 171 фамилии[11]. Основными критериями для группировки лиц, входивших в высшую чиновную страту, стали национальность и социальное происхождение (см. табл. 3). Национальность определялась по месту рождения и конфессиональному статусу. К иноземцам были отнесены лица, родившиеся за пределами России. Потомки выходцев из других государств, проживавшие на территории России уже в XVII веке, считались русскими только в случае наличия сведений о их переходе в православие до начала царствования Петра I. Среди русских фамилий выделены четыре группы. К боярским, аристократическим (первая группа) мы отнесли фамилии, члены которых служили в чинах боярина и окольничего до 1613 г. и смогли сохранить это высокое положение при Романовых[12]. Во вторую группу включены роды, которые достигли любого из четырех думных чинов с 1613 до 1689 г. В третью группу выделены фамилии, представители которых были дворянами или принадлежали к верхушке приказных служителей (дьяки), но не входили в Думу до начала правления Петра I. В четвертую отнесены недворяне[13].

[163]

Таблица 3

Структура правящей элиты России (1730, 1758 гг.)

Из приведенных данных следует, что соотношение русских и иноземцев в составе элиты оставалось стабильным (²/₃ русских, ¹/₃ иноземцев). Самые важные изменения затронули русскую часть элиты. Выходцы из «думных фамилий» (1 и 2 группы) продолжали составлять существенную часть правящего слоя (в 1730 г. – 59%, в 1758 г. – 44%), однако их доля за 30 лет снизилась на 15%. Это произошло за счет наиболее знатной части дворянства (1 группа): аристократическая прослойка уменьшилась почти в два раза (с 34 до 18%). Одновременно в составе элиты выросла численность потомков «недумного» столичного и городового дворянства (3 группа) – с 35% до 47%. Количество недворян практически не изменилось и оставалось незначительным (5% и 8%). Мы также сравнили перечни фамилий, представители которых входили в элиту этих лет. Оказалось, что лишь четверть фамилий из списка 1758 г. встречается в перечне 1730 г.[14] Столь низкая степень «родовой преемственности» правящего слоя России весьма показательна и согласуется с общими тенденциями в развитии землевладения Санкт-Петербургского региона.

Выходцы из каких фамилий были в наибольшей степени востребованы для службы на высших государственных постах и имели максимальное число представителей в составе элиты?

1730 год: 1 группа – кн. Долгоруковы (8 лиц), кн. Голицыны (4), Салтыковы (3), Шереметевы (3); 2 группа – гр. Головкины (4); 3 группа – Бестужевы-Рюмины (3).

1758 год: 1 группа – кн. Голицыны (6 лиц), гр. и дв. Салтыковы (3), 3 группа – гр. Воронцовы (3), гр. Чернышевы (3), гр. и дв. Шуваловы (3).

Как видим, ярко выраженное доминирование «думных фамилий» в 1730 г. (5 родов и 22 человека против 1 рода и 3 человек) спустя 30 лет сменилось балансом элиты Московского периода (2 рода, 9 лиц) и «но-

[164]

вой знати», возвысившейся в XVIII столетии (3 рода, 9 лиц). В списках повторяются лишь две фамилии (и обе аристократические!) – Голицыны и Салтыковы.

Таким образом, направленность процессов, происходивших в составе российской элиты и в землевладении Санкт-Петербургского региона, была одинакова. Материалы подушных переписей Ингерманландии 1730-х – начала 1760-х гг. вполне могут служить в качестве одного из источников, характеризующих эволюцию правящей элиты страны данного периода. Налицо весьма тесная взаимосвязь институтов власти и собственности. На основе проведенного анализа, мы можем констатировать высокую степень зависимости благосостояния и социального статуса представителей элиты от воли монарха. Устойчивость родового состава чиновной верхушки была достаточно низкой. Этот вывод, в первую очередь, относится к «новичкам», пробившимся в состав правящего слоя в XVIII столетии. Положение родов, входивших в состав элиты в допетровское время, было более стабильным. «Думные фамилии» неизменно пользовались приоритетом при назначении на высшие государственные посты и сохраняли прочные позиции в землевладении страны. Вместе с тем, круг фамилий, из которых в 1730-х – начале 1760-х гг. пополнялся правящий слой, существенно расширился. К концу правления Елизаветы потомки «недумных» столичных и городовых дворян составляли около половины элиты России. Обновление высшей чиновной страты сопровождалось активным ростом землевладения «новой знати», что достаточно ярко прослеживается на примере Санкт-Петербургского региона.

Анализ различных стратегий интеграции «новичков» в состав правящей элиты приводит нас к выводу, что важнейшую роль в этом процессе (как в Московской Руси, так и в XVIII столетии) продолжали играть «личные взаимоотношения» с монархом, а также родственные и патронажные связи. Особая значимость родственных уз для элиты определялась тем, что от них зависел политический и экономический статус представителей фамилии, а также иерархия власти на несколько поколений вперед. Брачные союзы использовались для сохранения и преумножения политического влияния и богатства[15]. По подсчетам Р. Крамми, 36% бояр и окольничих XVII в. были прямыми потомками тех лиц (выходцев из «старых фамилий»), которые уже служили в этих рангах тридцать и более лет назад. Три четверти думных людей состояли в тесном родстве с кем-либо еще из членов Думы[16]. Из лиц, носивших в 1730 г. чины 1-4 классов (Б. Михан-Уотерс обозначает эту группу как «генералитет»[17]), ³/₅ были связаны между собой родством. Для русской части «генералитета» этот показатель был еще выше – 76%. Родственными узами были объединены и более мелкие чиновные группы: президенты коллегий – 43%, губернаторы – 49%, сенаторы – 76%. От родственных

[165]

связей, в конечном счете, зависела сама способность той или иной фамилии удержаться в составе элиты. Так, среди «генералитета» 1730 г. насчитывалось 55 чел., сыновья которых сумели сделать такую же блестящую карьеру и достичь вершин чиновной иерархии. Но при наличии родственных связей с другими представителями элиты это было сделать гораздо легче (50 чел.), нежели без них (5 чел.)[18]. Новый человек вполне мог войти в состав правящей страты благодаря собственным заслугам. Но для того, чтобы закрепиться в составе этого слоя и сохранить свой статус на протяжении нескольких поколений, служилые люди выбирали старый, проверенный способ – брак с представителями тех фамилий, которые уже были у власти.

Петровская реформа элиты и последующее развитие правящего слоя России явились наглядным примером возможности приспособления традиционного общества к новым условиям. Как справедливо заметил Ш. Эйзенштадт, «слишком поспешный и решительный отказ от традиционных ценностей, норм и институтов без сопутствующего формирования новых приводит к срывам модернизации и попятным движениям в развитии». Напротив, использование таких факторов, как «клановая лояльность, родственные и этнические связи, патернализм», может обеспечить устойчивость и органичность преобразований[19]. Оформление правящей элиты XVIII столетия во многом основывалось на преемственности по отношению к московскому периоду. Это наблюдение касается не только состава, но и принципов комплектования элиты. За фасадом идей «рационализма», закрепленных в Табели о рангах, продолжали сохраняться традиционные ценности предшествующего времени: род, семья и патронаж. Неформальные каналы взаимодействия являлись таким же важным элементом властных структур, как и официальные государственные учреждения.

• Размещено: 05.11.2012
• Автор: Черников С.В.
• Размер: 38.95 Kb
• © Черников С.В.