ОТКРЫТЫЙ ТЕКСТ > news > Текст истории > Источниковедение > Источники XX века > Леушин М. А. Документы ВКП(б) (КПСС) как источник по истории исторической науки в СССР: 1945-1955 гг. Автореферат диссертации

Леушин М. А. Документы ВКП(б) (КПСС) как источник по истории исторической науки в СССР: 1945-1955 гг. Автореферат диссертации

25 сентября, 2019

Леушин М. А. Документы ВКП(б) (КПСС) как источник по истории исторической науки в СССР: 1945-1955 гг. Автореферат диссертации (112.89 Kb)

На правах рукописи
Леушин Максим Анатольевич
ДОКУМЕНТЫ ВКП(б) (КПСС) КАК ИСТОЧНИК
ПО ИСТОРИИ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКИ
В СССР: 1945-1955 гг.
Специальность 07. 00. 09 – Историография, источниковедение
и методы исторического исследования.
Автореферат
диссертации на соискание ученой степени
кандидата исторических наук
Москва 2000
Работа выполнена на кафедре источниковедения и вспомогательных исторических дисциплин Историко-архивного института Российского государственного гуманитарного университета
Научный руководитель доктор исторических наук, профессор Муравьев В. А.
Официальные оппоненты: доктор исторических наук, профессор Кулешов С. В.
доктор исторических наук Артизов АН.
Ведущая организация                                    Казанский государственный университет
Защита состоится 30 июня 2000 г. в 14 часов на заседании диссертационного совета Д. 064. 49. 02 Российского государственного гуманитарного университета по адресу: Москва, Миусская пл. д. 6.
С диссертацией можно ознакомиться в бибилиотеке РГГУ.
Автореферат разослан ____________ мая 2000 г.
Ученый секретарь
диссертационного совета                                                              Волкова Т. С.
[1]
¨Без постоянного пользования
историческими источниками человек не может
                                                   соучаствовать в полноте культурной жизни
   человечества. ¨
 (А. С. Лаппо-Данилевский). [1]
I. ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ.
Актуальность темы исследования.
Вступление человечества в новое тысячелетие своей истории делает особенно актуальным обращение к прошлому и вызывает необходимость авторефлексии исторического знания конца XX века. Современное историческое знание представляет собою социально-гуманитарную систему, структуру которой образуют два основных феномена: историческая наука как социокультурный институт и историография как способ познавательной деятельности[2]. Взаимодействие этих феноменов и функционирование системы исторического знания определяются, с одной стороны, имманетными, обуславливающими строение и логику развития историографии обстоятельствами, – и, с другой, – внешними по отношению к исторической науке факторами, воздействие которых может существенно влиять на ее состояние и динамику. Понимание этого приводит к постановке вопроса о том, может ли существовать такая история исторической науки, которая рассматривала бы, говоря словами Мишеля Фуко, «возникновение, развитие и организацию науки не столько исходя из ее внутренних рациональных структур, сколько отправляясь от внешних элементов, послуживших ей опорой»[3].
Ответ французского интеллектуала заключался, как известно, в предложении Фуко рассматривать «отношения власти внутри общества» в качестве «точки внешнего укоренения организации и развития знания»[4]. <<Надо признать, – писал он в «Надзирать и наказывать» (1975), – что власть производит знание (и не просто потому, что поощряет его, ибо оно ей служит, или применяет его, поскольку оно полезно); что власть и знание непосредственно предполагают друг друга; что нет ни отношения власти без соответствующего образования области знания, ни знания, которое не предполагает и вместе с тем не образует отношений власти.>>[5]
Между тем научный анализ взаимоотношений власти и исторического знания в специфических условиях советского режима и господства коммунистической идеологии позволяет «определить советскую историографию как особый научно-политический феномен, гармонично вписанный в систему тоталитарного государства и приспособленный к обслуживанию его идейно-политических потребностей»[6], и это определение очевидно демонстрирует высокую эффективность предложенной Фуко стратегии историографического дискурса применительно к отечественной истории уходящего века. Изучение советской модели функционирования отношения «власть-знание» в рамках истории советской исторической науки находится таким образом в контексте интеллектуальных исканий последней трети XX столетия и способствует
[2]
самоидентификации новейшей отечественной историографии в условиях очередной трансформации власти и России.
Постановка проблемы.
Рациональная реконструкция истории исторической науки возможна лишь на основе аутентичной источниковой базы. Специфичность советской историографии как особого научно-политическою феномена, теснейшая и многообразная связь советской исторической науки с властью, ее политикой и идеологией определяют высокий статус документов коммунистической партии – партии-государства – в корпусе историографических источников советской эпохи. Аксиоматическим является то положение, что ни один принципиальный вопрос развития советской исторической науки невозможно изучить и понять без анализа документов КПСС.
В качестве проблемы настоящего диссертационного исследования выступает поэтому изучение партийного документа как историографического источника. Объектом исследования явился документальный пласт материалов ВКП(б)=КПСС конкретною исторического периода середины сороковых – середины пятидесятых годов.
Хронологические рамки работы обусловлены следующим. Во-первых, в научной литературе признано то обстоятельство, что в середине 40-х – середине 50-х гг. советской истории сталинизм как форма общественной организации достиг своего «апогея»[7]. Воспринимая историографические метаморфозы с общеисторических позиций, следует, на взгляд диссертанта, заключить, что советская историческая наука именно в указанное время могла в наиболее явном, «показательном» виде приобрести черты особого научно-политического феномена Изучение истории исторической науки 40-50-х гг. – и особенно того, как она представлена в партийной документации этого времени, – представляется поэтому весьма продуктивным в теоретико-познавательном отношении.
Во-вторых, из всех этапов истории советской историографии (как и советской истории в целом) лучше всего оказались исследованы наиболее удаленные по времени 20-30-е годы, на фоне которых военный и особенно послевоенный периоды находятся в некоторой «тени». Исследовательская разработка эти»; периодов представляется поэтому научно актуальной.
Историографическая традиция поставленной проблемы имеет достаточно сложную структуру. Необходимо отметить, что как самостоятельный элемент исторического знания тема диссертационного исследования не имеет собственной историографии. Однако разрабатывались с разной степенью интенсивности отдельные ее компоненты, что сделало возможным постановку и решение исследовательских задач. Специальные историографические обзоры сюжетного характера приведены в каждой главе текста диссертации, в силу чего ниже отмечаются лишь самые общие, структурные характеристики существующей исследовательской литературы.
В советский период история исторической науки послевоенного десятилетии специально не изучалась, получай отражение только в рамках общих историографических работ»[8]. Изданная в 1988 г. Московским университетом монография А. С. Барсенкова «Советская историческая наука в послевоенные голы (1945-1955)» завершалась выводом о переживавшемся советской исторической наукой а этот период «большом подъеме», «несмотря на некоторые отрицательные моменты». Материалы КПСС традиционно квалифицировались автором в качестве
[3]
«методологической основы монографии»[9]. Эта традиция, как правило, исключала для советской историографии необходимость научно-объективного изучения партийных документов как историографических источников.
Зарубежные исследования советских 40-х – 50-х гг., как общеисторические, так и специально-историографические, акцентировали прямою взаимосвязь отечественной исторический науки с политикой правившей партии и господствовавшей идеологией. В концептуальном плане они сохраняют несомненный интерес и значение[10].
В постсоветской действительности диапазон историографических изысканий оказался предельно широким: от фундированной истории отдельной кафедры в 30-е -50-е годы[11] до глобальных социокультурных проектов[12]. На основе анализа новых источников, и, прежде всего, партийного происхождения, изучались «партийное руководство исторической наукой» и роль И. В Сталина в ее развитии в конкретные исторические периоды – преимущественно до 1945 г.[13]
Разработка истории отечественной исторической науки особенно активизировалась во второй половине 90-х гг. Однако вышедшие в свет почти одновременно три историографических тома, представляющих современную академическую и вузовскую науку[14], рассматривают 40-50-е гг. только в контексте той иди иной общей проблематики, а специально – в качестве самодостаточного феномена – послевоенную советскую историографию не изучают. Из трех томов лишь две статьи (причем ранее уже увидевшие свет) целиком посвящены частным историко-научным сюжетам 40-х – 50-х гг. Таким образом, упомянутая выше работа Л. Н. Простоволосовой и А. Л. Станиславского, несколько статей[15], а также соответствующие фрагменты существующих историографических картин проблемного характера[16] по существу
[4]
исчерпывают литературу, непосредственно связанную с «историографической» составляющей темы диссертации.
В связи с источниковедческой ее стороной необходимо отметить, что источниковедение историографии конституировано как особое исследовательское направление в 1970-е гг.[17] В рамках его теории определена, в частности, важность различных делопроизводственных материалов как возможных историографических источников, а также подчеркивается: «Историографу иногда попросту необходимо помимо собственно историографических источников привлекать и иные, которые по своему происхождению и основной направленности не являлись таковыми. Среди них – акты государственной власти (в советские годы решения высших партийных органов), оказывавшие воздействие на развитие исторической науки и распространение исторических знаний, но созданные не только для того или даже вовсе с другой целью».[18] Однако до сих пор конкретные исследования исторической науки 40-50-х гг. в плане источниковедения историографии отсутствовали[19], хотя все указанные выше историографические работы широко привлекают разнообразные партийные материалы.
Существует также несколько больших групп исследовательской литературы, затрагивающих тему диссертации опосредованно.
Первую составляют исторические (с более или менее значительными источниковедческими этюдами) исследования сталинизма в целом (количество которых – весьма разного качества – очень велико) и его послевоенного периода в частности[20], работы по социальной истории советской науки[21]; по истории советской интеллигенции 40-50-х гг.[22], послевоенных идеологических кампаний[23], состояния и развития в тот период естественных[24] и гуманитарных[25] наук, литературы и искусства[26]; исторические
[5]
обзоры советский политической цензуры[27]; архивного[28] и партийно-архивного[29]; библиотечного[30] и музейного[31] дел; этот круг литературы по существу необозримо широк.
В следующую группу выделяются классические источниковедческие работы. Труды по теоретическому источниковедению (А. С. Лаппо-Данилевский, С. Н. Валк, О. М. Медушенская, С. О. Шмидт) и конкретно-источниковедческие исследования типологических и видовых источниковых комплексов, систем Я подсистем документации (работы А. И. Андреева по источниковедению Сибири, Л. В. Черепнина, А. А. Зимина и С. М. Каштанова по дипломатике, Б. М. Козакова о законодательстве, С. С. Дмитриева об исторической журналистике, Б. Г. Литвака и И. Д. Ковальченко о массовых исторических источниках, Л. Е. Шепелева о делопроизводственных материалах государственных учреждений дореволюционной России, А. Г. Тартаковского о мемуаристике, М. Н. Черноморского по источниковедению советской истории и другие) имеют непреходящее значение в качестве важнейших методологических и методических ориентиров источниковедческого исследования.
Третью группу составляет литература партийно-источниковедческого характера. Из советских исследований принимались во внимание работы, демонстрирующие – при неизбежных идеологических ограничениях – комплексный подход к изучению документа партийных организаций[32]. Новейшие источниковедческие разработки материалов КПСС отличаются богатством и свежестью эмпирического материала, предлагают эффективные исследовательские приемы анализа различных видов источников партийного происхождения, однако остаются немногочисленными и цельного систематического знания не образуют[33].
[6]
Историографический анализ исторического, историографического и источниковедческого аспектов проблемы позволил установить, что источниковедение истории советской исторической науки послевоенного времени как источниковедение документов ВКП(б)=КПСС в существующей научной литературе не акцентировано и исследователями практически не разрабатывалось.
Из положения дел в области историографии проблемы следовал для диссертанта прежде всего тот методологический постулат, что изучение партийного документа как историографического источника следует начать с выяснения его общей источниковедческой характеристики.
Каковы были функции партийного документа в практике социальной действительности сталинизма – ответ на этот представлявшийся основным из требующих выяснения вопросов должен был, на взгляд диссертанта, состоять в попытке предложения научной конструкции партийного документа как сущностного феномена советской жизни, как качественно важного продукта ее культуры. Наиболее очевидная возможность построения «феноменологии партийного документа» – в зависимости, по крайней мере, от конкретных условий исследуемого периода, – виделась в обращении с этой целью прежде всего к произведениям «автора эпохи» – И. В. Сталина. Между тем анализ присутствия и представления в современной науке сталинских документов показывал, что даже по отношению к широко известному, опубликованному при жизни Сталина и оставшемуся по неизвестным причинам незавершенным изданием каноническому тринадцатитомному корпусу «Сочинений» – источниковедческая и историографическая точки зрения практически не выработаны.
Совокупность отмеченных рассуждений и обстоятельств повлияла на структуру предпринятого диссертантом исследования. Оно состоит из двух смысловых блоков: во-первых, из теоретического моделировании партийного документа как исторического вообще и историографического в частности источника; во-вторых, из верифицирующего соотнесения этой модели с источниковедческим анализом реальной системы партийной документации – а частности, в области исторического знания.
Первый шаг работы состоял в источниковедческом изучении официально опубликованного корпуса сталинских текстов с целью выяснения его репрезентативности в исследуемом проблемном поле. Затем диссертант попытался определить феномен партийного документа на основании «Сочинений» Сталина: в диссертации эксплицируются его представления о документе партии и реконструируется то, что можно назвать сталинской теорией партийного документа. С учетом полученных результатов затем предпринимается попытка решения поставленной научной проблемы и на конкретном примере архивной партийной документации учено-учебного исторического учреждения рассматривается, как партийный документ функционирует в профессиональной историографической среде. – с целью установления возможных существенных следствий для оценки его в качестве источника истории
[7]
исторической науки. В целом, таким образом, реферируемая работа распадается на подготовительную, теоретическую и прикладную части.
На данном этапе исследования представлялось уместным такое «панорамно-точечное» изучение научной проблемы диссертации, то есть анализ только двух – верхнего и нижнего – этажей многоуровневой и сложносоставной системы партийной документации: «творческой лаборатории» генерального секретаря (в том виде, как она представлена в «Сочинениях») и связанных с ней материалов делопроизводства высших партийных структур – и документального отражения деятельности первичной партийной организации, руководимой районным комитетом. Исследование разнополюсных элементов цельной иерархически структурированной системы источников – то есть анализ, с одной стороны, их наиболее представительной межвидовой совокупности, и, с другой, отдельного архивного фонда одного из основных видов партийных документов – протокола собрания (заседания) – позволило, как представляется, обозначить некоторые общие для всей партийной документации Сквозные «модельные» источниковые характеристики, наметить методические приемы ее и изучения и достичь известной системности выводов.
Цель и задачи работы.
Диссертация представляет собою источниковедческое исследование и как таковое имела своей целью приблизить «общезначимое научное понимание» партийного документа как феномена культуры посредством интерпретации его как историографического источника.
В исследовательской реализации этой цели в соответствии с очерченным выше замыслом работы в диссертации были поставлены следующие задачи:
         – Источниковедческий анализ корпуса текстов И. В. Сталина, опубликованного в 1946-1951 гг. в виде «Сочинений».
         В декабре 1929 г. Сталин сделал заявление, свидетельствующее об отождествлении им собственной личности с партией в целом[34], в 1934 г. XVII партсъезд – верховный партийный орган – единогласно «подписался» под сталинским отчетным докладом[35]. «Сочинения» Сталина публиковались по постановлению ЦК ВКП(б) 1946 г. Как представляется, эти обстоятельства позволяют рассматривать официально опубликованные тексты Сталина как полноценные документы сталинской партии, более того – канонические ее документы.
          Издание «Сочинений» – одно из крупнейших археографических предприятий послевоенного времени, значительный историографический факт изучаемого периода, без анализа которого научное исследование истории советской исторической науки невозможно. Изучение подобного историографического факта, в свою очередь, немыслимо без источниковедческого анализа широкого круга разнообразных документов партийного делопроизводства, что находится в русле рассматриваемой в диссертации научной проблемы.
         Однако масштабность деятельности по изданию «Сочинений», а также характер оказавшихся доступными материалов определил освещение в реферируемой работе только одного вопроса. Основной задачей дипломатики – актового источниковедения – С. Н Валк, как известно, считал «построение истории акта»[36]. В соответствии с этим применительно к своему материалу диссертант попытался «построить историю» «Сочинений» Сталина.
         – Источниковедческая реконструкция (на материале сталинских «Сочинений» в контексте более широкого круга источников) теоретической модели бытования
[8]
партийного документа в социальной действительности сталинизма. В этой части исследования диссертант также исходил из известного замечания С. Н. Валка об источниковедении, которое «дает общее учение о документе»[37].
         – Источниковедческая характеристика – с целью верификации реконструированной модели – реального партийного документа как историографического источника посредством анализа документального фонда первичной организации ВКП(б) Историко-Архивного Института.
         Историко-Архивный Институт по праву признается одним из немногих мест, обеспечивших в условиях тотальной идеологизации советской историографии существование и развитие подлинного профессионализма, традиционного для высокого уровня русской исторической науки. Присущее ИАИ на всех этапах его истории источниковедческое образование позволяет квалифицированно говорить о нем как об «уникальном, не имеющем аналогов научном и педагогическом центре»[38]. Вместе с тем, с партийной точки зрения ИАИ – один из многих участков единого идеологического фронта, на котором деятельность институтской партийной структуры, типичная для советской партийно-исторической политики в целом, получала и типическое – протокольное – документальное отражение. Совокупность «идиографической» и «генерализующей» оптик, фокусируемых в исследовании партийной документации ИАИ, делает такое исследование, на взгляд диссертанта, весьма представительным в плане источниковедческого изучения партийной документации советского историознания.
         Методология исследования состояла в применении к партийному документу источниковедческой концепции А. С. Лаппо-Данилевского, понимаемой как «феноменология культуры»[39]. Партийный документ рассматривается как феномен, как явление культуры своего времени и затем, на том основании, что именно этот документ определял возможные формы социальной практики, выстраивается типологии советской историографической культуры и характеризуется менталитет ее научного сообщества в сороковые-пятидесятые годы двадцатого столетия. Целью такой методологии является достижение целостного знания о советской историографической культуре, которая проявляет себя в частности тем, что в ней создавались имеющиеся партийные документы.
         Источниковая база исследования.
         Для решения поставленных в диссертации задач использовались разнообразные опубликованные и архивные материалы.
         Хорошо известные многочисленные публикации партийных документов советского времени получили в литературе справедливую неблагоприятную оценку.
         В начале 90-х гг. РГАНИ (ЦХСД) начал подготовку к изданию «серии сборников, включающих документы об отношениях историков и партийных властей в 50-80-е годы[40]. В рамках такой подготовки в 1992-93 гг. на страницах «Отечественных архивов» А. Д. Чернев опубликовал 61 документ 1953-56 гг. из бывшего архива ЦК КПСС[41]. Несмотря на то, что объявленной «серии сборников» впоследствии не появилось, предложенный Черневым корпус источников представлял собой впервые вводимый в научный оборот богатый материал для изучения функционирования механизмов «историографического управления», осуществлявшегося КПСС.
[9]
         Отдельные партийные документы, связанные с историей исторической науки, публиковались в новейшее время в периодических изданиях[42] и в активе документальных сборников на близкие[43] и более общие[44] темы. Из других групп опубликованных источников особенную ценность представляют мемуары[45], особенно воспоминания историков[46], а также дневники[47]. Субъективизм и подлежащая тщательному выяснению степень достоверности этого вида источников хорошо известны, однако дневник, например, как «источниковый жанр уникальным образом вводит нас в мир ценностей, поведения и эмоциональных реакций, характеризующих человека в условиях сталинизма.»[48]    Базисная часть привлекаемых в диссертации источников (и непосредственный объект исследования) – архивные материалы трех ранее партийных, а ныне государственных хранилищ: РГАНИ (ЦХСД; архив ЦК КПСС), РГАСПИ (РЦХИДНИ, Центральный партийный архив Института марксизма-ленинизма при ЦК КПСС) и ЦАОДМ (Партийный архив Института истории партии МГК и МК КПСС).
         В РГАНИ изучались документы 1952-1955 гг. Секретариата ЦК КПСС (ф. 4) и аппарата ЦК КПСС (ф. 5).
         В РГАСПИ были изучены материалы зa 40-е – начало 50-х годов Политбюро (ф. 17. Оп 3; 163), Оргбюро и Секретариата ЦК ВКП(б) (ф. 17. оп. 114-119,121), Управления (Отдела) пропаганды и агитации (ф. 17. оп. 125,132. 133), Института марксизма-ленинизма (ф. 71. оп. 1, 3 – 6,10 ,11, 16, 17, 38), ряда личных фондов (ф. 77 – А. А. Жданов, ф. 155 – И. П. Товстуха. ф. 83 – М. Маленков, ф. 82 – В. М. Молотов, ф. 558 – И. В. Сталин, ф. 629 – П. Н. Поспелов); привлекались хронологически более ранние материалы.
         В ЦАОДМ исследованию подвергались документы 1945-1955 г. первичных парторганизаций: Института истории АН СССР (ф. 211), Института марксизма-ленинизма (ф. 212), МГУ (ф. 478). ГИМ (ф. 981), ГПИБ (ф. 1206), МГИАИ (ф. 2412),
[10]
Института истории парши МК и МГК (ф. 5196), ГАУ НКВД (ф. 3352); материалы Свердловского РК ВКП(б) города Москвы (ф. 82) и некоторые другие.
         В целом, несмотря на недоступность многих важнейших партийно-документальных комплексов, привлекаемый в реферируемой диссертации круг источников представляется релевантным для решении поставленные задач и позволяет, во-первых, выяснить информационные возможности партийных документов для получения фактических и интерпретационных сведений о состоянии и развитии советской исторической науки в 1945-55 гг., и, во-вторых, оценить полноту, достоверность и новизну этих сведений.
         Научная новизна исследования.
         Она содержится в самой постановке проблемы, теоретически-прикладном способе ее решения, конкретных полученных в исследовании результатах. Специальная попытка изучения партийных документов послевоенного десятилетия как историографических источников предпринимается в научной литературе впервые. В реферируемой работе предлагается комплексное источниковедческое исследование партийной документации в ее типологических и индивидуальных чертах, что позволяет системно представить свойства партийного документа как феномена советской историографической культуры. В диссертации реконструирована история «Сочинений» Сталина и введен в научный оборот архивный документальный фонд парторганизации ИЛА. Публикация документов в приложении к работе расширяет источниковую базу историографических изысканий.
         Практическая значимость работы.
         Положения и выводы исследования могут быть использованы в разработках по историографии и источниковедению советской истории. Предложенная диссертантом теоретическая модель может служить инструментом дальнейшего изучения партийного документа как исторического и историографического источников.
         Апробация результатов диссертационного исследования.
         Диссертация дважды обсуждалась в заседаниях кафедры источниковедении и вспомогательных исторических дисциплин Историко-архивного института РГГУ и получила одобрение. Результаты исследования апробировались в выступлениях на научных конференциях в РГГУ (1995, 1996, 1999, 2000 гг.) и в Государственном Эрмитаже (1998 г.). Основные положения работы получили отражение в опубликованных диссертантом научных работах, список которых прилагается к автореферату.
         Структура работы.
         Диссертация состоит из введения, трех глав, заключения и документального приложения. Работа снабжена списком источников и литературы (542 назв.) и списком сокращений.
II. ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ.
         Введение содержит постановку проблемы диссертационного исследования. В нем обосновывается ее актуальность, определяются хронологические рамки, устанавливается степень изученности темы в историографии и дается обзор источниковой базы, излагаются методологические основы работы, ставятся цель и задачи исследования, определяется структура диссертации.
         Глава первая <<«Сочинения» И. В. Сталина как исторический источник: история издания>> посвящена источниковедческому исследованию официально опубликованного корпуса сталинских текстов. В главе показывается, что «Сочинения» Сталина являются системообразующим элементом миропонимании советского общества середины XX века и занимают сущностно важное место в составе источниковой базы его истории. Приведенный в главе анализ историографии между тем демонстрирует, что этот источниковый феномен фактически не затронут исследовательским изучением. Предпринятая диссертантом разработка истории
[11]
издания позволила определить основные ориентиры источниковедческой оценки «Сочинений» и обозначить проблемы, требующие специального исследования.
         Сталин был убежден в том, что «только история сможет показать, насколько значителен тот или иной крупный деятель»[49]. Тексты этого деятеля как произведения «учителя, на классических трудах которого… учились и учатся»[50] могли быть поэтому признаны таковыми – и опубликованы в канонической форме «Сочинений» – только в случае осуществления соответствующего «исторического показа».
         Содержание истории как текущей политики в се становлении напрямую зависело от действий власти, в т. ч. эффективности ее пропагандистского и карательного аппаратов. История как прошлое и знание о нем требовала для своей сталинизации значительных опосредующих изменений как в организации фактического материала источников, так и – особенно – в области его интерпретации. На взгляд диссертанта, в истории «Сочинений» Сталина решалась двуединая задача исторического обоснования этих текстов.
         Автором работы выделяются три периода истории «Сочинений» (1929 – август 1935 гг.; 1935-1944 гг.; 1944 – конец 1950-х гг.), аргументируется предложенная периодизация и характеризуется каждый из этапов.
         Деятельность по сталинизации истории началась с биографии Сталина. В тексте первой главы диссертации приведены и анализируются свидетельства того, что доступ к подлинным материалам, освещающим сталинский жизненный путь, по крайней мере с начала 20-х гг. сознательно ограничивался путем концентрации их в специальном закрытом хранилище. Параллельно этой селекции источников производилась и их новая интерпретаций строилась модель биографии Сталина как «классика марксизма-ленинизма». Громадные заслуги в этой деятельности принадлежали секретарю Сталина, руководителю секретного отдела ЦК и Института Ленина (позднее Института Маркса-Энгельса-Ленина) Ивану Павловичу Товстухе (1889-1935), археографо-библиобиографические по отношению к Сталину аспекты работы которого подробно характеризуются диссертантом.
         Актуальность биографического жанра уступила свое место необходимости создания широкого исторического полотна сначала начальных, а затем последующих этапов деятельности большевистской партии, что хронологически и. как все более настойчиво утверждалось – тематически, совпадало с началом и продолжением сталинской революционной карьеры. Идеологическая реформа 1931 года, важной составляющей которой явилось октябрьское письмо Сталина в редакцию журнала «Пролетарская революция» «О некоторых вопросах истории большевизма», привела к существенному перевороту в советском историописании. Смысл последнею отныне должен был состоять в создании «исторической литературы, правильно освещающей историю (курсив наш – М. Л.)»[51].
         Опубликованная летом 1935 года книга Л. П. Берия об истории большевистских организаций Закавказья явилась образцом такого «правильного освещения». Подавляющее большинство источников бериевского опуса составили марксистские тексты Сталина 1901-1924 гг. Благодаря этому их классический и основополагающий статус был впервые подтвержден историческим исследованием, показан писанной историей.
         В реферируемой главе констатируется, что к лету 1935 г. как синхронная политическая ситуация и перспективы ее развития, так и в значительной степени вся область знания о прошлом оказались организованы вокруг «слов и дел товарища Сталина». В подобном историко-идеологическом контексте в августе этого года и было
[12]
 
принято официальное решение о подготовке и издании «Сочинений» И. В. Сталина, до сих пор в литературе совершенно не известное. Диссертантом анализируются фиксирующие и сопровождающие это решение партийные документы и показывается, что причастность к нему самого Сталина может быть установлена только в неявной форме. Прямо о «сочинениях Сталина» он говорит только в 1940 г. в резолюции на докладной записке ИМЭЛа.
         Автор работы предпринимает попытку объяснения такой неоднозначности решения 1935 года. Причины ее видятся в кадровом дефиците, необеспеченности издания – в рамках ИМЭЛа как структуры, которой оно было официально поручено, – необходимым документальным материалом и, главное, в отсутствии «единого руководства по истории», представляющею «официальное, проверенное ЦК ВКП(б) толкование основных вопросов истории»[52]. Издание осенью 1938 года «краткого курса» истории ВКП(б) интерпретируется диссертантом в этом контексте как решение задачи историко-идеологического обеспечения издания «Сочинений», вследствие чего осуществление издания зависело теперь только от эффективности его институциональной базы.
         В реферируемой главе диссертации исследуется институциональная проблема истории издания и ее основной стержень в конце 30-х – середине 40-х гг.: конкуренция ИМЭЛа и Главного архивного управления НКВД. Диссертант приводит и анализирует свидетельства того, что начальник ГАУ НКВД СССР (1939-1947) Иосиф Илларионович Никитинский (1905-1974) и начальник Научно-издательского отдела ГАУ НКВД СССР (1942-1948) Павел Георгиевич Софинов (1915-1964) рассматривали публикацию сталинских текстов как возможную приоритетную сферу деятельности архивной системы. В тексте главы констатируется, что обозначившееся археографическое противостояние ГАУ и ИМЭЛа во многом обуславливалось, на взгляд диссертанта, политическими амбициями и реальными возможностями тех лиц в ближайшем окружении Сталина, на которых ориентировались эти структуры. Интересы «главного архивиста» в издании «Сочинений» были, например, полноценно представлены в ИМЭЛе секретарем Берии Петром Афанасьевичем Шарией (1902-1983), деятельность которого, существенно важная для подготовки к публикации ранних грузиноязычных текстов Станина, характеризуется диссертантом. Возможно, что это обстоятельство обусловило недостаточно активную поддержку главой НКВД археографических проектов его подчиненных. Усилившееся во время войны влияние секретаря ЦК ВКП(б) Г. М. Маленкова обеспечило конечную победу курируемого им ИМЭЛа и могло повлиять на смену руководства архивного управления осенью 1947 года.
         25 июля 1944 г. докладной запиской директора ИМЭЛ при ЦК ВКП(б) (1944-1949) Владимира Семеновича Кружкова (1905-1991) секретарю ЦК Маленкову «О плане работ и структуре Института Маркса-Энгельса-Ленина при ЦК ВКП(б)» открылся период практической публикации «Сочинений». В реферируемой главе диссертации исследуется энергичная деятельность Кружкова по обеспечению издания и изучается обнаружившаяся внутриимэльская оппозиция формам и методам этой работы со стороны зав. кабинетом (сектором) сталинских произведений института (1940-1945) Владимира Дмитриевича Мочалова (1902-1970). Среди других документов анализируется письмо Мочалова высшему партийному руководству «О сочинениях И. В. Сталина» от 7 августа 1944 г. Далее диссертантом на основании доступных документальных и имеющихся мемуарных свидетельств анализируется решение ИМЭЛом вставших в процессе подготовки к изданию «Сочинений» проблем перевода и атрибуции сталинских текстов и констатируется, что проблема научного выяснения аутентичности произведений, опубликованных в начальных томах «Сочинений» Сталина, ждет своего исследователя. Автор работы мотивирует заключение о том, что
[13]
«Сочинения» Сталина как исторический источник отражают не только время возникновения напечатанных d них текстов (очевидно, что при изучении их в этом плане необходимо обращение к подлинникам – рукописям или современным публикациям), но и – в первую очередь – время осуществления издания, период апогея сталинизма.
         Далее в тексте главы демонстрируется, что к декабрю 1945 г. все принципиальные вопросы институционального обеспечения предстоящего издания были разрешены. Вместе с тем, значительность сталинских произведений была показана, по его мнению, и послевоенной исторической действительностью. «Война сама, – заявил Сталин. – проверила работу наших организаций и руководителей и подвела ей итоги»[53].
         19 января 1946 г. Политбюро ЦК ВКП(б) приняло постановление «Об издании сочинений И. В. Сталина». Диссертант подробно анализирует подготовительные делопроизводственные материалы и текст постановления, реконструирует механизм принятия решения и его авторство.
         25 января 1946 г. была создана Комиссия по предварительном подготовке к печати текста «Сочинений» И. В. Сталина. Диссертант констатирует, что исследование, претендующее на достоверные выводы в отношении всех определяющих, имеющих принципиальное значение вопросов полготовки текстов «Сочинений» к печати в 40-50-е гг. – и тем самым объективный источниковедческий анализ издания – в настоящее время невозможны, поскольку материалы работы Комиссии ЦК по подготовке текста «Сочинений» недоступны.
         Отсутствие сведений о деятельности комиссии лишь отчасти восполняется тем, что работа по подготовке текста «Сочинений» к печати отражена в документации Сектора произведений И. В. Сталина о РГАСПИ и прежде всего в т. н. «архивах томов». Но характер этого источникового массива таков, что он хотя и содержит сведения по всем стадиям подготовки томов к печати – однако исключительно в результативном виде (макет, макет со внесенной авторской правкой, «чистые листы» и т. п.). Документы Комиссии ЦК или собственно сталинские в фонде сектора сталинских произведений ИМЭЛ отсутствуют, т. е. весь внутренний механизм работы с текстом (определение состава и содержания, варианты правки, их мотивировки и т. д.) остается при tакоm характере материалов практически недоступным для изучения.
         Таким образом, о существе деятельности по предварительной подготовке к печати текста «Сочинений» информация фактически отсутствует. Имеется налицо только результат этой деятельности – вышедшие в 1946-1951 гг. 13 томов издания. Весь же доступный архивный материал, имеющий отношение к подготовке и изданию сочинений Сталина, несмотря на его обилие, позволяет установить лишь внешние, формальные факты истории издания. Они и фиксируются диссертантом.
         К осени 1946 г. основная работа по подготовке 16-томною корпуса «Сочинений» Сталина к изданию была завершена. Для источниковедческой характеристики периода 1947 – начала 1953 гг. в истории «Сочинении» автор работы подчеркивает то обстоятельство, что этот период фактически совершенно не отражен в документации аппарата ЦК ВКП(б) (Агитпроп и другие отделы и управления, Секретариат, Оргбюро, Политбюро). Если для предыдущего времени имеется ряд докладных записок и других документов, как сопутствовавших принятию важнейших касавшихся «Сочинений» постановлений ЦК, так и связанных с другими проблемами издания, то в 1947 – начале 1953 гг. аппарат ЦК ВКП(б). судя по известному на сегодня его делопроизводству, занимался связанными с «Сочинениями» Сталина вопросами чрезвычайно редко, и вопросы эти были далеко не первостепенного значения.
[14]
         Отмеченное обстоятельство объясняется, по-видимому, тем, что работа по обеспечению издания «Сочинений» в указанное время происходила не в ЦК, а в кабинетах ИМЭЛа и за рабочим столом Сталина. Этот период определяется диссертантом встреченной в одном из документов формулой «сектор ждал, что скажет автор». Обращение к документальному фонду партийной организации Института Маркса-Энгельса-Ленина при ЦК ВКП(б) в бывшем Московском партийном архиве позволило выявить источники, аккумулирующие сведения о разнообразной и объемной работе сектора сталинских произведений ИМЭЛа по подготовке к печати и изданию «Сочинений» в 1947-1953 гг., представляющие их в удобном для изучения суммарно-итоговом виде. В главе диссертации производится анализ этих материалов и в итоге устанавливается, что в марте 1951 т. ИМЭЛом были получены последние из известных на сегодня сталинские указания о выпуске в свет 13-го тома издания. После этого издание «Сочинений» прекратилось.
         Диссертантом прослеживается послесталинская судьба издания, отмечаются ее основные вехи (предполагавшееся исключение из «Сочинений» «Краткого курса» и попытки завершить издание, сделав его 15-томным; допечатки вышедших томов: пробное тиражирование нового макета 14-го тома в 1956 г.; предложение 1959 г. закончить публикацию к 80-летию Сталина и др.).
         Основные выводы, предлагаемые диссертантом в первой главе работы, сводятся к следующему. В течение 1946-1951 гг. в СССР были опубликованы тринадцать томов «Сочинений» И. В. Сталина: более пятисот текстов сентября 1901 – января 1934 гг. Историческое знание располагает благодаря этому уникальным источниковым феноменом, значение которого для успешного изучения целой эпохи отечественного прошлого трудно переоценить.
         Это объективное свойство «Сочинений» как источника натружено, на взгляд диссертанта, субъективно-авторским замыслом издания. Публикуя во второй половине 40-х – начале 50-х гг. свои «Сочинения», Сталин был убежден в том, что «значительность» каждого включенного в состав издания текста «показана историей». Корпус «Сочинений» с такой точки зрения – «идеальный тип» исторического источника, буквально фиксирующий реальность в ее наиболее важных смыслах. Значительность сталинских сочинений показана историей, значение сочинений Сталина в том, что они адекватно отражают эту историю. Следствие: никакое историческое знание, не основанное на «Сочинениях», не только не достоверно, не научно и т. п., но и попросту невозможно. Это следствие, на взгляд диссертанта, имеет принципиальное значение для понимания феномена советской историографии эпохи сталинизма.   Одним из интереснейших не нашедших – за отсутствием источников – решения вопросов истории «Сочинений» является вопрос о причинах незавершенности издания. Диссертантом анализируются различные точки зрения, ни одна из которых пока не более убедительна, чем другая.          «Сочинения» Сталина являются важнейшим историческим, и в существенной частности историографическим, источником. Этот корпус текстов содержит не только часть его наследия как документы времен» их создания, но и одновременно их высочайшую авторскую ретроспективную оценку в едином контексте канонического «слова Сталина».
         Глава вторая «Партийный документ в политической теории и социальной практике сталинизма» посвящена попытке выяснения оперативной и ретроспективной функций партийного документа в социальной реальности: каков был (если он наличествовал) теоретический статус партийного документа, и каким именно образом этот документ существовал в социальной практике сталинизма.
         Диссертантом отмечается очевидное «источниково-историографическое противоречие» в трактовке изучаемой проблемы, существующее в современном историко-научном дискурсе. С одной стороны, стереотипно-аксиоматическим является историографическое мнение об идущем от знаменитого пассажа Сталина об «архивных
[15]
крысах» «пренебрежительном» отношении советского официоза к документам и архивам. С другой стороны, обращение к материалу источников демонстрирует чрезвычайно высокий статус документа, и особенно партийного, в картине мира советской культуры.
         Попытка выяснения действительного положения дел производится диссертантом с опорой на показания «Сочинений» Сталина как источника, «системообразующий» характер информации которого для истории сталинизма обрисован в первой главе. Эти показания анализируются в контексте исследования более широкого круга источников, опубликованных и архивных, документального и нарративного характеров.
         Сталин неоднократно публично обнаруживал специальный пристальный интерес к партийному документу, что зафиксировано «Сочинениями». По его мнению, партийный документ является существенно необходимым инструментом, неразрывно связанным с жизнедеятельностью партии: «документы… являются составной частью политики… »[54], причем никакого различия между историческим и оперативным партийным документами в этом отношении не существует.
         В реферируемой главе диссертант интерпретирует специально посвященный проблеме партийного документа текст сталинского выступления на пленуме ЦК и ЦКК РКП (б) 17 января 1925 г.[55] Анализ этого текста даст достаточные, как представляется, основания для установления подлинного – сталинского – авторства аргументированно представленной в современной исследовательской литературе применительно к советской политической жизни 20-30-х и концепции «политического значения архивов», традиционно приписываемого историку-академику, руководителю советского архивного ведомства в 1920-1932 гг. М. Н. Покровскому. Автор работы пытается также показать, что данный сталинский текст представляет собой «документальное кредо» теории и практики сталинизма в целом – общую декларацию смысла и значения партийных документов асоциальной действительности.
         Термин «документ» фигурирует в сталинских текстах очень часто и всегда понимается в них в буквальном смысле латинского слова «documentum» как доказательство факта: «Я беру протоколы… Таковы факты»[56]. Однако для Сталина очевидно, что существует множество «пустых бумажек, рассчитанных на обман»[57], т. е произведений, претендующих на качества документа, но доказательствами тем не менее не являющимися. Поэтому Сталин вводит концепт «действительного документа»[58] как произведения, смысл которого идентичен действительному положению дел. Обеспечивающим «действительность» документа свойством является, по выражению Сталина, его «сила», т е. роль документа в практике социального функционирования.          «Действительный документ» Сталина есть матрица, с которой печатается жизнь и, следовательно, адекватное ее доказательство. В принятой в советском источниковедении терминологии такой документ может быть определен как единство «нормативного» и «исполнительного» источников.
[16]
         Основным механизмом обеспечения «действительности» документа для Сталина выступал тот принцип, что за документ «придется потом отвечать»[59].        Таким образом, Сталин, как показывают его тексты, не мыслит социальную реальность без документа. В его представлении документы функционируют здесь и сейчас, оперативно, являясь основанием или для действия («положительные»), или для противодействия («отрицательные»). Документы необходимы также с рефлексивной точки зрения, поскольку они неопровержимо доказывают утратившие очевидность ставшие историей факты. Сталин убежден в том, что «действительность» документа, его «сила» – собственно говоря, его способность быть документом – может быть гарантирована только «ответственностью» человека за это свое произведение. Реконструированная в реферируемой главе система сталинских взглядов на партийный документ является, на взгляд диссертанта, теоретической программой реального исторического бытования этого документа в эпоху сталинизма. Все существовавшие в социальной практике технологии работы с партийным документом были ориентированы на обеспечение его «действительности». В реферируемой главе это показано в очерках истории партийного делопроизводства и истории партийного архивного дела, базирующихся как на историографическом обобщении накопленных в литературе сведений, так и на самостоятельных изысканиях диссертанта.
         В заключение главы сделаны выводы. Функционирование созданной и руководимой Сталиным системы управления советским обществом базировалось на партийном документе как важнейшем инструменте властвования. От действенности партийного документа – его «действительности» в сталинской терминологии – напрямую зависела эффективность социально-политической организации сталинизма. Области непосредственной работы с партийным документом – партийное делопроизводство и архивное дело партии – строго ориентировались на обеспечение таковой «действительности» прежде всею с помощью важнейшего первопринципа партийно-документной среды – ее несокрушимой конспиративности.
         Уникальные качества партийного документа как исторического источника, на взгляд диссертанта, очевидны. Перед нами феномен, по своей природе предназначенный быть не свидетельством об историческом факте, а самим этим фактом, его бесспорным доказательством. Источниковедческая критика подобного феномена должна быть поэтому, по мнению автора работы, максимальной.
         Глава третья «Партийный документ как историографический источник: источниковедческое исследование документов партийной организации Историко-Архивного Института» посвящена попытке провести через «горнило источниковедения»[60] партийно-делопроизводственный массив документов, образовавшийся в одной из областей историографической сферы; в жизнедеятельности Историко-Архивного Института.
         Диссертант обосновывает выбор в качестве объекта изучения материалов ИАИ. Как известно, во второй половине 30-х гг. в СССР сложилась единая государственная система организации исторической науки и подготовки кадров историков. Создание ИЛИ 3 сентября 1930 г. находится в несколько ином контексте истории советской архивной службы как сферы государственного регулирования. Однако что событие из истории администрации очень быстро стало существенным фактором истории историографии.
         Работа с документами – особенно историческими – требует не идеологических навыков, а подлинного профессионализма ИАИ – формально маргинальное в структуре советского историознания учреждение – со второй половины 30-х гг. и по сегодняшний день остается тем местом, где наиболее успешно разрабатываются методики извлечения
[17]
объективных фактов прошлого из исторического источника, документального и нарративного текстов. Присущая ИАИ источниковедческая составляющая – основа основ исторического знания – делает жизнедеятельность институт, на взгляд диссертанта, существенно необходимым предметом изучения истории советской историографии.
         Вместе с тем, являясь хотя и специфической, но тем не менее частью советской исторической науки и высшей школы, Историко-Архивный Институт отразил все характерные для них события и процессы. Отношение к дореволюционной науке, формы и методы ее включения в советский научно-педагогический дискурс; идеологические кампании на историческом фронте; подготовка новых кадров историков-архивистов в контексте общей историко-кадровой политики; содержание и смысл педагогической и научной работы профессоров и преподавателей института – знаменитых советских историков, – эти и другие проблемы, определяющие историческое изучение ИАИ, представляются весьма важными и для понимания феномена советской историографии в целом.
         Научно-исследовательское изучение истории ИАИ актуально и в историографическом плане, что мотивируется выполненным в реферируемой главе историографическим обзором.
         Далее диссертантом характеризуется объект изучения – фонд № 2412 первичной партийной организации ВКП(б)=КПСС Историко-Архивного Института Свердловского района гор. Москвы в ЦАОДМ. 2 описи фонда включают 102 архивных дела объемом 50-200 листов каждое за период 1942-1986 гг.; в делопроизводственном отношении фонд представляет собой «непрерывный документальный ряд»[61] источников в подавляющем большинстве одною – протокольного – вида.
         Предлагаемый диссертантом экскурс в историю протокола как вида источника приводит к выводу о протоколе партийного собрания (заседания) как о, говоря словами М. Фуко, «улавливающем и фиксирующем документе», «средстве контроля и методе господства», важном элементе механизма, при помощи которого «отношения власти… делают возможными извлечение и образование знания»[62]. Этот вывод и предложенное во второй главе работы понимание протокола в качестве «действительного документа» задают априорно высокую оценку достоверности протокольной информации, которая верифицируется диссертантом с помощью конкретного источниковедческого анализа. В реферируемой главе систематизируется содержание изучаемого комплекса партийных документов; прослеживаются обстоятельства возникновения источников, т. е. реконструируются социально-политический и историко-научный контексты, определяются основные функции исследуемых документов в жизнедеятельности института; оцениваются информативность и достоверность источников; на основе проведенного исследования делается попытка предложить методику источниковедческого анализа протокола партийной первички – с учетом его видовых особенностей – как историографическою источника. В реферируемой главе применен метод сплошного, полистного изучения архивного фонда за определенный период времени с целью его источниковедческою анализа; в целях достижении системности выводов выборочно привлекаются материалы других, в т. ч. аналогичных, фондов.
         Представленный в реферируемой главе сравнительный анализ начального (1930-1938) и довоенного периодов истории ИАИ показывает, что архивно-археографически-источниковедческая специфика института была внятно обозначена только после включения ИАИ вместе со всей архивной службой в структуру наркомата внутренних дел – и как прямое следствие именно этого события. «Внутренний дискурс»[63] НКВД как учреждения лежит, на взгляд диссертанта, в основе «источниковедческого феномена»
[18]
ИАИ. В 1938-41 гг. институт получил институциональный и кадровый потенциалы, успешно реализуемые в течение нескольких последующих десятилетий. Автор работы отмечает, что конкретный механизм «внудельской метаморфозы» ИАИ, его движущие силы и персональные участники (особенно со стороны наркомата) до сего времени, к сожалению, совершенно неизвестны.     Анализ партдокументации института за 1942 (весной этого года датированы наиболее ранние из сохранившихся материалов) – 44 гг. позволяет обосновать имеющий значение для характеристики всего изучаемого документального массива (что демонстрируется в тексте главы) вывод о том, что из партдокументов может быть извлечена полноценная информация по «гражданской» истории института. Разумеется, наиболее подробно эти сведения представлены в общем институтском делопроизводстве. В партийных же документах они, как правило, присутствуют в суммарном, концентрированном виде и касаются наиболее существенных сторон жизнедеятельности ИАИ. Эта источниковая характеристика в го же время дополняется другой. В соответствии со статусом первичной организации ВКП(б) ее члены и ИАИ обязаны были проводить в жизнь партийные решения, установки и директивы с документальной функцией своей деятельности. В контексте истории советской исторической науки это означало перманентное большевистское руководство идеологическим фронтом в рамках определенного учебно-научного учреждения, и такое руководство получало наиболее адекватное отражение исключительно в институтском партделопроизводстве.
         Партийные документы 1942-44 гг. запечатлели оживление сквозного для всей институтской истории феномена – т. н. «борьбы историков и архивистов». Активная подлинно профессиональная деятельность заместителя директора ИАИ по научной и учебной работе (1942-45) Алексея Исаевича Гуковского (1895-1969) вызвала противодействие политически ангажированных «архивистов» и партийной организации. В контексте анализа институтских документов рассматривается и постановление бюро Свердловского РК ВКП(б) об ИАИ 7 августа 1943 г. Документы, фиксирующие решение вышестоящего партийного органа (протокол заседания бюро) и отражающие его подготовку (справки, докладные записки и др. материалы аппарата райкома), дают представление о явлениях учебной и научной жизни ИАИ, привлекавших особое партийное внимание; о содержании, формах и методах партийного воздействия внешнего характера на ситуацию в институте; о причинах и последствиях такого воздействия. В силу принципов организационного строения коммунистической партии документы вышестоящих инстанций являлись программой работы подчиненной партийной структуры, В августе 1943 г. партия в лице столичного Свердловского РК документально выразила свое негативное отношение к «историкам» и тем самым ясно обозначила идеологические ориентиры.
         Политическое недоверие руководству ИАИ означало, в частности, отрицательную оценку ряда его успешных шагов по концентрации в «историко-архивных» стенах значительных научных сил крупных представителей профессиональной науки русской истории, воспитанников «старой школы». Источниковедческий анализ партийных документов показывает, что после лета 1943 г. это обстоятельство начинает отчетливо осознаваться партийной организацией института, вызывая все большее ее беспокойство. «Борьба историков и архивистов» угасает, на первое же место выдвигаются, пользуясь выражением одной из партийных резолюций, «вопросы методологической части читаемых курсов». 28 июля 1944 г. бюро Свердловского РК BKБ (б) своим постановлением об ИАИ, анализируемым диссертантом, потребовало, в частности, устранения из института заведующего кафедрой вспомогательных исторических дисциплин А. И. Андреева, ученика А. С. Лаппо-Данилевского.        Таким образом, источниковедческий анализ партийных документов ИАИ 1942-1944 гг. позволяет диссертанту попытаться показать, как проблемы научного и учебно-
[19]
педагогического характера, связанные с деятельностью Историко-Архивного Института, при посредстве партийной организации и руководившего ею райкома «нагружались» политико-идеологическим звучанием, которое в конечном итоге оказывало решающее воздействие на их разрешение.
         Период 1945-47 гг. в истории ИАИ подробно охарактеризован Л. Н. Простоволосовой и А. Л. Станиславским – на основе анализа преимущественно «традиционных» историографических источников – как интеллектуальный «расцвет» ИАИ, время наибольшего официального признания А. И. Андреева, широкая научная известность, и, особенно, плодотворная деятельность которого способствовали росту престижа Историко-Архивного Института. Предпринятый автором работы источниковедческий анализ партийных материалов этого времени подтверждает существующую оценку. Кроме того, изучение партийных документов позволяет понять механизм обеспечения возможности существования – используя великолепный образ, предложенный Я. С. Лурье, – историко-архивных «Афин» среди воплощенного в жизнь «Апокалипсиса» послевоенных идеологических кампаний. Привлечение к исследованию институтских и райкомовских документов данных анализа партийных материалов ГАУ НКВД СССР позволило диссертанту аргументировать вывод о том, что удивительно «мягким» идеологическим климатом ИАИ был обязан прежде всего ведомственному руководству. И. И. Никитинский, П. Г. Софинов и директор ИАИ (1944-1947) Дмитрий Сергеевич Бабурин (1909-1982) отдавали явное предпочтение профессионализму единственного в стране и мире высшего учебного заведения уникального профиля, и выбор средств для его достижения не ограничивался идеологическими рамками. «Ведомственная» составляющая истории ИАИ в 1945-47 гг. удивительным обратом значительно превалирует над «партийной». Возможно, что эффективность ИАИ как центра профессионального изучения исторических текстов рассматривалась ведомственным руководством как важное основание – наряду с обладанием частью сталинского документального фонда – для обрисованных в первой главе диссертации археографических проектов ГАУ.
          Диссертант документально удостоверяет то обстоятельство, что с лета 1944 до лета 1947 гг. деятельность Свердловского РК ВКП(б) по ИАИ ограничивалась обычной партийной «рутиной» (прием в партию, разбор персональных дел) и свидетельств политико-идеологическою контроля и давления, подобных специальным решениям бюро 1943 и 1944 гг., не оставила. Таков же фиксируемый документами и характер деятельности парторганизации института. Резкое изменение общественно-политической ситуации в институте произошло после лета 1947 г., т. е. именно в то время, когда по инициативе партийных структур начальник ГАУ МВД СССР И. И. Никитинский был освобожден от занимаемой должности, а сам ИАИ был передан в ведение министерства высшего образования (подробнее об этом говорилось в первой главе диссертации).
         Таким образом, анализ источников партийного происхождения – самого ИАИ и руководивших им структур – позволяет существенно расширить интерпретационное поле исследования происходивших в институте и вокруг него общественно-политических, научных и педагогических событий, глубже проникнуть в их подоплеку, полнее представить слагаемые существовавшей политике идеологической ситуации и более адекватно оценить ее влияние на собственно научные процессы.
         1947 год, как показывают разбор и оценка партийной документации институтской организации и районного комитета, стал временем превращения ИАИ – используя терминологию изучаемых источников – в «важнейший участок идеологического фронта». Заседание бюро Свердловского РК ВКП(б) 31 июля 1947 г., подготовка, ход и последствия которого документально характеризуйся диссертантом, в своем постановлении потребовало от парторганизации института «повышения качества и идейно-политической направленности преподавания, усиления бдительности к вопросам содержания работы кафедр, неослабной борьбы со всеми проявлениям» буржуазной идеологии в науке». Однако изучение документов показывает, что новое
[20]
руководство института (директор в 1947-1950 гг. Н. А. Елистратов) сконцентрировалось на решении не идеологических, а кадровых вопросов, понимавшихся им к тому же, по-видимому, как необходимость чистки ИАИ от «людей Никитинского», «бабуринцев» и т. п. Автор работы пытается источниковедчески показать, что, например, грубо-административное удаление из ИАИ П. Г. Софинова привело к десятилетней (1947-1957) задержке создания в институте кафедры археографии. Таким образом, источниковедческий анализ партийных документов, отражающих внешне далекие от науки сюжеты, позволяет прояснить многие историографические факты, вскрыв их теснейшую взаимосвязь с административно-распорядительным контекстом истории научною учреждения.
Продолжая исследование, диссертант устанавливает существование оппозиции директору со стороны партийной организации. Обращение к материалам Агитпропа ЦК (анонимные письма из ИАИ в ЦК ВКП(б) и связанные с ними внутренние документы партийного аппарата) позволяет наглядно представить «нездоровую обстановку» в ИАИ. Весной-летом 1948 г. она тщательно изучалась райкомом, представившим свои заключении в виде «Справки о положении в ИАИ» (гриф «секретно») oт 9 июня 1948 г. Этот документ интерпретируется диссертантом как ценный историографический источник, подробно характеризующий все стороны жизни и деятельности института и фиксирующий их партийную оценку. 8 июля 1948 г. бюро Свердловского РК ВКП(б) приняло очередное касающееся ИАИ постановление, и документальные свидетельства этого мероприятия также изучаются диссертантом.
Источниковедческий анализ этих материалов в контексте изучения институтских документов позволяет установить, что лишившийся в 1947 г. особого недомеренного статуса ИАИ с высказанной сразу же – в постановлении 1947 г. – точки зрения территориального партийного комитета нуждался в энергичном приведении в идеологическое соответствие. Однако выполнение райкомовского решения натолкнулось на необычно сильное «сопротивление материала», в основе которою лежал комплекс отмечаемых диссертантом объективных и субъективных обстоятельств. Постановление, принятое РК в 1948 г., уже учитывало все эти обстоятельства и потому гораздо более конкретно «прописывало» партийные рецепты идеологического «лечения» ИАИ. Летом-осенью 1948 г на основе решения бюро райкома и под его непосредственным руководством в институте произошла весьма значительная «кадровая революция». Проведение институтских партсобраний 1948-49 гг. в строгом соответствии с известными идеологическими кампаниями (проработка итогов сессии ВАСХНИЛ и борьба с «космополитами») привело к увольнению из ИАИ А. И. Андреева.
В начале 1950 г. смещением Н. А. Елистратова завершился один из самых драматических периодов истории института. В 1947-49 гг. ИАИ пережил идеологические кампании, существенно повлиявшие на структуру вуза, содержание его учебно-методической и научной продукции, и самое главное – лишившие ИАИ выдающихся ученых и преподавателей. В этих процессах существенная роль принадлежала институтской партийной организации и ее районному руководству. Документальные следы их деятельности в качестве исторических источников позволяют реконструировать политико-идеологические установки, на которых должна была основываться деятельность ИАИ как учебно-научного учреждения (документы райкома), и непосредственный процесс их реализации (материалы парторганизации), представив тем самым конкретные проявления общих для советской гуманитарной сферы этих лет тенденций в специфических условиях ИАИ.     Изучение институтских партдокументов 1950-55 гг. свидетельствует, по мнению диссертанта, об осуществляемой в этот период методичной партийно-административной нейтрализации «андреевской закваски» (выражение А. А. Зимина) и нивелировке МГИАИ до средне-типического уровня системы советского историознания. Анализ источников партийного происхождения позволяет
[21]
последовательно и в деталях проследить идеологические мероприятия первой половины 50-х гг. в институте, обеспечившие достаточно суровый общественно политический микроклимат МГИАИ. Диссертант выделяет несколько основных аспектов жизнедеятельности института, испытывавших особенно сильное воздействие партийно-административных кругов.
Во-первых, контролировалась научная работа института, особенно его ведущих кафедр. Автор работы среди других материалов характеризует ценный историографический источник – доклад члена партбюро МГИАИ доцента кафедры ВИД С. О. Шмидта «О недостатках в научно-исследовательской и научно-методической работе в институте и о состоянии критики и самокритики в научной работе» на партсобрании 26 февраля 1953 г.
Во-вторых, воздействию подвергалась организация и направленность учебно-педагогического процесса, что особенно ярко отражено анализируемым диссертантом документальным комплексом идеологического дела 1953 г. «о политических ошибках, допущенных в руководстве дипломными работами», «дела И. И. Корневой – М. Н. Шобухова». Установив «порочность» опубликованного сборника документов и «монархический характер» архивного фонда, парторганизация МГИАИ пыталась политически корректировать источниковедческую составляющую работы института. Сравнительный анализ материалов дела с источниковыми показаниями фондов других первичных партортанизаций учреждений исторического профиля показывает тождественность политико-идеологической ситуации в МГИАИ, МГУ и ГПИБ и устанавливает, что идейно-политический инвентарь идеологических кампаний 40-х. гг. в целом не утратил свой актуальности и для начала 50-х.
В-третьих, постоянное внимание уделялось коммунистическому воспитанию отдельных преподавателей с помощью рассмотрения т.н. «персональных дел», что также подтверждается диссертантом конкретно-источниковедческим анализом партийной документации.
Анализ документов 1956 г. создает картину открытия «оттепельных» страниц биографии института с иными сюжетами и героями.
В заключение главы сделаны выводы. Рациональная реконструкция истории исторической науки возможна при комплексном изучении как внутренних, так и внешних факторов, определявших се развитие. Партийные документы как историографические источники отражают преимущественно вторую группу факторов. Документы запечатлели деятельность партийной организации, для которой в соответствии с общим репрессивным характером изучаемого периода и конкретными политическими установками вышестоящей партийной структуры – райкома партии – на переднем плане находились контрольно-идеологические задачи по отношению к учебно-научному процессу института. Информация этих источников позволяет изучить конкретные процессы организации и проведения политико-идеологических кампаний второй половины 40-х гг. в ИАИ, представить созданный ими общественно-политический микроклимат института начала 50-х и попытки его либерализации в 1956 г. Партийные протоколы таким образом рисуют «другую» – по отношению к собственно научной» – историю, однако без ее изучения совокупный текст советской историографии представляется немотивированным и алогичным. Использование партийных документов в качестве историографических источником абсолютно необходимо для достоверно-убедительной исторической реконструкции советской гуманитарной ситуации послевоенного периода, создания целостной и динамичной ее картины.
«Из всех типов источников, – полагает А. Д. Люблинская. – документальный материал наиболее непосредственно фиксирует различные стороны жизни и поэтому обладает наибольшей достоверностью»[64]. Характеризуя источники политической
[22]
истории, ют же автор заключает, что документы «вообще лучшие по надежности исторические источники. Они непосредственно и точно отражают быстротекущую сложную действительность, фиксируют все перемены в политике правительства и вскрывают ее тайные пружины (особенно документы секретного характера); они детально освещают деятельность многих крупных политиков и общественных деятелей; они надежны в отношении дат, имен и вообще фактического материала »[65].
Сказанное в полной мере следует, на взгляд диссертанта, отнести и к изученному источниковому материалу. Необходимо только добавить, что отношение к партийному документу в советской действительности, как автор работы попытался показать во второй славе диссертации, было особенно ответственным, что лишний раз свидетельствует о достоверности этих источников. Таким образом, «внешним» достоверность источников партийного происхождения исключительно высока, и в большинстве случаев можно быть вполне уверенным в том, что показания протокола: такого-то числа состоялось партийное собрание с такой-то повесткой, выступили такие-то и скачали то-то – соответствуют тому, что «было на самом деле». Что же касается «внутренней» достоверности партийных документов, достоверности их информации, то проведенное источниковедческое исследование позволяет и в этом случае признать анализируемые источники релевантными. За каждое зафиксированное партийным протоколом слово его автора могла ожидать «ответственность» перед партией (многочисленные примеры которой приведены диссертантом) – и это обстоятельство решающим образом повлияло на объективность партийных документов в качестве исторических свидетельств.
Относительно возможной методики исследования партийных протоколов как исторических источников следует, на основании опыта диссертанта, сформулировать по крайней мере два положения, имеющие, как представляется, универсальный характер для источниковедческого изучения документов партийной «первички». Во-первых, необходим комплексный анализ партийной документации организации ВКП(б) как системы: сравнительное изучение протокола партийного бюро и протокола партийною собрания в контексте анализа другой сохранившейся документации (доклады, заявления и т. п.)| позволяет, как правило, достичь максимальной адекватности представления содержания и смысла того или иною партийного мероприятия. Во-вторых, поле источниковедческого анализа документов «первички» всегда, когда это возможно, следует расширять за счет исследования материалов руководившего ею районного комитета партии.
В Заключении отмечаются основные итоги работы. Исследование партийных документов как источников по истории советской исторической науки позволило уточнить сложившиеся представления об объеме и содержании предмета источниковедения историографии. Специфичность советской историографии как политико-культурного феномена определяет высокий статус документов коммунистической партии в корпусе историографических источников советской эпохи. Ни один принципиальный вопрос развития советской исторической науки невозможно изучить и понять без анализа документов КПСС.
В период 30-50-х гг. общая картина развития советского общества рисовалась в текстах руководителя партии и государства И. В. Сталина. Узловые вопросы развития народною хозяйства, социальных процессов, идеологии, культуры, в общем виде поставленные в этих текстах, получали затем конкретное оформление в делопроизводстве партийно-государственных структур. Опубликованный в 1946-51 гг. 13-томный корпус сталинских «Сочинений» представляет собою поэтому системообразующий элемент массива исторических источников партийного происхождения указанного времени.
[23]
Изучение истории издания «Сочинений» позволило установить, что официальная публикация в послевоенное время сталинских тексте 1901-34 гг. догматизировала канон идеологии сталинизма, воплощавший среди прочего основные принципы и подходы к историознанию. Опубликованный в виде «Сочинений» Сталина корпус «основополагающих» исторических свидетельств – «первоисточников» – не только задавал историческую концептуалистику, структурировал поле исторических изысканий, определял иерархию проблем исследования, но и мыслился в качестве абсолютно достоверного исторического свидетельства, каждое слово которою буквально подтверждено социальной действительностью.
В основе последнего качества лежала, как полагает диссертант, сталинская концепция «действительного документа», источниковедчески реконструируемая на материале «Сочинский». Документ, по Сталину, действует, го есть производит материальное изменение, являясь субъектом исторического процесса. Он действителен, поскольку формирует реальность, одновременно адекватно регистрируя и тем самым – в ретроспективе – неопровержимо подтверждая, доказывая ее. Таким образом, документ для Сталина – никогда не пустая бумажка, а всегда инструмент власти и факт истории; в советской действительности важнейшие «факты были записаны протокольно»[66].
Осуществлявшееся посредством «действительных документов» воздействие партийной власти на историографический процесс в 1940-50-е гг. становится более понятным в результате источниковедческого анализа партийной документации Историко-Архивного Института.
Протоколы партсобраний и заседаний партбюро – основные разновидности документов изученного архивного комплекса – представляют собой многоаспектные источники, содержащие широкую ретроспективную информацию по истории исторической науки: истории среды, в которой создавалось и транслировалось историческое знание, ее внешних и внутренних, идеологических и организационных трансформаций; истории интересов и судеб конкретных преподавателей и ученых, их книг и статей; истории института и его научных школ. Эти документы не только устанавливают факты, но являют собой образцы специфического советского научно-политического лексикона, служат впечатляющей иллюстрацией духовной атмосферы времени. Таковы их типические для всей партийной документации черты.
Вместе с тем, Историко-Архивный Институт как научный феномен советского историознания уникален. В 40-50-е годы в его стенах в двух шагах от Кремля историческое источниковедение существовали как философия жизни – в атмосфере общего идеологического надругательства над наукой. Партийное делопроизводство ИАИ запечатлело этот «последний бой» историографии и идеологии, что делает его ценнейшим конкретным источником для «общезначимого научного понимания» существования отношения «власть-знание» в советском обществе.
 Достоверность сведений партийных документов как источников определяется самим процессом их создания и целевого назначения в реальной действительности в период, когда документы выполняли определенные практические функции. Партийные материалы являлись важнейшей частью происходившей на основе директив РК ВКП(б) и других партистанций «руководящей и направляющей» деятельности коммунистов по политической, идеологической и морально-психологической коррекции профессиональной жизни коллектива историков – профессорско-преподавательского состава ИАИ, и результативность этой деятельности во многом определялась содержанием партийных документов. Сравнительный анализ партийных материалов и документов, близких по содержанию, но имеющих другие условия происхождения или иное целевое назначение – например, источников «гражданского» институтского делопроизводства, материалов личных фондов и др., – также демонстрирует высокую степень достоверности информации источников партийного происхождения.
[24]
Общей особенностью партийных документов (от материалов первичной организации ИАИ до документов аппарата ЦК и протоколов Политбюро) как исторических источников следует признать многоуровневый характер их информации, сложность структуры документальных комплексов, взаимосвязь составляющих их документов. Следствием является то обстоятельство, что информация дробится, отдельный документ не универсален, полноценный анализ требует выявления всей системы документов, раскрытия реального движения информации.
При использовании документов бывших партийных архивов возникает и множество других проблем, вызванных неизученностью истории образования фондов, их состава и содержании; истории этик архивов; постановки партийного делопроизводства; отсутствием необходимых справочников по динамике структуры аппарата (фондообразователей), персональному составу ответственных функционеров и секретарско-канцелярских работников, определителей почерков, пособий по сфрагистике, бланкам и т. п. Сохраняющаяся недоступность части комплексов документов, особенно бывшего архива Политбюро, не позволяет вести исследовательские разработки на всем пространстве наличного архивного поля.
Реферируемая диссертация, посвященная партийным документам как историографическим источникам, пыталась показать научную перспективность их разработки в подобном отношении. Остается надеяться, что в этом направлении будут предприняты следующие шаги.
ІІІ. СПИСОК ОПУБЛИКОВАННЫХ ПО ТЕМЕ ДИССЕРТАЦИИ РАБОТ.
1. Источниковедение и партийная организация Историко-Архивного Института в 1947 г.: Один документ // Россия в X-XVIІI вв.: Проблемы истории и источниковедения. Teз. докл. и сообщ. Вторых чтений, посвящ. памяти А. А. Зимина. М., 26-28 января 1995 г. M., 1995. C. 303-307. (2-е изд.: Россия в IX-XX веках: Проблемы истории, историографии и источниковедения. М.,1999. С. 237-240).
2. «Товарищ Софинов – ответственный научный работник, офицер, коммунист, преподаватель, и его поведение недостойно…»: Сравнительный анализ двух партийных документов // Источниковедение и компаративный метод в гуманитарном знании; Тез. докл. и сообщ. науч. конф. М., 29-31 января 1996 г. М., 1996. С. 284-286.
3. История татар перед судом ЦК ВКП(б): Документальная история известного постановления // Гасырлар авазы = Эхо веков: Историко-документальный журнал/ГАУ при КМ Республики Татарстан, Мин-во информ. и печати РТ, Нац. культ, центр «Казань» 1996. № 3/4 С. 84-95.
4. Проблемы доступности архивов в начале 50-х годов // Вестник архивиста: Инф. бюллетень. Июль-август 1996. № 4(34). С. 41-45.
5. «Политическое значение архивов»: Концепции М. Н. Покровского в социально-историческом контексте // Археографический ежегодник за 1996 год M., 1998. C. 163-180.
6. Сталинская концепция документа: Архетип «слова, творящего мир» // Архетипические образы в мировой культуре: Всеросс. науч. конф. Тез. докл. CПб., l998. C. 106.
7. Точная компонента сталинского политического гуманитарное знания // Точное гуманитарное знание: Традиции, проблемы, методы, результаты. Тез. докл. и сообщ. науч. конф. М., 4-6 февраля 1999 г. М.,1999 С. 91-92.
8. Из жизни Историко-Архивного Института: Прием в партию А. И. Гуковского (1943 г.) // Историк во времени: Третьи Зиминские чтения. Докл. и сообщ. науч. конф. М., 2000. С. 162.
Размещено 9 декабря 2007 г.
[1] Лаппо-Данилевский А. С. Методология истории. Вып. II. СП6.,1913. С. 796.
[2] Муравьев В. А. Точное историческое знание: претензии поколений историков//Точное гуманитарное знание: традиции, проблемы, методы, результаты. Тез. докл. и сообщ. науч. конф. Москва. 4-6 февраля 1999г. М., 1999. С. 13-14; Он же. А. А. Зимин: историк в контексте эпохи//Историк во времени: Третьи Зиминские чтения. Докл. и сообщ. науч. конф. М.,2000. С. 93-94.
[3] Цит. по: Фуко М. Воля к истине: По ту сторону знания, власти и сексуальности. M.,I996. C. 358.
[4] Цит. по: Там же.
[5] Фуко М. Надзирать и наказывать: Рождение тюрьмы. M.,I999. C. 42.
[6] Афанасьев Ю. Н. Феномен советской историографии//Советская историография. М., 1996. С 37.
[7] Теллер М. Некрич А. История России: 1917-1995. В 4-х томах. Т. 2. Утопия у власти Книга втора». Мировая империя М.,1996; Советское общество: Возникновение, развитие, исторический финал. Т. 2. Апогей и кpaх сталинизма. M., I997; Пихоя Р.Г. Советский Союз: История власти. 1945-1991. М., I998.
[8] Волков Л. В. Муравьев В. А. Историографы» истории СССР в период завершения социалистического строительства в СССР (середина 1930-х – конец 1950-х годов) Учеб пособие М.,1982; Историография истории СССР Эпоха социализма М.,1982. Историческая наука в Московском университете: 1934-1984 М. I984. Очерки истории исторической науки в ССР T.V M. I985 и др.
[9] Барсенков Л С. Советская историческая наука в послевоенные годы (1945-1955) М. 1988. С 5. 135. 136.
[10]Shteppa К F. Russian Historian and the Soviet State. New Brunswick. 1962; Rewriting Russian History. N.-Y., 1963; Mazour A. The Writing of History in the Soviet Union. Stanford. 1971; Heer N. W. Politics and History in the Soviet Union. Cambridge. 1971; Маzour A.G. Modern Russian Historiography: a revised edition London. 1975; Stalinism: Essays in Historical Interpretation. N.-Y.,1977; Werner G.H. Postwar Soviet Politics: The Fall of Zhdanov and the Defeat of Moderation 1946-1953. N.-Y. I982; Dunmore T. Soviet Politics. 1945-1953. London. 1984; Laqueur W. The Fate of the Revolution: Interpretations of the Soviet History from 1917 to the Present. N.-Y., I987; Шапиро Л. Коммунистическая партия Советского Союза. London. 1990; Kоэн С. Переосмысливая советский опыт (политика и история с 1917 года). Benson Vermont. 1986 и др.
[11] Простоволосова Л.Н., Станиславский А. Л. История кафедры вспомогательных исторических дисциплин. Учеб пособие. М. 1990.
[12] Копосов Н.Е. Советская историография, марксизм и тоталитаризм (K анализу ментальных основ историографии)//Одиссей: Человек в истории. Историк и время 1992. М., 1994. Кан А.С. Исторические исследования в условиях однопартийной диктатуры (Влияние марксизма и марксизма-ленинизма на советскую историческую науку)//Про6лемы исторического познания: Материалы междунар. конф. Москва 19-21 мая 1996г. М., 1999.
[13] Историческая наука в 20-30-е годы: «Круглый стол»  Научного совета по историографии и источниковедению//История и историки. М.,1990; История и Сталинизм. М.,1991; Бурдей Г.Д. Историк и война. 1941-1945. Саратов. 1991; Кобрин В.Б. Опасная профессия//Он же. Кому ты опасен, историк? М., 1992 и др.
[14] Советская историография. М., 1996. Россия в XX веке: Судьбы исторической науки. М.,1996; Историческая наука в России в XX веке. М.,1997.
[15] Шарова А.В. Сороковые…, Страницы из истории отечественной медиевистики//ГИАИ. Т.33.М., 1996; Киреева Р.А. Из истории советской исторической науки конца 1940-х годов: первое вето в научной жизни А.А. Зимина//Россия в XX веке: Судьбы исторической науки…; Панеях В.М. Ликвидация Лениградского отделения Института истории АН СССР в 1953г.//Там же.
[16] Гутнова Е.В. Советская медиевистика с середины 30-х до конца 60-х годов//История и историки М. 1990; Жизнь и творчество учителя и ученика в первой половине XX века: Д.М. Петрушевский и А.И. Неусыхин//Там же; Россия в XX веке: Историки мира спорят М., 1994. Каганович Б.С. Евгений Викторович Тарле и петербургская школа историков СПб.,1995; Свердлов М.Б. Общественный строй Древней Руси в русской исторической науке XVIII-XX веков. СПб.,1996; Исторические исследования в России: Тенденции последних лет М.,1996; Историки России XVIII-XX веков. Вып. 1-5. М., I995-1998; П.А Зайончковскнй (1904-1983гг.): Статьи, публикации и воспоминания о нем. М., 1998; Анатолий Васильевич Предтеченский: Из творческого наследия. СПб., 1999; Горская Н.А. Борис Дмитриевич Греков. М., 1999; К 100-летию со дня рождения Николаи Леонидовича Рубинштейна//АЕ за 1998 год. М. 1999, Национальные истории в советском и постсоветском государствах. М. 1999 и др.
[17] Чирков С. В. Об источниковедении историографии//Мир источниковедения (сборник в честь Сигурда Оттовича Шмидта). М Пенза. 1994; Илизаров С. С. Источниковедение истории науки. Развитие. состояние, перспективы//Архив истории. науки и техники Вып. І M.,I995.
[18] Шмидт С. О. Архивный документ, как историографический источник//Он же. Путь историка: Избранные труды по источниковедению и историографии. М.,1997. С 185.
[19] Исключения единичны. См. напр.: Бранденбергер Д. Л. Дубровский А. М. Итоговый партийный документ совещания историков в ЦК ВКП (б) в 1944 г. (История создании текста)//АЕ за 1998год.
[20] Зубков Е. Ю. Общество и реформы. 1945-1964 М, 1993; Она же. Послевоенное советское общество: политика и повседневность. 1945-1953 М.,1999. СССР и холодная воина М., 1998; Сталин и холодная война M.,I999; Сталинское десятилетие холодной войны: Факты и гипотезы М.,1999; Медведев Ж. А. Секретный наследник Сталина//ВИ. 1999.№ 7 и др.
[21] Александров Д. А., Кременцов Н. Л. Опыт путеводителя по неизведанной земле. Предварительный очерк социальной истории советской науки (1917-1959-е годы)//ВИЕТ. 1984 № 4. Посохов С. И. Социальная история советской науки (конец 1920-х – начало 1940-х г г.): Проблемы историографии. Харьков, 1994.
[22] Борзенков А. Г. Интеллигенция и сталинизм в послевоенные годы(1946-1953). М.,1993; Кузнецов В. П. История одной компании M.,I995 и др.
[23] Батыгин Г. С., Девятко И. Ф. Еврейский вопрос хроники сороковых годов //ВРАН. 1993. № 1-2; Костырченко Г. В. В плену у красного фараона: Политические преследовании евреев в СССР и последнее сталинское десятилетие. Документальное исследование. М., 1994, Азадовский К., Егоров Б. «Космополиты//НЛО. № 36; Люкс Л. Еврейский вопрос в политике Сталина//ВИ. 1999. № 7 и др.
[24] Наука и власть. М.,1990; Репрессированная наука Л., 1991; Россиянов К. О. Сталин – редактор Лысенко: к предыстории сессии ВАСХНИЛ в августе 1948 г.//Административно-командная система управления. Проблемы и факты. Межвуз. сб. науч работ. М., 1992: Есаков В. Д., Левина Е. С. Дело «КР» (Из истории гонений на советскую интеллигенцию)//Кентавр. 1994. № 2, 3; Репрессированная наука: Вып ІІ. СПб., 1994; Сонин А. С. «Физический идеализм». История одной идеологической кампании М.,1994; Кременцов Н. Л. Советская наука на пороге холодной войны «Дело KP»//IN MEMORIAM: Ист. сб. памяти Ф. Ф. Перченка М.-СПб.,1995; Левина Е. С. Вавилов, Лысенко, Тимофеев-Ресовский…: Биология в СССР: История и историографии. М.,1995; Романовский С. И. Наука под гнетом российской истории СПб., 1999 и мн. др.
[25] Философия не кончается… Из истории отечественной философии. ХХ век: В 2-х кн. Кн. І. 20-50-е годы. М., 1998 и др.
[26] Госбезопасность и литература: На опыте России и Германии (СССР и ГДР). М., 1994; Бабиченко Д. Л. Писатели и цензоры: Советская литература 1940-х годов под политическим контролем ЦК. М.,1994; Максименков Л Сумбур вместо музыки: Сталинская культурная революцичя 1936-1938. M., 1997; Громов Е. С. Сталин: Власть и искусство. М., 1998 и др.
[27] Цензура иностранных книг в Российской империи и Советском Союзе: Каталог выставки Москвы. Май – нюнь 1993 М., 1993 г.; Цензура в царской России и Советском Coюзе: Матер. конф 24-27 мая 1993 г., Москва М.,1995; Исключить всякие упоминания… Очерки истории советской цензуры. Минск- М.,1995; На подступах к спецхрану. СПб.,1995. Цензура в России: История и современность. Тез. Конф. 20-22 сент 1995СП6.,1995; Зеленов М. В. Главлит и историческая наука 1920-1930-х гг//BИ. Блюм А. В. Советская цензура в эпоху тотального террора: 1929-1953 Спб. 2000 и др.
[28] Хоркордина Т. И. История Отечества и архивы: 1917-1980-e гг. М., 1994; Архивы Росси: Москва и Санкт-Петербург. Справочник-обозрение и библиографический указатель. Русское издание М., 1997; Kозлов B. П. Российское архивное дело: архивно-источниковедческие исследования. М., 1999
[29] Корнеев В. Е. Архивы ВКП(6)| в 1917-1941гг.: Автореф. Дисс…. д. и. н М.,1987; Купча Э. A. Документы КПСС о партийных архивах (по материалам Центрального партийного архива НМЛ при ЦК КПСС)//СА. 1988 № 3, Якушев С. .В. Из истории создания партийных архивов в СССР//ВИ КПСС. 1990 № 5; Он же. Центральный партийный архив в 30-е годы//ВИ. 1991. № 4-5; Он же. Центральный партийный архив (1941-1956 гг.)//ВИ КПСС. 1991 № 6.
[30] Лютова К.В. Спецхран Библиотеки академии наук: Из истории секретных фондов СПб., 1999 Зеленов М. В. Спецхран и историческая наука в Советсгой России в 1920-1930-е годы//ОИ. 2000. № 2 и др.
[31] Myзей и власть. Сб. науч. тр.: В 2-х частях. М., 1991 и др.
[32] Варшавчик М. А. Источниковедение истории КПС. М.,1989; Крылов Ю. Н. Источниковедение истории компартии Литвы 1918-1919гг. Вильнюс 1989; Батаева Т. В. Историко-партийные документы рабочий класс в первые годы Советской власти М.,1990 и др.
[33] Ваксер А. 3. Персональные дела членов КПСС как исторический источник//ОИ 1992. № 5; Афиани В. Ю. Проблемы археографии и источниковедения документов новевшей историиЯ(По фондам бывших архивов ЦК КПСС//Архивоведение и источниковедение Отечественной истории. Проблемы взаимодействии на современном этапе: Докл. и тез. выступл. на Всесоюзн. Конф. 20-22 декабря 1994 г. М., 1995;. Он же. Документы Политбюро ЦК КПСС архивоведческие и источниковедческие проблемы//Архиведение и источниковедение отечественной истории. Проблемы взаимодействия на современном этапе. Докл. и тезисы выступл. на третьей Всеросс. конф 25-26 февраля 1999 г. М.,1999: Заболотская К. А. К вопросу о достоверности архивных документов новейшего периода отечественной истории//Архивоведение и источниковедение Отечественной истории…М., 1945; Наумов О. В. Партийность и профессионал историка//Профессионализм историка и идеологическая конъюнктура: Проблемы источниковедения coветкой истории. M.,1994;: Ильина И. Н. Партноменклатура: формы и методы секретного Руководств//СCCP и холодная война. М., I995; Покровский Н. Н. Источниковедение советского периода: Документы Политбюро ЦК РКП (б) – ВКП (б) первой половины 1920-х годов//AЕ зa 1994 год. М.,1996; Хлевнюк О. В. Политбюро: Механизмы политической власти в l930-e годы М., 1996; Воронкова О. В. Уровень источниковедческой разработки документов новейшего времени и их публикации на современном этапе//Архивоведение и источниковедение отечественной истории. Проблемы взаимодействия на современном этапе. Докл. и тез. выступл. на второй Всеросс конф 12-13 марта 1996 г М., 1997; Покровский Н. Н. Источниковедческие проблемы истории России XX века//ОНС. 1997. № 6; Кабанов В. В. Источниковедение истории советского общества: Курс лекции М.,1997; Павлова И. В. Механизм политической власти в СССР в 20-30-е годы//ВИ. 1998;. № 11-12;. Никулин В. В. Секретность как принцип политической практики большевиков 1921-1929гг.//Клио: Журнал для ученых. 1999. №1(7); Кодин Е. В. «Смоленский архив» как исторический источник//АЕ за 1999 год. М., 1999; Зевелев А. И., Свириденко Ю. П., Павлов Д. Б., Степанский А. Д. Теоретико-методологичесвие, историографические и археографические аспекты//Политические партии России: История и современность M.,2000.
[34] Сталин И. В. Всем организациям и товарищам, приславшим приветствия в связи с 50-летием т. Сталина//Он же. Coч. T. 12. M., 1949.
[35] РГАСПИ. Ф. 81 Оп 3. Д 94 Л 1. Постановление XVII съезда ВКП (б) «По отчетному докладу товарища Сталина о работе ЦК ВКП (б) Автограф Л. М. Кагановича синим карандашом.
[36] Валк С. Н. Начальная история древнерусского частного акта//Bспомогательные исторические дисциплины. Сб. статей М.; Л., 1937. С. 286.
[37] Валк С. Н. Рецензия на «Руководство по публикации документов XIX и начала XX в» АА Шилова (М.,1939)//Он же. Избранные труды по археографии: Научное наследие. СПб.,1991. С. 153.
[38] Медушевская О. М. Источниковедение и гуманитарная культура//ОА. 1992. № 4. С 14.
[39] Медушевская О. М. Феноменология культуры: концепции А. С. Лаппо-Данилевского в гуманитарном познании новейшего времени//ИЗ. 2(120). М.,1999.
[40] ОА. 1992. № 3. С. 62.
[41] Власть и историческая наука//ОА. 1992. № 3,4,5; «…т. Панкратовой сообщены компрометирующие материалы» (О попытке коллег защитить от репрессии проф. С. Б. Канна)//ОА. l993. № 6.
[42] См.: Открытий архив: Справочник опубликованных документов по истории России XX века из государственных и семейных архивов (по отечественной журнальной периодике и альманахам) 1985-1986. /Сост. И. А. Кондакова. 2-е изд., доп. и испр. М.,1999.
[43] В. И. Ленин. КПСС и партийные архивы. М., 1989; «Литературный фронт»: История политической цензуры 1932-1946 гг. Сб. документов М.,1994: «Счастье литературы»: Государство и писатели 1925-1938. Документы М., 1997; Социология и власть; Сб. І. Документы. 1953-1968. M., 1997; История советской политической цензуры: Документы и комментарии М., 1997: Власть и художественная интеллигенция: Документы ЦК РКП(б)-ВКП(6). ВЧК-ОПГУ-ПКВД о культурной политике. 1917-1953 гг. М., 1999; Академия наук в решениях Политбюро ЦК РКП(б)-ВКП(б). 1922-1952. M., 2000 и др.
[44]Сталинское политбюро в 30-е годы: Сб. документов. M., 1995; Лаврентий Берия. 1953: Стенограмма июльского пленума ЦК КПСС и другие документы. М.,1999:  Советское руководство: Переписка 1928-1941. M. 1999 и. др.
[45] Симонов К. М. Глазами человека моего поколения: размышления об И В. Сталине. М., 1988; Аллилуева С. И. Двадцать писем к. другу M., 1990 Бажанов Б. Воспоминания бывшего секретаря Сталина. М., 1990; Авторханов А. Г. Технология власти//ВИ. 1991. № 1-12; 1992.№ 1-3,6-7,10-12; 1993. № 2-3; Каганович Л. М. Памятные записки рабочего, коммуниста-большевика, профсоюзного, партийного и советско-государственного работника. М,1996; Шепилов Д. Т. Воспонинания //ВИ.1998. № 3-12 Хрущев Н. С. Время. Люди. Власть. (Воспоминания в 4-х kh.) M., 1999; Микоян А. И. Так было: Размышления о минувшем М., 1999 и др.
[46] Копржива-Лурье Б. Я. История одной жизни. Париж. 1987; Закс А. Б. Трудные годы//ВИ. 1992. № 4-5; Воспоминания Е. Н. Кушевой//ОИ. 1993. № 4; Оболенская С. В. «О времени и о себе»: воспоминания историка//Одиссей. Человек в истории. Представления о власти. 1995 М., 1995; Дьяконов И. М. Книга воспоминаний. Спб., 1995; Черняев Д. С. Моя жизнь и мое время. М.,1995; Поляков Ю. А. Весна 1949 года//ВИ. l996. № 8; Интервью с академиком П. В Волобуевым//ВИ. 1997. № 6: Галкин И. С. Тропами моей жизни//ННИ 1998. № 4, 5; Иоффе Г. З Зарисовки памяти//ОИ 1999. № 4;. Поляков Ю. А Штрихи к портрету (Воспоминания о П. Н. Поспелове)//ОИ. 1999. № 5; Историки России о времени и о себе. Вып. I. M., 1997; Вып. 2. М., 1998 и др.
[47] Чуковский К. И. Дневник. 1930-1969. М.,1994; Из дневников Сергея Сергеевича Дмитриева//ОИ. 1999. № 3-6 и др.
[48] Хельбек Й. Личность и система в контексте сталинизма: попытка переоценки исследовательских подходов//Крайности истории и крайности историков: Сб. статей. М., 1997. С. 196.
[49] Сталин И. В. Беседа с английским писателем Г. Д. Уэллсом 23 июля 1934 г.//Он же. Вопросы ленинизма. Издание десятое. M., 1934. С. 599.
[50] Иосиф Виссарионович Сталин: Краткая биография. Второе изд., испр. и доп. М., 1947. C. 236.
[51] Берия Л. П. К вопросу об истории большевистских организаций в Закавказье: Доклад на собрании тбилисского партактива 21-22 июля 1935 г. 7-е изд. М., 1948. С. 7.
[52] О постановке партийной пропаганды в связи с выпуском «краткого курса истории ВКП (б)»: постановление ЦК ВКП (б). М.,1938. С. З.
[53] Речь товарища И. В. Сталина на предвыборном собрании избирателей Сталинского избирательного округа г. Москвы 9 февраля 1946 г.//Большевик. 1946. № 3 С. 3.
[54] Сталин И. В. Партия и оппозиция: Речь на XVI Московской губернской партконференции 23 ноября 1937г.//Он же. Соч. Т. 10.М., 1949. С. 256
[55] <<Истпарт есть не только хранилище, но и истолкователь партийных документов. Там есть документы. которые в свое время имели силу и потеряли ее потом. Там есть и такие документы, которые имели и продолжают иметь руководящее значение для партии. Там есть также такие документы, которые имели исключительно отрицательный характер, отрицательное значение, и которыми партия не может мириться. К разряду каких документов относит свою теорию «перманентной революции» Троцкий?  К разряду положительных или отрицательных?>> (Сталин И. В. Соч. Т. 7. M., 1947. C. 8.)
[56] Сталин И. В. Троцкизм или ленинизм? Речь на пленуме коммунистической фракции ВЦСПС 19 ноября 1924 г.//Он же. Соч. Т. 6. М., 1947. С. 326.
[57] Сталин И. В. Партия и оппозиция… С. 258.
[58] Сталин И. В. Троцкизм или ленинизм?… С. 339.
[59] Сталин И. В. Заключительное слово по политическому отчету ЦК ХVІ съезду ВКП(б) 2 июля 1930 г.//Он же. Соч. Т. 13. М., 1951. С. 15.
[60] Валк С. Н. [Рецензия]//Риж. Кн. 8. Пг. , 1922. С. 254.
[61] Валк С. Н. Предисловие//Архив «Земли и воли» и «Народной воли». М., 1930. С. 5.
[62] Фуко М. Надзирать и наказывать…С. 271,276,280.
[63] Фуко М. Воля к знанию//Он же. Воля к истине… С. 125.
[64] Люблинская А. Д. Источниковедение истории средних веков. Л., 1995. С. 7.
[65] Там же. С. 115.
[66] Хрущев Н. С. Время. Люди. Власть. Воспоминания в 4-х кн. Кн. 1. М., 1999. С. 12.
(2.6 печатных листов в этом тексте)
  • Размещено: 01.01.2000
  • Автор: Леушин М.А.
  • Размер: 112.89 Kb
  • © Леушин М.А.

  • wpmdr_menu: 1
© Открытый текст (Нижегородское отделение Российского общества историков – архивистов). Копирование материала – только с разрешения редакции