Петров С.Г. “Церковные” документы делопроизводства Политбюро ЦК РКП(б) X созыва (16 марта 1921 г. — 2 апреля 1922 г.) (438.45 Kb) Петров С.Г. Документы делопроизводства Политбюро ЦК РКП(б) как источник по истории Русской церкви (1921—1925 гг) [31] Глава I «ЦЕРКОВНЫЕ» ДОКУМЕНТЫ ДЕЛОПРОИЗВОДСТВА ПОЛИТБЮРО ЦК РКП(б) X СОЗЫВА (16 марта 1921 г. — 2 апреля 1922 г.) К вопросам, связанным с Русской церковью, Политбюро ЦК РКП(б) X созыва обратилось через полтора месяца после своего избрания, в начале мая 1921 г. На заседании 7 мая 1921 г. Политбюро посчитало возможным вынести свой вердикт по двум вопросам такого рода. Оба они касались церковных обрядов, правда, в первом случае говорилось о запрете коммунистам принимать участие в их проведении, а во втором — о запретах, налагаемых самими коммунистами, на проведение таковых православными верующими. Как хорошо известно, для большевиков в 1921 г. одной из острейших стала давно вызревавшая проблема отделения партии от церкви, коммунистов от верующих. Итог внутрипартийных дискуссий по этому вопросу, точнее по поводу пункта 13 Программы РКП(б), запрещавшего коммунистам быть верующими и верующим коммунистами, подвел состоявшийся 18 мая 1921 г. Пленум ЦК РКП(б) [1]. Постановление Пленума «По вопросу о нарушениях [32] пункта 13 Программы и о постановке антирелигиозной пропаганды», в подготовке которого принял участие В. И. Ленин, в том же 1921 г. было обнародовано в текущей партийной печати [2]. В последующие годы текст постановления ЦК РКП(б) неоднократно воспроизводился в различных документальных сборниках и, соответственно, постоянно находился в поле внимания исследователей [3]. В отличие от итогового постановления Пленума, документы Политбюро, посвященные его проведению, все еще остаются неизвестными для историков. Вместе с тем, такие материалы имеются в майских 1921 г. «подлинных» и «хранилищных» протоколах Политбюро, т. к. за десять дней до открытия работы Пленума Политбюро посчитало необходимым обсудить его повестку дня. 7 мая 1921 г. прибывшие на заседание, согласно списку присутст- [33] вующих из «подлинного» протокола № 23, члены и кандидаты в члены Политбюро В. И. Ленин, И. В. Сталин, В. М. Молотов, М. И. Калинин рассмотрели десятым пунктом следующий вопрос: «10. О порядке дня Пленума Ц. К.» [4]. Именно таким образом формулировка данного вопроса была зафиксирована техническим персоналом ЦК РКП(б) в левой колонке «Слушали» на небольшом листе простой бумаги, сохранившемся в «подлинном» протоколе Политбюро от 7 мая 1921 г. Четвертым подпунктом в правой колонке «Постановили» тем же карандашом, что и в колонке «Слушали», соответственно было выведено: «г) О недопустимости для коммунистов выполнения религиозных обрядов и прочие вопросы, связанные с религией (докладчик т. Ярославский)». Чуть ниже левой колонки все тем же карандашом было помечено относительно рассылки данного решения Политбюро, включая его четвертый «религиозный» подпункт: «Разослать шифровку по прямому проводу всем членам Ц. К.» [5]. Помимо постановлений Политбюро, записанных на листках, в деле с «подлинным» протоколом № 23 находится экземпляр машинописного протокола, изготовленного в виде тетради и адресованного техническому сотруднику ЦК партии А. А. Копяткевичу. Этот экземпляр является незаверенной позднейшей копией [6]. В качестве «хранилищного» экземпляра протокола Политбюро в РГАСПИ сохранилась тетрадная машинописная копия, сделанная в Бюро Секретариата ЦК РКП(б) 25 ноября 1925 г. и заверенная рукой сотрудника аппарата Политбюро Е. М. Шерлиной [7]. Тексты исследуемого постановления» Политбюро в этих машинописных протоколах полностью совпадают с рукописным карандашным вариантом. Правда, ни в первом, ни во втором протоколах при их изготовлении не была воспроизведена помета о рассылке. Очевидно, в связи с тем, что данное постановление Политбюро рассылалось шифровкой, ни в «подлинном», ни в «хранилищном» протоколах, ни в тематических делах АПРФ выписок с решением о Пленуме не отложилось. Впрочем, в этих делах нет и каких-либо других документов, приписанных к рассматриваемому десятому пункту протокола № 23 заседания Политбюро от 7 мая 1921 года. Если же исходить из текста «религиозного» подпункта постановления Политбюро, то итоговые документы к данному решению должен был составить докладчик вопроса на Пленуме — секретарь ЦК РКП(б) Е. М. Ярославский. Сегодня известны два документа, [34] которые так или иначе могут быть связаны с поручением Политбюро Ярославскому. Первый из этих документов — доклад Ярославского на Пленуме — был опубликован сначала в № 19 «Вестника агитации и пропаганды» от 15 сентября 1921 г., а затем самим докладчиком в сборнике своих работ, впервые изданном в 1924 г. Документ датирован автором в предисловии к сборнику летом 1921 г. и помещен в вестнике и в первой части сборника под заголовком «Постановка антирелигиозной пропаганды. (Доклад Пленуму Центрального Комитета по вопросу о нарушениях программы партии в области религиозной и правильной постановки антирелигиозной пропаганды)» [8]. Как следует из доклада, все поставленные в нем проблемы напрямую касались духовенства и мирян Русской церкви. Центральное место в выступлении Ярославского на Пленуме было отведено унификации решений партийных органов разных уровней и территорий в вопросах приема в ряды РКП(б) и исключения из таковых верующих. Помимо этого, секретарь ЦК РКП(б) считал необходимым заострить внимание Пленума ЦК партии на проблеме антирелигиозной пропаганды: ее усилении или, наоборот, ослаблении в настоящее время, а также на «попытках части духовенства создать советскую церковь и вообще использовать аппарат советской власти для укрепления церкви». Проанализировав сообщения, полученные от местных парткомов, Ярославский сделал вывод, что в первых двух вопросах в отношении верующих, желающих стать коммунистами или уже находящихся в рядах РКП(б), требуется соблюдать индивидуальный подход в зависимости от происхождения, социальной принадлежности, образовательного уровня, от семейно-бытовых и экономических условий жизни, от заслуг перед партией, от занимаемых партийных и государственных должностей. По третьему вопросу — антирелигиозная пропаганда — Ярославский считал, что в стране, где абсолютное большинство населения верующие и в основном верующие православные, атеистическую агитацию необходимо вести серьезно, профессионально и дифференцированно, используя специально подготовленных партийцев. Четвертый же вопрос, согласно автору доклада, стал особо актуальным в силу того, что «часть духовенства несомненно сейчас готова пойти на соглашение с Советской властью и создать советскую церковь». Приведя известные ему примеры провозглашения духовенством многолетия «вождям социальной революции и победе Советской власти и рабоче-крестьянского правительства над врагами», в том числе [35] бывшим иеромонахом Илиодором (СМ. Труфановым) с поклонниками в Царицыне, Ярославский предложил Пленуму следующее: «Надо дать директиву на места, чтобы ни в какой степени не обольщались такого рода подходом, не поддерживали его, так как нет никакого сомнения в том, что под этой новой формой церковь пытается отстоять себя, как государственную организацию. Но не следует и замалчивать и прятать такие факты, а, наоборот, широко разъяснять их значение трудящимся массам» [9]. Заголовок второго документа — «Проект постановления Пленума Ц. К. Р. К. П. по вопросу об отношении к нарушениям п[ункта] 13 программы и постановке антирелигиозной пропаганды», а также содержание документа, которое находится в непосредственной зависимости от доклада Ярославского, красноречиво говорят о том, что этот проект постановления во исполнение поручения Политбюро был составлен Ярославским. Данный проект постановления, по-видимому, вполне может быть признан, как и приведенный выше доклад Ярославского, итоговым документом к постановлению Политбюро от 7 мая 1921 г. и подготовительным к решению Пленума от 18 мая 1921 года. Машинописный экземпляр проекта постановления Пленума, направленный Ленину, оказался в фонде ленинских подлинников в РГАСПИ [10]. Он дошел до наших дней благодаря тому, что председатель СНК оставил на нем свои пометы, касающиеся не только содержания документа, но и места его хранения. 18 мая 1921 г. Ленин, очевидно после просмотра и корректировки текста проекта, написал, подчеркнув, помету: «в архив». Согласно предложениям Ленина, из документа необходимо было убрать полностью десятый пункт, касающийся борьбы РКП (б) с попытками от- [36] дельных представителей духовенства создать прогрессивную «советскую» церковь [11]. «Партия обращает внимание всех организаций Р. К. П., — сообщалось в десятом пункте проекта постановления Пленума, — что за последнее время были неоднократные попытки отдельных служителей культа создать новую организацию церкви, заключить союз церкви с советским государством. Р. К. П. ведет самую широкую решительную борьбу с такими попытками, разоблачает их реакционный смысл, эту новую попытку приспособить паразитический организм церкви к государственной организации. Факты подобного рода необходимо не замалчивать, а широко разъяснять [,] вместе с тем используя их, как новое доказательство силы и влияния пролетарской революции». Тем не менее, Ленин все же решил не акцентировать внимание партии на усилиях отдельных представителей духовенства по созданию лояльных власти церковных организаций. По-видимому, данное предложение возникло у председателя СНК под влиянием известных ему фактов о том, что большинство из таких попыток было инициировано самой властью, при помощи и поддержке «отдельных служителей культа» со стороны ВЧК [12]. [38] К двум другим пунктам (первому и третьему) проекта постановления Пленума, напрямую затрагивающим духовенство Русской церкви и ее мирян, Ленин особого интереса не проявил, хотя посчитал необходимым предостеречь членов и кандидатов в члены ЦК партии от перегибов, посоветовав оставлять в РКП(б) на «ограничительных условиях» верующих, являющихся «заведомо честными и преданными коммунистами». Эта оговорка Ленина, конечно же, не распространялась на священно- и церковнослужителей православной церкви, желающих быть одновременно еще и коммунистами. В проекте постановления Пленума категорически запрещалось принимать таковых в партию, а в случае обнаружения практикующих представителей духовенства среди коммунистов их надлежало немедленно исключать из рядов РКП (б) за «связь с церковью». В отношении мирян Русской церкви рабоче-крестьянского происхождения, желающих стать коммунистами, проект постановления был более мягок. Их принимали кандидатами в члены партии, даже если они допускали «вынужденную необходимость венчаться в церкви, потому что трудно вступить в брак, с женщиной коммунисткой, благодаря большей отсталости крестьянок; или крестить ребенка […] или участвовать в похоронах верующих членов семьи». Перевод из кандидатов в члены РКП(б) обуславливался для таких будущих большевиков «открытым признанием, что они принимают косвенное участие в религиозных церемониях не в силу убеждений, а ради сохранения добрых отношений к семье», а также доказательством «на деле, что для них дорого дело коммунистической партии». При этом недопустимым для коммунистов, вчерашних мирян Русской церкви, признавалось, «чтобы эти члены партии по доброй воле участвовали в религиозных церемониях в качестве “кумовьев”, “шаферов”, зажигали свечи перед иконами, становились бы перед ними на колени и т.д.». Для коммунистов, занимающих ответственные партийные и советские должности, за «связь с церковью» и за «исполнение требований церкви» в четвертом пункте проекта постановления Пленума предусматривалась исключительная мера партийного наказания: [39] исключение из рядов РКП(б). Перевод в кандидаты в качестве наказания для таких коммунистов мог быть осуществлен только в редчайших случаях, если имелись смягчающие обстоятельства: «недостаточная развитость, отсталость среды, в которой приходится жить и работать члену партии, степень ответственности занимаемого им поста». Три из четырех рассмотренных выше пунктов, так или иначе затрагивающих Русскую церковь, в отредактированном виде вошли в обнародованный текст постановления Пленума. По всей видимости, редакторская работа над ними велась после завершения Пленума специальной комиссией в составе Е. М. Ярославского, Н. И. Бухарина, А. Г. Шляпникова, В. М. Михайлова и А. С. Киселева [13]. Оценить индивидуальный вклад в эту работу каждого из членов комиссии, трудно, но ее председатель Ярославский счел возможным включить текст постановления Пленума в ряд сборников своих авторских работ, оставив, однако, под документом подпись, свидетельствующую об анонимном, коллективном авторстве — «ЦК РКП» [14]. Подготовленное комиссией постановление Пленума должно было окончательно утвердить своим решением Политбюро [15]. Помимо вопросов, связанных с включением в повестку дня предстоящего Пленума пункта о выполнении коммунистами церковных обрядов, Политбюро 7 мая 1921 г. рассмотрело еще и другую «церковную» проблему: о запретах, налагаемых в регионах на православных верующих при проведении церковных обрядов. Это постановление, как и предыдущее в «подлинном» протоколе № 23 заседания Политбюро от 7 мая 1921 г., было зафиксировано карандашом на листе простой бумаги, с двух сторон. Внесено оно было в протокол под номером 12, который технические сотрудники ЦК РКП(б) вывели в начале текста колонки «Слушали»: «12. Заявление т. Калинина о запрещении на местах выполнения религиозных обрядов». Первоначально, однако, формулировку данного вопроса делопроизводители ЦК партии попытались записать несколько иначе, очевидно, более точно отражая смысл обсуждаемого. Вместо слов «о запрещении» в левой колонке было зафиксировано: «о преследовании] прос[тых] (верующих? крестьян? -СП.)», т.е. в целом, по всей видимости, колонка «Слушали» могла бы иметь приблизительно следующий вид: «12. Заявление т. Калинина о преследовании простых верующих на местах за вы- [40] полнение религиозных обрядов». Данное предположение подтверждает текст правой колонки «Постановили», при формулировке которого делопроизводители ЦК РКП(б) испытали не меньше трудностей. Он гласит: «Дать (перед этим словом зачеркнуто: Поручить т. Калинину через СНК и ВЦИК при участи[и]. — СП.) директиву т. Калинину указывать (первоначально вместо этого слова стояло: указать на места, что при. — СП.) в беседах с местными крестьянами и работниками (далее зачеркнуто: указывать]. — СП.)[,] что крестные ходы должны быть разрешаемы по общему правилу[,] исключения делать лишь в тех случаях, когда есть прямые указания о контр-революционных целях, прикрытых религиозными обрядами. Запрещение должно быть условным, причем должно сопровождаться прямым постановлением местного исполкома при участии местн[ого] К[омите]та партии и Ч. К.» Далее с нового абзаца было дописано: «Постановление в соответствующей форме провести через Президиум ВЦИК» [16]. Таким образом, высший партийный орган постановил 7 мая 1921 г. дать директиву главе советского государства, как ему следует инструктировать представителей местной власти и что необходимо говорить верующим из крестьян по поводу проведения крестных ходов. Причем это решение Политбюро Калинин «в соответствующей форме» должен был провести через Президиум ВЦИК, т.е. придать ему легальный советский вид. Чтобы председатель Президиума ВЦИК успешно справился с данной ему директивой, в секретном делопроизводстве ЦК РКП(б) посчитали необходимым отправить Калинину выписку пункта 12 из протокола № 23 заседания Политбюро. Соответственно в «подлинном» протоколе № 23 под левой колонкой пункта 12 техническим персоналом ЦК партии была выведена в ка- [41] честве адреса рассылки всего лишь одна фамилия: «Калинину», а под правой колонкой помечено: «(Разослать)». К сожалению, данную выписку обнаружить не удалось, по всей видимости, она не сохранилась. Вместе с тем, в тематическом деле АПРФ, посвященном антирелигиозной работе, отложилась позднейшая по времени изготовления машинописная выписка с текстом рассматриваемого постановления. Эта выписка — одна из двух отпечатанных, отпуск. Она набрана на бланке ЦК ВКП(б) 1930-х гг., вместо вертикальных колонок текст постановления здесь дан горизонтально, абзацами. Внесенные в «подлинный» протокол исправления полностью учтены, добавлены отсутствующие знаки препинания, раскрыты сокращения. Адрес рассылки «Калинину» и помета «(Разослать)» не воспроизведены [17]. Фамилия адресата и указанная помета отсутствуют и в двух машинописных тетрадных протоколах № 23 заседания Политбюро от 7 мая 1921 г.: и в «хранилищном» экземпляре, который был изготовлен 25 ноября 1925 г. и заверен Шерлиной, и в экземпляре, который был вставлен в дело с «подлинным» протоколом и адресован Копяткевичу. В текстах пункта 12 этих протоколов никаких смысловых разночтений с двумя предыдущими нет [18]. После своих майских постановлений Политбюро X созыва вернулось к решению «церковных» вопросов спустя ровно два месяца — 7 июля 1921 г. На этот раз высший партийный орган волновала, всего-навсего, проблема распространения воззваний главы Русской церкви — патриарха Тихона. Однако, из самого текста принятого постановления, к сожалению, понять, почему воззвания патриарха вызвали неподдельный интерес Политбюро и по какому поводу они были написаны, невозможно. Согласно материалам «подлинного» протокола № 47, на заседание Политбюро 7 июля 1921 г. прибыли его члены и кандидаты в члены: Ленин, Троцкий, Бухарин и Молотов [19]. Первым пунктом, зафиксированным вместе со вторым черными чернилами на небольшом листе простой бумаги, они рассмотрели следующий вопрос: «1. — О посылке по радио воззваний патриарха Тихона». Правда, первоначально вместо слова «воззваний» в левой колонке «Слушали» было записано в единственном числе — «воззвания». Вероятно, подобная корректировка была связана с содержанием правой колонки, в которой четко значилось: «воззваний» [20]. В отличие от колонки «Слушали», где исправлению подверглось только одно слово, правая колонка «Постановили» претерпе- [42] ла более серьезные изменения. Сначала она была записана теми же черными чернилами в следующем варианте: «1. — Согласиться с заключением комиссии т. Рыкова и дать распоряжение о посылке по радио воззваний патриарха Тихона[,] поручив т.т. Бухарину и Стеклову предварительно их проредактировать». Затем синим карандашом в этот текст, по-видимому рукой Молотова, была внесена многократная и весьма существенная смысловая правка, затрагивающая количество воззваний и редакторскую деятельность Н. И. Бухарина и Ю. М. Стеклова. В результате этой правки правая колонка стала выглядеть так: «1. — Согласиться с заключением комиссии т. Рыкова и дать распоряжение о посылке по радио воззвания патриарха Тихона, поручив составить сообщеше для газет об этом воз[з]вании т.т. Бухарину и Стеклову[,] не помещая самого воз[з]ватя в газетах». При этом, тем не менее, в левую колонку никаких изменений внесено не было и ее текст остался со словом «воззваний» во множественном числе. Из приведенной правки текста постановления вытекает, что Политбюро все же решило отказаться от идеи с редактированием воззваний патриарха Тихона ответственными редакторами «Правды» и «Известий ВЦИК», обязав Бухарина и Стеклова, не публикуя на страницах своих газет документов главы Русской церкви, составить о них краткие сообщения. Причем Политбюро посчитало вполне достаточным послать по радио и осветить в газетах только одно патриаршее воззвание. С учетом исправленного ниже левой колонки «Слушали» тем же синим карандашом, очевидно одновременно с корректировкой текста колонки «Постановили», была проставлена и запись о рассылке данного постановления Политбюро: «т. Рыкову, т. Бухарину, т. Стеклову (предупредить росту, чтобы сообщеше т.т. Бух[арина]-Стекл[ова] появилось по радио не позже возз]ванiя Тихона)». В «хранилищном» экземпляре протокола № 47 заседания Политбюро от 7 июля 1921 г., машинописной копии в виде тетрадки, запись о рассылке воспроизведена не была. Сам протокол был отпечатан в шести экземплярах 27 ноября 1925 г. и заверен подписью Шерлиной. Несогласованный в отношении количества воззваний патриарха Тихона конечный текст левой и правой колонок первого пункта из «подлинного» протокола был повторен здесь дословно [21]. К сожалению, ни в «подлинном», ни в «хранилищном» протоколах № 47 заседания Политбюро в РГАСПИ, ни в тематических «религиозных» делах фонда Политбюро в АПРФ никаких приложений к изучаемому постановлению не отложилось. Возможно, инициативные документы — «заключение комиссии т. Рыкова», с которым согласилось Политбюро, — находятся в служебных и [43] личных фондах Рыкова, например, в ГАРФ, однако выявить их не удалось. Поэтому сказать, какую комиссию возглавлял зампред СНК и какое заключение она вынесла, нельзя. В отношении же воззваний патриарха Тихона этого времени, которые могли быть рассматриваемы Политбюро, можно сказать более определенно. Как и было предписано Политбюро, газетное сообщение о воззвании патриарха Тихона 10 июля 1921 г. появилось на страницах «Известий ВЦИК», в рубрике «Борьба с голодом». Анонимное сообщение под заголовком «Давно бы так», которое следует признать итоговым к постановлению Политбюро от 7 июля 1921 г., извещало: «Патриарх Тихон обратился к архиепископам нью-йоркскому (Соед[иненные] Штаты) и кентерберийскому (Англия) с призывом притти на помощь хлебом и медикаментами пострадавшему от неурожая и эпидемий населению России» [22]. Из данного текста видно, что под воззванием патриарха Политбюро понималось послание предстоятеля Русской церкви первосвященникам двух протестантских церквей по поводу оказания помощи голодающему населению России. Очевидно, текст послания в два адреса — и архиепископу Кентерберийскому и епископу Нью-Йоркскому — был один и тот же, поэтому технический персонал ЦК РКП(б) при оформлении постановления Политбюро так и не смог окончательно разобраться, как лучше употребить слово «воззвание»: в единственном или множественном числе. Текст самого воззвания удалось обнаружить в следственном деле патриарха Тихона в ЦА ФСБ. Он представляет собой машинописную копию, снятую с воззвания, отправленного телеграммой епископу Нью-Йоркскому. Адрес на английском языке в начале документа и подпись, заверяющая копию, проставлены одной рукой — рукой технического сотрудника ЦК РКП(б) М. Н. Бураковой, занимавшейся делопроизводством Политбюро. К сожалению, на документе нет ни даты его написания, ни даты изготовления копии. По всей видимости, данная копия была снята, когда патриарх Тихон уже находился под следствием, а в ГПУ начался сбор материалов для его следственного дела, т.е. после 5 мая 1922 г. (см. об этом более подробно во второй главе). То, что данный документ является воззванием патриарха Тихона, рассмотренным 7 июля 1921 г. Политбюро, подтверждает и его содержание. Оно совпадает с тем, что о воззвании говорилось в газетном сообщении «Давно бы так». Согласно обнаруженной в ЦА ФСБ копии, глава Русской церкви обратился к епископу Нью-Йоркскому, а через него и к народу США, со следующей просьбой: «В России голод. Огромная часть ея населения обречена на голодную смерть. Хлеба многих губерний, бывших раньше житницей страны, сожжены засухой. На почве голода — эпидемии. Необходима самая широкая помощь. Всякие сообра- [44] жения иного порядка должны быть оставлены в стороне: гибнет народ, гибнет будущее, ибо население бросает свои дома, земли, поля, хозяйства, и бежит на восток с криком: хлеба. Промедление грозит бедствиями, неслыханными доселе. Высылайте немедленно хлеб и медикаменты. С таким же призывом обращаюсь к народу Англии через Архиепископа Кентерберийского. Молитесь, да утихнет гнев Божий, движимый на нас». Очевидно, в телеграмме с текстом воззвания, направленного примасу Англиканской церкви, в конце говорилось о народе США и епископе Нью-Йоркском [23]. [46] Таким образом, рассмотренное воззвание патриарха Тихона, составленное им не позднее 7 июля 1921 г., по сути, является вместе с «заключением комиссии т. Рыкова» инициативным документом к постановлению Политбюро, внесенному первым пунктом в протокол № 47 от 7 июля 1921 г. Более того, содержание газетного сообщения «Давно бы так» и патриаршего воззвания позволяет предположить, что высший партийный орган под «комиссией Рыкова», по всей видимости, имел в виду структуру, организованную либо в связи с голодом, либо в связи с поступившим на рассмотрение Политбюро посланием патриарха Тихона. Вполне возможно, что «комиссия Рыкова» была призвана контактировать с инициативной группой дореволюционных общественных и политических деятелей (С. Н. Прокопович, Е. Д. Кускова, Н. М. Кишкин и др.), которые с конца июня 1921 г. будировали перед властью вопрос о создании общественного Всероссийского комитета помощи голодающим. Тем более, что зампред СНК и член Президиума ВЦИК Рыков был включен 29 июня 1921 г. Политбюро в комиссию по обсуждению деталей создания Всероссийского комитета и непосредственно в сам Комитет в качестве представителя высших властных органов — заместителем председателя. Главой общественного Всероссийского комитета помощи голодающим, официально организованного постановлением Президиума ВЦИК от 21 июля 1921 г., был назначен Л. Б. Каменев, почетным председателем приглашен писатель В. Г. Короленко [24]. Именно с деятельностью этого Комитета связаны попытка патриарха Тихона создать Церковный комитет помощи голодающим и появление хорошо известного августовского воззвания главы Русской церкви «К народам мира и к православному человеку». Незадолго до своего роспуска, 17 августа 1921 г. на шестом заседании Президиум Всероссийского комитета помощи голодающим рас- [47] смотрел седьмым пунктом письмо патриарха о создании Церковного комитета от 5 августа 1921 г. и признал необходимым, чтобы все действия церковных органов помощи голодающим согласовывались с Всероссийским комитетом и его местными организациями. 22 августа 1921 г. на страницах своего бюллетеня «Помощь» (ответственный редактор М. А. Осоргин) Всероссийский комитет обнародовал принятое решение о Церковном комитете, опубликовав письмо патриарха от 5 августа 1921 г. и воззвание «К народам мира и к православному человеку» («о помощи голодающим») [25]. Все попытки патриарха Тихона добиться от ВЦИК разрешения на деятельность Церковного комитета помощи голодающим оказались безуспешными. Предстоятель Русской церкви не получил ответа от высшего государственного органа ни на письмо от 17 августа 1921 г., направленное во ВЦИК вместе с выпиской седьмого пункта «Письмо патриарха Тихона» из протокола № 6 заседания Президиума Всероссийского комитета от 17 августа 1921 г., ни тем более на письмо от 31 августа 1921 г., в котором патриарх уже после ликвидации 27 августа 1921 г. Всероссийского комитета просил ВЦИК разрешить самостоятельную деятельность Церковного комитета [26]. По всей видимости, к началу осени 1921 г. какая- [48] либо надобность в подобного рода комитетах, после заключения властью нужных для нее соглашений с зарубежными представителями, в том числе и для помощи голодающим, окончательно отпала. Показной демонстрации «смягчения» режима в виде всевозможных общественных и религиозных комитетов-декорумов, подтверждающих якобы происходящие в стране изменения, больше не требовалось [27]. Тем не менее, августовские просьбы патриарха все-таки, в конечном итоге, были учтены властью, правда, только в декабре 1921 г., когда ситуация с голодом стала критической. Непосредственным инициатором рассмотрения вопроса о помощи религиозных организаций голодающим зимой 1921 г. выступило мусульманское духовенство, обратившееся к наркому по делам национальностей Сталину с докладной запиской за подписью председа- [49] теля Центрального духовного управления мусульман внутренней России и Сибири. Докладная записка, датированная 21 ноября 1921 г., попала в руки к Сталину 25 ноября 1921 г. Именно в этот день нарком по делам национальностей написал на документе помету, адресованную зампреду ЦК Помгола при ВЦИК П. Г. Смидовичу: «Комиссия ВЦИК по голоду, т. Смидовичу. Возражений не имею. 25/XI. И. Сталин». Докладная записка адресатом пометы была получена, и поэтому отложилась в фонде ЦК Последгола при ВЦИК в ГАРФ [28]. Более того, этот документ, по-видимому, стал инициативным для постановления Политбюро о помощи религиозных организаций голодающим. Прибывший на заседание Политбюро 5 декабря 1921 г. председатель ЦК Помгола при ВЦИК Калинин решил лично доложить собравшимся членам и кандидатам в члены высшего партийного органа предложения мусульманского духовенства. Как следует из «подлинного» протокола № 83 заседания Политбюро от 5 декабря 1921 г., заслушали выступление председателя Президиума ВЦИК Ленин, Троцкий, Сталин, Зиновьев, Молотов и Каменев. В результате выступления Калинина, одиннадцатым пунктом в колонке «Слушали» «подлинного» протокола, на листе простой бумаги вместе с десятым пунктом, персоналом Бюро Секретариата ЦК РКП(б) карандашом было зафиксировано следующее: «11. — О предложении мусульманского духовенства о помощи голодающим. (Калинин)». Однако, из текста правой колонки «Постановили» видно, что присутствующие на заседании члены и кандидаты в члены Политбюро решили дать разрешение не только мусульманам, но и другим религиозным объединениям. Согласно записанному тем же карандашом в правой колонке, высший орган ЦК РКП(б) постановил: «11. — Назначить комиссию в составе т.т. Калинина, Сталина (с правом замены) и Курского для рассмотрения этого вопроса. Задания комиссии: установить обеспечение сбора для голодающих в церквах всех религий с тем, однако, чтобы была исключена возможность использования этого в целях религиозных демонстраций». Ниже левой колонки фамилии перечисленных членов комиссии, созданной Политбюро, были в том же порядке фиолетовыми чернилами проставлены еще раз, но теперь уже для рассылки выписок с текстом принятого постановления [29]. В деле с «подлинным» протоколом № 83 ни самих выписок, адресованных Калинину, Сталину и Курскому, ни приписанных к одиннадцатому пункту материалов не отложилось. Нет их и в деле с «хранилищным» протоколом № 83 заседания Политбюро, кото- [50] рый был изготовлен 7 января 1926 г. Текст рассмотренного постановления в имеющейся в деле машинописной тетрадке протокола набран без смысловых разночтений и без адреса рассылки [30]. Но выписки в Бюро Секретариата ЦК РКП(б) все же были изготовлены и отправлены членам созданной Политбюро комиссии или, точнее, «тройки» [31]. Об этом свидетельствуют сохранившиеся итоговые документы к постановлению Политбюро от 5 декабря 1921 г. — рабочие материалы данной комиссии, обнаруженные в фонде ЦК Последгола при ВЦИК в ГАРФ, в одном деле с августовскими 1921 г. письмами патриарха Тихона во ВЦИК и с ноябрьской 1921 г. инициативной докладной запиской мусульманского духовенства. Они оказались здесь благодаря тому, что председатель комиссии Калинин являлся председателем ЦК Помгола при ВЦИК, преобразованного осенью 1922 г. в ЦК Последгола при ВЦИК, а также благодаря тому, что Калинин выступил в роли разработчика обнаруженных документов. Выполняя постановление Политбюро, Калинин был вынужден заняться составлением проекта постановления Президиума ВЦИК, разрешающего религиозным объединениям заниматься помощью голодающим. Для обсуждения с другими членами комиссии Политбюро председатель Президиума ВЦИК подготовил машинописный документ, включающий в себя проект постановления и суждения самого Калинина по поводу этого проекта [32]. Текст постановления в этом документе выделен карандашными отчеркиваниями и поясняющей рукописной пометой: «Постановление Всероссийского] Центр[ального] Исполнительного] Ком[итетар. Предложенный проект постановления гласил: «Идя навстречу целого ряда ходатайств отдельных религиозных обществ] Президиум ВЦИК постановляет разрешить религиозным управлениям сбор в пользу голодающих и направление такового через местные Губ-помголы или Центрпомгол, тем группам голодающего населения[,] которых указывают жертвователи. Центрпомголу войти в соглашение с религиозными духовными управлениями на предмет их помощи голодающим». В первом предложении этого текста, правда, вместо слов «религиозных обществ, Президиум ВЦИК», вписанных рукой правщика карандашом над строкой, первоначально были напечатаны зачеркнутые им: «духовных управлений, Всецик». Несомненно, термин «духовные управления» не совсем точно отражал названия реальных властных структур религиозных [51] объединений, т. к. некритически был заимствован Калининым из докладной записки Центрального духовного управления мусульман внутренней России и Сибири. Тем не менее, во втором предложении этот термин был правщиком не замечен и остался в неприкосновенности, как и другие не вполне удачно использованные термины и формулировки. В целом же, с точки зрения Калинина, даже таким образом сформулированное постановление после его утверждения Президиумом ВЦИК позволяло «религиозным общинам» оказывать помощь голодающим, а ЦК Помгола контролировать и в случае надобности корректировать эту помощь. Обнародовать данное решение, согласно председателю Президиума ВЦИК, можно было двумя способами: либо официально опубликовать «как распоряжение Всецика», либо разослать в качестве выписок из протокола Президиума ВЦИК каждому из управлений, «которые подали заявления[,] в частности!.] мусульмане и православные». Направляя этот документ члену комиссии Политбюро наркому юстиции Д. И. Курскому, М. И. Калинин поставил в конце текста коричневыми чернилами свою подпись-росчерк, а в начале теми же чернилами сделал запись, касающуюся мнения другого члена комиссии — наркома по, национальным делам И. В. Сталина: «т. Курский[!] т. Сталин согласен с этим текстом. Прошу просмотреть Вам и дать свое согласие. Сталина не вполне удовлетворяет фор[му]лировка. М. Калинин». Курский, как его и просил Калинин, дал свое согласие на текст постановления, прямо на документе красными чернилами проставив помету: «Не возражаю. 7/ХII. Курский» [33]. По-видимому, идя на удовлетворение требований Сталина, Калинин решил дать текст постановления в иной формулировке. Карандашные правка, отчеркивания и помета, проставленные правщиком на документе, очевидно, отражают первоначальную стадию претворения этого замысла Калинина в жизнь. Не успокоившись на проделанном, правщик вообще решил отказаться от текста постановления, зафиксированного в документе за подписью Калинина. Об этом говорит, в частности, документ с другим текстом постановления, сохранившийся в одном архивном деле рядом с приведенным выше документом [34]. Новый текст постановления представляет собою рукописный черновик, написанный правщиком на небольшом листке в клетку простым и фиолетовым карандашами. [52] Документ озаглавлен «Постановление», его правленый текст гласит: «Принимая во внимание целый ряд ходатайств отдельных религиозных обществ о разрешении производства сборов среди своих членов в пользу голодающих[,] Президиум ВЦИК предлагает Центропомголу войти в соглашение с религиозными обществами о форме сборов пожертвований, и порядке направления собранного, имея ввиду (так! — СП.) желания жертвователей». Очевидно, этот текст удовлетворил Сталина, т. к. именно данная редакция легла в дальнейшем в основу постановления Президиума ВЦИК о помощи религиозных организаций голодающим. На самом документе данный факт был отмечен простановкой синим карандашом номера пункта «27», присвоенного упомянутому постановлению в протоколе заседания Президиума ВЦИК. 8 декабря 1921 г., т.е. уже на следующий день после получения согласия Курского, Калинин посчитал необходимым представить подготовленный и одобренный комиссией Политбюро проект постановления Президиума ВЦИК на утверждение высшего партийного органа. Вместе с Калининым на заседание Политбюро, согласно списку присутствующих из «подлинного» протокола № 84, прибыли и члены комиссии: Сталин и Курский. Помимо них в этот день в работе Политбюро приняли участие два его полноправных члена: Каменев и Троцкий [35]. В «подлинном» протоколе № 84 инициатива председателя Президиума ВЦИК была зафиксирована пунктом 26 на небольшом листе простой бумаги [36]. В колонке «Слушали» сотрудники Бюро Секретариата ЦК РКП(б) карандашом записали: «26. Предложение т. Калинина об удовлетворении ходатательста (так! — СП.) религиозных общ[ин] о помощи голод[ающим], а в правой колонке «Постановили» соответственно: «26. Принять предложение т. Калинина. Не публиковать». Причем номер пункта протокола появился в тексте не сразу: из первоначально проставленного номера «24» он был выправлен в левой колонке — синими чернилами, а в правой — карандашом. Между двумя колонками синими чернилами рукой ответственного секретаря ЦК РКП(б) Молотова, отсутствовавшего на самом заседании, при просмотре протокола был проставлен знак вопроса. Подобная секретарская реакция может быть объяснена пометой, которую ниже колонки «Слушали» тем же карандашом, что и текст постановления, сделал еще до Молотова сотрудник Бюро Секретариата ЦК партии: «мне не передано[,] надо спросить т. Калин[ина] или Каменев[а.] не унесли ли с собой[?]» Согласившись с записанным, Молотов синим карандашом посчитал необходимым добавить ниже другую помету, уточняющую первую: «Надо достать у т. Калинин[а]. В. М[олотов]. По-видимому, тре- [53] буемое Молотовым у Калинина запросили, т. к. еще ниже тем же синим карандашом оказался выведен знак об исполнении: «V». Без сомнения, все эти знаки и пометы касались инициативного документа — проекта постановления Президиума ВЦИК, оперативно подготовленного комиссией Политбюро во главе с Калининым и после утверждения высшим партийным органом исчезнувшего из материалов его заседания. Несмотря на проставленный в «подлинном» протоколе знак об исполнении, потерянный документ так и не был помещен в дело с протоколом заседания Политбюро. Нет его и в деле с «хранилищным» протоколом № 84 заседания высшего партийного органа от 8 декабря 1921 г., как и нет здесь приведенных выше помет, связанных с изучаемым постановлением. Сам текст пункта 26 набран в конце протокола, отпечатанного 7 января 1926 г. в виде машинописной тетради и заверенного рукой Е. М. Шерлиной. Постановление в этом протоколе скопировано дословно, слово «ходатательста», с которым не смогли справиться в 1921 г., на этот раз в Бюро Секретариата передали правильно: «ходатайства» [37]. По всей видимости, текст с проектом постановления Президиума ВЦИК по поводу Ходатайств религиозных организаций действительно был забран Калининым, который так же быстро, как и через Политбюро, хотел провести его и через Президиум ВЦИК. В тот же самый день, 8 декабря 1921 г. на заседании Президиума ВЦИК утвержденный Политбюро проект постановления был легализован в советском порядке. Сохранившиеся документы из дел с протоколом № 83 заседания Президиума ВЦИК от 8 декабря 1921 г., большинство из которых с полным правом можно признать итоговыми к рассмотренному постановлению Политбюро, подтверждают сказанное. Так, в деле с рукописным черновым протоколом № 83 Президиума ВЦИК отложился лист с порядком дня заседания Политбюро от 8 декабря 1921 г., которого нет ни в «подлинном», ни в «хранилищном» протоколе заседания высшего партийного органа [38]. Из этого порядка дня следует, что интересующий нас вопрос был внесен в повестку заседания Политбюро чрезвычайно оперативно. Он вписан от руки в уже подготовленный и отпечатанный документ последним пунктом с формулировкой «Помощь голодающим от Религиозных управлений», т.е. после того, как все вопросы для обсуждения на Политбюро были подобраны. Вполне реально, что данный порядок дня был забран Калининым вместе с проектом утвержденного Политбюро постановления Президиума ВЦИК. Нигде не учтенный, этот порядок дня не был возвращен в Бюро Секретариата ЦК РКП(б) и остался в протоколе заседания Президиума ВЦИК. [54] Вместе с тем, в самом рукописном черновом протоколе № 83 заседания Президиума ВЦИК, как и в «подлинном» и «хранилищ-ном» протоколах № 84 Политбюро, текст постановления о помощи религиозных организаций голодающим не зафиксирован. В конце протокола в левой колонке «Слушали» пункта 27 записано следующее: «27. Ходатайство религиозных Обществ о разрешении производства сборов среди своих членов в пользу голодающих», а в правой колонке «Постановили» соответственно помечено с неразборчивой подписью: «Текст» [39]. Подобное оформление могло означать только одно: при изготовлении машинописных беловиков правую колонку пункта 27 следовало набрать с текста постановления, существующего в качестве самостоятельного документа, возможно, с текста документа, принесенного Калининым с заседания Политбюро. В общем-то, так оно и произошло: пункт 27 в двух сохранившихся машинописных подлинниках протокола № 83 заседания Президиума ВЦИК от 8 декабря 1921 г. имеет в правой колонке потерянный в Политбюро текст «предложения т. Калинина»: «Принимая во внимание целый ряд ходатайств отдельных» религиозных обществ о разрешении производства сборов в пользу голодающих, Президиум ВЦИК постановляет: 1. Сборы религиозным управлениям и отдельным религиозным общинам разрешить. 2. Предложить Центропомголу войти в соглашение с религиозными обществами о форме сборов пожертвований и порядке направления собранного, имея в виду желания жертвователей» [40]. Как видим, текст постановления Президиума ВЦИК, принятый на заседании высшего советского органа с участием прибывших с заседания Политбюро Калинина и Курского, практически совпадает с текстом второго, рукописного, документа с заголовком «Постановление» из фонда ЦК Последгола при ВЦИК. Новым является только первый пункт постановления, которого ранее в черновом варианте не было. В целом же эта редакция постановления Президиума ВЦИК была, очевидно, сформулирована в период с 7 по 8 декабря 1921 г., т.е. после получения мнения Курского о первоначальной редакции проекта постановления и до начала заседания Политбюро 8 декабря 1921 г. Хотя нельзя исключать и того, что вторая редакция была подготовлена непосредственно на заседании Политбюро и зафиксирована с поправками здесь же на бумаге в клетку простым и фиолетовым карандашами. После чего этот документ вместе с другими материалами был взят Калининым в Президиум ВЦИК для надлежащего оформления и утверждения в советском порядке. Именно на этом этапе и произошла окончательная доработка текста с включением в него нового пункта. Возможно, поэтому и в правой колонке пункта 27 рукописного черно- [55] вого протокола № 83 Президиума ВЦИК текста постановления вписано не было. Как бы то ни было, но утвержденный Политбюро и Президиумом ВЦИК в один день — 8 декабря 1921 г. — текст постановления о помощи религиозных организаций голодающим уже на следующий день оказался отпечатанным в виде своеобразной выписки для рассылки заинтересованным религиозным объединениям. Делалось это во исполнение решения Политбюро, которое из двух способов распространения данного постановления, предложенных Калининым, выбрало вариант индивидуальной рассылки, без официальной публикации. Из обнаруженных выписок наибольший интерес представляет машинописный экземпляр из дела с рукописным черновым протоколом № 83 заседания Президиума ВЦИК [41]. Данный документ имеет заголовок «Постановление Президиума Всероссийского Центрального Исполнительного Комитета», следом за которым сразу же идет основной текст. Никаких ссылок на то, что настоящее постановление является выпиской пункта 27 из протокола № 83 заседания Президиума ВЦИК от 8 декабря 1921 г., уж не говоря о пункте 26 из протокола № 84 заседания Политбюро от 8 декабря 1921 г., здесь не проставлено. В конце документа напечатаны формулы подписей: «Председатель В. Ц. И. К.» и «Секретарь В. Ц. И. К.», а также место и дата изготовления выписки и ее подписания: «Москва — Кремль 9 декабря 1921 г.» И в первой, и во второй формуле подписи фамилии высокопоставленных советских чиновников — «(М. Калинин)» и «А. Енукидзе» — выведены рукой последнего и заверены оттиском круглой гербовой печати ВЦИК. Вероятно, этот экземпляр документа является отпуском, поэтому на нем оставлены рукописные технические пометы, касающиеся, в первую очередь, рассылки подлинников: «2 экз[емпляра], «послано Муфтию и патр[иарху] Тихону» (два последних слова подчернуты двумя чертами), «Получил зам[еститель] Муфтия Тарджим[анов?]» [42]. Помимо этих помет, на документе была сделана еще одна, предназначенная для внутреннего пользования и отсылающая к первоисточнику этого текста: «пр[отокол] 83». Другие экземпляры постановления Президиума ВЦИК, обнаруженные, в частности, в деле с рабочими материалами комиссии Политбюро в фонде ЦК Последгола в ГАРФ и в следственном деле патриарха Тихона в ЦА ФСБ, представлены двумя машинописными отпусками без фамилий в формулах подписей и двумя [56] машинописными заверенными копиями, снятыми в 1923 г. Эти копии по-видимому были сделаны для приложения к показаниям члена Президиума ЦК Помгола и зампреда ЦК Последгола при ВЦИК А. Н. Винокурова по делу главы Русской церкви. Все найденные экземпляры слово в слово повторяют текст описанной выше выписки, в том числе и дату ее изготовления и подписания — 9 декабря 1921 года [43]. Таким образом, постановление Президиума ВЦИК, разрешающее религиозным организациям заниматься помощью голодающим, не только было инициировано Политбюро, но и в конечной своей редакции одобрено высшим партийным органом, который определил даже способ его распространения. Более того, Политбюро посчитало необходимым создать свою собственную комиссию для разработки данного постановления. Без сомнения, постановление Президиума ВЦИК от 8 декабря 1921 г. и документы с ним связанные, несмотря на то, что отложились вне делопроизводства Бюро Секретариата ЦК РКП(б), являются, как установлено, инициативными и итоговыми материалами к двум заседаниям Политбюро от 5 и 8 декабря 1921 г. При этом, однако, ни на выписках с постановлением Президиума ВЦИК, ни на других рассмотренных документах из ГАРФ, за исключением порядка дня заседания Политбюро от 8 декабря 1921 г., никаких помет и знаков, говорящих о их принадлежности к секретному делопроизводству ЦК РКП(б), нет. Получение выписки с постановлением Президиума ВЦИК от 8 декабря 1921 г. означало для патриарха Тихона ни что иное, как согласие власти на оказание Русской церковью помощи голодающим. Формально, это был ответ на августовские 1921 г. письма патриарха во ВЦИК, реально же, главе Русской церкви разрешалось после соответствующих переговоров начать под эгидой специального государственного органа — ЦК Помгола при ВЦИК — сбор пожертвований с православных верующих в пользу голодаю- [57] щих. Прежде, чем приступить к переговорам, ЦК Помгола при ВЦИК, в свою очередь, подготовила постановление от 31 декабря 1921 г., в котором установила общий порядок совместных действий с «религиозными управлениями и отдельными религиозными общинами» [44]. После чего член Президиума ЦК Помгола А. Н. Винокуров совместно с представителями патриарха Тихона, в частности с протоиереем Н. В. Цветковым, начал работу по подготовке нормативных документов об участии Русской церкви в помощи голодающим [45]. * * * Помимо помощи голодающим от религиозных организаций, в декабре 1921 г. Политбюро ЦК РКП(б) X созыва обратило свое внимание и на решение вопросов, на первый взгляд, не связанных напрямую с церковной историей. Так, например, Политбюро проявило интерес к такому явлению общественной жизни российской эмиграции как сменовеховство и даже посвятило одно из своих постановлений известному деятелю этого движения — Владимиру Николаевичу Львову. Интерес этот не был случаен: высший партийный орган уже обращался к судьбе Львова несколько раньше, в октябре 1921 г. [46] Тогда, правда, речь шла о субсидировании перемещений видного сменовеховца вне пределов советской России, теперь же встал вопрос о его возвращении домой, где он был более известен своим недавним прошлым, в частности, «революционной» деятельностью на посту обер-прокурора Святейшего Синода в период Временного правительства. Подобное внимание Политбюро к данной фигуре вполне оправдало себя уже через относительно небольшое время, когда Львов стал не менее активным участником другого, по большевистской терминологии, сменовеховского движения — обновленческого церковного раскола: управляющим делами обновленческого Высшего церковного управления (ВЦУ), почетным председателем съезда группы «Живая церковь», уполномоченным ВЦУ по мирянским организациям, делегатом [58] обновленческого Поместного собора 1923 г., членом Пленума Высшего церковного совета и даже кандидатом в члены обновленческого Священного Синода [47]. Материалы Политбюро, посвященные Львову, отложились в «подлинном» протоколе № 84-а этого высшего органа ЦК РКП(б). Данный протокол не имеет даты заседания, нет в нем и списка присутствовавших. Тексты всех 12 постановлений оформлены здесь в виде машинописных выписок из этого протокола заседания Политбюро. Интересующее нас постановление напечатано на бланке ЦК РКП(б) и имеет обычную для такого типа документа строчку: «Выписка из протокола заседания Политбюро ЦКРКП от 21/XII-21 г. № 84/а» [48]. Из этой строчки следует, что высший партийный орган все-таки заседал 21 декабря 1921 г. Сама же выписка, согласно напечатанной в бланке дате, была изготовлена «Декабря 22 дня 1921 г.», т.е. на следующий день после заседания Политбюро. В двух колонках соответственно набран текст постановления: в левой «Слушали» — «О поездке В. Н. Львова в Россию (письмо т. Крестинского)», а в правой «Постановили» — «Вопрос отложить до приезда т. Крестинского». В начале каждого из текстов двух колонок от руки карандашом приписан номер пункта протокола: «11». Под колонками также от руки проставлена синими чернилами подпись-росчерк секретаря ЦК РКП(б) Молотова. Поверх этой подписи рукой Молотова, но только карандашом, сделана поясняющая принятое решение помета: «Подождать брошюры Львова. 8/1. В. М[олотов]. Ждать эту брошюру, очевидно, было необходимо от инициатора рассмотрения вопроса о Львове в Политбюро, полномочного представителя РСФСР в Германии — Н. Н. Крестинского, для которого настоящая выписка и делалась. Сразу же под бланком, на месте адреса рассылки, его фамилия была набрана прописными буквами с разрядкой, одновременно с остальным машинописным текстом постановления: «Товарищу Крестинскому». В нижнем правом углу выписки техническим персоналом ЦК партии были оттиснуты один под другим два штампа: о принадлежности этого документа к одиннадцатому пункту протокола № 84-а заседания Политбюро и о его размещении в тематическом деле Политбюро, посвященном сменовеховству. Действительно, в тематическом деле фонда Политбюро АПРФ «О сменовеховцах» экземпляр такого документа имеется [49]. Этот [59] экземпляр представляет собой, как и первый, отпуск выписки. Данная выписка была изготовлена в позднейшее время на бланке ЦК ВКП(б) 1930-х гг., в количестве двух экземпляров. Текст двух колонок здесь дан горизонтально, двумя абзацами, причем текст колонки «Слушали» подчеркнут на машинке. В формуле подписи фамилия Молотова не воспроизведена, как не повторены здесь и помета Молотова о брошюре, и адрес рассылки с фамилией Крестинского. В бланке указано, что выписка сделана из протокола № 84-а заседания Политбюро за 1921 г. Однако, под бланком первой машинописной строчкой уточнено: «От 21-го декабря». Таким образом, экземпляр выписки из тематического дела говорит, как и выписка из «подлинного» протокола Политбюро, о том, что постановление о Львове принималось на заседании высшего партийного органа от 21 декабря 1921 года. Если же обратиться к «хранилищному» протоколу № 84-а Политбюро, то станет очевидным, что все постановления этого протокола, включая одиннадцатый пункт, являются опросными [50]. В начале машинописной тетради протокола, напечатанной 6 декабря 1926 г. и заверенной Шерлиной, вместо списка присутствовавших так и указано: «Опрошены по телефону члены Политбюро т.т. Троцкий, Каменев, Зиновьев, Сталин, Молотов, Калинин». Далее в протоколе, перед текстами постановлений, даны даты проведения опроса. Исследуемое постановление идет после даты: «От 21-го декабря». Именно эта дата, по-видимому, и была взята из «хранилищного» протокол», но почему-то без сведений об опросе, делопроизводителями ЦК партии при изготовлении выписки, сохранившейся в тематическом деле АПРФ. При этом в данной выписке, в отличие от экземпляра из «подлинного» протокола, дата 21 декабря 1921 г. не использовалась в качестве дня заседания Политбюро. Из всего вышеприведенного следует, что постановление о Львове, принятое опросом членов и кандидатов в члены Политбюро 21 декабря 1921 г., было лишь формально внесено одиннадцатым пунктом в протокол № 84-а, вместе с другими собранными здесь разновременными опросными постановлениями. Сами результаты опроса членов Политбюро оказались зафиксированными на инициативном документе — «письме т. Крестинского», отложившемся в «подлинном» протоколе № 84-а высшего партийного органа. О том, что этот документ приложен к одиннадцатому пункту протокола свидетельствуют проставленная вверху соответствующая рукописная помета с датой опроса 21 декабря 1921 г. и оттиснутый внизу штамп о принадлежности. Данный экземпляр письма представляет собой машинописную копию, заверенную заместителем заведующего шифрбюро ЦК партии С. Ф. Чечулиным. При снятии копии вверху документа машино- [60] писью был воспроизведен бланк берлинского полномочного представительства РСФСР в Германии с исходящим номером и датой письма — 10 декабря 1921 г. Здесь же машинописью был набран входящий номер с датой «15/XII-21 г.» Свое письмо Крестинский направил в двух экземплярах Ленину и Каменеву, поэтому входящий номер появился на документе после его регистрации в журнале входящей почты Секретариата председателя СНК. В Бюро Секретариата ЦК РКП(б) послание Крестинского было переслано во исполнение продублированной машинописью при снятии копии с письма рукописной пометы Ленина, в которой глава советского правительства просил ответственного секретаря ЦК партии Молотова о следующем: «15/XII. т. Молотов, Прошу пустить в круговую членам П[олит]Б[юро]. Это — самый глупый (последнее слово подчеркнуто Лениным дважды. — СП.) из сменовеховцев, боюсь, не поможет, а повредит нам. Отложить до приезда Крестинского. Ленин» [51]. Характеристика Львова как самого глупого сменовеховца сложилась у Ленина после прочтения с синим карандашом в руках послания Крестинского. Из письма советского полпреда в Германии «многоуважаемый Владимир Ильич» (обращение Крестинского) узнал, что Львов перебрался из Парижа в Берлин, где, не пробыв трех дней, открыто обратился к Крестинскому с предложением своих услуг. Оставаться в Париже Львов, с его слов, переданных Крестинским, не мог по двум причинам: из-за отказа сменовеховцев публиковать «его более левые статьи и отчеты об его докладах» и из-за плохого отношения к нему со стороны русской эмиграции. Пересказывая свой разговор со Львовым, автор письма далее сообщал: «Заявляет, что считает себя по своим политическим и социальным условиям большевиком, хотя остается глубоко религиозным человеком. Хотел бы поехать в Россию для того, чтобы, во-первых, пропагандировать среди интеллигентских и обывательских кругов в России, еще не проделавших той эволюции, которую проделал он, необходимость признания и поддержки Советской Власти, и, во-вторых, работать в области той или другой советской работы, хотя бы в деле укрепления свободы совести и проведения полного отделения церкви от государства». Считая, что от Львова и других сменовеховцев будет больше пользы в России, Крестинский в конце своего письма предлагал Ленину решить поставленный вопрос, обещая до получения ответа материально субсидировать оставшегося без денег бывшего обер-прокурора Святейшего Синода. Прежде, чем сделать свое заключение о вредоносности «глупого» Львова для советской России, Ленин проставил синим карандашом на послании Крестинского свои маргиналии. Председателя [61] СНК привлекло предложение, в котором сообщалось о причинах расхождений между Львовым и парижскими сменовеховцами. Он подчеркнул в словосочетании «более левые статьи» тремя чертами слово «левые» и вывел на левом поле письма знак вопроса. Привлекло председателя СНК и предложение, в котором говорилось о Львове-большевике и одновременно «глубоко религиозном человеке». Подчеркнув этот пассаж Крестинского двумя чертами и проставив на левом поле знак вопроса, Ленин поверх подчеркнутого написал: «ха-ха!». Подчеркнул одной чертой адресат письма и слова «среди интеллигентских и обывательских кругов». Высказывание же полпреда о желании Львова работать в «деле укрепления свободы совести и проведения полного отделения церкви от государства» было отмечено Лениным на левом поле документа вертикальной чертой и вопросительным знаком. По всей видимости, маргинальная аргументация Ленина, подкрепленная пометой, обращенной к Молотову, оказала воздействие на членов Политбюро, привлеченных к голосованию опросом. Голосуя «в круговую», опрошенные прямо на обороте письма Крестинского, следом за Лениным, проставили свои рукописные пометы: «Согласен. Троцкий», «Соглас[ен]. Г. Зиновьев», «Сталин», «Л. Каменев». При снятии копии с письма результаты голосования опросом, как и ленинская помета, были продублированы машинописью внизу документа с указанием, что каждая запись члена Политбюро является его автографом («Пометка рукою тов. Ленина:», «Пометка рукою тов. Троцкого:», «Пометка рукою тов. Зиновьева:» и т. д.). Под заверительной подписью Чечулина на копии была напечатана еще и делопроизводственная помета: «Подлинник передан в институт Ленина. Пометка синим карандашем сделаны (так! — СП.) на основании подлинника, в котором это сделано рукою тов. Ленина». Из данной пометы следует, что первоначально в деле с материалами «подлинного» протокола № 84-а Политбюро находился подлинник письма Крестинского. При передаче документа в Институт Ленина с него была снята копия, которая и осталась в «подлинном» протоколе, в качестве приложения к одиннадцатому пункту. С этой копии в ноябре 1960 г. была сделана еще одна заверенная машинописная копия для тематического дела о сменовеховцах из фонда Политбюро АПРФ [52]. Об этом, кстати, свидетельствует оттиснутый на копии письма из «подлинного» протокола штамп о размещении экземпляра документа в тематическом «сменовеховском» деле Политбюро. Изготовление копии в 1960 г. с копии, хранящейся в «подлинном» протоколе № 84-а Политбюро, подтверждает и делопроизводственная помета, напечатанная в конце документа из тематического дела: «Оригинал записки (так! — СП.) [62] находится в подлиннике протокола П[олит]Б[юро] ЦК». При снятии копии с копии делопроизводители ЦК КПСС воспроизвели машинописью бланк берлинского полномочного представительства РСФСР в Германии с исходящим номером и датой письма — 10 декабря 1921 г. В конце текста письма были напечатаны пометы Ленина и других голосовавших членов Политбюро с сохранением указаний об автографах. Заверительная подпись Чечулина оказалась опущенной, но в начале письма появилась уточняющая помета: «Копия с копии». Повторена была и делопроизводственная помета о передаче подлинника письма в Институт Ленина и о пометках Ленина синим карандашом в тексте документа. При этом сами ленинские маргиналии, как в копии из «подлинного» протокола, воспроизведены не были. Поэтому понять по копии с копии, о каких карандашных пометках Ленина идет речь, невозможно. Вверху документа от руки была проставлена помета о принадлежности документа к одиннадцатому пункту протокола № 84-а Политбюро с датой опроса 21 декабря 1921 года. Эта копия с копии была изготовлена в нескольких экземплярах и, помимо тематического дела, вполне могла оказаться в хранилищном» протоколе № 84-а Политбюро, но ее там нет. Постановление о Львове в этом протоколе, к сожалению, не имеет приложения в виде инициативного письма Крестинского от 10 декабря 1921 года. Машинописный подлинник письма Крестинского, согласно делопроизводственным пометам, проставленным на приведенных выше экземплярах послания советского полпреда, действительно сохранился в фонде ленинских подлинников в РГАСПИ. Документ напечатан на типографском бланке берлинского полпредства РСФСР в Германии и имеет в конце карандашную подпись-росчерк Крестинского. На письме проставлены рукописный входящий номер Секретариата председателя СНК с датой «15/XII-21 г.», а также помета и маргиналии рукою Ленина и пометы членов Политбюро, проставленные ими при голосовании в круговую. Как уже отмечалось, пометы Ленина и членов Политбюро зафиксированы ими на обороте письма. Особых смысловых разночтений по сравнению с тем, как они воспроизведены в копиях, не имеется, за исключением, пожалуй, авторских подчеркиваний в помете Ленина. Председатель СНК в своей помете подчеркнул не только слово «глупый», но и слово «повредит». Правда, второе слово было выделено им не двумя, а одной чертой. Текст этой пометы был воспроизведен в 1959 г. на отдельном листке с соответствующей заверительной подписью, причем в количестве четырех экземпляров. Один из экземпляров был оставлен при подлиннике письма Крестинского и составляет с ним ныне одно архивное дело [53]. [63] Как видим из рассмотренных экземпляров инициативного документа и проставленных на нем помет, Политбюро приняло решение о бывшем обер-прокуроре Святейшего Синода Львове не на своем заседании, а голосованием опросом в круговую, в котором приняли участие Ленин, Троцкий, Зиновьев, Сталин и Каменев. Напомним, что в «хранилищном» протоколе № 84-а даны несколько отличные от приведенных сведения, в частности, о процедуре голосования опросом (по телефону, а не в круговую) и о составе голосовавших (нет Ленина, но есть Молотов и Калинин). Непосредственным инициатором рассмотрения Политбюро данного вопроса опять же выступил не Крестинский, как это указано в постановлении, а Ленин, попросивший Молотова провести опрос. Сам же текст постановления, точнее его правая колонка «Постановили», был заимствован практически дословно из пометы Ленина на письме Крестинского. Причем утвержденное Политбюро решение не стало окончательным. 8 января 1922 г. Молотов своей пометой на выписке с постановлением из «подлинного» протокола уточнил, что вопрос о возвращении Львова будет решен не по приезде Крестинского, а после получения Политбюро написанной видным сменовеховцем брошюры. Постановление o Львове было последним «церковным» постановлением Политбюро X созыва в 1921 г. В наступившем 1922 г. высший орган ЦК РКП(б) обратился к решению вопросов, связанных с Русской церковью, только в начале февраля, когда в ЦК Помгола Винокуровым совместно с протоиереем Цветковым были подготовлены тексты нормативных документов об участии церковной организации в помощи голодающим [54]. Одновременно была достигнута договоренность о передаче Русской церковью в пользу голодающих храмовых «драгоценных вещей, не имеющих богослужебного употребления». Об этом патриарх Тихон заявил в своем воззвании к верующим от 6 февраля 1922 г., которое вместе с другими согласованными документами было отправлено сотрудниками ЦК Помгола на рассмотрение в Политбюро. Как следует из дела с «подлинным» протоколом № 94 заседания Политбюро от 9 февраля 1922 г., часть отправленных документов отложилась здесь в качестве приложения к одному из [64] пунктов повестки дня. Все имеющиеся в этом деле документы — воззвание патриарха Тихона, объявление для публикации в газетах и сопроводительное к ним письмо [55] — являются автофафами протоиерея Цветкова, написанными фиолетовыми чернилами по правилам дореволюционной орфофафии. Его же следует признать и непосредственным автором отмеченных документов. Это в свое время публично засвидетельствовал сам патриарх Тихон [56], который поставил свою подпись и дату «6 февраля 1922» под текстом воззвания, сохранившемся в деле с «подлинным» протоколом [57]. Таким образом данный текст следует признать рукописным подлинником воззвания, несмотря на наличие ряда несообразностей: неправильное указание номера газеты «Известия ВЦИК», искаженное цитирование (по памяти?) новозаветных текстов, неточную ссылку на Евангелие от Луки, и т. п. В объявлении, озаглавленном «для сообщенiя в газетахъ в отделе «Борьба съ голодомъ»», протоиереем Цветковым также были допущены незначительные ошибки. В частности, постановление Президиума ВЦИК, разрешившее сбор пожертвований, датировано им 9 декабря 1922 г. В целом же в тексте объявления Цветков постарался кратко перечислить основные пункты достигнутых договоренностей между Русской церковью и ЦК Помгола: учет властями желаний церковных жертвователей, участие духовенства и верующих в использовании и распределении собранного, составление патриархом воззвания о помощи голодающим и т. п. Сопроводительное письмо, под которым протоиерей Цветков наконец-то поставил свою подпись, было отправлено представителем патриарха 7 февраля 1922 г. в ЦК Помгола при ВЦИК. В [65] этом письме наряду с рассмотренными выше двумя документами оказались упомянутыми еще и другие, очевидно, также написанные Цветковым: второй экземпляр (копия) воззвания патриарха и проект «инструкцiи порядка сбора пожертвований, их направленiя и формъ отчетности». Протоиерей просил специальный государственный орган помощи голодающим утвердить проект инструкции, опубликовать объявление и «вернуть по осведомленiи» подлинник воззвания для оглашения в православных храмах. Удовлетворить без Политбюро эту протоиерейскую просьбу ЦК Помгола не решилась. Поэтому внизу письма появилась соответствующая чернильная помета, правда с не совсем понятными инициалами «Л. Б.» в начале и аббревиатурой «ОДК» в конце: «Л. Б. Срочно просмотреть для Пол[ит]Бюро. ОДК». Официально от имени ЦК Помгола переговоры с Цветковым вел член Президиума Комиссии Винокуров, которому в первую очередь и адресовалась вся корреспонденция, пришедшая от другой договаривающейся стороны. Но приведенная помета вряд ли может быть увязана с его именем. Ключ к разгадке дает находящийся в «подлинном» протоколе заседания высшей партийной инстанции список присутствовавших членов и кандидатов в члены Политбюро, составленный не по алфавиту, а согласно важности прибывших персон: члены «т.т. Каменев, Сталин, Зиновьев, Молотов» и кандидат Бухарин [58]. Именно первому из них — зампреду ЦК Помгола Л. Б. Каменеву — и была адресована эта помета. Из сотрудников ЦК Помгола при ВЦИК подобное предписание мог выдать только один человек — сестра Троцкого и жена Каменева — Ольга Давидовна Каменева, т.е. аббревиатура «ОДК» ничто иное, как ее личные инициалы, а помета — ее автограф [59]. По всей видимости, благодаря этим родственным связям документы протоиерея Цветкова, без снятия копий и минуя Президиум ВЦИК, были оперативно — уже через два дня после отправки — внесены в повестку и рассмотрены Политбюро. Согласно пункту 36 (исправлено из первоначального 35) «подлинного» протокола № 94 заседания Политбюро, записанного от руки вместе с другими пунктами на листе линованной бумаги, высший партийный орган сформулировал свое «церковное» решение следующим образом. В левую колонку «Слушали» карандашом было вписано: «36. — О разрешении напечатать воззвание патриарха Тихона о помощи [66] голод[ающим], а в правую колонку «Постановили» — «36. Разрешить печатать отдельным листком». Под текстами данных столбцов тем же карандашом было помечено: «Винокурову (с приложением] воззвания)» и проставлен фиолетовыми чернилами знак «V» об исполнении [60]. Таким образом, один из экземпляров воззвания патриарха Тихона, очевидно копия, был возвращен в ЦК Помгола. По всей видимости, отослан был и проект инструкции о порядке сбора Русской церковью пожертвований. Если, конечно, оба этих документа были присланы Каменевой из ЦК Помгола своему супругу вместе с теми, которые отложились в деле с «подлинным» протоколом заседания Политбюро. Нельзя также исключать и того, что Винокуров мог получить выписку с постановлением Политбюро и копию воззвания патриарха, изготовленную и заверенную в Бюро Секретариата ЦК РКП(б). Об этом, кстати, свидетельствуют материалы из дела с «хранилищным» протоколом № 94 заседания Политбюро. К пункту 36 машинописного тетрадного протокола, сделанного 8 января 1926 г. и заверенного Шерлиной, здесь приложены два документа: воззвание патриарха и объявление для сообщения в газетах [61]. Эти документы напечатаны 9 января 1926 г. по правилам новой орфографии на двух листах бумаги, один под другим, и заверены подписью-росчерком Шерлиной. Изготавливались они, как и «хранилищный» протокол, в количестве трех экземпляров и представляют собой копии, которые снимались с копий, заверенных Бураковой. Причем наверное эти последние копии, заверенные Бураковой, делались с рукописного подлинника воззвания, т. к. в копиях 1926 г. повторены несообразности и ошибки текста послания патриарха Тихона из «подлинного» протокола Политбюро. Вполне вероятно, что копии, заверенные Бураковой, были сделаны в феврале 1922 г. для рассылки их заинтересованным лицам, в том числе и исполнителю постановления Политбюро — Винокурову. Тем более, что вверху текста воззвания патриарха из «хранилищного» протокола № 94 делопроизводителями ЦК партии была воспроизведена, очевидно с копии Бураковой, следующая помета: «Приложение к протоколу П[олит]Бюро № 94 п[ункт] 36», официально приписывающая послание главы Русской церкви и объявление для газет к изучаемому постановлению высшей партийной инстанции. Так или иначе, член Президиума ЦК Помгола Винокуров экземпляр воззвания патриарха получил. Это подтверждают три найденных в ГАРФ экземпляра послания предстоятеля Русской церкви. Один из них — незаверенная машинописная копия — отложился в фонде ВЦИК [62], два других — изданная в 10 типографии [67] МСНХ на Чистых прудах листовка — сохранились в фонде Наркомюста РСФСР и в фонде митрополита Арсения (А. Г. Стадницкого) [63]. Еще один экземпляр послания патриарха, если исходить из штампа о размещении документа, оттиснутого на подлиннике воззвания из «подлинного» протокола № 94 заседания Политбюро, по всей видимости сохранился в недоступном для нас тематическом деле АПРФ, посвященном помощи голодающим. К сожалению, ни количества снятых копий, ни тиража листовки на обнаруженных в ГАРФ документах не указано. Копия патриаршего воззвания печаталась в ЦК Помгола в качестве приложения к заключению Винокурова о письме патриарха Тихона к Калинину от 25 февраля 1922 г. По сравнению с рукописным подлинником воззвания, тексты копии и листовки набраны по правилам новой орфографии, причем в листовке проставлен точный номер газеты «Известий ВЦИК» и дана правильная ссылка при цитировании Евангелия от Луки. В копии же после текста воззвания допущена новая ошибка в месяце даты: «6/III-1922 г.», красноречиво говорящая о времени изготовления этого документа. Вместе с тем, помимо самого текста воззвания и на машинописной копии и на типографской листовке старательными исполнителями были воспроизведены дополнительные делопроизводственные пометы. В частности, в конце листовки после подписи патриарха и даты была набрана формула «Верно», свидетельствующая, что с рукописных экземпляров воззвания снималась, по всей видимости, еще одна машинописная копия, более ранняя, чем рассматриваемая нами. Эту раннюю копию можно идентифицировать как копию, заверенную Бураковой, с которой снималась копия с копии из дела с «хранилищным» протоколом. Тем более что на копии, сделанной для приложения к заключению Винокурова, и на листовке воспроизведена слово в слово помета: «Приложение к протоколу П[олит]Бюро № 94 п[ункт] 36», имеющаяся и на копии с копии из «хранилищного» протокола. Данная помета, традиционно проставляемая на документах в Бюро Секретариата, как раз и говорит, что Винокуров все-таки получил из Политбюро текст патриаршего воззвания. Кстати, сходная помета синими чернилами была проставлена и на сопроводительном письме Цветкова от 7 февраля 1922 г. из «подлинного» протокола, а вот на рукописном подлиннике воззвания патриарха оказался ошибочно оттиснутым штамп о принадлежности документа к протоколу Политбюро № 8, пункт 11 от 26 мая 1922 г. Таким образом копию воззвания патриарха, изготовленную в ЦК Помгола и приложенную к заявлению Винокурова, можно признать копией, снятой с копии, которая была заверена Бураковой. По-видимому, именно ее заверительную подпись-росчерк и не смогли разобрать в типографии [68] МСНХ и, соответственно, воспроизвести после формулы «Верно» в листовке. Помимо пометы о принадлежности, не предназначенной для широкой огласки, внизу листовки после формулы «Верно» была воспроизведена еще и делопроизводственная запись заместителя заведующего Оргуправлением ЦК Помгола М. И. Моргунова о заседании комиссии И февраля 1922 г., на котором послушный советский орган продублировал постановление Политбюро от 9 февраля 1922 г. Об этом ответственный функционер ЦК Помгола 14 февраля 1922 г. сообщил с приложением печати, очевидно, своему «Управлению для сведения». (Изображение печати в типографии МСНХ, конечно, передать не смогли, поэтому ограничились набором слова: «Печать».) [64]Таким образом небдительные сотрудники ЦК Помгола позволили работникам 10 типографии МСНХ необдуманным повторением на листовке пометы о принадлежности обнародовать факт тщательно скрываемого участия высшего партийного органа в решении церковных вопросов [65]. В целом же, рассмотренное постановление Политбюро, принятое на основе пришедших из ЦК Помгола документов Русской церкви, можно считать своеобразным примером складывающихся новых церковно-государственных отношений, когда глава Православной церкви мог обращаться к подчиненному ему духовенству и пастве только с разрешения высших партийных и советских органов страны. Уже следующее воззвание патриарха от 28 февраля 1922 г., которое не было предварительно согласовано с властью, получило характеристику «нелегального», «контрреволюционного», «не подлежащего печати», и [69] послужило поводом для уголовного преследования предстоятеля Русской церкви и подчиненного ему духовенства и мирян. А выпущено было это воззвание патриархом в связи с публикацией постановления Президиума ВЦИК и инструкции ЦК Помгола и НКЮ об изъятии церковных ценностей для помощи голодающим от 23 февраля 1922 г.! [66] Эти нормативные акты, в разработке которых (инструкции) принимал участие и Винокуров, явно выпадали из канвы с таким трудом достигнутых соглашений между ЦК Помгола и Русской церковью. Власть в лице ЦК Помгола при ВЦИК как бы стремилась получить от духовенства и верующих добровольные пожертвования и одновременно принудительно изъять церковные ценности. Исходя из новых документов, кампанию по изъятию должны были провести в месячный срок специальные губернские комиссии под эгидой ЦК Помгола и при помощи аппаратов созданных ранее, в январе 1922 г., комиссий по учету и сосредоточению ценностей. О возможности работы в этих старых и новых комиссиях духовенства и верующих ничего не говорилось. Очевидно, ЦК Помгола при принудительном изъятии ценностей в их участии не нуждалась. Однако, в объявленном постановлением Президиума ВЦИК и инструкцией ЦК Помгола и НКЮ от 23 февраля 1922 г. изъятии церковных ценностей ЦК Помгола не была определяющим учреждением, а скорее вспомогательным и мало что значащим. Главенствующую роль в конфискации ценного имущества Русской церкви играли другие ведомства и лица. Да и само изъятие проводилось, в общем-то, не «для помощи голодающим, а для достижения иной цели: концентрации в руках власти максимально возможного количества имеющихся в стране драгоценных металлов и камней. В случае исполнения намеченного правящая верхушка считала вполне реальным решение стоящих перед нею проблем финансовой стабилизации, возрождения денежной и экономической систем, оплаты контрибуций по мирным договорам, поддержания обороноспособности, зарубежного коммунистического движения, мировой революции и в целом жизнеспособности властвующего режима. Поэтому, по воле Политбюро и [70] Совнаркома, по всей стране еще с ноября 1921 г. стала разворачиваться шестимесячная секретная кампания по учету, изъятию и сосредоточению экспроприированных ценностей с их дальнейшей распродажей за границей [67]. Исполнять намеченные высшим руководством страны операции с ценностями был назначен председатель РВСР Троцкий, которому обещали на нужды военного ведомства пятипроцентное отчисление из сумм, полученных в результате экспертной оценки сосредоточенного конфиската. Помимо активного участия в многочисленных специальных «тройках» и комиссиях Троцкий получил еще и пост особоуполномоченного СНК по учету и сосредоточению ценностей, чтобы, по его собственным словам, «внести необходимую планомерность и полноту и исключить возможность разрозненных местных и ведомственных мероприятий» [68]. Работающая под его началом Комиссия по учету, изъятию и сосредоточению, относительно быстро и успешно проведя работу с церковными ценностями из закрытых монастырей и храмов и той их частью, которая уже находилась на музейном хранении, стала готовить изъятие таковых из действующих храмов Русской церкви. Именно по распоряжению Троцкого, адресованному «центральной тройке» (П. А. Красиков, Л. С. Сосновский во главе с представителем ВЦИК П. П. Лебедевым), Президиумом ВЦИК с привлечением Курского, Красикова, Винокурова, Моргунова и др. были подготовлены неоднократно упомянутые нормативные акты о насильственном изъятии церковных ценностей: постановление Президиума ВЦИК и инструкция ЦК Помгола и НКЮ от 23 февраля 1922 г. [69] Причем высший партийный орган — Политбюро — в разработке данных документов участия не принимал, как и не обсуждал их, т. к. все [71] эти процедуры являлись прерогативой взаимоотношений Президиума ВЦИК и Совнаркома через высокопоставленного посредника — особоуполномоченного Советского правительства Троцкого [70]. Очевидно поэтому многие документы самого Троцкого по проблемам учета и сосредоточения ценностей, даже пришедшие в Политбюро, пересылались Ленину и откладывались в конечном итоге в архивных фондах председателя Совнаркома [71]. Тем не менее, обделенными не остались и архивные фонды Политбюро ЦК РКП(б). Ведь этот высший партийный орган, не будучи посвящен во все нюансы кампании по изъятию ценностей Русской церкви, все же достаточно пристально, хотя сначала и не во всех деталях, следил за происходившим. Так, несмотря на принудительный характер изъятия, Политбюро все-таки было вынуж- [72] дено заняться рассмотрением проблемы участия духовенства в данной кампании. Случилось это, если исходить из даты протокола заседания Политбюро, 13 марта 1922 г., практически через месяц после февральского заседания высшего органа ЦК РКП(б), на котором была одобрена публикация воззвания патриарха о добровольной сдаче церковных ценностей, не имеющих богослужебного назначения. Причем получается, что в этот день, 13 марта 1922 г., высший партийный орган обращался к проблемам, связанным с Русской церковью, трижды. Своим первым постановлением, зафиксированным черными чернилами на листе линованной бумаги пунктом 33 «подлинного» протокола за № 111, Политбюро, казалось бы, продолжало действовать в русле достигнутых ЦК Помгола и Русской церковью договоренностей об участии последней в работе органов ВЦИК, ответственных за сбор пожертвований для голодающих. Согласно левой колонке «Слушали», Политбюро (по списку присутствующих: «т.т. Каменев, Сталин, Молотов, Троцкий») рассмотрело вопрос «33. О временном допущении «советской» части духовенства в органы Помгола в связи с изъятием ценностей из церквей (предложение т. Троцкого)». Правда, первоначально речь шла просто о допущении, слово «временное» появилось над строкой чуть позже. Как видим, предложил в повестку дня данный вопрос не председатель ЦК Помгола Калинин, не член ее Президиума Винокуров и даже не рядовой сотрудник Комиссии Каменева, а председатель Реввоенсовета Троцкий. В правой колонке «Постановили» данное обстоятельство еще раз подтверждалось. «33. — Согласиться с предложением т. Троцкого», — таково было резюме членов и кандидатов в члены Политбюро, включая самого инициатора. Однако, что конкретно предлагал Троцкий и с чем согласилось Политбюро, из протокола, к сожалению, узнать невозможно, т. к. никаких дополнительных документов сотрудники Бюро Секретариата к протоколу не приложили. На листе с колонками этого постановления внизу ими была сделана черными чернилами лишь запись фамилии адресата, который должен был получить выписку: «Сапронову» [72]. Не отложилось никаких документов и в деле с «хранилищным» протоколом № 111 заседания Политбюро от 13 марта 1922 г. Рассматриваемое постановление, идущее пунктом 33, представляет собою в этом деле составную часть машинописного тетрадного протокола, изготовленного 8 января 1926 г. и заверенного Шерлиной. Фамилия адресата, члена малого Президиума ВЦИК Т. В. Сапронова, здесь никак не обозначена [73]. В тематическом деле фонда Политбюро АПРФ, посвященном изъятию церковных ценностей, отложилась только позднейшая по [73] времени изготовления машинописная выписка (отпуск) данного постановления на бланке ЦК ВКП(б) 1930-х гг [74]. Всего таких выписок было сделано четыре. Документов с предложениями Троцкого в тематическом деле также нет. Отсутствует на самой выписке и фамилия адресата. Вместе с тем, в деле находятся документы, на которых проставлены штампы о принадлежности их к пункту 33 протокола № 111 заседания Политбюро. Это уже упомянутое воззвание патриарха Тихона от 28 февраля 1922 г., сопроводительное к нему письмо Президиума ГПУ от 8 марта 1922 г., протокол № 1 совещания в ГПУ от того же числа и сходное с предыдущим сопроводительное письмо к данному протоколу. Следует признать, что содержание этих четырех документов, в первую очередь воззвания и протокола, малопонятных формулировок самого постановления Политбюро о временном допуске «советского» духовенства в органы ЦК Помгола практически не раскрывают. Ничего не говорится в них и об инициаторе рассмотрения в Политбюро этого вопроса — Троцком. В воззвании, адресованном духовенству и мирянам Русской церкви, ее глава высказал скорее свое недоумение по поводу одностороннего отказа ВЦИК от с таким трудом достигнутых договоренностей о добровольной «даче «драгоценных церковных украшений и предметов, не имеющих богослужебного употребления», и по поводу внезапного выхода постановления о принудительном изъятии из храмов «всех драгоценных церковных вещей», включая богослужебные, от 23 февраля 1922 г. (в документе — от 26 февраля 1922 г.). Это постановление Президиума ВЦИК было квалифицировано патриархом как «акт святотатства», влекущий за собой для мирян отлучение от Церкви, а для священнослужителей лишение сана [75]. Естественно, что такое воззвание патриарха, в отличие от воззвания 6 февраля 1922 г., предварительно с ЦК Помгола не согласовывалось, а поэтому и было прислано в Политбюро из Президиума ГПУ в виде машинописной копии, сделанной в начале марта 1922 г. с экземпляра, добытого агентурным путем. Заверил этот документ секретарь Секретного отдела Московского губотдела ГПУ А. Н. Пряников [76]. В сопроводительном письме от 8 марта [74] 1922 г. за подписью секретаря Президиума ГПУ р. Д. Езерской сообщалось, что копия воззвания послана ответственному секретарю ЦК РКП(б) Молотову по поручению зампреда ГПУ И. С. Уншлихта [77]. На самой копии воззвания от руки так и было помечено: «т. Молотову». Возможно, что при изготовлении копии делопроизводителями СО МГО ГПУ в текст патриаршего документа были внесены некоторые корректировки в отношении дат: все они даны здесь по старому и новому стилю за исключением последней, проставленной в конце воззвания рядом с подписью патриарха. Она дана по старому стилю — 15 февраля 1922 г. Двумя другими — 6/19 февраля и 13/26 февраля 1922 г. — обозначены соответственно разрешенное Политбюро воззвание патриарха и постановление Президиума ВЦИК. Нельзя исключать и то, что приведенные двойные даты были изначально проставлены патриархом или это сделали делопроизводители его канцелярии при размножении документа. Так или иначе, но дата якобы нового стиля 19 февраля, как было показано ранее, явно ошибочна. Для воззвания патриарха от 6 февраля более уместной была бы двойная дата 24 января / 6 февраля 1922 года [78]. 74 Путаница дат наблюдается и в другом документе со штампом пункта 33 протокола заседания Политбюро № 111 из тематического дела АПРФ. Подписавший протокол № 1 совещания в ГПУ председательствовавший Уншлихт вывел ниже своего росчерка дату «8/3-21», ошибочно (скорее, машинально) проставив в ней вместо текущего прошедший год [79]. Согласно этому документу, в противовес работе «аппарата духовенства, возглавляемому Тихоном» (имелось в виду обсуждение воззвания патриарха от 28 февраля 1922 г. «во время богослужений в целом ряде церквей» [80]) совещание утвердило восемь пунктов, содержащих роспись агитационно-пропагандистских мероприятий, способных, с точки зрения заседавших, переломить ситуацию и «подготовить массы». Присутствовавшие (помимо И. С. Уншлихта — Г. Д. Базилевич, М. В. Галкин и Ф. Д. Медведь) в первую очередь стремились отработать организационные моменты, такие как создание «Центральной комиссии идейно-политической подготовки к изъятию ценностей», отсрочка «практического проведения» изъятия «до получения решительных результатов нашей политагитации», привлечение к кампании аппарата ГПУ, ежедневная публикация статей об изъятии в периодической печати и т. п. Последним восьмым пунктом совещавшиеся предлагали даже «после первых получений ценностей наладить немедленно […] отправку продмаршрутов в голодающие губернии с показанием, что они получены путем реализации ценностей». Таким образом, оказывается, что продовольствие у режима имелось, но его не спешили «отправлять, ожидая поступлений церковных ценностей. Все эти меры, предложенные членам Политбюро, было решено не оформлять отдельным постановлением высшего партийного органа. Об этом, по крайней мере, свидетельствует сопроводительное письмо от 8 марта 1922 г. к рассмотренному протоколу совещания в ГПУ с теми же фамилиями адресата, поручителя и подписью того же секретаря, что и в предыдущем сопроводительном письме. Проставлен был на документе и сходный штамп о принадлежности данного письма, а значит и протокола ГПУ, к пункту 33 протокола № 111 заседания Политбюро. Однако, помимо этого штампа на письме рукой сотрудника (заведующего?) Бюро Секретариата ЦК РКП(б) была сделана помета: «Решено без занесения в прот[окол] п[олит]б[юро] № 110 от [76] 9/III22» [81]. Эта помета несомненно говорит о том, что протокол совещания в ГПУ был предметом отдельного рассмотрения Политбюро 9 марта 1922 г., причем рассмотрения из-за сверхсекретности без фиксации в протоколе. Поэтому, очевидно, и протокол совещания и сопроводительное письмо к нему были чисто механически приписаны к ближайшему по времени «церковному» постановлению, официально оформленному в протоколе заседания Политбюро. Кстати, ни один из четырех только что приведенных документов, как уже отмечалось, не отложился ни в деле с «подлинным», ни в деле с «хранилищным» протоколами высшего партийного органа вместе с постановлением, к которому они формально оказались присоединены. Зато копия воззвания патриарха Тихона от 28 февраля 1922 г. и сопроводительное к ней письмо Президиума ГПУ от 8 марта того же года отложились в тематическом деле фонда Секретариата Ленина РГАСПИ, посвященном изъятию церковных ценностей [82]. Причем оба документа одной машинописной закладки с экземплярами тематического дела АПРФ. Повторены также подписи, печати и бланки. Исключение составляют рукописная помета на воззвании и впечатанный в сопроводительное письмо адрес: вместо фамилии Молотова здесь указана фамилия Ленина. Экземпляры патриаршего воззвания от 28 февраля 1922 г. сохранились также в следственном деле главы Русской церкви в ЦА ФСБ и в фонде Наркомюста РСФСР в ГАРФ [83]. В первом архиве обнаружены две заверенные в Верховном ревтрибунале машинописные копии, а во втором — заверенная машинописная копия, оригиналом для которой послужила копия с копии. В тематическом деле фонда Секретариата Ленина в РГАСПИ, помимо воззвания патриарха, оказался и инициативный документ Троцкого — те самые малопонятные из текста постановления Политбюро «предложения», с которыми 13 марта 1922 г. члены и кандидаты в члены высшего партийного органа выразили согласие [84]. При знакомстве с ними выяснилось, что эти «предложения» являются развернутым сопроводительным письмом, которое Троцкий написал 12 марта 1922 г. под впечатлением от телеграммы из Петрограда от уполномоченного по учету и сосредоточе- [77] нию ценностей Приворотского. Именно эту телеграмму и сопровождало письмо председателя Реввоенсовета, направленное в единственный адрес: «В Политбюро». Троцкий, правда, считал телеграмму приложением к своему посланию, о чем заявил в самом начале письма: «Прилагаю при сем копию телеграммы т. Приворотского, уполномоченного по изъятию ценностей в Петрограде». Как и полагалось по постановлению Президиума ВЦИК и инструкции ЦК Помгола и НКЮ от 23 февраля 1922 г., Приворотский 10 марта 1922 г. запросил «по встретившейся надобности» у Гохрана при НКФ срочный ответ на вопрос об участии «представителей верующих» в работе по контролю за реализацией церковных ценностей в органах ЦК Помгола. В случае положительного решения данного запроса петроградское духовенство было согласно «побудить верующих [к] добровольной сдаче церковных ценностей». Получивший эту телеграмму 11 марта 1922 г. заместитель особоуполномоченного СНК по учету и сосредоточению ценностей Г. Д. Базилевич не рискнул взять на себя ответственность за такое решение. Он, сняв копии с петроградской телеграммы, направил один из ее экземпляров в ЦК Помгола, где запрос Приворотского приняли «к сведению» [85], а другой, очевидно, своему непосредственному начальнику — особоуполномоченному СНК Троцкому. С этого экземпляра копии телеграммы Приворотского и была сделана в канцелярии председателя Реввоенсовета его секретарем М. С. Глазманом другая копия, оказавшаяся вместе с инициативным письмом Троцкого в тематическом деле фонда Секретариата Ленина в РГАСПИ [86]. То, что оба этих документа прошли через Бюро Секретариата ЦК РКП(б), прежде чем попасть к Ленину, свидетельствуют проставленные на письме Троцкого подпись-росчерк Молотова с датой «12/III» и помета о принадлежности данного послания к пункту 33 протокола № 111 заседания Политбюро. Таким образом, отсутствующему на заседании по болезни Ленину эти документы, без снятия копий в Бюро, были присланы после их рассмотрения высшим партийным органом и оставлены в служебном архиве вождя. С ними к Ленину была отправлена и копия выписки текста постановления Политбюро о допуске «советского» духовенства в органы ЦК Помгола [87]. К сожалению не совсем понятно, была ли эта копия, заверенная помощником секретаря аппарата Политбюро Бюро Секретариата Шерлиной, специально изготовлена для Ленина, или она является одним из экземпляров нескольких копий единой машинописной закладки, первый из которых был напечатан на бланке ЦК РКП(б). Если исходить из фамилии адресата на [78] постановлении из «подлинного» протокола Политбюро, то, очевидно, выписка на бланке ЦК РКП (б) должна была отправиться к Сапронову. Тем не менее, Ленин, несмотря на отсутствие его фамилии в адресе рассылки выписок, как было показано, получил все эти материалы. Из документов особоуполномоченного СНК председатель правительства узнал, что Политбюро согласилось с идеей Троцкого о допуске духовенства не из-за солидарности с февральским предложением ЦК Помгола о добровольной сдаче небогослужебных ценностей Русской церковью для помощи голодающим, а по несколько иной причине. Согласно письму Троцкого, он, маскируя реальные цели изъятия церковных ценностей, чтобы «устранить какие бы то ни было подозрения и сомнения насчет того, что будто бы изъятые из церквей ценности расходуются не на нужды голодающих», предлагал членам и кандидатам в члены Политбюро под покровом новой кампании решить стратегические задачи в отношении Русской церкви. Как и было обещано ЦК Помгола патриарху Тихону при заключении договоренностей с Русской церковью в феврале 1922 г., ее представителей временно допускали к контролю за церковными ценностями. Правда, теперь уже не за добровольно сданными, а принудительно изъятыми. И представителей не церковной канонической власти («клики патриарха Тихона»), а некой «советской», точнее обновленческой, части духовенства: той, которая «выскажется за изъятие и поможет изъятию». Этот раскол духовенства на две группы должен был, по замыслам Троцкого, послужить началом разрушения единства Русской церкви, сопротивлявшейся советским декретам, а затем привести и к ее полной ликвидации. Таким образом, Троцкий предлагал не только экспроприировать ценное церковное имущество под прикрытием кампании помощи голодающим, но и начать уничтожение самой церкви путем раскола духовенства «на конкретном вопросе: изъятие ценностей из церквей». В своем письме председатель Реввоенсовета так и писал: «Я считаю, что можно и должно допустить представителей «советской» части духовенства в органы Помгола. Вся стратегия наша в данный период должна быть рассчитана на раскол среди духовенства на конкретном вопросе: изъятие ценностей из церквей. Так как вопрос острый, то и раскол на этой почве может и должен принять очень острый характер, и той части духовенства, которая выскажется за изъятие и поможет изъятию уже возврата назад к клике патриарха Тихона не будет. Посему полагаю, что блок с этой частью попов можно временно довести до введения их в помгол[…]. В конце своего «программного» письма Троцкий просил Политбюро срочно определиться с предложенным многоходовым маневром и сообщить ответ как раз тому, чье имя было вписано в качестве получателя выписки постановления в «подлинном» протоколе заседания Политбюро, — Сапронову, т. к. он являлся [79] «председателем комиссии по всесторонней подготовке изъятия ценностей из церквей московской губернии». Это новое назначение Сапронов получил согласно второму «церковному» постановлению Политбюро, зафиксированному пунктом 39 в рассматриваемом протоколе № 111 заседания высшего партийного органа от 13 марта 1922 г. В «подлинном» протоколе № 111 заседания Политбюро текст данного постановления напечатан на бланке ЦК РКП(б) и оформлен как выписка для рассылки, точнее, ее отпуск. Однако, обычной для такого типа документа строчки «Выписка из протокола заседания Политбюро ЦК РКП» от такого-то числа с указанием номера протокола, здесь нет. Не проставлено число дня и в бланке, в дате изготовления и рассылки, а только напечатано с пропуском белого места: «Марта»…» 1922 г.». Левая колонка «Слушали» текста этой выписки гласит: «39. Утверждение комиссии по изъятию ценностей из Московских церквей» (номер пункта приписан простым карандашом). В правой колонке «Постановили» дан пофамильный перечень состава упомянутой комиссии: «Утвердить комиссию в составе: тт. Сапронова — председатель, члены: тт. Уншлихт (заместитель — Медведь), Самойловой-Землячки и Галкина». Вверху над этими столбцами напечатан в две строки адрес рассылки выписок этого постановления: «Т.т. Каменеву, Енукидзе, Самойловой-Землячке, Галкин[у], Уншлихту, Сапронову, Троцкому» [88]. В тексте пункта 39 «хранилищного» протокола № 111 заседания Политбюро, изготовленного в 1926 г. и заверенного Шерлиной, этот адрес не продублирован [89]. Фамилии адресатов также не воспроизведены и в машинописной копии выписки, хранящейся в тематическом деле фонда Секретариата Ленина в РГАСПИ [90]. Эта копия выписки, заверенная Шерлиной, абсолютно сходно оформлена с приведенной выше ленинской копией выписки предьщущего постановления. Отсутствует адрес и на позднейшей по времени изготовления машинописной выписке на бланке ЦК ВКП(б) 1930-х гг., размещенной в тематическом деле АПРФ [91]. Всего таких выписок было сделано две, экземпляр тематического дела — отпуск. Столь же неоднозначно при изготовлении указанных выписок и «хранилищного» протокола техническими сотрудниками Секретариата ЦК партии была решена и проблема второй скобки в тексте колонки «Постановили», после фамилии Медведь. Если в копии выписки Шерлиной ее ошибочно проставили два раза (после слова «заместитель» и «Медведь»), то в «хранилищном» протоколе и в позднейшей выписке на бланке ЦК ВКП(б) только один раз (после слова «заместитель»). Таким образом, в 1926 г., задним чис- [80] лом, Уншлихт стал заместителем председателя комиссии, а Медведь перестал быть заместителем Уншлихта [92]. Среди разночтений следует отметить и особую запись перед текстом постановления в «хранилищном» протоколе: «От 11/III-22 г.». Эта запись в более понятном виде повторена и на позднейшей выписке из тематического дела АПРФ: «Опросом членов ПБ от 11.III.22 г.» Здесь она сделана машинописью выше основного текста, на месте, где обычно расположен адрес рассылки выписок. Данная запись означает, что исследуемое постановление было принято не на заседании Политбюро 13 марта 1922 г., а опросом членов и кандидатов в члены высшего органа партии 11 марта 1922 г., и формально внесено сотрудниками Бюро Секретариата в конец протокола № 111, пунктом 39. Свидетельством тому служит сохранившийся в деле с «подлинным» протоколом инициативный документ, на основе которого утверждалось приведенное «опросное» постановление Политбюро. Несмотря на отсутствие имени инициатора в основном тексте самого постановления, из инициативного документа следует», что им был Троцкий. 11 марта 1922 г. он отправил небольшое письмо «членам Политбюро Т.т. Ленину, Молотову, Каменеву, Сталину», каждому по личному экземпляру. Очевидно, они отложились в личных партийных фондах перечисленных лиц и самого автора. Экземпляр ответственного секретаря ЦК РКП(б) Молотова (в адресе синим карандашом подчеркнута его фамилия) пришел в Бюро Секретариата и отложился в деле с «подлинным» протоколом заседания Политбюро. Именно на нем рукой Молотова карандашом была записана процедура опроса указанных в адресе вождей: «За Молотов[,] опросить тт. Сталина и Каменева. В. Молотов. 11/III» и красными чернилами ее итог: «Считать принятым. Секретарь] ЦК В. Молотов. 11/III». Вверху этого письма сотрудником Бюро Секретариата синими чернилами была сделана помета о принадлежности документа к пункту 39 протокола № 111 заседания Политбюро [93]. [81] Несмотря на то, что Ленин не опрашивался Молотовым, председатель Совнаркома получил даже два экземпляра инициативного письма Троцкого. Один — подлинник, который архивисты ЦПА оформили в виде отдельного дела фонда Секретариата Ленина — был прислан, как и экземпляр Молотова, из канцелярии Троцкого. Они одной машинописной закладки, но в документе Ленина в адресе синим карандашом подчеркнута фамилия председателя СНК. Другой — копия, которая вместе с копией выписки Шерлиной рассматриваемого постановления Политбюро попала в тематическое дело фонда Секретариата Ленина в РГАСПИ — был прислан из Бюро Секретариата, изготовившего его. На этой копии документа с заверительной подписью заместителя секретаря Секретариата Политбюро Бураковой была проставлена от руки техническая помета о принадлежности, сходная с пометой на экземпляре Молотова [94]. По всей видимости, именно с копии Бураковой при оформлении «хранилищного» протокола № 111 заседания Политбюро была изготовлена еще одна копия письма Троцкого, которую размести ли в одном деле с этим протоколом. Свою заверительную подпись-росчерк на данной копии с копии Шерлина почему-то не поставила [95]. Отложилось письмо Троцкого в виде копии и в тематическом деле АПРФ. Эта заверенная копия изготовлена одновременно с выпиской на бланке ЦК ВКП(б) 1930-х гг. постановления Политбюро о московской комиссии по изъятию церковных ценностей. Таких копий было сделано две, ровно столько, сколько экземпляров выписки. На документе не были воспроизведены гриф секретности и дата написания Троцким письма — 11 марта 1922 г. [96]В письме Троцкий, только что вернувшийся из отпуска, подвел промежуточный итог работе по изъятию церковных ценностей в Москве за период своего отсутствия. По мнению особоуполномоченного СНК, Президиум ВЦИК публикацией актов по изъятию окончательно запутал субординацию среди различных подразделений, занимающихся ценностями. Помимо комиссий Троцкого (по учету и сосредоточению ценностей) и структур ЦК Помгола, организованных на местах, высший советский орган учредил еще и свои комиссии в каждой губернии с подкомиссиями в уездах. Желая упорядочить эту разномастную череду ведомственных комиссий, хотя бы для Москвы, Троцкий и предложил членам и кандидатам в члены Политбюро создать новую сверхкомиссию: «единственную в этом деле», «совершенно секретную», «ударную». Кстати, при перечислении ее состава Троцкий четко обозначил: «председатель — т. Сапронов, члены[:] Уншлихт (заместитель – [82] Медведь)[,] Самойлова-Землячка и Галкин». Таким образом, проблема закрытия скобки и того, кто чей заместитель, Троцким однозначно была определена изначально. Обратился председатель Реввоенсовета с этим предложением в Политбюро, т. к. хотел, чтобы новую комиссию признали «единственной» Президиум ВЦИК, ЦК Помгола и Президиум Моссовета. В то же время он считал, что прикрывать ее секретную деятельность должна ЦК Помгола, где Сапронов бы вел прием. По-видимому, Сапронов был намечен председателем согласно предписаниям постановления Президиума ВЦИК от 23 февраля 1922 г., в котором главами губкомиссий по изъятию определялись только члены ВЦИК, т.е. Сапронов, будучи председателем секретной ударной комиссии, формально выступал как глава московской губернской комиссии по изъятию, организованной ВЦИК. Нужно отметить, что все вышеперечисленные предложения, которые Троцкий выдвинул в письме членам и кандидатам в члены Политбюро (вплоть до персонального состава комиссии), были кратким пересказом отдельных решений, принятых 10 марта 1922 г. на заседании комиссии по учету и сосредоточению ценностей во главе с особоуполномоченным СНК. Два экземпляра одной машинописной закладки протокола № 7 этого заседания комиссии (на него председатель Реввоенсовета ссылался в своем письме) обнаружены в фонде П. Г. Смидовича в ГАРФ и в ЦА ФСБ [97]. Несомненно, данный протокол можно считать своеобразным «протографом» инициативного письма Троцкого от 11 марта 1922 года. Троцкий проявил активное участие и в принятии третьего «церковного» постановления Политбюро, внесенного в «подлинный» протокол № 111 от 13 марта 1922 г. Правда, инициатором обсуждения высшим партийным органом данного решения все же был не председатель Реввоенсовета, а полпред РСФСР в Германии Крестинский и, соответственно, рассматриваемый вопрос касался не изъятия церковных ценностей, а бывшего обер-прокурора Святейшего Синода Львова. В машинописной выписке на бланке ЦК РКП(б), вставленной пунктом 37 в «подлинный» протокол № 111 Политбюро, текст левой колонки «Слушали» так и гласил: «37. Предложение т. Крестинского о В. Н. Львове» (номер пункта приписан карандашом). В правой же колонке «Постановили» сообщалось: «Принять предложение т. Крестинского». Поверх этих двух колонок была напечатана строчка: «Выписка из протокола заседания Политбюро ЦК. РКП от 11/111-22 г. № 111». Как видим, указанная в ней дата отличается на два дня от даты заседания Политбюро. Ничего поясняющего не привносит и другая имеющаяся дата — дата изготовления и рассылки выписки, являющаяся частью бланка ЦК РКП(б). Она набрана с пропуском места для числа: «Марта»…» 1922 г.» Не проставлены на выписке подпись [83] секретаря ЦК партии и исходящий номер. Исходя из такого оформления, можно сделать только один вывод: эта выписка — отпуск, однако на документе нет и адреса рассылки [98]. В машинописном тетрадном «хранилищном» протоколе № 111 заседания Политбюро от 13 марта 1922 г., изготовленном в 1926 г. и заверенном Шерлиной, перед текстом пункта 37 напечатана строчка с датой 11 марта 1922 г., свидетельствующая скорее об опросе, чем о заседании: «От 11/III-22 г.» [99]. В позднейшей по времени изготовления выписке на бланке ЦК ВКП(б) 1930-х гг. вместо этой строчки была воспроизведена другая, также подтверждающая проведение 11 марта 1922 г. опроса: «Опросом членов ПБ от 11.III.22 г.» При этом в бланке было четко отмечено, что само заседание Политбюро происходило 13 марта 1922 г. Эта позднейшая выписка сохранилась в тематическом деле фонда Политбюро АПРФ, посвященном сменовеховцам. Данный документ был отпечатан в количестве двух экземпляров и представляет собой отпуск. При его оформлении сотрудникам ЦК ВКП(б) не удалось избежать неточностей: в бланке вместо правильного номера протокола они ошибочно указали цифру «37», но затем от руки поверх этой цифры были вынуждены написать точный номер заседания Политбюро 13 марта 1922 г.: «111» [100]. Таким образом, и в позднейшей выписке из тематического дела, и в «хранилищном» протоколе дата 11 марта 1922 г. делопроизводителями ЦК партии рассматривалась как время проведения опроса членов и кандидатов в члены Политбюро, утвердивших своим голосованием предложение Крестинского о Львове. Инициативный документ к исследуемому постановлению, раскрывающий процедуру голесования и содержание предложения советского полпреда в Германии, отложился в деле с «подлинным» протоколом № 111 заседания Политбюро [101]. Это письмо Крестинского от 1 марта 1922 г., направленное по одному экземпляру каждому из адресатов: Молотову, Чичерину и Каменеву. В деле с «подлинным» протоколом, если исходить из подчеркнутой в адресе фамилии Молотова, сохранился экземпляр ответственного секретаря ЦК РКП(б). Данный экземпляр является машинописным подлинником на типографском бланке берлинского полпредства РСФСР в Германии с карандашной подписью-росчерком Крестинского. На документе оттиснуты два штампа: о его принадлежности к пункту 37 протокола № 111 Политбюро с датой опроса «П.III.22» и о размещении экземпляра послания Крестинского в тематическом деле АПРФ о сменовеховцах. Проставлен на письме красными чернилами и входящий номер ЦК РКП(б) с датой [84] 11 марта 1922 г. В начале документа имеется карандашная помета Молотова, приглашающая членов и кандидатов в члены Политбюро голосовать опросом: «Опросом чл[енов] п[олит]б[юро] (в круговую). Предлагаю принять предложение т. Кр[естинско]го, т.е. разрешить въезд в Россию В. Н. Львову. В. Молотов. 9/III». Откликнулся на предложение Молотова из входящих в Политбюро руководителей страны только Троцкий. Прочитав письмо Крестинского и помету Молотова, председатель РВСР красным карандашом поставил знак сноски на слове «Россию» в помете и ниже ее, повторив этот знак, написал тем же карандашом и синими чернилами: «т. Крестинский предлагает иное: въезд в Россию в перспективе, а не сейчас. А сейчас лекционная работа. Предлагаю принять предложение Крест[инского]. Л. Троцкий». Не получив других мнений опрашиваемых, Молотов решил перенести вопрос на заседание Политбюро, пометив карандашом в конце письма: «отложить до 13/III». Однако, накануне заседания, 12 марта 1922 г., ответственный секретарь ЦК РКП(б) все же посчитал, что двух голосов вполне достаточно, и наложил еще одну карандашную помету, подводящую итог опроса: «Сообщить т. Кр[естинско]му: (далее зачеркнуто: что это. — С.П.) Ваше предложение о Львове принято. Молотов. 12/III». При этом Молотов внес в первое предложение своей первой пометы уточнение, что опрошены были только два человека: «Опросом 2-х чл[енов] п[олит]б[юро] (в круговую)». Как видим, постановление о Львове действительно было принято голосованием опросом, который проводился, правда, не 11 марта, а в период с 9 по 12 марта 1922 г., причем голосовали только двое человек: Молотов и Троцкий. Возможно, именно столь немногочисленное представительство членов и кандидатов в члены Политбюро и вызвало желание Молотова обсудить проблему непосредственно на заседании высшего партийного органа. Однако от этой идеи Молотов почему-то отказался, посчитав постановление принятым. Наверное, здесь сыграла свою роль помета Троцкого, в которой ответственному секретарю ЦК РКП(б) разъяснялось, что Крестинский не просил разрешения на въезд Львова в Россию, т.е. в положении бывшего обер-прокурора ничего в общем не меняется и он остается в Германии. На самом деле в своем письме Крестинский, как и заметил Троцкий, просил адресатов дать согласие на подготовку Львовым в течение двух месяцев нескольких («три — четыре — пять») тем для будущего лекционного турне по России. В Россию же Львов должен был вернуться, по Крестинскому, после окончания этой работы, если предложение полпреда найдет поддержку в Москве. В случае же отказа, Крестинский считал необходимым дать визу Львову на въезд в Россию немедленно, т. к. иначе будет «ничем, ни перед кем нельзя мотивировать того, что мы не пускаем в Россию человека таких настроений к[а]к Львов», тем более, что в Германии «зимой, без определенных занятий, без близких людей, [85] Львов, при его безпомощности, конечно погибнет». К этому предложению полпред пришел в результате советов с «бывшими сменовеховскими друзьями» Львова. С точки зрения автора письма, у его подопечного для успешной лекционной работы в России были вполне серьезные заделы: три тома воспоминаний, «охватывающих весь период революции», и брошюра «Советская власть в борьбе за русскую государственность», которую Крестинский послал в Москву «прошлой почтой» и приложил еще раз к письму. Именно эту брошюру, кстати, и ждали, согласно декабрьскому 1921 г. постановлению Политбюро о Львове, в ЦК партии. Окупить содержание голодающего Львова берлинским полпредством в течение трех прошедших и двух предстоящих месяцев его глава собирался за счет выручки от продажи книги воспоминаний. «Поэтому думаю, — подводил итог всему изложенному Крестинский, — что лучшим выходом является принятие моего предложения». Помимо дела с «подлинным» протоколом экземпляры письма Крестинского отложились в деле с «хранилищным» протоколом в РГАСПИ и в тематическом деле АПРФ о сменовеховцах [102]. Данные экземпляры являются машинописными копиями с копий, сделанными одновременно с текстами постановлений, к которым они оказались приложенными. При их изготовлении бланк берлинского полпредства РСФСР в Германии с датой письма был опущен, поэтому по настоящим копиям с копий узнать дату написания Крестинским своего послания невозможно. Имеющиеся на подлиннике пометы Молотова и Троцкого здесь не воспроизведены, как нет на этих копиях с копий и штампов о их принадлежности к пункту 37 протокола № 111 заседания Политбюро от 13 марта 1922 г. Отсутствует на одном и на другом экземпляре документа и входящий номер ЦК РКП(б). Правда, делопроизводители ЦК партии прочитали подпись-росчерк Крестинского в конце письма и напечатали вместо нее фамилию полпреда. Копия с копии из дела с «хранилищным» протоколом заверена подписью-росчерком Шерлиной, оригиналом для этого экземпляра послужила копия, заверенная Бураковой. Копия с копии из тематического дела имеет только одну неразборчивую заверитель-ную подпись, однако в начале документа, как и у предыдущего экземпляра, напечатана уточняющая техническая помета: «Копия с копии». Копия с копии из тематического дела была изготовлена в количестве двух экземпляров, той же самой машинисткой, что и позднейшая выписка постановления Политбюро о Львове. Итоговый документ к изучаемому постановлению сохранился в единственном экземпляре, в деле с «подлинным» протоколом № 111 заседания Политбюро [103]. Он представляет собою подлин- [86] ник на бланке ЦК РКП(б), написанный красными чернилами. На документе проставлены рукописная помета и штамп о его принадлежности к пункту 37 протокола № 111 заседания Политбюро от 13 марта 1922 г. По сути этот документ является текстом телеграммы, направленной шифром в Берлин. Он гласит: «Берлин Полпреду РСФСР т. Крестинскому. Ваше предложение о Львове принято. Молотов». Несомненно, такая форма извещения инициатора постановления Политбюро предопределила отсутствие на выписке из «подлинного» протокола фамилии адресата: вместо выписки ему послали шифротелеграмму. Получение данной шифротелеграммы означало для Крестинского, что бывший обер-прокурор Святейшего Синода остается в Берлине еще на два месяца. С середины же мая 1922 г. Львову мартовским решением Политбюро открывалась дорога в советскую Россию для проведения лекционного турне и для дальнейшего поиска, по замыслам полпреда, «какой-нибудь постоянной, уже не разъездной, работы по душе». * * * Свое очередное «церковное» постановление высший партийный орган утвердил 15 марта 1922 г. По списку присутствующих из «подлинного» протокола № 112 в заседании Политбюро приняли участие «т.т. Каменев, Сталин, Молотов, Зиновьев». Троцкий, инициатор рассмотрения в Политбюро двух предыдущих постановлений, посвященных изъятию церковных ценностей, на заседание не прибыл, т. к. находился вне Москвы. Тем не менее, назревший «церковный» вопрос высшей партийной инстанцией был успешно решен и без Троцкого. На листе линованной бумаги пунктом 11 технический сотрудник ЦК РКП(б) зафиксировал черными чернилами в виде левого столбца «Слушали»: «11. — Об изъятии ценностей из церквей». Соответственно правым столбцом «Постановили» теми же чернилами было оформлено три принятых подпункта: «11. — а) Поставить (далее вычеркнуто: вопрос. — СП.) в четверг, 16/III, вызвав т. т. Сапронова, Красикова, Лебедева и Винокурова, б) Отменить постановление] Татобкома о методах изъятия ценностей, объявив ему выговор за принятие подобного решения. Денисова сместить, в) Поручить т. Молотову выяснить во время съезда обстоятельства принятия подобного недопустимого и преступного решения». Слева от этого столбца опять же черными чернилами были даны колонкой фамилии адресатов для получения выписок данного постановления. Подпункт «а)» нужно было направить Сапронову, Красикову, Лебедеву и Винокурову, а для исполнения подпункта «б)» в Бюро Секретариата считали необходимым «составить телеграмму». Просматривая эту колонку, Молотов слева от нее проставил красными чернилами знак об исполнении «V», подчеркнул строчку, в которой говорилось о телеграмме, и дописал ниже: «т. Уншлихту». После чего вывел еще ниже свою собственную фамилию «Молотову (в)», что означало [87] отправку выписки с подпунктом «в)» ответственному секретарю ЦК РКП(б). Выписку же со всеми тремя подпунктами должен был, согласно Молотову, получить зампред ГПУ Уншлихт [104]. В машинописном тетрадном «хранилищном» протоколе № 112 заседания Политбюро от 15 марта 1922 г. в тексте пункта 11 столь сложно составленная колонка с фамилиями адресатов не продублирована. Несомненно, данное обстоятельство объясняется тем, что этот протокол был изготовлен в виде заверенной Шерлиной копии 8 января 1926 г., когда рассылать выписки с изучаемым постановлением уже абсолютно не требовалось [105]. Тем более что такие выписки были направлены адресатам вовремя. Об этом свидетельствует выписка постановления Политбюро со всеми тремя подпунктами, адресованная Уншлихту и отложившаяся в ЦА ФСБ. Документ является машинописным подлинником на бланке ЦК РКП(б) с подписью-факсимиле Молотова и круглой печатью ЦК РКП(б). Текст постановления воспроизведен здесь с учетом рукописной правки пункта 11 из «подлинного» протокола № 112 и полностью ему соответствует за исключением того, что над основным текстом под бланком напечатана фамилия адресата: «Тов. Уншлихту». Заместитель председателя ГПУ, активно участвовавший в кампании по изъятию церковных ценностей, после получения 16 марта 1922 г. данной выписки проставил на ней помету, в которой распорядился передать ее начальнику Секретного отдела ГПУ Т. П. Самсонову. 17 марта 1922 г. Уншлихт отправил документ в секретариат Президиума ГПУ для его размещения в архивном деле, отметив при этом в другой помете, что постановление Политбюро исполнено [106]. Как и в случае с двумя предыдущими решениями Политбюро об изъятии церковных ценностей, несмотря на отсутствие фамилии Ленина в адресе рассылки, это постановление отложилось в соответствующем тематическом деле фонда Секретариата председателя Совнаркома в РГАСПИ. Оформленное сходным образом, в виде копии выписки, оно и заверено было тем же техническим сотрудником — Шерлиной [107]. Таким образом, Ленин был в курсе и этого «церковного» решения Политбюро. Причем он знал не только жесткие итоговые формулировки самого постановления, но и видел тексты документов, на основе которых принимались все три подпункта. Не отложившиеся ни в деле с «подлинным», ни в деле с «хранилищным» протоколами заседания Политбюро от 15 марта 1922 г., ни в тематических делах АПРФ инициативные документы вновь оказались в тематическом деле служебного фонда Ленина в [88] РГАСПИ, посвященном изъятию церковных ценностей. Председателю Совнаркома инициативные документы были присланы из Бюро Секретариата ЦК РКП(б), куда они, в свою очередь, попали из Президиума ГПУ. 2 марта 1922 г. заместитель председателя Уншлихт, заместитель начальника экономической части (подпись-росчерк в документе неразборчива) и секретарь Президиума ГПУ Езерская направили в ЦК РКП(б) Молотову развернутое сопроводительное письмо, к которому были приложены подготовленные в Казани «Проэкт изъятия из рук частных лиц и не государственных организаций золотой и серебрянной валюты и драгоценных изделий из золота и серебра» от 24 января 1922 г. за подписью председателя Всетатарской ЧК А. А. Денисова и «Выписка из протокола экстренного заседания членов бюро обласкома Т. С. С. Р.» от того же числа за подписями семи присутствовавших на заседании лиц. Приложенные документы были присланы в виде копий, сделанных на одном листе в Президиуме ГПУ с копий, пришедших из Татарской республики [108]. Руководство ГПУ во главе с Уншлихтом в сопроводительном письме к этим документам просило Молотова отменить постановление бюро Татарского обласкома (обкома) РКП(б) (в письме ошибочно напечатано «Р. К. И.») об изъятии ценностей, «сделав соответствующее внушение Бюро о недопустимости проведения таким образом, серьезной операции, могущей, по мнению Г. П. У.[,] вызвать нежелательные явления». Само ГПУ, не дожидаясь «внушений», уже запретило председателю Всетатарского областного VIIO Денисову претворение в жизнь утвержденных местными парторганами методов изъятия ценностей. В конце письма Молотову вежливо предлагалось уведомить чекистских адресантов о принятых мерах [109]. По-видимому, во исполнение данной просьбы Уншлихту и была отправлена вышеописанная выписка постановления Политбюро со всеми тремя подпунктами. Если исходить из уже отмеченной нами пометы Уншлихта «исполнено», появившейся 17 марта 1922 г. на выписке, то, очевидно, зампред ГПУ имел в виду как раз выполнение предписания Политбюро: «Денисова сместить». Однако Денисов в действительности был не смещен, а перемещен еще постановлением Секретариата ЦК РКП (б) от 15 февраля 1922 г. в распоряжение чекистского полпредства в Туркестане [110]. Находясь в Казани, в конце апреля 1922 г. Денисов пытался опротестовать в новых высших органах ЦК РКП(б) XI созыва решение Политбюро от 15 марта 1922 г. Для этого он направил заверенные [89] машинописные копии «Проэкта изъятия из рук частных лиц и негосударственных организаций золота и серебряной валюты и драгоценных изделий из золота и серебра» и «Выписки из протокола экстренного заседания членов бюро обласкома Т. С. С. Р.» по двум адресам: в ЦК РКП(б) Молотову и в Президиум ГПУ Уншлихту. В итоге эти документы отложились в качестве приложения к пункту 14 протокола № 20 заседания Секретариата ЦК РКП(б) от 19 мая 1922 г., на котором и был рассмотрен протест Денисова [111]. Вместе с ними «для справки» здесь оказалась еще одна заверенная Шерлиной машинописная копия выписки с постановлением Политбюро от 15 марта 1922 года [112]. Из сохранившихся текстов татарского проекта изъятия ценностей от 24 января 1922 г. следует, что Президиум ГПУ и Политбюро возмутили «новые» способы и приемы экспроприации, разработанные «Всетатчека», в том числе и в отношении церковного имущества. В частности, второй параграф проекта, озаглавленный «Использование агитации духовенства», касался возможности «приручить к себе и завлечь на свою сторону двоих или троих представителей духовенства в Казани», чтобы они «под контролем и руководством Ч. К.» вели агитацию за сдачу ценностей якобы на помощь голодающему ««православному народу» (аналогия с Мининым и Пожарским)». Здесь же предлагалось найти «авторитетный источник» для «попов и верующих», от которого должны были исходить «призыв и инициатива». (Вероятно, последнее предложение является примером просьб с мест центру о подготовке и публикации воззвания патриарха от 6 февраля 1922 г.). Главенствующей составляющей успеха данного приема извлечения ценностей признавалось отсутствие какой-либо публичной агитации, исходящей от «Советских учреждений и организаций, а также советских или партийных работников». Наряду со вторым параграфом, в котором имелись в виду добровольные пожертвования, в шестом параграфе проекта, озаглавленном «Использование ценного церковного имущества», намечалось изъятие ценностей из действующих храмов и монастырей Казанской епархии «путем разного рода налетов и нападений на церкви и нападений на хранилища церковного имущества и пр.» Осуществить эту меру признавалось возможным только при «осторожной и конспиративной агентурной работе». Применение данного способа, несущего на себе уголовную окраску, мотивировалось следующим образом: «Означенная мера как наиболее конкретная, но опасная, требующая тщательной подготовки и секретности, между тем по своим результатам может быть чрезвычайно полезной, ибо в настоящее время какое-либо официальное постановление Правительства о сдаче церковного имущества церквами [90] в пользование государства, по вполне понятным соображениям политического характера, не может быть проведено в жизнь». Предложенный чекистами «неофициальный путь» в отношении Русской церкви был 24 января 1922 г. членами бюро Татарского обкома РКП(б) безоговорочно одобрен и принят за основу. Как выясняется из обнаруженных текстов выписки заседания высшего партийного органа Татарии, приведенными методами изъятия должна была руководствоваться местная комиссия по учету и сосредоточению ценностей, организованная «во исполнении телеграммы тов. Троцкого». (Имелась в виду телеграмма за подписями Л. Д. Троцкого, А. О. Альского, И. С. Уншлихта и А. Г. Белобородова от 14 января 1922 г. о создании в губерниях «троек» (комиссий) по ценностям [113].) Молотов, познакомившись с содержанием присланных из ГПУ документов, 5 марта 1922 г. решил отправить их на заключение в Агитпропотдел ЦК РКП(б) Я. А. Яковлеву, сделав на сопроводительном письме ГПУ от 2 марта 1922 г. соответствующую помету. Заместитель заведующего Агитпропотделом Яковлев задание вышестоящего начальства исполнил, составив требуемое заключение. Оно вместе с сопроводительным письмом ГПУ и экземплярами татарских документов отложилось в тематическом деле служебного фонда Ленина в РГАСПИ, следовательно, председатель СНК, наверное, видел не только инициативные документы, но и был знаком с присланными из Секретариата ЦК РКП(б) подготовительными материалами к постановлению Политбюро от 15 марта 1922 г. — с заключением Яковлева [114]. Этот документ представляет собою машинописный подлинник, который первоначально был адресован секретарю ЦК РКП(б) В. М. Михайлову. Однако его фамилия была вымарана и поверх нее впечатана фамилия заказчика — «Тов. Молотову». В заключении, подписанном Яковлевым, однозначно признавалось, что утвержденный Татарским обкомом «проект изъятия ценностей из церквей» — «политически безграмотный и бестактный» документ, заслуживающий «серьезного нагоняя от Ц. К. Р. К. П.» В частности, по мнению автора заключения, идеи второго параграфа об «аналогии с Мининым и Пожарским» и о «проведении всей кампании лишь авторитетом представителей духовенства» были опасны и недопустимы, т. к. вели «к вредному усилению влияния» Русской церкви на массы. А в шестом параграфе Яковлев видел только «возмутительное непонимание всей кампании» по изъятию, порождающее «огромное раздражение верующих». Поэтому замзав Агитпропа предлагал Молотову три пункта решения «татарской» проблемы, вполне претендующих на то, чтобы стать постановлением Политбюро: «1) Послать Татобко- [91] му соответствующее письмо Ц. К. 2) Дать общепартийную директиву всем местным организациям о порядке проведения кампании. 3) Комиссии Троцкого (по учету и сосредоточению ценностей. — С. П.) в части агитации и пропаганды не действовать изоллированно, не создавать своего аппарата, а действовать совместно с Агитпропом, который лучше проведет это дело» [115]. Без сомнения, творчески переосмысленные Молотовым предложения Яковлева легли в основу трех подпунктов постановления Политбюро от 15 марта 1922 г. Это отчетливо просматривается, например, по подпункту «а)», предписывающему Политбюро на следующий день, 16 марта 1922 г., рассмотреть вопрос «об изъятии ценностей из церквей» с вызовом ответственных за эту кампанию лиц. На наш взгляд, данный подпункт имел под собой предложение Яковлева «дать общепартийную директиву» на места. Составление такой директивы означало одно — высший партийный орган взял на себя роль верховного координатора кампании по изъятию ценностей из действующих храмов Русской церкви. Подобное стремление возникло, очевидно, по причине особой важности для высшего руководства страны этой кампании в деле учета и сосредоточения ценностей, накопленных царским режимом. Конкретным поводом для выступления Политбюро в роли координатора могла послужить поступившая к этому времени в ЦК РКП(б) информация о несогласованных и самодеятельных инициативах ведомств и регионов. Напомним, что именно такие местнические инициативы, с точки зрения Троцкого, даже в Москве привели из-за наличия различных ведомственных комиссий к срыву выполнения задач кампании. А в Казани, по сообщению руководства ГПУ, вообще толкнули на путь создания особого «татарского» плана изъятия ценностей — за счет налетов и грабежей. Чтобы избежать подобного впредь, и было, по-видимому, решено задействовать Политбюро в кампании по изъятию церковных ценностей. В противном случае высший орган ЦК РКП(б) вынужден был бы разбирать бесконечные местные «недопустимые и преступные» инициативы и давать «нагоняи» областным и губернским комитетам партии. Пока же Политбюро сочло необходимым послать в Казань даже не письмо с «внушением», как предлагал Яковлев, [92] а для срочности — шифротелеграмму. Подобный вариант ответа, кстати, предписывала и помета с фамилиями адресатов рассылки выписок в «подлинном» протоколе заседания Политбюро от 15 марта 1922 г.: «п[ункт] б. составить телеграмму». Одна из трех копий данной шифротелеграммы, изготовленных в Шифрбюро ЦК РКП(б) и заверенных заместителем заведующего этим подразделением С. Ф. Чечулиным, сохранилась вместе с рассматриваемыми документами в тематическом деле фонда секретариата Ленина в РГАСПИ [116]. В этой шифротелеграмме от 16 марта 1922 г., подписанной Молотовым, Татарскому обкому сообщался текст отчасти заимствованный из постановления Политбюро: «Постановлением Цека от 15/3 с. г. Ваше решение о способах изъятия ценностей из церквей отменено тчк Цека объявляет Вам строгий выговор за принятие подобного преступного и недопустимого решения». Таким образом, этой итоговой шифротелеграммой Политбюро выполнило просьбу ГПУ об отмене «церковного» постановления Татарского обкома, известие о котором подтолкнуло сам высший партийный орган поставить проблему изъятия на более высокий уровень осмысления. 16 марта 1922 г., как и было намечено, Политбюро в том же составе, что и 15 марта, рассмотрело вопрос «Об изъятии ценностей из церквей». В «подлинном» протоколе № 113 заседания Политбюро он был зафиксирован черными чернилами на листе простой бумаги в качестве пункта 12. Помимо него на этом листе был записан и его предшественник — пункт 11. В левой колонке «Слушали» после названия пункта 12 в круглых скобках были указаны намеченные 15 марта 1922 г. на заседании Политбюро докладчики: «Сапронов, Красиков, Лебедев, Винокуров». В правой колонке «Постановили» пространно с переходом на оборот листа было изложено следующее: «12. а) Опросив товарищей, имеющих отношение к делу изъятия ценностей из церквей, Политбюро (далее зачеркнуто: вынесло впечатление]. — С. П.) пришло к заключению, что дело организации изъятия церковных ценностей еще неподготовлено (так! — С.П.) и требует отсрочки, по крайней мере в некоторых местах. П[олит]Б[юро] (первоначально вместо этого слова стояло: и. — С.П.) поручает т. Сапронову запросить мнения т. Троцкого об организации комиссии, ее состава и дальнейшей работы. После (первоначально вместо этого слова стояло: б) Поруч[ить]. — С.П.) переговоров с т. Троцким провести через ЦКпомгол создание Центр[альной] К[оми]ссии под председательством т. Калинина». Как видим, формулировка текста правой колонки далась сотрудникам Бюро Секретариата непросто: пришлось даже отказаться от подпункта «б)», оставив, правда, при этом не вычеркнутым обозначение подпункта «а)». Слева от правой колонки техническим персоналом ЦК РКП(б) черными чернилами были [93] перечислены солбцом как получатели выписок этого постановления Политбюро четыре докладчика и зампред СНК А. Д. Цюрупа [117]. В «хранилицном» протоколе № 113, изготовленном 18 января 1926 г. и заверенном Шерлиной, текст пункта 12 был передан с учетом продельной правки, без смысловых разночтений [118]. Фамилии четырех докладчиков и получателей выписок, включая Цюрупу, ни в левой колонке «Слушали», ни в качестве адреса рассылки воспроизведены не были. В отличие от «подлинного» протокола «хранилищный» текст постановления вполне можно принять без вычеркнутого подпункта «б)», но с сохранившимся в начале колонки «Постановили» буквенным обозначением «а)», за первый подпункт более обширного решения Политбюро, последующие подпункты которого по каким-то причинам остались незаписанными. В других обнаруженных текстах постановления высшего партийного органа отмеченные нюансы его оформления были делопроизводителями ЦК партии отчасти повторены. Так, в заверенной Шерлиной копии выписки, направленной Ленину, отсутствует адрес рассылки, в целом же этот документ оформлен как другие сходные копии выписок Шерлиной с постановлениями Политбюро, отложившиеся в тематическом деле фонда секретариата Ленина в РГАСПИ [119]. В тематическом деле АПРФ, посвященном изъятию церковных ценностей, на позднейшей по времени изготовления выписке на бланке ЦК ВКП(б) 1930-х гг. эти фамилии также отсутствуют, причем они устранены и из текста левой колонки «Слушали», размеренной здесь горизонтально, в виде абзаца. Всего таких выписок было сделано две; в тематическом деле АПРФ отложился экземпляр, который можно охарактеризовать как отпуск [120]. И в первой из приведенных выписок, и во второй в начале правой колонки «Постановили» делопроизводителями ЦК партии упорно сохранялось буквенное обозначение «а)», несмотря на то, что подпункт «б)» был вычеркнут еще при формулировке первоначального текста постановления из «подлинного» протокола Политбюро. Тем не менее, даже столь некорректно зафиксированное постановление позволяет вполне четко судить о принятом Политбюро решении. Прибывшие на заседание члены Президиума ВЦИК, Президиума ЦК Помгола, коллегии НКЮ и московской комиссии по изъятию церковных ценностей (московской КИЦЦ), ответственные за кампанию, подтвердили, по сути, диагноз Троцкого о неподготовленности провозглашенной почти месяц назад опера- [94] ции по конфискации церковного имущества. Впервые этот вывод был сформулирован на же упоминавшемся заседании комиссии по учету и сосредоточенно ценностей от 10 марта 1922 г. прошедшем под руководством вынувшегося из отпуска Троцкого В заседании данной комиссии принимали участие трое из четверых приведенных выше докладчиков (все, кроме Винокурова) Поэтому нет ничего удивительно, в том, что в ходе обсуждения на Политбюро данного вопроса в качестве выхода из сложившейся ситуации возникла идея создания центральной КИЦЦ. Это несомненно, был «рецепт» особоуполномоченного СНК, апробированный на примере Москвы, такая «единственная в деле» комиссия созданная постановлением Политбюро, интенсивно работала уже в течение нескольких дней. Отсюда, по всей видимости и появление решения: «запросить мнение т. Троцкого» и только «после переговоров с т. Троцким приступить к организации всероссийской центральной КИЦЦ через ЦК Помгола. Лучше понять постановление Политбюро от 16 марта 1922 г. конечно, помог бы текст запроса к Троцкому, который Политбюро поручило составить Сапронову. К счастью, он сохранился в фонде ВЦИК в ГААРФ и представляет собой малограмотный автограф Сапронова, подготовленный им для отправки по телеграфу. Для быстроты связи с Троцким, находящимся вне Москвы этот текст был отправлен в канцелярию председателя Реввоенсовета из которой через несколько дней вернулся назад. Перед отправкой для контроля с запроса секретарем московской КИЦЦ В Лицисом была снята еще и рукописная копия [121]. Из данных текстов следует, что в ходе обсуждение Политбюро были намечены два варианта центральной КИЦЦ либо официальная во главе с Калининым, либо секретная, а официально выступает ЦК Помгол» Рассмотрен был и персональный состав, который, по всей видимости предложил Винокуров: «Винокуров, Красиков, Яковлев из Цк, Уншлихт, одного из Вашей (Троцкого. — С.П.) комиссии (по учету и сосредоточению ценностей. — С.П.)». Предположение об авторстве Винокурова вытекает из самого текста запроса в котором Сапронов первоначало написал перед списком членов комиссии: «тов. Винокуров предлогает», а потом исправил на «Ц.К. Помгола предлогает» [122]. Это поручение могло быть дано Виноку- [95] рову на заседании московской КИЦЦ от 14 марта 1922 г., где после соответствующего доклада Сапронова Винокурова уполномочили «выяснить в ЦК и ВЦИК вопрос о создании Всероссийской комиссии по изъятию церковных ценностей». Экземпляры протокола № 2 данного заседания московской КИЦЦ отложились с пометой «т. Молотову» в тематическом деле фонда Политбюро АПРФ [123] и с пометой «т. Винокурову» в фонде Смидовича в ГАРФ [124]. Более ясными из текстов запроса Сапронова Троцкому становятся и мотивы принятия Политбюро решения об отсрочке проведения кампании, «по крайней мере, в некоторых местах». Оказывается помимо татарских и московских несообразностей члены и кандидаты в члены Политбюро знали и о других местных инцидентах и эксцессах при изъятии ценностей из церквей. В частности, Сапронов упоминал о сопротивлении верующих при изъятии в Казанском и Троицком соборах Петрограда, делая вывод о необходимости применения «вооруженной силы». Здесь же им отмечалось, что в «Москве подготовка идет усиленно, попы немного шевелятся» [125]. Сапронов, упоминая об «усиленной подготовке» в Москве, имел в виду, в первую очередь, политическую подготовку кампании по изъятию. Конкретные агитационно-пропагандистские меры в этой области были намечены еще на совещании в ГПУ 8 марта 1922 г. и на заседании комиссии по учету и сосредоточению ценностей 10 марта 1922 г. Детальная проработка мероприя- [96] тий с определением ответственных лиц была проведена 12 марта 1922 г. на заседании московской КИЦЦ во главе с Сапроновым [126]. Два документа, пришедших из МК в ЦК РКП(б) и посвященных одному из таких намеченных и проработанных мероприятии — агитнеделе по вопросу об изъятии ценностей из московских церквей, отложились в тематическом деле АПРФ [127] Это записка секретаря МК РКП(б) И. А. Зеленского (автограф) к Молотову с просьбой утвердить список мобилизуемых на приведение агитнедели и сам список на 25 человек (машинопись с подписью-росчерком Зеленского). Вверху записки рукой технического сотрудника Секретариата ЦК РКП(б) проставлена помета о принадлежности данного документа к изучаемому пункту, протокола № 113 заседания Политбюро от 16 марта 1922 г. Возможно, что записка и список были рассмотрены высшим партийным органом, хотя не исключено, что эти документы могли быть приписаны к постановлению Политбюро по формальным причинам. Ведь первоначально получивший 15 марта 1922 г. записку и список секретарь ЦК РКП(б) Михайлов направил их на рассмотрение в Секретариат ЦК, сделав соответствующую помету. Однако Молотов поверх Михайловской пометы исправил: «на п[олит]б[юро]. По всей видимости, Молотов посчитал более целесообразным отправить документы на ближайшее по времени заседание одного из органов высшей партийной власти; тем паче что Политбюро 15 марта 1922 г. приняло решение на следующий день еще раз включить в свою повестку заседания «церковный вопрос. Скорректировав данную помету, Молотов, тем не менее, другую помету Михайлова оставил нетронутой. Она касалась включения Троцкого и Томского в список мобилизуемых агитаторов. Михайлов считал, что «т. Троцкого нужно вычеркнуть», а с Томским его участие в агитнеделе нужно согласовать. Можно предположить, что секретарь ЦК учитывал отсутствие Троцкого в Москве хотя к началу агитнедели (19 марта 1922 г.) председатель Реввоенсовета вполне мог вернуться. Либо Михайлов в отличие от реального автора списка мобилизуемых — P.C. Землячки [128] знал о том что деятельность Троцкого на посту особоуполномоченного СНК сверхсекретна и что упоминать его имя в контексте церковных проблем нельзя. В действительности, если опираться на документы, «фигура умолчания для Михайлова – Троцкий – был» в Москве уже 17 марта 1922 г. Неизвестно, когда и где председатель Реввоенсо- [97] вета ознакомился с запросом Сапронова (в поездке или по прибытии в своей канцелярии в Москве), но ответ на предложения Политбюро особоуполномоченный дал 17 марта 1922 г. Эта дата стоит на его обширном письме «К вопросу об изъятии ценностей», отложившемся в деле с «подлинным» протоколом № 114 заседания Политбюро от 20 марта 1922 г. [129] Отметим, правда, что первоначально в документе было напечатано 18 марта 1922 г., но затем число дня подчистили и поверх него набрали 17 марта 1922 г. Письмо адресовано Каменеву, Молотову, Сапронову и представляет собой план проведения кампании изъятия церковных ценностей из 17-ти пунктов [130]. (Сам Троцкий в конце документа называет данное письмо инструкцией.) В преамбуле к этим 17 пунктам Троцкий подвел своеобразный итог деятельности за время своего пребывания в отпуске Президиума ВЦИК и «центральной тройки» во главе с представителем ВЦИК Лебедевым. По мнению вождя, указанные структуры абсолютно не справились с возложенными на них задачами и сделали «все для того, чтобы сорвать кампанию». Президиум ВЦИК несвоевременной публикацией постановления от 23 февраля 1922 г. предупредил «попов о необходимости серьезной подготовки к отпору», а отсутствие работы у «центральной тройки» привело лишь «к полному разнобою в провинции» [131]. Поэтому, считал Троцкий, нужно немедленно передать руководство кампанией партийным органам, поставив «дело» «в центре внимания партии». Без сомнения, к этим выводам вождь пришел вместе со своими комиссиями за время после возвращения из отпуска, которое он как раз посвятил исправлению сложившейся ситуации и устранению «несправившихся» органов от главенства в данном вопросе. 16 марта 1922 г. он добился желаемого: Политбюро своим постановлением взяло на себя функции координатора кампании с сохранением за Троцким его особых прав по отношению к Русской церкви. Нужно отметить, что идущие за преамбулой 17 пунктов «конкретных мероприятий» представляют собой кальку с уже разрабо- [98] танных для Москвы к 17 марта 1922 г. комиссиями Троцкого мер организационного и политического (агитационно-пропагандистского) свойства, частично одобренных и утвержденных к этому времени Политбюро. Так, помимо предложенной Сапроновым всероссийской комиссии, Троцкий планировал создание еще и губернских «секретных руководящих» КИЦЦ исключительно «по типу московской комиссии Сапронова-Уншлихта» и под прикрытием официальных комиссий (или столов) при местных Помголах. Причем, в силу того, что кампания ставилась в «центр внимания партии», в секретные КИЦЦ в обязательном порядке должны были войти секретарь губкома РКП(б) или заведующий местным агитпропотделом. В официальные же комиссии, по Троцкому, следовало подбирать людей строго по национальному признаку, чтобы не было «повода для шовинистической агитации». Возможно, именно этот принцип и имел в виду секретарь ЦК РКП(б) Михайлов, предлагая вычеркнуть самого Троцкого из списка агитаторов для московской агитнедели. Для центральной КИЦЦ Троцкий, по-видимому, решил взять из запроса Сапронова второй вариант создания комиссии (секретная, без участия Калинина, но под прикрытием ЦК Помгола) по причине своего недовольства работой Президиума ВЦИК и его органов. В ее состав особоуполномоченным были предложены Сапронов, Уншлихт, Красиков, Винокуров, Базилевич и «член секретариата Ц. К. или заведующий агит-проп. отделом Ц. К.». Таким образом, в список Винокурова, предложенный Сапроновым, Троцкий добавил самого Сапронова, Базилевича (в качестве члена комиссии по учету и своего заместителя по ценностям) и снял кандидатуру Яковлева. Последний, возможно, был отклонен особоуполномоченным за свою скептическую оценку агитационно-пропагандистской деятельности «комиссии Троцкого», которую он дал при обсуждении инициатив Казани по изъятию. Сапронов, Уншлихт и безымянный представитель ЦК РКП(б) также были Троцким упомянуты и в составе Бюро центральной КИЦЦ. Сам особоуполномоченный СНК предполагал участвовать в работе комиссии один раз в неделю. Как видно из приведенного выше, состав центральной КИЦЦ практически был почти идентичен составу московской КИЦЦ [132]. Не отличались особым разнообразием и «конкретные мероприятия» агитационно-пропагандистского характера. Кстати, они во многом перекликаются и с запрещенными Политбюро приема- [99] ми и способами, предложенными татарскими большевиками, за исключением имеющих уголовную окраску. По примеру московской агитнедели, Троцкий советовал провести в губерниях «неоффициальные недели агитации и предварительной организации по изъятию ценностей». Причем акцент в этих агитнеделях должен был делаться на помощи голодающим, а не на «борьбе с религией и церковью». Поэтому Троцкий, помня о постановлении Политбюро от 13 марта 1922 г. и о своей идее раскола, еще раз разрешал допустить «в губерниях и в центре представителей лойяльного духовенства» в органы Помгола для учета изъятых церковных ценностей. Их участие в работе местных Помголов следовало использовать для широкого оповещения населения, что «ни одна крупица церковного достояния не получит другого назначения, кроме помощи голодающим». Выявить это «лойяльное» духовенство губкомы должны были путем «внесения раскола» в Русскую церковь, проявив «в этом отношении решительную инициативу и взяв под защиту государственной власти тех священников, которые открыто выступят в пользу изъятия». Нелояльных «видных попов», по Троцкому, трогать во время кампании не следовало, но губотделам ГПУ надлежало тайно взять с них расписки об ответственности за возможные эксцессы. Для определения тяготеющего к указанным группам духовенства ГПУ приказывалось активизировать работу осведомителей и сексотов в церковной среде. Все эти меры публично должны были объясняться присутствием в Русской церкви «значительной части духовенства», которая «открыла борьбу против преступного скаредного отношения к ценностям со стороны бесчеловечных и жадных «князей церкви»». Последними пунктами своего письма Троцкий, по сути, поддержал решение Политбюро об отсрочке проведения кампании «в некоторых местах» от 16 марта 1922 г. По его мнению, губкомы вполне могли «назначить свой собственный срок» с учетом необходимого времени на «тщательную подготовку», «но не затягивая дело ни на один лишний день». В отношении Петрограда Троцкий был еще более осторожен, т. к. знал из запроса Сапронова о произошедших там инцидентах. Он считал, что сроки проведения изъятия из петроградских церквей нужно согласовать с Зиновьевым, но «ни в каком случае не форсируя слишком кампанию и не прибегая к применению силы, пока политически и организационно вся операция не обеспечена целиком». Ориентиром для Петрограда и других регионов председатель Реввоенсовета опять же считал Москву, где начало изъятия было отнесено на срок «не позже 31 марта» 1922 года. Удивительно, но именно экземпляр этого письма, предназначенный руководителю Москвы — Каменеву (его фамилия подчеркнута в адресе), отложился в деле с «подлинным» протоколом № 114 заседания Политбюро от 20 марта 1922 г. Всего их было, очевидно, четыре экземпляра — три для адресатов и один отпуск. Экземпляр Молотова, обычно приходящий в Бюро Секретариата [100] ЦК РКП(б) и остающийся в деле с «подлинным» протоколом, на этот раз в нем не отложился. Возможно, подобное произошло потому, что письмо Троцкого скорее не инициативный, а подготовительный документ (проект постановления). В Бюро Секретариата с письма особоуполномоченного СНК были сняты копии с новым адресом: «Всем членам Политбюро для сведения[:] т.т. Ленину, Сталину, Зиновьеву». Одна из трех (четырех с отпуском?) изготовленных копий, адресованная Ленину (его фамилия подчеркнута), отложилась в тематическом деле фонда Секретариата Ленина в РГАСПИ [133]. Другая копия одной машинописной закладки с предыдущей в качестве отпуска была оставлена в Бюро Секретариата и сохранилась в его материалах в фонде ЦК партии в том же РГАСПИ [134]. Обе копии заверены и выправлены (сверены с подлинником) помощником технического секретаря Политбюро Ш. Н. Манучарьянц. Вверху документов рукой сотрудника Бюро Секретариата был проставлен синим карандашом входящий номер ЦК РКП(б) «1850» (позднее исправлен на «1851») с датой 19 марта 1922 г. Отметим, что на копиях, снимаемых с поступивших в ЦК РКП (б) документов и отправляемых с новым адресом членам Политбюро, обычно воспроизводился входящий регистрационный номер, который давался пришедшему документу. По всей видимости, в нашем случае этот входящий номер первоначально был проставлен на экземпляре Молотова. Помимо входящего номера на копии Бюро Секретариата была зафиксирована карандашом помета: «помгол». На копии Ленина же входящий номер оказался единственной делопроизводственной пометой. Нет на этом документе и каких-либо ленинских помет. На экземпляре Каменева из дела с «подлинным» протоколом помет адресата также нет, но сам текст в начале и в конце претерпел рукописную правку карандашами и чернилами, сделанную сотрудниками Бюро Секретариата. По всей видимости, письмо Троцкого правили черными чернилами, затем фиолетовым карандашом и, наконец, простым карандашом. Вычеркнутыми оказались заголовок, а также преамбула письма с негативной оценкой деятельности Президиума ВЦИК. В конце первого пункта с предложением Троцкого создать центральную и губернские КИЦЦ появилось слово «Примечание», но текста, содержащего это примечание, в документ записано не было. Второй пункт письма, посвященный персональному составу центральной КИЦЦ, оказался буквально испещренным чернильной и карандашной правкой, причем часть ее при помощи знака вставки была перемещена на левое поле документа. По всей видимости, из-за невозможности правильно разобрать правленый текст этот пункт был даже специ- [101] ально переписан на отдельный лист, где вновь подвергся правке [135]. Последний 17 пункт документа о сроках проведения кампании в губерниях был расширен и изменен путем приписки к нему дополнительных текстовых фрагментов. Все эти исправления несомненно показывают, что письмо Троцкого послужило своеобразным черновиком для подготовки текста постановления Политбюро. Свидетельством тому служат и делопроизводственные пометы, проставленные простым карандашом на левом поле документа напротив правленых пунктов: «Списать в протокол», «Вписать из протокола». А вверху письма тем же карандашом было обозначено, что новый вариант текста послания Троцкого есть ничто иное, как «Прил[ожение] 114[,] п[ункт] 6». Рядом техническим сотрудником ЦК РКП(б) синими чернилами была проставлена более традиционная рукописная помета о принадлежности данного документа к шестому пункту протокола № 114 заседания Политбюро от 20 марта 1922 года. Действительно, в «подлинном» протоколе № 114 Политбюро шестым пунктом на двух линованных листах с оборотом черными чернилами зафиксировано от руки интересующее нас постановление [136]. Его левая колонка «Слушали» гласит: «6. — Об изъятии церковных ценностей (предложение т. Троцкого)». Номер пункта, правда, пришлось выправить синими чернилами из первоначально проставленной цифры «5». В правой колонке «Постановили» соответственно пояснено: «6. Предложенный т. Троцким проект директивы принять, внеся в него след[ующие] поправки». Далее несколькими абзацами приведены тексты трех поправок: дан отсутствующий в письме Троцкого текст примечания к первому пункту, частично зафиксирован новый текст второго пункта и полностью воспроизведен окончательный вариант всех внесенных исправлений в последний пункт 17. Последним абзацем в данной колонке предписывалось: «Инструкцию разослать всем губкомам». По своему содержанию изменения, внесенные в письмо Троцкого и записанные отдельно абзацами в текст постановления, касались сроков изъятия по губерниям и персонального состава центральной КИЦЦ. В первую очередь изымать следовало из важнейших губерний с достаточным количеством, по партийным меркам, богатых храмов, а затем после Москвы, Петрограда и других Центральных губерний — из «менее важных». Относительно предложенного Троцким состава центральной КИЦЦ было решено существенно его расширить, придав комиссии при всей секретности все-таки официальный оттенок. Формальным председателем цент- [102] ральной КИЦЦ был утвержден игнорируемый Троцким председатель Президиума ВЦИК и ЦК Помгола Калинин. Вновь в ее составе как представитель ЦК РКП(б) появился замзав Агитпропом Яковлев (с оговоркой — «обязав его правильно работать»). Вместо Сапронова, уезжавшего на Генуэзскую конференцию, в комиссию должен был войти заместитель наркома внутренних дел Белобородов. Замещать Красикова назначался его сотрудник по работе в V отделе НКЮ распоп Галкин. В Бюро центральной КИЦЦ были включены Яковлев, Сапронов (Белобородое), Уншлихт и Галкин. Таким образом, персональный состав всероссийской комиссии, призванной провести под руководством высшего партийного органа кампанию по изъятию церковных ценностей, был благодаря Троцкому и другим членам Политбюро сформирован. Поставить в известность избранных в комиссию членов было решено путем рассылки выписок данного постановления Политбюро. Поэтому внизу левой колонки «Слушали» столбцом черными чернилами от руки был выведен перечень фамилий всех тех, кому надлежало получить решение Политбюро: «Троцкому, Сапронову, Яковлеву, Уншлихту, Красикову, Винокурову, Белобородову». Справа от этих фамилий синими чернилами был проставлен знак об исполнении: «V». К сожалению, ничего нельзя сказать об этом перечне фамилий и о рассылке выписок, если брать во внимание текст шестого пункта из «хранилищного» протокола № 114 заседания Политбюро от 20 марта 1922 г. В данном протоколе, изготовленном 18 января 1926 г. и заверенном Шерлиной, адрес рассылки традиционно не был воспроизведен [137]. Зато, помимо «подлинного» протокола, фамилии адресатов были напечатаны в самих выписках, предназначенных для рассылки. Более того, перечисленные выше члены центральной КИЦЦ направленные им из Бюро Секретариата выписки получили. Об этом свидетельствует отложившийся в ЦА ФСБ подлинник выписки на бланке ЦК РКП(б), присланный Уншлихту [138]. (В адресе, размещенном выше основного текста, среди имен получателей подчеркнута фамилия зампреда ГПУ.) Этот документ, согласно проставленной в бланке дате, был изготовлен (отправлен?) 20 марта 1922 г. В конце выписки были проставлены также факсимиле подписи Молотова и круглая гербовая печать ЦК РКП(б). 21 марта 1922 г. Уншлихт, получив данный экземпляр, начертал на нем помету о снятии делопроизводителями ГПУ еще двух копий, что строго запрещалось партийными директивами. Копии, по всей видимости, были сделаны и с приложения, пришедшего вместе с выпиской. В качестве приложения Бюро Секретариата рассылало новый вариант текста письма Троцкого с учетом произведенной правки, [103] которая была зафиксирована еще и непосредственно в самой выписке. Рукописная помета «Прил[ожение] 114[,] п[ункт] 6» на письме Троцкого из дела с «подлинным» протоколом, таким образом, была неслучайна. Несмотря на то, что новый вариант письма признавался составляющей постановления Политбюро (вверху был на этот раз набран машинописью заголовок: «Приложение к протоколу №114 п[ункт] 6 заседания Политбюро ЦК РКП от 20/III-22 г.»), технические сотрудники Бюро Секретариата, тем не менее, воспроизвели в конце документа подпись Троцкого и дату 17 марта 1922 г. В ЦА ФСБ помимо выписки сохранился и экземпляр приложения к рассматриваемому постановлению Политбюро со всеми описанными выше особенностями оформления. Он является копией и заверен подписью К. Т. Свердловой, жены Я. М. Свердлова [139]. Однако, эта не та самая копия, которую предписывал изготовить Уншлихт, т. к. Свердлова была в первой половине 1920-х гг. сотрудником Бюро Секретариата ЦК РКП(б), помощником технического секретаря Политбюро. Таким образом, зампред ГПУ получил из ЦК партии подлинник выписки и копию приложения к ней. Копия приложения к» остановлению Политбюро была помещена сотрудниками ЦК партии и в деле с «хранилищным» протоколом № 114 заседания высшего органа ЦК РКП(б) от 20 марта 1922 г. [140] Эта копия была снята 18 января 1926 г. в количестве трех экземпляров и заверена Шерлиной, чью машинописную подпись позже стерли. Подлинники же приложения к постановлению Политбюро сохранились в фонде ВЦИК в ГАРФ и в тематическом деле фонда Секретариата Ленина в РГАСПИ (два экземпляра одной машинописной закладки) [141]. Единственное расхождение между копиями, заверенными Свердловой и Шерлиной, и указанными подлинниками заключается в компоновке отдельных частей текста. Если в копии Свердловой фрагмент текста, посвященный персональному составу Бюро центральной КИЦЦ и участию Троцкого в работе этой комиссии, является частью второго пункта, а в копии Шерлиной набран как подстрочное примечание, то в подлинниках он при наборе был пропущен, а затем напечатан на отдельном небольшом листке и присоединен ко второму пункту при помощи астериска. Кстати, в экземпляре ГАРФ этот небольшой листок был подклеен снизу к основному тексту, а в ленинском тематичес- [104] ком деле эти две части одного документа оказались отделенными друг от друга 17 посторонними листами. Несомненно, что подлинники приложения были присланы из Бюро Секретариата ЦК РКП(б) вместе с выписками постановления Политбюро. Однако при экземпляре ГАРФ такой выписки нет. По всей видимости, во исполнение жестких предписаний о возврате секретных партийных материалов и о запрете на их хранение в советских архивах, она была отправлена обратно в ЦК РКП(б) и уничтожена. Можно предположить, что это был экземпляр, адресованный Сапронову или Винокурову. В тематическом деле фонда Секретариата Ленина в РГАСПИ такая выписка сохранилась [142]. Этот документ напечатан на бланке ЦК РКП(б), причем он одной машинописной закладки с экземпляром Уншлихта из ЦА ФСБ. Но на нем не проставлены ни дата изготовления (рассылки), ни подпись секретаря ЦК РКП(б), ни печать ЦК РКП(б). Не впечатана, как всегда, в адрес и фамилия получателя — Ленина. Очевидно, для председателя СНК на этот раз не делали специальной копии выписки за подписью Шерлиной, а отправили (для срочности?) отпуск. Если исходить из даты изготовления выписки, проставленной на экземпляре Уншлихта, то Ленин ознакомился, как, впрочем, и другие адресаты, с постановлением Политбюро и приложением к нему 20 марта 1922 года. Помимо перечисленных выше выписок постановления Политбюро и приложений к нему в тематическом деле АПРФ, посвященном изъятию церковных ценностей, отложилось еще по одному экземпляру каждого документа, но только позднейшего времени изготовления [143]. Всего таких выписок с приложениями было сделано по два экземпляра. Выписка напечатана на бланке ЦК ВКП(б) 1930-х гг. и является отпуском. Приложение представляет собой заверенную копию, причем фрагмент текста второго пункта о составе Бюро центральной КИЦЦ оформлен здесь как подстрочное примечание на первом листе документа. Эта особенность оформления второго пункта, а также текстуальная зависимость (написание отдельных слов, раскрытие сокращений и т. п.) говорят о том, что для данных выписки и приложения оригиналом, по-видимому, послужили тексты из дела с «хранилищным» протоколом. Однако в отличие от «хранилищного» протокола в выписке тематического дела АПРФ под бланком документа набрано: «Опросом членов ПБ от 18.III.22 г.» Эта позднейшая запись, казалось бы, кардинально корректирует дату принятия данного постановления и сам ход его рассмотрения в ЦК РКП(б). Получается, что решение Политбюро о плане проведения кампании по изъятию церковных ценностей принято не на заседании высшего партийного органа 20 марта 1922 г., а опросом его отдельных членов 18 марта [105] 1922 г., и только формально размещено сотрудниками Бюро Секретариата в начале протокола № 114, шестым пунктом. Но приведенная позднейшая запись — единственное, что говорит о проведении опросного голосования. Никаких дополнительных свидетельств, подтверждающих опрос, не обнаружено. В «хранилищном» протоколе заседания Политбюро от 20 марта 1922 г., который, вероятно, использовался в качестве оригинала при изготовлении выписки тематического дела АПРФ, имеется сходная запись: «Опросом по телефону 18/111-22 г.». Однако эта запись стоит в самом начале протокола, перед первым пунктом, что означает лишь одно: делопроизводители ЦК партии при формировании протокола разместили его первыми пунктами опросные постановления. При этом границу, где заканчиваются опросные постановления, они никак не обозначили. Если обратиться к «подлинному» протоколу № 114, то отчетливо видно, что данная граница проходит между пятым и шестым пунктами. Все пять опросных постановлений, за исключением четвертого, который, как и шестой, оформили от руки, напечатаны в виде выписок на бланках ЦК РКП(б). Правда, четвертый пункт, в отличие от шестого, написан не на линованной бумаге, а на простой, и не черными чернилами, а карандашом. На листе с четвертым пунктом еще и проставлена дата: «от 18/III 922». На линованной же бумаге черными чернилами в «подлинном» протоколе оформлены все постановления, принятые непосредственно на заседании Политбюро 20 марта 1922 г. Во внутренней описи к делу с «подлинным» протоколом № 114, составленной в 1969 г. имеющими значительный опыт работы с такими делами архивистами ЦК КПСС, первые пять пунктов идут как опросные, причем под номером каждого пункта указана дата его принятия опросом — 18 или 19 марта 1922 г. Перед шестым пунктом архивистами ЦК КПСС введена строчка, отделяющая опросные постановления от утвержденных на заседании: «От 20.111. 1922 г.». К сожалению, из пяти опросных постановлений, размещенных в «подлинном» протоколе № 114 заседания Политбюро от 20 марта 1922 г., только к четвертому пункту приложен документ с записями мнений голосовавших опросом. К остальным четырем постановлениям, оформленным в виде выписок на бланках ЦК РКП(б), таких документов не присоединено. К шестому же пункту, как показано ранее, приложен экземпляр письма Троцкого от 17 марта 1922 г., присланный Каменеву и не имеющий никаких помет, связанных с голосованием опросом. Можно предположить, что мнения опрошенных 18 марта 1922 г. членов и кандидатов в члены высшего партийного органа могли быть зафиксированы на отсутствующем в деле с «подлинным» протоколом Политбюро экземпляре Молотова письма Троцкого от 17 марта 1922 г. Но этот Документ, если он сохранился, до сих пор историками не выявлен. Кстати, если считать, что опрос все-таки был 18 марта 1922 г., то тогда не совсем понятно, зачем с письма Троцкого в Бюро Секретариата снимались копии, отправленные «для сведения» Ленину, [106] Сталину и Зиновьеву с датой входящего номера ЦК РКП(б) 19 марта 1922 г., т.е. уже после проведения опроса. Исходя из всего вышеперечисленного, изучаемое постановление вряд ли можно причислить к принятым посредством опроса 18 марта 1922 г. Следовательно, именно прибывшие на заседание Политбюро 20 марта 1922 г., согласно списку присутствующих из «подлинного» протокола № 114, «т.т. Каменев, Сталин, Молотов, Троцкий» рассмотрели и утвердили шестым пунктом предложенный председателем РВСР в письме от 17 марта 1922 г. план проведения изъятия церковных ценностей, внеся в него ряд существенных поправок [144]. [107] В отличие от Каменева и Молотова, другой адресат письма Троцкого Сапронов, не участвующий в заседании Политбюро 20 марта 1922 г., в 12 часов того же дня обратился к ответственному секретарю ЦК РКП(б) с просьбой «сегодня поставить на обсуждение Политбюро ответ тов. Троцкого по вопросу об изъятиях цер[ковных] цен[ностей]. Выписку постановления, изготовленную 20 марта 1922 г., он, очевидно, получил уже после отправки своей записки (автографа) Молотову. Эта делопроизводственная записка Сапронова оказалась в тематическом деле АПРФ, посвященном изъятию церковных ценностей. Сотрудники секретного делопроизводства ЦК партии ошибочно приписали ее к пункту 12 протокола № 115 заседания Политбюро от 22 марта 1922 г., проставив традиционную рукописную помету о принадлежности [145]. По всей видимости, Сапронов, инициировавший по поручению Политбюро своим запросом письмо Троцкого от 17 марта 1922 г., ощущал личную ответственность за судьбу присланного председателем Реввоенсовета послания. Будучи председателем московской КИЦЦ, Сапронов был явно заинтересован в обсуждении Политбюро полученного им документа, тем более что его кандидатура фигурировала и в составе центральной КИЦЦ, предлагаемом Троцким. Как следует из текста выписки постановления Политбюро и приложения к нему, его волнения были вполне оправданы. По поводу замены Сапронова в связи с его отъездом на Генуэзскую конференцию в тексте выписки не совсем понятно значилось: «после отъезда т. Сапронова ввести в комиссию на правах его заместителя председателя т. Белобородов (так! — СП.), который должен войти в курс дела не позднее среды, 22/III». Однако в тексте второго пункта приложения, куда эта поправка должна была полностью войти, слова «председателя» уже нет. Этот вариант формулировки следует признать более точно отражающим смысл правки, внесенной в текст письма Троцкого. Действительно, слово «председателя» было вписано в текст постановления Политбюро, отложившегося в «подлинном» протоколе, поверх строки, следовательно, позднее. Очевидно, при этом имелось в виду, что Сапронова заменит в комиссии Белобородое, который будет работать в качестве заместителя председателя, т.е. заместителя Калинина. Протоколы заседания Бюро центральной КИЦЦ полностью подтверждают данное предположение [146]. Выйти из этой ситуации сотрудники Бюро Секретариата могли довольно просто: вычеркнув из постановления Политбюро слово «его». Но этого не было сделано. Тем не менее, данное разночтение позволяет говорить, что тексты постановления и приложения создавались авто- [108] номно друг от друга, причем последний непосредственно с правленого текста письма Троцкого от 17 марта 1922 года. Так или иначе, но рассмотренное разночтение текста было устранено довольно радикальным способом при переработке приложения к постановлению Политбюро в инструкцию (директиву) ЦК РКП(б) на места во исполнение последнего абзаца текста постановления Политбюро: «Инструкцию разослать всем Губкомам». Исходя из полученной в регионах в виде шифротелеграммы директивы, можно утверждать, что второй пункт, посвященные составу центральной КИЦЦ, был из ее текста просто убран, как убраны и пункты, касающиеся сроков изъятия в Москве и Петрограде. Исключенным оказался и последний 17 пункт, в котором губкомы призывались «не затягивать дело ни на один лишний День», но «сообразуясь со сроком, назначенным в Москве». В целом весь текст был композиционно перестроен так, что стал состоять из восьми пунктов [147]. В него были внесены и новые поправки (утвержденные 20 марта 1922 г. на заседании комиссии по учету и сосредоточению ценностей во главе с Троцким, при участии Калинина и других членов центральной КИЦЦ [148]. Вставить эти поправки в шифротелеграмму «всем губкомам» должен был, согласно протоколу этого заседания, замзав Агипропом Яковлев. Возможно, именно он и перерабатывал текст приложения к постановлению Политбюро в текст инструкции на места. Согласно адресу рассылки, Яковлев получил выписку постановления Политбюро и приложение 20 марта 1922 г. Эти документы вполне могли быть использованы им при выполнении задания, порученного комиссией по учету [149]. Поправки, сделанные комиссией, вновь затрагивали про- [109] блему сроков проведения кампании, предварительной подготовительной работы и возможности эксцессов. Помимо старой градации на «важнейшие» и «менее важные», губернии (и уезды) подразделялись еще на два типа: «где по общим условиям и по совершенной подготовительной работе» изъятие было возможно «без риска эк[с]цессов» и где подготовительная работа была недостаточной и обстановка вела к «опасностям эк[с]цессов». В первом случае комиссия Троцкого рекомендовала «провести изъятие до конца», а во втором — «отсрочить изъятие до партийного съезда», на котором в индивидуальном порядке определить сроки изъятия. Еще более детально оговаривался порядок изъятия: «Изъятие ценностей производить в первую очередь в городских церквях, начиная с наиболее богатых. К церквям в крестьянских бедных приходах относиться с осторожностью и тщательно выяснив всю обстановку» [150]. Несмотря на все изменения, произошедшие с текстом, он все-таки именовался в самом начале шифротелеграммы «постановлением ЦК РКП от 20 марта сего года». А в конце документа после последнего восьмого пункта была проставлена согласно партийному делопроизводственному этикету обязательная для постановления подпись: «Секретарь ЦК РКП Молотов». Таким образом, письмо Троцкого от 17 марта 1922 г., содержащее план проведения кампании по изъятию ценностей и раскола духовенства Русской церкви, претерпело две серьезные переработки текста: первую — при включении в протокол Политбюро в качестве приложения к постановлению высшего партийного органа, вторую — при отправке «этого приложения шифротелеграммой за подписью Молотова на места в качестве инструкции ЦК РКП(б). [110] Само письмо было написано Троцким по запросу Политбюро, которое вняло доводам особоуполномоченного СНК о провале всей работы по изъятию Президиумом ВЦИК и его органами и взяло на себя руководство кампанией. Наметив получить от Троцкого план конкретных мероприятий по изъятию церковных ценностей для местных парторганов, Политбюро под влиянием сообщений, идущих из регионов, решило приостановить кампанию там, где явно просматривалась реальная угроза волнений и эксцессов. По-видимому, именно нарастающий поток таких сообщений послужил поводом для двукратной переработки текста полученного письма Троцкого, причем с учетом уже высказанных к этому времени на заседаниях различных комиссий Троцкого подходов и приемов: от секретной предварительной подготовки изъятия на местах до выделения различных категорий губерний (епархий) и приходов (по богатству церковного имущества, по возможностям проявления эксцессов и т. п.). Более взвешенно и дифференцированно, в зависимости от перечисленных особенностей того или иного региона, были намечены и сроки проведения кампании [151]. * * * Нужно отметить, что сотрудниками ЦК РКП(б) описанная выше шифротелеграмма, составленная на основе дважды переработанного письма Троцкого от 17 марта 1922 г., тесно увязывалась с другой, отправленной в регионы 19 марта 1922 г. («В дополнение к телеграмме от 19 марта сего года сообщается вам к неуклонному немедленному исполнению постановление ЦК РКП от 20 марта сего года», — говорилось в самом начале рассмотренной выше шифротелеграммы.) Экземпляры телеграммы от 19 марта 1922 г., отправленной на места по прямому проводу также шифровкой, отложились, как и телеграмма-дополнение, в местных партийных архивах [152]. Но не только там, а и в центральных архивохранилищах: в посвященных изъятию церковных ценностей тематических делах фонда Политбюро в АПРФ [153] и фонда Секретариата Ленина [111] в РГАСПИ [154]. Причем в последнем — с двумя вариантами текстов, один из которых был связан с командировкой Троцкого. В основном тексте провинциальным партийным органам приказывалось «приостановить проведение изъятий церковных ценностей», бросить «все силы на подготовительно-разъяснительную агитационную работу» и ждать «дополнительных директив», которые «Цека даст двадцатого марта», т.е. приведенную выше шифротелеграмму-дополнение. Для Смоленского и Витебского губкомов добавочно пояснялось, что все их договоренности с Троцким «этой телеграммой не отменяются» [155]. Таким образом оказывается, что Троцкий вернулся 17 марта 1922 г. из поездки по западным районам страны, где лично наставлял губернское руководство, как надлежит изымать церковные ценности, а значит, знал о местных инцидентах, произошедших из-за «непродуманности» и «поспешности» в проведении кампании [156]. Несомненно, что данная шифротелеграмма была отправлена «всем губкомам, обкомам и оббюро РКП» во исполнение постановления Политбюро от 16 марта 1922 г. Правда, высший партийный орган предлагал приостановить кампанию только «в некоторых местах», т. к. считал, что «дело организации изъятия церковных ценностей еще не подготовлено и требует отсрочки». А в шифротелеграмме от 19 марта 1922 г. уже предлагалось прекратить проведение кампании повсеместно. И аргументация была несколько иной: «Ввиду имевших место осложнений на почве изъятия церковных ценностей». По всей видимости, при составлении данной директивы в ЦК РКП(б) руководствовались новыми сведениями, поступившими из губерний к 19 марта 1922 г. и заставив- [112] шими столь существенно изменить решение Политбюро от 16 марта 1922 г. Эта новая информация, без сомнения, повлияла и на содержание поправок, дважды внесенных в письмо Троцкого от 17 марта 1922 г. Данные поправки, по сути, были реакцией на пришедшие с мест сообщения об инцидентах при попытках комиссий, организованных по постановлению Президиума ВЦИК от 23 февраля 1922 г., приступить к изъятию ценностей. Нередко, кстати, роль комиссий ВЦИК в регионах исполняли комиссии («тройки») по учету и сосредоточению ценностей, а иногда и другие специальные органы, созданные по местной инициативе [157]. Действительно, в тематическом деле фонда Политбюро в АПРФ отложились две шифротелеграммы в адрес ЦК РКП(б) с информацией о церковных инцидентах. Они пришли в Москву одна за другой из Калуги и Иваново-Вознесенска в первой половине дня 18 марта 1922 г. [158] В шифротелеграмме Калужского губкома сообщалось о «волнениях среди рабочих в связи с изъятием церковной ценности (так! — С.П.)», а в шифротелеграмме Иваново-Вознесенского губкома — о массовых беспорядках в Шуе, подавленных властью при помощи армии и милиции. В результате проведенной акции, согласно документу, было убито 5 человек и 15 ранено, а две фабрики объявили забастовку [159]. Как следует из подписей-росчерков, проставленных членами и кандидатами в члены Политбюро на первой телеграмме, с ней ознакомились «в круговую» находившиеся в Москве Молотов, Сталин, Каменев и Троцкий. Отсутствовавшему в столице Ленину было решено послать отдельный экземпляр как первой, так и второй телеграммы. Обе они отложились в тематическом деле фонда Ленина в РГАСПИ [160]. [113] Однако, в отличие от калужской депеши, с которой перечисленные члены и кандидаты в члены Политбюро ознакомились как с информационным документом, вторая, ивановская телеграмма, была воспринята в ЦК РКП(б) как инициативный документ для рассмотрения Политбюро специального постановления. Несомненно, серьезность сообщения о шуйских событиях требовала от высших партийных руководителей не просто ознакомления, а принятия конкретных решений, направленных на скорейшее устранение последствий вспыхнувшего сопротивления. По всей видимости, эта шифротелеграмма послужила поводом для рассмотрения Политбюро вопроса о шуйском протесте самостоятельным постановлением. В «подлинном» протоколе № 114 в колонке «Слушали» пятого пункта соответственно было зафиксировано: «О событиях в г. Шуе», а в колонке «Постановили»: «Предложить ВЦИКу сегодня же послать комиссию в составе тт. Смидович (председатель), Муралов Н. И. и Кутузов И. И. для расследования» [161]. Эти две колонки были оформлены не на отдельном листе от руки, как у выше приведенного «церковного» постановления Политбюро из «подлинного» протокола № 114, а в виде машинописной выписки на бланке ЦК РКП(б), подготовленной к рассылке. Нужно отметить, что эта выписка имеет все традиционные атрибуты оформления данного типа документов. Перед основным текстом постановления, над двумя колонками, напечатана соответствующая строчка: «Выписка из протокола Политбюро № 114 от 19/111-22 г.». Заметим только, что от использования устоявшегося словосочетания «заседания Политбюро» в этой строчке сотрудники Бюро Секретариата благоразумно отказались. Дата 19 марта 1922 г. красными чернилами вписана и в бланк ЦК РКП(б), в качестве дня изготовления и рассылки выписки адресатам. Этими же чернилами в бланке документа проставлен исходящий номер. В конце выписки делопроизводителями ЦК РКП(б) оттиснуты факсимильная подпись Молотова и круглая печать ЦК РКП(б), а под бланком напечатаны фамилии адресатов рассылки: «Т.т. Енукидзе, Смидовичу, Кутузову, Муралову». Из четырех данных фамилий красными чернилами подчеркнута третья, т.е. эта выписка является экземпляром, предназначенным Кутузову. Таким образом данная выписка была изготовлена для отправки члену шуйской комиссии Кутузову, но до адресата она не дошла и поэтому оказалась размещенной пятым пунктом в «подлинном» протоколе № 114 заседания Политбюро от 20 марта 1922 г. Причем поместили ее в протокол, когда уже была проведена нумерация пунктов. Кстати, на сходных первых трех выписках с «опросными» постановлениями номера их пунктов печатались одновременно с основным текстом. На выписке же исследуемого постановления номер пункта не был проставлен и после того, как ее [114] поместили в «подлинный» протокол. Он появился позже и был написан шариковой ручкой, по-видимому, исследователями или архивистами. В результате внесения данной выписки в протокол пятым пунктом и произошел описанный выше сбой в уже проставленной нумерации, когда у идущего следом постановления, принятого по письму Троцкого от 17 марта 1922 г., пришлось менять пятый номер на шестой. Возможно, именно поэтому и граница, отделяющая в «подлинном» протоколе № 114 «опросные» постановления от принятых на заседании, оказалась размытой. Тем не менее из имеющихся в выписке дат однозначно следует, что данное постановление было принято опросом 19 марта 1922 г. Эта же дата, кстати, в качестве дня проведения опроса указана и во внутренней описи 1969 г. к делу с «подлинным» протоколом № 114 заседания Политбюро от 20 марта 1922 г. К сожалению, как и у первых трех «опросных» постановлений в этом протоколе, к выписке с постановлением, оформленным пятым пунктом, каких-либо документов с мнениями голосовавших не приложено. В «хранилищном» протоколе № 114 заседания Политбюро, изготовленном в 1926 г., дата 19 марта 1922 г. была обойдена вниманием делопроизводителей ЦК партии [162]. При рассмотрении шестого пункта данного протокола уже отмечалось, что о проведении опроса здесь говорит только напечатанная перед первым пунктом строчка: «Опросом по телефону 18/III-22 г.», совершенно точная в отношении даты голосования для первых четырех пунктов. Однако, при изготовлении позднейших выписок на бланках ЦК ВКП(б) технический персонал ЦК партии распространил эту дату и на шестой пункт протокола № 114, утвержденный 20 марта 1922 г. на заседании Политбюро. При этом, правда, процедура голосования — «по телефону» — не была воспроизведена. Таким же образом сотрудники секретного делопроизводства ЦК партии поступили и при изготовлении позднейшей по времени выписки пятого пункта, напечатанной на бланке ЦК ВКП(б) 1930-х гг. Она сохранилась в том же тематическом деле АПРФ, что и выписка шестого пункта [163]. Всего таких выписок с пятым пунктом было сделано две, причем экземпляр тематического дела АПРФ — отпуск. Вместо фамилий получателей выписок здесь набрано: «Опросом членов ПБ от 18.III.22 г.» Следовательно, как и рассмотренное выше постановление Политбюро, зафиксированное шестым пунктом в протоколе № 114 заседания высшего органа партии, постановление о шуйских событиях в позднейшей выписке на бланке ЦК ВКП(б) 1930-х гг. ошибочно было приписано к «опросным» решениям, утвержденным голосованием 18 марта [115] 1922 г. В действительности данное постановление принималось опросом членов и кандидатов в члены Политбюро 19 марта 1922 г. и лишь формально было размещено в начале протокола от 20 марта 1922 года [164]. Сразу же, после утверждения опросом 19 марта 1922 г., постановление о шуйских событиях было в виде выписок отправлено своим адресатам. Однако одна выписка, предназначенная Кутузову, не была отослана адресату и попала в «подлинный» протокол Политбюро. Рядом с нею делопроизводители ЦК партии посчитали необходимым разместить канцелярско-техническую справку, поясняющую отчасти почему Кутузов не получил текст постановления Политбюро. Из этой справки на бланке ЦК РКП(б) с традиционной рукописной пометой о принадлежности, относящей данный документ к шуйскому постановлению Политбюро, следует, что член ЦК партии и Президиума ВЦИК Кутузов был в Иваново—Вознесенске уже в ночь с 19 на 20 марта 1922 г. Именно ему была адресована записка неизвестного содержания, переданная в Иваново-Вознесенск по прямому проводу в 1 час 45 минут 20 марта 1922 г. ответственным дежурным Шифрбюро ЦК РКП(б) И. В. Долговым. Последний написал своею собственной рукой красными чернилами данную справку, чтобы отчитаться о проделанном перед заместителем заведующего Бюро Секретариата И. И. Иконниковым, адресатом этого документа, который, в свою очередь, после ознакомления проставил на справке помету: «п[олит]б[юро]. 20/III. И. И[конников] [165]. [116] Вместе с тем, в тематическом деле АПРФ отложился другой документ с такой же рукописной пометой о принадлежности, как и у справки Долгова. Это машинописное донесение члена ВЦИК, командующего войсками МВО Муралова секретарю ЦК РКП(б), очевидно Молотову, об отъезде из Москвы 20 марта в 18 часов 30 минут «согласно Вашего распоряжения (выписке постановления Политбюро? — С.П.)». На этом донесении, напечатанном на бланке командующего войсками МВО, в ЦК РКП(б) были проставлены после ознакомления пометы, сходные с теми, которые остались на справке Долгова: «п[олит]б[юро]. Арх[ив]. 20/III. Н. С[мирнов] и «К мат[ериалам] о Шуе». Как видим из первой пометы, с данным документом, по сравнению со справкой Долгова, работал еще более высокий сотрудник Бюро Секретариата — его заведующий Смирнов [166]. По-видимому, не ранее 20 марта 1922 г. выехал в Иваново-Вознесенск и председатель особой комиссии ВЦИК Смидович. Об этом свидетельствует выданный ему мандат от 20 марта 1922 г., в котором Президиум ВЦИК назначил Смидовича на пост председателя, а комиссии определил ее права, полномочия и задачи. Данный документ за подписями-росчерками Калинина и Енукидзе, очевидно, появился во исполнение адресованной секретарю ВЦИК выписки с постановлением Политбюро о шуйском инциденте. Мандат сохранился в фонде Смидовича в ГАРФ и является на сегодня единственным документом, подтверждающим рассмотрение Президиумом ВЦИК вопроса о создании шуйской комиссии [167]. Таким образом, из приведенных выше документов получается, что члены комиссии ВЦИК выехали в Шую не только 19 марта 1922 г., как предписывалось в постановлении Политбюро, но и на следующий день — 20 марта 1922 г., следовательно, по мере возможностей каждого в отдельности [168]. [117] Кстати, 19 марта 1922 г., как дата выезда всей комиссии, была указана в директиве ЦК РКП(б), отправленной в Ивановский губком шифротелеграммой от того же числа за подписью Молотова. Несомненно, эту шифротелеграмму можно признать итоговым документом к «опросному» постановлению по Шуе высшего органа партии. Экземпляр данной шифротелеграммы был обнаружен в двух архивохранилищах: в.тематическом деле фонда Секретариата Ленина в РГАСПИ и в фонде губкома РКП(б) в Ивановском партийном архиве [169]. Помимо даты отъезда комиссии, в документе также сообщалось об обязательном дальнейшем информировании ЦК партии относительно «политического положения в губернии и принимаемых мер». Наряду с этой итоговой шифротелеграммой в ленинском тематическом деле отложился и второй экземпляр инициативной шифротелеграммы от 17 марта 1922 г., пришедшей из Иваново-Вознесенска [170]. В отличие от первого экземпляра на бланке шифротелеграммы ЦК РКП(б) этот второй экземпляр напечатан на простом листе бумаги и является копией, сделанной в Бюро Секретариата и заверенной Шерлиной. Вверху документа машинописью был набран новый адрес: «К сведению всем членам Политбюро т.т. Ленину, Троцкому, Каменеву, Зиновьеву, Сталину, Молотову». Причем фамилия председателя СНК была подчеркнута карандашом. Этим же карандашом над адресом проставлен, как и на сделанной в Бюро Секретариата копии письма Троцкого от 17 марта 1922 г., входящий регистрационный номер ЦК РКП(б) «1850» с датой 19 марта 1922 г. Заметим, что такой же номер с датой тем же карандашом написан и на экземпляре» рассмотренной выше ивановской шифротелеграммы от 17 марта 1922 г., сохранившейся в тематическом деле фонда Политбюро АПРФ. Таким образом, выходит, что два документа — письмо Троцкого от 17 марта 1922 г. и шифротелеграмма из Иваново-Вознесенска от 17 марта 1922 г., лежащие в основе «церковных» постановлений Политбюро, поступили к председателю СНК не ранее 19 марта 1922 г., т.е. вполне реально в день проведения опроса по шуйскому инциденту и накануне заседания высшего партийного органа, на котором было рассмотрено письмо председателя Реввоенсовета. Для Ленина, отсутствующего в Москве и потому не участвовавшего в работе Политбюро, по-видимому, эти документы, а также ряд других (шифротелеграмма ЦК РКП(б) о приостановке изъятия от 19 марта 1922 г., сообщение РОСТА о готовящемся сопротивлении изъятию церковных ценностей в Петрограде, и т. п.) [171], по- [118] служили источниками информации, подтолкнувшими председателя СНК к активному вмешательству в складывающуюся ситуацию. 19 марта 1922 г. он продиктовал по телефону помощнику своего секретаря М. А. Володичевой знаменитое письмо «Товарищу Молотову. Для членов Политбюро» [172]. Вероятно, председатель СНК получил вместе с перечисленными документами и предварительную повестку дня заседания Политбюро 20 марта 1922 г., в которую, возможно, были включены пункты о плане проведения кампании и о событиях в Шуе. По крайней мере, Ленин ко времени диктовки письма знал, что шуйский вопрос «уже поставлен на обсуждение Политбюро». Поэтому глава Советского правительства решил письменно сообщить членам высшего партийного органа свои соображения не столько «по поводу происшествия в Шуе», сколько «в связи с общим планом борьбы в данном направлении», т. к. лично «присутствовать на заседании Политбюро 20-го марта» 1922 г. он был не в состоянии. [119] Это письмо вождя, адресованное коллегам по Политбюро, вполне можно композиционно разделить на две равные части. В первой из них Ленин проделал теоретический анализ поступившей к нему информации в связи с изъятием церковных ценностей, и пришел к выводу о наличии тайного плана борьбы с властью у «черносотенного духовенства», возглавляемого патриархом Тихоном. «Происшествие в Шуе» и другие инциденты, по мнению председателя СНК, без сомнения были свидетельством осуществления «реакционным духовенством» данного «общего плана», его «решающего сражения». Однако «противник» допустил в этом плане «громадную стратегическую ошибку»: то, что он якобы считал наиболее благоприятными, определяющими успех начатой борьбы факторами (в первую очередь — массовый голод), на самом деле было исключительно на руку правящему режиму. По мнению Ленина, именно массовый голод, нейтрализуя крестьян, предоставлял большевикам единственный шанс в истории, когда под прикрытием помощи голодающим можно было изъять церковные ценности и «раз и навсегда» расправиться с Русской церковью, отбив всякое желание когда-либо сопротивляться новой власти. В силу особой сверхсекретности письма вождь давал откровенный ответ и на вопрос, куда должны были пойти изъятые церковные ценности («фонд в несколько миллионов золотых рублей, а может быть, и несколько миллиардов»): на «государственную работу, вообще», «хозяйственное строительство, в частности» и на «отстаивание своей позиции в Генуе, в особенности». Провести предлагаемую Лениным операцию надлежало «самым решительным и самым быстрым образом», «в самый краткий срок, ибо длительного применения жестокостей народные массы не вынесут» [173]. Во второй части письма, резюмируя свои теоретические выкладки, председатель СНК предлагал членам Политбюро ряд конкретных мер, последовательно, с объяснениями, перечисляя их. Несомненно, что некоторые из этих мер были почерпнуты Лениным из пришедших к нему документов о церковных делах и напрямую касались их. Так, он считал, что шифротелеграмму о приостановке изъятия от 19 марта 1922 г. не следовало отменять, [120] т. к. она вводила «противника» в заблуждение относительно истинных намерений власти. Пока духовенство и верующие Русской церкви были уверены, что кампания на неопределенное время прекращена, высоким партийным функционерам надлежало, по Ленину, на открывающемся 27 марта 1922 г. XI съезде РКП(б) провести специальное секретное совещание. Это совещание должно было принять решение об изъятии ценностей из храмов и монастырей, в особенности из самых богатых, «с беспощадной решительностью, безусловно ни перед чем не останавливаясь и в самый кратчайший срок». Для контроля за ходом кампании в центре создавалась особая комиссия, которая нигде не афишировалась, а все ее распоряжения шли официальными каналами «в обще-советском и общепартийном порядке». Обязательными членами комиссии Ленину виделись Троцкий и Калинин, причем последний должен был нести груз ответственности за все официальные выступления в связи с кампанией. Деятельность же Троцкого, как и особой комиссии, абсолютно засекречивалась. Подобная конспирация, а с нее Ленин начал изложение своих конкретных мероприятий, была сердцевиной всей задуманной операции. Именно помощью голодающим, борьбой с массовым голодом, чем гласно занимался ВЦИК и его специальные органы под председательством Калинина, маскировались реальные цели объявленной кампании по изъятию ценностей, сутью которой были конфискация ценного имущества и разгром Русской церкви. Исполнить эти секретные задачи и был призван особоуполномоченный СНК по учету и сосредоточению ценностей — Троцкий. На его письмо от 17 марта 1922 г., по всей видимости, и опирался Ленин, предлагая создать центральную КИЦЦ. Правда, в отличие от Троцкого, председатель СНК считал необходимым включить в создаваемую комиссию Калинина. Напомним, что 20 марта 1922 г. на заседании Политбюро игнорируемый Троцким Калинин был введен в центральную КИЦЦ в качестве ее председателя. Вполне возможно, что решающую роль при назначении Калинина на новый пост сыграло как раз рассматриваемое письмо Ленина, в котором глава правительства достаточно убедительно и аргументировано обосновал для членов Политбюро подобное кадровое решение. Затронул Ленин в своем письме и уже поставленный на «опросное» обсуждение Политбюро вопрос о шуйской комиссии. Председатель СНК советовал членам высшего партийного органа послать не комиссию, а одного из членов ВЦИК, предварительно устно его проинструктировав насчет ареста «нескольких десятков представителей местного духовенства» и мирян. После возвращения из Шуи этот уполномоченный обязывался Лениным сделать доклад, на основе которого Политбюро, опять устно, приказало бы судебным инстанциям провести быстрый «процесс против шуй- [121] ских мятежников, сопротивляющихся помощи голодающим», с расстрелом значительного количества осужденных. Такие же процессы Ленин предлагал обязательно провести в Москве и в «нескольких других духовных центрах». При осуществлении всего выше перечисленного председатель СНК требовал главу «мятежа рабовладельцев» — патриарха Тихона — не трогать, а установить за ним и его окружением самый жесткий контроль ГПУ с еженедельным докладом Дзержинского и Уншлихта обо всем происходящем членам и кандидатам в члены Политбюро. Несомненно, столь откровенные рассуждения Ленина о преследуемых целях и «конкретных мероприятиях» кампании по изъятию ценностей Русской церкви были обусловлены сверхсекретностью рассматриваемого письма. Вождь специально в самом начале письма и затем в постскриптуме к нему оговорил порядок знакомства с ним членов и кандидатов в члены высшего партийного органа. Молотов должен был запустить вечером 19 марта 1922 г. полученный документ «в круговую» среди членов Политбюро («тов. Калинину то же») с тем, чтобы каждый, кто его прочитал, проставил бы свой автограф («краткую заметку») на самом письме. Таким образом Молотов и другие члены и кандидаты в члены Политбюро, ни в коем случае не делая копий, знакомились с предложениями Ленина и высказывали свое мнение о его письме, т.е. накануне заседания высшего партийного органа должны были, по сути, вновь голосовать опросом по только что рассмотренному вопросу о шуйском инциденте. К сожалению, сказать что-либо определенное об этом повторном «голосовании» и соблюдении жестких условий конспиративности, требуемых Лениным, невозможно. После приема письма по телефону Володичевой, которая стенографировала его, расшифрованный текст был отпечатан одной машинописной закладкой в количестве двух экземпляров. Один из них был отправлен в конверте с бланком секретаря СНК РСФСР автору. На конверте рукой сотрудника секретариата председателя СНК был проставлен гриф «Строго секретно» и сделана запись: «Экземпляр Владимира Ильича (мат[ериалы] по вопросу о шуйских событиях). 19.III.22.» Ленин, получив свой экземпляр продиктованного документа, подчеркнул карандашом на конверте гриф, слово «шуйских» и написал, вновь подчеркнув, помету: «в архив» [174]. Другой экземпляр письма был направлен адресату в ЦК РКП(б) — Молотову [175]. В конце полученного документа, поверх машинописной пометы: «19.III.22. Принято по телефону[,] М. Володичева», ответственный секретарь ЦК РКП(б), исполняя [122] требование Ленина, написал своей собственной рукой другую помету: «Согласен. Однако, предлагаю распространить кампанию не на все губернии и города, а на те, где действительно есть крупные ценности, сосредоточив соответственно силы и внимание партии. 19/Ш. В. Молотов». Несомненно, что молотовское «однако» в помете было выражением несогласия с ленинским предложением о немедленном всеобщем и повсеместном изъятии. По всей видимости, ответственный секретарь ЦК РКП(б), делая эту помету, опирался на имевшую место у высших партийных руководителей концепцию «важных» и «менее важных» губерний, которая нашла свое отражение в выработанных Политбюро 20 марта 1922 г. поправках к письму Троцкого от 17 марта 1922 г. Под влиянием поступивших с мест телеграмм о произошедших инцидентах, Молотов, очевидно, посчитал, что в «менее важных» губерниях и городах вообще не нужно проводить кампанию. В данном русле, как было показано выше, 20 марта 1922 г. на заседании комиссии по учету и сосредоточению ценностей с участием Троцкого и Калинина были выработаны новые, более радикальные, поправки в измененный текст письма Троцкого от 17 марта 1922 г., ставшего к этому времени приложением к постановлению Политбюро. Все это, несомненно, делает актуальным проблему времени знакомства с письмом Ленина членов Политбюро, в частности Троцкого и Калинина. Тем более что помет («кратких заметок») членов и кандидатов в члены Политбюро на письме Ленина нет, следовательно, требования председателя СНК о процедуре рассмотрения его послания Молотовым не были исполнены. Таким образом в нашем распоряжении нет и достоверных данных, свидетельствующих о знакомстве с этим письмом вождя его коллег по высшему партийному органу [176]. Хотя вполне возможно, что члены и кандидаты в члены Политбюро прочитали письмо Ленина непосредственно на [123] заседании 20 марта 1922 г. Ведь если члены Политбюро знакомились с документами на самом заседании высшего органа партии, то своих ознакомительных подписей-росчерков и помет они обычно не проставляли [177]. Тем не менее, вторая помета, правда делопроизводственная, на письме вождя все-таки появилась. Вверху первого листа письма техническим сотрудником Бюро Секретариата была выведена традиционная помета о принадлежности данного документа к пятому пункту протокола № 114 заседания Политбюро от 20 марта 1922 г. Несмотря на эту помету, рассмотренный экземпляр письма Ленина не отложился ни в «подлинном» протоколе заседания высшего органа партии, ни в тематических делах фонда Политбюро АПРФ. Он был при сборе подлинных документов вождя переслан из секретного архива ЦК партии в Институт Ленина и помещен в один конверт (описан выше) с экземпляром письма, полученным автором из своего Секретариата сразу же после изготовления. На сегодня эти два подлинных экземпляра одной машинописной закладки письма председателя СНК от 19 марта 1922 г. вместе с конвертом составляют одно архивное дело фонда ленинских подлинников в РГАСПИ. При отправке подлинника письма Ленина из ЦК партии с него, несмотря на требование вождя «ни в каком случае копий не снимать», была сделан» копия, которую заверил своим росчерком Чечулин. В процессе изготовления копии из упомянутых выше помет в конце документа была воспроизведена машинописью рукописная помета Молотова с добавлением: «Пометка рукою тов. Молотова». Делопроизводственные пометы о приеме данного до- [124] кумента по телефону Володичевой и о его принадлежности к протоколу заседания Политбюро были опущены. Однако после подписи Чечулина была напечатана другая техническая помета: «Подлинник передан в институт Ленина», а в начале письма обозначено: «Копия». В настоящий момент эта копия находится в тематическом деле фонда Политбюро АПРФ, посвященном изъятию церковных ценностей [178]. В обозначенном тематическом деле в АПРФ оказался и еще один, самый последний по времени получения, документ, приписанный к пятому пункту протокола № 114 заседания Политбюро от 20 марта 1922 г. Это подтверждает проставленная на нем тем же почерком, что и на подлиннике письма Ленина, соответствующая делопроизводственная помета о принадлежности. Данный документ является шифротелеграммой от 20 марта 1922 г. из Иваново-Вознесенского губкома, которую расшифровали в ЦК РКП(б) в 19 часов 10 минут 21 марта 1922 г. [179] Без сомнения, эта шифротелеграмма была послана в Москву в ответ на директиву ЦК, отправленную шифром в Иваново 19 марта 1922 г., с сообщением о шуйской комиссии и с просьбой информировать Центр о «политическом положении» и «принимаемых мерах». Секретарь губкома И. И. Короткое извещал высшее руководство страны, что убитых красноармейцев нет и что различные собрания рабочих и крестьян поддерживают изъятие и действия властей. Помимо этого в шифротелеграмме сообщалось, что она является дополнением к посланной 17 марта 1922 г. шифротелеграмме о произошедшем инциденте в Шуе, ставшей инициативным документом для рассмотрения в Политбюро постановления о шуйских событиях. Поэтому на шифротелеграмме-дополнении вверху был проставлен знакомый входящий регистрационный номер ЦК РКП(б) «1850», который ранее был выведен на всех материалах, относящихся к шуйскому постановлению Политбюро, и первоначально даже на письме Троцкого от 17 марта 1922 г. По всей видимости, шуйский вопрос, когда на письме Троцкого (копиях) был проставлен этот входящий номер, еще не получил своего пятого порядкового номера в протоколе № 114 заседания Политбюро от 20 марта 1922 г. После того, как это произошло, решение о плане проведения изъятия, предложенном особоуполномоченным СНК в своем письме, оказалось идущим следом шестым пунктом. Это видно, как уже отмечалось, из листа с постановлением о плане изъятия в «подлинном» протоколе Политбюро, на котором цифра пункта «6» явно выправлена из цифры «5». Поэтому и на самом письме Троцкого от 17 марта 1922 г. пришлось исправить входящий номер «1850» на «1851». Правда, на ивановской шифротелеграмме-допол- [125] нении от 20 марта 1922 г. этот номер дан не с датой 19 марта, а с датой 23 марта 1922 года. Точно такой же номер с датой 23 марта 1922 г. проставлен и на других экземплярах рассматриваемой шифротелеграммы, в частности, на экземпляре, отложившемся в тематическом деле фонда Секретариата Ленина в РГАСПИ [180]. Данный экземпляр представляет собою копию ивановской депеши от 20 марта 1922 г., которая была сделана во исполнение пометы Молотова, зафиксированной на подлиннике документа из тематического дела АПРФ: «К свед[ению] чл[енов] ПБ. и т. Ленина». Примечательно, что отсутствующий в Москве и не голосующий зачастую даже по «опросным» постановлениям Политбюро Ленин выведен в этой помете на особицу, как бы вне круга высших партийных руководителей. Ниже приведенной пометы появилась соответственно другая, проставленная в Бюро Секретариата и рапортовавшая о проделанной работе: «Исполнено». Всего техническим персоналом ЦК РКП(б) было изготовлено, по крайней мере, шесть таких копий с новым адресом: «Всем членам Политбюро для сведения т.т. Ленину, Троцкому, Зиновьеву, Сталину, Каменеву, Молотову». (В копии из служебного фонда Ленина его фамилия в адресе подчеркнута). С копии, поступившей Троцкому, в свою очередь, было изготовлено еще две копии, заверенное делопроизводителем канцелярии председателя РВСР Квасниковым (?). Они предназначались членам центральной КИЦЦ Сапронову и Уншлихту, поэтому внизу документа была напечатана машинописная помета: «(Копии посланы 23/3-22 г. т.т. Сапронову и Уншлихту)». Экземпляр копии с копии шифротелеграммы, адресованный Сапронову (его фамилия в этой помете подчеркнута заверителем), сохранился в фонде ВЦИК в ГАРФ [181]. Правда, вместо Сапронова с документом познакомился Белобородов (на шифротелеграмме есть его ознакомительная подпись-росчерк), который согласно постановлению Политбюро, принятому 20 марта 1922 г. и рассмотренному нами выше, заменил 22 марта 1922 г. адресата на посту члена центральной КИЦЦ, став заместителем ее формального председателя Калинина. Другой адресат, указанный в канцелярии Троцкого при изготовлении копии с копии ивановской шифротелеграммы, — Уншлихт оказался инициатором внесения в повестку следующего заседания Политбюро очередного «церковного» пункта. * * * 21 марта 1922 г. члены и кандидаты в члены Политбюро получили из Президиума ГПУ два документа: докладную записку под заголовком «О деятельности духовенства в связи с изъятием ценностей из церквей» и сопроводительное к ней письмо на бланке [126] чекистского ведомства. Заметим, что докладной запиской разосланный документ именуется непосредственно в тексте сопроводительных писем. Согласно адресу письма, данную пару документов должны были получить все члены Политбюро, причем каждый индивидуально. На сегодня обнаружены экземпляры, персонально предназначенные только трем высоким адресатам: Ленину, Троцкому и Молотову. (В общий адрес каждого сопроводительного письма впечатана фамилия одного из них.) Экземпляр председателя СНК сохранился в тематическом деле фонда его Секретариата в РГАСПИ [182], а экземпляры, адресованные двум другим, — в тематическом деле фонда Политбюро в АПРФ [183]. Причем и сопроводительные письма, и сами докладные записки, направленные Ленину и Троцкому, одной машинописной закладки. Все три сопроводительных письма подписаны Езерской с проставлением круглой гербовой печати ГПУ. Из их текста следует, что докладная записка была разослана поименованным выше лицам «по поручению тов. Уншлихта». Сам Уншлихт, помимо поручения, еще и собственной рукой подписал два экземпляра записки: для Ленина и Троцкого. Молотовский экземпляр записки, видимо второй закладки, остался без подписи-росчерка зампреда ГПУ. Тем не менее, все три экземпляра записки были подписаны нижестоящим руководителем ГПУ — начальником Секретного отдела Самсоновым. Его, очевидно, и следует признать непосредственным автором документа. Когда он составлял эту записку, неизвестно. Дата, напечатанная рядом с подписями в конце документа, явно формального характера. Число дня в ней вообще проставлено только в ленинском экземпляре, причем рукой Езерской: 20 марта 1922 г. Очевидно, секретарь Президиума ГПУ исходила при этом из даты 21 марта 1922 г., которую она вписала в бланк сопроводительного письма, когда (видимо, в этот день) отправляла документы [184]. [127] Не воспроизведены ни подписи, ни число даты и в позднейшей копии, снятой с записки 24 сентября 1984 г. оперуполномоченным КГБ Томиным. По всей видимости, эта копия изготавливалась с отпуска и тогда же была помещена (с заменой самого отпуска?) в одно из архивных дел нынешнего ЦА ФСБ [185]. Хотя, возможно, что подписи и число даты в оригинале имелись. По своему содержанию докладная записка руководства ГПУ во многом перекликается с теми выводами в отношении кампании по изъятию и в целом Русской церкви, к которым к этому времени самостоятельно пришли адресаты — ответственные за ход событий вожди партии. Так, основная идея записки повторяла уже высказанную Лениным в своем письме от 19 марта 1922 г. догадку о заговоре «черносотенного духовенства» во главе с патриархом Тихоном против постановления Президиума ВЦИК от 23 февраля 1922 г. Правда, чекисты не столь умозрительно, как председатель СНК, излагали свои представления о заговоре. По мнению руководства ГПУ, основанному на данных агентуры, работающей даже в Священном Синоде Русской церкви, костяк «церковных контрреволюционеров» составляли, насколько это можно понять из безграмотного текста записки, следующие лица: патриарх Тихон, профессор И. М. Громогласов, протоиерей А. А. Хотовицкий, архиепископ (в записке — митрополит) Никандр (Н. Г. Феноменов), епископ Серафим (очевидно, Д. А. Александров) и профессор П. Д. Лапин. Эта «свора высших ерархов (! — С.П.), членов синода» лично инструктировала «против изъятия церковных ценностей», посылала «на места дерективы (! — С.П.)» «замаскированного характера», организовывала «нелегальные собрания духовенства в Москве», а «на последнем заседании Синода» выработала даже единую тактику борьбы: духовенству с протестами «открыто не выступать, а выдвигать для этого преданных ему верующих». Далее высокопоставленные чекисты высказывали, как и Троцкий, мысль о возможном расколе Русской церкви, т. к. по их сведениям лояльное духовенство — некоторые «местные ареиереи (! — СП.)» — было согласно при аресте Синода избрать «на патриарший престол и в синод лиц[,] настроенных более лойяльно к Советской власти». Арестовать же патриарха и членов Синода для ГПУ не составляло никакого особого труда: компромата, по мнению чекистов, вполне хватало, что и было продемонстрировано ими в приведен- [128] ном выше перечне «антисоветских деяний». Поэтому Уншлихт и Самсонов предлагали в конце записки членам и кандидатам в члены Политбюро, очевидно для утверждения в качестве постановления высшего партийного органа, три четких пункта: немедленный «арест синода и патриарха», «допущение духовного собора на предмет избрания нового синода и патриарха», высылка в «самые голодные районы» Поволжья «всех попов и церковников[,] резко выступающих против изъятия ценностей из церквей» с целью выставления их «перед местным голодным населением, как врагов народа» [186]. Молотов, прочитав текст докладной записки с тремя итоговыми предложениями, проставил на сопроводительном письме обычную для него помету: «К свед[ению]. В. Молотов. 21/Ш». Троцкий же, не наложив никаких помет на пришедшие документы, написал от руки черными чернилами отдельную записку на бланке председателя РВСР и наркомвоенмора. Это было сделано им 22 марта 1922 г., в день заседания Политбюро, на котором Троцкий присутствовать не мог. Поэтому для быстроты передачи, не отпечатав на машинке, эту записку, согласно проставленной на ней красным карандашом помете «Пол[ит]бюро», вместе с инициативными документами Президиума ГПУ срочно переслали в ЦК РКП(б). В данной краткой записке Троцкий, явно спеша, свел вступительную часть к одной фразе: «По поводу предложений т. Уншлихта», дав следом шесть лаконичных пунктов конкретных мер, которые, по его мнению, Политбюро должно было утвердить в качестве своего постановления взамен трех пунктов предложений ГПУ. Несомненно, что Троцкий составил эту записку под впечатлением от чтения письма Ленина от 19 марта 1922 г. Поэтому он считал необходимым отложить ликвидацию патриарха и Синода на 10-15 дней, а прежде привлечь к суду ревтрибунала «виновных шуйских попов и мирян» с расстрелом «коноводов», «поставить [129] процесс попов за расхищение церковных ценностей», «печати взять бешеный тон, дав сводку мятежных поповских попыток». Последним шестым пунктом Троцкий лаконично излагал свое «ленинское» видение кампании по изъятию: «Приступить к изъятию во всей стране». Таким образом, Троцкий, по сути, конспективно пересказал ленинское письмо, перечислив все основные намеченные председателем СНК «конкретные мероприятия»: от запрета на немедленный арест патриарха до организации расстрельного трибунальского процесса по шуйским событиям. Молотов, получив эту записку Троцкого и его экземпляры инициативных документов ГПУ, решил скорректировать последний шестой пункт в духе своей пометы на письме Ленина от 19 марта 1922 г. Ответственный секретарь ЦК РКП(б) в конце записки Троцкого приписал от руки карандашом следующую помету: «С предложениями т. Троцкого согласен. К п[ункту] 6-му предлагаю дополнение — «совершенно не занимаясь цер[к]вами, не имеющими сколько-нибудь значительных ценностей». Это по крайней мере теперь (пока!) нужно. В. Молотов». Очевидно, Молотов не подозревал об очередной смене к 22 марта позиций Троцкого, который не протестовал против поправок Политбюро о «важнейших» и «менее важных» губерниях, внесенных еще 20 марта 1922 г. в текст письма председателя РВСР от 17 марта 1922 г., тем более что того же 20 марта 1922 г. Троцкий вместе с Калининым принял участие в выработке еще более радикальных поправок к этому письму на заседании комиссии по учету и сосредоточению ценностей. Подобную подробную помету Молотов сделал, на наш взгляд, еще и потому, что не мог также, как и Троцкий, лично участвовать в заседании высшего партийного органа, но, видимо, считал своей должностной обязанностью напомнить другим членам и кандидатам в члены Политбюро об уже утвержденном ранее и сообщенном на места в виде директив ЦК РКП(б) порядке проведения кампании по изъятию. Как следует из «подлинного» протокола № 115 заседания Политбюро от 22 марта 1922 г., присутствующие члены и кандидаты в члены — Каменев, Сталин и Калинин [187] — согласились с запиской Троцкого и поправкой к ней Молотова. Об этом свидетельствует сохранившийся лист простой бумаги с зафиксированным карандашом текстом постановления, которому был присвоен 12 порядковый номер пункта протокола. В его левой колонке «Слушали» от руки соответственно оказался продублированным заголовок с докладной записки Уншлихта и Самсонова: «12. — О деятельности духовенства в связи с изъятием ценностей из церквей». После чего к этому тексту сотрудником Бюро Секретариата была добавлена еще и фамилия одного из инициаторов — Уншлихта. (Здесь, очевидно, сыграли свою роль две фразы: «По пору- [130] чению тов. Уншлихта» — из сопроводительного к докладной записке письма ГПУ и «По поводу предложений т. Уншлихта» — из записки Троцкого.) В правой же колонке «Постановили» сперва были указаны два подпункта с таким текстом: «а) Принять следующее предложение т. Троцкого: (списать), б) Поручить наблюдение за проведением этого постановления, окончательное установление сроков и пр. Центр[альной] Ком[иссии] по изъятию ценностей». Однако затем было решено предложение Троцкого не переписывать, поэтому в тексте первого подпункта слова «следующее», «(списать)», а также двоеточие оказались зачеркнутыми. В конце текста подпункта тем же карандашом, которым делались зачеркивания, было дописано «с поправкой т. Молотова». В результате правки текст первого подпункта стал выглядеть следующим образом: «а) Принять предложение т. Троцкого с поправкой т. Молотова». Второй подпункт «б)» этой колонки был оставлен в первоначальном виде. Как видим, внесенные в текст постановления коррективы сместили смысловой акцент на поправку Молотова, которая, очевидно, отражала выработанное в Политбюрo — мнение о проведении кампании по изъятию ценностей Русской церкви. Получить же скорректированное постановление высшего органа ЦК РКП (б) должны были шесть человек, чьи фамилии оказались зафиксированными столбцом ниже левой колонки «Слушали»: «Троцкому, Калинину, Сапронову, Уншлихту, Красикову, Цюрупе». Такой выбор получателей выписок с постановлением Политбюро был обусловлен тем, что практически все перечисленные лица входили в состав центральной КИЦЦ, которой высший партийный орган поручил контролировать выполнение данного решения с определением сроков ареста патриарха Тихона и членов Священного Синода, постановки расстрельных церковных процессов, развертывания пропагандистской антицерковной кампании в печати [188]. Как показано выше, вычеркнутое слово «списать» из первого подпункта изучаемого постановления относилось к предложениям Троцкого, которые надлежало повторно зафиксировать непосредственно в тексте решения Политбюро при его рассылке. Напомним, что именно так было сделано, но только с поправками к письму Троцкого от 17 марта 1922 г., в предыдущем «церковном» постановлении высшего органа партии, посвященном плану проведения кампании по изъятию. В постановлении от 22 марта 1922 г., однако, ни предложений Троцкого, ни поправки Молотова воспроизведено не было, хотя сам текст поправки (фрагмент в кавычках) на рукописной записке председателя РВСР от 22 марта 1922 г. специально был выделен сотрудником Бюро Секретариата прямыми скобками, проставленными карандашом. Кстати, сам рукописный текст записки Троцкого от 22 марта 1922 г. был остав- [131] лен в деле с «подлинным» протоколом № 115, в качестве приложения к пункту 12, как и текст письма председателя РВСР от 17 марта 1922 г., присоединенный к шестому пункту «подлинного» протокола № 114 [189]. Таким образом, записку Троцкого от 22 марта 1922 г. с полным правом можно назвать подготовительным документом, проектом постановления Политбюро. В отличие от подготовительного документа инициативные документы за подписями Уншлихта и Самсонова, пришедшие в ЦК РКП(б) (экземпляры Молотова и Троцкого), в деле с «подлинным» протоколом оставлены не были. Хотя на сопроводительном письме, адресованном Троцкому, рукой сотрудника Бюро Секретариата была проставлена традиционная помета о принадлежности докладной записки Уншлихта и Самсонова к пункту 12 протокола № 115 заседания Политбюро от 22 марта 1922 г. Как уже отмечалось, данные экземпляры инициативных документов из Президиума ГПУ отложились в тематическом деле АПРФ, посвященном изъятию церковных ценностей. В деле с машинописным «хранилищным» протоколом № 115 заседания Политбюро от 22 марта 1922 г., как и в деле с «подлинным» протоколом, экземпляров инициативных документов нет. Текст постановления в протокольной тетради, изготовленной 8 января 1926 г. и заверенной Шерлиной, напечатан с учетом выше описанной правки и без фамилий получателей выписок [190]. Среди приложений к данному протоколу, которые были сделаны 19 января 1926 г., имеется документ, относящийся к изучаемому пункту 12. По сути этот документ является незаверенной копией записки Троцкого от 22 марта 1922 г. В начале копии взамен фразы «По поводу предложений т. Уншлихта» напечатан стандартный делопроизводственный заголовок: «Приложение к протоколу Политбюро № 115 п[ункт] 12». Поправка Молотова внесена в шестой пункт и составляет с ним единое текстуальное и смысловое целое. Следовательно, эта копия дает ложное представление о действительной истории текста документа. В конце копии не воспроизведены подпись Троцкого и дата написания им своей записки, т.е. то, что было оставлено техническими работниками ЦК партии в тексте приложения к шестому пункту протокола № 114 заседания Политбюро от 20 марта 1922 г. и позволяло установить автора текста, лежащего в основе приложения. В данном приведенном нами случае, когда нет текста поправки в самом постановлении, а приложение оформлено как безымянный официальный документ высшего партийного органа, довольно сложно понять без текста подлинника записки председателя РВСР от 22 марта 1922 г., что за «предложение т. Троцкого с по- [132] правкой т. Молотова» имелось в виду членами и кандидатами в члены Политбюро [191]. Точно такие же трудности возникают и при обращении к позднейшим по времени изготовления выписке рассмотренного постановления Политбюро и приложению к нему, размещенным вместе с экземплярами докладной записки Уншлихта и Самсонова в тематическом деле АПРФ [192]. По-видимому, оригиналами для этих позднейших документов послужили тексты пункта 12 и приложения к нему из «хранилищного» протокола № 115 заседания Политбюро от 22 марта 1922 г. Хотя, возможно, и «хранилищные», и позднейшие тексты имели единый общий «протограф». Так или иначе, но одно можно сказать достоверно: позднейших документов было сделано по два экземпляра, причем выписка тематического дела АПРФ является отпуском, а текст приложения — заверенной копией. Выписка напечатана на бланке ЦК ВКП(б) 1930-х гг. и не имеет разночтений с текстом постановления из «подлинного» и «хранилищного» протоколов заседания Политбюро, за исключением того, что тексты колонок здесь даны горизонтально, двумя абзацами. Текст позднейшего приложения практически идентичен тексту приложения из «хранилищного» протокола, поэтому, как уже отмечалось, понять, о каких предложениях Троцкого и о какой поправке Молотова идет речь в постановлении Политбюро, из этого документа невозможно. Но именно эта существенная поправка Молотова стала поводом для повторного рассмотрения вопроса на заседании Политбюро 23 марта 1922 года. По всей видимости, Троцкий, получив выписку постановления с приложением от 22 марта 1922 г., решил публично, в присутствии других членов и кандидатов в члены Политбюро, настоять на отмене поправки Молотова. В «подлинном» протоколе № 116 заседания Политбюро от 23 марта 1922 г., на котором присутствовали Каменев, Сталин и Калинин, утвердившие днем раньше эту поправку, и вновь прибывшие Молотов и Троцкий, инициатива председателя Реввоенсовета была зафиксирована черными чернилами вторым пунктом. На листе простой бумаги вместе с первым пунктом в левой колонке «Слушали» рукой сотрудника Бюро Сек- [133] ретариата было записано: «2. — Предложение т. Троцкого исключить из постановления] Полит]Б[юро] от 22/III с. г. (Пр[отокол] 115 [,] п[ункт] 12) (далее зачеркнуто: поправки т. Молотова. — СМ) по вопросу о деятельности духовенства в связи с изъятием ценностей из церквей, поправку т. Молотова», а в правой «Постановили»: «2. — Предложение принять». Под левой колонкой, как обычно, были перечислены столбцом черными чернилами с карандашным подчеркиванием фамилии получателей выписок: «Троцкому, Сапронову, Калинину». Правда, фамилия Сапронова затем карандашом была вычеркнута, что, несомненно, объясняется его отъездом на Генуэзскую конференцию и прекращением полномочий в центральной КИЦЦ с заменой на Белобородова [193]. В безадресных позднейших текстах постановления, напечатанных в тетрадке «хранилищного» протокола № 116 и в виде выписки на бланке ЦК ВКП(б) 1930-х гг., никаких существенных разночтений по сравнению с текстом из «подлинного» протокола нет. Первый из этих позднейших текстов был напечатан 18 января 1926 г. при изготовлении заверенного Шерлиной «хранилищного» протокола Политбюро [194]. Точную дату оформления второго текста установить не удалось, тем не менее известно, что всего таких выписок было изготовлено две, причем рассматриваемый экземпляр — отпуск [195]. Несомненно, подобная настойчивость Троцкого, по сути повторно поставившего вопрос о проведении кампании по изъятию в повестку заседания Политбюро, говорит о принципиальной смене позиции председателя РВСР под влиянием письма Ленина от 19 марта 1922 г. Рассмотренное постановление Политбюро также заостряет и проблему знакомства с этим письмом других членов и кандидатов в члены высшего партийного органа, в первую очередь, голосовавших 22 и 23 марта 1922 г. Каменева, Сталина и Калинина. Иными словами, сознательно или нет они придерживались, как и Молотов, уже утвержденных и отправленных на места положений о проведении кампании по изъятию, разработанных на основе предложений ГПУ и различных комиссий Троцкого. К сожалению, известные на сегодня документы не позволяют дать однозначный ответ. К заседанию Политбюро от 23 марта 1922 г. вместе с отменой поправки Молотова председателем Реввоенсовета были подготовлены еще и другие предложения. Как следует из дела с «подлинным» протоколом № 116, Троцкий изложил их того же 23 марта 1922 г. почто-телеграммой с заголовком «Предложения» и адресом: «В Политбюро» [196]. Вновь, как и в записке от 22 марта 1922 г., особоуполномоченный СНК в силу недостатка времени отказался [134] от какого-либо вступительного текста. Он сразу же сформулировал пять конкретных пунктов, посвященных задачам агитационно-пропагандистского обеспечения кампании по изъятию. Троцкий считал, что в данный момент печати необходимо широко освещать выделение из изъятых ценностей одного миллиона рублей для помощи голодающим, привлечение лояльного епископа Антонина (А. А. Грановского) к учету изымаемого из церквей, факты хищения духовенством ценностей на примере газетной заметки «Преподобные контрабандисты». Помимо этого Троцкий требовал выдать «10 миллиардов советскими деньгами» для проведения самой кампании [197]. Центральную роль в осуществлении намеченных пропагандистских мероприятий, исходя из предписаний ленинского письма от 19 марта 1922 г., председатель Реввоенсовета отводил Калинину. Именно он должен был встретиться с «лойяльным епископом», «привлечь его к работе» в качестве «спеца» по церковным ценностям и дать партийной и советской прессе пространное интервью, призванное сокрыть реальные цели разворачиваемой кампании. Содержание этого интервью председателя Президиума ВЦИК и ЦК Помгола Троцкий здесь же тезисно шестью подпунктами предлагал рассмотреть высшему партийному органу. Членам и [135] кандидатам в члены Политбюро, по сути, надлежало утвердить схему официальных пропагандистских объяснений по поводу изъятия церковных ценностей. Согласно этой схемы Троцкого, Калинин должен был заявить, что кампания по изъятию была открыта постановлением Президиума ВЦИК от 23 февраля 1922 г. («декретом об изъятии ценностей»), по инициативе и просьбам голодающих масс (крестьян, беспартийцев и красноармейцев). Причем объявленная кампания «ни в коем случае» не нацелена на «борьбу с религией и церковью», поэтому ЦК Помгола готова даже содействовать замене изъятого, но необходимого в богослужении имущества на малоценное. Далее Калинин был обязан сделать крайне важный вывод о том, что эта кампания объективно расколола и духовенство, и верующих на две группы. Одна группа, вбирающая лояльное духовенство и «подавляющее большинство верующих», якобы дала свое согласие на помощь голодающим из церковных ценностей, а другая, состоящая из многочисленного духовенства во главе с «кучкой князей церкви» и мирян-руководителей «групп верующих» (бывших купцов, подрядчиков и чиновников), такого согласия не высказала и ведет «явно преступную контрреволюционную агитацию против советской власти». Чтобы разоблачить «злобные и преступные заявления контрреволюционеров» о направлении изъятого не на помощь голодающим, Калинину следовало также напомнить о том, что ЦК Помгола, ответственная за кампанию, специально привлекает для «учета и контроля» за ценностями в свои органы лояльное духовенство и верующих. Одновременно председатель Президиума ВЦИК должен был заявить о твердом намерении советской власти, «не вмешиваясь по прежнему в дела церкви», пресечь все попытки контрреволюционных «князей церкви» «нарушать и призывать к нарушению советских законов, изданных для спасения жизни миллионов голодающих крестьян, крестьянок и их детей» [198]. Эта тезисная схема, как в целом и сами предложения Троцкого, были поддержаны членами и кандидатами в члены Политбюро. Об этом говорят пометы, проставленные ими на тексте присланной в ЦК РКП(б) и отложившейся в деле с «подлинным» протоколом Политбюро почто-телеграммы: «За — Сталин», «За — Молотов. 23/III», «За Л. Каменев» (первая — автограф синими чернилами технического сотрудника (по телефону?), вторая и третья — автографы красным карандашом и чернилами авторов (в круго- [136] вую?)). Несомненно, эти пометы свидетельствуют об «опросном» характере утверждения данного послания председателя РВСР в качестве постановления высшего партийного органа. Согласно традиционной технической помете о принадлежности, сделанной на документе синими чернилами рукой сотрудника Бюро Секретариата ЦК РКП(б), почто-телеграмма Троцкого была отнесена к постановлению, зарегистрированному пунктом 17 в протоколе № 116 от 23 марта 1922 г. Правда, на документе, по всей видимости несколько позже, был проставлен еще и штамп о принадлежности данного документа Троцкого к пункту 11 протокола № 8 от 26 мая 1922 г. Бесспорно, что этот штамп был оттиснут ошибочно, из-за трудности, а порой и невозможности техническим персоналом ЦК партии определить принадлежность рассматриваемых материалов, исходя только из лаконичных текстов постановлений Политбюро. Действительно, пункт 17 «подлинного» протокола № 116 заседания высшего партийного органа имеет текст, не способствующий пониманию того, о чем конкретно идет речь [199]. В его левой колонке «Слушали» коротко зафиксировано: «17. Об изъятии ценностей из церквей, (предложение т. Троцкого)», а в правой колонке «Постановили» лаконично записано: «17. Утвердить». Все это оформлено не на листе бумаги, простой или линованной, а на бланке ЦК РКП(б) в виде одного из экземпляров выписки из протокола, как и постановление о событиях в Шуе из протокола заседания Политбюро от 20 марта 1922 г. Несомненно, что данное обстоятельство — еще одно свидетельство в пользу «опросного» характера утверждения почто-телеграммы Троцкого. Тем не менее, на машинописной выписке нет никаких помет и записей о проведенном опросе, как, впрочем, нет и адреса для рассылки данного постановления. Отсутствуют в бланке документа дата его изготовления (рассылки) и исходящий номер. Вместе с тем, выписка подписана красными чернилами рукой ответственного секретаря ЦК РКП(б) Молотова. От руки синими чернилами проставлен в тексте ее левой и правой колонок и номер пункта. Напомним, что этими же чернилами была проставлена помета о принадлежности на почто-телеграмме Троцкого от 23 марта 1922 г. Следовательно, можно предположить, что номер пункта данного постановления и помета, приписывающая к нему почто-телеграмму Троцкого, написаны одновременно, в момент оформления «подлинного» протокола № 116 заседания Политбюро от 23 марта 1922 года. При оформлении в январе 1926 г. «хранилищного» протокола этого заседания Политбюро делопроизводители ЦК партии вновь никак не обозначили реально имевшую место «опросную» процедуру принятия изучаемого постановления, впечатанного пунктом 17 [200]. Данный пункт ничем не отличается здесь от других [137] пунктов с постановлениями, принятыми непосредственно на заседании. Ничто не говорит об опросе и еще одна обнаруженная машинописная выписка, сохранившаяся в тематическом деле фонда Политбюро в АПРФ. Она изготовлена на бланке ЦК ВКП(б) 1930-х гг. и также не содержит информации ни о проведении голосования, ни о получателях выписки. В силу того, что она является отпуском, нет на ней и подписи-росчерка секретаря ЦК партии. Всего таких позднейших по времени изготовления выписок было отпечатано две [201]. В одно и то же время, когда делались «хранилищный» протокол и позднейшие выписки, теми же самыми машинистками были сняты еще и три заверенные копии с инициативного документа, с почто-телеграммы Троцкого от 23 марта 1922 г. Одна из них сохранилась в деле с «хранилищным» протоколом № 116 заседания Политбюро от 23 марта 1922 г. [202] Две другие, одной машинописной закладки, отложились вместе с отпуском позднейшей выписки в тематическом деле АПРФ [203]. По всей видимости, эти копии были сделаны не с экземпляра подлинника из дела с «подлинным» протоколом заседания Политбюро, а с одного из экземпляров копий, изготовленных в Бюро Секретариата для рассылки членам высшего партийного органа. Данное предположение базируется на разночтении адресов экземпляров почто-телеграммы из дела с «подлинным» протоколом и из дела с «хранилищным» протоколом и тематического дела АПРФ. На копиях из дела с «хранилищным» протоколом и тематического дела АПРФ вместо адреса «В Политбюро» набран традиционный при размножении в Бюро Секретариата для рассылки членам Политбюро заголовок: «Всем членам Политбюро ЦК РКП для сведения, т.т. Ленину, Сталину, Каменеву, Зиновьеву, Молотову». Более того, заверенный подписью-росчерком Шерлиной экземпляр из дела с «хранилищным» протоколом изготавливался с другой копии документа Троцкого, заверенной Бураковой. Заверительная формула подписи с фамилией Бураковой на рассматриваемом экземпляре была передана машинописью, перед заверительной формулой подписи Шерлиной. Таким образом экземпляры почто-телеграммы Троцкого от 23 марта 1922 г. из дела с «хранилищным» протоколом и из тематического дела АПРФ являются, как минимум, копиями с других копий, которые заверялись Бураковой и, очевидно, распространялись уже [138] после «опросного» голосования «для сведения» и, думается, для исполнения постановления, принятого Политбюро. Об этом, по крайней мере, свидетельствует тот факт, что большинство из предложенных Троцким и утвержденных опросом Политбюро пропагандистских мер было оперативно проведено в жизнь. Наиболее быстро со своими поручениями справился председатель центральной КИЦЦ Калинин. Уже 25 марта 1922 г. в номере «Известий ВЦИК» в рубрике «Борьба с голодом. Ценности голодающим» была опубликована запланированная председателем РВСР беседа с Калининым. В тексте публикации этой беседы, а также в машинописном тексте «Ценности голодающим. (Беседа с Председателем ВЦИК и ЦК Помгола тов. М. И. Калининым)», сохранившемся в двух экземплярах одной закладки в фонде ВЦИК в ГАРФ, порой дословно прослеживается приведенная выше схема интервью, предложенная Троцким Калинину в почто-телеграмме от 23 марта 1922 года [204]. Другое предложение Троцкого из данной почто-телеграммы, одобренной высшим партийным органом, Калинин выполнил 28 марта 1922 г. Согласно намеченному Троцким, председатель ЦК Помгола в этот день встретился с лояльным власти епископам Антонином (Грановским) «с целью привлечения его к работе в ЦКпомгол в связи с изъятием церковных ценностей на нужды голодающих». Именно так о встрече Калинина и епископа Антонина 29 марта 1922 г. в заметке «Привлечение еп[ископа] Антонина к работе в ЦКпомгол» рассказала своим читателям газета «Известия ВЦИК». После разъяснений Калинина, во многом перекликающихся с содержанием опубликованной ранее беседы, лояльный власти архиерей «изъявил полное согласие содействовать работе ЦКпомгол» [205]. Отмеченный Троцким «факт» хищения духовенством и мирянами церковных ценностей попал в поле зрения центральной КИЦЦ. Заметим, что именно этой комиссии с подачи особоуполномоченного СНК Политбюро поручило 22 марта 1922 г. «поставить процесс попов за расхищение церковных ценностей». Как следует из машинописных протоколов № 2 и № 3 заседания Бюро центральной КИЦЦ от 24 и от 27 марта 1922 г., обозначенный во- [139] прос обсуждался в этом органе дважды [206]. Ответственным за расследование дела о «преподобных контрабандистах» Бюро центральной КИЦЦ был назначен Уншлихт. 28 марта 1922 г. Уншлихт в своем письме на имя Троцкого и Белобородова, отложившемся в фонде ВЦИК в ГАРФ, несколько скорректировал сообщенное бывшим священником Галкиным массовому читателю в советской газете. В ходе расследования дела оказалось, что задержанное духовенство «преподобными контрабандистами» не является, т. к. «при обыске у них было обнаружено столовое серебро, не имеющее отношения к церковным ценностям] и письмо Василия Бел-лавина, т[ак] н[азываемого] патриарха Тихона, частного характера, в котором нет ничего предосудительного» [207]. К сожалению, ни один из приведенных в общем-то итоговых к постановлению Политбюро от 23 марта 1922 г. документов и материалов через делопроизводство ЦК РКП(б) не прошел. По всей видимости, это можно объяснить тем, что предложения Троцкого, которые предопределили появление данной документации, были, если исходить из выше изложенного, исполнены. Те же из предложений Троцкого, которые исполнены не были, вызвали дополнительную переписку, как раз отложившуюся в делопроизводстве Политбюро. Так, помимо позднейших выписки и двух копий с копий почто-телеграммы Троцкого, в одном с ними тематическом деле АПРФ сохранился еще один документ, приписанный в Бюро Секретариата к пункту 17 протокола № 116 заседания Политбюро от 23 марта 1922 г. На документе, соответственно, имеется традиционная рукописная помета о принадлежности и, как на экземпляре почто-телеграммы Троцкого в деле с «подлинным» протоколом от 23 марта 1922 г., штамп с указанием на пункт 11 протокола № 8 заседания высшего органа партии от 26 мая 1922 г. Правда, здесь этот ошибочный штамп благоразумно зачеркнут. Данный документ является запиской Троцкого от 30 марта 1922 г., которую он послал Калинину и в Политбюро Молотову [208]. (Фамилия последнего в адресе документа подчеркнута карандашом.) В записке особоуполномоченный СНК сетовал на невыполнение принятого Полит- [140] бюро решения о выделении одного миллиона рублей золотом «в счет будущей реализации уже собранных церковных ценностей». Шумный пропагандистский трюк с отправкой «на Волгу одного-двух поездов с хлебом, купленным на ассигнованный миллион рублей», по мнению Троцкого, был на грани срыва. Поэтому Троцкий требовал немедленного выполнения постановления Политбюро от 23 марта 1922 года. В ответ на это требование особоуполномоченного СНК Молотов, будучи, как и Троцкий, неосведомленным насчет выполнения решения высшего партийного органа, написал на документе инструктирующую помету: «Проверить у т. Калинина. В. Молотов. 30/III». Из сохранившегося в фонде ВЦИК в ГАРФ экземпляра записки Троцкого, адресованного Калинину (одной, кстати, машинописной закладки с предыдущим экземпляром), можно сделать вывод, что и в высшей советской инстанции не совсем были готовы дать немедленный ответ на запрос председателя РВСР [209]. Руководство Президиума ВЦИК, в свою очередь, считало нужным обратиться за помощью в ЦК РКП(б). Это подтверждает оставленная на документе (рукой Калинина?, Винокурова?) помета следующего содержания: «дост[ать] постановление] ПБ и внести в Президиум] ВЦИК». Однако больший интерес представляет вторая помета на этом экземпляре документа Троцкого. Заместитель Калинина в центральной КИЦЦ Белобородов, к которому была переправлена записка, своею собственной рукой подвел итог всем недоразумениям высокого партийного и советского начальства: «Исполнено: дана заметка в газету, сделано постановление] През[идиума] ВЦИК об ассигновании] 1 милл[иона] руб. 4/IV. А. Б[елобородовр. Действительно, упомянутая в помете Белобородовым заметка под названием «Покупка хлеба на церковные ценности» была опубликована в рубрике «Церковные ценности голодающим» в газете «Известия ВЦИК» от 1 апреля 1922 г. В этой заметке сообщалось следующее: «Ввиду повсеместных решений об изъятии церковных ценностей и присоединения к мирянам целых групп духовенства, Ц. К. помгола рассчитывает в ближайшее время приступить к кормлению голодающих на средства, полученные из церквей. С этой целью Помгол вошел с ходатайством в президиум ВЦИК об отпуске одного миллиона рублей золотом для покупки хлеба в счет реализации уже изъятых церковных ценностей» [210]. Однако в реальности, как видно из пометы Белобородова на записке Троцкого от 30 марта 1922 г., инициатором постановления Президиума ВЦИК об ассигновании одного миллиона рублей были совсем другие органы, а не ЦК Помгола. Этот документ [141] президиума ВЦИК, итоговый к постановлению Политбюро от 23 марта 1922 г., отложился в фонде ВЦИК в ГАРФ. Его текст оказался зафиксированным восьмым пунктом «Об ассигновании ЦК Помгол одного миллиона рублей золотом» и в машинописном черновом, и в машинописном беловом протоколе № 24 заседания Президиума ВЦИК от 4 апреля 1922 г., и в виде машинописной выписки из этого протокола, адресованной в ЦК Помгола и в НКФ [211] — Согласно утвержденному Политбюро, Президиум ВЦИК под председательством Калинина и в присутствии Белобородова постановил: «Ассигновать ЦКПомгол из золотого запаса 1.000.000. рублей в счет сумм, реализованных от сбора ценностей». После принятия указанного решения, как и требовал 23 и 30 марта 1922 г. Троцкий, советская и партийная печать постаралась «очень демонстративно» и «широко оповестить» своих читателей о данном ассигновании и покупке хлеба за границей [212]. Таким образом, одно из пропагандистских предложений Троцкого, утвержденных постановлением Политбюро 23 марта 1922 г., при повторном напоминании инициатора и с задержкой почти на десять дней все-таки было выполнено. * * * В тематическом деле, АПРФ, посвященном изъятию церковных ценностей, находится также документ, который вполне можно соотнести и с другим финансовым предложением Троцкого от 23 марта 1922 г.: об ассигновании десяти миллиардов советских рублей на изъятие ценностей. Это — машинописная выписка третьего пункта из протокола № 117 заседания Политбюро от 2 апреля 1922 г. [213] В ее Левой колонке «Слушали» значится: «3. — Об отпуске средств для ВЦИКа», а в правой «Постановили» четвертым подпунктом зафиксировано: «4) Отпустить особый сверхсметный кредит в 5.000.000.000 р. комиссии по изъятию ценностей». Данный документ в отличие от уже приведенных выписок тематического дела оформлен не на бланке ЦК ВКП(б) 1930-х гг., а на бланке ЦК РКП(б). По регистрационному исходящему номеру (№ 117/3-с) видно, что эта выписка (отпуск) была изготовлена в 1924 г. или позже, причем в количестве шести экземпляров. К сожалению, адреса получателей пяти других выписок на документе не указаны. Но зато адреса получателей приведены в машинописной выписке (отпуске) постановления, размещенной в «подлинном» протоколе № 117 заседания Политбюро в качестве текста третьего [142] пункта [214]. Над основными колонками текста постановления напечатано: «Товарищу Сокольникову, Президиум ВЦИК (т. Енукидзе)», т. к. данная выписка была изготовлена на бланке ЦК РКП(б) в апреле 1922 г., следовательно, сразу же после утверждения постановления, для его рассылки. Эта дата впечатана в бланк с оставлением незаполненного места для числа и последней цифры года: «Апреля»…» 192… г.». Не проставлен в бланке и исходящий номер, а под колонками нет подписи секретаря ЦК РКП(б). Номер пункта «3» исправлен в левой колонке от руки синими чернилами из первоначально напечатанного «I». По всей видимости, эта правка была сделана чуть позже, когда формировался «подлинный» протокол. Возможно, тогда же в нижней части документа техническими сотрудниками ЦК партии был проставлен штамп о принадлежности выписки к третьему пункту протокола № 117 Политбюро без указания даты его заседания. При наборе же текста двух основных колонок выше их было напечатано: «Выписка из протокола заседания Политбюро ЦК. РКП от 29/III-22 г. № 117». Таким образом, если исходить из двух вышеприведенных выписок, то получается, что высший партийный орган принял изучаемое постановление на двух заседаниях сразу: 29 марта и 2 апреля 1922 г. Подобное разночтение достоверно может быть разъяснено лишь «опросным» характером утверждения постановления (об этом говорит и наличие экземпляра выписки вместо рукописного листа с текстом пункта в «подлинном» протоколе), т.е. 29 марта 1922 г. следует признать, как более раннюю дату, днем опроса членов и кандидатов в члены Политбюро, а 2 апреля 1922 г. — днем заседания высшего партийного органа, в протокол которого и было включено «опросное» решение. Правильность такого вывода подтверждает и «хранилищный» протокол № 117 Политбюро, машинописная незаверенная тетрадка которого была изготовлена 8 января 1926 г. [215] В самом начале протокола здесь напечатано: «Опрошены по телефону: т.т. Троцкий, Зиновьев, Каменев, Сталин, Молотов». А ниже добавлена строчка с датой проведения опроса, которая распространяется и на рассматриваемый нами третий пункт: «От 29.III. 22 г.». Помимо «хранилищного» протокола выше сказанное не отрицается и находящейся вместе с выпиской данного постановления Политбюро в деле с «подлинным» протоколом № 117 небольшой запиской Енукидзе на бумаге в клетку в адрес ответственного секретаря ЦК РКП(б) Молотова [216]. Она написана 28 марта 1922 г. коричневыми чернилами рукою секретаря Президиума ВЦИК и является инициативным документом к разбираемому решению высшей партийной инстанции. В записке коротко сооб- [143] шается, что Наркомфин уже «дал свое согласие» на отпуск средств для ВЦИК, в кассе которого «нет ни копейки». Чтобы окончательно их получить, высший государственный орган просил Политбюро дать «разрешение на ассигновку этих денег». Каких конкретно — было, вероятно, расписано в специальной выписке, приложенной к записке. В конце приведенного текста так и приписано: «Приложена выписка», однако в деле с «подлинным» протоколом № 117 ее нет. По-видимому, содержание этой выписки было положено в основу текста исследуемого постановления Политбюро с четвертым подпунктом о кредите для центральной КИЦЦ. На самой же записке сотрудниками Бюро Секретариата были проставлены штамп и помета о принадлежности документа к данному решению Политбюро, т.е. к третьему пункту протокола № 117 заседания высшей партийной инстанции от 2 апреля 1922 г. Ниже пометы о принадлежности была также зафиксирована дата опроса 29 марта 1922 г. и указан еще раз номер протокола. Рядом с этой датой и номером опрашиваемые высказали свои мнения: простым карандашом — «Воздерживается т. Троцкий», «Воздерживаюсь. Сталин», черными чернилами — «За. Л. Каменев», синим карандашом — «За. Г. Зиновьев», простым карандашом — «В. Молотов» (все записи, за исключением первой, автографы). Как видим, сообщение «хранилищного» протокола об опросе по телефону можно распространить только на Троцкого, все остальные опрашиваемые голосовали «в круговую», причем, по данным и «хранилищного» протокола, и записки, — 29 марта 1922 г. Таким образом, из рассмотренной записки Енукидзе от 28 марта 1922 г. выходит, что постановление Политбюро об отпуске средств для центральной КИЦЦ было принято, как установлено, опросом 29 марта и внесено в протокол заседания высшего партийного органа от 2 апреля 1922 года. Два экземпляра упомянутой в записке Енукидзе выписки сохранились в качестве отпусков в фонде ВЦИК в ГАРФ. Эта выписка является текстом пункта 18 из протокола № 22 заседания малого Президиума ВЦИК от 20 марта 1922 г., дошедшего до наших дней в виде машинописного чернового подлинника и машинописной беловой заверенной копии. Обнаруженные экземпляры данной выписки представляют собою незаверенные машинописные копии, адресованные в финансовый отдел ВЦИК. Как уже выше отмечено, текст выписки с решением Президиума ВЦИК действительно содержит роспись запрашиваемых сумм и послужил основной при составлении текста рассматриваемого постановления Политбюро. Вместе с экземплярами выписки в Фонде ВЦИК в ГАРФ отложились еще и отпуски двух сопроводительных писем к ним, одно из которых было отправлено 21 марта 1922 г. в НКФ, а другое того же дня — в адрес Молотова. В первом письме секретарь Президиума ВЦИК Енукидзе [144] просил переслать Молотову заключение НКФ на выписку с постановлением, а во втором — «провести этот вопрос через Политбюро» [217]. Однако, как показано, спустя неделю, 28 марта 1922 г. Енукидзе был вынужден повторить в уже более расширенном варианте свою просьбу, отправив Молотову записку с приложенной к ней выпиской решения Президиума ВЦИК. Причем на этот раз просьба об ассигновании денег была Политбюро удовлетворена. Возможно, именно поэтому и сама записка Енукидзе, в отличие от посланных им ранее документов, оказалась в деле с «подлинным» протоколом № 117 Политбюро, правда, без приложенной выписки. Думается, что это произошло, т. к. на записке Енукидзе были зафиксированы мнения опрошенных 29 марта 1922 г. членов и кандидатов в члены Политбюро. Напомним, что на этом документе помимо даты опроса была проставлена с номерами протокола и пункта постановления Политбюро в рукописной помете о принадлежности и дата заседания высшего органа ЦК РКП(б) — 2 апреля 1922 года. Эту дату, фигурирующую как день заседания Политбюро во многих приведенных выше документах, тем не менее следует признать ошибочной: высший партийный орган 2 апреля 1922 г. заседания не проводил. Весь «подлинный» протокол № 117 состоит из «опросных» постановлений (машинописных выписок), принятых за время проведения XI съезда партии и до избрания новых высших органов ЦК РКП(б) XI созыва (с 29 марта по 3 апреля 1922 г.), когда члены и кандидаты в члены Политбюро X созыва не имели возможности заседать. Поэтому все принятые в это время постановления с указанием дня опроса были объединены делопроизводителями ЦК РКП(б) в формальный протокол с датой последнего дня работы высшего партийного форума — 2 апреля 1922 г., несмотря на то, что некоторые решения были утверждены опросом 3 апреля 1922 г. Естественно, что в данный протокол не были и не могли быть вставлены листы со списком присутствующих и повесткой дня несуществующего заседания. Другое «опросное» «церковное» постановление, находящееся в «подлинном» протоколе № 117 несостоявшегося заседания Политбюро, оказалось напрямую связанным с проходившим XI съездом и с предписанием Ленина из его письма от 19 марта 1922 г. организовать для партийных делегатов специальное секретное совещание [218]. В машинописной выписке (отпуске) на бланке ЦК РКП(б), включенной в протокол в качестве текста пятого пункта, в левой колонке «Слушали» соответственно было набрано: «Утверждение практических предложений по изъятию ценностей для совещания [145] секретарей Губпарткомов и Предгубисполкомов. (т. Троцкий)». В правой колонке «Постановили» по этому поводу однозначно сообщалось: «Утвердить». Однако никакой дополнительной информации о том, как это утверждение происходило, в выписке зафиксировано не было. Тем не менее, по строчке над основными колонками текста «Выписка из протокола заседания Политбюро ЦК. РКП от 30/III-22 г. № 117», по примеру предшествующей выписки об ассигнованиях, можно сделать заключение, что опрос членов и кандидатов в члены Политбюро проводился 30 марта 1922 г. Кстати, в бланке выписки машинописью сходным образом была проставлена и дата ее изготовления и отправки адресату — «Марта «…» 1922 г.» — без числа, но с оставлением для него «белого» места. Сразу же под бланком указана и фамилия адресата: «Товарищу Троцкому», т.е. инициатору рассмотрения данного вопроса в Политбюро, отмеченному в этом качестве в тексте левой колонки «Слушали» выписки. Но прежде, чем отправить выписку адресату, слева от колонки «Слушали» сотрудник Бюро Секретариата ЦК РКП(б) проставил коричневыми чернилами от руки пятый номер пункта протокола и пометил над бланком: «на подпись». Исполняя эту помету, свою карандашную подпись-росчерк на документе оставил ответственный секретарь ЦК РКП(б) Молотов. Ниже подписи Молотова позже был оттиснут штамп с ошибочным указанием на принадлежность рассматриваемой выписки к пункту 11 протокола № 8 заседания Политбюро от 26 мая 1922 г. В машинописной тетради «хранилищного» протокола № 117 Политбюро, изготовленного в январе 1926 г., в тексте пятого пункта ни подписи Молотова, ни адреса рассылки с фамилией Троцкого нет [219]. Подпись, Молотова в этом протоколе не воспроизведена даже в конце, после формулы «Секретарь ЦК». Но перед текстом пятого пункта набрана строчка, подтверждающая дату проведения опросного голосования по этому постановлению: «От 30.III.22 г.». В позднейшей по времени изготовления выписке этого постановления на бланке ЦК ВКП(б) 1930-х гг. из тематического дела АПРФ ни фамилии подписавшего Молотова, ни фамилии получателя Троцкого также не повторено [220]. (Выписка была сделана в единственном экземпляре). Не указана в документе и формальная дата протокола 2 апреля 1922 г., которая была напечатана на экземпляре выписки постановления Политбюро об ассигнованиях, хранящемся в этом же тематическом деле. Тем не менее, дата 30 марта 1922 г. была зафиксирована, как и отмечалось нами ранее, в качестве даты опроса членов и кандидатов в члены Политбюро. В выписке над основным текстом так и напечатано: «Опросом чле- [146] нов ПБ от 30.III.22 г.». Никаких ссылок на пункт 11 протокола № 8 заседания Политбюро от 26 мая 1922 г. этот документ, в отличие от выписки из «подлинного» протокола, не содержит. И все же именно в деле с «подлинным» протоколом № 8 заседания Политбюро от 26 мая 1922 г. сохранилась небольшая рукописная записка заместителя заведующего Бюро Секретариата и дежурного ЦК РКП(б) на XI съезде партии, написанная красными чернилами: «от т. Троцкого. Получено 30/III 17 ч. 35 м. К сегодняш[нему] заседанию секретарей губкомов. 30/III. И. Иконников» [221]. Несомненно, что речь в этой канцелярско-технической записке идет об инициативном документе Троцкого, который в постановлении Политбюро получил название «практических предложений по изъятию ценностей». Именно его имел в виду Молотов, ставя своею рукой красными чернилами на записке Иконникова помету: «Опросить членов п[олит]б[юро]. В. Молотов. 30/III». Однако, ни результатов опроса, ни самого документа Троцкого в делах с «подлинными» и «хранилишными» протоколами № 117 от 2 апреля 1922 г. и № 8 от 26 мая 1922 г. не отложилось. Искомый документ, письмо председателя Реввоенсовета, был размещен техническими сотрудниками ЦК партии в тематическом деле фонда Политбюро в АПРФ вместе с позднейшим экземпляром выписки исследуемого постановления высшего партийного органа. Ими же на послании Троцкого был проставлен и вводящий в заблуждение, но связывающий с двумя предшествующими документами, штамп о принадлежности письма к пункту 11 протокола № 8 заседания Политбюро от 26 мая 1922 г. Это обширное письмо с адресом «В Политбюро», написанное (продиктованное?) особоуполномоченным СНК 30 марта 1922 г., по своему значению сопоставимо лишь с приведенным выше письмом Ленина от 19 марта 1922 г. Оно было разделено вождем на две неравные части: первая часть состояла из 11 пунктов, в которых тезисно отражалось предстоящее в день написания письма, 30 марта 1922 г., выступление Троцкого на совещании с делегатами съезда, вторая часть состояла из шести кратких пунктов практических выводов из этого выступления. Данные выводы и утвердило Политбюро опросом того же 30 марта 1922 г. в качестве своего постановления. Для быстроты и из-за сверхсекретности письмо было запущено «в круговую», и голосовавшие члены и кандидаты в члены Политбюро проставили свои автографы прямо на самом документе: «За — Молотов», «За Зиновьев», «[За] Сталин», «за Л. Каменев» [222]. [147] В первой части завизированного вождями письма Троцкий, оперируя модными в России до революции религиозно-философскими теориями и терминами [223], совершил своеобразный религиоведческий экскурс в историю Русской церкви. Самобытностью православной церкви в России, с точки зрения Троцкого, была ее [148] исключительная приспособляемость к любому социальному строю и политическому режиму. Причиной тому, по Троцкому, были «идейная слабость церкви и ее сервилизм». Советский декрет об отделении церкви от государства позволил «бесхребетной церковной иерархии» в течение четырех лет «приспосабливаться и отмалчиваться». Помимо этого в течение четырех лет она готовилась воспользоваться «благоприятным моментом» для выступления, т. к. ощущала себя гонимым сословием. Поэтому церковь собирала вокруг себя «определенные контрреволюционные кадры». В отличие от западной католической православная церковь не пережила «стадии реформации» («приспособления церкви к потребностям буржуазного общества»). Реформационное развитие русского православия застопорилось на уровне сект — «религиозной партизанщины крестьянства и мелкой буржуазии вообще». «Таким образом, — делал вывод Троцкий, — церковь, вся пропитанная крепостническими, бюрократическими тенденциями, неуспевшая проделать буржуазной реформации, стоит сейчас лицом к лицу с пролетарской революцией». Завершив этой сентенцией рассмотрение исторической ретроспективы, председатель Реввоенсовета далее перешел к осмыслению судьбы Русской церкви непосредственно в советском государстве, когда Октябрьская революция 1917 г. наконец-то «докатилась до церкви». По его принципиальному суждению, на 1922 г. Русская церковь представляла собой не что иное, как два формирующихся течения: первое — «контрреволюционное с черносотенно-монархической идеологией», второе — «советское» с буржуазно-соглашательской сменовеховской идеологией. Причем второе течение обязательно попытается «под «советским» знаменем» совершить столь нужную для православной церкви реформацию, причем реформацию буржуазную. «Чтобы этой запоздалой реформации совершиться, — заключал Троцкий, — ей нужно время. Вот этого-то времени мы ей не дадим, форсируя события, не давая сменовеховским вождям очухаться». Запланированное уничтожение еще неродившейся реформации мыслилось Троцким как второй этап борьбы с церковью. На первом же этапе партийные и советские руководители должны были тайно «опереться на сменовеховское духовенство», чтобы помочь им «повалить контрреволюционную часть церковников, в руках коих фактическое управление церковью». Осуществление своей идеи внедрения раскола в Русскую церковь председатель Реввоенсовета намечал через «кампанию по поводу голода», «исключительно под углом зрения помощи голодающим», т. к. подобная маскировка позволяла «заострить все вопросы на судьбе церковных сокровищ». Власть могла бы максимально выгодно для себя провести кампанию помощи голодающим и конфискации ценностей, если ей удалось бы, во-первых, «заставить сменовеховских попов целиком и открыто связать свою судьбу с вопросом об изъятии ценностей» и, во-вторых, «заставить довести их эту кампанию внутри церкви до полного организационного раз- [149] рыва с черносотенной иерархией, до собственного нового собора и новых выборов иерархии». С этой целью партийный вождь разрешал «внушить им необходимость» издания еженедельников «в разных концах страны», чтобы «советское» духовенство готовилось через свои печатные органы к созыву собора. Помимо решения обозначенной задачи Троцкий считал необходимым также «попутно расправляться вечекистскими способами с контрреволюционными попами, ответственными за Шую, и пр.». Начало второго этапа борьбы — «теоретической и пропагандистской кампании против обновленной церкви» — намечалось особоуполномоченным СНК «к моменту созыва собора». Чтобы стимулировать «выкидыш» буржуазной реформации церкви, Троцкий призвал как можно быстрее, в частности при помощи М. Н. Покровского, «вооружить партию историко-теоретическим пониманием судеб православной церкви и ее взаимоотношений с государством, классами и пролетарской революцией» [224]. Обобщая свои программные аналитические выкладки, Троцкий в конце письма, во второй его части, сформулировал еще и шесть кратких «практических выводов» для своей аудитории — «секретарей губпарткомов и предгубисполкомов»: проведение широкомасштабной агиткампании без «благочестия и глумления»; раскол духовенства; изъятие «без попустительства»; расправа с черносотенными попами; открытое выступление «советских» попов, их учет и неофициальная поддержка; подготовка кампании против «советских» попов; назначение в губерниях «одного партийного «спеца» по делам церкви». Подводя итог всему изложенному Троцким в его письме, следует заметить, что особоуполномоченный СНК, по сути, подвел под выработанные ранее» практические инструкции и директивы глубинные идеологические обоснования и аккумулировал уже высказанные к этому времени свои и ленинские концептуальные установки в отношении Русской церкви. Поэтому, очевидно, для новой директивы на места, отправленной шифротелеграммой, было взято только самое последнее практическое предложение Троцкого о назначении «спецов» по церковным делам. Следует также признать, что большинство из адресатов шифротелеграмм ЦК РКП(б) познакомились с содержанием всех возможных директив Центра самым непосредственным образом, прослушав 30 марта 1922 г. выступление Троцкого на съездовском совещании. Копия текста данной шифротелеграммы, заверенная подписью-росчерком Чечулина, сохранилась в тематическом деле в АПРФ [225]. В ней губкомы РКП(б) и губотделы ГПУ [150] обязывались «в трехдневный срок» сообщить в Москву «кто назначен губкомом руководить церковной политикой в губернии». Делалось это «согласно постановления совещания секретарей Губкомов на XI съезде партии». Столь жесткий по срокам исполнения документ имел дату 10 апреля 1922 г. и был подписан секретарем ЦК РКП(б). Но на этот раз уже не ответственным — Молотовым, а генеральным — Сталиным, которого избрал на следующий день после закрытия съезда новый Пленум ЦК РКП(б). Однако подобная смена руководства Секретариата ЦК партии не привела к мгновенному улучшению работы его Бюро. Прежние технические сотрудники проставили на шифротелеграмме рукописную помету о принадлежности данного документа к шестому пункту протокола № 114 заседания Политбюро от 20 марта 1922 г. Чем при этом они руководствовались, сказать трудно. Позже на шифровке был оттиснут еще и штамп о принадлежности теперь уже к пункту 11 протокола № 8 заседания Политбюро от 26 мая 1922 г. Правда, этот штамп затем был предусмотрительно зачеркнут. Текст рассмотренной шифротелеграммы также отложился в региональных партийных архивах, в частности Екатеринбурга и Иваново [226]. Здесь и в партийном архиве Новосибирска имеются еще и тексты повторной шифротелеграммы из ЦК РКП(б) за подписью Сталина, но уже от 18 апреля 1922 г. По всей видимости, местные партийные власти не смогли уложиться в трехдневный срок, поэтому ЦК РКП(б) пришлось отправить повторный запрос об «ответственных работниках» в губерниях по «вопросам церкви и раскола внутри духовенства». Помимо этого в шифротелеграмму были включены предложения Троцкого из его письма от 30 марта 1922 г. об энергичном проведении раскола Русской церкви и подготовке «советского» духовенства к созыву собора. В начале документа местным властям в очередной раз напоминали, что все сообщаемые к исполнению предписания были составлены согласно решениям, принятым на съездовском совещании секретарей губкомов и председателей губисполкомов [227]. В перечисленных региональных партийных архивах отложились и другие шифротелеграммы, содержание которых во многом созвучно с положениями Троцкого, высказанными им в письме от 30 марта 1922 г. Однако текстуально они перекликаются с его более ранним письмом, написанным 26 марта 1922 г. Данный факт, несомненно, дополнительно подтверждает сделанные выше выводы о том, что письмо Троцкого от 30 марта 1922 г. вобрало в себя все ранее выработанные инструкции и директивы, которые посредством шифротелеграмм были сообщены на места. [151] А в упомянутом письме от 26 марта 1922 г., адресованном в Политбюро Молотову, в центральную КИЦЦ Винокурову, в московскую КИЦЦ Медведю и лично Калинину, председатель РВСР предложил рассмотреть три пункта очередных конкретных мер, способных скорректировать ход изъятия церковных ценностей. Считая текст этих трех пунктов самодостаточным, Троцкий решил не предварять его никакими вступительными разъяснениями. Первый пункт своего письма особоуполномоченный СНК посвятил проблеме ввода нового члена в центральную и московскую КИЦЦ, состав которых с подачи Троцкого высший партийный орган утвердил постановлениями, внесенными в протоколы его заседаний от 13 и 20 марта 1922 г. Вождь считал, что в комиссиях должен состоять для «необходимого контакта с военным аппаратом» командующий МВО Муралов, который успешно отработал в комиссии Президиума ВЦИК по шуйскому инциденту. Несомненно, такое расширение центральной и московской КИЦЦ было обусловлено принятием ленинской концепции ускоренного и повсеместного изъятия, что, как показывала практика, однозначно вело к эксцессам на местах, которые требовалось оперативно подавлять. Во втором пункте Троцкий обращал внимание на двусмысленное «поведение и агитацию попов». По его мнению, местные власти должны были заставить лояльное духовенство публиковать не «бессодержательные призывы о помощи голодающим в противовес декрету об изъятии ценностей», а «прямо и точно призывать к исполнению декрета от такого то числа». Очевидно, подобное четкое требование вело к обособлению из общей массы так называемого советского духовенства, опоры для партийных и карательных органов власти в обновленческом расколе Русской церкви. В третьем заключительном пункте Троцкий развенчивал «преступное нерадение» представителей региональной власти, которые приняли за основу кампании по изъятию «щадящие» подходы. Кстати, предписанные директивами ЦК РКП(б) такие подходы, как показано выше, были разработаны не без участия самого Троцкого и его комиссий. «Мирное изъятие», в результате которого «изымалась ничтожная часть ценностей», было признано Троцким фиктивным. Он требовал повторного изъятия там, где «преступное, поверхностное» изъятие уже было завершено. Именно такого содержания инструкцию должно было разработать Бюро Центральной КИЦЦ и разослать за подписью Калинина. Мысль о создании новой инструкции, видимо, возникла у Троцкого под впечатлением от первых итогов изъятия. Поводом для раздражения могла быть ситуация, например, во Владимирской епархии, богатейшей с точки зрения партийных функционеров, которая дала «ничтожнейшие результаты». Троцкий был настроен «твердо поговорить» с владимирской делегацией на открывающемся на бедующий день (27 марта 1922 г.) XI съезде РКП(б). [152] Присоединиться к особоуполномоченному для разговора с владимирским губернским руководством (на съездовском совещании?), по всей видимости, должны были и отдельные адресаты письма Троцкого. То, что они знали об этом желании председателя РВСР, говорят сохранившиеся в различных архивных фондах, а значит полученные адресатами экземпляры этого письма с факсимильной подписью автора на каждом. Так, экземпляр, адресованный Медведю (его фамилия подчеркнута в адресе), с регистрационным номером московского губотдела ГПУ отложился в ЦА ФСБ [228]. Другой экземпляр одной машинописной закладки с предыдущим, предназначенный, очевидно, Винокурову (подчеркнутых фамилий в адресе нет), находится в фонде ВЦИК в ГАРФ [229]. На нем регистрационный входящий номер ЦК Помгола и две рукописные пометы: «26/III. В Бюро (центральной КИЦЦ. — С.П.)» (автограф Винокурова?); «Исполнено. 28/III. А. Б[елобородов]. Помимо входящего номера и помет здесь от руки был отчеркнут на левом поле документа и текст, посвященный переговорам с владимирскими делегатами. Третий экземпляр другой машинописной закладки, направленный Молотову (его фамилия подчеркнута в адресе), отложился в деле с «подлинным» протоколом № 117 Политбюро от 2 апреля 1922 г. [230] На самом документе его местонахождение было отмечено штампом о принадлежности, согласно которому данное послание Троцкого приписывалось к восьмому пункту протокола № 117 высшего партийного органа. Текст о переговорах с делегатами из Владимира здесь отмечен карандашным подчеркиванием. Еще два более поздних экземпляра письма Троцкого от 26 марта 1922 г., причем одной машинописной закладки, сохранились в деле с «хранилищным» протоколом № 117 Политбюро фонда ЦК партии в РГАСПИ [231] и в тематическом деле фонда Политбюро в АПРФ [232]. Эти экземпляры представляют собою заверенные копии, снятые техническим персоналом ЦК КПСС 8 июля 1958 г. Всего их было сделано четыре. По сравнению с тремя обнаруженными подлинниками письма Троцкого в данных копиях не была воспроизведена подпись автора. Он вообще здесь никак не обозначен, т.е. письмо анонимно и требует своей атрибуции. Но, как и в экземпляре Молотова, на этих позднейших копиях был оттиснут штамп о принадлежности с указанием на восьмой пункт протокола [153] № 117 Политбюро. Под оттисками этого штампа от руки была добавлена еще и дата: «30.111.22». Несомненно, эта дата, отличная от формальной даты протокола, оказалась проставленной в связи с тем, что письмо Троцкого было рассмотрено и одобрено членами Политбюро опросом 30 марта 1922 г. Это подтверждают пометы, которые остались на молотовском экземпляре письма из дела с «подлинным» протоколом № 117 Политбюро. Одна из них, сделанная карандашом, гласит: «п.б. опросом (далее заштриховано несколько слов. — СП.). 29/III. (В. Молотов)». По-видимому, штриховке подверглись слова «по телефону», т.е. первоначально было записано: «п.б. опрос по телефону. 29/III. (В. Молотов)». Такая корректировка текста пометы вполне оправдана, т. к. следом за нею были проставлены автографы, сделанные членами Политбюро во время голосования «в круговую»: черными чернилами — «Троцкий», красными чернилами — «Голосую за предложения Троцкого. Г. Зиновьев», синим карандашом — «Л. Каменев», «за Сталин». То, что этот опрос проводился «в круговую», подтверждает и другой документ, оказавшийся в тематическом деле АПРФ [233]. Этот документ является отпуском сопроводительного письма на бланке ЦК РКП(б) за подписью-росчерком Бураковой («С комм[унистическим] прив[етом] М. Буракова»), но без даты и исходящего номера (не проставлены в» бланке). Данное письмо, видимо, было подготовлено для отправки молотовского экземпляра инициативного документа Троцкого по напечатанному в письме адресу: «Всем Членам Политбюро т.т. Каменеву, Сталину, Зиновьеву», следовательно, как раз тем, кто и оставил свои автографы при голосовании опросом, включая автора. В самом сопроводительном письме говорилось, что «предложение тов. Троцкого по изъятию ценностей» ставится на голосование «по поручению тов. Молотова» (очевидно, имелась в виду его помета от 29 марта 1922 г.). После голосования адресаты обязывались отправить полученный материал обратно в Секретариат ЦК РКП(б) Бураковой, что ими и было исправно проделано [234]. [154] Проведенный опрос, тем не менее, не был отражен сотрудниками Бюро Секретариата ЦК РКП(б) при оформлении текста постановления Политбюро, инициативным документом к которому и послужило письмо Троцкого от 26 марта 1922 г. Согласно проставленным на различных экземплярах послания председателя РВСР штампам о принадлежности, данное постановление было зафиксировано восьмым пунктом протокола № 117 Политбюро. В «подлинном» протоколе № 117 за этим номером восьмым пунктом вставлена машинописная выписка на бланке ЦК РКП(б), причем номер пункта приписан к ее левой колонке «Слушали» коричневыми чернилами от руки [235]. Как и в случае с двумя выписками предшествующих «опросных» «церковных» постановлений из «подлинного» протокола № 117, об опросе можно догадаться только по дате в строчке «Выписка из протокола заседания Политбюро ЦК. РКП от 30/III-22 г. № 117». Не меньшее удивление вызывает и текст левой колонки «Слушали», где оказалось запечатленным только первое из трех предложений Троцкого: «8. О включении тов. Муралова в Комиссию по изъятию ценностей, (предлож[ение] т. Троцкого)». В правой колонке «Постановили» кратко отмечалось: «Утвердить». Ниже этих колонок ответственным секретарем ЦК РКП(б) Молотовым была проставлена карандашная подпись-росчерк. Внизу документа делопроизводителями ЦК партии был оттиснут штамп с все теми же восьмым пунктом и протоколом № 117. Этот экземпляр выписки является отпуском: в нем, несмотря на подпись Молотова, не вписаны в бланк ни исходящий номер, ни число дня в машинописной дате изготовления и рассылки: «Марта»…» 1922 г.». Зато под бланком были напечатаны фамилии получателей этой выписки: «Т.т. Троцкому, Муралову». В машинописной тетрадке «хранилищного» протокола № 117 Политбюро, изготовленного в январе 1926 г., текст колонок восьмого пункта практически идентичен тексту колонок выписки из «подлинного» протокола. Правда, здесь нет фамилий получателей выписок, а номер пункта впечатан в начале и левой и правой колонок. Дата опроса «От 30/III.22 г.» непосредственно перед постановлением не набрана. Она дана перед пятым «церковным» пунктом, рассмотренным ранее, и, несомненно, относится к разбирае- [155] мому восьмому пункту, посвященному вводу Муратова в центральную КИЦЦ [236]. В сохранившейся в тематическом деле АПРФ позднейшей по времени изготовления выписке этого постановления на бланке ЦК ВКП(б) 1930-х гг. все оформлено совершенно так же, как у сходной позднейшей выписки постановления Политбюро об утверждении предложений Троцкого для съездовского совещания, включая даже строчку: «Опросом членов ПБ от 30.III.22 г.». Это совпадение неслучайно, т. к. эти две выписки делала одна и та же машинистка, причем каждую в единственном экземпляре [237]. В тематическом деле АПРФ, помимо позднейших копии инициативного письма Троцкого и выписки самого постановления Политбюро, отложились еще и итоговые документы, точнее их копии того времени, заверенные Чечулиным [238]. Это две шифротелеграммы, составленные на основе текстов второго и третьего пунктов письма Троцкого и отправленные в регионы губкомам РКП(б) и губисполкомам. Согласно данному адресу, они подписаны не только Калининым, как советовал председатель Реввоенсовета, но и Молотовым, т.е. впервые директивы ЦК РКП(б) по изъятию церковных ценностей были одновременно и распоряжениями Президиума ВЦИК. Без сомнения, это было сделано во исполнение предписаний Ленина из его письма от 19 марта 1922 г. о проведении «всех операций» центральной КИЦЦ «не от имени комиссии, а в обще-советском и общепартийном порядке». А центральная КИЦЦ, точнее ее Бюро, как и приказывал Троцкий, действительно самым активным образом приняла участие в подготовке текста данных шифротелеграмм. Из машинописного протокола № 3 заседания Бюро центральной КИЦЦ от 27 марта 1922 г., хранящегося в фонде ВЦИК в ГАРФ, следует, что «чтение» письма Троцкого от 26 марта 1922 г. (очевидно, экземпляра Винокурова с пометой «26/III. В Бюро») было зафиксировано в документе отдельным пунктом [239]. Все три предложения особоуполномоченного СНК были одобрены присутствующими (Винокуровым, Белобородовым, Уншлихтом, Яковлевым, Красиковым и Медведем), а по второму и третьему предложениям члены Бюро постановили поручить Винокурову составить тексты директив и отправить их на места «через аппарат ЦКРКП шифром». В отношении же желания Троцкого «твердо поговорить» с владимирскими делегатами было решено поручить на этот раз уже Белобородову «созвать совещание секретарей Губкомов, Обкомов, председателей Губисполкомов и Крайобкомов, — сговориться с делега- [156] циями и установить время и час». Как было показано выше, зампред комиссии Белобородое справился с этой задачей, «сговорившись» с делегатами о проведении «церковного» съездовского совещания 30 марта 1922 года. Но Белобородое выполнил не только данное поручение, а и еще одно — за Винокурова. Об этом, по крайней мере, свидетельствует упомянутая выше помета, сделанная его рукой на винокуровском экземпляре письма Троцкого от 26 марта 1922 г.: «Исполнено. 28/III». По всей видимости, в этой помете имелось в виду составление шифротелеграмм. Данное предположение подтверждается и другой пометой Белобородова, которую он непосредственно проставил на тексте подготовленной шифротелеграммы (отпуска), воспроизведя в конце его своею рукой еще и подписи Калинина и Молотова: «Подписано 30/III и передано лично для отправки дежурному ЦК на съезде тов. Иконникову. А. Б[елобородов] [240]. Правда, на тексте второй шифротелеграммы, отложившейся, как и текст предыдущей, в фонде ВЦИК в ГАРФ, каких-либо записей рукой Белобородова нет, но есть заверительная подпись его секретаря и одновременно секретаря центральной КИЦЦ Лициса с датой 18 мая 1922 г. Секретарской рукой на документе проявлена и делопроизводственная помета с исходящими номерами, под которыми шифровка была отправлена на места, и датой «30.III.22 г.» [241]. Нужно отметить, что эти же исходящие номера были от руки написаны Чечулиным и на экземплярах данных шифротелеграмм, рассмотренных выше и находящихся в тематическом деле АПРФ. Однако ни на одной из этих шифровок не была проставлена дата подписания и отправки — 30 марта 1922 г. Лишь ошибочно на экземпляре второй шифротелеграммы выведена дата «30/IV-22 г.». Тем не менее исследуемые шифротелеграммы на самом деле были отправлены 30 марта 1922 г., причем одной депешей и с указанными Лицисом и Чечулиным исходящими номерами. Полученные в регионах и отложившиеся в местных партийных архивохранилищах тексты этих директив говорят именно об этом [242]. Возможные сомнения окончательно устраняет канцелярско-техническая записка Чечулина в ЦК РКП(б) и лично Каменеву с сообщением, что рассматриваемые директивы «при отправке послан[ы] одной шифродепешей». Здесь же перечислялись и все исходящие номера с адресом каждого: от Твери до Петрограда [243]. Эта канцелярско-техническая записка Чечулина, несмотря на довольно четкий адрес, тем не менее оказалась вместе с экземпля- [157] рами шифротелеграмм в одном деле фонда ВЦИК в ГАРФ. Думается, что это было сделано не случайно. Ведь тексты шифровок были подготовлены в Бюро центральной КИЦЦ, которая и несла по сути всю ответственность за их отправку в регионы «по линии ЦКРКП». Поэтому, очевидно, и в текст постановления Политбюро, принятого на основе письма Троцкого от 26 марта 1922 г., было включено только одно предложение председателя РВСР — о Муралове. Такой кадровый вопрос вполне можно было проголосовать по телефону, что и зафиксировала помета, появившаяся 29 марта 1922 г. от имени Молотова на инициативном письме Троцкого. Данное решение было принято на следующий день после того, как на винокуровском экземпляре письма Троцкого Белобородов записал помету «Исполнено. 28.III», означавшую завершение составления текстов шифротелеграмм. Однако подписали эти документы Калинин и Молотов 30 марта 1922 г., в один день с голосованием Политбюро «в круговую» по Муралову и в целом по письму Троцкого от 26 марта 1922 г., причем телеграммы после подписания были для отправки оперативно переданы Белобородовым лично Иконникову, дежурному ЦК РКП(б) на XI съезде партии. Таким образом, вполне реально, что и подписание, и голосование происходили во время съездовского совещания по церковным ценностям, организацией и проведением которого как раз и занимался Белобородое. Если это предположение верно, то тогда вполне объясним и тот факт, что постановление Политбюро по письму Троцкого от 30 марта 1922 г., написанному для оглашения на совещании, в «подлинном» протоколе № 117 было размещено более ранним пунктом, чем постановление по письму Троцкого от 26 марта 1922 г., за утверждение которого, кстати, почему-то голосовал и сам автор. При оформлении текста этого «опросного» постановления в виде выписки из протокола техническим персоналом ЦК РКП(б) все же было решено отметить только включение в центральную КИЦЦ Муралова. По-видимому, это было сделано, т. к. другие «проголосованные» предложения Троцкого к этому времени уже в качестве шифротелеграмм-директив поступили на места. Помимо трех приведенных «церковных» постановлений в деле с «подлинным» протоколом № 117 Политбюро были помещены еще два документа, присланных в ЦК РКП(б) в качестве информационных материалов. Это протокол № 1 заседания Донкома РКП(б) от 11 марта 1922 г. (подлинник) и протокол № 4 заседания московской КИЦЦ от 23 марта 1922 г. (копия) [244]. Первый документ содержит сведения о принятых мерах по докладу Муралова, посвященному инциденту, произошедшему 11 марта 1922 г. в Ростове-на-Дону, в связи с неподготовленностью изъятия церковных ценностей («подстрекательство» к «контро-революционному [158] бунту и вооруженному отпору Сов[етской] власти»). Второй документ освещает принятые московской КИЦЦ агитационно-пропагандистские, организационные и технические решения, призванные скоординировать различные стороны проведения столичной кампании по изъятию. Понятно, что по своему содержанию данные материалы невозможно было приписать к какому-либо конкретному «церковному» пункту протоколов Политбюро. Поэтому техническими сотрудниками ЦК партии данные документы были внесены в дело с последним «подлинным» протоколом № 117 высшего партийного органа X созыва. Тем более, что получены были эти протоколы в Бюро Секретариата не ранее 24 марта 1922 г. (эта дата изготовления копии московского протокола и дата регистрации в ЦК РКП(б) донского), следовательно, уже после предшествующего заседания Политбюро, оформленного протоколом № 116 от 23 марта 1922 г. Хотя первоначально протокол московской КИЦЦ сотрудником Бюро Секретариата, согласно технической помете о принадлежности, был приписан к пункту шесть протокола № 114 заседания Политбюро от 20 марта 1922 г. А несколько позже на нем даже проставили штамп о принадлежности с ошибочным указанием на пункт 11 протокола № 8 заседания Политбюро от 26 мая 1922 г. С другой стороны, по формальному критерию — упоминанию фамилии Муралова — протокол Донкома РКП(б) вполне можно было соотнести с постановлением Политбюро о включении Муралова в центральную КИЦЦ, зафиксированным восьмым пунктом протокола № 117. Возможно, именно это обстоятельство имел в виду Молотов, делая распоряжение о помете на донском документе: «т. Бураков[ой]. К матер[и]алу. 29/III. (В. М[олотов])» (автограф красными чернилами Иконникова?). Тем не менее, этих два документа внутри «подлинного» протокола № 117 были размещены следом за пятым пунктом, т.е. следом за постановлением высшего партийного органа об утверждении предложений Троцкого для съездовского совещания. Не проясняют ситуации и другие обнаруженные экземпляры рассматриваемых протоколов. В частности, на экземпляре копии московского протокола из ЦА ФСБ (другой машинописной закладки по сравнению с приведенной выше копией, но сделанной того же числа — 24 марта 1922 г.) есть только рукописная помета-адрес: «т. Медведю» [245]. А на копиях одной машинописной закладки двух экземпляров донского протокола из дела с «хранилищным» протоколом № 117 Политбюро РГАСПИ [246] и из тематического дела АПРФ [247] вообще нет никаких помет. Правда, на копиях [159] с копий двух экземпляров московского протокола, так же одной машинописной закладки и из того же дела с «хранилищным» протоколом РГАСПИ [248] и тематического дела АПРФ [249], проставлен штамп о принадлежности документа к пятому пункту протокола № 117 с рукописной карандашной датой голосования данного постановления Политбюро: «30.III.22». Несомненно, что данный штамп с указанной датой был оттиснут и заполнен формально, исходя из устоявшегося месторасположения документа в деле с «подлинным» протоколом. Это было сделано 8 июля 1958 г., когда с находящихся в деле с «подлинным» протоколом № 117 Политбюро материалов, в том числе с письма Троцкого от 26 марта 1922 г., снимались копии в количестве четырех экземпляров с каждого документа, один из которых вставлялся в дело с «хранилищным» протоколом РГАСПИ, а другой — в тематическое дело АПРФ. Кстати, у всех трех документов — позднейших копий с письма Троцкого, с донского и московского протоколов — один и тот же заверитель, а письмо и московский протокол еще и размножала одна машинистка. Поэтому и оформление штампов о принадлежности с записью от руки карандашом даты голосования опросом схожее. * * * Резюмируя все выше сказанное, следует отметить, что в данной главе были проанализированы «церковные» постановления Политбюро, принятые с мая 1921 г. по март 1922 г. При этом, однако, высший партийный орган X созыва проявил устойчивый интерес к Русской церкви лишь с начала 1922 г. в связи с изъятием церковных ценностей как составной части двух развернувшихся в это время кампаний: борьбы с массовым голодом и изъятию, сосредоточению и распродаже за границей национализированных ценностей и богатств. В результате проведенного исследования оказалось, что многие из документов помимо дел с «подлинным» и «хранилищным» протоколами этого высшего органа ЦК РКП(б) и «церковных» тематических дел к нему, хранящихся соответственно в РГАСПИ и АПРФ, отложились в самых различных фондах и архивах, в первую очередь среди документов учреждений и лиц, ответственных за проведение указанных выше кампаний: СНК, его комиссий по Ценностям, Президиума ВЦИК, ЦК Помгола, ВЧК-ГПУ, НКЮ и др. В частности, инициативные документы к постановлениям Политбюро о введении «советского» духовенства в органы Помгола и о недопустимых методах изъятия церковных ценностей в Ка- [160] зани были отправлены из Бюро Секретариата ЦК РКП(б) без снятия копий в Секретариат председателя СНК Ленина и находятся сейчас в тематическом деле, посвященном изъятию ценностей Русской церкви, этого фонда в РГАСПИ. Здесь же отложились и другие инициативные, подготовительные, информационные материалы (в виде копий Бюро Секретариата), выписки из протоколов заседаний Политбюро с «церковными» постановлениями, итого вые документы к ним. Несомненно, выписки с «церковными» по становлениями, подлежащие обязательному уничтожению, сохранились благодаря переводу фонда Секретариата Ленина в разряд партийных. Вопреки жестким требованиям, предъявляемым к секретным партийным документам, «церковные» выписки не были изъяты и уничтожены и из фондов ЦА ФСБ. Эти выписки ГПУ получало, когда выступало в роли инициатора или исполнителя тех или иных церковных вопросов. В фондах же ВЦИК и НКЮ в
ГАРФ текстов самих «церковных» постановлений не сохранилось, но тексты пришедших вместе с ними более информативных официальных приложений, а также некоторые инициативные, итого вые и канцелярско-технические документы, оказались именно здесь. Так, в отмеченных фондах удалось выявить протоколы заседаний Бюро центральной КИЦЦ, ставших своеобразными «протографами» для многих инициативных документов особоуполномоченного СНК по учету и сосредоточению ценностей Троцкого, и несколько итоговых материалов, которые Политбюро в марте-апреле 1922 г. поручило разработать руководителям московской и центральной КИЦЦ. В частности, обнаруженный только в фонде ВЦИК в ГАРФ запрос председателя московской КИЦЦ Сапронова к Троцкому по поводу организации центральной КИЦЦ, несомненно, позволяет восстановить отдельные нюансы обсуждения этого вопроса на заседании Политбюро, где Сапронову и было поручено обратиться к особоуполномоченному СНК. Более того, содержание данного запроса говорит и о причинах неожиданной приостановки изъятия церковных ценностей в самом начале кампании: о произошедших церковных эксцессах и инцидентах. Другие итоговые документы к «церковным» решениям Политбюро, подготовленные центральной КИЦЦ на основе инициативных документов Троцкого и отложившиеся в фонде ВЦИК в ГАРФ, — это директивы ЦК РКП(б), отправленные шифровками на места. Именно тексты этих «церковных» шифротелеграмм, находящихся в региональных партийных архивах (в частности в Иваново, Екатеринбурге, Новосибирске), позволили сделать вывод о том, что директива с инструкцией по проведению изъятия церковных ценностей на местах за подписью Молотова написана как инициативное письмо Троцким 17 марта 1922 г. в ответ на запрос Сапронова. Прежде чем стать директивой, это письмо было дважды отредактировано. В результате первой правки текст письма Троцкого превратился в официальное приложение к постановлению [161] Политбюро от 20 марта 1922 г., а после второй — в директиву ЦК РКП(б). Удалось также выяснить, что введенные перед отправкой в директиву «щадящие» поправки взяты из протокола заседания Комиссии по учету и сосредоточению ценностей под председательством Троцкого от 20 марта 1922 г., а осуществил редактирование член центральной КИЦЦ и замзав Агитпропотдела ЦК РКП(б) Я. А. Яковлев. Данная реконструкция истории эволюции текста письма Троцкого позволяет внести коррективы в устоявшиеся в литературе представления об особоуполномоченном СНК как стороннике жестких методов проведения изъятия церковных ценностей в начальный период этой кампании. Подобный анализ стал возможным благодаря систематизации документов секретного делопроизводства ЦК РКП(б) на основе отдельных пунктов (постановлений) протокола заседаний Политбюро. В результате удалось воссоздать практически для каждого рассматриваемого «церковного» постановления Политбюро комплексы из инициативных, подготовительных, итоговых, информационных, канцелярско-технических документов. При этом выяснилось, что имеющиеся на документах штампы об их принадлежности к тому или иному «церковному» пункту протокола Политбюро не всегда содержат достоверную информацию. Так, на значительном количестве исследованных документов стоит штамп, приписывающий их к постановлению Политбюро не X, а XI созыва под названием «О церкви» от 26 мая 1922 г. К сожалению некоторые исследователи, исходя из этого штампа, сделали вывод, что отдельные инициативные документы Троцкого по церковным вопросам утверждались на заседаниях Политбюро по два, а то и по три раза. Зачастую, правда, штампы о принадлежности ставились техническим персоналом ЦК партии на материалах, которые лишь механически присоединялись к ближайшим по времени проведения «церковным» пунктам протоколов заседаний Политбюро. Поэтому содержание данных документов также может ввести в заблуждение при расшифровке сверхконспиративных лаконичных формулировок «церковных» постановлений, к которым они оказались приписанными. Особую роль играют в подобных случаях повторные экземпляры одних и тех же документов, дающих дополнительную информацию, а также даты. При проведении исследования оказалось, что у многих позднейших по времени изготовления копий инициативных документов, несмотря на наличие штампов о принадлежности и Дат опросного голосования под ними, дат написания (изготовления) нет: их не воспроизвели копиисты. Вместе с датами при снятии этих позднейших копий порой с оригиналов не воспроизводились и подписи авторов документов. Нет, в частности, подписей Троцкого и дат под копиями с его инициативных и подготовительных документов к постановлениям Политбюро об организации московской КИЦЦ, о сроках ареста патриарха и Синода, о повторном изъятии ценностей из храмов Русской церкви и др. Как [162] видим, использование названных выше документов требует не только установления дат, но и атрибуции. Вместе с тем, иногда и стоящие под документом даты требуют не меньшего внимания. Так, многие специалисты по церковной истории до сих пор датируют воззвание патриарха Тихона о сдаче храмовых ценностей небогослужебного назначения на помощь голодающим не 6, а 19 февраля 1922 г., переводя первую дату на григорианский стиль. При рассмотрении же подлинника этого воззвания за подписью-росчерком патриарха вкупе с постановлением Политбюро по поводу его утверждения от 9 февраля 1922 г. и другими документами, как это сделано в данной главе, становится абсолютно ясно, что дата 6 февраля 1922 г., проставленная на воззвании самим предстоятелем, является датой нового стиля. При помощи наблюдений над датами удалось также реконструировать историю возникновения многих привлеченных к исследованию документов. Так, в частности наличие регистрационного входящего номера с датой на копии, снятой в Бюро Секретариата с отмеченного выше письма Троцкого от 17 марта 1922 г., позволило сделать предположение о том, какие именно документы могли послужить источниками для Ленина при создании им знаменитого письма по поводу шуйских событий от 19 марта 1922 г. А дата, проставленная на инициативной почто-телеграмме Троцкого к постановлению Политбюро от 23 марта 1922 г., и упоминание в документе газетной статьи «Преподобные контрабандисты» позволили установить, что изложенные в почто-телеграмме предложения, в том числе о привлечении лояльного власти епископа Антонина (Грановского) к учету изымаемого из церквей, навеяны автору статьями из номера «Известий ВЦИК» от 23 марта 1922 года. Вообще Троцкий, основной инициатор принятия Политбюро «церковных» постановлений в данный период времени, а также Ленин, нередко использовали довольно оригинальные источники для своих документов. Так, Ленин обосновывал отдельные положения своего письма от 19 марта 1922 г. при помощи восьмой главы книги Н. Макиавелли «Государь». Троцкий же при написании программного письма о дальнейшей судьбе Русской церкви в советской России от 30 марта 1922 г., оглашенного им с одобрения Политбюро на специальном съездовском «церковном» совещании, использовал модные до революции религиозно-философские теории и термины. В целом же проанализированные в данной главе документы делопроизводства высших партийных органов позволяют говорить о них как о полноценных источниках, способных дать достаточно точные сведения об участии церкви в помощи голодающим, о реальных целях и механизме проведения кампании по изъятию церковных ценностей, о стратегических замыслах власти в отношении Русской церкви, о причинах организации ею обновленческого раскола и поддержки «советского» духовенства, о планах устранения патриарха и членов Синода от церковного управления и т. п. Опубл.: Петров С.Г. Документы делопроизводства Политбюро ЦК РКП(б) как источник по истории Русской церкви (1921—1925 гг.). М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН), 2004. Глава I. размещено 23.07.2007
[1] Пункт 13 под заголовком «В области религиозных отношений» Программы РКП(б), принятой в марте 1919 г. на VIII съезде партии, гласил: «13. По отношению к религии РКП не удовлетворяется декретированным уже отделением церкви от государства и школы от церкви, т.е. мероприятиями, которые буржуазная демократия выставляет в своих программах, но нигде в мире не довела до конца, благодаря многообразным фактическим связям капитала с религиозной пропагандой. РКП руководствуется убеждением, что лишь осуществление планомерности и сознательности во всей общественно-хозяйственной деятельности масс повлечет за собой полное отмирание религиозных предрассудков. Партия стремится к полному разрушению связи между эксплуататорскими классами и организацией религиозной пропаганды, содействуя фактическому освобождению трудящихся масс от религиозных предрассудков и организуя самую широкую научно-просветительную и антирелигиозную пропаганду. При этом необходимо заботливо избегать всякого оскорбления чувств верующих, ведущего лишь к закреплению религиозного фанатизма». — КПСС в резолюциях и решениях съездов, конференций и пленумов ЦК (1898-1986). М., 1983. Т. 2: 1917-1922. С. 83; Коммунистическая партия и Советское правительство о религии и церкви: Сборник. М., 1961. С. 51; О религии и церкви: Сб. документов. М., 1965. С. 56; О религии и церкви: Сб. высказываний классиков марксизма-ленинизма, документов КПСС и Советского государства. М., 1981. С. 54-55. Глава Русской церкви патриарх Тихон призвал православное духовенство отказаться от участия в политической жизни страны и от принадлежности к каким-либо политическим партиям в своем послании к «архипастырям и пастырям Церкви Российской» от 8 октября 1919 г. В этом послании патриарх отметил, что «служители Церкви, которые по своему сану должны стоять выше и вне всяких политических интересов, должны памятовать канонические правила Святой Церкви, коими она возбраняет своим служителям вмешиваться в политическую жизнь страны, принадлежать к каким-либо партиям, а тем более делать богослужебные обряды и священнодействия орудием политических демонстраций. Памятуйте же, отцы и братие, и канонические правила и завет св. Апостола: «блюдите себя от творящих распри и раздоры», уклоняйтесь от участия в политических партиях и выступлениях, «повинуйтесь всякому человеческому начальству» в делах мирских (1 Петр. 2, 13), не подавайте никаких поводов, оправдывающих подозрительность Советской власти, подчиняйтесь и ее велениям, поскольку они не противоречат вере и благочестию, «ибо Богу», по апостольскому наставлению, «должно повиноваться более, чем людям» (Деян. 4, 19; Гал. 1, 10). Посвящайте все свои силы на проповедь слова Божия, истины Христовой, особенно в наши дни, когда неверие и безбожие дерзновенно ополчилось на Церковь Христову. «И Бог любви и мира да будет со всеми вами. Аминь» (2 Кор. 13, 11)». — Акты Святейшего Тихона, Патриарха Московского и всея России, позднейшие документы и переписка о каноническом преемстве высшей церковной власти. 1917-1943 гг. / Сост. М. Е. Губонин. М., 1994. С. 163-164; Русская Православная Церковь в советское время (1917-1991): Материалы и документы по истории отношений между государством и Церковью / Сост. Г. Штриккер. М., 1995. Кн. 1. С. 136-137 (далее — РПЦ в советское время); Регельсон Л.[Л.] Трагедия Русской Церкви. 1917-1945. М., 1996. С. 262-264 (1-е изд. — 1977 г.); Русская Православная Церковь и коммунистическое государство. 1917-1941. Документы и фотоматериалы / Отв. ред. Я. Н. Щапов, отв. сост. О. Ю. Васильева. М., 1996. С. 44-46 (далее — РПЦ); Следственное дело Патриарха Тихона: Сб. документов по материалам Центрального архива ФСБ РФ / Гл. ред. Протоиерей В. Воробьев, отв. сост. Н. А. Кривова. М., 2000. С. 843-844; и др. [2] См.: Вестник агитации и пропаганды. 1921. № 19. С. 29; Известия ЦК РКП(б). 1921. № 33. С. 32-33; Справочник партийного работника. М., 1922. Вып. 2. С. 92-93. Заголовок постановления в изданиях варьируется, чаще этот документ печатается под названием «О постановке антирелигиозной пропаганды и о нарушении пункта 13 программы». [3] КПСС в резолюциях… С. 444-446; Коммунистическая партия и Советское правительство… С. 59-62; О религии и церкви: Сб. документов… С. 57-60; О религии и церкви. Сб. высказываний… С. 56-57; а также: Воронцов Г. В. Ленинская программа атеистического воспитания в действии (1917-1937 гг.). Л., 1973. С. 41-51, 53-56; Он же. Массовый атеизм: Становление и развитие. Л., 1983. С. 55-59, 63-66; Алексеев В. А. Иллюзии и догмы. М.,1991. С. 267-271; Крапивин М. Ю. Непридуманная церковная история: Власть и Церковь в советской России (октябрь 1917 — конец 1930-х гг.). Волгоград, 1997. С. 60-62, 82; Кашеваров А. Н. Церковь и власть: Русская Православная Церковь в первые годы советской власти. СПб., 1999. С. 287; и др. [4] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 143. Л. 1. Здесь и далее фамилии членов и кандидатов в члены Политбюро даются в том порядке, в каком они приведены в списках присутствующих в «подлинных» протоколах заседаний Политбюро. [7] Там же. Оп. 3. Д. 160. Л. 1-6. [8] См.: Вестник агитации и пропаганды. 1921. № 19. С. 26-28; Ярославский Е. М. На антирелигиозном фронте: Сб. статей, докладов, лекций, циркуляров за пять лет. 1919-1924. М., 1924. С. 13-20; Он же. На антирелигиозном фронте: Сб. статей, докладов, лекций и циркуляров за шесть лет. 1919-1925. М.; Л., 1925. С. 17-26; Он же. Против религии и церкви. М., 1933. Т. 2: Ленин, коммунизм и религия. С. 151-159. [9] Свой призыв «широко разъяснять […] трудящимся массам» смысл попы ток отдельного духовенства создать «советскую» церковь Ярославский воплотил в жизнь сразу же после окончания Пленума ЦК РКП(б). На страницах газеты «Правда» он опубликовал статью, посвященную «Царицынской церкви» бывшего иеромонаха Илиодора (СМ. Труфанова). В этой статье Ярославский назвал отмеченную им в докладе на Пленуме ЦК РКП(б) и созданную Труфановым структуру «Живой церковью» (Правда. 1921. 25 мая (№ 112)). Заведующий VIII отделом НКЮ П.А. Красиков, откликнувшийся отповедью на статью Ярославского, посчитал эпитет «живая» в отношении церкви абсолютно неприемлемым, а саму публикацию секретаря ЦК РКП(б) крайне неудачной. (Правда. 1921. 16 июня (№ 130); Красиков ПА. На церковном фронте (1918-1923). М., 1923. С. 162-167). Со временем затронутая Ярославским проблема стала еще более неуместной, поэтому при подготовке сборника работ Ярославского 1933 г. в текстовые фрагменты доклада, связанные с четвертым вопросом, пришлось даже внести (редактору книги М. М. Шейнману?) весьма существенную смысловую правку и дать комментарий по поводу «церкви» бывшего иеромонаха Илиодора. — Ср.: Вестник агитации и пропаганды. 1921. № 19. С. 26-28; Ярославский Е. М. На антирелигиозном фронте… М., 1924. С. 13-20; Он же. На антирелигиозном фронте… М, 1925. С. 17-26; Он же. Против религии и церкви… С. 151-159. [10] РГАСПИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 18763. Л. 1-2 об. [11] Там же. Д. 18762. Л. 1; АПРФ. Ф. 3. Оп. 60. Д. 12. Л. 5; Ленин В. И. Полн. собр. соч. М., 1975. Т. 54. С. 440, 721. [12] Идея создания лояльной «советской» церкви волновала умы высокопоставленных большевиков как до майского 1921 г. Пленума ЦК РКП(б), так и после него, периодически вызывая многоуровневые дискуссии на разных этажах власти. В качестве примеров можно привести публичную полемику на страницах «Известий ВЦИК» между заведующим Секретным отделом ВЧК М. Я. Лацисом и заведующим VIII отделом НКЮ П. А. Красиковым в декабре 1919 г. — Известия ВЦИК. 1919. 2 дек. (№ 270); 14 дек. (№ 281); Красиков П. А. На церковном фронте… С. 157-161; Кашеваров А. Н. Церковь и власть… С. 281-282; или переписку между наркомом по просвещению А. В. Луначарским, председателем ВЧК Ф. Э. Дзержинским и бывшим заведующим СО ВЧК М. Я. Лацисом в апреле 1921 г. — РГАСПИ. Ф. 76. Оп. 3.Д. 196. Л. 2; или уже отмеченную публичную полемику на страницах «Правды» между секретарем ЦК РКП(б) Е. М. Ярославским и П. А. Красиковым в мае-июне 1921 г. — Правда. 1921. 25 мая (№ 112); 16 июня (№ 130); Красиков П. А. На церковном фронте… С. 162-167; или доклад уполномоченного VII отделения СО ВЧК Ф. Ильиных в Президиум ВЧК от 19 июля 1921 г. – ЦА ФСБ. Ф. 1. Оп. 5. Д. 174. Л. 50-51 об.; и др. Сам Ленин в ноябре-декабре 1920 г. и перед Пленумом ЦК РКП(б) в начале мая 1921 г. принял активное участие в инициированной Луначарским дискуссии о создании лояльной властям «советской» «прогрессивной» церкви. В первом случае в своем письме от 30 ноября 1920 г. нарком по просвещению предложил председателю СНК обратить внимание на «Свободную православную церковь» бывшего архиепископа Пензенского Владимира (Путяты), которая, по словам ее основателя, была способна «при мале[й]шей, отнюдь не оффициальной помощи Советской] Власти опрокину[ть] Тихона и привести к признанию со стороны церкви принципо[в:] 1) Богоустановленности Советской Власти (!!!) 2) Правильности принципа отделения церкви от Государства. 3) Полной согласованности коммунистического идеала с истинным христианством». Излагая подобное Ленину, Луначарский, «прекрасно сознавая все за и все против такой политики, всю скользкость и ответственность этого пути», тем не менее, добавлял следующее: «Как Вы знаете, В. Ч. К. в общем способствовало развитию] церкви архиепископа Владимира». Познакомившись с письмом, Ленин решил привлечь к его обсуждению знатоков вопроса: Дзержинского и Красикова. Председатель ВЧК, в свою очередь, посчитал необходимым задействовать двух заведующих СО ВЧК: перемещенного с этого поста М. Я. Лациса и пришедшего ему на замену Т. П. Самсонова. При этом Дзержинский считал, что возрождать «в обновленной форме» церковь не нужно, а нужно вести, при помощи аппарата ВЧК, лавируя, «церковную политику развала» и «разложения попов». «Связь[,] какая бы то ни было[,] с попами других органов, — заключал главный чекист, — бросит на партию тень — это опаснейшая вещь, хватит нам одних спецов». Составители докладов для Ленина — Лацис и Самсонов — полностью поддержали данную установку своего председателя. В частности, Самсонов в докладе от 4 декабря 1920 г. отметил, что политика разрушения и разложения Русской церкви, принятая на вооружение ВЧК, «с практической стороны в принципе верна». Однако все попытки разложить церковь «из центра» путем создания «Исполнительного комитета по делам духовенства всея России» («Исполкомдух») во главе с агентом ВЧК А. Ф. Филипповым, которого Самсонов почему-то не упоминает, а также «Свободной народной церкви» бывшего архиепископа Владимира (В. В. Путяты), «Царицынской церкви» бывшего иеромонаха Илиодора (СМ. Труфанова) закончились неудачей, «потерпели фиаско». Поэтому разложить церковь, считал Самсонов, можно лишь опираясь на «низшее молодое белое духовенство», а не на «церковных старых волков, каков Тихон, Владимир Путята и др.», которые «могут действовать для нас лишь постолько, посколько нужно им для того, чтобы спасти свою шкуру». Переправляя Ленину доклады свои» подчиненных, Дзержинский еще раз, теперь уже председателю СНК, продекларировал, что «официально или полуоффициально иметь с попами дела» может только ВЧК. Красиков же в своей записке Ленину вообще призвал «шельмовать в лоск» патриарха Тихона, «а не о[п]рокидыв[а]ть с помощью реформации», т.е. при помощи «прогрессивного» духовенства. — См. об этом: Неизвестная Россия. XX век. М., 1992. Вып. 1. С. 34-35; РПЦ… С. 158-160; а также: Одинцов М. И. Государство и церковь (История взаимоотношений 1917-1938 гг.). М, 1991. С. 24-25; Латышев А. Г. Рассекреченный Ленин. М, 1996. С. 156-159; Крапивин М. Ю. Непридуманная церковная история… С. 84-85, 87-89; Он же. Советские лидеры и «Исполнительный комитет по делам духовенства всея России» («Исполкомдух»): 1919-1920 гг. // Личность и власть в истории России XIX — XX ее. Материалы науч. конф. СПб., 1997. С. 137-143; Петров С. Г. Секретная программа ликвидации Русской церкви: Письма, записки и почтотелеграммы Л. Д. Троцкого в Политбюро ЦК РКП(б) (1921-1922 гг.) // Сибирская провинция и центр: Культурное взаимодействие в XX в. Новосибирск, 1997. С. 30-32, 72 (сноска 15); Кашеваров А. Н. Церковь и власть… С. 283-286; и др. Луначарский, однако, не зная высказанных в ВЧК и в НКЮ точек зрения, незадолго до Пленума ЦК РКП(б) вновь решил привлечь внимание Ленина к бывшему архиепископу Владимиру (Путяте) и в телефонограмме от 9 мая 1921 г. предложил председателю СНК лично встретиться с бывшим иерархом Русской церкви, уделив ему «хоть несколько минут». В ответной телефонограмме от того же 9 мая 1921 г. Ленин встретиться с Путятой отказался, попросив Луначарского сообщить «письменно в чем дело». Выполняя это распоряжение, нарком по просвещению направил Ленину письмо от 10 мая 1921 г. и в качестве приложения к нему письмо бывшего архиепископа Владимира, адресованное патриарху Тихону. Из полученных в секретариате председателя СНК документов следует, что Красиков и руководимый им VIII отдел НКЮ, согласно Луначарскому, пытались посредством Путяты «взорвать церковь изнутри», используя «поднятую им в церкви распрю в видах революции». Когда «взрыва» не получилось, в VIII отделе НКЮ якобы решили создать во главе с Владимиром «новую советскую православную церковь» с центром в Казани. Луначарский считал, что такая церковь могла сыграть свою положительную роль в «борьбе с официальным поповством», с «черносотенным патриархом и его клевретами». «Конечно, — писал Луначарский, — это обновленное православие [13] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 2. Д. 65. Л. 1, 9, 17, 20-20 об.; АПРФ. Ф. 3.°п. 60. Д. 12. Л. 4. [14] Ярославский Е. М. На антирелигиозном фронте… М, 1924. С. 21-23; Онже — На антирелигиозном фронте… М., 1925. С. 26-29; Он же. Против религиии Церкви… С. 160-163. [15] Согласно исследованиям некоторых авторов, текст постановления Пленума ЦК РКП(б) был утвержден Политбюро летом 1921 г. См., напр.: Воронцов Г. В. Ленинская программа… С. 48; Он же. Массовый атеизм… С. 58. [16] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 143. Л. 13-13 об. Согласно инструкции НКЮ о порядке проведения в жизнь декрета об отделении церкви от государства и школы от церкви от 24 августа 1918 г., крестные ходы попадали под действие ее пункта 31, который гласил: «Религиозные шествия, а также совершение каких бы то ни было религиозных обрядов на улицах и площадях допускается лишь с письменного разрешения местной Советской власти, которое устроители каждый раз должны получать заблаговременно и во всяком случае не позднее, чем за 2 дня до публичного совершения религиозной церемонии. В выдаче разрешений Совет Рабочих и Крестьянских Депутатов руководствуется п[унктом] 5 декрета «Об отделении церкви от государства и школы от церкви»«. — Собрание узаконений и распоряжений Рабочего и крестьянского правительства. 1918. № 62. С. 757-763. Ст. 685. Пункт пять декрета СНК об отделении церкви от государства от 23 января 1918 г., в свою очередь, гласил: «Свободное исполнение религиозных обрядов обеспечивается постольку, поскольку они не нарушают общественного порядка и не сопровождаются посягательствами на права граждан Советской Республики. Местные власти имеют право принимать все необходимые меры для обеспечения в этих случаях общественного порядка и безопасности». — Собрание узаконений и распоряжений… № 18. С. 272-273. Ст. 263; Церковь и государство по законодательству РСФСР: Сб. узаконений и распоряжений с разъяснениями V отдела НКЮ / Под ред. П. А. Красикова. М., 1923. С. 5. [17] АПРФ. Ф. 3. Оп. 60. Д. 12. Л. 3. [18] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 143. Л. 28; Оп. 3. Д. 160. Л. 3. [19] Там же. Оп. 163. Д. 167. Л. 1. [21] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 184. Л. 1. [22] 22 Известия ВЦИК. 1921. 10 июля (№ 149). [23] ЦА ФСБ. Особый архив. Д. Н1780. Т. 13. Л. 50; Следственное дело Патриарха Тихона… С. 113. В литературе данное воззвание датируется августом 1921 г. или даже более конкретно: не позднее 5 августа 1921 г., 10 августа 1921 г. и т. п. — Венгер А. Рим и Москва: 1900-1950 / Предисл. Н.[А.] Струве. М., 2000. С. 135-136. Такая датировка обосновывается воззванием главы Русской церкви от 28 февраля 1922 г., в котором патриарх сообщил о своих августовских 1921 г. посланиях православным патриархам, папе Римскому, архиепископу Кентерберийскому и епископу Нью-Йоркскому с просьбой «произвести сбор денег и продовольствия и выслать их вымирающему от голода населению Поволжья». Как видим, в отличие от июльского 1921 г. воззвания, августовские послания патриарха имели наряду с прежними еще и новых адресатов, да и содержание их было все же несколько иным: не «помощь хлебом и медикаментами пострадавшему от неурожая и эпидемий населению России», а помощь «сбором денег и продовольствием […] вымирающему от голода населению Поволжья». На сегодня в историографии известно только еще одно посвященное голоду в России воззвание патриарха Тихона 1921 г., обращенное «К народам мира и к православному человеку». Это воззвание было отпечатано в виде листовки тиражом двести тысяч экземпляров в 21 типографии МСНХ на Большой Якиманке. Один из экземпляров листовки сохранился, в частности, в фонде митрополита Арсения (А. Г. Стадницкого) в ГАРФ. — ГАРФ. Ф. 550. Оп. 1. Д. 153. Л. 6. К сожалению, воззвание было издано без даты, поэтому исследователи датируют его либо летом 1921 г. либо августом 1921 г., либо 22 августа 1921 г. Последняя дата обычно заимствуется из заверенной машинописной копии воззвания, хранящейся в фонде Наркомюста РСФСР в ГАРФ. — ГАРФ. Ф. А 353. Оп. 5. Д. 254. Л. 2-3. В конце этого документа, перед заверительной подписью, имеется рукописная помета, раскрывающая источник, откуда текст воззвания был скопирован сотрудниками Наркомюста: ««Помощь», № 2 от 22-VIII 1921 г. Бюллетень всероссийского комитета помощи голодающим». Эта дата той же самой рукой повторена и в начале копии, рядом с заголовком, в котором воззвание именуется «о помощи голодающим». Таким образом выходит, что настоящая копия была снята с текста патриаршего послания, опубликованного во втором номере бюллетеня общественного Всероссийского комитета помощи голодающим «Помощь» от 22 августа 1921 г. Поэтому в третьем из приведенных выше случаев воззвание датируется исследователями днем своего обнародования на страницах второго номера указанного издания. Действительно, в конце второго номера бюллетеня «Помощь» от 22 августа 1921 г., на его четвертой странице, воззвание патриарха напечатано под заголовком «о помощи голодающим» и без даты. Напечатано оно, правда, и в третьем номере «Помощи» от 29 августа 1921 г., на все той же четвертой странице, среди других воззваний, и вновь без даты. Однако, во втором номере «Помощи», опубликовано еще и письмо патриарха Тихона в Президиум Всероссийского комитета помощи голодающим о создании Церковного комитета от 5 августа 1921 г., в котором архипастырь, в частности, предуведомляя появление своего воззвания в бюллетени, сообщал: «Я уже обратился через представителей церковной власти к народам тех стран,которые Господь благословил обилием хлебного урожая, с призывом придти на помощь голодающему населению России. Теперь же считаю священным для себя долгом — обратиться ко всем верующим чадам Церкви Российской — духовенству и мирянам с воззванием по чувству христианского милосердия принять самое широкое и деятельное участие в оказании помощи всем пострадавшим и страдающим от голода». — Помощь. Бюллетень Всероссийского комитета помощи голодающим. 1921. N° 1-3 / Вступ. стат. М. Геллера. London, 1991. На первый взгляд, дата письма патриарха Тихона в Президиум Всероссийского комитета помощи голодающим 5 августа 1921 г. может показаться ошибочной, т. к. она достаточно удалена от даты номера «Помощи», в котором письмо было напечатано, и от даты практически дословно повторяющегося письма главы Русской церкви от 17 августа 1921 г., в котором патриарх сообщил высшему государственному органу — Президиуму В ЦИК — о Церковном комитете и о новом воззвании. — ГАРФ. Ф. 1065. Оп. 1. Д. 16. Л. 42-43. Тем более, что издание бюллетеня «Помощь» велось в 1991 г. не с оригинала, а с фотокопий, которые в свою очередь снимались с микрофильмов, поэтому некоторые места в газете публикаторам, по их признанию, разобрать не удалось. Исходя из этого, вполне можно предположить, что вместо даты 5 августа 1921 г. в оригинале письма стоит, например, 15 августа 1921 г., ведь сам патриарх в послании Калинину от 25 февраля 1922 г. упоминал как раз вторую дату, говоря о времени начала «молчаливо дозволенных нам сборов на голодающих с 15-го Августа П[рошлого]/Г[одар. — ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 97. Д. 54 а. Л. 38 об.; Дело Патриарха Тихона / Публикацию подготовил М. И. Одинцов // Отечественные архивы. 1993. № 6. С. 54; Одинцов М. И. Русские патриархи XX века: Судьбы Отечества и Церкви на страницах архивных документов. Ч. 1: «Дело» патриарха Тихона; Крестный путь патриарха Сергия. М., 1999. С. 62. Обозначенная проблема, по-видимому, может быть решена лишь в случае обнаружения аутентичных экземпляров письма патриарха в Президиум Всероссийского комитета помощи голодающим. Просмотр же оригинального второго номера бюллетеня «Помощь» от 22 августа 1921 г., хранящегося в Государственной публичной исторической библиотеке, подтверждает дату 5 августа 1921 г., с которой, очевидно, «и следует связывать появление нового воззвания главы Русской церкви «о помощи голодающим». Кстати, согласно М. Геллеру, опиравшемуся на воспоминания члена Всероссийского комитета помощи голодающим Е. Д. Кусковой, прежде чем дать разрешение на публикацию в «Помощи» и передачу по радио нового воззвания патриарха, председатель Комитета Л. Б. Каменев пытался проредактировать текст послания главы Русской церкви. Напомним, что Политбюро первоначально хотело отцензурировать и июльское воззвание патриарха, но все же, как и Каменев, в конечном итоге отказалось от этой затеи. Исходя из всего выше изложенного, появление воззвания «К народам мира и к православному человеку» («о помощи голодающим») можно, по-видимому, датировать не позднее 5 августа 1921 г. При этом не исключено, что именно это воззвание, если учитывать его содержание («К тебе, человек, к вам, народы вселенной, простираю я голос свой: Помогите!»), в августе 1921 г. глава Русской церкви разослал еще и православным патриархам, папе Римскому, архиепископу Кентерберийскому и епископу Нью-Йоркскому, о чем патриарх Тихон и известил в своем воззвании от 28 февраля 1922 г. См.: «… Мы должны быть искренними по отношению к Советской власти» / Публикацию подготовил М. И. Одинцов // Вопросы научного атеизма. М., 1989. Вып. 39. С. 314-315, 317-319; Акты Святейшего Тихона… С. 176-178, 188-190; Регельсон Л.[Л.] Трагедия Русской Церкви… С. 272-273, 278-279; РПЦ в советское время… С. 144-150; Одинцов М. И. Русские патриархи XX века… С. 57- 58, 63-64; Следственное дело Патриарха Тихона… С. 114-115, 848-849; а также: Алексеев В. А. Иллюзии и догмы… С. 192-194; Крапивин М. Ю. Непридуманная церковная история… С. 63-64; История Русской Православной Церкви: От восстановления Патриаршества до наших дней / Под общей ред. М. Б. Данилушкина. СПб., 1997. Т. 1: 1917-1970. С. 171-173; и др. [24] О создании и деятельности Всероссийского комитета помощи голодающим см.: Известия ВЦИК. 1921. 3 июля (№ 143); 21 июля (№ 157); 23 июля (№ 160); 30 июля (№ 166); 8 авг. (№ 177); 28 авг. (№ 190); Правда. 1921. 21 июля (№ 158); 22 июля (№ 159); 23 июля (№ 160); 3 авг. (№ 169), 4 авг. (№ 170); 7 авг. (№ 173); 16 авг. (№ 180); 30 авг. (№ 191); Помощь. Бюллетень Всероссийского комитета…; «Столь успешное втирание очков всему свету». Неизвестные документы о Всероссийском комитете помощи голодающим / Публ. И. Кондаковой // Источник. 1995. № 3. С. 52-60. В литературе, посвященной истории Русской церкви в XX в., иногда встречаются утверждения о том, что общественный Всероссийский комитет помощи голодающим был якобы при ВЦИК, т.е. государственным, а функции его председателя, соответственно, исполнял председатель Президиума ВЦИК и Центральной комиссии Помгола при ВЦИК, организованной 18 июля 1921 г., М. И. Калинин или даже сам патриарх Тихон. — Алексеев В. А. Иллюзии и догмы… С. 194; Протоиерей В. Цыпин. История Русской Православной Церкви. 1917-1990 / Учебник для православных духовных семинарий. М, 1994. С. 45; Он же. Русская Церковь. 1917-1925. [М.], 1996. С. 160; Он же. История Русской Церкви. 1917-1997 / История Русской Церкви. Кн. 9. М., 1997. С. 72; Протодиакон С. Голубцов. Московское духовенство в преддверии и начале гонений. 1917- 1922 гг. М., 1999. С. 86. [25] ГАРФ. Ф. 1065. Оп. 1. Д. 16. Л. 41; Помощь. Бюллетень Всероссийского комитета…; РПЦ в советское время… С. 146-147; Алексеев В. А. Иллюзии и догмы… С. 194. [26] ГАРФ. Ф. 1065. Оп. 1. Д. 16. Л. 40-43; Алексеев В. А. Иллюзии и догмы… С. 192-195; Кривова Н. А. Власть и Церковь в 1922-1925 гг. Политбюро и VIIV в борьбе за церковные ценности и политическое подчинение духовенства. М., 1997. С. 31-32; Протоиерей В. Воробьев, Кривова Н. А., Рома нова С. Н., Щелкачев А. В. Предисловие // Следственное дело Патриарха Тихона… С. 19. В двух последних работах, к сожалению, письмо патриарха во ВЦИК от 17 августа 1921 г. датируется 22 августа 1921 г., а в монографии Кривовой еще и вместо шестого заседания Президиума Всероссийского комитета помощи голодающим от 17 августа 1921 г. говорится об экстренном заседании Президиума ЦК Помгола при ВЦИК, на котором якобы властью было одобрено создание Церковного комитета. 22 августа 1921 г., кстати, иногда датируется и схожее по своему содержанию письмо патриарха в Президиум Все российского комитета помощи голодающим от 5 августа 1921 г., впервые обнародованное во втором номере бюллетеня «Помощь» от 22 августа 1921 г. -РПЦ в советское время… С. 146-147. При всем этом и В. А. Алексеев, и вслед за ним, но без ссылок на его работу, Н. А. Кривова бездоказательно утверждают, что против церковной помощи голодающим резко выступали у первого – Троцкий, Зиновьев, Ярославский, Красиков, Бухарин, а у второй еще и Ленин, Сталин, правда, почему-то без Бухарина. Поддерживали же эту по мощь, борясь с первой группировкой, согласно и одному и другому автору, – Рыков, Каменев и особенно Калинин, как председатель ЦК Помгола при ВЦИК. Более того, борьбу сторонников «мягких» и «жестких» подходов в отношении церкви В. А. Алексеев, Н. А. Кривова и целый ряд отечественных и зарубежных исследователей (М. В. Шкаровский, A. Luukkanen, М. И. Одинцов, М. Ю. Крапивин и др.) видят не только в помощи голодающим, но и в других сюжетах, связанных с церковной историей. На наш взгляд, членов и кандидатов в члены Политбюро можно разделить таким образом, как это сделали Алексеев и Кривова, лишь по результатам голосования по приговорам церковных процессов в мае и июле-августе 1922 г., а не по результатам обсуждения проблемы участия Русской церкви в помощи голодающим. Причем голосовали так члены и кандидаты в члены Политбюро не только по церковным процессам, а вообще по политическим процессам этого времени, обсуждаемым на заседаниях Политбюро. Например, точно такой же расклад голосов в Политбюро был при голосовании приговора по итогам эсеровского процесса в июне-августе 1922 г. — См.: АПРФ. Ф. 3. Оп. 59. Д. 17. Л. 128; Судебный процесс над социалистами-революционерами (июнь-август 1922 г.): Подготовка. Проведение. Итоги: Сб. документов / Сост. С. А. Красильников, К. Н. Морозов, И. В. Чубыкин. М., 2002. С. 322-323. Поэтому членов Политбюро можно, скорее, разделить на сторонников «жесткой» и «мягкой» линий не по отношению к церкви, а по отношению к приведению в исполнение высшей меры наказания по политическим процессам 1922 г., включая церковные. Тем более что проблема применения смертной казни в рассматриваемое время, после провозглашения нэпа и, особенно, в период принятия и введения в действие первого советского Уголовного кодекса, приобрела острый дискуссионный характер, едва не выплеснувшись на страницы советских и партийных газет. (См., например, отражающее во многом существующие тогда разногласия по данной проблеме обширное заявление ярого противника смертной казни Д. Б. Рязанова в Президиум ВЦИК, которое было переправлено в июле 1922 г. в ЦК РКП(б) Сталину. — РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 439. Л. 15-21, а также постановление Политбюро «Об обсуждении вопроса о смертной казни на страницах «Известий ВЦИК» в дискуссионном порядке» (протокол № 87а, пункт 5 от 3 января 1922 г. (опросом)). — Там же. Оп. 3. Д. 248. Л. 1). Таким образом, выводы Алексеева и Кривовой были сделаны путем искусственного перенесения более поздних исторических событий на более ранние и более общих на более частные. [27] Геллер М. О голоде, хлебе и советской власти // Помощь. Бюллетень Всероссийского комитета…; «Столь успешное втирание очков…; Васильева О. Ю., Кнышевский П. Н. Красные конкистадоры. М., 1994. С. 139-141. Согласно сохранившимся черновикам протокола № 60 заседания малого Президиума ВЦИК от 12 сентября 1921 г., высший советский орган все же первоначально запланировал вне повестки дня последним, четвертым пунктом вопрос «О Церковном Комитета (так! — СП.) помощи голодающим», но от рассмотрения отказался. В результате этот пункт был вычеркнут, а вместо текста решения в одном черновике было записано малопонятное слово: «передать», а в другом черновике проставлен знак вопроса. — ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 38. Д. 65. Л. 2 об.; Д. 92. Л. 353 об. В машинописном беловике протокола № 60 заседания малого Президиума ВЦИК от 12 сентября 1921 г. от данного вопроса не осталось вообще никаких следов. — Там же. Д. 92. Л. 154-157. [28] ГАРФ. Ф. 1065. Оп. 1. Д. 16. Л. 37, 37а, 39. В этом деле сохранилась фотокопия с подлинника документа; подлинник же докладной записки, согласно помете архивистов, в 1950 г. при изъятии материалов с автографами Сталина был передан в Институт Маркса-Энгельса-Ленина при ЦК ВКП(б). [29] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 224. Л. 1, 10. [30] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 241. Л. 2. [31] В рассматриваемых документах для обозначения подразделения, занимающегося секретным делопроизводством ЦК РКП(б), используется как название «Бюро Секретариата», так и «Секретный отдел», хотя этот последний, если исходить из нормативных актов, к этому времени уже не существовал. Первый регистрационный штамп Бюро Секретариата ЦК РКП(б) появился на исследуемых документах после XI съезда партии, т.е. при работе Политбюро уже XI созыва. [32] ГАРФ. Ф. 1065. Оп. 1. Д. 16. Л. 45. [33] Как уже отмечалось, в одном деле с рабочими материалами комиссии Политбюро, точнее перед ними, отложились августовские 1921 г. письма патриарха Тихона во ВЦИК. Предваряет их небольшой листок бумаги с рукописным текстом, в конце которого имеется неразборчивая подпись-росчерк: «Т. Курскому в дополнение к пакету, посланному М. И. Калининым. 7/ХII» – ГАРФ. Ф. 1065. Оп. 1. Д. 16. Л. 39 а. Таким образом, вполне можно допустить, что патриаршие документы вместе с проектом постановления Президиума ВЦИК рассматривались членами комиссии Политбюро. [34] ГАРФ. Ф. 1065. Оп. 1. Д. 16. Л. 44-44 об. [35] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 225. Л. 1. [37] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 242. Л. 5. [38] ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 38. Д. 87. Л. 113. [39] ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 38. Д. 87. Л. 5. В другом черновом протоколе № 83 заседания Президиума ВЦИК исследуемое постановление не записано вообще: здесь нет текста ни левой, ни правой колонки. — Там же. Д. 94. Л. 576-579. [40] Там же. Д. 92. Л. 332, 339. [41] ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 38. Д. 87. Л. 127. [42] Выписку с постановлением Президиума ВЦИК получил и патриарх Тихон. В своем письме Калинину от 25 февраля 1922 г. глава Русской церкви писал: «Но на наше стучание в дверь мы не удостаивались (так! — СП.) ответа до 9-го Декабря прошлаго года, когда, наконец, в чрезвычайно узких рамках нам было дозволено прикоснуться к этой работе». — ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 97. Д. 54 а. Л. 38; Дело Патриарха Тихона… С. 53-54; Одинцов М. И. Русские патриархи XX века… С. 61. [43] ГАРФ. Ф. 1065. Оп. 1. Д. 16. Л. 36, 46, 47; Следственное дело Патриарха Тихона… С. 340-341. К сожалению, 9 декабря 1921 г. воспринимается некоторыми исследователями как дата постановления Президиума ВЦИК о помощи религиозных организаций голодающим. — Дело Патриарха Тихона… С. 47; Шкаровский М. В. Петербургская епархия в годы гонений и утрат. 1917- 1945 гг. СПб., 1995. С. 54; Крапивин М. Ю. Непридуманная церковная история… С. 64; Одинцов М. И. Русские патриархи XX века… С. 27; и др. Этому способствует и то обстоятельство, что некоторые участники описываемых в настоящей работе событий, получив выписку с постановлением и не зная всех нюансов его принятия, не смогли разобраться в особенностях оформления документа и посчитали 9 декабря 1921 г. датой утверждения постановления Президиумом ВЦИК. Так, например, член Президиума ЦК Помгола и зампред ЦК Последгола при ВЦИК А. Н. Винокуров в подготовленных им документах и газетных сообщениях упоминает постановление Президиума ВЦИК исключительно с датой 9 декабря 1921 г. — Известия ВЦИК. 1922. 26 янв. (№ 19); ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 38. Д. 87. Л. 128; Оп. 97. Д. 54 а. Л. 48 (см. рукописную помету Винокурова); Следственное дело Патриарха Тихона… С. 338-340. [44] Это постановление было утверждено 31 декабря 1921 г. на заседании Президиума ЦК Помгола при ВЦИК (протокол № 33, пункт 6) по итогам рассмотрения доклада А. Н. Винокурова «Об участии священства в деле помо щи голодающим». — ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 96. Д. 167. Л. 10-11; Оп. 97. Д. 54 а. Л. 48; Следственное дело Патриарха Тихона… С. 341. [45] См. об этом: ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 97. Д. 54 а. Л. 38-41; Оп. 38. Д. 87. Л. 128; Ф. 1065. Оп. 4. Д. 31. Л. 139-141; Известия ВЦИК. 1922. 26 янв. (№ 19); Дело Патриарха Тихона… С. 53-55; Акты Святейшего Тихона… С. 195-196; Одинцов М. И. Русские патриархи XX века… С. 60-63; Следственное дело Патриарха Тихона… С. 130-131, 338-340; и др. [46] Инициированное Г. В. Чичериным и Л. Д. Троцким постановление Политбюро «О поездке Львова в Америку» от 15 октября 1921 г. (протокол № 68, пункт 4) в данной работе не исследуется по причине сугубо сменовеховского характера. См.: РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 199. Л. 5; Оп. 3. Д. 216. Л. 2. [47] Об обновленческой деятельности В. Н. Львова см.: Поместный собор Российской Православной Церкви 1923 г. (Бюллетени.). М., [1923]. С. 23-24; ГАРФ. Ф. А. 353. Оп. 3. Д. 730. Л. 97-99; Вестник Священного Синода Российской Православной церкви. 1923. № 1. С. 7-11; Одинцов М. И. Русские патриархи XX века… С. 99-104; Левитин А.[Э.], Шавров В.[М.] Очерки по истории русской церковной смуты. М.; Kusnacht, 1996. — С. 340-342 (1-е изд. — 1978 г.); Зеленогорский М.[Л.] Жизнь и деятельность архиепископа Андрея (князя Ухтомского). М, 1991. С. 290-291. [48] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 226. Л. 34. [49] АПРФ. Ф. 3. Оп. 59. Д. 30. Л. 2. [50] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 243. Л. 1-2. [51] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 226. Л. 35. См. также журнал регистрации входящей почты Секретариата Ленина с 27 апреля 1921 г. по 1 января 1922 г. — Там же. Ф. 5. Оп. 4. Д. 3. Л. 113 об. [52] АПРФ. Ф. 3. Оп. 59. Д. 30. Л. 3-4. [53] РГАСПИ. Ф. 2. Оп. I. Д. 22431. Л. 1-2. См. также: Ленинский сборник. М., 1985. Т. XL. С. 96; В. И. Ленин. Биографическая хроника. 1870-1924. М., 1982. Т. 12. С. 48. [54] См.: «Положение об участии Православной Русской Церкви в деле помощи голодающим» от 1 февраля 1922 г. — ЦА ФСБ. Особый архив. Д. Н1780. Т. 3. Л. 137-137 об.; ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 97. Д. 54 а. Л. 46-47; Ф. 1065. Оп. 1. Д. 16. Л. 34-35; Ф. 550. Оп. 1. Д. 153. Л. 5-5 об.; Следственное дело Патриарха Тихона. С. 343-345; «Инструкцию, устанавливающую порядок сбора пожертвований, их направления и форм отчетности», составленную не позднее 7 февраля 1922 г. — ЦА ФСБ. Особый архив. Д. Н1780. Л. 138-138 об.; ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 97. Д. 54 а. Л. 44-45; Ф. 1065. Оп. 1. Д. 16. Л. 33-33 а; Ф. А353. Оп. 6. Д. 6. Л. 171-171 об.; Архивы Кремля: Политбюро и Церковь. 1922-1925 гг. / Изд. подготовили Н. Н. Покровский, С. Г. Петров. М.; Новосибирск, 1998. Кн. 2. С. 8-10, 12-14 (далее — АК И); Следственное дело Патриарха Тихона. С. 345-346. [55] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 244. Л. 28-31; АК II. С. 10-12, 14-15. [56] В свидетельских показаниях 5 мая 1922 г. на московском церковном процессе глава Русской церкви сказал, что «послание в Помгол составил отец протоиерей Цветков, потому что это дело он вел». — Акты Святейшего Тихона… С. 196; Следственное дело Патриарха Тихона… С. 132. [57] В литературе дата воззвания зачастую трактуется как дата юлианского календаря (старого стиля). Поэтому, переводя ее на новый стиль, исследовате ли датируют этот документ патриарха Тихона 19 февраля 1922 г. Подобный подход следует признать в данном случае ошибочным. См.; Стратонов И. А. Русская церковная смута (1921-1931) // Из истории христианской Церкви на Родине и за рубежом в XX столетии. М., 1995. С. 59 (1-е изд. — 1932 г.); Васильева О. Ю. Русская православная церковь и советская власть в 1917-1927 гг. // Вопросы истории. 1993. N° 8. С. 43; Акты Святейшего Тихона… С. 187; Шкаровский М. В. Петербургская епархия… С. 54; Протоиерей В. Цыпин. Русская Церковь… С. 162; Иеромонах Дамаскин (Орловский). Мученики, исповедники и подвижники благочестия Русской Православной Церкви XX столетия: Жизнеописания и материалы к ним. Тверь, 1996. Кн. 2. С. 38; История Русской Православной Церкви… С. 173; Кривова Н.А. Власть и Церковь… С. 39; Протоиерей В. Цыпин. История Русской Церкви… С. 72; Протоиерей В. Воробьев, Кривова НА., Романова С. Н., Щелкачев А. В. Предисловое // Следственное дело Патриарха Тихона… С. 19; Васильева О. Ю. Русская Православная Церковь в политике советского государства в 1943-1948 гг. М., 2001. С. 10; и др. [58] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 244. Л. 1. [59] Свои инициалы О. Д. Каменева использовала не только при проставлении помет, но и в качестве подписи под документами, причем к первым бук вам имени и отчества она добавляла либо первую букву фамилии, либо росчерк фамилии, либо полностью всю фамилию. См., например, подписи Каменевой под документами 1922 г. и 1925 г., сохранившимися в фонде ЦК партии в РГАСПИ, среди материалов Оргбюро и Секретариата ЦК РКП(б) -Там же. Оп. 112. Д. 282. Л. 26; Д. 651. Л. 79, и др. [60] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 244. Л. 27; АК II. С. 15. [61] Там же. Оп. 3. Д. 261. Л. 6, 13-14. [62] ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 97. Д. 54 а. Л. 42-43. [63] ГАРФ. Ф. А 353. Оп. 5. Д. 254. Л. 4; Ф. 550. Оп. 1. Д. 153. Л. 3; «… Мы должны быть искренними…» С. 316; Одинцов М. И. Русские патриархи XX века… С. 58-59; Следственное дело Патриарха Тихона… С. 849-850. [64] М. И. Моргунов в своем сообщении о разрешении печатать патриаршее воззвание имел в виду заседание Президиума ЦК Помгола от 11 февраля 1922 г., на котором по докладу Винокурова было принято постановление «Воззвание Патриарха Тихона и положение дела со сбором церковных ценностей» (протокол № 40, пункт 4). — ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 96. Д. 167. Л. 99-99 об. Заказ на печатание листовки был выполнен 10-й типографией МСНХ либо к 18, либо к 21 февраля 1922 г. Эти даты вытекают из показаний патриарха Тихона 5 мая 1922 г. на московском церковном процессе, где он, в частности, сказал: «Потом через несколько дней, когда воззвание было напечатано, дней через пять — вышел уже декрет ЦК (так в тексте, следует: ВЦИК. – С.П.) о том, чтобы отбирать все». — Акты Святейшего Тихона… С. 195; Следственное дело Патриарха Тихона… С. 130. Декрет ВЦИК, о котором говорил патриарх, был опубликован в «Известиях ВЦИК» 26 февраля 1922 г. с датой 23 февраля. Именно от этих дат, очевидно, и следует вести отсчет пяти дней, упомянутых главой Русской церкви. [65] О дальнейших шагах по распространению воззвания от 6 февраля 1922 г. можно узнать из письма патриарха Тихона к Калинину от 25 февраля 1922 г.: «[…]это воззвание было одобрено Ц. К. Помгол[а] и с разрешением печатать его и распространять в широких народных массах, было и вручено нам. Это воззвание в настоящее время уже разослано вместе с Положением об участии духовенства по многим епархиям для исполнения». — ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 97. Д. 54 а. Л. 38 об.; Дело Патриарха Тихона… С. 54; Одинцов М. И. Русские патриархи XX века… С. 62. [66] ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 39. Д. 86. Л. 482; Д. 13. Л. 5, 12, 120-122; Д. 15. Л. 81-84, 180-184; Оп. 140. Д. 59. Л. 6, 7; Ф. 5408. Оп. 1. Д. 16. Л. 3; Ф. А 353. Оп. 6. Д. 6. Л. 1, 5-6; Оп. 3. Д. 730. Л. 23 об. — 24; Известия ВЦИК. 1922. 26 февр. (№ 46); 28 февр. (N° 47); Собрание узаконений и распоряжений… — 1922. — № 19. — С. 297-299. — Ст. 217, 218; АК II. С. 15-18, 21-23; Одинцов М. И. Русские патриархи XX века… С. 59-60; Следственное дело Патриарха Тихона… С. 850-852; и др. Постановление было принято Президиумом ВЦИК 16 февраля 1922 г., опубликовано 26 февраля с датой 23 февраля. Очевидно, такое смещение дат обусловлено распоряжением Президиума обнародовать постановление одновременно с инструкцией. Инструкция была рассмотрена Президиумом ВЦИК 23 февраля 1922 г., опубликована 28 февраля с датой 23 февраля. — См. об этом: ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 39. Д. 86. Л. 474; Д. 15. Л. 3 об., 78, 79, 95, 96. [67] Более подробно о кампании «по учету, сосредоточению и реализации драгоценностей всех видов» см.: Васильева О. Ю., Кнышевский П. Н. Красные конкистадоры… С. 153-206; Покровский Н. Н. Предисловие // Архивы Крем ля: Политбюро и Церковь. 1922-1925 гг. / Изд. подготовили Н. Н. Покровский, С. Г. Петров. М; Новосибирск, 1997. Кн. 1. С. 12-24 (далее — АК I); Петров С. Г. Секретная программа… С. 22-32; Кривова Н. А. Власть и Церковь… С. 35-36; Одинцов М. И. Русские патриархи XX века… С. 22-25; и др. [68] ЦА ФСБ. Ф. 1. Оп. 6. Д. 410 а. Л. 21. Троцкий был назначен на свой пост постановлением Политбюро «Доклад комиссии по золотому фонду» от 11 ноября 1921 г. (протокол N° 76, пункт 3), продублированным высшими правительственными органами: постановлением СТО от 11 ноября 1921 г. и постановлением СНК от 12 ноября 1921 г. — РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 229. Л. 1-2; Оп. 163. Д. 212. Л. 3-5 об.; ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 140. Д. 68. Л. 18, 19; РПЦ в советское время… С. 180-181; Санкт-Петербургская епархия в двадцатом веке в свете архивных материалов. 1917-1941: Сб. документов / Сост. Н. Ю. Черепенина, М. В. Шкаровский. СПб., 2000. С. 112. К сожалению, в двух приведенных сборниках постановление СТО ошибочно датировано 1922 г. и имеет неправильный шифр архивного хранения. [69] ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 39. Д. 86. Л. 507 а; Д. 11. Л. 273-275; Д. 13. Л. 6, 7, 11; Оп. 96. Д. 167. Л. 123; Ф. 5408. Оп. 1. Д. 16. Л. 3, 8-9; Васильева О. Ю., Кнышевский П. Н. Красные конкистадоры… С 161 (см. факсимиле документа); РПЦ. С. 73. [70] Наиболее подробно и детально в историографии сюжет о разработке и принятии постановления Президиума ВЦИК от 23 февраля 1922 г. рассмотрен Н. А. Кривовой: Кривова Н. А. Власть и Церковь… С. 36-38, 40-41. Признав, что это постановление («декрет ВЦИК») в Политбюро не согласовывалось, Кривова тем не менее рассмотрела историю его принятия в контексте борьбы сторонников «мягкой» и «жесткой линий отношений с церковью», в первую очередь, среди членов и кандидатов в члены Политбюро. К первым, ратовавшим за «добровольную сдачу» церковных ценностей, она отнесла группу Калинина; ко вторым, выступавшим за «насильственное изъятие», — группу Троцкого. Борьбу этих двух групп, завершившуюся победой «троцкистов», Кривова увидела в исчезновении из опубликованного постановления Президиума ВЦИК пункта о «замене в исключительных случаях ценностей на равное по весу количество золота или серебра». Этот пункт якобы имелся в тексте постановления, принятого на заседании Президиума ВЦИК 16 февраля 1922 г. Однако ни в проекте постановления, представленном в Президиум ВЦИК за подписями Курского и Красикова, ни в черновом протоколе заседания Президиума ВЦИК от 16 февраля 1922 г., ни в беловом протоколе заседания высшего советского органа от того же дня, ни в выписках с постановлением из этого протокола такого пункта нет. — ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 39. Д. 86. Л. 482; Д. 13. Л. 5, 7, 11, 12, 120-122; Д. 15. Л. 81-84; АК II. С. 15-18. Отсутствовали в Москве в период разработки и утверждения постановления Президиума ВЦИК от 23 февраля 1922 г. и сами «лидеры» якобы противоборствующих групп: инициатор постановления Троцкий находился в отпуске, а подписавший документ Калинин совершал поездку по Украине, т.е. ни тот, ни другой, не состоявшие, согласно Кривовой, в их группах члены Политбюро в обсуждении и в принятии декрета не участвовали. Вместо же «исчезнувшего» пункта о замене ценностей 13 марта 1922 г. малый Президиум ВЦИК принял специальное постановление. — ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 39. Д. 86. Л. 446; Д. 20. Л. 1, 48; АК II. С. 53-54. Кривова ошибочно дает сноску: ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 39. Д. 86. Л. 446 на постановление Президиума ВЦИК не от 13 марта, а от 23 февраля 1922 г. (протокол заседания от 16 февраля), не указывая таким образом место архивного хранения документов, на основе которых она делает свои выводы об исчезновении пункта о замене. [71] См. такие документы: РГАСПИ. Ф. 2. Оп. 2. Д. 1168. Л. 1; Ф. 5. Оп. 2. Д. 48. Л. 20; Д. 296. Л. 1; The Trotsky Papers. 1917-1922. Paris, 1971. Vol. 2. P. 670, 672; Документы Политбюро и Лубянки о борьбе с Церковью в 1922-1923 гг. / Публикацию подготовил Н. Н. Покровский // Российский православный университет апостола Иоанна Богослова: Уч. записки. М., 1995. Вып. I. с. 131-132; Латышев А. Г. Рассекреченный Ленин… С. 165-166; РПЦ. С 70, 75-77, 83-84, 97-100; АК II. С. 6, 52, 94-96; Ленин В. И. Неизвестные документы. 1891-1922. М., 1999. С. 515. [72] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 263. Л. 1, 50. [73] Там же. Оп. 3. Д. 280. Л. 5; РПЦ. С. 84. [74] АПРФ. Ф. 3. Оп. 60. Д. 23. Л. 3; АК I. С. 121. Ксерокопию документа см.: РГАНИ. Ф. 89. Оп. 49. Д. 1. Л. 1; а также: Архивы Кремля и Старой площади: Документы по «делу КПСС». Аннотированный справочник документов, представленных в Конституционный суд Российской Федерации по «делу КПСС» / Сост. И. И. Кудрявцев. Новосибирск, 1995. С. 14. [75] Автором данного воззвания в свидетельских показаниях 5 мая 1922 г. на московском церковном процессе патриарх Тихон признавал лично самого себя, заявляя: «Текст воззвания и обдумывают, может быть, иногда (помощники. — СП.), но я сам пишу. Раз моя подпись, то я отвечаю за это». — Акты Святейшего Тихона… С. 196; Следственное дело Патриарха Тихона… С. 131- 132. [76] АПРФ. Ф. 3. Оп. 60. Д. 23. Л. 7-7 об.; АК I. С. 113-115. Ксерокопию Документа см.: РГАНИ. Ф. 89. Оп. 49. Д. 1. Л. 6-7. [77] АПРФ. Ф. 3. Оп. 60. Д. 23. Л. 6. Ксерокопию документа см.: РГАНИ. Ф. 89. Оп. 49. Д. 1. Л. 5; а также: Архивы Кремля и Старой площади… С. 14. [78] По-видимому, двойная дата 6/19 февраля 1922 г., растиражированная в многочисленных публикациях воззвания патриарха от 28 февраля 1922 г., не критически была воспринята исследователями, перечисленными в сноске 57. Напомним, что патриаршее воззвание от 6 февраля 1922 г. уже на следующий день, 7 февраля, было отправлено протоиереем Цветковым в ЦК Помгола, а 9 февраля рассмотрено на заседании Политбюро ЦК РКП(б). 11 февраля 1922 г., вслед за высшим партийным органом, воззвание патриарха Тихона рассмотрел Президиум ЦК Помгола при ВЦИК. После чего 12 февраля 1922 г. на страницах «Известий ВЦИК» в заметке «О передаче церковных ценностей голодающим» было обнародовано интервью с протоиереем Цветковым, в кото ром представитель патриарха в ЦК Помгола сообщил о готовящемся воззва нии. — Известия ВЦИК. 1922. 12 февр. (№ 34). А 15 февраля 1922 г. в этой же газете в статье «Воззвание патриарха Тихона» содержание послания главы Русской церкви от 6 февраля 1922 г. было передано в пересказе с цитированием нескольких фрагментов текста. — Известия ВЦИК 1922 15 февр. (№ 36); ГАРФ. Ф. 1065. Оп. 4. Д. 31. Л. 138. Исход, Из всего выше перечисленного, воззвание патриарха от 6 февраля 1922 г. никак нельзя датировать 19 февраля 1922 г., несмотря на то, что эта дата приведена в публикациях воззвания патриарха от 28 февраля 1922 г. Нужно отметить также, что в этих публикациях вторая двойная дата не «13/26 февраля» (как в рассматриваемой копии ГПУ), а «10/23 февраля», т.е. не дата номера газеты «Известия ВЦИК», где декрет Президиума ВЦИК впервые был напечатан, а официальная дата, проставленная на постановлении при его публикации. Несомненно, что данное разночтение — еще одно подтверждение изменений, внесенных в текст воззвания от 28 февраля 1922 г. извне, при его размножении и копировании. См.: Вестник русского студенческого христианского движения. 1970. № 98. С. 61-63; Акты Святейшего Тихона… С. 188, 190; Протоиерей В. Цыпин. История Русской Православной Церкви С. 231-232 — Регельсон Л.[Л.] Трагедия Русской Церкви… С. 278-279; и др. [79] АПРФ. Ф. 3. Оп. 60. Д. 23. Л. 5-5 об.; АК I. С. 115-117. Ксерокопию Документа см.: РГАНИ. Ф. 89. Оп. 49. Д. 1. Л. 3-4. [80] Эти сведения были почерпнуты Уншлихтом из подготовленных СО МГО ГПУ специальных сообщений для ежедневных информационных сводок за 4 и 5 марта 1922 г. В них, как и в протоколе № 1 совещания в ГПУ от 8 марта 1922 г., воззвание патриарха именуется исключительно «письмом». См.: РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 2. Д. 48. Л. 40, 42, 46, 59, 61, 70, 73; Ф. 17. Оп. 84. Д. 381. Л. 25; ДА ФСБ. Ф. 1. Оп. 6. Д. 411. Л. 9, 10; РПЦ. С. 120; АК II. С. 26, 32. [81] АПРФ. Ф. 3. Оп. 60. Д. 23. Л. 4. Ксерокопию документа см.: РГАНИ. Ф. 89. Оп. 49. Д. 1. Л. 2; а также: Архивы Кремля и Старой площади… С. 14. [82] РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 2. Д. 48. Л. 5, 6-6 об. (Название этого дела, данное архивистами ЦПА, не соответствует реальным событиям и фактам. Оно озаглавлено «Документальные материалы комиссии Политбюро ЦК РКП(б) по вопросу об изъятии ценностей у церкви»); РПЦ. С. 74-75. [83] ГАРФ. Ф. А 353. Оп. 5. Д. 254. Л. 5-6; ЦА ФСБ. Особый архив. Д. Н1780. Т. 2. Л. 60-60 об.; «… Мы должны быть искренними…» С. 317-319; Одинцов М. И. Русские патриархи XX века… С. 63-64; Следственное дело Патриарха Тихона… С. 114-115. [84] РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 2. Д. 48. Л. 10; РПЦ. С. 79-80; АК II. С. 51. [85] ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 140. Д. 60. Л. 376. [86] РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 2. Д. 48. Л. 11; АК II. С. 44. [87] РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 2. Д. 48. Л. 13. [88] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 263. Л. 60. [89] Там же. Оп. 3. Д. 280. Л. 6; РПЦ. С. 85. [90] Там же. Ф. 5. Оп. 2. Д. 48. Л. 12. [91] АПРФ. Ф. 3. Оп. 60. Д. 23. Л. 1; АК I. С. 122. [92] Вслед за партийными делопроизводителями эту ошибку повторили и некоторые исследователи. В частности, Н.А. Кривова в своей монографии, не проверив текста позднейшей выписки на бланке 1930-х гг., взяла его за основу и ошибочно при перечислении членов комиссии обозначила Уншлихта как заместителя Сапронова, при этом неточно охарактеризовав состав данной комиссии как «гэпэушный». Другой член комиссии М. В. Галкин назван ею «попом-рас[с]тригой», что также не совсем правильно. Галкин до революции был священником Петроградской епархии, а не монахом, т.е. никогда не постригался, а поэтому и расстричься не мог. Его следует именовать, скорее, распопом. См.: Кривова Н. А. Власть и Церковь… С. 43. [93] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 263. Л. 61. См. также: The Trotsky Papers… P. 688. Наличие у этого постановления даты опроса и даты заседания Политбюро, в протокол которого данное решение было внесено, поставило отдельных историков в затруднительное положение. Так, например, Н. А. Кривова была вынуждена датировать рассматриваемое постановление то 11 марта 1922 г., то 11-13 марта 1922 г. См.: Кривова Н. А Власть и Церковь… С. 43, 66. [94] РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 2. Д. 301. Л. 1; Д. 48. Л. 9; РПЦ. С. 78-79. [95] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 280. Л. 19; Одинцов М. И. Русские патриархи XX века… С. 66. [96] АПРФ. Ф. 3. Оп. 60. Д. 23. Л. 2; АК I. С. 119-121. [97] ГАРФ. Ф. 5408. Оп. 1. Д. 16. Л. 15-16; ЦА ФСБ. Ф. 1. Оп. 6. Д. 11. Л. 8-9; АК II. С. 39-43. [98] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 263. Л. 56. [99] Там же. Оп. 3. Д. 280. Л. 6. [100] АПРФ. Ф. 3. Оп. 59. Д. 30. Л. 5. [101] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 263. Л. 57-57 об. [102] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 280. Л. 17-18; АПРФ. Ф. 3. Оп. 59. Д. 30. Л. 6-7. [103] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 263. Л. 58. [104] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 264. Л. 1, 14. [105] Там же. Оп. 3. Д. 281. Л. 2; РПЦ. С. 84. [106] ЦА ФСБ. Ф. 1. Оп. 6. Д. 11. Л. 21; АК II. С. 63-64. [107] РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 2. Д. 48. Л. 14. [108] РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 2. Д. 48. Л. 3-3 об.; РПЦ. С. 70-72. [109] РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 2. Д. 48. Л. 1. Волгоградский исследователь М. Ю. Крапивин считает, что 2 марта 1922 г. против планов татарского чекиста А. А. Денисова решительно выступил только зампред VIIV И. С. Уншлихт. См.: Крапивин М. Ю. Непридуманная церковная история… С. 68-69. [110] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 112. Д. 289. Л. 2; Д. 331. Л. 112. [111] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 112. Д. 331. Л. 3, 99, 106-107 об., 108-109 об. [113] ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 140. Д. 68. Л. 20, 28. [114] РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 2. Д. 48. Л. 4. [115] Несмотря на отсутствие Троцкого в Москве, он все-таки, очевидно, был ознакомлен с данными документами и с постановлением Политбюро от 15 марта 1922 г. или, по крайней мере, был осведомлен о произошедшем в Казани из других источников. Это подтверждает его письмо в Политбюро от 9 апреля 1922 г. В нем он писал, что отсутствие «тщательной длительной политической и организационной подготовки» изъятия церковных ценностей на местах как раз и порождало «такие гениальные планы, как в Казани: послать мнимых налетчиков для захвата ценностей, а потом передать их в губком. Другими словами: обойти политический вопрос путем организационного ухищрения. Да и в других местах губкомы весьма склонны задачу изъятия переложить на плечи начальников гарнизона и председателей Госполитуправлений. Нужны чрезвычайные усилия для того, чтобы передвинуть дело на Рельсы политики». — РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 304. Л. 58: РПЦ. С. 105-106. [116] РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 2. Д. 48. Л. 78. [117] РГАСПИ. ф 17. Оп. 163. Д. 265. Л. 1, 11-11 об. [118] Там же. Оп. з. Д. 282. Л. 2. 19 [119] Там же. Ф. 5. Оп. 2. Д. 48. Л. 15. [120] АПРФ. Ф. 3. Оп. 60. Д. 23. Л. 11; АК I. С. 129. [121] ГАРФ. Ф. Р. 1235. Оп. 140ц. 60. Л. 794-793, 527; АК I. С. 476-477. [122] Президиум ЦК Помгола на закрытой части своего заседания 11 марта 1922 г., заслушав доклад Винокурова «О реализации церковных ценностей (протокол № 45 пункт 1), в действительности постановил лишь следующее: «1) Признать необходимым сконструировать центральную комиссию по изъятию церковных ценностей для руководства, наблюдения и контроля над изъятием ценностей, их сосредоточением и хранением». – ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 96. Д. 167. Л. 100. При оформлении выписки с данным постановлением к этому тексту было добавлено следующее: «Поручить Оргуправлению ЦКпомгол определить состав Центральной Комиссии по соглашению с соответствующими органами и внести в Президиум ВЦИК». Во исполнение означенного поручения выписку с данным постановлением направили в «соответствующий орган» — «Члену Политбюро ЦК РКП т. Молотову». Последний, получив эту выписку, проставил на ней всего лишь помету: «К сведению]. В. М[олотов]. 14/III». — РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 381. Л. 92. Сам Президиум ЦК Помгола на своем следующем заседании 15 марта 1922 г., рассмотрев вопрос «О центральной Комиссии по изъятию ценностей» (протокол № 46, пункт 13), принял о составе центральной КИИЦ более определенное решение: «Образовать Центральную Комиссию при ЦК Помгол для руководства и регулирования работы по изъятию церковных ценностей. В составе представителей ЦКПомгол, НКЮста, Комиссии Тов. Троцкого, Главмузея, и Агитотдела ЦК РКП под председательством председателя] ЦКПомгол. От ЦКПомгол представителем комиссии назначить тов. Винокурова, которому поручить созыв комиссии». — ГАРФ. ф. 1235. Оп. 96. Д. 167. Л. 105. [123] АПРФ. Ф. 3. Оп. 60. Д. 23. Л. 8-10; АК 1. С. 123-127. Ксерокопию документа см.: РГАНИ. Ф. 89. Оп. 49. Д. 2. Л. 1-3; а также: Архивы Кремля и Старой площади… С. 14. [124] ГАРФ. Ф. 5408. Оп. 1. Д. 16. Л. 23-25. [125] Сапронов, по всей видимости, почерпнул данные сведения, вплоть до отдельных выражений и фраз, из двух сообщений РОСТА о петроградских событиях от 15 марта 1922 г. и из телеграммы Приворотского с просьбой разрешить применить «вооруженную силу» от того же числа. См.: РГАСПИ. Ф. 17. Оп- 84. Д. 349. Л. 59, 60; Ф. 5. Оп. 2. Д. 48. Л. 23, 30, 37, 39; ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 140. Д. 60. Л. 373-373 об.; РПЦ. С. 121, 125; АК II. С. 61-63; Санкт-Петербургская епархия… С. 73. [126] ЦА ФСБ. Ф. 1. Оп. 6. Д. 410 а. Л. 3 5; ГАРФ. Ф. 5408. Оп. 1 Д. 16. Л. 17-19, 20-22; АК II. С. 45-50. [127] АПРФ. Ф. 3. Оп. 60. Д. 23. Л. 12, 13; АК I. С. 127-129. [128] Об авторстве Р. С. Землячки (Самойловой) см.: ЦА ФСБ. Ф. 1. Оп. 6. Д. 11. Л. 9; ГАРФ. Ф. 5408. Оп. 1. Д. 16. Л. 16; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 60. Д. 336. Л. 74; АК II. С. 42, 207. [129] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 266. Л. 14-16. [130] Петербургский исследователь А. Н. Кашеваров считает, что этот документ 17 марта 1922 г. был направлен Троцким не Каменеву, Молотову и Сапронову, а «всем членам Политбюро для сведения». См.: Кашеваров А. Н. Церковь и власть… С. 291. [131] На самом деле, если оперировать выражениями Троцкого, первым предупредил «попов о необходимости серьезной подготовки к отпору» не Президиум ВЦИК, а ставленник Троцкого в аппарате ЦК РКП(б) и член «центральной тройки» Л. С. Сосновский. Именно он напечатал в газете «Правда» от 11 февраля 1922 г. (№ 33) статью «Дайте же взаймы Богу», в которой объявил о том, что Президиум ВЦИК якобы уже принял постановление о «немедленном изъятии ценностей из храмов всех вероисповеданий и обращении их на покупку продовольствия для голодающих». Уже 12 февраля 1922 г. секретарю Президиума ВЦИК А. С. Енукидзе пришлось в печати заняться опровержением этого сообщения. — ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 97. Д. 54 а. Л. 19; Известия ВЦИК. 1922. 12 февр. (№ 34). [132] Довольно неожиданно вопрос о создании центральной и местных КИЦЦ в письме Троцкого от 17 марта 1922 г. был проинтерпретирован в монографии М. Ю. Крапивина. Исследователь посчитал, что председатель РВСР предлагал создать не КИЦЦ, а некие параллельные секретные комиссии, аналогичные ЦК Помгола и ее структурам на местах. При этом сам Троцкий в этом письме якобы просил назначить себя куратором от имени Политбюро Центральной комиссии по учету и сосредоточению ценностей. См.: Крапивин М. Ю. Непридуманная церковная история… С. 71. [133] РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 2. Д. 48. Л. 16-17; РПЦ. С. 85-87; Одинцов М. И. Русские патриархи XX века… С. 67-69. [134] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 381. Л. 59-60. [135] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 266. Л. 17; См. об этом более подробно: АК I. С. 136-138. [136] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 266. Л. 12-13. Н. А. Кривова считает, что это постановление Политбюро получило наименование «Об организации изъятия церковных ценностей». См.: Кривова Н. А. Власть и Церковь… [137] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 283. Л. 1; РПЦ. С. 94. [138] ЦА ФСБ. Ф. 1. Оп. 6. Д. 11. Л. 31-31 об. [139] ЦА ФСБ. Ф. 1. Оп. 6. Д. 410 а. Л. 13-14. [140] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 283. Л. 6-7; Новые документы В. И. Ленина (1920-1922) / Публикацию подготовили Ю. Ахапкин, И. Китаев, В. Степанов // Известия ЦК КПСС. 1990. № 4. С. 194-195 (перепечатано: Ленин В. И. Неизвестные документы… С. 520-522); РПЦ. С. 94-96. [141] ГАРФ. ф. 1235. Оп. 140. Д. 59. Л. 69; РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 2. Д. 48. Л. 2, 19. [142] РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 2. Д. 48. Л. 18-18 об. [143] АПРФ. Ф. 3. Оп. 60. Д. 23. Л. 16, 17-18; АК I. С. 133-139, 145-147. Ксерокопии документов см.: РГАНИ. Ф. 89. Оп. 49. Д. 3. Л. 1, 2-3; а также: Архивы Кремля и Старой площади… С. 15. [144] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 266. Л. 1. Нужно заметить, что первыми в историографии на дату 18 марта 1922 г. обратили внимание Н. Н. Покровский и Н. А. Кривова, считая ее датой принятия опросом постановления Политбюро, а 20 марта 1922 г. — датой повторного утверждения постановления на заседании высшего партийного органа. — Покровский Н. Н. Источниковедение советского периода: Документы Политбюро ЦК РКП(б) — ВКП(б) первой половины 1920-х гг. // Археограф, ежегодник за 1994 г. М., 1996. С. 25-26; Кривова Н. А. Власть и Церковь… С. 62-63, 66-69. Автор настоящей работы ранее считал, что 18 марта 1922 г. постановление Политбюро было принято опросом, а после заседания высшего партийного органа 20 марта 1922 г. всего лишь формально внесено в протокол. — Петров С. Г. Секретная программа… С. 35. При этом необходимо отметить, что наиболее детализировано в литературе сюжет о рассмотрении Политбюро письма Троцкого от 17 марта 1922 г. и о его переработке в приложение к постановлению высшего органа ЦК РКП(б) изучен у первых двух историков — Н. Н. Покровского и Н. А. Кривовой. Правда, в отличие от Покровского Кривова по ходу изложения данного сюжета, к сожалению, либо не приводит ни разу первоначальных текстов пунктов послания особоуполномоченного СНК от 17 марта 1922 г., подвергшихся правке, либо цитирует их уже в исправленном виде по тексту приложения к постановлению Политбюро как неисправленные пункты «проекта Л. Д. Троцкого». Помимо этого Кривовой даются неверные сноски на архивные шифры хранения рассматриваемых ею документов. Очевидно, исследовательница опиралась в данном случае, правда без ссылок, на неисправную публикацию текста письма Троцкого от 17 марта 1922 г. и неточные архивные шифры из работы иеромонаха Дамаскина. См.: Иеромонах Дамаскин (Орловский). Мученики… С. 456-457. Кривова считает, что при принятии данного постановления «отчетливо проявились серьезные разногласия между членами Политбюро ЦК РКП(б) и ВЦИК (не Президиума ВЦИК, а именно ВЦИК! – С.П.) по церковному вопросу и закулисная борьба между ними». Эти «серьезные разногласия» и «закулисную борьбу» Кривова увидела в преамбуле письма Троцкого от 17 марта 1922 г., в которой Троцкий якобы упрекал ВЦИК в несогласованности лично с ним текста постановления от 23 февраля 1922 г. и в отсутствии в данном гласном декрете — «жесткого партийного руководства делом изъятия». А исчезновение из «заключительного варианта» постановления Политбюро формулы «представитель ЦК» в отношении Яковлева позволило Кривовой сделать следующее заключение: «Тем самым участие ЦК РКП(б) в комиссии (секретной центральной КИЦЦ. — С.П.) тщательно камуфлировалось». Таким образом, получается, что Троцкий требовал в официальном постановлении Президиума ВЦИК, доступном всем, указать на роль партии в изъятии церковных ценностей, а в сверхсекретном постановлении Политбюро, адресованном считанным членам партии, Троцкий вкупе с другими членами высшего органа партии напротив хотел эту роль скрыть и закамуфлировать. [145] АПРФ. ф. 3. Оп. 60. Д. 23. Л. 33. Ксерокопию документа см.: РГАНИ. Ф. 89. Оп. 49. Д. 7. Л. 3; а также: Архивы Кремля и Старой площади… С. 15. [146] ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 140. Д. 59. Л. 32-47. [147] ГАНО. Ф. П-1. Оп. 2. Д. 106. Л. 125-125 об.; Баделин В. И. Золото Церкви. Исторические очерки и современность. Иваново, 1993. С. 133-135; История России. 1917-1940 гг.: Хрестоматия. Екатеринбург, 1993. С, 226-228; То же. Челябинск, 1994. С. 226-228; Сосуд избранный: Сб. документов по истории Русской Православной Церкви. [1888-1932 гг.] / Сост. М. Д. Склярова СПб., 1994. С. 308-310. Более подробно об этом см.: АК I. С. 478480; Петров С. Г. Секретная программа… С. 35-36. [148] ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 140. Д. 59. Л. 89-90; РПЦ в советское время… С. 156-159; АК II. С. 77-80; Одинцов М. И. Русские патриархи XX века… С. 70-73; Санкт-Петербургская епархия… С. 74-77. [149] О выполнении данного задания Я. А. Яковлевым свидетельствуют материалы, пришедшие из секретариата Троцкого в адрес Сапронова и из Президиума ГПУ в адрес Молотова. В почто-телеграмме за подписью секретаря председателя РВСР М. С. Глазмана от 23 марта 1922 г. и в справке За подписью старшего делопроизводителя канцелярии председателя РВСР A. Г. Тихонова от того же дня, в частности, говорилось о том, что Яковлев сообщил Об отправке утром 21 марта 1922 г. циркулярной телеграммы ЦК РКП(б) на места с дополнениями, принятыми 20 марта 1922 г. на заседании комиссии по учету и сосредоточению ценностей («Комиссии по драгоценностям»). А к, сопроводительном письме зампреда ГПУ И. С. Уншлихта от 21 марта 1922 г. к проекту новой циркулярной телеграммы, составленной в ГПУ от имени ЦК РКП(б) и за подписью его секретаря Молотова, Яковлев собственноручно написал помету, в которой мотивировал отказ рассылать новую телеграмму тем, что «все существенное изложено в уже посланной сегодня (21 марта 1922 г. — СП.) телеграмме, поэтому новая не нужна пока». При этом Яковлев посчитал необходимым отправить Уншлихту копию посланной в регионы шифротелеграммы ЦК РКП(б). — ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 140. Д. 59. Л. 88; Д. 60. Л. 797, 798; РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 381. Л. 65, 66; АК II. С. 472-474. [150] Нужно отметить, что данное предложение отчасти было сформулировано еще во втором пункте инструкции ЦК Помгола и НКЮ об изъятии церковных ценностей от 23 февраля 1922 г. А в одном из проектов, по-видимому, данной инструкции (без даты и автора) было зафиксировано следующее: «1) При определении порядка работ, каждый Исполком и соответствующая Комиссия прежде всего приступают к работе в наиболее богатых церквах, храмах и монастырях, оставляя беднейшие сельские и деревенские храмы во вторую очередь». — ГАРФ. Ф. 5408. Оп. 1. Д. 16. Л. 8-9. Наиболее категорично рассматриваемое предложение было высказано 14 марта 1922 г. в протоколе № 2 заседания московской КИЦЦ. В частности, после заслушивания заведующего отделом МК РКП(б) И. М. Стукова члены этой Комиссии решили: «3. Просить ЦК (МК? — С.П.) в партийном порядке дать секретный циркуляр по местам об осторожном отношении к бедным, деревенским церквям, особенно в неблагополучных районах, предложив по возможности в таких церквях изъятия не производить. Циркуляр составить т. Стукову». — АПРФ. Ф. 3. «п. 60. Д. 23. Л. 10 (ксерокопию документа см.: РГАНИ. Ф. 89. Оп. 49. Д. 2. л- 3); ГАРФ. Ф. 5408. Оп. 1. Д. 16. Л. 25; АК I. С. 126. [151] В литературе некоторые историки, например, М. И. Одинцов, М. Ю. Крапивин и др., считают, что «предложения Троцкого от 17 марта об изъятии церковных ценностей» были приняты 20 марта 1922 г. на заседании Политбюро «без каких-либо серьезных замечаний и добавлений», «без особых поправок». См.: Дело Патриарха Тихона… С. 49 (Предисловие); Крапивин М. Ю. Непридуманная церковная история… С. 72; Одинцов М. И. Русские патриархи XX века… С. 34. [152] ГАНО. Ф. П-1. Оп. 2. Д. 106. Л. 148; Баделин В. И. Золото Церкви… С. 133; История России. 1917-1940 гг. С. 226; Сосуд избранный… С. 308. Исследователи В. А. Алексеев и М. Ю. Крапивин считают, что телеграмма от 19 марта 1922 г. была отправлена на места 16 марта 1922 г. — Алексеев В. А. Иллюзии и догмы… С. 207; Крапивин М. Ю. Непридуманная церковная история… С. 69. [153] АПРФ. Ф. 3. Оп. 60. Д. 23. Л. 19; АК I. С. 139-140. Ксерокопию документа см.: РГАНИ. Ф. 89. Оп. 49. Д. 4. Л. 1; а также: Архивы Кремля и Старой площади… С. 15. [154] РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 2. Д. 48. Л. 81, 82, 83. [155] В шифротелеграмме за подписью председателя Смоленского губисполкома Д. А. Булатова от 17 марта 1922 г., в свою очередь, Президиум ГПУ и пред седатель ВЦИК Калинин извещались о том, что все полуденные от Троцкого во время беседы с ним «руководящие указания» в связи с «сопротивлением верующих изъятию ценностей из кафедрального собора «проводятся в жизнь». При этом в шифротелеграмме спрашивали, нужно ли действовать решительно. По-видимому, Троцкий, находясь в Смоленске, ответа на задаваемый вопрос не сформулировал. — ЦА ФСБ. Ф. 1. Оп. 6. Д. 11. Л. 39; АПРФ. Ф. 3. Оп. 60. Д. 23. Л. 26, 27 (ксерокопии документов см.: РГАНИ. Ф. 89. Оп. 49. Д. 6. Л. 1, 2); РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 2. Д. 48. Л. 27, 31, 33, 34; Ф. 17. Оп. 84. Д. 354. Л. 1; РПЦ. С. 125; АК I. С. 130-131. [156] Согласно докладу Смоленской губернской КИЦЦ, присланному в Москву и составленному не позднее 3 мая 1922 г., на совещании комиссии и находящегося в Смоленске Троцкого председатель РВСР «дал деррективу (так! – С. П.) комиссии временно приостановить изъятие и заняться вновь агитацией среди красноармейских частей, кроме того получены другие указания. На другой день словесная дирректива (так! — С. П.) т. Троцкого была подтверждена письменно. В исполнение указания т. Троцкого был разработан план агитационной кампании среди красноармейских частей, среди рабочих проводить кампанию за изъятие ценностей Губкомиссия и Губком РКП нашла (так! – С. П.) не нужным, ожидая обратно результатов». — ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 140. Д- 60. Л. 923, 940; РПЦ в советское время… С. 165; АК II. С. 223. [157] См.: ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 140. Д. 60. Л. 643; Петров С. Г. Секретная программа… С. 83 (сноска 113). [158] АПРФ. Ф. 3. Оп. 60. Д. 23. Л. 14, 30; АК I. С. 131-133. Ксерокопию документа см.: РГАНИ. Ф. 89. Оп. 49. Д. 6. Л. 6; а также: Архивы Кремля и Старой площади… С. 14. [159] Другие источники дают иные сведения о пострадавших, например, количество убитых варьируется в них от одного до шести человек: АПРФ. Ф. 3. Оп. 60. Д. 23. Л. 25; РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 2. Д. 48. Л. 32; ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 140. Д. 59. Л. 30; Д. 60. Л. 694-696; 693-693 об., 408; Ф. 1005. Оп. 1 а. Д. 377. Л. 1-27; Ф. 5408. Оп. 1. Д. 16. Л. 33-33 об.; ЦА ФСБ. Ф. 1. Оп. 6. Д. 11. Л. 61-62; Д. 160. Л. 3; Известия ВЦИК. 1922. 28 марта (№ 70); Правда. 1922. 28 марта; Дело Патриарха Тихона… С. 57-59; РПЦ в советское время… С. 160; РПЦ… С. 126-129; АК I. С. 147-148; АК II. С. 97, 100-106, 148-171; Одинцов М. И. Русские патриархи XX века… С. 77-80. По нашим данным, в шуйском инциденте погибло четыре человека, а 36 было избито и ранено. См. об этом: Петров С. Г. Изъятие ценностей Русской церкви в 1922 г.: [Список убитых и раненых в г. Шуе] // Гуманитарные науки в Сибири. 2001. № 2. С. 15-19. [160] РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 2. Д. 48. Л. 25, 26; Дело Патриарха Тихона… С. 55-56; РПЦ. С. 87-88; Одинцов М. И. Русские патриархи XX века… С. 69-70. Сходный экземпляр шифротелефаммы из Иваново-Вознесенска был отправлен из ЦК РКП(б) и в ГПУ. — См.: ЦА ФСБ. Ф. 1. Оп. 6. Д. П. Л. 22. М. И. Одинцов считает, что о шуйских событиях Ленин был извещен телеграммой Иваново-Вознесенского губкома в день ее отправки — 17 марта 1922 г. — Одинцов М. И. Русские патриархи XX века… С. 33. [161] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 266. Л. 10. [162] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 283. Л. 1; РПЦ. С. 93-94. [163] АПРФ. Ф. 3. Оп. 60. Д. 23. Л. 15; АК I. С. 145. [164] На дату 18 марта 1922 г. обратили внимание Н. Н. Покровский, Н. А. Кривова и автор настоящей работы. Первые двое посчитали, что 18 марта 1922 г. — дата опроса членов и кандидатов в члены Политбюро, а 20 марта 1922 г. — дата повторного утверждения постановления на заседании высшего органа ЦК РКП(б). См.: Покровский Н. Н. Политбюро и Церковь. 1922-1923: Три архивных дела // Новый мир. 1994. № 8. С. 192; Он же. Источниковедение советского периода… С. 25; Кривова Н. А. Власть и Церковь… С. 61. Автор настоящей работы, ранее исходя только из позднейшей выписки с текстом постановления, принял 18 марта 1922 г. за дату утверждения Политбюро своего решения опросом, которое затем было формально размещено в протоколе от 20 марта 1922 г. См.: Петров С. Г. Изъятие ценностей… С. 16. Н. А. Кривова позднее вместе со своими соавторами протоиереем В. Н. Воробьевым, С. Н. Романовой и А. В. Щелкачевым решила, что Политбюро приняло постановление о шуйской комиссии все-таки только 20 марта 1922 г. — Протоиерей В. Воробьев, Кривова Н. А., Романова С. Н., Щелкачев А. В. Предисловие // Следственное дело Патриарха Тихона… С. 22. Помимо перечисленных исследователей 20 марта 1922 г. воспринимают как дату принятия шуйского постановления Политбюро на своем заседании целый ряд отечественных и зарубежных историков: Ю. Ахапкин, И. Китаев, В. Степанов, В. А. Алексеев, М. И. Одинцов, A. Luukkanen, Н. А. Васецкий и др. — Новые Документы В. И. Ленина… С. 194; Алексеев В. А. Иллюзии и догмы… С. 208- 209; Васецкий Н. А. Троцкий: Опыт политической биографии. М., 1992. С. 175; Дело Патриарха Тихона… С. 49; Luukkanen A. The party of unbelief: The Religious Policy of The Bolshevik Party, 1917-1929. Helsinki, 1994. P. 113; Одинцов М. И. Русские патриархи XX века… С. 34. [165] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 266. Л. 11. [166] АПРФ. Ф. 3. Оп. 60. Д. 23. Л. 24; АК I. С. 147. Ксерокопию документа см.: РГАНИ. Ф. 89. Оп. 49. Д. 5. Л. 1; а также: Архивы Кремля и Старой площади… С. 15. [167] ГАРФ. Ф. 5408. Оп. 1. Д. 16. Л. 1. [168] Несмотря на то, что постановление по Шуе было принято опросом членов Политбюро 19 марта 1922 г., некоторые исследователи, как уже отмечалось, отнесли фразу «сегодня же послать комиссию» к 20 марта 1922 г., т.е. к дате заседания высшего органа ЦК РКП(б), в протокол которого пятым пунктом было формально помещено это «опросное» постановление. В частности, Ю. Ахапкин, И. Китаев, В. Степанов и В. А. Алексеев считают, что Политбюро решило отправить комиссию в Шую 20 марта, а 21 марта она уже прибыла в город. — Новые документы В. И. Ленина… С. 194; Алексеев В. А. Иллюзии и догмы… С. 208-209. НА. Кривова пишет о том, что Политбюро приняло по становление о комиссии опросом 18 марта, повторно его утвердило 20 марта, а «21 марта 1922 г. комиссия ВЦИК выехала на место». См.: Кривова Н. А. Власть и Церковь… С. 61 (сноски даны неправильно на архивные материалы, не связанные с описываемым сюжетом). [169] РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 2. Д. 48. Л. 80; АК П. С. 76; Баделин В. И. Золото Церкви… С. 133. [170] РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 2. Д. 48. Л. 29. [171] Под сообщением РОСТА, очевидно, следует иметь в виду один из трех известных на сегодня документов подобного рода: либо сообщение о сопротивлении изъятию ценностей из Казанского собора Петрограда от 15 марта 1922 г., либо сообщение о протестных действиях митрополита Петроградского Вениамина (Казанского) от 15 марта 1922 г., либо сообщение о сопротивлении изъятию ценностей из церкви на Сенной площади Петрограда от 16 марта 1922 г. Экземпляры всех перечисленных документов, и шифротелеграммы и сообщений, были направлены Ленину и отложились в посвященном изъятию церковных ценностей тематическом деле Секретариата председателя СНК в РГАСПИ. Правда, сохранившиеся в этом деле сообщения РОСТА были получены Лениным не ранее 20 марта 1922 г., т. к. они изготавливались в Бюро Секретариата с копий, заверенных 19 марта 1922 г. и пришедших в ЦК РКП(б) из Президиума ГПУ с сопроводительным письмом от 20 марта 1922 г. Однако в Президиум ГПУ на имя Уншлихта эти сообщения были присланы из РОСТА 17 марта 1922 г. Возможно, что одно из сообщений непосредственно из РОСТА тогда же было отправлено и Ленину. — РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 2. Д. 48. Л. 23, 28, 30, 37-39, 81-83. Другие экземпляры этих документов см.: АПРФ. Ф. 3. Оп. 60. Д. 23. Л. 19 (ксерокопия документа в РГАНИ. Ф. 89. Оп. 49. Д. 4. Л. 1); РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 349. Л. 56-60; ЦА ФСБ. Ф. 1. Оп. 6. Д. И. Л. 24; РПЦ. С. 121, 125-126; АК I. С. 139-140; АК II. С. 61-62, 69-70. [172] К сожалению, в литературе это письмо Ленина не всегда датируется 19 марта 1922 г. При первой публикации документа в 1970 г. письмо было датировано 10 февраля 1922 г. На ошибочность подобной датировки, делая републикацию данного документа, указал Л. Л. Регельсон. Тем не менее, М. А. Поповский в книге, посвященной архиепископу Луке (В. Ф. Войно-Ясенецкому), посчитал, что письмо следует датировать 19 февраля 1922 г. В работе о. А. Венгера, вышедшей в свет в 1987 г. и изданной на русском языке в 2000 г., утверждается, что Ленин направил свое письмо Молотову 15 марта 1922 г. Тверская исследовательница Т. Г. Леонтьева уже после официальной публикации документа в 1990 г. в одной из своих работ упоминает письмо Ленина с датой 6 марта 1922 г., утверждая при этом, что данным документом было санкционировано начало кампании по изъятию церковных ценностей. См.: Неизданное письмо В. И. Ленина членам Политбюро // Вестник русского студенческого христианского движения. 1970. № 98. С. 54-57; Регельсон Л.[Л.] Трагедия Русской Церкви… С. 280-284; Поповский М.[А.] Жизнь и житие Войно-Ясенецкого, архиепископа и хирурга. Paris, 1979. С. 128; Венгер А. Рим и Москва… С. 136; Леонтьева Т. Г. Духовенство и сельский мир. 1905-1922 // Академик П. В. Волобуев. Неопубликованные работы. Воспоминания. Статьи. М., 2000. С. 282. [173] Мысль о применении жестокостей для достижения «известной политической цели» Ленин почерпнул у «одного умного писателя по государственным вопросам». Несомненно, председатель СНК имел в виду Никколо Макиавелли и его знаменитую книгу «Государь», конец VIII главы которой под названием «О правителях, достигающих верховной власти бесчестными средствами» он и пересказал в своем письме. См.: Макиавелли Н. Государь (Il Principe) и рассуждения на первые три книги Тита Ливия / Пер. с итальянского и под ред. Н. Курочкина. СПб., 1869. С. 39-40; а также: Юсим М. А. Макиавелли в России: Мораль и политика на протяжении пяти столетий. М., 1998. С. 196-197. [174] РГАСПИ. Ф. 2. Оп. 1. Д. 22974. Л. 5-8, 9. [175] Там же. Л. 1-4; Неизданное письмо В. И. Ленина… С. 54-57; Регельсон Л.[Л.] Трагедия Русской Церкви… С. 280-284; Новые документы В. И. Ленина… С. 190-193 (перепечатано: Ленин В. И. Неизвестные документы… С. 516-519); РПЦ. С. 88-92; и др. [176] Необходимо заметить, что среди материалов Бюро Секретариата фонда ЦК партии в РГАСПИ сохранился машинописный отпуск сопроводительного письма к некоему «предложению тов. Ленина», направленному «по поручению т. Молотова» Троцкому, Сталину и Каменеву для срочного голосования. К сожалению, это письмо за подписью заведующего Бюро Секретариата не имеет даты, однако над адресом от руки чернилами проставлен регистрационный номер ЦК РКП(б) с датой «21/III-22 г.». Как видим, эту дату, да и само содержание документа вряд ли можно напрямую связать с письмом Ленина от 19 марта 1922 г. Тем не менее, нельзя и полностью отрицать, что данный документ не мог сопровождать ленинское послание. Ведь на сопроводительном письме вверху стоит карандашная помета: «помгол». Напомним, что точно такая же помета тем же карандашом была зафиксирована на отпуске заверенной Манучарьянц копии письма Троцкого от 17 марта 1922 г., отложившемся перед рассматриваемым сопроводительным письмом в этом же архивном деле. Если исходить из приведенной пометы и из архивного месторасположения, то вполне можно допустить, что «предложение тов. Ленина» из сопроводительного письма, как и документ Троцкого, было посвящено изъятию церковных ценностей. См.: РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 84. Д. 381. Л. 59-61. [177] По поводу обозначенной проблемы в литературе высказываются самые разнообразные версии. В частности, М. И. Одинцов считает, что члены Политбюро, за исключением Молотова и Троцкого, познакомились с письмом Ленина на заседании 20 марта 1922 г. Правда, исследователь при этом ошибочно утверждает об изготовлении Молотовым копии с письма, которую секретарь ЦК и представил для чтения своим коллегам по высшему органу партии. (Молотов и Троцкий прочитали письмо вечером 19 марта 1922 г.) Одинцов также пишет о том, что послание Ленина «было учтено» на данном заседании только «как мнение одного из членов Политбюро», и поэтому отдельно не рассматривалось. — Дело Патриарха Тихона… С. 53 (примечание 13); Одинцов М. И. Русские патриархи XX века… С. 33-34. Менее достоверную версию выдвигает М. А. Поповский, автор книги об архиепископе Луке (В. Ф. Войно-Ясенецком). Он считает, что «письму дал отвод Томский (в марте 1922 г. — член Президиума ВЦСПС. — СП.)», а «Политбюро указало т. Ленину на неприемлемость методов, рекомендованных Макиавелли[…] на пятом году советской власти». — Поповский М.[А.] Жизнь и житие Войно-Ясенецкого… С. 495 (сноска 47). М. А. Юсим, опровергая полностью Поповского, пишет о том, что 20 марта 1922 г. члены Политбюро («Томского вовсе нет») «приняли предложенные Лениным директивы об изъятии церковных ценностей, правда, в смягченном виде». См.: Юсим М. А. Макиавелли в России… С. 197. Практически такой же точки зрения, как Юсим, придерживается М. Ю. Крапивин. Он считает, что 20 марта 1922 г. на заседании Политбюро одобрило «предложение Ленина от 19 марта без особых поправок». См.: Крапивин М. Ю. Непридуманная церковная история… С. 72. [178] АПРФ. Ф. 3. Оп. 60. Д. 23. Л. 20-23; АК 1. С. 140-144. [179] АПРФ. Ф. 3. Оп. 60. Д. 23. Л. 25; АК I. С. 147-148. [180] РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 2. Д. 48. Л. 32; РПЦ. С. 126-127. [181] ГАРФ. Ф. 1235. Oп. 140. Д. 60. Л. 408; РПЦ в советское время… С. 160. [182] РГАСПИ. Ф. 5. Оп. 2. Д. 48. Л. 35, 36-36 об.; Дело Патриарха Тихона… С. 56; РПЦ. С. 92-93; Одинцов М. И. Русские патриархи XX века… С. 73-74. [183] АПРФ. ф. 3. Оп. 60. Д. 23. Л. 28, 29-29 об., 34, 35-35 об.; Документы Политбюро… С. 132-133; АК 1. С. 149-150. Ксерокопии документов см.: РГАНИ. Ф. 89. Оп. 49. Д. 6. Л. 3, 4-5; Д. 7. Л. 4, 5-6; а также: Архивы Кремля и Старой площади… С. 15. [184] В историографии по поводу адреса рассылки докладной записки, подписавших ее лиц и даты документа имеются разночтения. Так, например, А. Н. Кашеваров считает, что доклад был представлен ГПУ не членам и кандидатам в члены Политбюро, а Совнаркому, причем уже 20 марта 1922 г. См.: Кашеваров А. Н. Церковь и власть… С. 149-150. М. В. Шкаровский в некоторых своих работах пишет о том, что ГПУ предложило Политбюро целый ряд мер в отношении Русской церкви в докладной записке «уже 21 марта» 1922 г., в других работах — в докладной записке «уже 20 марта» 1922 г. — Шкаровский М. В. Петербургская епархия… С. 52; История Русской Православной Церкви… С. 168-169; Шкаровский М. В. Обновленческое движение в Русской Православной Церкви XX века. СПб., 1999. С. 13-14; Он же. Русская Православная Церковь при Сталине и Хрущеве: Государственно-церковные отношения в СССР в 1939-1964 гг. М., 1999. С. 80. К сожалению, во всех своих исследованиях Шкаровский дает на докладную записку ссылку с неверным архивным шифром. М. Ю. Крапивин в своей монографии называет документ запиской Уншлихта (без Самсонова) и сообщает, что она была написана 20 или 21 марта 1921 г. — Крапивин М. Ю. Непридуманная церковная история… — С- 72. Точно также называют документ только «запиской Уншлихта» М. И. Одинцов и протодиакон С. А. Голубцов. См.: Дело Патриарха Тихона… С, 49-50; Одинцов М. И. Русские патриархи XX века… — С. 35-36; Протодиакон С. Голубцов. Московское духовенство… — С. 86 (сноска 4), 88. [185] ЦА ФСБ. Ф. 1. Оп. 6. Д. 11. Л. 77 а-77 б. [186] Содержание данного документа во многом перекликается с запиской начальника VI отделения СО ГПУ А. Ф. Рутковского, отложившейся в виде заверенной рукописной копии с датой 22 марта 1922 г. в следственном деле патриарха Тихона в ЦА ФСБ. — Следственное дело Патриарха Тихона… С. 117. Правда, из «церковных контр-революционеров» в этой записке приведены только трое: архиепископ Никандр, который вновь назван митрополитом, Громогласов и протоиерей Хотовицкий. Причем все они, как и в докладной записке от 20 марта 1922 г., обозначены в качестве членов Священного Синода. На самом деле, согласно данным А. Н. Кашеварова, профессора Громогласов и Лапин входили только в Высший церковный совет. См.: Кашеваров А. Н. Церковь и власть… С. 149. По поводу же агентуры ГПУ, работавшей в Священном Синоде Русской церкви, на сегодня известно лишь, что таковым мог быть упомянутый в записке от 20 марта 1922 г. епископ Серафим (Александров), который еще своими современниками был отмечен титулом «Лубянский». См. об осведомительской деятельности епископа Серафима агентурно-осведомительную сводку СО ГПУ за подписью Рутковского от 13 марта 1922 г.: ЦА ФСБ. Ф. 1. Оп. 6. Д. 11. Л. 15-15 об.; АК II. С. 56-60, а также свидетельства, приведенные в других изданиях: Акты Святейшего Тихона… – С. 407, 800; Левитин А.[Э.], Шавров В.[М.] Очерки по истории… С. 381. [187] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 267. Л. 1. [188] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 267. Л. 14. [189] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 267. Л. 15-15 об. [190] Там же. Оп. 3. Д. 284. Л. 4; РПЦ. С. 96. [191] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 284. Л. 9; Дело Патриарха Тихона… С. 57; РПЦ. С. 97; Одинцов М. И. Русские патриархи XX века… С. 74-75. Протоиерей В. Цыпин в своей «Истории Русской Церкви», продолжающей переизданный в 1990-е гг. многотомный труд митрополита Макария (М. П. Булгакова), при цитировании текста приложения исследуемого постановления считает, что данный документ является не «предложением т. Троцкого с поправкой т. Молотова», а «планом разгрома церковной организации», принятым «по рекомендациям Ленина» на заседании Политбюро 30 марта 1922 г. — Протоиерей В. Цыпин. История Русской Церкви… С. 76. [192] АПРФ. Ф. 3. Оп. 60. Д. 23. Л. 31, 32; Документы Политбюро… С. 133-134; АК I. С. 151-152. Ксерокопии документов см.: РГАНИ. Ф. 89. Оп. 49. Д. 7. Л. 1, 2; а также: Архивы Кремля и Старой площади… С. 15. [193] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 268. Л. 1, 2. [194] Там же. Оп. 3. Д. 285. Л. 1; РПЦ. С. 99. [195] АПРФ. ф. 3. Оп. 60. Д. 23. Л. 36; АК I. С. 153. [196] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 268. Л. 22-23. [197] По всей видимости, данные предложения Троцкого возникли у него в голове в результате прочтения газетной рубрики «Борьба с голодом. К изъятию церковных ценностей» в номере «Известий ВЦИК» от 23 марта 1922 г. (№ 66). В частности, заметок Михаила Горева (бывшего священника и члена различных КИЦЦ М. В. Галкина) «Преподобные контрабандисты», «Цифры, которые должен помнить каждый», «Сколько людей спасает каждый фунт церковного серебра» и выдержек из беседы некоего «Ю. П.» с епископом Антонином (Грановским) под заголовком «Епископ Антонин об изъятии ценностей. (Из беседы)». Партийная печать, согласно Троцкому, должна была уделить главное внимание заметке «Преподобные контрабандисты», т. к. в ней распоп Галкин сообщал о том, что на станции Инза в поезде из Самары были задержаны священники Рыбаков, Смирнов и мирянин Горбунов, которые везли с собой церковные богослужебные предметы из драгоценных металлов. «Самарские органы юстиции» возбудили, по сведениям автора, расследование по этому делу, считая задержанных контрабандистами, стремившимися через Минск «переправить вещи за границу». Опираясь на эти «факты», Галкин делал вывод о существовании в стране «большой организации, состоящей из попов и членов кулацко-приходских советов, занимавшейся систематической скупкой в голодном краю церковного золота и серебра и перекачиванием его за границу». См.: АК I. С. 486. Из беседы же с заштатным епископом Антонином особоуполномоченный СНК узнал, что этот архиерей — «наиболее популярный представитель левого течения среди мирян московских церквей» и «на плохом счету у своего начальства». Не одобряя позицию, занятую патриархом Тихоном в связи с изъятием церковных ценностей, Антонин вместе с тем в данной беседе выразил обеспокоенность верующих за судьбу изъятого. Поэтому он хотел, чтобы «жертвователи» хотя бы контролировали процесс реализации изъятого. Очевидно, это пожелание и натолкнуло Троцкого на мысль о привлечении епископа Антонина к учету изымаемого. Другие упомянутые заметки Галкина приводили статистику ЦК Помгола о голоде, сообщая о том, что «73% всего населения Поволжья обречено на смерть» и что на один серебряный рубль можно купить 1 пуд хлеба. Все эти расчеты вполне могли послужить поводом для «количественных» предложений Троцкого об одном миллионе рублей и «10 миллиардах советских денег». [198] Историк А. Н. Кашеваров, исследуя содержание данной почто-телеграммы Троцкого, которую он называет «запиской членам Политбюро от 23 марта 1922 г.», пришел к выводу, что в заключении к этому документу председатель РВСР «предлагал «всей партийной печати» на тему раскола Церкви «дать ряд статей. Повторять изо дня в день»«. На самом деле Троцкий в конце своей почто-телеграммы, пятым пунктом касался не темы раскола Русской церкви, а «фактов» расхищения духовенством церковных ценностей, действительно предлагая «всей партийной печати» по этому поводу «дать ряд статей. Повторять изо дня в день». См.: Кашеваров А. Н. Церковь и власть… С. 300. [199] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 268. Л. 21. [200] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 285. Л. 4; РПЦ. С. 99. [201] АПРФ. Ф. 3. Оп. 60. Д. 23. Л. 39; АК I. С. 156. Ксерокопию документа см.: РГАНИ. Ф. 89. Оп. 49. Д. 8. Л. 1; а также: Архивы Кремля и Отарой площади… С. 15. [202] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 285. Л. 13; РПЦ. С. 102-103; Одинцов М. И. Русские патриархи XX века… С. 76-77. [203] АПРФ. Ф. 3. Оп. 60. Д. 23. Л. 37-38, 41-42; АК I. С. 153-155. Ксерокопию документа см.: РГАНИ. Ф. 89. Оп. 49. Д. 8. Л. 3-4; а также: Архивы Кремля и Старой площади… С. 15. [204] ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 58. Д. 38. Л. 331-332, 333-334; Известия ВЦИК. 1922. 25 марта (№ 68). Н. А. Кривова в своей монографии пишет о том, что «беседа» с Калининым была отправлена в «Известия» вечером 25 марта 1922 г. с ««просьбой» напечатать ее уже 26 марта 1922 г.». См.: Кривова Н. А. Власть и Церковь… С. 87. [205] Известия ВЦИК. 1922. 29 марта (№ 71). А. Э. Левитин-Краснов и В. М. Шавров в своей монографии датируют встречу Калинина с епископом Антонином (Грановским) не 28 марта, а 23 марта 1922 г. См.: Левитин А.[Э.], Шавров В.[М.] Очерки по истории… С. 55. Как известно, результаты этой встречи были изложены также епископом Антонином в обращении к патриарху Тихону от 29 марта 1922 г., опубликованном в тех же «Известиях ВЦИК». См.: Известия ВЦИК. 1922. 30 марта (№ 72); Левитин А.[Э.], Шавров В.[М.] Очерки по истории… С. 55-56. [206] ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 140. Д. 59. Л. 33, 34. [207] Там же. Д. 60. Л. 394. Необходимо отметить, что, выполняя директиву Политбюро и Троцкого от 23 марта 1922 г., недостоверную информацию о произошедшем вслед за распопом Галкиным «повторяли изо дня в день» в печати и другие советские авторы. Так, например, член коллегии НКЮ Я. Н. Бранденбургский в статье «Органы юстиции и голод» в «Известиях ВЦИК» от 28 марта 1922 г. не преминул сообщить об аресте ««святых» контрабандистов», которые везли в Минск для отправки за границу «более 6 пудов золотых и серебряных чаш, дискосов, крестов, кадил, дарохранительниц, ков шей и других церковных вещей», а также «большое количество золотых монет». См.: Известия ВЦИК. 1922. 28 марта (№ 70). [208] АПРФ. Ф. 3. Оп. 60. Д. 23. Л. 51; АК I. С. 164-165. Ксерокопию документа см.: РГАНИ. Ф. 89. Оп. 49. Д. 10. Л. 1; а также: Архивы Кремля и Старой площади… С. 15-16. [209] ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 140. Д. 60. Л. 719. [210] Известия ВЦИК. 1922. 1 апр. (№ 74). [211] ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 39. Д. 24. Л. 1 об., 12; Д. 86. Л. 425. [212] См. об этом, например, соответствующие статьи и заметки: Известия ВЦИК. 1922. 5 апр. (№ 77); 11 апр. (№ 81); 23 апр. (№ 89); 29 апр. (№ 94); 30 апр. (№ 95); 7 мая (№ 100); 9 мая (№ 101); 16 мая (№ 107); 1 июня (№ 120); 2 июня (№ 121); 13 июня (№ 129). [213] АПРФ. Ф. 3. Оп. 60. Д. 23. Л. 53; АК I. С. 167-168. [214] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 269. Л. 5. [215] Там же. Ф. 17. Оп. 3. Д. 286. Л. 1. [216] Там же. Оп. 163. Д. 269. Л. 6. [217] ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 39. Д. 22. Л. 1, 77-79, 83; Д. 86. Л. 433, 436. [218] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 269. Л. 9. [219] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 286. Л. 2. [220] АПРФ. ф. 3. Оп. 60. Д. 23. Л. 43; АК I. С. 168. Ксерокопию документа СМ.: РГАНИ. Ф. 89. Оп. 49. Д. 9. Л. 1; а также: Архивы Кремля и Старой площади… С. 16. [221] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 277. Л. 18. [222] АПРФ. Ф. 3. Оп. 60. Д. 23. Л. 73-74; АК I. С. 161-164 (перепечатано без ссылок на АК I: Шкаровский М. В. Обновленческое движение… С. 66-67); Санкт-Петербургская епархия… С. 81-83. Ксерокопию документа см.: РГАНИ. Ф. 89. Оп. 49. Д. 17. Л. 4-5; а также: Архивы Кремля и Старой площади… С. 16; Одинцов М. И. Русские патриархи XX века… С. 81-84. Н. А. Кривова считает, что письмо Троцкого от 30 марта 1922 г. было написано не для съездовского совещания от 30 марта 1922 г., где обсуждались, согласно исследовательнице, «сроки проведения кампании», а для некоего другого совещания, якобы «планировавшегося во время Пленума ЦК РКП(б)». См.: Кривова Н. А. Власть и Церковь… С. 92. Действительно, во время Пленума ЦК рКП(б), 3 апреля 1922 г. в 11 часов утра, планировалось партийное совещание, но не по поводу кампании в связи с изъятием ценностей Русской церкви, а по вопросам просвещения. На это совещание Политбюро, по запросу А. В. Луначарского, делегировало как представителей ЦК партии Сталина и Зиновьева. Посылать же Троцкого на совещание по просвещению с «церковными» предложениями для региональных руководителей Политбюро не считало нужным, поэтому и сам Троцкий не мог, как утверждает Кривова, написать для этого совещания свое письмо от 30 марта 1922 г. — РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 269. Л. 47-48 об. Помимо совещания по вопросам просвещения 3 апреля 1922 г. с делегатами XI съезда РКП(б) из голодающих губерний ЦК Помгола провела еще одно партийное совещание. В частности, Калинин, отвечающий за организацию этого совещания, 14 апреля 1922 г. просил Молотова даже поставить для обсуждения на Оргбюро соответствующее постановление, принятое 3 апреля 1922 г. представителями ЦК Помгола и делегатами съезда. Как видим, и это второе совещание не было посвящено кампании по изъятию церковных ценностей, следовательно, Троцкий не мог написать свое письмо от 30 марта 1922 г. для данного совещания, хотя оно в общем-то обсуждало «смежные» проблемы, связанные с голодом. — Там же. Оп. 84. Д. 381. Л. 76, 77. Необходимо также отметить, что в литературе имеются существенные разночтения по поводу даты утверждения Политбюро письма Троцкого от 30 марта 1922 г. Так, М. И. Одинцов пишет, что директивы Троцкого для «состоявшегося 30 марта секретного совещания представителей партийных делегаций» были утверждены Политбюро накануне. См.: Одинцов М. И. Русские патриархи XX века… С. 38-39. Протоиерей В. Цыпин считает, что Троцкий о своем «плане действий» лично рассказал собравшимся на заседании Политбюро 30 марта 1922 г. — Протоиерей В. Цыпин. История Русской церкви… С. 78. Н. А. Кривова решила, что заседание Политбюро, причем «очередное», состоялось не 30 марта, а 2 апреля 1922 г. На этом заседании письмо председателя РВСР, уже утвержденное Политбюро, было рассмотрено повторно, а осмысление теоретической части «опуса Л. Д. Троцкого» высшим партийным руководством «было отложено на более поздний срок (26 мая 1922 г.), когда обсуждались вопросы по организации «советской» церкви». По всей видимости, свой последний вывод о рассмотрении письма Троцкого в третий раз Кривова сделала из ошибочно проставленного на документе штампа с указанием на пункт 11 протокола № 8 заседания Политбюро от 26 мая 1922 г. См.: Кривова Н. А. Власть и Церковь… С. 92-93. Следуя за Кривовой, А. Н. Кашеваров значительно упростил выстроенную исследовательницей схему троекратного принятия Политбюро письма председателя РВСР. Кашеваров считает, что «предложения Л. Д. Троцкого от 30 марта были приняты членами Политбюро ЦК РКП(б) на заседании 26 мая 1922 г.». См.: Кашеваров А. Н. Церковь и масть… С. 292. [223] Ср., напр., с работами участников собраний столь популярных до 1917 г. Религиозно-философских обществ: Карташев А. В. Реформа, реформация и исполнение Церкви. Пг., 1916; Мережковский Д. С. Реформация или революция? // В тихом омуте: Статьи и исследования разных лет. М., 1991. С. 85-93; Бердяев Н. А. Истоки и смысл русского коммунизма. М., 1990. С. 147-148; и др. [224] В 1923 г. Троцкий более сжато пересказал все свои главные сверхсекретные теоретические положения из этого письма в книге «Литература и революция». См.: Троцкий Л. Д. Литература и революция. М., 1991. С. 43-44. [225] АПРФ. ф. 3. Оп. 60. Д. 23. Л. 54; АК I. С. 170-171. Ксерокопию документа см.: РГАНИ. Ф. 89. Оп. 49. Д. 12. Л. 1; а также: Архивы Кремля и Старой площади… С. 16. [226] Сосуд избранный… С. 317 (факсимиле документа см.: С. 315); Баделин В. И. Золото Церкви… С. 179 (факсимиле документа см.: С. 180). [227] ГАНО. Ф. П-1. Оп. 2. Д. 106. Л. 265; Сосуд избранный… С. 312, 316 (факсимиле документа см.: С. 313-314); Баделин В. И. Золото Церкви… С. 162. [228] ЦА ФСБ. Ф. 1. Оп 6. Д. 410 а. Л. 27. [229] ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 10. Д. 140. Л. 393: РПЦ в советское время… С. 161-162. [230] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 269. Л. 20. Историк А. Н. Кашеваров считает, что рассматриваемый документ от 26 марта 1922 г. был отправлен Троцким только в Политбюро, следовательно, только Молотову. См.: Кашеваров А. Н. Церковь и власть… С. 300. [231] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 286. Л. 9; РПЦ. С. 104-105. [232] АПРФ. Ф. 3. Оп. 60. Д. 23. Л. 50; АК I. С. 159-161. [233] АПРФ. Ф. 3. Оп. 60. Д. 23. Л. 40. Ксерокопию документа см.: РГАНИ. Ф. 89. Оп. 49. Д. 8. Л. 2. [234] Рассмотренное сопроводительное письмо было размещено партийными архивистами в тематическом деле АПРФ между двумя экземплярами позднейших копий с копий одного и того же документа — почто-телеграммы Троцкого от 23 марта 1922 г., также утвержденной опросом. По причине отсутствия в письме даты и конкретных указаний, о каких именно предложениях Троцкого идет речь, вполне может создаться впечатление, что данный документ является сопроводительным письмом к почто-телеграмме Троцкого от 23 марта 1922 г. Однако в письме помимо «предложения тов. Троцкого» говорится еще и об Утверждении «опросным» голосованием другого вопроса: о назначении тов. Бурдукова членом коллегии НКСобеза». Инициатором утверждения этого вопроса Политбюро было Оргбюро, которое рассмотрело его на своем заседании 24 марта 1922 г. 25 марта 1922 г. в Бюро Секретариата ЦК РКП(б) была изготовлена соответствующая выписка с постановлением Оргбюро, отправленная в Политбюро. Именно на ней проставили свои автографы те же самые высшие партийные руководители, что и на письме Троцкого от 26 марта 1922 г.: Зиновьев, Каменев, Троцкий, Сталин и Молотов. Их решение было оформлено выпиской из протокола № 117 заседания Политбюро от 31 марта 1922 г. (дата проведения опроса), его 12 пунктом. — РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 269. Л. 40, 41. Таким образом, данное сопроводительное письмо было составлено, если исходить из вопроса о Бурдукове, не ранее 25 марта 1922 г., т.е. уже после того, как был проведен опрос по почто-телеграмме Троцкого от 23 марта 1922 г. Значит в этом письме под «предложением тов. Троцкого» имелось в виду его письмо от 26 марта 1922 г. Исходя из этого, сопроводительное письмо можно датировать 26-30 марта 1922 г. [236] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 286. Л. 2; РПЦ. С. 103-104. [237] АПРФ. ф. 3. Оп. 60. Д. 23. Л. 49; АК 1. С. 169. [238] АПРФ. ф. 3. Оп. 60. Д. 23. Л. 55, 56; АК I. С. 165-167. Ксерокопию одного из документов см.: РГАНИ. Ф. 89. Оп. 49. Д. 13. Л. I; а также: Архивы кремля и Старой площади… С. 16. [239] ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 140. Д. 59. Л. 34. [240] ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 140. Д. 59. Л. 18; «… Мы должны быть искренними…» С. 319. [241] ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 140. Д. 59. Л. 20. [242] ГАНО. Ф. П-1. Оп. 2. Д. 106. Л. 149, 267; Баделин В. И. Золото Церкви… С. 161. [243] ГАРФ. Ф. 1235. Оп. 140. Д. 59. Л. 29-29 об. [244] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 269. Л. 10-11, 12. [245] ЦА ФСБ. Ф. 1. Оп. 6. Д. 410 а. Л. 15-16. [246] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 286. Л. 7-8; РПЦ. С. 77-78. [247] АПРФ. Ф. 3. Оп. 60. Д. 23. Л. 47-48; АК I. С. 118-119. Ксерокопию документа см.: РГАНИ. Ф. 89. Оп. 49. Д. 9. Л. 5-6; а также: Архивы Кремля и Старой площади… С. 14. [248] РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 286. Л. 4-6; РПЦ. С. 100-102. [249] АПРФ. Ф. 3. Оп. 60. Д. 23. Л. 44-46; АК I. С. 156-159. Ксерокопию документа см.: РГАНИ. Ф. 89. Оп. 49. Д. 9. Л. 2-4; а также: Архивы Кремля и Старой площади… С. 15.
(10.2 печатных листов в этом тексте) - Размещено: 01.01.2000
- Автор: Петров С.Г.
- Размер: 438.45 Kb
- © Петров С.Г.
|
