С.Л.Горяченко (урожденная Лапшина). О моем дедушке, Флегонте Павловиче Лапшине, его семье и его дневнике

   Это мой родной дедушка. А написать про него – самое трудное дело. Почему? А потому, что был он строг и суров, и я не помню ни одного случая, чтобы он приласкал или пожалел меня.

Детских воспоминаний о нем всего только два-три. Мне было пять лет, сестре Наде – два. Весна, каша снежная в колеях. Как попала в эту кашу Надюшка, не знаю, но лежит и выбраться не может. Все мое существо наполняется ужасом, а дедушка (сам увидел или я закричала?) бежит с длинной доской и этой доской поддевает Надю, развора­чивается и медленно опускает ее на землю у ворот. Спасена!

И 1941 год. Голод начался сразу. Очереди за крупой. “На двоих, на двоих”, – слы­шится рядом. Я стою с дедушкой, он ни слова не успел еще сказать, а я самостоятельно заявляю: “И мне на двоих”, – и показываю куклу. Дали мне на нее крупы или нет, не помню, но кругом весело и добродушно смеялись, это я помню. А в следующий раз дедушка повез меня из Балахны в Сормово за лимонадом – желтая жидкость, подслащенная сахарином, из нее мама варила кисель (видно, крахмал еще у нас был). Часа полтора на поезде туда, столько же обратно, часа три не меньше в такой длинной очереди, какую в жизни своей я больше не видела, в общем, целый день маяты, и все это я вы­терпела, зато дедушка нес две четверти лимонада (тоже на двоих!) и только один раз, уже на подходе к дому, спросил: “Устала?” А я мужественно – хорошо помню! – ответила: “Нет!” Больше меня покупать “на двоих” никогда уже не посылали: ввели кар­точную систему.

Дедушка часто ходил на базар, занимался огородом. Он соблюдал все посты, даже в эти дни варил сам себе грибную лапшу. Много молился. Нам с сестрой очень нравилась икона Богородицы, украшенная нежно-голубой эмалью; если выпадал случай, мы разглядывали ее, любовались. А после смерти дедушки пришел какой-то старик, иконы забрал, мама не возражала. (Вообще, надо сказать, в таком большом роде Лапшиных не осталось ни одной родовой иконы…)

Жили мы с дедушкой в одном доме, под одной крышей, а общения не было, рядом, но как две параллельные прямые. Сейчас, размышляя, почему все было так, а не иначе, думаю, что причин было несколько. И главное заключалось в его характере, характере старообрядца. Старообрядцы всегда выделялись из среды  верующих. Они были строже, солиднее, крепче, серьезнее. И более закрыты, привыкли все носить и переживать в себе. А носить и переживать было что…

_… Их было восемь, братьев Лапшиных, истинных волгарей в третьем поколении, судопромышленников и судостроителей. Все высокие, прямые, крепкие, здоровые – настоящие дубы. Один из них, Флегонт Павлович – мой дедушка, родился в Пестове (ныне на этом месте Заволжье) 18 марта 1871г. и был пятым сыном в семье Павла Николаевича Лапшина.

Учился в начальной школе всего три зимы, в школу ходил в любую погоду за несколько верст от дома. Все свободное время он, как и братья, проводил на Волге и на плотбище (верфи), непосредственно перенимая от отца и деда навыки оценки лесного материала и строительства речных судов, в частности барж. Умный, сообразительный, основательный, он рано в совершенстве овладел родовой, фамильной профессией и стал известен не только в Городце, но и на Волге.

 

 Был дважды женат. После смерти первой жены, не оставившей ему детей, женился на Любови Афанасьевне Лемеховой. Ему было 26 лет, ей еще не было 16.

 

Семья благополучно жила в Городце, на улице Купеческой в собственном доме. Подробности жизни этой семьи рассказал в своих воспоминаниях сын Флегонта Павловича, Леонид, мой папа. Детей в семье было трое: кроме Леонида, были еще дочь София и сын Вячеслав.

 

Флегонт Павлович по роду своих зимних занятий был баржестроитель. А в течение навигации на Волге занимался хлебной торговлей, имел буксирный пароход и баржу. В семейном альбоме сохранился десяток интересных фотографий с комментариями.

На фотографиях запечатлены буксир “Соликанец” (в 160 лошадиных сил), баржа с хлебом (37 тысяч пудов, т.е. около 600 тонн), затонувшая в верховьях Камы около села Мурзихи, хозяин, страховой чиновник Н.Г. Нордгрэм, ар­тельщик по подъему баржи Шабров, артель, механизмы подъема, а в коммента­риях приведены даже расценки работ и цены на продукты того времени. Это было 25 октября 1901 г. Флегонту Павловичу было тогда 30 лет.

Многие дела братья Лапшины вели совместно или под руководством старшего брата Михаила Павловича, авторитет которого в семье был непререкаем. Так, в 1907 г. Д.В. Сироткин и М.П. Лапшин-старший, оба известны на Волге судопромышленники и судостроители, организовали экспедицию на Аральское море с целью определения судоходности его и впадающей в него Аму-Дарьи. По итогам экспедиции уже в 1908 г. из Нижнего Новгорода на Аральское море был отправлен один пароход в разобранном виде и лесной материал для построек морских баржей и речных судов. Так было положено начало формированию морского и речного судоходства на Аральском море и Аму-Дарье. Флот начал быстро расти и к 1912 г. состоял уже из 37 судов. В этих работах активное участие принимали все братья Лапшины: они все знали толк в лесном материале и в судостроении. Непосредственно руко­водил судостроительными работами Флегонт Павлович. Он же делал слож­нейшие расчеты при постройке не только хорошо знакомых ему речных, но новых для него морских судов. Эти знания и навыки впоследствии ему очень пригодились.

Эффективность и высокая результативность работ по созданию пароходства на юге России создали братьям Лапшиным репутацию партнеров опытных, надежных и авторитетных, и поэтому Морское военное ведомство предложило им в зиму 1916 г. построить три баржи для северного Белого моря и сдать их в Архангельске. Работами в Городце руководил Флегонт Павлович Лапшин. Баржи были построены и отправлены в Архангельск, но мелководье на реке Сухоне, а затем начавшееся революционное половодье внесли свои коррективы в их судьбу и в судьбу Флегонта Павловича.

Архивные данные рассказали, что пароход, владельцем которого был Флегонт Павлович Лапшин, в 1916 году был продан, но не за наличные деньги, а в рассрочку. Платежи частью вносились на текущие счета в банке, частично были затрачены на покупку старого дна и достройку этого дна (то есть постройку баржи), прежде всего на покупку лесных и разных материалов и выдачу денег за работу рабочим.

Революция изменила жизнь очень круто. Счет в банке закрыли, Флегонт Павлович был обложен налогом в 25000 рублей. С него взяли подписку о достройке баржи, но денег из банка не выдавали. Комиссия по обложению от контрибуции не освободила, несмотря на заявление рабочих с просьбой дать возможность продолжить постройку баржи, на каковой рабочие находят свой заработок и каковым поддерживали свое существование, причем отмечалось “отсутствие в притеснениях и расчетах, добрая отзывчивость к рабочим и распорядительность хозяина постройки”.

В феврале 1918г. началась национализация речного флота. Национали­зированы были суда как крупных судоходных обществ и товариществ, так и многочисленных мелких предпринимателей. Работы по постройке баржи были остановлены. Однако в течение нескольких лет профессиональные знания Флегонта Павловича Лапшина еще были востребованы. Так, в 1918г. как пред­ставитель комиссии от ВСНХ он и лесничий В.Ф. Миткин ездили в леса отбирать на корню деревья – сосну и ель- для изготовления пропеллеров самолетов. В 19I9r. по заданию ВСНХ совместно с П.Т. Зайковым в затоне Городца он строит сухой док для строительства и ремонта волжских судов, причем все расчеты и чертежи делает сам. В 1920 г. по предложению ВСНХ. он едет в Баку составлять чертежи морских деревянных шхун для строительства их на судо­верфях Городца_.

В то же время (1919-1920г.г.) был национализирован собственный дом Флегонта Павловича. Сначала власти заняли верхнюю половину.

Вот что пишет София Флегонтовна своей тете (Анастасии Афанасьевне Тихомировой) в письме от 9.12.1919: “Сейчас у нас в Городец приехал Военно-революционный три­бунал судить дезертиров, ввиду этого ко всем поместили на квартиру красноармейцев. У нас тоже живут трое, занимают вверху комнату, которую приходится отапливать нам, что, конечно, очень неприятно. В общем-то они люди как будто ничего, но вот дрова – неприятно. Сначала у нас поместились два начальника, два офицера, но они жили недолго и перебрались к Щер­баковым, а теперь у нас простые солдаты. У Овчинниковых тоже какие-то квартиранты”.

После национализации дома Флегонт Павлович с семьей 15 лет жил по частным квартирам: снимал жилье у Поляковых, у Галанинских , у Василевкиных, у Глазуновых.

Квалифицированный потомственный баржестроитель, он был отстранен от работы на судоверфи как “лишенец” (т.е. лишенный избирательных прав, а таких на официальную работу нигде не брали) и перебивался случайными заработками в основном на черной работе (был матросом, лесозаготовителем, грузчиком, землекопом, плотником, торфозаготовителем…). Только экономность, строгость в расходовании средств помогали ему жить и поднимать детей.

В феврале 1928 года скоропостижно трагически скончалась дочь Соня. Она была студенткой 5-го курса химического факультета Нижегородского университе­та, готовила дипломную работу. Что пережили родители, поймет каждый, кто столк­нулся в жизни с таким горем: раны в душе и сердце остаются навсегда. Единственная подлинно Сонина вещь в нашем доме – ее девичий альбом со стихами. На последней странице этого альбома рукой ее отца написано: “Я ныне стою над могилой, склонившись к святому кресту: зачем же, моя дорогая, покинула ты нас, стариков?”…

В 1934г. старший сын Флегонта Павловича, Леонид, мой папа, женился, в том же году родилась я, Соня, его первая дочь, в 1937 г. – вторая дочь, Надя. Флегонт Павлович Лапшин стал нашим дедушкой (единственным, так как дедушка по линии матери сгинул в пермских лагерях). Дедушка и бабушка пepeexaли из Городца в Балахну и стали жить в нашей семье.

 

После многих лет мытарств они опять обрели свою крышу над головой: папа к тому времени построил свой дом.

 В декабре 1939 года умерла наша бабушка Любушка, верная и кроткая вторая дедушкина половина. Стояли страшные морозы, на моих глазах уши папы стали белее бумаги, я ревела, так сильно у меня замерзли руки, а дедушка молчал – его сердце окаменело.

 Прошло всего два с половиной года и дедушка получил известие том, что погиб на войне его младший сын Слава. Вячеслав даже не успел жениться. Он погиб 24 июня 1942 г. Похоронен в деревне Московка Купянского района Харьковской области. Был артиллеристом 5-й стрелковой бригады. Остался один Леонид, наш отец, у него с дедушкой, по всему было видно, отношения были по-мужски крепкими. Что касается невестки, то, будучи родом с кубанских просторов, кротостью она не обладала, подчиняться не любила, верховодила, задевать ее горячий нрав было небезопасно. Дедушке это, естественно, не нравилось.

Белый картуз, чесучовая “толстовка” (конечно, видавшие виды), палка, совершенно прямая безо всяких “излишеств” фигура, вскинутая голова, седая борода и взгляд небольших, острых, устремленных всегда вперед глаз – таким я его запомнила навсегда.

Брат дедушки, Михаил Павлович- младший, был совсем другим. Глаза – чистые, крупные, нрав добрый, веселый, речь доброжелательная, с юморком и хитринкой. Удивительно, братья были такие разные, а как любили друг друга, радовались встрече, дол­го и интересно беседовали. У дедушки была отдельная комната, но сидели они весь вечер за “одной – разъедной”, как говаривала мама, четвертинкой водки в столовой. О чем бы ни шла у них спокойная неторопливая беседа, рано или поздно звучало: “А вот бывало (селедкой удобряли землю или что-то в этом роде)”… И наши детские уши навострялись, чтобы прослушать продолжение таких фантастических сообщений. Но тут появ­лялась всегда мама и, тихо-тихо пристукивая кулаком по столу, еще тише (это наша-то мама да тихо-тихо!!!) говорила: “В нашем доме при детях…” – далее фраза обрывалась, а собеседники оба замолкали и, чаще, одновременно разводя руками, произносили: “А нынче шабаш…”, причем это слово я всегда понимала как “конец”. А чего конец-то? Вероятно, у них это значило освобождение от работы, от дела. Принудительное освобождение … И только много позже узнала я из папиных “Воспоминаний”, каков был наш дедушка: да, строгий, но умный, много умеющий, справедливый, уважаемый людьми и уважающий себя. А еще позднее я прочла “Дневник Лапшина Флегонта Пав­ловича”, начал он его в 1928 году, окончил незадолго перед смертью, в 1950 году. Умер 20 сентября 1952 года, последние два года передвигался, двигая перед собой стул. Гор­дый был, обузой быть не хотел.

К сожалению, из дневника вырваны все страницы, касающиеся военных лет. Это папа дал их на ознакомление какому-то журналисту, и исчезли они навсегда.

Что же содержит дневник?

Внешняя политика государства – всего несколько упоминаний: СССР вступил в Лигу Наций; Трумен приглашает Сталина на свидание; в Марселе убили югославского короля Александра; японцами занят китайский город Шанхай … Значит, автор читал газеты, слушал радио, безразличен к судьбе страны не был.

Внутренняя политика государства на примере жизни малых провинциальных сел и городов, таких, как Городец и Балахна, соответственно “текущему моменту” вся как на ладони (началась трудовая повинность; бумажный голод – пишем на оберточной бумаге; ввели культурный налог и т.д.).

Религия и государство – всего несколько записей, но как они важны для всякого истинно верующего человека (прекращен звон; зазвонили колокола; с храмов снимают колокола – звон прекращен совсем и навсегда…)

Дневник – своеобразный мартиролог: автор перечислил всех своих сверстников (а многие из них известные городчане), знакомых и родных, ушедших из жизни, с указанием точной даты и причины печального события. Иногда причина события читается между строк (“сегодня забирали имущество Василевкина В.П.”… и через две недели: “умер Василий Петрович Василевкин”).

Хорошо просматривается в дневнике жизнь семьи и то, что составляет ее основу. Семья автора – это действительно семья, спаянная, дружная, хотя и живут ее члены не вместе. Действительно, сыновья, Леонид и Вячеслав, ищут работу, находят ее и трудятся далеко от родного Городца (Павлово, Вача, Нижний, Чистое, Первомайка и др.), но Городец — родина и домашний очаг притягивают, и семья существует как единое целое: ее крепко держат не только родственные и семейные узы, но и принципы общения, объединения , труда. Автор – хребет и стержень семьи. Он строг к детям, называет их только полными именами: Леонид, Вячеслав, а жену, между тем, только ласковым: Любаша. Он строг к себе, не расслабляется, не теряет присутствия духа никогда. Лишенный дома, работы, заработка, не жалуется никогда и никому, даже листам своего дневника. Он просто живет, ищет работу и не гнушается никакой и нигде – на Волге, за Волгой, в Городце, Балахне, Нижнем… Иногда ему приходится ежедневно ходить на работу за 16 км от дома. Он пилит дрова, собирает яблоки, корчует деревья, таскает бревна, катает бочки, разбирает кладку стен на кирпичи, копает землю … Единственная запись на полях в дневнике мелкими буквами: «трудно жить».

После тяжелых работ его беспокоят боли в животе, иногда очень сильные. Но труд захватывает и отвлекает: “Когда я работаю, живот у меня не болит”, – такое замечание делает он в дневнике.

Трудовая деятельность автора содержит перечисление видов, расценок, условий работ, а это рисует картину быта населения Городецкого края. Картина эта становится если не полной, то весьма основательной, будучи дополненной содержащимися в дневнике ежедневными записями о погоде и ценах на базаре и в магазинах. Эти цены он проставляет ежедневно и скрупулезно. Он знает их, так как сам ходит на базар: финансы семьи требуют строгого учета и экономии.

Невозможно не заметить, как строгий и даже суровый человек относится к Волге. Волгарь, он любит ее нежно и преданно, сильно привязан к ней. Волга для него живая, часть его существа, его жизни. Он следит за ней, отмечает в ней малейшие изменения, ждет разрешения критичес­ких ситуаций. И так всегда, с первых до последних листов дневника.

Вот первая строчка его дневника: “6 декабря 1928 г. лед на Волге против города Городца встал”. А вот последняя страница дневника:” 9 мая 1950 г. Дождя всю весну не бывало. Погода стоит сухая. В Волге вода идет на убыль”. Между этими двумя сообщениями каких только нет записей – наблюдений о состоянии реки Волга!

Весенние записи. “Вода начинает бежать с гор… Большой враг (овраг) чуть побежал… Говорят, он предвестник: начинает бежать за 10 дней до полного ледохода… Первая подвижка льда…вторая.. третья… Лед оторвало. Полный ледоход… Лед идет во всю Волгу…Вода на Волге начала прибывать… залилась за кузницы… прибывает на 1/2,…3,…8 вершков в сутки … Вода верховая, местная, таяния нет. Воды ничего не прибыло… Вода на “мере”. Вода несколько выше средней…Вода набралась большая… На Волге чисто. Из затона вывели пристань. Навигацию можно считать открытой”.

Осенние записи. “На Волге появилось “сало”… Ледоход редкий… Ледоход трудный… Пароходы идут в затон на зимовку… Лед встал… Через Волгу идут пешеходы… начинают проваливаться… идут свободно… едут на конях …”

Дневник содержит только факты. (Очень редко анализ – краткий, четкий). Как правило, все они (за исключением тех, что касаются Волги) сухи и скупы. Их отличительная черта – точность: указаны место, год, месяц, день и даже час события. Если автор не является свидетелем события, то обязательно пояснение: “по слухам”…(Кстати, не лишне обратить внимание на своеобразный язык автора: “шурганит”, “спускается тихий снег”, “вольный рынок”, “советская мера” …)

Точность изложения и обилие фактического материала могут и, вероятно, привлекут вдумчивых и кропотливых исследователей – историков, экономистов, социологов. На основании анализа прочитанного они могли бы сделать расчеты, обобщения и даже прогнозы. Вот этим ценен и привлекателен в наши дни дневник Флегонта Павловича Лапшина. Значение его, как и любой цепи зафиксированных документальных фактов, хорошо отражает поэт Роберт Рождественский в стихотворении “Ведите дневники”:

“… Пусть эта блажь в судьбе вам будет наказаньем.

Но о самих себе должны сказать вы сами…

… В блокнотике простом, без выдумки и позы…

когда-нибудь потом-потом, намного позже,

слова, как хлеб, взойдут спокойно и бессмертно.

Они приобретут всесилье документа .

  И будет вечной связь…”

Связь времен… Связь поколений… Они, эти связи, существовали всегда. Существуют и сейчас. Выделение из цепи этих связей нравственных примеров и познание сути поступков обогащают духовный мир человека.