Рассказывая о семье Ржига (см. статью «Семейство Ржига в документах и фотографиях»), мы немного коснулись и их родственников Жуковых. Из этого старинного ярославского купеческого рода происходила супруга Федора Вячеславовича Ржиги Екатерина Николаевна. Главный герой дальнейшего рассказа – ее племянник (сын брата Николая и его полный тезка) Николай Николаевич Жуков (1908–1973) – живописец, график, плакатист, книжный иллюстратор, народный художник РСФСР и СССР, лауреат двух Сталинских премий, член-корреспондент Академии художеств СССР.
Н.Н. Жуков, 1953 год
Некоторые детали его биографии и личной жизни мне стали известны благодаря заочному знакомству в 2015 году с дочерью художника – Ариной Николаевной Жуковой-Полянской в процессе работы над биографией Надежды Федоровны Ржига. В ходе переписки впервые для нас обеих выяснились близкие родственные связи Жуковых и Ржиг. К сожалению, наше общение было недолгим и завершилось в 2017 году с безвременной кончиной Арины Николаевны. Часть присланных ею фотографий и комментарии к ним использованы при подготовке данной статьи.
Вторым важным источником сведений о Жуковых послужил комплекс семейной переписки Надежды Ивановны Жуковой (бабушки нашего героя), сохранившейся в Рыбинском филиале Государственного архива Ярославской области, где его обнаружила правнучка Ф.В. Ржиги Юлия Александровна Грачева. Материалы переписки она мне любезно предоставила в 2020 году, а в феврале 2022 года прислала дополненную печатную версию этого эпистолярного корпуса. Все выдержки из переписки приводятся по данному изданию: «Не так живи, как хочется, а как Бог велит»: семейная переписка рыбинской купчихи Н.И. Жуковой 1892–1918 гг. – 2-е изд., доп. и испр. – Москва, 2022. – 509 с.
Для реконструкции жизни семьи Жуковых особое значение имеют письма родителей художника в Рыбинск (1901–1918 гг.). Из них выясняется, что Николай Николаевич-старший в 1901–1905 годах обучался на юридическом факультете Московского университета. По окончании курса начал служить канцеляристом в суде, а с 1906 года – помощником следователя. Со своей будущей женой Валентиной Яковлевной Сизовой он, очевидно, был знаком еще по Нижнему Новгороду, где проживали Сизовы, а сам он учился в нижегородской гимназии вместе со своими двоюродными братьями Вячеславом и Николаем Ржига.
В начале февраля 1908 года был заключен брак Н.Н. Жукова с В.Я. Сизовой, а 19 ноября (ст. ст.) 1908 года у супругов родился сын Николай. Вопрос о выборе имени для мальчика не стоял – оно было определено еще до рождения малыша. Об этом свидетельствует письмо Валентины Яковлевны свекрови в Рыбинск от 5 ноября 1908 года, в котором она пишет о предстоящих родах и подписывает: «Любящие Вас Валентина два Николая Жуковы» (указ. изд., с. 168).
В январе 1909 года Николай Николаевич Жуков подал прошение на занятие вновь учрежденной должности судебного следователя окружного суда в городе Екатеринбурге Пермской губернии. Он заранее радовался новому назначению, которое избавило бы семью от бытовой неустроенности в Москве. Однако молодость кандидата и небольшой (трехлетний) срок службы помешали занятию искомой должности.
Тем временем младенец креп и начинал проявлять интерес к живописи. Вот выдержка из письма Н.Н. Жукова к матери от 4 февраля 1909 года: «Внук Ваш растет религиозным прямо на удивление. Вероятно, в Вас, маманя, пойдет по своей религиозности. Он с большим интересом смотрит на все наши иконы и особенно любит находящиеся в темной комнате иконы Спасителя и Архистратига Михаила. Если его поднесут к этим иконам, то он долго, не спуская глаз и в высшей степени сосредоточенно будет смотреть на «Боженьку» и говорить «агу». Вот бы Вас такой сынок особенно порадовал!» (указ. изд., с. 190).
Поиск служебного места активно продолжался. Наконец, в мае 1909 года Николай Николаевич получил назначение на должность судебного следователя 4-го участка Воткинского завода Сарапульского уезда Вятской губернии. В Воткинске, а затем в Яранске, куда семья перебралась в 1911 году, прошло раннее детство Колюсика, или Кокиньки, как его ласково называли родители.
Коля Жуков. Воткинск, 1909 год
С началом Первой мировой войны отца перевели в Вятку (ныне Киров), откуда он часто выезжал в командировки (Котельнич, Елец). В письмах 1914 года содержатся любопытные детали городской жизни: «На днях к нам в Вятку приехала и поселилась целая партия военнопленных в 65 человек» (письмо В.Я. Жуковой от 7 августа 1914 г. – указ. изд., с. 282). «До сих пор раненые еще не прибыли, зато немцев в городе как собак нерезаных. Повсюду слышится немецкая речь, за отсутствием дела эти немцы повсюду шляются. Валюша рассказывает, что на базаре они скупают продукты целыми партиями, пользуются возможностью дешево и вкусно покушать» (письмо Н.Н. Жукова от 14 сентября 1914 г. – указ. изд., с. 288).
Перемены сказались и на жизни семьи: как только начали прибывать эшелоны с ранеными, Валентина Яковлевна стала работать в лазарете, а дома шила «для действующей армии жилеты ватные, наушники, набрюшники, вязала шарфы и напульсники». Коля учился читать и осваивал чистописание.
В феврале 1916 года Жуковы переехали в Елец. Из письма в Рыбинск: «10-го февраля благополучно приехали в Елец, все, слава Богу, здоровы, остановились пока в номерах «Петроградской гостиницы»; будем искать или небольшую квартиру, или 2-3 меблир. комнаты; жизнь здесь вообще дешевле вятской, дороже разве только дрова; город сам по себе сносный, имеются хорошие магазины, но хороших домов очень мало. Твой Николай» (указ. изд., с. 384).
Город этот поначалу воспринимался ими как очередной промежуточный пункт на пути «жизненных мыканий», откуда они планировали перебраться либо в Ярославль, либо в Нижний Новгород. Но пришлось задержаться в Ельце на несколько лет.
Из письма Н.Н. Жукова в Рыбинск от 18 октября 1916 г.: «С Николаем я ежедневно занимаюсь; учит теперь Ветхий завет и читает; растет большим шалуном и болтуном, не знаю только – в кого» (указ. изд., с. 419). Однако последующие события к веселью не располагали: после октябрьской революции 1917 года началось обесценивание денег и встала угроза голода. Родители в 1918 году бросились на поиски заработка, в чем некоторым образом преуспели: отец нашел в Воронеже место инспектора ревизионной комиссии в наркомате продовольствия, мать состояла в Ельце пайщицей «аукционного зала» одного из магазинов (письмо В.Я. Жуковой от 24 июля 1918 г. – указ. изд., с. 468).
В сентябре 1918 года 10-летний Коля Жуков успешно выдержал экзамен в приготовительный класс елецкой мужской гимназии (указ. изд., с. 471), которая вскоре была реорганизована в Елецкую советскую 2-ю школу 1-й и 2-й ступени, а с 1923 года – в 1-ю 9-летнюю школу. В период учебы в этой школе впервые проявились его недюжинные способности к рисованию.
В 1926 году Николай Жуков отправился в Нижний Новгород, где проживали близкие родственники – Сизовы и Ржиги. Здесь талантливый юноша поступил в Художественно-промышленный техникум. Искусству графики он учился у знаменитого Николая Васильевича Ильина (1894–1954), с именем которого связан расцвет «Нижполиграфа».
Николай Жуков (в центре) – студент Нижегородского художественно-промышленного техникума. 1926 год
1928 год ознаменовался для Николая Жукова двумя печальными событиями: был закрыт художественный техникум и умер отец. Для продолжения обучения он выбрал Саратовское художественное училище, которое окончил в 1930 году. «Но всю жизнь он не обрывал связей с Нижним Новгородом, приезжая с выставками, по делам и просто к своей маме. В Нижегородском художественном музее находится около 50 работ Жукова. В автобиографических воспоминаниях у него есть отдельная глава «Нижний Новгород 1920-х годов». Он замечательно писал, не хуже, чем рисовал», – сообщала Арина Николаевна. Убедиться в этом позволяют присланные ею фрагменты воспоминаний Николая Жукова:
«Дом, где жила бабушка в Нижнем Новгороде в 20-х годах, – был расположен в самом центре города против театра на Покровской улице, теперь улице Свердлова. Большой дом с лепниной, который раньше принадлежал купцу Чеснокову. Бабушка гостеприимно приютила меня возле своей комнаты в коридоре на кушетке до периода, пока сама не приищет мне комнату в порядочном месте.
В то время на улицах ходило много разного промышляющего люда – торговцев, ремесленников, старьевщиков. По утрам, когда еще одолевала сладкая тягучая дремота елецкой закваски, будто сквозь сон слышались мне через окно быстрые голоса разноокающих молочниц: «Молоко, молоко, молоко!»
Реже и как бы недоверчиво к спросу в такое летнее утро звучал с другой стороны тротуара голос стекольщика: «Вставлять стекла!» Совсем рядом буркал густой бас татарина-старьевщика: «Берем старье!». Эти два слова, которые никогда нельзя было понять, из уст любого татарина звучали совсем одинаково, но выделялись от общего шума улицы особо запоминающимся, каким-то органным тембром. И, наконец, издалека раздавалось по-волжски певучее, покрывающее все: «Углей! Углей!». Скоро совсем близко, с новой силой звучало: «Углей!», и женский голос под окном нараспев спрашивал: «Почем угли?». – «Тпру! 40!», – окал мужицкий бас. – «20!», – получал он в ответ… – «Но!», – раздраженно щелкнув вожжами, бросал угольщик, и скрежещущий звук железного обода колес, медленно удаляясь, грохотал по мостовой, создавая перспективу в новый соблазнительный многообещающий день. Как прекрасно кончался сон, как жизненасыщенно было все кругом, какой очаровательной мне кажется теперь прошедшая юность… <…>
Обычно перед летними каникулами устраивалась выставка лучших учебных работ студентов. Приглашались представители общественности, любители искусства, родители тех учеников, кто жил в Нижнем Новгороде. Большой авторитет и популярность имел Николай Васильевич Ильин, архитектор по образованию, занимающий должность конструктора книги, главного художника Нижполиграфа. В то время довольно часто Нижполиграф получал золотые медали в Лейпциге на международных выставках за книги Н.В. Ильина, за его наборные обложки. Его очень ценили, и в знак не ушедших ещё тогда наклонностей к сановитости, закрепили ему пару холеных лошадей с пролеткой, с посеребренной сбруей и с колоритным кучером. Такой приметной импозантностью, входящей в уличный пейзаж Нижнего Новгорода, отличались два человека: Николай Васильевич Ильин и брандмайор – начальник пожарной команды, кумир всех женщин. Николай Васильевич обычно ездил в пролетке, одетый в свободную шелковую русскую рубашку, сверкающую белизной и подпоясанную шнурковым поясом с кистями.
Вот в таком наряде встречала его наша молодежь на студенческой выставке летом 1927 года. Внимательно он осмотрел работы студентов, высказал хорошее мнение, а вскоре в городской газете «Нижегородская коммуна» появилась его маленькая статья с оценкой наших работ, где в числе трех упомянутых имен значилась фамилия Жуков. Я испытывал непередаваемую радость, что могу эту газету повезти родителям и заглушить недоверие взрослых, какое они высказывали в период моего выбора профессии. В городской газете увидеть первый раз в жизни свою фамилию, да не в чеховском варианте «происшествия», а в статье критического обзора учебного года молодых студентов – это значило для меня колоссально много. Позднее, когда я продолжал учиться в городе Саратове, то проходил практику в Нижполиграфе, и моим непосредственным наставником и учителем в области литографии был Н.В. Ильин. А уже в 30-е годы, когда я приехал для самостоятельной работы в Москву, окончив срок действия военной службы, я на правах старого знакомого брал работы по оформлению книг в Гослитиздате, где главным художником был переехавший из Нижнего в Москву Николай Васильевич Ильин.
Все художники, работавшие под его началом, боялись огорчить из уважения к нему недостатками своей работы и старались изо всех сил. Так было и со мной. Когда работа удавалась, он показывал на меня рукой и говорил: «Моим утюгом глаженный». Мое чувство огромного уважения к этому художнику, возникшее с ученической скамьи, привело в 1953 г. к выполнению этапной для меня книги – «Повесть о настоящем человеке» Б. Полевого. Внешнее оформление книги и присмотр в процессе печати взял на себя сам Николай Васильевич. К этому времени мы были давно знакомы домами, и мне пришлось очень сожалеть, что скоропостижная его смерть оборвала нашу добрую дружбу. <…>
Когда я смотрел на Волгу с высокого откоса или со стен Нижегородского кремля, в памяти моей выплывали образы всего исполинского, русского, величавого, радостного и грустного одновременно и всегда мне хотелось увидеть ее поближе, спуститься к ней, что называется «рукой потрогать». Любил я ходить на дебаркадеры, где густо пахло мокрым канатом, пенькой, смолой и соленой рыбой. Здесь вспоминался Репин с его «Бурлаками».
В 1926-27 годах еще много было бурлаков, грузчиков, сильных и кряжистых, с задубевшей кожей, с руками, всегда напоминавшими мне ярошенковского кочегара. Они таскали из трюма на берег или с берега в трюм парохода рогожные кули, мешки с мукой, катили огромные бочки, натруженно несли при помощи специальных приспособлений на спине по нескольку ящиков сразу. Чем тяжелее был груз, тем быстрее шагали ноги. Деревянные доски мостков прогибались под их тяжестью, скрипели натянутые канаты пристани, хлюпала вода, и часто слышалось: «Эй! А ну – посторонись!», – и сразу почувствуешь в эту минуту свою собственную мускульную сырость и слабость. Прижмешься к перилам, чтобы не помешать им, и обдаст тебя тяжелое дыхание волосатой груди и запах мужицкого пота.
Крутая дорога с названием Лыковая дамба, выложенная булыжником, начиналась почти с берега Волги, с ее причалов. То, что выгружали грузчики с пароходов, складывали на берегу. Сюда подъезжали на подводах с тяжелыми ломовыми лошадьми, грузили навалом мешки с мукой, бочки, ящики, и длинной вереницей, с утра и до вечера, поднимался этот груз наверх в город. Часто я наблюдал, как двигались лошади. Возчик шел сбоку и для острастки вертел конец вожжей, а иногда, по злому нетерпеливому мужицкому нраву, хлестал кнутом, выругивая страшные слова. Из-под подков летели искры. Мускулатура испытывала такое напряжение, что, казалось, кожа крупа лопнет, от лошадей шел пар, у храпа скапливались комья пены. Струи пота, стекая, рисовали бахрому на коже, а глаза, налитые кровью, выражали страдание и обреченность. В такие мгновения лошадь останавливалась, поворачивая со злобой и мольбой голову к возчику и тот, понимая ее, тормозил, подкладывал заготовленный камень под задние колеса, вынимал кисет и закручивал цигарку, и слышалось тогда только тяжелое надсадное дыхание лошади!
И так хотелось в эти минуты запомнить все, чтобы потом дома воссоздать виденное на листе бумаги. Но, увы, наблюдал долго, впечатлений унес столько, что многое во сне снится, а вот как только расстелешь перед собой лист белой бумаги… так и растворит он у тебя всю крепость впечатления, а ведь движением карандаша и кисти, велением руки надо передать всю выразительность жизненной правды, необычайность разных ракурсов движения, что так много было только что перед твоими глазами. Вот когда я в полной мере почувствовал вялость памяти, неопытность руки и глаза – одно удивление, масса желаний и полное бессилие. Крутая и многоступенчатая должна быть лестница в жизни художника – вот вывод, сделанный мной в своих первых свиданиях с Волгой».
По окончании Саратовского художественного училища Николай Николаевич Жуков был призван на службу в армию, служил в кавалерии на Кавказе и Южном Урале (в Челябинске). После демобилизации и переезда в Москву в 1932 году начал самостоятельную творческую деятельность. В довоенный период выполнял различные заказы государственных типографий (торговая реклама, плакаты), книжных издательств («Профиздат, «Детгиз»), работал художником Всесоюзной торговой палаты и государственного акционерного общества «Интурист», писал портреты. С 1934 года он – постоянный участник московских вернисажей и Всесоюзных художественных выставок.
В эти же годы мама художника Валентина Яковлевна Жукова работала в Горьком в библиотеке КОГИЗа (книготоргового объединения государственных издательств).
В.Я. Жукова (слева) со своими коллегами. Библиотека КОГИЗа, 1930-е годы
Начавшаяся Великая Отечественная война резко поменяла ход жизни. Николай Николаевич пошел на фронт рядовым, служил в артиллерии, но вскоре его главным оружием стал рисунок. Он был назначен художником Политуправления Калининского фронта (1941–1942), потом служил военным корреспондентом – сначала армейской газеты Калининского фронта «На разгром врага», затем центральной газеты «Правда» (с 1943). Фронтовые рисунки Н.Н. Жукова, а также тема войны в его послевоенном творчестве стали весомым вкладом в золотой фонд отечественной батальной живописи и графики, неся в себе заряд огромного эмоционального воздействия на зрителя.
Николай Жуков на Калининском фронте, 1941 год
Из нескольких сотен работ отца А.Н. Жукова-Полянская выделила два изображения, имеющих особое значение для семьи художника, – девочки-подростка и девушки-бойца. Прообразом обоих рисунков послужила двоюродная сестра Николая Жукова – Марина Сизова, чьи родители – Корнелий Яковлевич Сизов и Татьяна Ивановна Сизова (урожденная Фролова, принадлежавшая к известной нижегородской купеческой династии) – были репрессированы в 1938 году.
Н. Жуков. Моя кузина Марина (Дочь врага народа)
Н. Жуков. В окопах Сталинграда
Из письма Арины Николаевны: «Первый портрет сделан в 1938 году, когда она осталась сиротой. У папы он называется «Моя кузина Марина», а в скобках «Дочь врага народа». Ну, второе название, было, конечно, не для выставок. Вообще они очень дружили всю жизнь, Марина часто у нас жила. Папа был единственным ребенком в семье, и Марина тоже, и, несмотря на разницу в 18 лет, они друг другу всегда симпатизировали и поддерживали.
Ее отца, Корнелия Яковлевича Сизова, арестовывали трижды, пока в 1938 году не расстреляли. Он юрист был. Татьяну Фролову тоже расстреляли, – так сказали внучке, Наташе Земляновской, когда она получала документы об их реабилитации, хотя у Фроловой-Сизовой наказание было 10 лет лагерей. Но ее, видно, расстреляли в то же время, что и мужа.
Марина стала образом Оли в иллюстрациях к книге Бориса Полевого «Повесть о настоящем человеке» (1952 год), за которую отец получил вторую Сталинскую премию. Пересылаю Вам рисунок «Оля в Сталинградских окопах». Вот такие кульбиты судьбы. В 1954 году Марина вышла замуж за омского физика Дмитрия Земляновского и уехала жить в Омск, в научный городок. В Москву они вернулись намного позже».
В 1943 году Николай Николаевич Жуков возглавил студию военных художников им. М.Б. Грекова и был ее руководителем на протяжении 30 лет, до ухода из жизни в 1973 году.
Конец войны он встретил в Вене, в звании капитана. В 1946 году был направлен редакцией газеты «Правда» на Нюрнбергский процесс, где проходил Международный военный трибунал над фашистскими преступниками.
Н.Н. Жуков на Нюрнбергском процессе, 1946 год
Здесь художник провел 40 дней и оставил для истории около 400 рисунков главных военных преступников, их судей, обвинителей, защитников, свидетелей.
Один из рисунков Н. Жукова с Нюрнбергского процесса, февраль 1946 года
Послевоенная жизнь Николая Николаевича была заполнена работой и заботами о растущем семействе. У них с женой Альбиной Феликсовной было трое детей – дочери Наталья и Арина, сын Андрей. Тему внутрисемейных отношений мы не затрагивали, но об этом красноречиво свидетельствуют присланные Ариной Николаевной фотографии.
Альбина Феликсовна Жукова (Галинская), жена художника
Арина, Наташа, Альбина Феликсовна, Андрюша и Николай Николаевич Жуковы.
Николина Гора, 1957 год
Много времени и сил от Николая Николаевича требовали персональные выставки, проходившие в Москве, городах и республиках Советского Союза, за рубежом – в КНР, Италии, Чехословакии, Болгарии, ГДР… Кстати, в Италии он бывал неоднократно, очень любил эту страну и создал серию из 260 графических портретов участников итальянского Сопротивления.
В мастерской Н.Н. Жукова на ул. Тверской, 1950-е годы
Семья художника в день открытия персональной выставки Н.Н. Жукова
на Кузнецком мосту, 1959 год. Крайняя справа – дочь Арина
За свои боевые и трудовые заслуги Николай Николаевич Жуков был награжден орденами Трудового Красного Знамени, Ленина, Красной Звезды, медалью «За победу над Германией в Великой Отечественной войне 1941–1945 гг.», золотой медалью Академии художеств СССР, золотой медалью имени М.Б. Грекова и др.
В 1972 году ему было присвоено звание Почетного гражданина г. Ельца, где прошли не только детские, но и последние годы его жизни. Скончался художник в Москве 24 сентября 1973 года, похоронен на Новодевичьем кладбище.
12 декабря 1992 года в Ельце открылся дом-музей художника. Инициатором этого события была Арина Николаевна Жукова-Полянская – художник по стеклу, искусствовед, академик Российской Академии художеств.
В 2009 году была учреждена премия им. Н.Н. Жукова, которая вручается талантливым елецким детям – начинающим художникам – и их учителям.
Перу Н.Н. Жукова принадлежат книги «Счастье творчества» (1970), «Из записных книжек» (1976), «Вятка и Елец моего детства» (2009). Последняя книга издана Ариной Николаевной – активным популяризатором творчества своего отца.
Надеюсь, данная статья не только расширит круг сведений о художнике Николае Николаевиче Жукове и его связях с нижегородской землей, но и послужит сохранению доброй памяти о его дочери Арине Николаевне Жуковой-Полянской (1945–2017).
Публикуется впервые