Праздник независимости РФ от Европы, Азии, братских народов и от себя самой, слава небесам, закончился. Сумбурное торжество с непонятным генезисом меня нисколечко не волновало, посему за программой торжеств я не следил, в телевизор не заглядывал и вообще, вел себя аполитично. Небольшая доза алкоголя, принятая в воскресенье, постоянно аукалась вчера, вызывая дискомфортные ощущения в затылке и временные нарушения работы вестибулярного аппарата. Ночь канула в пустоту забытья. Понедельник оказался рутинно-скучным, день также проскочил мимо.
А вот сегодня ночью меня начали доставать видения: мне снилось море. Оно было то иссиня-ультрамариновым, спокойным и теплым, то бурно-свинцовым, с бегущими барашками, балла на 3-4. Наплывали сквозь неспокойную ночь забытые сопки, поросшие густым лесом, непохожим на наш, русский пейзаж, где сосенки перевиты диким виноградом, и чахлые крючковатые криптомерии соседствуют с обычными елками… Виделись устьица бесчисленных речушек, несущих свои быстрые воды сквозь заросли карликового бамбука и родных осинок, и кипела вода от сотен тысяч вальяжных серебристых спин, шла на нерест красная рыба, повинуясь своему самоубийственному желанию жить. Камчатские крабы красными полудохлыми пауками умирали на скользкой палубе, крашеной драным от бесчисленных подошв суриком. Корабль явно выходил на «режим», я знал, что идем уже больше 25 узлов, дизеля пели тоньше, 15000 лошадей на 2000 об/мин буквально «выбрасывают» корабль из воды, и ты телом чувствуешь вертолетный рев пополам с непередаваемым ощущением инфразвуковой вибрации, и запах – неполное сгорание солярки выброшенной выхлопами сквозь прокопченные трубы на уровне ватерлинии.
Странное чувство – ощущать симбиоз с кораблем, врастание живых клеток в могучий стальной организм, в котором кипит жизнь электронов в волноводах и снуют туда-сюда стрелки манометров, отплясывая румбу. Креномер показывает 35 килевой, боковая зыбь с каждым тысячетонным ударом потряхивает корпус, и я нервными окончаниями чувствую, остро и нежно, как напрягаются 57,5 шпангоутов и бесчисленные бимсы набора, вставая навстречу свинцовому падению воды. Для тех, кто пережил это чувство хоть раз – уже не спутать никогда и ни с чем, тот сладостный полет сотен тонн одухотворенного металла на границе гидросферы и стихии воздуха, и радостно кувыркаются дельфины идущие параллельным курсом, по полчаса, по часу – не напрягаясь и неизвестно зачем… Боги, боги – как прекрасны кровавые и тихие летние закаты с полудиском, спускающимся в неправдоподобную синеву пучины, и звучит дизель-генератор стучащей музыкой сфер, давая тепло, уют и ощущение безопасности.
Затем возникает, наваливается колющей волной холод. Он проникает всюду, стремится завладеть каждой частицей тела, сырость окружает меня, висит восьмимесячным туманом, вечным и непреходящим как сама осень тех окраин земного шара. Холод имеет запах, он отчетливо испускает миазмы стрептоцидовой мази, linimentum streptocidi, которая спасает от мокнущей экземы, ползущей по голеням, в кровь растертым грубым сукном штормовых брюк. Взрывается море штормами, они идут как костяшки пьяного домино, один за одним, и корабль обиженно стонет, получая тычки в привальный брус, лопаются звенящие концы, истираются почти мгновенно – пара часов и 125мм тросы превращаются в махрящуюся мочалку. Руки, они 24 часа в соленой воде, пролетает ноябрьский снежок, мысли забылись, ветра несутся как на мысе Горн, черт с ним горном, не важно… хочется сунуть скрюченные пальцы в тепло и отходить в блаженстве, кусая губы от ломоты сбитой кожи. И уже все во льду – фантасмагорически топорщатся на обледеневшей надстройке взметенные ураганными порывами нелепые ламинарии, висят впаянными фиолетовыми гирляндами на фальшборте и торпедных аппаратах.
А потом все кончилось. Веки открылись молниеносно. Мозг напомнил, рассудочно – это было так давно, что же ты не спишь… Годы окутали прошлое дымкой, и словно не было ничего – ни вечных туманов, ни угрожающе мотающихся РЛС над головой, ни ослепительных рассветов в открытом море, ни распадков и холмов, подступающих к безлюдным берегам – ничего… И мертв символ меня тех лет, мой напарник и единственное прибежище на 2,5 года, тот, с кем я сросся – мой корабль мертв. Он спит вечным сном на прохладной глубине, среди ила и ласковых проворных крабов-полосатиков, а пугливые рыбешки снуют в моем боевом посту, в глубине II приборного отсека.
Он был уже стар. Мой ровесник. Его срок службы всё продлевали, не хотели списывать старика. Но потом – в лето 1994-ое – пал его флаг, и командир отдал последний раз честь кораблю. Его ждали мартены и горнило переплавки в сказочно-далеком Владике. Но случилось маленькое чудо. Правда. Мне рассказывали члены тайного братства служивших ТАМ, что раскиданы ныне по всей СНГовии. Его не сожгли. Страна билась падучей в приступе самоунижения, флот испарялся как мираж – и просто НЕ ХВАТИЛО ТОПЛИВА – довести стальной труп до кладбища кораблей.
Ему повезло. Он затоплен практически рядом с маяком на мысе Анива. Вы можете видеть тот далекий маяк на фото. Скала, на которой возведен маяк носит поэтическое название – “Камень опасности” Там красиво. Он лежит там один. Совсем одинокий. И будет лежать там многие сотни лет, пока не скроется окончательно под донными отложениями, и неумолимая дева-коррозия не превратит его гордые обводы в бесформенный ржавый прах. Но в любом случае, он переживет меня там – на дне. А я верю в одухотворенность кораблей – это из области мистики, понимаю, но представьте – он 25 лет каждодневно хранил в себе мысли, души, тела, поступки, чаяния и отчаяния людские, белые и черные, живые как жизнь. Он не мог их не воспринять. Он стал таким же как мы, потому что мы отдали ему частицу человеческую. Я тоже отдал ему часть своего существа. И потому – когда-нибудь мы встретимся. Произойдет это когда я проснусь окончательно – и кто ответит мне в тот день – кто из нас живее?
*Морские части пограничных войск
Публикуется впервые