Воспоминания Зои. Часть 2

Воспоминания Зои

Часть 2 (Война)

Пошли слухи от приезжавших на базар крестьян о разных видениях, которые они стали видеть по дороге к городу, ведь они выезжали затемно. Они видели, например, что из-за стога сена, стоявшего в поле, выходила женщина, вся в белом, поднимала в стороны руки. С одной ее руки текла кровь, а с другой сыпалась пшеница. Потом она исчезала. Пошли среди народа разговоры, что будет война. Я лично видела днем в небе круглый небесный шар с хвостом, который пролетал из одного конца Харькова до другого конца. Я смотрела, пока он не исчез из виду. Конечно, войны никто не ожидал, потому что Германия и Сталин от СССР заключили договор на 10 лет о ненападении. Но крестьяне все больше приносили новостей с дороги.

Не прошло и месяца, как радио объявило: «Гитлер пошел войной на Советский Союз». И так народ поднялся! Началась мобилизация на фронт. Много шло добровольно, особенно молодежи. Война началась с Прибалтики. Так как нападение было неожиданным, то с первых дней те части нашей армии, которые находились в тех краях, были взяты в плен. Нас, десятиклассников, послали в колхоз работать, помогать убирать хлеб. Были там две недели. Я поранила ногу вилами: вместо того, чтобы воткнуть их в сено, я ударила прямо в кость ноги. Когда возвращались поездом домой, нас бомбил самолет. Машинист остановил поезд. Самолет бросал бомбу за бомбой, мы слышали звук, потому что все  спрятались под скамейками. Когда самолет улетел, поезд тронулся. Мы поднялись и увидели, что по обеим сторонам железной дороги были глубокие ямы от бомб. В поезд не попала ни одна бомба. Мы приехали в Харьков напуганными.

Через несколько дней бомбили Харьков. Эту ночь не забыть никому, кто это перенес. С вечера до утра с самолета осветительные лампы, которые долго горели и освежали Харьков, как днем. Бросали зажигательные бомбы, возникал пожар. Сразу было видно красное зарево и все знали, где что горит. Одни самолеты, сбросив бомбы, улетали, а им на смену сразу прилетали другие. Когда бомба летит, ее не видно, но она издает писк и не знаешь, где она упадет. Бомбы в эту ночь сыпались, как орехи с дерева. Наша армия прожекторами ловила самолеты в небе. Снизу была стрельба, но, к сожалению, ни один самолет не был сбит. Утром на рассвете самолеты улетели. Небо почернело и пошел сильный дождь. Эту ночь никогда не забыть.

В начале войны немецкие войска быстро двигались. Через 4 месяца немцы были в Харькове. До их прихода в город Сима и хозяйка решали вопрос, что со мной делать, потому что ходили плохие слухи о приходе немцев. Я услышала, как они говорили между собой: «Зое помажем лицо сажей и спрячем на чердак, под крышу. Как будто она больна». Я же, как будто не слышала, себе говорила: «Никого я не боюсь и ничего делать не буду».

Однажды мы обедали и увидели в окно, что люди бежали на центральную улицу. Сима говорит: «Зоя, пойди узнай, что на улице, куда бегут люди». Я вышла на улицу (наш дом был третий в переулке от центральной улицы), вижу – идут немцы измученные, сменяя друг друга. Кто на мотоцикле, кто пешком в грязи, но приветствовали стоявших людей, просили воды попить.

Уже в Харькове были немцы. До их прихода магазины были разграблены, фабрики, заводы не работали, стояли без действия. Конкретно город был мертв. На второй день немцы распределяли свою компанию по квартирам. К нам поставили фельдфебеля (офицера) по имени Вилли с овчаркой по кличке Зента. Жил он спокойно. Утром уходил, вечером приходил с другом Фрицем, поваром. Приносили бутылку шнапса (водки), весь вечер распивали, говорили, смеялись и расходились. Однажды Вилли сильно ударил Зенту, она завизжала и убежала во двор. У нас был густой сад. Сколько он ее ни звал, она не показалась. Только утром они помирились.

По отношению к нам никаких неприятностей не было, как и по всей улице. Как-то мне приснился сон. Как будто я подошла к нашему двору и вижу, что над дверью висит в воздухе большой, стального цвета, крест. Когда я вошла во двор и повернулась посмотреть, уже креста не было. Целый день я думала про этот сон. Легли спать, как обычно. Вдруг ночью постучали в окно, вызвали Вилли на фронт. Он за минуту оделся, взял Зенту и ушел. Утром пришел его друг Фриц. Он взял вещи и сказал, что Вилли уже нет, его убили на фронте. Так коварна жизнь.

Перед приходом немцев Сима видела, как грабили магазины, тоже кое-что спрятала у соседей, за половину за хранение. Так что, первое время мы не нуждались. А народ двинулся в деревню менять вещи на пшеницу и кукурузу.

Как-то Сима пошла в город взять кое-что из оставшихся продуктов. И я с ней пошла, хоть она и не хотела меня брать, боялась, что я напугаюсь. Я многого не знала. Все же пошла с ней. Когда мы зашли на центральную улицу, я заметила, что люди стояли с поднятыми головами и на что-то смотрели. Я подумала: «На что они смотрят?» и тоже посмотрела наверх. Оказалось, что все балконы были заполнены повешенными людьми (заложниками). Вся центральная улица (когда в чем-то виновника не находили, брали мирное население и вешали). Из-за патриотов, которые подрывали немецкие госпитали, гостиницы (они скрывались), мирное население расплачивалось повешением.

Вскоре объявили, что евреям необходимо явиться в определенное место с вещами. В назначенный день они ехали, везли свои вещи – кто на санках, а кто на железных листах, привязав веревку, тащили по снегу с поникшими головами. Несчастные, весь день, в холод и мороз, шли и не знали, но чувствовали, что не к добру решали их судьбу. На второй день узнали, что их вывезли за Харьков, где и была уготовлена их судьба. Бросили их в окопы и расстреляли. Так немцы ненавидели евреев. Война была жестокая и долгая, 4 года не смотря ни на холод, ни на тепло.

Со временем наши запасы тоже кончались. Соседка со своей дочкой моих лет поехала на «менку» в деревню и Сима меня с ними отпустила. Была зима, мороз 30 градусов, большой снег лежит под ногами, зато солнечно. Мы взяли санки, каждый для себя положил вещи и двинулись в поход. За Харьковом по дороге увидели мерзлую убитую лошадь. Много людей обступили ее. У кого были ножи, те резали ее на куски. Мы прошли несколько шагов, соседка сказала нам, чтобы мы подождали. Сама пошла к лошади. Вскоре она подошла и мы пошли дальше. К вечеру зашли в одну деревню, остановились в одном доме. Хозяева всех пускали, так как мы платили за ночлег. Соседка сварила суп и мы втроем покушали. Мы очень хвалили, суп издавал приятный аромат мяса. Тогда она сказала, что она сварила его из той конины, что видели по дороге. Много не смогла отрезать, слишком она была мерзлая. На следующий день мы продолжили путь, так как в ближних деревнях уже ничего не было, а то, что осталось, люди сохраняли для себя. Пройдя 30 км, к вечеру я уже не могла видеть – испортила глаза на солнечном снегу. Глаза резало, они болели, текли слезы. Ни открытые, ни закрытые не давали успокоения.  В  доме, где мы остановились, невестка хозяев кормила грудного ребенка и мне закапывала своим молоком в глаза 2-3 раза в день. Через 2 дня мы поменяли свои вещи и возвратились домой.

Как-то я пошла в город. Меня задержали немцы и поставили отметку в моем паспорте (все ходили с паспортами) о том, что я должна ехать в Германию. Когда пришла домой, показала Симе паспорт, она в панике повела меня по врачам, платила деньги, кому могла и нам дали документ, что у меня порок сердца (гулис манги). Вдобавок , мы сказали, что я потеряла паспорт и я получила новый. Так я осталась дома.

На всем протяжении войны в оккупации немцев вся молодежь владела немецким языком. Я знала отлично, немцы говорили, что у меня акцент немецкого произношения. Потом от Симы я узнала, что наша прабабушка была немкой. Сима не знала немецкого языка, она не была заинтересована.

Война продолжалась. Харьков дважды переходил в руки немцев и наших. Продуктов почти не было, почта не работала, люди не знали ничего о своих близких, живших в других городах, теряли друг друга.

Соль в Харькове была в дефиците и люди двинулись на Славянск. Соляные и содовые заводы были там. У нас тоже запасы кончались. Как-то соседи собрались туда за солью, чтобы там купить, а здесь дороже продать. Я поехала с ними. Было лето, ездили попутной машиной. Немцы разъезжали по Украине, как у себя дома. Люди стояли вдоль дороги, голосуя проезжающим машинам. Немцы подвозили людей, куда кому нужно, за «спасибо». Так и мы доехали до Славянска. Купили соль и надо было возвращаться в Харьков. Но прошло два дня, а машин в нашу сторону не было. Мы с солью по полмешка стояли на дороге и не могли уехать.

В это время слышу, как немцы говорят: «Кто на Сталино?» У меня возникла мысль: «Давай поеду до Таси, узнаю, как они там живут». Оставила соль соседке, попросила Симе передать (она не передала), а сама села с другими людьми в «виллис» и поехала в Сталино. Через несколько часов я была на месте, нашла дом. Саня и Марта бросились ко мне со слезами и со словами: «Тася погибла, мы ее похоронили». Стали рассказывать мне историю ее смерти. Когда наша Армия отступала, на улице была перестрелка. Окопы, где люди прятались, были на улице. Марта захотела по нужде и побежала во двор. Тася переживала за нее и выйдя из окопа, закричала: «Марта!». В это время пуля ранила ее в позвоночник. Она упала, не понимая, в чем дело. Соседи увидели кровь, поняли, что она ранена. Вскоре зашли немцы, взяли ее в госпиталь и лечили ее в течение месяца. Она испытывала сильные боли. Саня продавала вещи, покупала на них лекарства. Но с позвоночником шутить нельзя! На Новый год она скончалась, оставив белый свет в 34 года, так и не испытав счастья.

Я собиралась остаться у Таси на несколько дней, но пришлось остаться на целый год. Так как в то время Харьков переходил в руки нашей Армии, машины не ехали в ту сторону. Сима меня потеряла, она думала, что меня забрали в Германию или, что я погибла. Она много переживала, тосковала по мне и жалела, что отпустила, не оправдав своей надежды. Ведь всему причиной была война. Институты, заводы не работали в течение 4-х лет, а также и почта. Поэтому люди теряли друг друга.

Санина соседка работала на хлебозаводе, оттуда приносила хлеб. Она устроила туда и меня. Я видела, как они воровали хлеб: по 8-10 буханок привязывали на тело и так выносили. Я тоже последовала их примеру.

В доме, где Саня жила, двор на улицу был открыт. С одной стороны жили мы, с другой – соседка. Как-то соседка попросила меня убрать ее квартиру, она не успевала на работу. Я вышла через двор, подошла к ее двери. В это время по улице проходил человек и пристально посмотрел на меня, а я – на него. Когда он прошел, я зашла в комнату, села на стол, взяла папиросу, затянулась и поперхнулась дымом. Это было в первый и последний раз. Окна выходили на улицу. Я была уверена, что на обратной дороге он зайдет к нам. Через 5-10 минут он возвратился, был уже под окнами. Я быстро выбежала, чтобы он не зашел к соседке. Он уже был во дворе и мы встретились. Он спросил, где я живу, я показала на нашу дверь, а сама пошла к соседке. Домой не спешила, он меня не заинтересовал. А он пошел к нам. Когда я вернулась, он уже познакомился с Мартой и Саней и, когда я зашла, он сказал: «Какой красивый дэвочка?» на ломаном языке. Потом спросил: «Какой я нации?». Я ответила: «Еврей». Все засмеялись, а Саня сказала: «Грузин». Посидели, поговорили и, уходя, он сказал: «У меня красивый друг, я с ним приду в следующий раз». Я вслед ответила: «Можете не приходить», он будто не слыхал. И так начал приходить ежедневно. Вошел в доверие, стал как наш член семьи. Потом постепенно произошло признание в любви, которая возрастала с его стороны.  Ко мне это чувство еще не приходило. Потом о женитьбе пошла речь. Но всегда он получал ответ: «Нет». Соседи, которые жили рядом, были любителями выпить. Он просил их, чтобы они меня уговорили. Но все это было напрасно…

В это же время Левон продолжал уговаривать меня выйти за него замуж. Он начал меня пугать: «Если не хочешь со мной жить на земле, пойдем вместе в землю, я тебя не оставлю, быстрее убью». Я его слушать не хотела. На дворе – война, кто он, я не знала, какой мог быть разговор! Сам он военный, сегодня – здесь, завтра – на фронте, будет жив или нет, неизвестно.

Время шло, мой ответ был «Нет». Дарил мне золотые вещи, я никогда ничего не взяла. Но замечала, что, на самом деле, он меня любит. Часто были наедине, но он никогда не позволил себя пальцем меня тронуть. И когда это совершилось, было по моей воле. Прошло некоторое время, я оказалась в положении. Вдруг вечером прибежали товарищи и сообщили, что выезжаем. Мы собрались (он меня забирал с собой) и пошли по назначению. Пока туда шли, поход отменили до утра. Я обрадовалась, пришла домой и сразу легла, очень хотелось спать. Вдруг снова сообщили, что мы отступаем. Я сказала, что ночью никуда не пойду. Мы с Леваном попрощались. Он оставил адрес родителей в Грузии и сказал, чтобы я им написала и сказала, кто я для него. Насчет ребенка сказал, что если оставлю – хорошо, нет – обижаться не буду, на мое усмотрение. Я выбрала второе.

Прошло много времени, мы ничего не знали друг о друге. Немцы то уходили, то снова наступали, города по нескольку раз переходили из рук в руки. Люди, которые были в дороге, терялись. Так и Сима меня потеряла. Когда Харьков и Сталино были в руках нашей Армии, прошел уже год. Я сказала Сане, что поеду в Харьков. Она ответила: «Одну тебя не пущу, поезжай с Мартой». Мы ехали товарным поездом на открытой платформе с другими людьми 5 дней вместо 5 часов. Транспорт еще не был налажен. Часами, а то и днями, поезд стоял где-нибудь в поле или на станции. Когда мы приехали, не описать радость Симы. Она была счастлива, что я вернулась. В течение года она думала, что я погибла.

Мне уже было за 18 лет. В полном смысле барышня, да еще и красивая (не мои слова). Так что могла любить. Я Симе рассказала про Левана. Сказала, что он – мой кавалер, о замужестве скрыла. Мне было стыдно. Т.к. ей было 34 года, а мне 20 лет и я познала мужчину, а она была не замужем. Однажды я получила письмо от Левана. Он лежал раненый в госпитале в Днепропетровске. Я секретно поехала к нему. Осталось в памяти, как наш поезд проезжал через сломанный мост. Поезд ехал, как черепаха, вот-вот упадет в Днепр, под нами вода, мост шатается. Все пассажиры сидели с замирающим сердцем. Что-то жуткое!

Когда подошла к госпиталю, раненые военные гуляли во дворе. Я спросила одного, не знает ли он Левана, он ответил, что знает и пошел за ним. Сказал Левану, что какая-то девушка его спрашивает во дворе. Леван подумал, что тот шутит, но солдат его уверил. Он спустился во двор на костылях и увидел меня. Он был рад. Сразу рядом с госпиталем снял квартиру и я осталась на 3 дня. Ходили на Днепр, я купалась, хорошо провели время. О себе он никогда ничего не говорил. Я написала письмо его родителям еще до его приезда. Когда мы распрощались и я приехала домой, я получила ответ на мое письмо. Письмо было написано на грузинском языке и я не понимала, что там написано. В это время Нина была у нас в гостях и мы с ней пошли на вокзал. Там было много военных разных национальностей, которые ехали на фронт. Воевали итальянцы, румыны, поляки,  грузины и т.д. Мы увидели грузин, их было двое. Мы извинились и попросили перевести письмо. Один из них прочитал и сказал: «Родители пишут, что у него есть жена, но она ушла из дому. Кого Леван будет любить, того и мы будем любить, только приезжайте, мы ждем». Этот грузин попросил меня разрешить ему мне писать. Он был уверен, что Леван ко мне не вернется, поедет к своей жене. Сказал, что он из Кутаиси, по профессии – хирург-гинеколог. Показал паспорт – не женат и давал адрес родителей, чтобы я убедилась. Но я не взяла адрес, мне было стыдно. Обещал, что если Леван вернется к своей жене, то он приедет и заберет меня в Кутаиси. Мы писали друг другу письма – дружеские – до конца войны.

В один прекрасный день, утром рано, радио сообщило, что Война, которая длилась 4 года,  кончилась! Соседи, весь народ, как только узнавали, шли на площадь поделиться своей радостью, а кто и горем. Сколько было радости, столько и слёз. Много погибло отцов, братьев, мужей, любимых. Много мы перенесли: холод, голод, потери. Лидин муж, когда ехал на фронт, заехал к нам с Симой на один день (Лида была в эвакуации в Кемерово) и уже через одну неделю мы получили извещение «Погиб за Родину». Я это пишу, а сама глотаю слёзы, видя и помня всё это. Нельзя пройти все эти годы равнодушно.

Публикуется впервые

• Размещено: 21.12.2017