Раздел 4. Краеведческие исследования

РАЗДЕЛ 4. КРАЕВЕДЧЕСКИЕ ИССЛЕДОВАНИЯ

Ю.Г. ГАЛАЙ

О судьбе древних нижегородских

монастырей

Печерский Вознесенский монастырь

Макарьевский монастырь в советское время

Святотроицкий Островоезерский монастырь

Ю.Г.ГАЛАЙ

О судьбе древних нижегородских монастырей

ВОЗНЕСЕНСКИЙ ПЕЧЕРСКИЙ МОНАСТЫРЬ

        Одним из древнейших культовых ансамблей Нижнего Новгорода является Печерский Вознесенский мужской монастырь, основание которого относят к 1330 году. Несмотря на то что постройки ныне существующей и успешно возрождающейся обители относятся к ХVII столетию, тем не менее, они представляют значительную историческую и архитектурную ценность.

16 ноября 1918 года сотрудник Всероссийской коллегии по делам музеев и охране памятников искусства и старины Сергей Стороженко осмотрел Печерский монастырь, живописно расположенный на склоне гористого берега Волги. «Общий вид монастыря со спуска к нему с пятиглавым храмом, немного покосившейся колокольней, оградой, башнями, воротами, со всеми монастырскими постройками производит великолепное впечатление», делился он в своем отчете об увиденном. Его внимание привлек пятиглавый храм с галереей, соединяющей с другим храмом.

Собор Вознесения Господня в Печерском Монастыре. 1913 г.

Фотография М.П.Дмитриева

При осмотре  ризниц этих храмов, «ничего заслуживающего особого внимания не оказалось», кроме одной иконы Богоматери и двух – трех икон, «имеющих некоторую декоративную красоту с иконописной стильностью 17 и 18 веков и ряда рукописных и старопечатных церковных книг». Отмечалось, что часть монастырских построек заняты артиллерийскими курсами, которые планировали занять и одноэтажный с мезонином дом у монастырских ворот, и в котором размещался епархиальный архив. По заявлению местного архиерея и начальника артиллерийских курсов, в архиве «имеются документы государственного значения». Эмиссар предлагал «принять неотложные меры» по его сохранению: перенести часть в музейное хранилище, а часть в сухие подвалы обители.

После революции нижегородские власти проявили живейший интерес к монастырю: первоначально – особенно к его материальным богатствам.

30 декабря 1918 года граждане, проживавшие на территории монастыря, заключили с Нижегородским губотделом по отделению церкви от государства соглашение – договор, принимая в бессрочное и бесплатное пользование находившиеся в храмах обители 863 богослужебных предмета_.

Как уже говорилось,  монастырские постройки были заняты артиллерийскими курсами, что самым неблагоприятным образом сказалось на состоянии памятника. К примеру, заведующий губернским архивным бюро сообщал местному губмузею, что в обители продолжают расхищаться ценные памятники, а постройки «сами по себе приходят в упадок»_.  Большая роль  по спасению архива Нижегородской духовной консистории, располагавшегося в Печерском монастыре,  принадлежала архивисту И.И. Вишневскому. Вот как он описывает состояния архива в одном из писем своим сыновьям: «сошел я под храм, где хранится архив, сшибло от затхлого воздуха, дела лежат, как сено в стогу, с большим трудом и громадными усилиями в прошлое лето я проделал от стены коридорчик, чтобы дела не сгнили, архиереи и монахи не помогли, помогли за особую плату ребятишки лет от 12 до 14, спасибо им, а то просто бы беда, из взрослых все так заняты и всем так наплевать на прошлое, что никого не затащишь работать и за деньги. Никто не хочет отдать сил прошлой жизни народа, одно только: «надо сжечь!». Рассуждая о таких настроениях, архивист продолжал: «Сжечь – простое разрешение, но ведь тут жизнь русского народа за 200 ровно лет, порядочный период времени, если, особенно, принять во внимание материалы по расколу, скажешь – архив во что бы мне ни стало надо сберечь и берегу…».

Отчитываясь о  работе по спасению консисторского архива, Вишневский в ноябре 1920 года писал, что он, прежде всего, обратился к председателю местного исполкома монастырского поселка М. Золотову за содействием, напомнив ему об обязанностях предупреждать погром архивов, каковой случился до этого в монастыре от солдат. Военнослужащие, расквартированные в обители, развязали и разбросали по полу связки дел, «сколько утащено, определить трудно», сокрушался уполномоченный. Он советовал губернскому архивному начальству ходатайствовать перед Главархивом «об изъятии из военного ведомства помещений исторического монастыря и о передаче их Губархиву».

Во время изъятия церковных ценностей в помощь голодающим Поволжья храмы монастыря лишились многих историко – культурных предметов. Только серебряных богослужебных предметов было вывезено более шести пудов. В акте представителей Губоно от 31 марта 1922 года удостоверялось, что среди осмотренной ими церковной утвари, изъятой из Печерского монастыря, они усмотрели в некоторых предметах «несомненную художественную и историческую ценность»: тринадцать малых крестов и панагий ХVII столетия, украшенных финифтью с поддельными каменьями; большой наперсный крест ХVIII  века с «характерными вставными изображениями, исполненные чернью»; два малых наперсных креста с финифтью – один начала ХVIII века, а другой начала ХIХ века; две митры с финифтью; дарохранительница ХVIII века; блюдо с  надписью о времени жертвования и имени жертвователя; десять больших лампад 1780 года.

С целью сохранения памятника в апреле 1923 года губмузей настоятельно просил Главнауку Наркомпроса Российской Федерации закрепить за ним монастырский ансамбль, который находился, по его мнению, «в состоянии крайнего упадка».

Центральный орган охраны памятников – Главнаука – в свою очередь оповестил губмузей о том, что Печерский монастырь взят им на государственную охрану. С этой целью были затребованы дополнительные сведения о проводимой на территории памятника музейной работе, а также о том, в каком состоянии он находится и какого требует ремонта.

Выполняя указание, заведующий губернским отделом народного образования просил президиум губисполкома дать разрешение на обследование бывшего монастыря для составления описей хранящихся в нем предметов, имеющих художественное и историческое значение «на предмет изъятия в музей предметов исключительно музейной ценности».

В свою очередь, было доведено до сведения общины верующих, пользующейся монастырскими храмами, на основании декрета от 23 апреля 1924 года, что ей запрещается производить ремонт, переделку и реставрацию зданий без согласия отдела по делам музеев и охране памятников искусства и старины. В ведении общины верующих продолжали оставаться и ценные богослужебные предметы. К примеру, Нижегородский государственный музей в 1927 году просил общину выдать для выставки три серебряных креста ХVII века, митру ХVI  столетия, евангелие с серебряными наугольниками и средником ХVIII века, а также некоторые древние образцы финифти.

По сведениям  Нижегородской археолого – этнологической комиссии, в ризнице монастыря хранилось Евангелие ХVII веке с великолепными миниатюрами, пожертвование обители известным сподвижником Кузьмы Минина протопопом нижегородского Спасопреображенского  собора Саввой Евфимьевым. Там же находился монастырский синодик ХVI века. Благодаря заботам музейных работников, все это великолепие дошло до нашего времени.

Большое опасение вызывало и общее архитектурное состояние монастыря, особенно его стены, идущей по откосу вдоль Волги. Сотрудник музея А.И. Иконников в начале ноября 1924 года обследовал монастырь. Он не решился сделать каких – либо выводов, но заметил, что квалифицированное суждение о состоянии стены, идущей по откосу, и о возможности ее сноса может дать только специалист. Об этом было сообщено в уездный исполком, а на следующий день, 5 ноября, произошел обвал стены с человеческими жертвами. Кстати, впоследствии кирпичи от обвалившейся стены местный музей предполагал продать стройконторам.

Монастырь привлекал внимание и специалистов центральных музейных органов. Так, например, 6-го февраля 1925 года член Всероссийской комиссии по делам реставрации П.И. Юкин осмотрел обитель. Им были взяты на учет иконы и прочие сохранившиеся к тому времени историко – художественные предметы. Под слоем современной штукатурки и позднейшей росписи он обнаружил древнейшую фресковую живопись.

Забота об охране памятника проявилась и в том, что в феврале же Печерский монастырь со всеми постройками и землей был передан в ведение губмузея.

В июле 1925 года для выработки научного плана ремонтно – реставрационных работ Главнаукой командируется в Нижний Новгород известный архитектор – реставратор П.Д. Барановский, за плечами которого стоял серьезный опыт восстановительных работ в Ярославле и других древнейших городах страны. Он осмотрел Печерский монастырь и дал нижегородцам квалифицированные рекомендации по его восстановлению.

В октябре того же года Нижегородский подотдел по делам музеев и охране памятников искусства и старины вывез из обители некоторые наиболее ценные памятники древнерусской живописи.

Печальное событие для Печерского монастыря произошло в 1926 году, когда обвалилась часть свода, перекрывающего одну из комнат нижнего этажа палат ХVII века. Комиссией было установлен, что крушение  произошло вследствие отсутствия поперечных железных связей, укреплявших свод. Они, по всей видимости, были вырублены еще до революции во время устройства внутренней лестницы.

Через четыре года местный музей вновь доводил до сведения Главнауки, что памятник зодчества пришел в такое состояние, что угрожает обвалом. В частности, указывалось, что «наклонилась и грозит обрушиться на окружающих жителей стена и башня». Музейщики советовали немедленно разобрать стену. Находя хлопотным наблюдение за арендаторами бывшей обители, музей посчитал целесообразным оставить за собой лишь общую охрану монастыря как памятника старины, а хозяйственное обслуживание передать какому – нибудь другому ведомству.

Положение с закрытой обителью усугублялось и почти ежедневными действиями хулиганствующих элементов, которые ломали и растаскивали деревянные церковные помосты, выламывали из стен зданий кирпичи, проломили крышу одной из церквей.

Местная администрация решила палаты монастыря приспособить под кинотеатр (в городе для этого не хватало помещений), а заодно и разрешить вопрос с их ремонтом. Музейный отдел Главнауки, учитывая сильное разрушение здания, дает на это согласие. Было разрешено даже во время «восстановительных» работ частично  изменить верхний этаж  помещения. Для ремонта здания требовалось свыше 27 тысяч рублей. На строительный сезон 1927 года Главнаукой было отпущено всего 8 тысяч, остальные средства должна была выделить городская киносеть.

В отчетах областного музея все эти работы по приспособлению палат под кинотеатр расценивались как ремонтно – восстановительные и даже чуть ли не реставрацией.

В акте – договоре об эксплуатации палат кинотеатром сроком на двенадцать лет говорилось, что «в целях сохранения архитектурных особенностей здания, имеющего историко–художественную ценность», администрация киносети не имела права без разрешения уполномоченного Главнаукой производить переделку памятника.

Известно, что помещение, в котором никто не живет, быстро ветшает. Поэтому, учитывая отдаленность монастырского ансамбля от центра города, губисполком в конце 1926 года заключает с гражданами Печерского выселка договор о принятии ими двух монастырских храмов в «бессрочное, бесплатное пользование». Прихожане обязывались беречь переданное им «народное достояние» и пользоваться им исключительно в соответствии с религиозным назначением. За пропажу или порчу вверенного им имущества верующие несли солидарную материальную ответственность. За невыполнение или нарушение условий договора они могли подвергнуться даже уголовной ответственности «по всей строгости революционных законов», причем договор после этого мог быть расторгнут.

В дополнение к договору группа верующих обязывалась «хранить в целости и сохранности переданные ей здания и имущество» как памятники историко–художественного значения и проводить текущий ремонт за собственный счет. Кроме того, она должна была в течение трех лет осуществить реставрацию девяти древнейших икон в мастерской губмузея. Верующим запрещалось под каким-либо видом использовать в богослужебных целях культовые уники, такие, как вышитая золотом и шелком плащаница 1672 года, серебряный крест с эмалью 1595 года, два воздуха и два покрывала конца ХVII столетия. Предупреждалось, что «все перечисленные вещи, как особо ценные в историко – художественном отношении, группа верующих обязуется хранить особо тщательно, беспрекословно выдавать представителям отдела по делам музеев в случае возникновения надобности использовать их с научными целями для выставки и проч.». Без письменного разрешения отдела прихожане не могли производить реставрацию икон, стенописи, переделку и поновление богослужебной утвари.

Во всех случаях угрожающих целости и сохранности переданных строений и имущества верующие обязывались немедленно доводить до сведения губмузея.

Прошло немного времени, и в январе 1927 года Нижегородская губернская комиссия по учету и реализации госфондов «обнаружила» в молитвенных помещениях бывшего монастыря не зафиксированные в описях административного отдела шестнадцать серебряных богослужебных предметов. Которые тотчас же были изъяты.

Такой же счастливой неожиданной находкой стала и обнаруженная среди книг ценная икона Рождества Христова, которую музей просил административный отдел Нижегородского уездного исполкома передать ему.

Кстати, к тому времени в бывшей обители на государственном учете оставались шесть колоколов – памятников, в том числе так называемый «Магдебургский» ХVI столетия.

В 1931 году краевой музей просит сектор науки Наркомпроса сдать тресту «Металлом» девять монастырских колоколов. А в марте того же года директор музея С. Ситникова добивается разрешения крайисполкома на продажу в металлолом чугунных крестов с кладбища Печерского монастыря. Согласно договору трест «Металлом» принимал к утилизации незарегистрированные металлические памятники, кресты. Ограды и новые постройки на закрытом кладбище.

Надо отметить, что в мае 1927 года сотрудники историко – бытового музея произвели осмотр  старинных надгробий «в целях сохранения от разрушения со стороны хулиганов» и передачи выявленных вновь памятников музею. Было отобрано шесть надгробий, среди которых обломки разрушенного памятника П.С. Трубецкого, отца декабриста.

Всего же на Печерском кладбище было зарегистрировано 42 могилы, связанные с нижегородскими истрическими и общественными личностями, к примеру, изобретатель В.И. Калашников и известный нижегородский краевед А.Я. Садовский.

Следует отметить, что на монастырском кладбище были захоронены епископ Палладий, нижегородский губернатор А.М. Руновский, князья: Н.Г. Шаховской, А. П. Кулунчаков, Ф.Е. Черкасский, шестилетний сын знаменитого историографа Н.М. Карамзина Андрей и др. Большинство этих захоронений погибли, а на месте кладбища потом разместилась автобаза и спортивная площадка.

Как уже говорилось, в монастыре хранился уникальный  архив, и архивисты по мере возможности  следили за его судьбой. Специального здания у архивного бюро не было, и его дела хранились в разных местах города, главным образом в закрытых церквах. Еще в 1926 году руководство архивного бюро обратило внимание на Успенскую церковь монастыря. Вопрос окончательно разрешился в конце 1932 года, когда президиум Кстовского райисполкома заслушал вопрос «О закрытии Успенской церкви при Печерском монастыре». Члены президиума констатировали, что церковь фактически закрыта со времени ликвидации монастыря, но юридически ее закрытие не оформлено. Прихожане же стали ходить в Никольский храм. Исходя из этого, было постановлено Успенскую церковь закрыть и передать ее Краевому архивному бюро, о чем и просить Крайисполком. Последний 17 марта того же года удовлетворил просьбу кстовчан.

Другие здания и храмы бывшей обители также эксплуатировались различными районными и городскими организациями. К примеру, нижний этаж летней церкви занимал Печерский колхоз под овощехранилище, а первый корпус был приспособлен под красный уголок.

О состоянии культовых памятников монастыря свидетельствует акт осмотра от 3 января 1938 года, составленный инспектором по охране памятников Е.М. Кулем, художником Л. А. Хныгиным, архитектором В.П. Борисовым и арендаторами. В то время зимний храм был приспособлен артелью имени «1 Мая» под столярную мастерскую. Вся древняя живопись была забелена. Летнюю церковь занимала столярная мастерская артели «Маяк». Составители акта обратили внимание на стенную живопись этой церкви,  которая «в большинстве своем загорожена для обозрения, вследствие устройства между этажами перекрытия и другими поделками». К тому же она испорчена вследствие сырости. По  мнению авторов акта, «живопись обычная, церковная, выполненная неизвестными художниками …, и с  точки зрения оригинальных художественных произведений большой ценности не представляет». И вообще, живопись компилятивная, копирует известных художников Васнецова и Нестерова, а также частично итальянских живописцев и потому «не может быть отнесена к ценным художественным образцам». В этом отношении орнамент им больше понравился, который имел «большую стильную ценность и заслуживает некоторого внимания».

Так в течение двадцати послереволюционных лет Печерский монастырь как памятник старины постепенно приходил в упадок. Хранившиеся когда-то в нем историко–культурные ценности разграблялись и не всегда попадали в музейные запасники, несмотря на увещевания отдельных представителей нижегородской – горьковской интеллигенции. Помещения монастырского ансамбля «реконструировались» и приспосабливались под утилитарные нужды.

Последующие годы советского времени мало что внесли полезного в благоустройство Печерского монастыря. Его помещения продолжали нещадно эксплуатироваться, хотя в 1960 году ансамблю монастыря присваивается статус памятника архитектуры республиканского значения.  В 70-х годах начинают   производиться некоторые (частично восстановлены Вознесенский собор, Успенский храм, архиерейский корпус, стены и башни) реставрационные работы, а в монастыре даже располагается Горьковская научно – реставрационная мастерская.

В 1994 году Печерский монастырь опять был возвращен Русской православной церкви, и у обители началась новая  история.

МАКАРЬЕВСКИЙ МОНАСТЫРЬ В СОВЕТСКОЕ ВРЕМЯ

В последнее время резко возросло паломничество молящихся и  любителей старины к замечательному памятнику ХVII столетия – Макарьевскому Желтоводскому монастырю. Причем, людей интересует не только древняя история памятника, но и как складывалась судьба монастырского ансамбля в советское время. Данная статья в какой-то степени призвана восполнить пробел в истории обители в эпоху гонений на  религию и рассказать о сложных перипетиях с охраной  этого замечательного памятника отечественного зодчества  ХVII столетия.

После октябрьского переворота 1917 года Нижегородский подотдел по делам музеев и охраны памятников искусства и старины, наряду с ценными памятниками гражданской и церковной архитектуры, взял под охрану и Макарьевскую обитель, которая  сразу же была поставлена  на учет музейного отдела Главнауки (Главное управление научными, музейными и научно-художественными учреждениями Народного комиссариата просвещения) как выдающийся исторический памятник ХVII века.

До середины 1927 года в монастыре продолжала располагаться женская община. К началу революции особыми ценными вещами богослужебного и иного характера монастырь уже не обладал, так как по высочайшему соизволению от 23 января 1868 г. по причине подтопления монастыря волжскими водами все его сооружения подлежали уничтожению. Наиболее же ценные богослужебные предметы были переданы в ризницу Нижегородского кафедрального собора, а также проданы Александро – Невскому храму в Нижнем Новгороде и церкви села Желнино.

Подтверждением тому, что обитель не обладала ценными церковными предметами, свидетельствует донесение из Макарьевского уезда от 26 декабря 1918 г. В нем говорилось, что «Макарьевский монастырь ничего не имеет, за исключением хозяйства, заключающегося в ските, почти все отобрано, небольшая часть земли и лугов отобраны земельным отделом». Что же касается настроения сельского населения, указывалось в документе, то его «нельзя считать спокойным, вследствие их фанатичного верования». Указывалось, что «из черносотенных выступлений были со стороны одного священника Знаменского», который был арестован, а затем изгнан из уезда ¹.

В том же 1918 году, с целью сохранения обители, монахини на базе монастыря создали сельскохозяйственную артель. Однако местный исполком решил тогда национализировать монастырское имущество. В этой связи монахини обратились в Наркомат юстиции с жалобой, в которой говорилось, что монастырь по существу представляет собою трудовую коммуну, в которой они занимаются общеполезным трудом, что, кстати, подтвердил и Макарьевский уездный совет. Правительство пошло навстречу просьбе монахинь и разрешило оставить в обители артель ².

Читателям, вероятно, любопытно будет узнать, что в 1917-1921 годах в Нижегородской губернии продолжало существовать 37 монастырей, в которых подвизалось 1366 монахов и монахинь и 5986 послушников.

Несмотря на тяжелую внутреннюю обстановку,  тем не менее, ответственные нижегородские музейные работники находили время, чтобы не оставлять вне контроля исторические памятники. Так, например, 30 июня 1921 года комиссия в составе заведующего подотделом учета и охраны памятников искусства и старины М.А. Шебуева, научного сотрудника Нижегородского Губмузея З.П. Чайки-Платоновой совместно с игуменьей Рафаилой произвели осмотр Макарьевского монастыря. Были отмечены «серьезные повреждения, требующие основательного и немедленного ремонта». В частности, отмечалось, что центральный купол Троицкого собора дала течь.  Вода проникала  в окна главного купола, так как  рамы рассохлись и разошлись. «Проникающие в собор дождь и снег, – отмечалось в протоколе осмотра, – портят стенную живопись». Комиссия констатировала, что разливами Волги разрушена невысокая каменная стена-парапет, предохраняющая от полой воды главную стену монастыря. С обеспокоенностью подчеркивалось, что если немедленно не приступить к исправлению имеющихся разрушений, то последующие половодья могут нанести значительный урон главной стене, древней надвратной церкви Михаила Архангела и святым воротам, покрытым внутри древними фресками на темы Апокалипсиса.

Указывалось, что в церкви Макария Желтоводского, представляющей прекрасный памятник александровского ампира начала ХIХ века, совершенно сгнили балки, поддерживающие половой настил ³.

В целях спасения памятников от дальнейшего разрушения было решено немедленно произвести ремонт обители. Довольно оперативно в план Губмузея на июль-август 1921 года был внесен соответствующий пункт, фиксировавший добиваться от Центра кредитов на ремонт Макарьевского монастыря.

Наводнение 1926 года стало большим несчастьем для памятника, когда монастырь на три недели затопило, и он представлял из себя, по образному выражению современника, «подобие кольцеобразного кораллового острова среди бушующей водной стихии».

В нашем областном архиве сохранился очень любопытный и вместе с тем грустный документ – записка члена Нижегородской археолого-этнологической комиссии В.П. Вицинского, осматривавшего монастырский ансамбль 4-7 сентября 1926 года. В документе перечислялись следы весеннего половодья, нанесшие огромный урон монастырю. До этого самое большое наводнение в «Нижегородской Венеции» (так называли наши земляки в ХIХ веке уездный город Макарьев) было в 1709 году, о чем говорила отметка на святых воротах главного входа в обитель. Так вот, 10 мая 1926 года эта отметка была перекрыта на три вершка (13,5 см.), и лодки свободно попадали через ворота на территорию обители. Напор воды бы настолько мощным, что главные ворота, несмотря на толстый бревенчатый засов и солидный висячий замок, не выдержали. Неудержимый поток воды, хлынувший на территорию монастыря, был настолько силен, что образовавшийся водоворот у входа оставил после себя воронку глубиной около полутора метров и в диаметре до трех метров. Вместе с вешней водой в монастырский двор нанесло огромное количество мусора, хлама, песка. Благодаря стараниям обитательниц монастыря воронка была старательно засыпана щебенкой, а мусор убран.

Стенка из массивных кирпичей, тянувшаяся вдоль внешней передней стены монастыря и оберегающая его от напора волжской воды и льдин во время половодья, на большом пространстве была разрушена и представляла груду разбитых кирпичей и щебня.

Главный храм (Троицкий собор) был также три недели частично затоплен, уровень воды над полом достигал метра. Пострадал нижний живописный ряд. Вся остальная роспись  верхних ярусов и на колоннах сохранилась. И не случайно в этой ситуации автора записки поразил образ «Скорбящей» в главной алтарной апсиде (алтарный выступ), привлекший его яркостью красок среди всеобщего уныния.

Наибольшему разрушению среди монастырских построек подверглась церковь Макария. Вешней водой был поднят дыбом дощатый пол, который увлек за собой высокую деревянную обшивку стен (плинтус) и оторвал ее. Киоты были опрокинуты. Общая картина монастырских строений представляла собой печальное зрелище, что и было отмечено инспектирующим.

После половодья за счет монастыря был сделан первоочередной ремонт на сумму 1050 рублей. Автор записки был изумлен стойкостью обитателей монастыря, проявленный во время половодья и после него по приведению в порядок и поддержанию помещений. В.П. Вицинский в связи с этим вспомнил слова одного итальянского профессора-археолога: «То здание дольше существует, которым пользуется человек, чем то, которое им оставлено» ⁴.

Волжские воды наносили памятнику большой вред. Еще первый путеводитель по Волге, изданный в 1862 году пророчествовал: «Напор воды будет постоянно и гибельно действовать на все монастырские постройки и когда-нибудь смоет совершенно и монастырь, и город, и останки ярмарочных зданий» ⁵.

По постановлению Центральной межведомственной комиссии Макарьевский монастырь закрепляется за Отделом по делам музеев и охраны памятников искусства и старины Главнауки и, в свою очередь, передавался  последней с 1 января 1927 года  Губмузею. Это означало, что теперь у памятника будет один хозяин, ответственный перед законом о его сохранности.

После ликвидации в том же году женской общины, по просьбе Лысковского исполкома в монастыре расквартировался детский городок имени «25 октября» на 176 человек. В договоре музея с исполкомом оговаривалось, что арендатор «в целях сохранения историко-художественной ценности принимаемых зданий и их внутренних помещений не производит с внешней стороны и внутри никаких переделов и ремонтов без предварительного, письменного разрешения Главнауки» ⁷.

В августе 1927 г. газета «Нижегородская коммуна» информировала, что по решению Лысковского уездного исполкома в бывшем Макарьевском монастыре ведутся подготовительные работы для размещения в монастырских корпусах детских домов. Через неделю на эту публикацию отреагировал заведующий губоно Барсуков, который запросил уездный исполком сообщить, какие работы ведутся в монастыре и «если таковые работы действительно ведутся, то почему они не были согласованы с Губмузеем» ⁸.

Представители музея позднее неоднократно наведывались в Макарьев, чтобы на месте осмотреть монастырские здания на предмет установления их сохранности и выработки мероприятий по дальнейшей охране их, как первостепенный научной важности памятник архитектуры ХVII в.  В производственный план работы Губмузея в 20-х годах по охране и учету памятников обязательно включался пункт, предусматривающий реставрацию монастыря.

Учитывая большую историческую ценность памятника, в 1928 году было назначено «особое лицо, ответственное за сохранность здания монастыря». Не довольствуясь указанной мерой, через год Нижегородский музей обратился в Лысковский райисполком  и районный отдел народного образования «оказать ему содействие в охране памятника старины бывшего Макарьевского монастыря». Конкретно также предлагалось местной краеведческой ячейке и Лысковскому краеведческому музею «время от времени осматривать монастырь» и «договориться о постоянном присмотре с местными макарьевскими организациями». Советовалось о замеченных непорядках ставить в известность районный отдел народного образования, краевой  музей или Лысковский административный отдел ⁹.

В середине августа 1928 года директор Нижегородского музея А.И. Иконников вновь приезжал в поселок для «проработки мероприятий по охране его архитектурных памятников», главным образом монастырского ансамбля. Он совместно с научно-техническим сотрудником музея С.В. Демьяновым, представителем Лысковского уездного исполкома, инспектор политпросвета М.И. Родионов и заведующий детским городком И.Т. Корабельщиков произвели осмотр монастырских зданий «на предмет установления степени их сохранности и выработки мероприятий по дальнейшей охране их, как памятников архитектуры ХVII в». Составленный ими акт очень любопытен в смысле нашего  познания о состоянии  памятника в то  время.  В акте отмечалось, что Троицкий собор является исключительным «по своему художественному значению памятником» и здание находится в удовлетворительном состоянии. Констатировалось, что цокольная часть иконостаса попорчена наводнением 1926 года и «резьба местами отпадает». Общее же состояние фресок, по мнению инспектирующих, «по видимому, удовлетворительно, но все же необходимо их обследование  специалистами – реставраторами», сделали вывод инспектирующие. Отмечалось, что  икона святого Макария по распоряжению председателя уездного исполкома Ракова была передана в церковь села Макарьева.

Макарьевская церковь 1808 года постройки «является интересным памятником эпохи классицизма». Ее внутренность также сильно пострадала  от наводнения: полы попорчены и частично провалились, заметна сильная сырость, в некоторых окнах выбиты стекла.

Успенская церковь (бывшая трапезная) «интересный по своей наружной  архитектуре памятник ХVII в.». Что же касается внутренности, то по мнению составителей акта, храм «не представляет никакой историко-художественной ценности». Отмечалось, что в церкви сохранились скамьи ХVII – ХVIII веков и несколько других историко-художественных предметов. В ризнице продолжали храниться «в полном порядке» серебряные сосуды, кресты и прочие богослужебные предметы. Из них проверяющие обратили внимание на потир, дискос, звездицы,  тарелки и лжицы ХVI – ХVIII веков, евангелие небольшого размера в серебряном окладе ХVII века, напрестольный крест с живописью в стиле ХVI столетия, оклады икон «Спас Нерукотворный»,  «Владимирской божьей матери» и «Макария» 1808 года.

Колокольня, примыкающая к Успенской церкви, находилась вполне удовлетворительном состоянии. Надвратная церковь Михаила Архангела по своей наружной архитектуре является «весьма интересным памятником ХVII в.», однако, «внутреннее убранство никакой историко-художественной ценности не представляет», заключали авторы документа. Говорилось, что у левого клироса находится икона «Макария» в  серебряной ризе ХVII в.,  представляет «большой историко-художественный интерес».

Церковь Григория Пельшемского, расположенная в башне, была упразднена еще в прежнее время и находилась в запущенном состоянии.

«Святые ворота» монастыря с остатками фресковой живописи ХVII века, являют из себя «очень интересный памятник» и для сохранения остатков живописи советовалось загородить ворота.

Говоря об общем  состоянии монастыря, комиссия признала его удовлетворительным, и констатировала, что размещение в нем детского городка «не принесло никаких ущербов памятникам» ¹⁰.

Детский городок размещался не только в бывших кельях, но занимал и помещения храмов. Так, в марте 1930 года было обращение руководства детского городка о передаче ему «маленькой церкви  под культурно – просветительные нужды без права внешнего и внутреннего переоборудования, т.к. вышеуказанное помещение представляет историко – художественную ценность» ¹¹.  По-видимому, речь шла о церкви Макария, возведенной в 1808 году и представляющей из себя образец отечественного храмового классицизма.

Тем не менее, в  1930 году детский городок из монастыря перевели в другое место. В этой связи краевой музей поставил в известность Нижегородский отдел народного образования о том, что памятник остался без присмотра, и просил передать его в ведение краевого музея и Госфонда.

Интерес к монастырю со стороны Главнауки не ослабевал. Подтверждением этому является посещение монастыря ее представителями в конце октября 1929 года. Внешнее состояние культовых зданий им было признано удовлетворительным, но в то же время подмечалось, что в некоторых окнах выбиты стекла, а часть решеток погнута; подчеркивалось наличие следов пребывания «любопытных» в Троицком соборе, в результате чего утварь была раскидана и находилась в беспорядке. Указывалось также, что особо ценные предметы хранятся в Успенской церкви, поэтому рекомендовалось специально для его охраны нанять сторожа. Однако в большинстве  своем все это осталось благим пожеланием: как обычно, денег не было.

В это же время помещения памятника стали арендоваться различными районными организациями. Например, в июле 1929 года  макарьевская кооперативно-сундучная  артель, заключила с музеем договор об эксплуатации  помещений бывшей тюрьмы. Арендатор обязывался «содержать помещения в надлежащем порядке, не нарушая ценностей бывшей тюрьмы, как памятника старины» ¹².

В 1930 году  Лысковскому леспромхозу  были  переданы  Троицкий собор, Макарьевская, Успенская и Михаила Архангела  церкви. А с сентября  1931 года все эти здания уже перешли в аренду Лысковского лесрабкоопа.

Случались и самовольные захваты помещений памятника, как это в 1930 году сделала Лысковская контора лесхоза, которая под свои склады заняла Троицкий собор. Однако музей добился, чтобы  контора оформила на это помещение договор с твердыми    обязательствами об охране памятника. В том же году Троцкий собор был отдан под склад хлебного фуража ¹³.

В 1936 году наконец-то был найден человек, который принял на себя обязанность коменданта монастыря. Он отвечал за сохранность памятника, имел право заключать с организациями договор на аренду построек и следить за его выполнением. Этим комендантом стал заведующий Лысковским музеем и макарьевский житель Б.П. Амбаров. В этом же году некоторые монастырские постройки были переданы им в аренду местному лесозаводу имени Ст. Разина.

В сентябре 1938 года произошло новое обследование зданий бывшей обители. Комиссия из шести человек самым  тщательным образом  осмотрели стены, башни, служебные и церковные постройки.

Особую озабоченность вызывала наружная опорная стена монастыря. Отсутствие ремонта и ранее практиковавшаяся разборка кирпичей населением и различными организациями и учреждениями привели к уничтожению почти всей стенки, ограждавшей монастырь от волжской воды.

В частности, в акте говорилось, что «от внешнего кольца стен в настоящее время остался лишь фундамент, верхний же части или нет, или она возвышается кое-где бесформенными зубцами, или в виде обломков валяется у своего фундамента». «От отсутствия ремонта крыши и оцементованная дорожка вокруг стен пришла в ветхость, негодность, что влечет за собой от избытка сырости разрушение стены», говорилось в акте. Из восьми башен памятника вызывала обеспокоенность своим ветхим состоянием юго-западная. Кстати, еще в 1934 году после очередного обследования было дано заключение начать немедленную ее реставрацию, но этого так и не было сделано. Когда-то подпиравший башню пояс невысокого наружного цоколя окончательно разрушился, как и основной фундамент башни, которая к тому же стояла без крыши и значительно наклонилась в сторону Волги. Северо-западная башня, по выражению комиссии, «имеет какой-то жалкий  полуразваленный вид». Большой вред ей нанесли обитатели когда-то располагавшегося  в монастыре детского дома.

Сильно пострадала в Троицком соборе фресковая живопись, которая погибла практически до середины высоты храма. Это произошло по вине районных властей, которые превратили здание ХVII века в склад под зерно. С этой целью стены были протравлены  формалином, который и погубил на 30% живопись.

Комиссия предлагала заинтересованным учреждениям немедленно составить дефектную ведомость, добиться средств на реставрацию, которую необходимо было начать немедленно, для чего в первую очередь следовало восстановить внешнюю стенку и центральные ворота, залить цементом трещины. Рекомендовалось провести и агитационно – пропагандистские мероприятия: вывесить щиты с существующими законами и правилами об охране памятников. Комендант должен был строго следить за арендаторами, а Лысковский музей – проводить в монастыре массовую экскурсионную работу ¹⁶.

По всей видимости, решения районной комиссии не возымели надлежащего действия. Во всяком случае, на следующий год техник Р. Чулкова направил инспектору по охране памятников М. Борисовой  весьма обеспокоенное письмо по поводу безобразного отношения к памятнику со стороны жильцов, эксплуатирующих здания памятника: « Ни в одном из заселенных домов не видно следов заботы по сохранению монастыря, как памятника древности, напротив, везде заметно разрушение», констатировала она.

В жилых помещениях содержались козы, виднелись кучи мусора, грязи, кругом помойные ямы, от которых зловоние распространялось по всей территории монастыря.

Р. Чулкова, наряду с разъяснительной работой среди жильцов по охране памятника, предлагала применять  и строгую административную ответственность к тем из них, кто нарушил арендный договор.

17 июля 1939 года заместитель заведующего Облоно Горчаков направил председателю Горьковского Облисполкома М.И. Родионову докладную записку.  В ней он, в частности, напоминал, что «Макарьевский монастырь является памятником ХVII века и находится на централизованной госохране». Монастырские помещения сдаются в аренду «исключительно с целью поддержания и реставрации этого памятника». В нынешнем году из предполагаемых 25 000 руб. на содержание памятников, 15 000  отпущено на ремонт стен и башен. Остальные же суммы предполагались на реставрацию и ремонт других памятников.

В начале сентября 1939 года памятник осматривал профессор Диваков, сделавший заключение о неотложном его ремонте. Вскоре была составлена и смета в сумме 186 839 рублей на реставрационные работы ¹⁷.

Во время Великой Отечественной войны монастырь до 15 августа 1943 года был занят эвакогоспиталем № 28/31, что не лучшим образом сказалось на состоянии памятника. К примеру, в Макарьевской церкви была расположена кухня, чад и гарь от которой, весьма негативно отразились на фресковой живописи.  Сразу же после  перебазирования госпиталя на новое место, директор Лысковского краеведческого музея И.П. Юдин, в ведении которого находилась охрана памятника, сдал монастырские здания в аренду разным организациям. Претендовал на монастырские помещения и Лысковский ветеринарный техникум, которому решением Облисполкома от 9 сентября 1943 года было передано в аренду большинство помещений монастыря.

Надо отметить, что время и эксплуатация бывшей обители различными организациями и учреждениями не лучшим образом сказались на его состоянии. О чем свидетельствует, к примеру, приемосдаточный акт от 18-22 августа 1944 года, согласно которому из четырех угловых башен в исправном состоянии находилась лишь северо-восточная. Остальные три пребывали в разной степени разрушения: две были разобраны на половину своей высоты и декорированы тесом. Третья имела ряд серьезных вертикальных трещин и отслоений в цокольной части и потому, как  указывалось в документе, она «в целях сохранности требует безотлагательного капитального ремонта».

Что же касается стен, то они имели угрожающие трещины осадочного происхождения. На западной стене, например, наблюдались «отслоения наружной кладки вследствие разжижения грунта нечистотами, выливаемыми жителями через отверстия бойниц».

Храмы также выглядели не лучшим образом. Внутри главного Троицкого собора на консолях (выступы в стене для поддержания балкона – Ю.Г.) была разобрана галерея. Роспись на колоннах и нижних ярусах стен «разрушена неоднократными дезинфекциями хранящегося здесь зерна». Церковь Михаила Архангела внутри была близка к полному разрушению: оконные рамы отсутствовали, пол частично разобран, потолочные балки прогнулись и были подперты стойками ¹⁸.

Состояние памятника было критическим и дальнейшая его эксплуатация без серьезных реставрационных и ремонтных работ была чревата потерей архитектурного ансамбля. Но это мало кого заботило, хотя в 1944 году памятник и перешел под охрану областного Отдела по делам архитектуры. Его уполномоченным по Лысковскому району был утвержден П.В. Воробьев, в обязанность которого входил учет, охрана и сбор материалов о всех памятниках революции, искусства и культуры.

Перед уполномоченным была поставлена задача срочно провести инвентаризацию зданий и сооружений монастыря, а также составить на более важные объекты этого комплекса паспорт.

К этому времени в монастыре произошло трагическое происшествие: 30 сентября вспыхнул пожар, нанесший не только материальный ущерб в 75 тыс руб, но и пострадали отдельные объекты памятника. Сгорели оба этажа корпуса № 2  (бывшие кельи) в котором находилось студенческое общежитие, частично крыша надвратной церкви Михаила Архангела, один из куполов и стропил (так что крыша осела) Успенской церкви ¹⁹.

По всей видимости, несчастный случай произошел по вине студентов, но ее должен разделить и директор техникума Платонов, который не только долго и упорно сопротивлялся заключению с областным Отделом по делам архитектуры договора на эксплуатацию и охрану памятника, но, по выражению уполномоченного П.В. Воробьева, производил «недопустимые самовольные разрушения зданий» монастыря ²⁰. Он даже попытался произвести некоторые изменения в памятнике, но Отдел по делам архитектуры вовремя это обнаружил и запретил ему осуществить варварское намерение ²¹.

Безразличие администрации техникума к выдающемуся историко-архитектурному памятнику не может не поражать. В частности, вместо того чтобы как-то залатать сгоревшую крышу надвратной церкви, она еще более усугубила ее состояние, приказав железное покрытие храма использовать на поделку хозинвентаря.

Любопытный турист, посетивший в то время монастырь мог бы лицезреть удручающую картину: одна из церквей была превращена в хлев для поросят, в Троицком соборе гнили капустные листья, по галереям памятника бродили козы. Монастырь пребывал в полном запустении и небрежении.

Отдел по делам архитектуры вынужден был в 1946 году напомнить директору техникума о его обязанностях как ответственного арендатора (к тому же бесплатного) по поддержанию сооружений памятника в надлежащем состоянии. В письме, в частности, подчеркивалось, что «такого рода отношения к одному из самых замечательных памятников архитектуры нашей Родины является недопустимым». Директор предупреждался, что при дальнейшей бесхозяйственной эксплуатации монастыря Отдел вынужден будет поставить вопрос перед Комитетом по делам архитектуры при Совете министров РСФСР как о несостоятельном арендаторе ²².

Надо сказать, что положение дел в области охраны памятников в какой-то степени беспокоило и областных властей. Еще в январе 1945 года исполнительный комитет Горьковского областного совета, на основании предварительной проверки, отмечал в своем решении, что ряд городских и районных советов, организаций и учреждений «допускают нарушение действующего законодательства по охране памятников революции, культуры и искусства». Констатировалось, что памятники продолжительное время не ремонтируются, имеются случаи перепланировки их внутренних помещений. Наряду с другими примерами, назывался и Макарьевский монастырь.

Исходя из этого, Облисполком обязывал представителей городских, районных и поселковых исполкомов «установить строгий контроль» за архитектурными сооружениями, находящимися под охраной государства. Не допускать без разрешения органов по делам архитектуры «никакого нового строительства на территории памятников», внутренних перепланировок и переделок. Руководители учреждений и организаций – арендаторов, должны нести «персональную ответственность» за сохранность памятников, которые обязаны содержать «в надлежащем порядке, своевременно производить необходимый ремонт, в соответствии с договором на аренду».

Облисполком призывал руководителей областного Отдела по делам архитектуры привлекать «к материальной ответственности арендаторов помещений памятников при нарушении ими действующего законодательства» по охране народного достояния ²³.

На человека, знающего историю и знакомого с истинным положением дел, а также практикой властей в вопросах сбережения национального историко-культурного достояния, процитированный документ производит странное впечатление. Создается ощущение, что данное решение принималось для проформы и от него не ожидалось серьезных последствий. На эту мысль наводят некоторые пассажи документа. Например, в эпоху повсеместного разрушения и гибели памятников Облисполком формулирует свои мысли по этому поводу в весьма мягких выражениях, типа «допускаются нарушения действующего законодательства». Кроме того, подобные решения хотя и нацеливают на принятие конкретных мер по спасению памятников архитектуры,  они на местах продолжают не выполняться. И совсем  несерьезно звучит заявление о возложении на Отдел по делам архитектуры права привлечения к материальной  ответственности арендаторов за нарушение законодательства по сбережению памятников. Это явная декларация. Если уж советская власть не могла справиться с нарушителями закона, то чего было ждать от сугубо гражданского учреждения, не только не обладающего властными полномочиями, но и не пользовавшегося у административных кругов авторитетом. Например, Отдел по делам архитектуры очень беспокоило аварийное состояние каменной подпорной стенки, тянувшейся по бровке Волги и предназначавшейся для защиты монастыря от паводков.  От воды и людского пренебрежения стенка постепенно разрушалась. Способствовала тому и Керженская сплавная контора, которая ничего лучшего не могла придумать, как использовать растущие вдоль берега реки со стороны главного входа в монастырь старые ветлы для причала, обмотав их тросами. Это приводило к вырыванию с корнями деревьев, а с ними и глыб каменной кладки подпорной стенки.

О немедленном  прекращении этого варварства настаивал Отдел по делам архитектуры, который в сентябре 1946 года обратил внимание  Макарьевского исполкома  на подобные беспорядки. В письме напоминалось, что сельсовет, обязанный по существующему законодательству заниматься охраной памятников, «должен категорически запретить кому- бы то ни было разрушать ограждающие монастырь сооружения» ²⁴.

Но и сельсовету была безразлична судьба памятника, так как он не только не оберегал его, но даже и не сообщал в областной центр о проводимых арендаторами в монастыре разрушительных «экспериментах».

Нужно было заинтересованное лицо, которое бы наблюдало за сохранностью памятника. В 1947 году Отдел по делам архитектуры заключил с местным самодеятельным художником Б.Ф. Фоминым соглашение, по которому он обязывался за определенное небольшое вознаграждение охранять монастырь с условием немедленного сообщения Отделу о всяком повреждении, аварии или иных обстоятельствах, наносящих урон памятнику. На него также возлагался контроль за арендаторами, с тем, чтобы последние содержали монастырские постройки в надлежащем санитарном, противопожарном и благоустроенном  состоянии, не производя перестроек и переделок.

Были ли приняты Б.Ф. Фоминым в этом направлении какие-либо конкретные меры не известно. Во всяком случае, до января 1953 года, т.е. до времени сокращения штатной должности сторожа-хранителя монастыря, таких донесений в архиве обнаружить не удалось.

Все эти  меры Отдела по делам архитектуры носили временный, превентивный характер. Необходимы были серьезные реставрационно – восстановительные работы. Тем более, что постановление Совета министров РСФСР от 22 мая 1947 года вновь подтвердило, что Макарьевский монастырь является уникальным историко-архитектурным памятником, находящимся под охраной государства. Это было осуществлено в связи с очередной перерегистрацией республиканских памятников. Постановление Совмина и принятое в его развитие решение Облисполкома от 12 сентября того же года, предлагали всем пользователям помещений памятника заключить с Отделом по делам архитектуры договоры на их аренду. «Однако, – как отмечал представитель Отдела, – несмотря на целый ряд напоминаний директору веттехникума о заключении арендного договора, последний до сих пор уклоняется от этого, чем нарушает выполнение постановления правительства» ²⁵.  Это еще один показатель правового нигилизма, глубоко въевшегося в поры  советской  административной системы.

Надо сказать, что и время не способствовало реставрационным работам в монастыре, так как только что отгремела кровопролитная война, народ с трудом залечивал раны, не хватало самого необходимого и элементарного. Тем не менее, даже в те тяжелейшие восстановительные годы все же удавалось изыскивать небольшие крохи на такого вида работы. В 1947 году на горьковскую область для охранных мероприятий было отпущено от государства 110 000 рублей, из них на Макартьевский монастырь 20 000. Тотчас же Отдел по делам архитектуры заключил договор на ремонт памятника с лысковской артелью «Строитель». Но организация не смогла приступить к работе, по причине отсутствия строительных материалов, главным образом цемента, которого требовалось около 20 тонн, и который был строго фондирован.

А между тем природа не щадила памятник. В 1948 году подпорная стенка бывшей обители вновь испытала на себе очередной мощный удар волжских вод; она оказалась разрушенной на протяжении 210 метров.

Систематическое подмывание вешними водами, а также безразличие руководства техникума, Лысковского Орса, Керженской сплавной конторы к арендуемым помещениям памятника вынудило райисполком 12 ноября 1948 года принять решение «О мероприятиях по сохранению исторического памятника Макарьевского монастыря». В документе отмечалось, что здания бывшей обители «приняты на специальный учет и подлежат тщательной охране, как объекты древнерусского творчества». Однако арендаторы «не проводят никаких ремонтных работ», потому «здания монастыря приходят в ветхость и разрушаются». Отмечалось, что особенно пострадали набережная, подпорная стенка и каменный откос монастыря, которые должны быть срочно и безотлагательно отремонтированы, «иначе создается угроза разрушения кремлевской стены на основном здании монастыря во время половодья 1949 года».

К тому же, указывалось в решении, причалы сплавконторы «еще больше способствуют разрушению набережной и откоса монастыря». Весьма неблагоприятно на состояние этих сооружений влиял проездной путь, проложенный по набережной для подвод и автомашин, а также складирование на ней тяжеловесных грузов.

Исходя из этого, райисполком запретил размещение таковых грузов, движение автомашин и гужевого транспорта по монастырской набережной. Керженской сплавной конторе воспрещалось устройство «опорных точек для крепления гаванных (так в тексте – Ю.Г.) сооружений на побережье и откосе».  Руководству Пенякшинского леспромхоза было предложено в недельный срок убрать все грузы от монастырских стен. Директорам техникума и заготзерна напоминалось о неукоснительном выполнении правил эксплуатации древнего памятника, бережном отношении к его архитектуре, обеспечив «необходимый и капитальный ремонт, согласно заключенных договоров». Решение обязывало председателя Макарьевского сельского совета Палицына и уполномоченного по делам архитектуры Мельникова обеспечить неприкосновенность, сохранность и правильное использование сооружений монастыря. На них же возлагался контроль за исполнением решения райисполкома. Предупреждалось, что за нарушение настоящего постановления виновные будут привлекаться к ответственности.

В документе звучала просьба к облисполкому поставить перед Совмином республики вопрос о срочном ремонте подпорной стенки и каменного защитительного откоса монастыря ²⁶.

Надо отметить, что процитированное решение появилось не по инициативе районных властей, а было вызвано неоднократными напоминаниями заведующего областным Отделом пол делам архитектуры. Ему за сотню километров было виднее, что разрушалось в монастыре под боком райисполкома. Это еще раз подтверждает инертность местных властей в вопросах сбережения памятника.

Что же касается прозвучавшей в документе угрозы применения санкций против нарушителей, то это было не более как дежурная фраза, своеобразное словесное и необходимое обрамление бюрократического документа, касающегося сбережения памятников. Арендаторы давно усвоили, что  за уничтожение ценнейших архитектурных сооружений, тем более культовых, никто никакой ответственности не несет. Действительно, за все годы советской власти в нашей области случаев кары за разрушение памятников не было.

На 1950 год была составлена смета на восстановление подпорной стенки, составившая 178 тыс. рублей. Кроме того, на стены и башни планировалось выделить еще 50 тысяч. Требовали неотложного ремонта и запущенные храмы, на который по предварительным расчетам потребовалось бы 120 тыс. рублей ²⁷.

Начавшееся еще весной 1949 года возведение новой подпорной стенки застопорилось нехваткой цемента, который был выделен только на третий квартал следующего года. Памятник же продолжал разрушаться.

В сентябре 1950 года в «Горьковскую правду» пришло письмо с серьезной претензией к архитекторам, забывших памятник. В ответе на него Отдел по делам архитектуры заверил автора, что восстановление стенки и берегового откоса предусмотрено планом работ 1950-1951 года за счет спецсредств Отдела, которые, однако, были невелики, так как отчислялись «от аренды памятников, которые в силу большого наличия неэксплуатируемых памятников архитектуры по области крайне незначительны». Поэтому на сооружение стенки было выделено не 178 тыс. как планировалось, а лишь 112 тыс. рублей ²⁸.

Деньги были, но на них нельзя было приобрести строго фондированного материала, прежде всего цемента. Три года Отдел по делам архитектуры пытался разжалобить республиканские власти. Только в 1948 и 1949 годах им было направлено шесть писем. Отказа, как правило, не было. Наоборот, с постоянством извещалось, что город получит 10 тонн цемента на ремонтные работы в монастыре. Но, как указывалось в письме Отдела по делам архитектуры от 22 сентября 1950 года, «реальной возможности получения цемента до сего времени не имеем» ²⁹.

Наконец, трестом «Росснабсбытом» была спущена разнарядка Сенгилейскому цементному заводу отпустить 20 тон продукции «для срочных аварийных работ по Горьковскому кремлю и по укреплению берега Макарьевского монастыря» ³⁰.

Областные власти договорились с республиканской реставрационной мастерской начать укрепительные береговые работы в июле-августе 1951 года. Тем не менее, несмотря на неоднократные напоминания  областного Отдела по делам архитектуры московской мастерской, решение вопроса затягивалось. И на следующий год республиканский Отдел по делам архитектуры подтвердил свое согласие на восстановительные работы, но вновь нарушил свое обещание. Нерасторопность реставрационных мастерских осложнялось, к тому же, затягиванием правительством решения по строительству Чебоксарской ГЭС. Еще в 1951 году начались геодезические съемки по составлению генерального плана монастыря в связи с предполагаемой угрозой затопления после постройки гидроэлектростанции.

Что же касается зданий монастырского ансамбля, то их подготовка к реставрации также затянулась на долгие годы. Областной Отдел по делам архитектуры продолжал вести изнурительную борьбу с администрацией техникума, стремясь воспрепятствовать ее волюнтаристским порывам по изменению древнего архитектурного ансамбля. К тому же, руководство техникума кощунственно надругалось над монастырскими постройками:  одна из обширных трапезных была отдана под спортзал, а другая под студенческий клуб.

Исчерпав увещевательные меры воздействия, Отдел обратился к непосредственному руководству непослушного учебного заведения. В январе 1952 года соответствующее письмо ушло в Москву. В нем говорилось, что техникум ремонтом арендуемых зданий памятника не занимается, «в силу чего ряд капитальных строений приведен в аварийное состояние». Потому  «дальнейшее безответственное отношение веттехникума к занимаемым строениям исключительного ценного архитектурного и исторического памятника нетерпимо», категорически заявлялось в послании. Исходя из этого, Отдел вынужден будет, говорилось в письме,  «обусловить дальнейшее использование занимаемых зданий … арендоохранными договорами с взиманием арендной платы и установлением срока выполнения веттехникумом восстановительного ремонта». В письме звучала просьба дать указание директору техникума составить техническую документацию на капитальный ремонт арендуемых зданий памятника, выделить на реставрационные мероприятия в текущем 1952 году до 250 000 рублей ³¹.

Весьма оперативно, через десять дней после отправления названного письма, из управления сельскохозяйственными техникумами пришел ответ. В нем говорилось, что на 1952 год Лысковскому техникуму на ремонт обещано выделить 80 тыс. рублей. В случае успешного освоения их, смета будет увеличена до 119 тысяч ³².

Что же касается вопросов общей реставрации памятника, то она, как уже говорилось, сдерживалась неясностью с постройкой Чебоксарской ГЭС. Республиканскими исполнительными органами обещались централизованные лимиты (назывались цифры) на реставрационные работы по поддержанию построек Макарьевского монастыря. К сожалению, эти обещания хронически срывались или вовсе не выполнялись. Ради справедливости следует назвать и другие причины, затягивающие реставрационно – восстановительные работы. Это, прежде всего: отсутствие достаточного количества рабочей силы (в особенности подсобной); не регулярное снабжение строительными материалами; слабое оснащение транспортом и средствами малой механизации.

Все же, благодаря упорству и напряжению всех сил, областному Отделу по делам архитектуры ко второй половине 50-х годов удалось наладить необходимые подготовительные мероприятия по сохранению памятника, а с 1957 года приступить к непосредственной реставрационной работе, затянувшейся на несколько десятилетий.

Наряду со спасательными работами, в монастыре продолжали проходить удивительные для просвещенного человека вещи. К примеру, во время борьбы с ящуром, в главных воротах монастыря руководство техникума  устроило подобие кочегарки, в которой сжигались зараженные вещи. И, конечно, дым и жара от металлической печки крайне негативно действовали на древние фрески.

Реставрация с трудом продвигалась к намеченной цели.  Работа несколько оживилась в 70-е годы, и опять они были связаны с Чебоксарской ГЭС.  Монастырь был заключен в бетонное кольцо, на которое было израсходовано более миллиона рублей. Для того времени это была внушительная сумма. Это, правда, не украсило монастырь, который от дамбы зрительно оказался как бы в яме.  Что же касается храмов, то  еще во второй половине   80-х годах можно было наблюдать гниющие строительные леса на Успенской церкви с трапезной и на надвратном храме.  Пока одна половина памятника реставрировалась, другая, ранее отреставрированная, уже нуждалась в новой реставрации. О качестве реставрационных работ в монастыре высказался кинорежиссер Никита Михалков весьма негативно, определив их в газете «Советская культура» от 3 апреля 1986 года, как «недобросовестное».

Нижегородское отделение ВООПиК на протяжении ряда лет предпринимало меры к обеспечению надежной инженерной защиты монастыря от паводков и сохранению монастырских  объектов путем их реставрации.  Областное отделение не раз высказывало критические замечания темпами и качеством ведущихся инженерно-защитных работ, информируя об этом вышестоящие организации.

В 1988 году Горьковский облисполком собирался передать монастырь Горьковскому историко-архитектурному музею – заповеднику. Однако дело решилось иначе. 23 ноября 1988 года монастырь обретает своего нового хозяина – Бюро международного молодежного туризма «Спутник» Горьковского обкома ВЛКСМ. Последний вознамерился организовать в Макарьеве молодежный центр отдыха международного класса, обслуживание туристов, путешествующих по Волге.

Не мешкая, была организована «Дирекция центра Макарьевского монастыря» во главе с Алексеем Грязновым.  Кооператоры подошли к делу с присущей им ретивостью, «ударив» по монастырской территории бульдозером, без каких-либо предварительных археологических изысканий. Было снято около 2 000 кубометров культурного слоя. В некоторых местах культурный слой был снесен более метра, что нанесло не только непоправимые археологические потери  (от некоторых надгробий старинного кладбища около собора остались лишь осколки),  но и нарушилась дренажная система.  После снятия грунта перестал просыхать внутренний угол Троицкого собора, на стенах которого появилась плесень, а фрески покрылись минеральными солями – прямое следствие образовавшегося подтока грунтовых вод.  Одну из церквей, в которой хорошо сохранилась настенная живопись,  «Спутник» занял под склад.

Наряду с этим, проявились и положительные тенденции в отношении памятника, но не со стороны «Спутника». С  1989 года энтузиаст художник-реставратор В.Ф. Косушкин в течение нескольких летних месяцев работал по закреплению и расчистке настенной живописи.

Надо сказать, что все  безобразия новоявленных предпринимателей не остались не замеченными местной общественностью и журналистами. На страницах газет «Горьковский рабочий» и «Горьковская правда» появилась серия критических и хлестких по названию статей, разоблачающих деятельность кооператоров («Мелкий бизнес на большой беде» В. Васканова, «Бульдозер на монастырском дворе» известного архитектора – реставратора С.Л. Агафонова и др.). За памятник вступились представители ВООПИК, архитекторы, журналисты и экскурсоводы.

Осенью 1990 года по инициативе архиепископа Нижегородского и Арзамасского Николая, Нижегородская епархия официально обратилась в областной Совет народных депутатов с просьбой о передаче ей всего комплекса Макарьевского монастыря, и перед самым новым годом исполком принял решение о передаче памятника церкви. И через год древние стены Макарьевской обители увидели первых двенадцать сестер – насельниц. Древняя обитель вновь вернулась в лоно православной церкви. Постепенно монастырь приходит в свой прежний, подобающий для такого святого места вид и в перспективе может стать одним из паломнических центров Нижегородской земли. Правда, работа предстоит огромная и напряженная, чтобы загладить десятилетия воинствующего безбожия.

ПРИМЕЧАНИЯ:

1. ГУ ЦАНО. Ф. 1026. Оп. 1. Д. 21. – Л. 34- 34 об.

2. Революция и церковь. – 1919. – № 1. – С. 41

3. ГУ ЦАНО. Ф. 1684. Оп. 1. Д. 4. Л. 14.

4. Там же.  Д. 103. Л. 27-29, 42

5. Цит. по: Галай Ю. Хранить истории следы. – Горький., 1989, – С. 118

6. ГУ ЦАНО. Ф. 1684. Оп. 1. Д. 103. Л. 49 об.

7. Там же. Л. 5 об.

8. Там же. Л. 7

9. Там же.  Д. 148. Л. 66

10. Там же. Д. 177. Л. 84-84 об.

11. Там же. Д. 149. Л. 91

12. Там же. Д. 164. Л. 28

13. Там же. Д. 149. Лл. 156, 160

14. Там же. Д. 184. Л.  93, 95, 132

15. Там же. Д. 186. Л. 21

16. ГУ ЦАНО. Ф. 2732. Оп. 6. Д. 94. Лл. 59-64

17. Там же. Л. 15, 30-31,  41, 53 об.

18. ГУ ЦАНО. Ф. 5885. Оп. 1. Д. 5. Л. 9 – 9 об.

19. Там же. Л. 57

20. Там же. Л. 74.

21. Там же. Д. 11. Л. 2

22. Там же. Д. 20. Л. 44

23. Там же. Д. 112. Л. 21

24. Там же. Д. 20. Л. 42

25. Там же. Д. 40. Л. 135 об.

26. Там же. Д. 53. Л. 15-15 об.

27. Там же. Л. 129 об.

28. Там же. Д. 76. Л. 69-69 об.

29. Там же. Л. 89 об.

30.. Там же. Л. 103.

31. Там же. Д. 57. Л. 4 – 4 об.

32. Там же. Л. 9

 Свято – Троицкий Островоезерский монастырь

            Свято-Троицкий Островоезерский монастырь около Ворсмы – один из древнейших монастырей Нижегородской земли, доживший до революции 1917 года и закончивший свое существование в советское время. Его основание относят к 1588 году.   За тридцать шесть лет до этого Ворсма была пожалована князьям Черкасским, относящимся к владетельным племенам Пятигорских князей, которые занимали земли в Прикавказье (Большая Кабарда). Старший из Черкасских, князь Борис Камбулатович, после взятия Казани Иваном Грозным переезжает в Москву и женится на Марфе Никитичне – родной сестре будущего патриарха  Федора Никитича Романова. Их сын Иван и дочь Ирина наследовали княжеский  чин отца.

Свое название обитель получила от того, что располагалась на живописном  острове среди Ворсменского озера. С восточной стороны ее протекает речка Доскинская, с западной река Кишма, а с южной  и северной обходит Ворсменское озеро, с мелкими островками, поросшими кустарником, тростником и травою.

По имеющимся данным, уже к 1580 году на острове стояло несколько деревянных братских келий и бревенчатый двухэтажный храм с двумя приделами: верхний –  в честь Пресвятой Живоначальной Троицы, а нижний –  Казанской Божией Матери.

История монастыря связывается с судьбой князя Бориса Камбулатовича Черкасского и Михаила Федоровича Романова (будущего царя), опалу на которых наложил Борис Годунов. Бориса Камбулатовича с супругой Марфой Никитичной и ее племянником  шестилетним сыном Федора Никитича Романова Михаилом сослали в Кирило–Белозерский монастырь, в котором они пробыли около года. После кончины 22 апреля 1601 князя Бориса, его вдову и племянника  Михаила переводят в вотчину Федора Никитича Романова село Клин Юрьевопольского уезда.

Незадолго до опалы Борис Камбулатович строит в Островоезерском монастыре церковь в честь Михаила Малеина – тезоименного Михаила Федоровича Романова. Храм украсили две присланные князем иконы Спасителя и Преподобного Михаила Малеина. В новую обитель  князем была переведена братия из Воскресенского монастыря, который находился в селе Павлове.

После смерти князя Бориса  Ворсменское имение перешло к его сыну Ивану, а от него, за неимением детей, к его троюродному брату князю Якову Куденетовичу Черкасскому, который взял под свою опеку и Островоезерскую обитель. В 1662 году он испросил у царя Алексея Михайловича разрешение на  постройку нового монастырского храма.  В феврале 1673 года  церковь во имя Михаила Малеина была разграблена и сожжена, а с ним погиб и древний синодик, и другие древние рукописи. Восстановлением церкви и вообще монастыря занялся князь Михаил Яковлевич Черкасский, который вместо деревянных монастырских строений возвел каменные. В 1688 году он заключил подряд на строительство с крестьянином села Кадницы Павлом Потехиным.  Однопрестольная холодная соборная каменная церковь во имя Пресвятой Живоначальной Троицы строилась в 1693-1698 годах. Теплая же каменная церковь в честь Казанской Божией Матери была возведена в 1688-1689годах (по другим данным в 1692-1693 годах). В 1785 году в церкви устраивается новый иконостас, а в 1896 году в результате ремонта, памятник «сделался неузнаваемым: увеличен значительно с западной стороны, в храме сделан новый вход с деревянной папертью…, стены внутри выкрашены масляной краской под мрамор, потолки расписаны живописными изображениями», писал современник .

Следовательно, храм потерял свой первоначальный вид, и, по всей видимости, были уничтожены и старинные фрески.

Каменная церковь во имя Преподобного Михаила Малеина, устроенная  над западными святыми монастырскими воротами, построена в 1691-1692 годах.  Что же касается восьмигранной, конусообразной с черепичной главой колокольни, то она была возведена в 1692 году.

Сам монастырь занимал пространство не более десятины. С западной стороны был защищен монастырским корпусом, а с остальных трех сторон – каменною стеною, высотою до 5 аршин, с четырьмя башенками, устроенными в 1691-1692 годах. От монастырского острова к востоку была насыпана земляная плотина, обсаженная деревьями до Доскинского протока, а через нее переброшен деревянный мост для сообщения с обителью в летнее время.

На западной стороне монастыря находился каменный корпус, возведенный в 1691-1692 годах. При боковых стенах ворот и колокольни стоял двухэтажный корпус, а до угловых северной и южной башен – одноэтажный. В верхнем этаже северной половины корпуса располагались настоятельская келья, библиотека и архив. В нижнем этаже и на всем протяжении корпуса располагались братские кельи. Внизу – келарня, хлебопекарня и странноприемная комната с тремя помещениями. Всех келий было шестнадцать.

Из достопримечательностей монастыря следует назвать икону Нерукотворного Спаса, находившуюся в Троицком соборе, и перед которой по преданию молились в заточении  Борис Камбулатович  с царственным младенцем Михаилом Федоровичем Романовым. К несчастью, еще до революции лик Спасителя был попорчен неопытным иконописцем. Согласно реестру древних церковных и ризничных вещей монастыря, составленному до 1917 года, к его первой достопримечательности была отнесена чудотворная икона Казанской Пресвятой Богородицы (датированная 1640 годом, хотя говорилось, что ее можно отнести и к концу ХVI столетия). Второй по списку значится икона Смоленской Божией Матери, вышитая на золотой ткани красными шелками, золотом и серебром, а лица и руки Богоматери и Спасителя из белой шелковой ткани. Затем говорится о серебряном с позолотой напрестольном кресте с мощевиком, пожертвованном князем М.Я. Черкасским в 1695 году. Назывался и деревянный крест, обложенный тонким серебром, который был отнесен авторами описи к 1590 году. Там также находилась древняя оловянная дарохранительница, Евангелия 1640 и 1644 годов, печатная книга «Служба и житие преподобного Сергия Радонежского Чудотворца» 1647 года, монастырский синодик 1688 года и несколько книг ХVII века. В монастырской библиотеке хранились также несколько древних актов и грамот: грамота митрополита Питирима на челобитню князя Я.К. Черкасского  1662 года о строительстве церкви во имя Казанской Божией Матери, несколько приказов князя М.Я. Черкасского о  постройке в обители церквей ХVII века, а также грамота  патриарха Иоасафа I, митрополита Нижегородского и Алатырского Павла.

Благоденствовала обитель до революции 1917 года. Потом настали для нее черные дни. Однако первоначально монастырь как памятник архитектуры ХVII века был взят на учет Гавнауки Наркомпроса РСФСР. В октябре 1918 года новая власть осуществила детальную опись имущества обители. Согласно ей, в монастыре находились восемь колоколов общим весом 349 пудов, двадцать три  Евангелия с серебряными верхними досками, тринадцать крестов (некоторые сильно поломаны), различные богослужебные предметы из серебра и меди, 1100 богослужебных и сто пятьдесят исторических книг. Опись также тщательно фиксирует мебель, животных, и даже кур и цыплят, и, конечно же, различные постройки. За исключением последних, всем богослужебным предметам и иным вещам дана приблизительная оценка. К примеру, восемь Евангелий оценивались в 1000 рублей.

В 1927 году монастырская братия была распущена, и 12 января этого же года община Островоезерского монастыря  обратилась в ворсменскую волостную милицию с заявлением, что в ночь с 11 на 12 января случился подлом Казанской церкви, в результате которого было украдено две бархатные ризы, подризник, ковры, зеркало и другие вещи общим количеством тринадцать.

После ликвидации общины перед местными властями встал вопрос об использовании зданий бывшего монастыря, продолжавшего стоять под охраной государства.

В феврале 1929 года  директор нижегородского музея и одновременно уполномоченный Главнауки А.И. Иконников, совместно с сотрудником музея Д.В. Прокопьевым и представителем  власти из г.Павлова, составили акт осмотра памятника. По их мнению, собор с иконостасом ХVII века «находится вполне в удовлетворительном состоянии», как и Казанская церковь, храм Михаила Малеина и колокольня. Верхний этаж пустующего корпуса также находился в неплохом состоянии. Нижний же был «загажен» проживавшим там, как выразился председатель волостного правления, «люмпен – пролетариатом».

Жители Ворсмы разобрали на хозяйственные нужды ограду и две башни. Годом раньше тому же подверглись два малых каменных корпуса и гостиница.

«Ввиду того, что все постройки монастыря состоят на учете Главнауки, – говорилось в акте осмотра, –  вопрос о дальнейшем использовании зданий должен быть в силу указанных законоположений разрешен» центральным органом по охране памятников искусства и старины. О чем нижегородский музей немедленно поставил в известность Павловский исполком «для принятия соответствующих мер».

Предвидя, что развернувшаяся кампания по изъятию Рудметаллторгом колоколов может нанести ущерб зданиям монастыря, в акте говорилось, чтобы все могущие быть при этом разрушения архитектурных построек памятника восстанавливать за счет этой организации.

Иконостасы, как произведения искусства, впредь до разрешения вопроса об использовании бывшей обители, должны были оставаться на прежнем месте.

В начале марта Нижегородский государственный музей информировал Павловский исполком о том, что все здания бывшего монастыря состоят на учете Главнауки Наркомпроса РСФСР как памятник архитектуры ХVII века и потому «вопрос о дальнейшем использовании зданий монастыря в силу декрета ВЦИК от 7 января 1924 года будет разрешен Главнаукой». В то же время,  учитывая, что помещения монастыря «лишены какой бы то ни было полезной эксплуатации», директор нижегородского музея предложил Губернскому отделу по народному образованию использовать их под детский дом, так как «находится в местности, где воспитанники могли бы обучаться местному производству».  Однако Губоно отказалось, сославшись на то, что для детских домов в губернии «дополнительных зданий не требуется».

Павловские же власти имели свои виды на монастырь. Они, как это зачастую случалось, носили вполне конкретный разрушительный характер. 30 марта 1929 года помощник председателя уездного исполкома Золотухин сообщал в Главнауку о том, что помещения бывшей обители «пришли в негодность», и потому Ворсменский волостной исполком решением от 4 марта высказался за их слом, с использованием кирпича на постройку больницы поселка. Однако из сообщения Нижегородского музея они узнали, что закрытый монастырь находится на учете Главнауки. Президиум уездного исполкома, в свою очередь, посчитал, что «архитектурной ценности эти постройки бывшего монастыря не имеют», и потому Золотухин просил руководство Главнауки «дать разрешение на разборку зданий бывшего монастыря на строительный материал».

Зарилось на помещения монастыря и уездное земельное управление, которому постановлением губисполкома были переданы все сооружения монастыря (кроме храмов), в которых планировалось оборудовать  агрономические и ветеринарные пункты. В этой связи Павловское уездное земское управление в апреле 1929 года сообщало Нижегородскому губернскому земельному отделу, что  у них никаких официальных сведений о нахождении монастыря под охраной государства не имеется, и что «часть этих построек уже ликвидирована». В президиум земельного управления «только недавно поступило сообщение Нижегородского краеведческого музея о том, что эти постройки находятся на учете Главнауки». На это президиум уездного исполкома «принятие этих построек на учет Главнауки признал нецелесообразным и возбудил об этом соответствующее ходатайство как перед Краеведческим музеем, так и Губисполкомом».

Заботясь о сохранении богослужебных художественно – исторических предметов, директор нижегородского музея 25 февраля 1929 года принял их по акту и переправил в губернский центр. Среди вещей музейного значения было: 21 икона (одна из них была с мощами), напрестольный крест, шитая серебром и золотом пелена, паникадило, подсвечники, более двухсот рукописных и печатных книг и масса иных раритетов ХVII столетия.

Проявила интерес к иконам и фирма «Антиквариат», занимавшаяся продажей церковного искусства за границу.

Лишилась обитель и своих колоколов. В апреле 1929 года Рудметаллторг информировал Нижегородский губернский музей о том, что монастырский колокол общим весом девять пудов, «забронированный» музеем, снят, и спрашивал, куда его отправить.

Особо ощутимые потери понес монастырь в конце 20-х – начале 30-х годов, когда были разобраны его собор, теплая церковь, трапезная, ряд служебных построек и даже ограда. Местные власти добились своего и, воспользовавшись массовым уничтожением культовых зданий в стране, снесли и храмы Островоезерского монастыря.

Оставшиеся строения с 1934 по 1944 годы использовались Павловским райпромкомбинатом, разместившим в них производственные цехи. Это окончательно загубило памятник. Работы по расширению оконных проемов, разборка внутренних стен и части сводов, закладка кирпичом некоторых проемов изуродовали монастырские постройки.

В 1944 году все помещения обители освобождаются от арендаторов и берутся на учет государством, как памятник архитектуры. Однако, как отмечалось в июне 1952 года Исполкомом Горьковского областного совета, «за истекший период времени здания бывшего монастыря подвергались разрушению, и продолжают разрушаться».

Монастырем заинтересовалась и Академия Архитектуры, представитель которой архитектор Г.В. Алферова в июне 1946 года обследовала его, и   проинформировала Областной отдел по делам архитектуры, что  Павловское отделение Метартельсоюза производит разборку и передачу зданий обители «с целью использования их для своих производственных нужд». На основании ее обследования, бывшая обитель была включена в число памятников архитектуры, находящихся на особом учете Госохраны.

Письмом от 11 октября и телеграммой от 26 октября того же года на имя горьковских властей Управление по делам Архитектуры при Совете Министров РСФСР «категорически запретило всякую разборку и переделку зданий монастыря».   Основываясь на этом, начальник отдела по делам архитектуры при Горьковском облисполкоме И. А. Кашников, еще до получения телеграммы, телеграфно поставил в известность об этом исполком Павловского райсовета, председателя Ворсменского поселкового совета и Павловское отделение Метартельсоюз.

5 ноября того же года он направляет на имя председателя исполкома областного совета депутатов трудящихся Н.В. Жильцова докладную записку. В ней он указывал, что бывший монастырь «до сих пор еще не значится в списке памятников архитектуры, находящихся на учете Госохраны». Ввиду того, что он был обследован Академией Архитектуры, то Облотдел по делам архитектуры «запретил впредь до разрешения из Москвы производить какие-либо переделки или разборки зданий», и что Метартельсоюз заверил о приостановлении работ по переоборудованию монастыря.

Но эта защита происходила лишь на бумаге, а в реальности памятник продолжал разрушаться. Свидетельством тому является еще одно напоминание И.А. Кашникова председателю Павловского райисполкома Чеснокову. В нем говорится, что Облотдел по делам Архитектуры в октябре 1946 года просил председателя «принять все зависящие» меры к охране монастыря, как памятника архитектуры ХVII века, которому «центром уделено особое внимание». Однако, несмотря на предупреждение в декабре того же года, в монастыре произошел пожар.  «Отмечая исключительно недопустимое отношение к сохранности памятника архитектуры со стороны Ворсменского поселкового совета», Облотдел просил Чеснокова выяснить причины пожара, отметив их соответствующим актом, а ее копию  выслать в Горький, а дело о пожаре предлагалось немедленно передать прокурору «на предмет привлечения виновных к ответственности».

К тому времени монастырские здания решением Исполкома Ворсменского поселкового совета  от 11 декабря 1946 года  передаются местной амбулатории, освободив их от ранее занимаемого мастерскими Мединструмента.

Вскоре после войны памятник ХVII века – остатки монастыря, в соответствии с новыми веяниями в области охраны памятников истории и культуры,  22 мая 1948 года вновь был поставлен под защиту государства.

Новое внимание к памятнику было привлечено в 1952 году, и это было связано с письмом жителя Ворсмы А.А. Меленина в газету «Правда». Корреспондент с тревогой отмечал, что, несмотря на то, что памятник вроде бы по закону находится под охраной, тем не менее «в настоящее время у этого монастыря находится только здание – кельи» и то «в полуразрушенном состоянии».

«Граждане нашего поселка просто возмущены данным положением», – отмечал автор письма, справедливо сетовавший, что «дальнейшее положение терпимо быть не может», так как пройдет 3-5 лет, и даже жалкие архитектурные остатки пропадут.

Редакция газеты по традиции направила обращение А.А. Меленина в исполком Горьковского облсовета, то есть тому органу власти, который по закону обязан был заниматься сбережением народного достояния. Последний, также по бюрократическому обычаю, переслал его нижестоящей инстанции – председателю Отдела по делам архитектуры – безвластному и безденежному учреждению.

Спустя два дня после указания власти председатель Отдела И.А. Кашников составил докладную записку, в которой солидаризировался с автором письма А.А. Мелениным. Примечательна оценка председателя  культурно–исторической значимости зданий монастыря. «Ценность указанного памятника архитектуры в настоящее время заключается в том, что он был построен по проекту первого крепостного архитектора Потехина».

Далее он писал, что его «неоднократные попытки» договориться с районными и областными социально – культурными организациями о сдаче помещений в аренду, «не дали положительных результатов» по причине отсутствия средств.

Одновременно с этим И.А. Кашников в письме на имя председателя ворсменского поселкового совета просил предложить проживавшему в бывшей обители кузнецу дать подписку с обязательством «охранять здания, не допуская с чьей бы то ни было стороны разрушений, в противном случае проживающий должен быть из монастыря выслан немедленно».

И.А. Кашников напоминал также, что по закону сбережение памятников возложено на местные власти, которым надлежит производить «систематическую проверку состояния здания и не допускать никаких поломок и разрушений».

В тот же день Кашников отправляет уведомление начальнику отдела охраны памятников при Управлении по делам архитектуры при Совете министров РСФСР. Повторяя основные моменты процитированной нами докладной записки, он также переслал копии письма Горьковского областного отдела местной промышленности с просьбой передать ему сохранившиеся строения бывшего монастыря под производственные цехи и просил от себя лично поддерживать это хозяйство.

С аналогичной же просьбой в конце года обратился в Совет министров республики заместитель председателя Горьковского облсовета. Из нее видно, что в помещениях бывшей обители очень нуждается Павловский райпромкомбинат, который планировал наладить здесь выпуск «складных ножей и организации других видов изделий ширпотреба». С этой целью зампред ходатайствовал «о снятии с охраны разрушающихся помещений бывшего Островоезерского монастыря» и передать их районному учреждению.

В феврале 1953 года подобная же просьба в высшую республиканскую инстанцию была послана и из Облисполкома. В ней, в частности, говорилось, что «за истекший период все части здания памятника, представлявшие архитектурно – художественную ценность народного творчества утрачены и продолжают разрушаться». В этой связи, заместитель председателя исполкома Облсовета Ежевский ходатайствовал «о снятии с охраны разрушающихся помещений бывшего Островоезерского монастыря», передав его промкомбинату Павловского района «для производственных надобностей». Совмин РСФСР довольно оперативно откликнулся на  пожелания областных властей, и решением от 25 марта 1953 года исключил здания  Островоезерского монастыря из списка охраняемых памятников архитектуры.

Так закрылась  печальная страница в многовековой истории замечательного памятника ХVII столетия, уничтоженного во славу пресловутой борьбы с религией.

Но история этой обители продолжилась. Совсем недавно эта территория с остатками строений на острове передана православной церкви. И  в настоящее время здесь, как и по всей

              На фото: восстановленный храм, справа дом для строителей

нижегородской земле, началось и продолжается возрождение святынь. Теперь на острове основан и действует женский монастырь, полностью восстановлена церковь и построен дом для проживания добровольцев-строителей, которые продолжают это богоугодное дело. И вновь над озерной гладью раздается звон колоколов возродившегося Островоезерского монастыря.

• Размещено: 29.10.2011