Аркадий Павлович Лепендин – ветеран самоходной артиллерии

На окских просторах, средь шума берез в династии тружеников – волгарей Лепендиных, в деревушке Высоково, вместе с братом родился и рос. Вачская земля напитала нас целебной силой, закалила и подготовила к долгой учебе в школе.

А династия у нас была знаменитая, нет, не богатством, а трудом и умом. Прапрадед Матвей ходил бурлаком от Нижнего Новгорода до Астрахани. Прадед Дмитрий Матвеевич стал шкипером на барже, а дед Василий Дмитриевич стал капитаном! Работал в «Самарском товариществе легкого пароходства» на пароходах «Судьба» и «Надымов». Отец Павел Васильевич 1896г. рождения с 14 лет был вынужден работать матросом.

В 18 лет его мобилизовали в царскую армию, за год он овладел военной профессией связиста-телеграфиста. А затем начались военные фронтовые будни: шла первая мировая война. Отец был участником и очевидцем знаменитого «Брусиловского прорыва», на себе почувствовал, какой высокой ценой он дался царской армии. Он был грамотным по тому времени солдатом, глубоко переживал на себе всю несправедливость армейских порядков, видел, как плохо, по сравнению с немецкой, вооружена русская армия, и не понимал, во имя чего их гонят на эту бойню.

Когда грянул февраль 1917 года, не было сомнений на какую сторону встать. Отец был участником бурных событий,  когда их полк стали навещать пропагандисты-большевики: смещались командиры и выбирались вместо них солдатские советы. Солдатская масса требовала мира, а временное правительство Керенского продолжало войну. Революционное брожение нарастало…

Свершилась пролетарская революция – отец и дед встали на сторону революции в городе Самаре. Вместе с дедом вершили Октябрьскую Революцию. Оба вступили в ряды Красной Армии, били Колчака, защищали республику Советов от внешних и внутренних врагов в годы гражданской войны.

Отец заболел тифом, а затем туберкулезом, будучи коммунистом, до конца дней своих работал в Управлении Волжского пароходства.

А мы с братом, как все, были октябрятами, пионерами, а в 7-ых классах вступили в комсомол. А затем началась война! Сколько дров перепилили и перекололи старикам в Верхних Печёрах, сколько трамвайных путей очистили от сугробов снега…

Учился я точным наукам успешно, легко, а вот русский и литература – хромали, зато физкультура была на высоте! Словом, был хорошим шалопаем, нет, не хулиганом, а этаким лентяйчиком!

Но вот грянула война и сразу мы повзрослели, и она развела нас с братом.

В октябре 41-го с ребятами 9-го кл. едем и роем противотанковый ров: глубина – З м., ширин – 7м. Май – июнь 42-го строим горьковский аэродром. Июнь – октябрь: «Всё для фронта, все для победы!», – 4 месяца работаю кочегаром на пароходе «Михаил Калинин».

Тяжело дышала матушка Волга, немцы рвутся к Сталинграду! Мы выполняем задания ГКО. По Волге, нашпигованной немецкими минами, под бомбежками «перебрасываем» войска, подвозим технику, вооружение и боеприпасы к сражающимся защитникам Сталинграда, а также эвакуируем сталинградцев за Волгу. Это были уроки настоящего мужества особенно, когда в 20-ых числах августа немцы обрушили ожесточенные бомбовые удары по Сталинграду.

За пароходом постоянно охотились немецкие самолеты, мы отстреливались зенитным пулеметом, и нас постоянно сопровождали, прикрывая, вооруженные суда Волжской военной флотилии.

Надо было видеть, как с плачем, воплями, стенаниями и визгом грудных и малых детей двигалась масса людей. А на том берегу – спасение! Но пароход не резиновый. Уже тройная перегрузка, а в небе стервятники подстерегают свою беззащитную жертву. В результате перегрузки потек один из котлов. Получили, приказ: «Спустить пары!» Происходит неразбериха, похожая на, панику. Экипаж сбежал.

На пароходе остаются: на капитанском мостике 3 члена экипажа во главе с капитаном, в машинном отделении также – 3 во главе с главным механиком и только один кочегар из 6-ти, это я в 16 лет!

Тем временем немцы вышли на берег Волги. Силами 14 танкового корпуса – 250 танков и двух пехотных дивизий – вышли к Волге в районе поселков Рынок и Окатовка.

Чтобы сохранить лучшие пассажирские суда, оставшиеся в районе Сталинграда, ГКО приняло решение прорваться через заслон немецких танков в районе поселка Рынок.

Получаем новый приказ: «Вывести пароход из окружения!» Пары спущены. Нужны дрова. В затоне ни щепки. Обшарил все – нашел «топляки», а они мокрые – сырые, никак не горят, а время выхода поджимает. Тряпками, смоченными в мазуте, удалось разжечь дрова – топляки, заработал исправный котел, а затем и «больной». Создал в системе давление до нормы. Пускай на короткое время, но этого оказалось достаточно.

Возглавить этот прорыв поручили капитану теплохода «Парижская коммуна» Галашину, за ним должен был следовать пароход «Михаил Калинин» под командованием капитана Николая Михайловича Богатова, третьим – пароход «Иосиф Сталин» под командованием Ивана Степановича Рачкова.

27 августа ночью без огней суда пошли на прорыв, имея на борту женщин, детей, раненых бойцов. На нашем пароходе «Михаил Калинин» их было около 1000 человек. При подходе к береговой полосе, занятой немцами, суда были освещены прожекторами, и с берега поступила команда подойти и отдать якорь. Направив судно к берегу, капитан Галашин сделал резкий разворот и полным ходом ушел от опасности. Последовал артиллерийский и минометный обстрел, но судно скрылось в ночной мгле, получив незначительные повреждения. Подобным образом удалось пройти заслон и нашему пароходу «Михаил Калинин». Со злобы немецкие артиллеристы расстреливали прямой наводкой пароход «Иосиф Сталин». Вывели из строя управление судном, в результате чего горящий пароход выбросился на осередок.

На судне началась паника. В ночной мгле пассажиры, снабженные спасательными жилетами, выпрыгивали прямо в воду, на головы других. В воде была «каша».

Преодолев немецкий заслон, «больной» котел пришлось заглушить, скорость упала и мы в Горький «шлепали» более 2-х недель.

И все это время мне одному пришлось нести вахту, где должно быть 6 кочегаров. Через 5 часов на 1 час сна меня подменял масленщик. Выдержать такой режим работы, в течение 2-х недель заставила высокая ответственность за судьбу парохода!

Это для 16-тилетнего был настоящий подвиг! 4 часа сна в сутки – это героизм!

С 1 ноября 1942г. продолжил учебу в 10 классе. А школу нашу заняли под госпиталь. И мы учились в деревянной школе на улице Полевой, ныне – Горького.

В декабре 42-го, наконец, призвали в армию, на защиту Родины моего брата. Льва Павловича, как летчика, окончившего успешно аэроклуб, имевшего 11 самостоятельных полетов на самолетах У-2 и имевшего 9 прыжков с парашютом, Свердловский Военком задерживал в резерве, на случай необходимости в летчиках. И каждый раз при посещении военкомата, брат получал стандартный ответ: «Ваше время еще не пришло!»

А некоторые друзья брата были мобилизованы уже в конце 41-го. И Лева не хотел понимать свою задержку, он «бомбил» военкомат. И вот, он курсант Касимовского пехотного училища.

Меня – непоседу также тянуло на фронт, на подвиги! Мне только-только в августе исполнилось – 18, я – ученик 10-го класса.

В середине января 43-го иду в военкомат с желанием добровольно выступить на защиту Родины.

Венком спросил: «Вы брат Льва Павловича Лепендина?» – «Да, это мой – брат». – «Но Вам надо учиться. И кем бы Вы хотели стать?» – «Конечно, как брат – летчиком». – «Вот, все хотят в летчики! Но ваш брат в пехоте, а хотите стать танкистом?» – «Да».

23 февраля, в 25-ую годовщину рождения Красной Армии, я принял Военную Присягу, стал защитником Отечества! А через месяц стал курсантом Саратовского танкового училища, находившегося в селе Разбойщино. Когда я овладевал наукой побеждать, а, что самое главное на поле боя? – обнаружить врага, а далее – быть уверенным в своем оружии, в своем экипаже и открывать огонь раньше на пару секунд, чем противник! Вот и вся наука! Я понимал, как это трудно, противник – не дурак, у него задача – аналогичная. И я готовил себя к тому, что необходимо быть стойким и решительными! И это понадобилось уже в 1-ом серьезном бою!!!

А в это время в июне брат стал лейтенантом Лепендиным, командиром пулеметного взвода и прибыл на Центральный фронт со своим взводом как раз к началу сражений на Курской дуге, до них оставалась неделя.

Брат становится коммунистом, вместе со своими бойцами создает оборонительные рубежи. Он, личным примером, воодушевлял бойцов на огромное количество земляных работ, работали днем и ночью, как было тяжело! Брат говорил: ребятам: «Родная мать земля не подведет, она будет надежной защитницей в бою!» О! Как он был прав!!!

5 июля 43-го года фашистские войска перешли в наступление, обрушили на позиции артиллерийский огонь нёмецкие «мессеры» и «фокке-вульфы» обрушили бомбовые удары и шквал пулеметного огня.

Можно только представить, да нет – невозможно, если бы позиция не была вырыта в полный рост!

А затем, на позицию двинулись «Тигры» и «Пантеры», ведя огонь из орудий и пулеметов, их атаку сопровождала пехота, которая не давала возможности поднять головы, ведя огонь из автоматов, и это, несмотря на то, что наши «Катюши» и артиллерия нанесли упреждающий удар за час наступления немцев.

Но вот, вновь заработала наша артиллерия. Огонь был настолько плотным, что поле боя заволокло дымом и пылью. Это позволило танкам врага приблизиться к нашим позициям, вот тут и вступили в бой наши танкисты. Они подпустили вражеские танки так близко, чтобы их орудия пробивали мощную броню «Тигров» и «Пантер». Взвод брата открыл кинжальный огонь по немецкой пехоте, из пулеметов.

Вражеская атака натолкнулась на жесткую подготовленную нашу оборону, враг дрогнул и начал отход. А наши артиллерия и танки продолжали вести ураганный огонь. Когда поле боя очистилось, дым и пыль рассеялись, на нем оказалось, настоящее кладбище из немецких танков. Это только один из эпизодов кромешного ада на Курской дуге.

А через месяц боев 5 августа в Москве был произведен 1-ый артиллерийский салют. Он прогремел в честь освобождения городов Орел и Белгород!!!

Радость такой исторической победы Красной Армии: враг не смог овладеть Курском, более того, враг, понеся огромные потери, обратился в бегство и бежал до Днепра. И вот в одном из боев Лёва был ранен в грудь. Пуля повредила легкое и в нем застряла. А какие были хирурги-врачи! Пулю изъяли, через месяц, рану залечили!

А я к этому времени закончил учебу в училище в сентябре в чине младшего лейтенанта, командиром СУ-85 – это тот же танк, только без башни, но зато орудие более мощное. «Самоходочка» – так ласково называли мы свою, мощную машину предназначенную, в основном, для уничтожения вражеских «Тигров», «Пантер», «Фердинандов».

Вместе с самоходной установкой я получил экипаж, который был старше меня: механику-водителю – 35 лет, наводчику – 29, заряжающему -27 и мне 21августа исполнилось – 18. И вот, с таким экипажем я вступаю в бои на 1-ом Украинском фронте, в 6-ом танковом корпусе, в 1442 самоходно-артиллерийском полку, 3-ей Гвардейской танковой армии, которой командовал прославленный командарм генерал Рыбалко.

В начале октября отправил в Горький отцу письмо, мама 2 года назад умерла, оставила нас. Сообщил, что вступил в бои, что экипаж у меня бывалый, очень взрослый, опытный, весь после ранений вернулся в строй. «Они все меня опекают, а мне приходится командовать ими, вот такая ситуация, но подчиняются беспрекословно, но это так по мелочи, а как будет в бою, когда обстановка накалится, и нужно будет принимать решение в условиях высокой опасности? От меня, будет во многом зависеть и жизнь самоходки, и жизнь экипажа, и своя. Ну, чем ты мне можешь помочь? Я понимаю всю ответственность, которая лежит на мне, и обещаю быть инициативным и твердым в своих решениях».

А тем временем ведем бои местного значения на правом берегу Днепра, на Букринском плацдарме. Хочется в настоящее дело.

И вот, в начале ноября под покровом ночи, совершаем тяжелейший двухсоткилометровый марш с потушенными фарами, вновь форсируем Днепр, и оказываемся на Лютежском плацдарме, что севернее Киева. С него 3 Гв. Танковая армия и переходит в наступление. Враг никак не ожидал такого внезапного удара. Он ждал нас на том Букринском, а мы, как «снег на голову», и 7 ноября, в честь 26-ой годовщины Великого октября, мы освободили столицу Украины город Киев! И главный проспект Крещатик встречал своих освободителей – советских солдат и обнимался с ними, как брат!

На следующие день, развивая наступление, мы «перерезали» шоссе Киев-Житомир, и здесь я получил настоящее боевое крещение.

Утро. Сплошной туман. Атакуем село Горенка (Горянка) и выходим на его западную окраину. Заряжающий кричит: «2 танка справа!» Туман такой, что в прицел не видно. Надо сблизиться. Впереди в 100 метрах сарай. Принимаю решение, командую: «Механик, заводи до сарая на полной скорости вперед!» Экипаж дружно проявил чувство самосохранения: «Товарищ лейтенант, их двое, мы – одни, они нас сожгут!»

Приказ отдан. Что делать? Они нас в прицелы не видят точно также как мы их. Риск? Да! Придав голову металла, повторил приказ! Проскочили, укрылись, ждем. Вот они – голубчики выползают из-за угла сарая, появились в поле звания прицела.

«Наводчик, теперь видишь?» – «Теперь вижу». Командую: «Бронебойным, прицел «2», в середину – огонь!» Дистанция всего метров 200, промахнуться невозможно, а они ползут, прижавшись друг к другу, значит 2-ой не исправен, на буксире.

Головной танк вспыхнул! «По второму – огонь!». И 2 факела запылали в украинской степи. Как ликовала душа, когда на наших глазах фрицы, объятые пламенем, выскакивали из горящих танков. О! Как же им было «жарко»!

Зато экипаж меня зауважал и признал во мне настоящего командира! Эту картину наблюдал танкист офицер. Его танк сгорел, экипаж убит. Он снял орден «Красной Звезды» с одного из своих павших друзей и наградил меня этим орденом!

Тем временем брат, оправившись от ранения, вернулся в свой полк в/ч 04773 на 1-ый Белорусский – фронт, где принял в командование роту, получил известие о награждении боевой медалью «За Отвагу» и присвоении звания старший лейтенант.

Брат воевал совсем радом со мной в соседней Гомельской области. А вот встретиться не пришлось.

В конце декабря 43-го года мы штурмуем город Житомир, и здесь получаю 1-ое осколочное ранение от брони 2-го января 44-го года. Пострадало лицо и пальцы левой кисти. Пришлось отправиться в медсанбат. 1,5 недели лечения и я возвращаюсь в полк.

И здесь получаю извещение от отца, что Лёва погиб смертью храбрых в деревне Залесье, Жлобинского района, Гомельской области.

Какой замечательный парень отдал свою жизнь в 20 лет!!! Красивый, высокий, стройный, одаренный, с кудрявыми волосами, карими выразительными глазами. Он был душой компании, веселый, остроумный, обладающий чувством юмора. О! Как же он любил Жизнь!!! Но вражья пуля оборвала ее!

Домой отцу он писал: «Если я погибну в борьбе с фашизмом, верь, отец, кровь, пролитая мной, не пропадет даром, она внесет вклад в нашу Великую Победу над злейшим врагом миролюбивого человечества! В чем я не сомневаюсь!»

Когда я получил от отца эту трагическую весть, как вскипела в жилах моя кровь. Какого парня! Какого парня убили фашисты! Брат был для меня примером!!!

Какая ярость бушевала в моей груди! Я искал встреча с врагом! Я упивался радостью победы в бою! Меня звала на бой расплата за погибшего брата!

И только видавший виды экипаж, порой сдерживал мои порывы.

Мы 24 февраля в селе Карповцы сожгли еще одну «Пантеру» и вышли в населенный пункт Шепетовка. В марте, совершив марш из Шепетовки в Белую Церковь, а затем через Корсунь-Шевченковский в Христиновку, сдерживая натиск танков врага, стремившихся прорвать кольцо окружения Корсунь-Шевченковской группировки, и вывести ее из окружения, уничтожили еще 2 танка врага, но и сами сгорели «удачно» в 1-ый раз! Почему удачно? Потому, что снаряд вражеского танка ударил в борт, в моторное отделение, но экипаж остался жив и невредим, только моя 1-ая «Звезда» сгорела, вместе с танковой тужуркой-кожанкой.

После окончательного разгрома Короунь-Шевченковской окруженной группировки, мой экипаж расформировали, его заменили молодыми, чуть старше меня, ребятами. И снова пришлось «притираться»: механик-водитель – горячий грузин, наводчик – украинец, заряжающий – тоже украинец. «Сколачивание» экипажа начали с пения украинских песен. Как же мои «хохлы» красиво пели украинские народные песни! А я знал все песни гражданской войны, из кинофильмов и революционные, а грузин здорово плясал, так, что на привалах около нашей самоходки «дым стоял коромыслом»! Так постепенно боль потери брата притупилась, а я все больше срастался со своими новыми членами, хоть маленького, но коллектива. Ребята, несмотря на молодость уже побывали в «переплетах», знали друг друга и отзывались друг о друге, как о надежных товарищах.

Нам предстояло пройти с боями от Шепетовки через юго-западную Украину к румынской границе. Вот здесь я убедился, что и на этих ребят можно положиться, как на себя.

В районе города Городенка Черновицкой области столкнулись с «Тигром», из-за сарая нос к носу. Орудие заряжено осколочным снарядом. – Осколочным! – Огонь! Прогремел выстрел, «Тигр» попятился за сарай. – Бронебойным! Сквозь сарай! Два снаряда! Огонь! Прогремели два выстрела, за сараем раздались немецкие вопли! А затем – взрывы фашистских снарядов. Танк уничтожен.

После форсирования рек 3ападный Буг и Сан в Львовско-Проскуровской операции в составе 400 Гв. САП, 8 Гв.Т.Кор., 1 Гв. Т.А., командуя взводом СУ-85, действуя в разведке, совершил обходный маневр, оказался в тылу – у врага, и с тыла во фланг атаковал село, причем одновременно с атакой главных сил с фронта. Я свою задачу выполнил, иду на соединение с главными силами. Выезжаю на окраину села, вижу – горят наши 2 танка и бегущего ко мне навстречу командира батальона – капитана Бочковского с пистолетом в руке: «Я тебя пристрелю!» – закричал он, – «Ты пожег свои танки!» – «Это не я!» – закричал я в ответ. – «Я отдам тебя под суд трибунала!» – изменил он свое решение.

У меня на душе отлегло. И теперь можно было разобраться. Мой экипаж выскочи из машины, выскочил и командир второй самоходки, все выступили в мою защиту! Объясняли, что мы вели огонь, но осколочными и совершенно в другом направлении – вдоль села.

А когда мы вели огонь вдоль улицы, видели, как пробегают в черной форме немцы. Тогда только я сообразил, что это очевидно немецкие экипажи. Но командир батальона стоял на своем.

Тут как раз подъезжает на танке командир 8 корпуса. Узнав, в чем дело, почему приостановилось наступление.

Мы приехали с тыла, неизвестно откуда на соединение со своими. «Да, вот младший лейтенант со своим взводом, выехал на окраину». А когда разобрались, оказалось, что две самоходки, два «Фердинанда» по башню были закопаны. Командир корпуса разобрался. Они как раз и сожгли наши такни. И, если бы не мой взвод, они еще сожгли бы кучу наших танков! А так они поняли, что у них в тылу наши танки, бросили свои и удрали.

Командир корпуса приказал записать эти танки на мой счет и спросил своего адъютанта, что у них есть – вот «Красная Звезда» – расцеловал меня и наградил орденом «Красной Звезды»! Вот как бывало на фронте: «Я тебя расстреляю! Отдам под суд трибунала!» И, наконец – высокая награда! Совершенно нежданная – это вместо сгоревшей в Корсунь-Шевченковском котле, совершенно «законная».

Через минут 10 наступление продолжилось, мы пошли вперед. Заскакиваем в какой-то сад, пушка немецкого танка развернута вдоль шоссе, по которому мы должны были идти. Этот танк начал разворачивать свою пушку в нашем направлении. Я наводчику кричу: «Видишь?» – а он отвечает, – «Вижу».  «Прицел «0» – огонь!»

Через 20 минут, в Пшеворске мой экипаж сжег еще 1 танк. А еще минут через 30, двигаясь по шоссе в направлении города Ярослав, был обстрелян из засады в борт. Снаряд угодил в моторное отделение. Самоходка вспыхнула, но, как и в первый раз, экипаж остался невредим. Это фрицу не понравилось, он открыл огонь по нам из пулемета и «прошил» мне левое плечо. Рана пустяковая, кость не задета, буквально через 10 суток я снова был в строю. Получил новую СУ и вперед к Висле. Это было второе ранение и второй раз «удачно» горел.

А отцу писал: «Не придумали фашисты ни снаряда, ни пули, чтобы меня уничтожить!

Это было летом 1944 года, я уже лейтенант. Полк «выдохся», осталось только 2 самоходки. Второй это – лейтенант Оськин. Он старше меня, ему и командовать. Там немцы единичными своими «мессерами» и «фокке-вульфами» бомбили нас. Наши 37-миллиметровые зенитки не дали возможности прицельно нанести свой удар. Саперы на военном пароме переправили нас на западный берег Вислы. Мы совершили небольшой марш. Сандомир остался где-то справа. Оборону заняли в балке 200 метров друг от друга, завалили самоходки снопами – замаскировались. Впереди окопались наши пехотинцы, примерно в 100 метрах, не больше. Только-только заняли огневые позиции, от пехоты сигнал: «танки!»

Из-за гребня появляется сначала антенна: «Наводчик, видишь?» – «Вижу!» – «А вот и корпус. – Бронебойным заряжай! Прицел «1»! В середину! Огонь!» – Было видно, как снаряд рикошетировал, значит – «Королёвский!» – Еще! Огонь! – танк вспыхнул!

– Орудие влево, танк видишь?!

– Вижу!

– Расторопнее, под башню-Огонь! – Этот вспыхнул сразу! И, что такое?!

Танки, как внезапно появились, так внезапно стали скрываться за гребнем! Это наши «Илы», на бреющем полете стали волна за волной «кромсать» немецкие танки!

Лейтенант Оськин успел сжечь три, награжден орденом «Отечественной войны 1-ой степени», я только два и награжден «Звездой»! Немцы выдвинулись, мы их уничтожили, а остальные за бугор спрятались. Нам их не видно и они ведут огонь через наши головы, неизвестно куда. Так они и не обнаружили нас, не знали, откуда их бьют. Пехота наша – молодцы. Они окопались, а когда танки появились, они сообщили нам. Мы уже подготовились к встрече с ними. А «Илы» наносили свои удары. В результате чего немцы прекратили свои атаки. Сандомирский плацдарм отстояли.

Нас вывели на «отдых», на переформировку и учебу. На подходе 45-й год.

Готовимся освобождать Польшу! Встречаем Новый Победный 1945 год!!! Почти мирная обстановка. Мы в зёмлянке в той самой – в «3 наката», посредине – пенек, на нем огарок свечи, у фрица «прошеный», мы сидим вокруг плотным кольцом, плотно прижавшись к плечу плечом, готовые за друга, «хоть в огонь, хоть в воду, хоть к черту на рога!», и поем:

«Горит свечи огарочек, гремит недальний бой,

Налей дружок по чарочке, по нашей – фронтовой…

Иголки осыпаются, где елочки стоят.

Который год красавицы гуляют без ребят…

Без нас девчатам кажется, что звезды не горят…

Без нас девчатам кажется, что месяц сажей мажется, а звезды не горят».

Слушаем Москву, голос Левитана, Куранты бьют 12, Новый Год наступил, мы встаем и грянули нашенскую «застольную».

Встанем и чокнемся кружками стоя мы,

Вспомним друзей боевых!

Выпьем за мужество, павших героям,

Выпьем за встречу живых!

Пусть пожеланием тост наш кончается: «Кончить с врагом поскорей!»

Тост наш за Родину! Тост наш за Сталина! Тост наш за Знамя Победы!

Пой, Друг, и пей до дна!

Лучше сражается, тот, кто старается, тот, кто поет веселей!!!

14 января 45-го года раньше, на неделю, по просьбе Уинстона Черчилля мы перешли в наступление! Помогли союзничкам! Наступление развивалось стремительно!

Через 3 дня, в ночном бою, в польском городке Згеж, я своим взводом СУ, с двумя отделениями автоматчиков на броне разгромил штабную колонну врага на БТР усиленную артиллерией.

Взят смертельно раненый генерал, захвачены штабные документы, оперативные карты. На них, как на ладони, было все расшифровано о противнике: где, какие рубежи обороны, опорные пункты, резервы и их применение, особенно важно и четко был обозначен Мезерицкий укреп район, т.к. по плану операции на нем мы должны были остановиться.

Но, получив эти важные сведения, план наступления 1 Гв. Т.А.был скорректирован, и армия продолжила наступление. Освободили столицу Польши город Варшаву. При освобождении городов Кутно и Гнезин, сжег еще 2 танка.

2 февраля мы уже овладели Кюстринским плацдармом на реке Одер. За 2 недели наступления мы с боями преодолели около 600 км.! Такого темпа наступлений в среднем по 43 км. в сутки не знала ни одна армия мира.

В конце, февраля проходило награждение! Мой командир СУ № 2, мои механик и наводчик, награждены орденами «Боевого Красного Знамени»! Заряжающий – орденом «Отечественной войны 1-ой степени». А я – остался без награды! Что такое? В чем дело?

Как это бывает: «Иван кивает на Петра, а Петр кивает на Ивана». Оказывается: разгром немецкой штабной колонны и захват оперативных документов и карт, коренным образом повлиял на ход наступления, что было оценено, как представление меня к высокому званию «Герой Советского Союза»! А кто должен написать и оформить представление? В суматохе, сражений не разобрались. «А поезд ушел»!

Но командир полка майор Фадеев послал «вдогонку», но там где-то, кто-то «замотал». Это было 1-ое представление. А 2-ое было уже за Берлин! Сейчас обидно, а тогда – жив остался, больше ничего не надо!!!

Но до Берлина было еще далеко!

Немцы в северной Померании сосредоточили сильный танковый «кулак», с замыслом нанести удар в юго-восточном направлении, отрезать, окружить 1 Гв. Т.А. и уничтожить! Этот план был раскрыт, мы развернулись под 90 градусов и нанесли удар на север. 1 марта 45 года, через неделю мы уже мыли сапоги в Балтийском море! А танковый «кулак» был разгромлен! Как сейчас легко все это вспоминать, а тогда…

Передохнули и снова в бой!

3-ий Белорусский фронт никак не мог овладеть мощно укрепленным Кенигсбергом!

Надо помочь! Еще раз разворачиваемся под 90 градусов, теперь на восток, наступая вдоль побережья Балтийского моря, идем на соединение с 3-им Белорусским фронтом, громим Гдынскую группировку немцев, чем облегчили штурм Кенигсберга. Здесь мне удалось сжечь еще один танк врага.

Теперь мы возвращаемся на Кюстринский плацдарм на автомашинах «Студебеккерах» и готовимся к последнему штурму, штурму фашистского логова – Берлина.

Командир полка повышает меня в должности. Теперь я командир батареи СУ-100!!! Корпус тот же, а орудие 100 мм. в диаметре. Заряжающего надо богатыря!

16 апреля ринулись в бой. На Зееловских высотах встретили упорное сопротивление. Мы у подножья, у врага, как на ладони. Мне удалось обнаружить и уничтожить 2 танка.

В Берлине берега рек они превращали в контрэскарпы. А на противоположном берегу эскарпы, то есть залезть на противоположный берег было совершенно не возможно. Шпрее не возможно было преодолеть. Все мосты были взорваны. По ним не возможно было пройти. Единственный мост остался – железнодорожный, по которому моя батарея, переправлялась, конечно, под прикрытием танков и пехоты, и сапер, которые разведывали – не заминировано ли. В общем, по этому мосту мы переправились на западный берег и наступали уже между домами.

Если встречалась какая-нибудь преграда – насыпь, что делало местное население, насыпь с бревнами и т.д., чтобы затормозить наше движение. Пару снарядов фугасных дали по этой насыпи, проход проделали и пошли вперед.

20 апреля в пригороде Берлина в кустах слева от дороги стоит в засаде танк. Немцы оставили его для прикрытия перекрестка.

Командую: «Батарея, бронебойным, прицел «0», возвышение «0», 15 градусов влево, 2 снаряда беглым – огонь!» Немецкий экипаж не выдержал, бежал из танка. Это доложили разведчики. Осталось выйти из-за маски кустов – и в упор расстрелять «Пантеру». И без потерь продолжили наступление.

23 апреля на рассвете, словно немцы хотели проверить – не спим ли мы, нахально выехали из-за угла дома на улицу. Механик увидел первым и крикнул: «Впереди танк!»

Сон как рукой сняло! И вот она танковая дуэль! Командую: «Бронебойным, под обрез, в середину – огонь!» Осталось только уточнить наводку, т.к. прицел уже стоял – «П» – постоянный. Наводчик работал, но и фрицы не дремали. Они тоже уточняли наводку своего орудия. Как нудно, медленно тянулось время! А прошло-то всего секунд 5.

Наконец наводчик нажал на гашетку! Прогремел оглушительный выстрел. Орудие 100 мм., пространство замкнутое – среди домов, впечатление такое, будто в нашу машину ударил фриц. Я четко видел, он не успел. «Молодец Лёня, а ну, еще!» Второй прогремел, как музыка! Путь открыт, мы вырвались из «каменного мешка» этого пригорода.

И вот, 25 числа вышли на открытое место, казалось бы, ничего это открытое место не предвещало, но на опушке леса фашистский снаряд «прошил» танк тезки на моих глазах. Это был мой друг Аркашка, на голову выше, богатырь и на груди тельняшка, на два года старше меня. В дружеских схватках он всегда побеждал, но зато был покровителем моим и от всех защищал.

Он с танка спрыгнул под вой диких пуль, мин, снарядов, сам как факел живой! Я знал, если он сейчас упадет, ему не подняться, заживо сгорит, пропадет! Отсчет времени на секунды шел. Я заорал дико: «Не смей падать, ко мне бегом!» И вот, он несется, а пламя полощет, клокочет, будто живьем сожрать его хочет!

И это не в кино, на глазах, наяву, такая жуть на все жизнь запала в душу мою!

Наконец, сошлись. И вот тут, с разбегу, что было сил, толкаю его, он падает, так в первый раз я его повалил! Свалялся подкошенный, словно сноп, так в первый раз победить его смог! А сам, ни секунды не мешкая, бросился в схватку, с огнем, накрыл телом своим тело его.

Огонь отступил, захлебнулся, угас. На этом можно поставить точку и кончить сказ.

Тезку на танк и в медсанбат. А перед нами – купол рейхстага как – маяк впереди,

К чему сходились все наши пути! Сколько жизней положено, сколько бед позади!

И мы не могли, не имели права до него не дойти!!!

Но вот перекресток. Простреливается фланговым огнем. Один танк горит!

Происходит заминка. Чего ждем?

«Ну, как проскочим, пробьемся?» – своих спросил. А в ответ тишина. И тут еще немец

Трассами пуль застрочил. Все думали об одном: «Как остаться живыми!» И…

«С Победой вернуться домой!!!»

Конец войны недалек! Но молох войны не разборчив и беспощадно жесток!!!

«Ну, что, ребята! Два раза не умирать!! А приказ – есть приказ! И надо его выполнять».

Мотор взревел! Танк с места рванул! Понёсся стрелой! Да так, что из-под гусениц сноп искр по мостовой!!!

И вот он спасительный угол-дом, но в этот миг прогремел, словно с ясного неба гром.

В спину удар. В танке глухо, гарь и дым… Снаряд в моторное отделение угодил!

«Ребята, живы?! К машине!!!» Сам сгоряча выскочил! И за углом свалился безжизненным кулем.

Большой осколок моторную перегородку пробил и, под левую лопатку меня угостил.

Ребята с рук в руки санитару меня передали… И этот медбрат быстро доставил

Меня в медсанбат! А какие были на фронте кудесники-хирурги-врачи!!!

Осколок изъяли, «дыру» залечили! И уже через пару дней, когда мог вставать,

С трудом поднялся и побрел друга-тезку искать.

(Так встретились два фронтовых «Брата» в покоях медсанбата)

Он сидел в кресле, в затемненной отдельной палате с головы до пояса весь бинтами объятый.

В прорези бинта был виден отрешенный, тусклый взгляд – так встретил меня фронтовой мой брат.

Обожженная половина тела вызывала адскую боль и температура 41-42 тут, хоть вой, хоть не вой.

«Аркашка! Дружище! Такой богатырь, балагур, весельчак! Не смей сдаваться!

Собери всю свою железную волю в кулак! Тезка! Друг! Держись, борись!!!

У нас впереди еще целая Жизнь!»

И чтобы вы думали обгоревший как головня, выжил мой Друг среди шквала огня!

А потом был День Победы!!! И еще много-много раз! И тезка в кругу друзе

Повторял рассказ, как я его дважды от смертушки лютой спас!!!

Эпилог: Какая страшная картина – просто жуть!

Танкист, объятый пламенем в пыли катается! А рядом танк пылает и горит – такое

Часто во сне мне повторяется… И я кричу: «Ведь это Тезка мой!!! Мой Друг!

Спасенный мною под Берлином!!!» Я счастлив, он пришел домой!!!

И как потом гордился своим сыном!!!

Ведь это Чудо! что «Тигр» немецкий не смог нам душу раскрошить

И помешать в кругу Друзей по-молодецки до праздника Победы, в который раз дожить.

«Папа! Папка! Я живой! Теперь это – точно! Как горестно, что Лёвка не дожил!

А рана моя пустяковая и мы ждем, здесь в санбате, заключительную весть!

Берлин уже капитулировал! Радость переливает через край! Как бы Мама порадовалась!

Крепко обнимаю, твой Сын Аркадий».

Это письмо, написано 2 мая 1945 г.

Ну, что рассказать? Из всей учебы запомнился мне один эпизод. Когда мы на кухне чистили картошку, один товарищ ничего не делает, улегся спать. Фамилия у него была Твердохлеб. Подошел я к нему и говорю, что все работают, а ты нет, как же так? Ну, вышли мы с ним поговорить. А он, видимо, был боксер и как ударит меня. У меня лицо разбито, кровь потекла. Но, когда вернулись обратно, он стал работать вместе со всеми.

СУ-85 и СУ-100 – это такие боевые машины, которые, по сути дела, являлись дополнением, причем, очень важным дополнением наших танковых войск, наших танков Т-34, которые, в то время как СУ-85 имела 85-миллиметровое орудие и готовая была бороться с «Фердинандами», «Тиграми», «Пантерами», а на танке Т-34 стояла 76-миллиметровая пушка и, естественно, она была слабее, чем 85-миллиметровая. Недостатком СУ-85 и СУ-100, в том числе было, что стрелять они могли только вперед, в сторону не могла стрелять, зато была ниже на полметра, а что такое в бою цель значительно ниже, чем танк? Конечно, немцы в первую очередь били по танкам и били для того, чтобы уничтожить. А на СУ-85 и СУ-100 они обращали внимания меньше.

Приборы стрельбы наблюдения ТШ-15 были замечательные, очень хороши сами по себе, они расширяли возможности видеть цель, уже не такой, какая она на самом деле, а в 4 раза больше, чем они есть. Это с одной стороны, а с другой стороны ТШ-15 очень часто выходил из строя. Каретка, на которой нанесены несколько шкал «бронебойный», «подкалиберный» и «осколочный». Каретка, почему-то, не очень прочно была закреплена в поле зрения, в результате, она падала что ли, а раз упала, значит, ее возможности никуда не годились. К стати сказать, на моем ТШ-15 было такое, но еще до боев. Мне заменили ТШ-15 на новый и, в результате этого, я мог видеть немецкие танки уже в увеличенном виде и приближенными ко мне значительно лучше, чем они на самом деле есть. А, что касается немецких приборов наблюдения и наводки орудий – у них была отличная техника, даже может быть лучше, чем советская.

Наилучшей дистанцией является дальность прямого выстрела, которая для танков составляет 800 м.

На этих восьмистах метрах орудие 85 мм. бронебойным снарядом может стрелять на дальность прямого выстрела.

Это означает, что траектория полета снаряда не превышает высоты цели, т.е. высота цели будет в пределах 3 метров. Это дает возможность поставить прицел «8» и иметь траекторию полета снаряда в пределах 3-х метров.

Это положение очень хорошо использовалось нашими наводчиками. Но вот у немцев появились более мощные танки, с более мощной броней и нам просто необходимо было стрелять уже не на 800 метров, а где-то метров на 400, на 300, и даже меньше. И, в связи с этим, дальность прямого выстрела 800 метров, прицел «8», не имел никакого значения. Нужно было менять этот прицел, с тем, чтобы можно было точнее бить по немецким целям. Но прицел «8» с наведением под обрез, дает возможность стрелять, зная, что траектория полета снаряда не поднимется выше 3 метров.

Командир – это руководитель и экипажа и руководитель этой машины, которая вверена ему. И, кстати сказать, он расписывался за каждую машину, подпись свою ставил, что она приведена в боевую готовность, и готова вести огонь против немецких танков. Командир управлял и механиком-водителем, который вел машину через поле боя, и руководил наводчиком, наводчик – это второе лицо, которое правильно наводило орудие на цель, и заряжающим. В обязанности заряжающего было открыть затвор и дослать необходимый снаряд в его казенную часть. Он должен был или фугасным снарядом зарядить, если огонь ведется по цели, которая деревом или землей защищена. Дальше этот же осколочно-фугасный снаряд ценен тем, что если отвернуть верхний колпачок, он становится осколочным. Осколочным снарядом бьют по живой силе противника, которая вооружена стрелковым оружием. В бронебойном снаряде головка не играет никакой роли. Взрыватель стоит в донной части и взрывается с задержкой, после того как бронебойный снаряд проникнет в цель и внутри поражает экипаж. Поражает и моторно-силовую установку, если попадает в нее. И, наконец, последний – подкалиберный снаряд. Подкалиберных снарядов было всего лишь на всего – пять в распоряжении командира, которые он берег обычно как зеницу ока. Так вот подкалиберным снарядом мог наводчик быть, у него была специальная шкала, прямой наводкой. Прямой выстрел – 1500 метров. До 1500 метров настильная траектория не превышает высоты цели. Что собой представлял подкалиберный снаряд? Раз он подкалиберный, значит, он делан под калибр 85 или 100 миллиметровой пушки. Носовая часть у него очень мягкая, а в середине – сердечник, который мог пробивать немецкую броню. И, уже проникнув внутрь немецкого танка или какой-то бронированной цели, здесь поднимается высокая температура. И этой высокой температурой снаряд может зажечь танк. Может создать огромное количество осколков от брони, которые поражают экипаж, моторную установку, установку поворота танков и т.д.

А больше не дают. Да и возить негде было. Хотя можно было укладывать дополнительные снаряды на моторное отделение, положив их в снарядные ящики, но мы так не делали.

Ну, естественно – командир. Он отвечал за всех и за машину, и за экипаж. Он за все отвечал. И его команда, его приказ должен выполняться экипажем беспрекословно. Что и было во время войны. Приказ командира – это закон для подчиненного.

Да, конечно, засада очень часто применялась. Если противник наступает, значит, засада – это очень милое дело. Хорошо, если есть достаточно времени, чтобы отрыть окоп для самоходки. Загнал самоходку в этот окоп, и только орудие над бруствером может возвышаться.

Вот в Берлине, что уж проще. Но обычно города обходили. Скажем Житомир обошли стороной где-то, вот Киев брали в лоб. А вот в Житомир сначала сунулись и заняли его на плечах у немцев, а потом немцы применили свою технику, а наши перепились и были вынуждены бежать до Фастова и только в Фастове опомнились, что делаем. Надо же, в конечном счете, остановиться где-то немца и остановили, встав в оборону. В обороне, как известно, соотношение потерь обороняющихся и наступающих войск 1/3. А во второй раз, когда сунулись в Житомир, он был укреплен очень сильно, и нам пришлось его обходить. Обошли, и прекрасно, немцы, чтобы не попасть в окружение, естественно оставили этот Житомир, и наша пехота легко заняла его.

А вот в Берлине, как только появился «фаустник», разворачивается туда орудия, если могут достать и залпом как дадут. Немецкий дом загорается естественно. «Фаустник» естественно не будет сидеть там, где бьют, конечно, он покидает свое укромное местечко, с тем, чтобы уже в другом доме занять новую позицию.

Вот улица, обычно идут в два ряда левый, правый. Левый бьет по правой стороне, правый – по левой, чтобы лучше достать.

Фаустпатрон был замечательное средство, которое было придумано немцами. Единственный недостаток, что он бил всего лишь на 75 метров, но уж если попадет в танк, то обязательно его пробьет, а если в ходовую часть попадет, то ходовую часть испортит, что не сможет двигаться танк. Если сверху фаустпатрон кинет, хоть прицельная дальность была не значительная, но сверху видно все – как говорят летчики и попадали, естественно пробивали. Там броня 20 см., не больше. Пробивали, уничтожали экипаж, и моторную установку. Так, что фаустпатрон было очень хорошее, действенное оружие.

Вот у самоходок наших было с ходовой частью очень неприятно. Она состояла из двух частей и эти болты, которые скрепляли эти катки, имели возможность открутиться, в результате этого опорный каток уже не годился для движения. И нужно было обязательно вылезать, брать ключ, для того, чтобы подкрутить эти болты и соединить эти две половинки. Это одно положение. Второе положение – если развернуть машину, а она очень легко разворачивалась направо и налево, резко, то земля попадает под гусеницу. Раз под гусеницу попала, значит, натянула ее и, гусеницы лопались очень много, очень часто. И нужно было расстелить 72 трака новой гусеницы. Но, в процессе работы пальцы, которые скрепляли траки, срабатывались и превращались в конечном итоге в коленчатый вал. Та проушина, которая держала трак, выедала определенную часть пальца, и напротив нее был трак, который дальше работал – с гребнем и, они заставляли вытягивать гусеницу.

Конкретно сказать, едва ли скажешь, кто был самым главным противником, естественно – Гитлер, который занимал определенную должность, определенную роль и, главным врагом мы считали, конечно, Гитлера. Но, наряду с Гитлером, была и мелкая сошка. На фронте конкретно главным противником был немецкий солдат. А в последние годы, дни войны – немецкий солдат, вооруженный фаустпатроном. А так танки, конечно танки являлись нашим противником. Мы их били – били и никак не выбили. И так они доползли до Берлина. Кто был главным? Конечно, кто уничтожал нас, и кого уничтожали мы.

Взаимодействие конечно помогало. Очень здорово помогало. Хотя бы взять Сандомирский плацдарм. Ведь мы вышли туда на Сандомирский плацдарм уже обескровленные. Две самоходки у нас осталось из полка. Мы могли только определенный участок контролировать. Вот хорошо, что на нас пошли танки. Мы уничтожили их несколько и остановили продвижение. А, если бы они пошли несколько правее или левее, на сам Сандомир скажем. Но наша авиация! «Илы» шли волна за волной, волна за волной, уничтожали немецкие танки. Это здорово. Вот взаимодействие нас с нашими союзниками – авиацией. Или взаимодействие с нашей пехотой. Куда пехота может пойти без прикрытия танкового, самоходной артиллерией, конечно – никуда. Только благодаря взаимодействию между пехотой и танками, самоходной артиллерией они имели возможность продвигаться вперед и решать свои задачи. Короче говоря, без поддержки артиллерийской, пулеметной, какой угодно, пехота ничего не могла сделать.

Ну, что – механик-водитель на своем месте, за рычагами, наводчик тоже на своем месте – у прицела, заряжающий у своих снарядов. Для командира была установлена специальная башенка, которая вращалась. Командир через ТПУ – танковое переговорное устройство и управляет экипажем.

Нет, да, если и применяли, то он быстро смывался, слезал.

Когда я вступил в бои, немецкая авиация уже потеряла свой вес, который она имела в 41, 42, 43-м году. В 44-м году немецкая авиация благодаря нашим самолетам Ла-5 и штурмовикам нашим – «Илам», уже меньше имела значения во время боев, нежели раньше. Короче, немецкая авиация могла действовать только тогда, когда не было нашей авиации. Как только появлялась наша авиация, наши «истребки», немецкая авиация господствовала меньше.

Прямо на фронте. К нам прибывали уже готовые СУ-85. На Висленский, Сандомирский плацдарм, откуда мы должны были начинать свое наступление – там и получали. И в Дубно мы получали новую технику. А СУ-100 на Кюстринском плацдарме.

Очень большие марши на самоходках мы совершали от Шепетовки, до румынской границы и на румынской границе я сжег немецкий танк. Было дело. Так, что очень часто совершались марши. Затем, от румынской границы в Дубно. На самоходках туда пришли и на самоходках обратно ушли в Дубно. И с Дубно мы форсировали Буг, Сан.

Я со своим взводом разведки видел, как немецкие самолеты летели бомбить переправу нашу на Сане, ну, а мы же не знали, откуда нас могли ждать. Мы дали залп по этому зеленому хуторку польскому, ответа никакого не последовало, и мы бросились туда. Первая самоходка проскочила, там, где раньше ездили повозками на волах. Ну, а вторая самоходка, еле-еле пролезла, и мы вынуждены были тащить ее. Когда вытащили, оказались в саду польском. А в это время черешня созрела. И вот эту черешню мы ели горстями. Я удивляюсь, что за черешня, похожая на виноградные гроздья. А после нужно было куда-то выходить. Сунулись первой самоходкой, гусеницы работают, а движения нет. Короче говоря, вытащили, и снова начали искать обход. И вот, нашли большую протоку метров не больше, чем 5. Над этой протокой был мостик кривой, выгнувший спину. Так вот эта дорожка привела нас в то самое село, которое должны были занять наши передовые части. Наши танкисты открыли огонь по этому селу, в связи с тем, что немцы сожгли два наших танка. А мы вдоль села открыли огонь. И видели, когда уже подъезжали примерно к середине села, как немцы перебегают. Но мы не придали этому значения. Поворачиваем налево, выходим, а тут командир батальона с пистолетом в руке мчится и кричит: «Ты пожег свои танки!» Выскочили экипаж и командир второй самоходки. А когда разобрались, поняли, что на окраине села закопаны были две немецкие самоходки в капонирах, только пушки видны. Но, когда они услышали, что сзади них тоже началась стрельба, они побросали свои самоходки и убежали.

А после подъехал командир. Смотрит, что закопаны две самоходки. Спрашивает: «Кто зашел с тыла?» – «Вот – Лепендин, со своим взводом» – «Наградить его».

И пошли мы на Ярослав, на юг. Помогая с фронта освободить этот город. И тут как раз с правого фланга по нашей самоходке ударили. Правда попали в моторное отделение. Самоходка загорелась, и мы вынуждены были оставить ее. А потом немцы из пулемета прошили мое левое плечо. В госпиталь я не ложился, а лечился прямо в медпункте части.

У меня висит на моем мундире две медали «За отвагу», две медали «За боевые заслуги», а по сути дела я получил только одну медаль «За отвагу», а вторая медаль моего брата. Медаль «За боевые заслуги», одну получил я, на законных основаниях, а другую Павел Васильевич Лепендин, то есть мой отец. А куда я их должен был поместить? Во всяком случае, я нашел более достойное место. Хотя, все-таки считаю, что я их повесил не правильно – присвоил медали брата и отцовскую. Тем более что медалям я не придавал особого значения. Раньше, после войны я писал, чем награжден: орденом «Красного Знамени», двумя орденами «Красной Звезды» – это все боевые награды. Орден «Отечественной войны 1-ой степени» – я получил, когда праздновали пятидесятилетие Победы над фашистской Германией. А медалями – общим счетом, что награжден шестью медалями: медалью «За отвагу», «За боевые заслуги», «За Киев», «Варшаву», «За Берлин», «За Победу над Германией».

Конечно, орден «Боевого Красного Знамени». Этим орденом я награжден за Берлин.

На недавнем офицерском совещании нашего районного военкомата я узнал, что награжден этим орденом в боях только один А.П. Лепендин. Но этому не придал никакого значения ни военкомат, ни Совет ветеранов Ленинского района.

А мы в День Победы в палате. Ночью озарилась палата. Думали, что началась война при встрече с англичанами, а потом услышали вдали – Победа!!! – И пару дней я пролежал в медсанбате, вышел, весь рейхстаг исписан – не было места, но где-то нашел, залез и тоже расписался.

Майор Фадеев – командир 400 Гв. полка, ему как раз за Берлин и присвоили «Героя». Он командовал полком во время Берлинской операции. Его прислали вместо нашего командира полка полковника Хватова, фамилия соответствует его характеру. Хватов погиб, где-то в начале февраля, перед Мезерицким укрепрайоном он как раз погиб, во время нашего наступления на одной из переправ. Точно, где он сидел, точно в это место ударила болванка немецкая. Вот и прислали нам майора Фадеева. Во время форсирования Буга и Сана, когда я командовал взводом,  был командиром батареи Цымбал. Как звали – не помню.

Были два моих друга Аркадий Высоцкий и Сашка Соловьев командиры батарей, так дружба и завязалась. И тот и другой уже умерли. Александр жил в Москве на Садовом кольце, над таким огромным магазином «Людмила», на седьмом этаже. А Аркашка жил на Копельском переулке дом 4, квартира 78. Мы все время с ними встречались после войны.