Воспоминание о молодости, прожитой в Москве

Раздумина Николая Павловича,

проживающего в г. Москве по улице Кузнецкий мост, 21/5

1. Вступление

2. Воспоминания молодости, годы, проведенные в Москве

3. Как нас, школьников, готовили к войне

4. Как мы собирались во дворе и вместе пробирались к улице Горького, чтобы увидеть там военную технику, которая пойдет на Красную площадь

5.У меня в памяти осталось слово «репрессии» 1937–1938 гг. и школьные

6. Как встретил войну, сидя на крыше дома в центре Москвы

7. Воспоминания о первых налетах фашистских самолетов на Москву

8. Это надо видеть. Как наши зенитные орудия вели огонь по немецким самолетам, а прожектора искали их в желтом небе

9. Как мы, сидя на крыше и на чердаке, куда прятались от летящих осколков. всматривались в темноту

10. Я услышал первый звук летящего фашистского самолёта

11. Летящие осколки (жучки)

12. Начало военной карьеры. Призыв в Красную армию

13. Учеба в Артиллерийском противотанковом училище г. Пенза

14. Окончание училища в апреле 1943 г. и направление на Воронежский фронт

15. Прибытие на фронт, г. Суджа

16. О моем взгляда на лошадь

17. Формирование 204-й СД

18. Учеба и подготовка к боям

Детство и молодость в предвоенные годы

Вспоминаю предвоенные годы. Мы жили в Москве на  Гоголевском бульваре, как все мальчишки и школьники, мы не оставались в стороне от военных событий, которые проходили в это время в мире. Шла война в Испании, оттуда к нам в Москву много приехало детей. Как помню, у них были на голове одеты красные пилотки, на которых висели кисточки. В Москве в это время, как и сейчас, на Красной площади проходили воинские парады. Помню, начиная с 1934 по 1941 год 1-го Мая на Красной площади проводились военные парады. Мы, мальчишки, в этот праздник собирались во дворе и отправлялись с одной задачей – как можно ближе пробраться к войскам, которые стояли на улице Горького и Арбате. Но пробраться через цепи дворников и милиции не так просто, где приходилось обходить цепи по дворам, а где просто бегом… Чтобы добраться примерно до Военторга (ул.Моховая), или до улицы Горького, надо было пройти не одну цепочку из милиции и дворников. Дворники, как помню, в это время имели большие права и их, как правило, приставляли вместе с милицией на оцепление и следить за соблюдением порядка. Дворники все были одеты в парадную одежду, т.е. на них были белые фартуки с бляхами.

Нам особенно интересно было добраться туда, где стояли танки. Дошли до танков, они стояли точно такие, какие были показаны в фильме «Три танкиста». На башне танка были поручни, похожие на  оленьи рога. Когда я стал военным, и видел современные новые танки Т-34, уже на башне не было этих «поручней», я думал, зачем эти поручни, т.е. надстройка на башне танка? Я вспомнил об этих «поручнях», когда сидел на танке в 1944 году, когда мне пришлось в составе танковой роты совершать марш в тыл врага с задачей захватить перекресток шоссейных дорог с целью не пропустить по ним отход отступающих немцев из окружения города Витебска. И вот мы сидели на танке вместе с пехотой, а танк ехал на большой скорости, и тогда я вспомнил о «рогах» на башне танка.

Подошли к улице, где стояли артиллеристы, а за ними во втором ряду стояла кавалерия. Нам было интересно смотреть на солдат, у которых на боку висела шашка, а на сапогах шпоры. Вид у них был грозный. Орудия, по нашим понятиям, тогда имели грозный вид, колеса большие и деревянные, стволы орудий короткие. Но время шло, и война надвигалась, хотя мы, мальчишки, в это время о войне и не думали. Перед войной с белофиннами мы на парадах видели много броневиков, тяжелых танков и много кавалерии. Танки тяжелые и большие, на которых были установлены три башни. Почему я вспоминаю о том, что мы тогда видели? А потому, что в основном мы начали воевать в 1941 г. именно с этой техникой. Наша страна, готовилась к войне, шла подготовка к войне и населения. Проводили занятия по химзащите во дворе, где мы жили. Населению показывали, как надо защищаться от химического нападения. Помню, как это было во дворе: появились люди, одетые в химические комбинезоны, в противогазах, которые толкали перед собой коляску, из которой сыпалась на землю белая известь, как нам тогда говорили, так надо обезвреживать отравляющие вещества на земле. В домоуправлении проводились занятия для жильцов дома по ознакомлению с отравляющими газами (веществами), которые могут применяться в случае нападения на нашу страну. Собирали жильцов домов, это были взрослые, но и нам, мальчишкам, было интересно присутствовать на занятиях. Показывали пробирки, в которых находились отравляющие вещества, а их было, как помню, 5 или 6. Помню только несколько – это иприт, фосген, люизит… Нам даже давали понюхать. Рассказывали, какой газ как действует на человека и как надо защищаться. В школах мы сдавали нормы на значок «Будь готов к труду и обороне». Противогазы надевали на время: маски противогазов были с длинным носом, при убирании его внутрь мы протирали им стекла. Вот что я хорошо помню, что происходило на наших глазах в стране в предвоенные годы.

О репрессиях

У меня в памяти осталось то, о чем сейчас говорят и пишут, – о том, что были репрессии. Да, были, точно я не помню, в 1937–1938 годах. Мы узнавали утром, что ночью приезжала машина, почему-то ее называли «черный ворон» и кого-то увезла. В нашем доме, где мы жили в коммунальной квартире по ул. Гоголевский бульвар, помню, был случай, когда ночью приехал «черный ворон» и забрал женщину, которая жила на нашем этаже. За что ее забрали, мы не знали. Мы знали, что она работала в типографии. На нашем этаже, (он был первым) был общий коридор на 8-10 коммунальных комнат, общая кухня и общий туалет. В одной из комнат жил старший лейтенант с женой, он работал в ГПУ, и вот он ночью застрелился в туалете. Стрелял в рот. А за что и почему? В это время много ходило слухов о врагах, вредителях. Я хорошо помню, как мы в школах разглядывали картинки на обложках ученических тетрадей, под различными наклонами тетради мы отчетливо видели как показывался фашистский знак. А если смотреть прямо на тетрадь – на картинку «Басня Крылова», то на ней ничего. Хорошо помню зиму 1939–1940 года, когда был вооруженный конфликт с Финляндией на Карельском перешейке. Зима была суровая, 39–40°. Много тогда говорили и писали о положении наших войск, т.е. как было тяжело солдатам переносить суровую зиму на фронте. В городе много было случаев обморожения людей. Люди шли по улице и если у встречного прохожего увидят, что побелел кончик носа или щеки, то ему об этом говорят и он тут же начинает растирать лицо рукой.

Как я встретил войну

22 июня фашисты напали на нашу страну. Где и как встретило войну наше поколение? Я встретил войну в городе Москве. Мы жили в доме, где находился МИД СССР, т.е. в левом крайнем крыле дома был жилой фонд, где жили работники МИДа СССР. Мой отец работал в МИДе. Первые дни войны были заметны в городе Москве. В ночное время город замирал, в окнах домов ни огонька, на улицах уличные фонари были отключены, на улицах сплошная темнота. Всюду в городе  соблюдалась светомаскировка. Пришла война и в Москву, а с ней –  разрушение и смерть. Линия фронта приближалась к Москве. Войска противника всё дальше и дальше продвигались вглубь нашей страны. Враг стал совершать бомбардировочные налеты на Москву. Налет продолжался всю ночь. Я хорошо помню, когда перед первым налетом на Москву была объявлена воздушная тревога. Вой сирен был звонкий и, я бы сказал, страшный. Под вой сирен все жильцы жилого дома МИДа спустились в подвальное помещение, как я помню, оно выглядело как настоящее бомбоубежище. Все сидели и ждали, вот-вот начнут рваться бомбы, а к рассвету объявили отбой воздушной тревоги. Утром по московскому радио было объявлено, что воздушная тревога была учебной. Буквально через неделю с началом темноты завыли сирены, а по радио объявили воздушную тревогу. Мы думали, что это опять учебная тревога, и решили не спускаться вниз, а остались на седьмом этаже дома наблюдать. Всматривались в темноту, на лестничной клетке было окно, которое выходило в сторону улицы Кузнецкий Мост. Небо было чистое, сверкали звезды, мы  всматривались в темноту, в ту сторону, где за горизонт село солнце. Стояла, я бы сказал, страшная и жуткая тишина, и это в центре Москвы! Но вот на горизонте засверкали вспышки, как будто там идёт гроза, но звука нет. Через некоторое время вдали в небе появились тонкие нити лучей прожекторов и уже доносились до нас звуки орудийных залпов зенитных орудий. Мы поняли, фашистские самолеты летят бомбить Москву и наша зенитная артиллерия ведет заградительный огонь. Войны мы не видели, но слышали по радио и читали в газетах, как наши войска ведут упорные и тяжелые бои на фронтах. Вот и мы видим и чувствуем, война дошла и до Москвы. Мы надеялись, что наша зенитная артиллерия остановит фашистские самолеты но… Но они все ближе и ближе летят к центру Москвы, это можно было определить по разрывам зенитных снарядов, это значит, самолеты над Москвой. Но звук летящего самолета пока до нас не доходит. Мы потом узнали, самолеты летят бомбить на большой высоте.

В своих воспоминаниях я опишу всё, что видел и пережил в молодые годы. Вот сейчас прошло уже много лет, которые отделяют нас от трагических дней 1941 года. И неужели это было в центре Москвы? Мы сидим на чердаке дома, вглядываясь в темноту, напрягая зрение только для того, чтобы определить, откуда ждать нападения фашистских самолетов. В стороне, где находился железнодорожный Киевский вокзал, были слышны разрывы бомб, при взрыве освещалась часть неба. Это был первый налет на столицу в ночь на 22 июля 1941 года, в нем участвовало, как сейчас считают, 250 вражеских самолетов. Налет продолжался пять часов. Лучи прожекторов бороздили московское небо. Мы видели, как наша зенитная артиллерия вела интенсивный огонь и снаряды взрывались в небе как раз над Киевским вокзалом. Тут наше геройство кончилось, и мы как по команде, а нас было трое, побежали вниз, в убежище, и вот на полпути раздался оглушительный взрыв, где-то совсем рядом упала бомба. Представьте, в полной темноте бежать вниз по ступенькам с крыши 7-го этажа нашего дома! Когда бежали, мы держались за перила не отрывая от них рук. Всю ночь наш дом периодически содрогался от разрывов бомб. Сидя в убежище, все, кто там находился, сильно переживали, настроение у всех было подавленное, очень мало говорили между собой, а больше молчали, ведь это был первый налет. Несколько бомб упали где-то совсем рядом, это можно было определить по мощности разрыва. На этот раз нам не разрешили при воздушной тревоге выходить из убежища. Во время последующих налетов на Москву мы были смелее и уже привыкли к вою сирен, извещающих о воздушной тревоге. Это было утро 22 июля 1941 года, в 4 часа был дан сигнал «отбой воздушной тревоги». Мы все трое поднялись на свой 7-й этаж, на свое место, откуда мы вели наблюдение за налетом. Мы увидели страшную картину: горела Москва, по всему горизонту видны были пожары в направлении театра Красной армии и Киевского вокзала, как я хорошо помню, вверх поднимался черный дым и языки пламени. На следующий день мне пришлось быть на улице Красная Пресня и увидеть дом, в который попала фугасная бомба, от дома остались только стены. Чуть позже мы с Юрой были около зоопарка, как раз напротив входа в зоопарк, и подошли  к воронке от бомбы, воронка была большая. Помню, мы смотрели на часы, которые висели на столбе при входе в зоопарк, и от которых остался только один корпус. Видимо, взрывной волной всю внутреннюю часть выбило. В ту ночь нашими истребителями было сбито 12, а зенитной артиллерией – 10 немецких-фашистских самолетов. После первого налета самолеты противника стали часто появляться над Москвой. О каждом налете оповещали по радио и воем сирен. Вспоминаю, как ревут одновременно сирены на разный звук в большом городе, слушать это жутко и страшно. Были случаи, когда отдельные самолеты появлялись в небе над Москвой даже днем, без предупреждения и оповещения населения. Во время налетов немецкие самолеты сбрасывали мелкие зажигательные бомбы. Бомбы были начинены (термитом), а корпус бомбы сделан из электронной стали.

Шел по улице, увидел на мостовой Кузнецкого моста торчит корпус бомбы, корпус блестит, похож на алюминиевый сплав. Ребята, а я не знаю откуда и кто им сказал, работая напильником, получали из этого корпуса мелкую стружку, которую поджигали спичкой и получали при горении «бенгальский огонь». Возвращаясь к последующим (очередным) налетам, которые мы встречали, сидя на крыше или на чердаке нашего дома, а не в убежище. А бывало и так… Сидели на лестничной клетке у окна. На западе на горизонте просматривались силуэты высотных зданий, а особенно театра Красной армии. В лунную ночь хорошо было видно контур Москвы. Вспоминаю, сидишь на карнизе в полной темноте, тебя обдувает свежий прохладный ветерок, а ведь на чердаке под крышей стояла духота. Но вдруг на горизонте замелькали зарницы, немного прошло времени и то же самое появилось в другом направлении. И так продолжались все последующие налеты на Москву. Но вот в небе появились лучи прожекторов, их светлые полоски на горизонте были еле заметны. Светлые полоски прожекторов все ближе и ближе приближались к нам. Мы видим вспышки артиллерийских залпов зенитных орудий, а вот в небе и показались еле заметные разрывы снарядов наших зенитных батарей. Все ближе и ближе к центру города приближались сверкающие точки в небе, но разрывов мы не слышим. Мы увидели, как фашистский самолет, сбитый нашими зенитчиками, падал на землю и взрывался где-то на окраине Москвы. Мы видели и второй сбитый самолет. Наблюдали, как наши прожекторы поймали в свои лучи самолет, и держали его в перекрестных лучах. Было видно светлую точку в лучах прожекторов, самолет старался уйти из перекрестка лучей. Он метался из стороны в сторону. Но лучи прожекторов крепко держали (как в тисках) и, уведя его за городскую черту, там его и сбили. Но кто сбил самолет? Или зенитным огнем артиллерии или наши ночные истребители, о которых мы ничего не знали. Но утром было сообщение в печати и по радио о том, что наши истребители в отведенных зонах атаковали вражеские бомбардировщики и их там сбивали. В эту ночь нашими истребителями было сбито 12, а зенитной артиллерией – 10 немецко-фашистских самолетов. После каждого ночного налета на следующий день по радио сообщали, сколько самолетов участвовало в нападении на Москву, сколько было сбито, а сколько самолетов смогли прорваться через нашу противовоздушную оборону. К Москве прорвались лишь отдельные бомбардировщики врага. Сидим и ждем, что дальше будет, смотрим туда, где в небе сверкают взрывы снарядов, а они (снаряды) рвутся над Москвой. До нас доходят звуки (хлопки) зенитных снарядов. По плотности разрывов снарядов можно примерно определить, где летят самолеты. Среди хлопков, которые издавали при разрыве наши снаряды, мы в тишине услышали рев двигателей самолетов, которые появились над нами. Мы пока продолжали сидеть на крыше, а у окна лестничной клетки, и в убежище решили пока не спускаться. Я хорошо помню, смотрели на небо и видели море звезд и вот из полной темноты доносится многотонный вой фашистского стервятника. Я хорошо запомнил звук работающего двигателя перегруженного самолета «Юнкерс-88» и могу точно воспроизвести: «У-ва… У-ва… У-ва…». Самолеты летели над Москвой. Мы не раздумывая побежали вниз, в убежище. Только спустились, и прогремели взрывы бомб, два взрыва особенно были сильные, видимо, упали где-то рядом.

Теперь о жучках. Я вспоминаю, что видел, слышал и сам пережил. Вспоминаю об острых и небезопасных случаях нашего пребывания на чердаке нашего дома. Когда снаряды рвутся над нами, тогда появляются «летящие» жучки. Почему «жучки»? А вот почему. Когда летят осколки от снарядов, то они, падая на землю издают различные звуки. Все зависит от формы и размера осколка. Представляете, кругом стоит глухая тишина и вдруг слышишь звуки, какое-то «шуршание», кто «фурканье», а то как будто шмель летит – «жужжание». При падении осколка на крышу, а крыша дома покрыта железом, если крышу осколок не пробил, то он с шумом катится по крыше или падает вниз, во двор, а там при падении осколка слышен треск оконного стекла. Это интересно слушать и смотреть, куда упал осколок, если у тебя есть над головой защита, а если ее нет? На следующий день после налета идешь по улице и видишь: на асфальте торчат осколки наших зенитных снарядов, а где просто валяются. При очередном налете на Москву мы как никогда пристально всматривались туда, откуда ждали нападения, т.е. на запад.

И при втором налете на Москву 24 июля мы сидели не на крыше, а наблюдали в окно с лестничкой клетки, и мы увидели впервые, как фашистские самолеты сбрасывали над центром Москвы осветительные бомбы, а сначала мы видели их, как они висели где-то на окраине Москвы. При подлете к центру было хорошо видно, как бомбы загорались, т.е. сначала появлялась маленькая, еле заметная вспышка, а через несколько секунд – яркая вспышка, и мы видим – бомба медленно спускается, освещая город. При горении от бомбы отделялись почему-то искры, и они сыпались на землю. Сброшено на Москву несколько осветительных бомб, они висели в разных местах над городом. Мы видели, как по всем осветительным бомбам наши зенитные пушки вели огонь и старались их сбить, было видно, как трассирующие нити пулеметных очередей пронизывали светящееся облако (бомбу), при попадании было видно, как нарушается трассирующая нить и пули летят в разные стороны. Подбитые осветительные бомбы, падая на землю, продолжали гореть. Я жил на 7 этаже, и каждый раз, выходя из квартиры на лестничную клетку, чтобы сесть в лифт, в окно видел всю Москву. До нападения самолетов на Москву я лично видел, что на крышах высотных домов были сделаны площадки и на них установлены 4-х-спаренные пулеметы “Максим”. Вот эти пулеметы и вели огонь по бомбам. Мы смотрели, как по всему темному небу рвутся снаряды, местами снаряды рвутся кучно, это значит, там летят самолеты. Страшно было все это видеть. И вот вдруг мы услышали пронзительный вой летящей бомбы, и тут же прогремел сильный взрыв – это первый в моей жизни случай, когда я услышал звук летящей настоящей фашистской бомбы. Когда я был на воронежском фронте на Курской дуге, находился по бомбовым налетом фашистских самолетов Ю-88, летящие бомбы издавали пронзительные звуки, так же, как я слышал в Москве.

Из опыта в моей фронтовой жизни, а я не один раз пережил бомбовые налеты, скажу – если бомба летит в район, где ты находишься, то звук слышен, а если дальше от тебя – нет. После первых налетов на Москву на Манежную площадь около Кремля были привезены для показа жителям Москвы сбитые немецкие самолеты, которые участвовали в налетах на Москву. Тут были останки сбитых самолетов «Юнкерс-88», «Хейнкель-3», истребителей М-109 (мессершмитт). У каждого сбитого самолета стояла табличка с пояснениями, где был сбит самолет и кем. Народ приходил на площадь, где стояли подбитые самолеты, и рассматривали их, трогали руками. Мы с товарищами и Юрой тоже ходили на площадь, нам было интересно посмотреть на подбитые самолеты, заглянуть внутрь фюзеляжа, откуда шел какой-то резкий запах. Один мужчина сказал, этот запах издают разбитые кислородные баллоны, насколько это верно? Но это было!

С наступлением темноты в небо Москвы поднимали воздушные гондолы – мы их называли «колбасой». Мы знали их назначение – это преграды против вражеских самолетов, а как они ведут борьбу? Мы не знали, только все догадывались, говорили, что к тросу подается ток, а другие говорили – подвешивают сети. С рассветом «колбасу» опускали на землю и привязывали веревками к земле. Я помню на Никитинском бульваре стояла привязанная гондола, а рядом стояла машина ЗИС-5, вместо кузова была лебедка с металлическим тросом. Я вычитал в военной литературе, что к Москве в первом налете прорвались лишь одиночные бомбардировщики врага, которые, хотя и сбросили бомбы, но не принесли существенного ущерба. Было разрушено несколько домов и строений в центре и на окраине города. Вместе с тем выявились и серьезные недостатки при отражении полетов противника. Писали, что были приняты меры по устранению вскрытых недостатков, что позволило отражать налеты вражеской авиации на Москву более организованно и эффективно. С 22 июля по 15 августа 1941 г. противник совершил на Москву 18 ночных налетов. В восьми из них участвовало по 100-120 бомбардировщиков в каждом, а в остальных – по 50-80 самолетов. Из 1700 самолетов, участвовавших в налетах, к столице прорвались лишь 70 (История Второй мировой войны). Так я встретил войну!

Хотя непосредственно в боях я не участвовал, но уже слышал, как рвутся бомбы, слышал и оружейные залпы наших зенитных батарей. Но вот когда я буду на фронте, об этом обязательно вспомню…

Начало военной карьеры и призыв в Красную армию

Август 1942 года. Вспоминаю город Куйбышев, откуда меня призвали в армию. Мой отец работал в МИДе СССР, и вот в октябре 1941-го министерство вместе с сотрудниками из Москвы эвакуировали в Куйбышев. Город стоял на русской реке Волге. МИД СССР находился в доме, где раньше располагался сельскохозяйственный институт города Куйбышева. Жили мы в доме, который стоял около дома МИДа. Жить было очень тяжело в маленькой комнате, где стояли две кровати да стол. В городе находился знаменитый Жигулевский пивной завод, он в это время славился хорошим пивом. Помню, в городе было много ларьков, где продавали бочковое пиво. У моего товарища Юры Филиппова в МИДе работала тетка, с которой он жил, а мать его работала где-то за границей. И вот нас двоих через военный учетный стол МИДа и направили в военкомат, где нам предложили поехать учиться в 1-е Пензенское артиллерийское училище. Какая у нас была реакция на это предложение, я не помню, помню только когда мы шли в военкомат, нас сопровождал представитель военного учета МИДа и, видимо, он способствовал, чтобы нас отправили учиться.

Стояла теплая погода, шел август 1942 г. Последний вечер в Куйбышеве мы провели с друзьями в городском саду, который находился на склоне к реке Волге. Мы знали о том, что немецкие войска подошли к Сталинграду, и там наши войска ведут тяжелые бои. На следующий день нас всех призывников собрали в военкомате, отправили пешком на вокзал и посадили в вагон. На перегоне было много провожающих, там был мой отец и брат Саша, а Юру провожала его тетя, отец погиб на фронте. Мы были юнцы, всего по 17 лет. В душе мы были рады, что едем служить, а что нас ждет и какая судьба у нас будет в жизни, мы об этом по молодости не думали, но в будущем нам с войной придется встретиться. Смотришь в окно вагона на провожающих, у многих слезы и рыдания. Мы еще тогда не представляли, что не всем призывникам, которых провожают в армию, будет суждено вернуться домой… Поезд тронулся, я из окна вагона помахал отцу рукой. Отец заплакал, и в это время я почувствовал, что отца я вижу в последний раз. В дальнейшей моей фронтовой жизни будет многое, о чем я не напрасно подумал при прощании с отцом.

Военное училище

Что такое военное училище? И какая армейская жизнь нас там ожидает? Училище разыскали быстро, оно находилось на окраине города Пензы. Это был военный городок, казармы старой постройки из красного кирпича. Военный городок был обнесен высоким забором. И вот группа с мешками за спиной (почему-то мешки тогда назывались «сидорами») мы подошли к проходной КПП. Вид у нас, я помню, был, прямо скажу, невзрачный, усталый. Первое мое знакомство с училищем началось с бани. Наши шмутки отобрали и после бани выдали обмундирование цвета хаки, как помню, гимнастерку мне дали из плетеного материала, а не как обычное мягкое из х/б. Вместо сапог мне дали солдатские ботинки и к ним длинные голенища, называемые обмотками. Вы не представляете, как мы впервые в жизни взяли эти зеленые мотки обмотки в руки. Чтобы надеть ботинки, нам дали портянки вместо носков, а вот как портянки намотать на ногу, это было для нас ново. Курсанты училища, которые нас обслуживали, показывали нам, как надо пользоваться портянками. Я скажу о себе, я так и не смог правильно намотать портянку на ногу. Теперь об обмотках, для нас и это ново, и тут тоже надо уметь правильно обмотать, а они (обмотки), непослушные нашим рукам, вырываются из рук и распускаются. Забегая вперед, скажу: когда будем учиться, все недостатки с которыми мы встретились, мы быстро освоили. Меня направили в 1-й дивизион, 2-ю батарею, 2-й взвод. Командир учебной батареи был ст. л-т Евтушенко, кстати, после войны я служил в артиллерийском корпусном полку в городе Покров под Москвой в 1946 г. И там я неожиданно встретился с бывшим командиром батареи  ст. л-том Евтушенко, он на фронте не был. Командир взвода был л-т Титов, среди личного состава курсантов были и курсанты, которые были на фронте, после госпиталя были направлены на учебу в училище. В 1-й батарее много было курсантов, которые уже побывали на фронте, они выделялись среди нас и по возрасту, и по манере обращения между собой. А особенно, когда они реагировали и высказывали на своем языке на трудности, которые возникали во время учебы, ссылаясь на фронтовую жизнь. После карантина началась напряженная учеба. Учеба в училище начиналась с подъема в 6.00 утра и до отбоя 23.00. Прямо скажу, было трудно и, честно признаться, тяжело. Хотя и кормили нас по курсантской норме, но ее надолго нам не хватало. Нам всем пришлось ходить за дополнительным пайком к забору, так как за забором собирался «хитрый рынок», так мы его тогда называли. Местные жители приходили к забору нашего училища с намерением что-нибудь продать. Залезая на забор или между досок забора, мы старались купить лепешку, молоко, вареные яички, помидоры или стакан махорки. Кстати, махорка была хорошая, и слабая, и крепкая.

Никакой раскачки, приступили к учебе. Шла осень 1942 года, учили нас всему тому, что будет необходимо нам на фронте. Проводились так называемые марш-броски с полной выкладкой. Вспоминаю, что мне вначале как-то нравились эти мероприятия, представляете, подается команда «тревога!», этот сигнал возвещает что-то тревожное. Эту команду курсанты должны выполнить быстро и четко. Первое, что ты делаешь, бежишь к пирамиде брать свой карабин, противогаз и быстро встаешь в строй… Если эта команда застигала тебя в постели, тут возникают особые трудности, а именно – надо быстро одеться, намотать обмотки и встать в строй, а тут как всегда голенища не слушаются. Каждому курсанту в руки дают несколько обойм боевых патронов, которые укладываем в патронташ, и сухой паек. В это время мы себя чувствовали настоящими бойцами. Перед строем зачитывают приказ, и, как всегда, это делает командир батареи. Марш-бросков и тревог за время учебы было несколько, а вот первую я хорошо помню.

Нам поставили задачу в таком-то квадрате: у нас в руках карта, ночью с самолета были сброшены немецкие парашютисты-диверсанты, нам приказано прибыть в указанный квадрат (см.по карте) и прочесать лес. Вышли с территории училища и тронулись в путь. Шли ускоренным шагом, впереди командир батареи, а мы по взводам за ним. Вышли за черту пригородных строений, на проселочную дорогу и вдруг первый взвод, за которым мы шли, побежал, а мы за ним. И вот с полной выкладкой ты бежишь, весь мокрый, хотя и воздух осенний, холодный, с одной думой – вот-вот сейчас перейдем на спокойный шаг. А не тут-то было, продолжаем бежать. Но вот остановились, поступила команда «привал», на душе стало легче. На первом привале я лег на прохладную осеннюю землю, а под голову положил свой солдатский мешок. И только устроился в надежде отлежаться, но тут слышу команду – всем вставать и продолжать движение вперед. Я не представлял, что такое марш-бросок, и как мы, молодые курсанты,  должны его выполнять, а это 10-15 километров, половину маршрута мы должны бежать бегом с переходом на ускоренный шаг, с короткими остановками для отдыха “привал”. Я помню, бегу, а силы меня покидают, и думаю, неужели эти муки мне нужны на фронте, я же не пехотинец, а артиллерист, мне надо не бегать, а стрелять из орудий. Для передвижения у меня будет арт.тягач. И вот вспоминаю один эпизод из моей фронтовой жизни, где в январе месяце 1944 г. мне пришлось выходить вместе с пехотой из немецкого окружения не пешком, а бегом – все 4 километра пришлось бежать по снегу. Как видите, жизнь показала – не зря нас к этому готовили и муштровали.

Жизнь в училище и боевая подготовка продолжалась.  Вспоминаю такой случай, мы курсанты получали посылки и денежные переводы, вот и мы получили посылки, я и Юра, из МИДа СССР. При получении каждая посылка вскрывалась в присутствии старшины батареи. Обидно было нам, что вскрывают посылку, а там бутылка хорошего вина, которую забирает старшина, и нам говорит, а это вам не положено, и на этом осмотр закончен. Вам интересно будет знать, что же нам в это тяжелое время присылали в посылках. Это была бутылка хорошего вина, кажется, «виски», теплые варежки, носки, сладости – конфеты-печенье, а самое ценное для нас, это два портсигара с сигаретами в каждом по 50 штук. Сигареты были английские с приятным ароматом и от махорки сильно отличаются. Мы с Юрой этими сигаретами угощали наших товарищей. У нас возникли проблемы, как сохранить для пользования сигареты? Так как в тумбочке оставлять сигареты было нельзя, их все равно украдут. И вот я решил один портсигар с сигаретами спрятать в районе плаца, под деревом, и кучей листьев. Я не помню, сколько раз я приходил за сигаретами, чтобы несколько штук взять для курения, но… один раз я пришел, а там сигарет не оказалось. Но у меня остался первый портсигар, который мы быстро раскурили и раздали, и я его использовал под махорку, он мне служил долго и на фронте.

Наступила зима 1942 г., а зима была суровая и очень холодная. День начинался с подъема. Услышишь команду “подъем”, и вот тут  начинают развиваться события – надо быстро встать, одеться, а тут старшина подает команду “становись”. Ведь за опоздание встать в строй иногда давали наряды вне очереди. А тут, как иногда бывало, из рук вырывается обмотка, которая, разматываясь, катится под ноги стоящих в строю. Чтобы успеть встать в строй, так и бежишь, держа в руке размотанную обмотку, в надежде намотать ее на улице. Зарядка проводилась, как правило, без нижних рубашек, и только когда были крепкие морозы, мы одевали нательное белье, а то и гимнастерки. Физзарядка проводилась около казармы при полной темноте, если не считать фонаря, который висел над входной дверью казармы. И как всегда, после команды “оправиться” начинается физзарядка с бега. После зарядки бежим в казарму, а тут при входе стоит старшина и трогает твое тело и определяет, натерся ли ты снегом или нет… Поворачивает тебя обратно и ты бежишь обратно на улицу и натираешься снегом. Но тогда мы с этим тоже мирились, зная, что на фронте нам будет еще труднее. Помню, что курсанты-фронтовики  страшно были недовольны такой зарядкой, когда тебя заставляют обтираться снегом.

Много раз проводили лыжные кроссы, помню, был сильный мороз и я отморозил большой палец на ноге. Регулярно ходили в наряды на кухню и в караул. Я предпочитал наряд идти работать на кухню. Там хотя и приходилось работать без отдыха все 24 часа, не как в карауле, где стоишь часовым на посту, а после отдыхаешь, но зато на кухне вдоволь будешь сыт. Весь день на кухне колешь дрова, топишь печку, чистишь картошку, моешь посуду и полы. Правда, после этого наряда приходилось иногда часто навещать туалет. Новый 1943-й год  встретил в карауле, часовым на посту охранял склады, а в клубе в это время играла музыка и часы били 24.00. Вот так я встретил первый Новый год в моей в сознательной жизни.

Забегая вперед, следующий Новый год, 1944-й, я встречу под городом Витебском на переднем крае, где я стоял с одним орудием на прямой наводке на дороге Витебск-Полоцк. Третий раз мне пришлось встречать Новый год – 1945-й – на фронте, и тоже на переднем крае, где я находился на НП, наблюдательном пункте. Рядом с нашими казармами располагалось 2-е Пензенское минометное училище, оно было на конной тяге. Их конюшни стояли рядом с нашей казармой и нам видно было из окон, как они каждый день чистили своих лошадей и выводили их из конюшни на улицу, а мы с усмешкой наблюдали за их работой, ведь у нас были тягачи… Мы не думали, что на фронте и нам, артиллеристам, придется воевать на лошадиной тяге, т.е. возить свои пушки (орудия) при помощи лошадей. В артиллерийском училище нас обучали на механической тяге, и никакого понятия о лошади у меня не было, а ведь когда я прибыл на Воронежский фронт после окончания училища и участвовал в боях, я не встретил ни одного тягача на фронте такого, который я изучал в училище. А ведь мы изучали тягачи «Комсомолец», так он назывался, это довольно юркая и подвижная машина на гусеничном ходу. Бронированный корпус, толщина брони 8-10 мм. Рядом с водителем тягача установлен пулемет. Орудийный расчет сидел наверху. Вспоминая свое детство в Москве, я видел пожарные машины, где пожарники сидели так же, как наш орудийный расчет на тягаче. На тягаче было два двигателя ГАЗ-АА. Во время учебы мы изучали материальную часть тягача, работу двигателя и вождение. Ведь вместо руля были два рычага, с помощью которых можно управлять движением, а это не так просто…

Немножко об учебе

Весь учебный период пришелся на холодное время зимы. Половина учебных занятий проходила в артиллерийском парке, на открытом воздухе, где изучали огневую подготовку по стрельбе из орудий прямой наводкой по танкам и огневым точкам. Половину дня занимались в классах, где изучали и осваивали теорию артиллерийской стрельбы. Много времени уделяли изучению тактики. Практические занятия проводились так же на местности, в поле. Мы изучали два орудия 45-мм, мы ее называли «сорокопятка» и 76-мм ЗИС-3, так называли дивизионное орудие. Это орудие было основой наших артиллерийских полков в стрелковой дивизии. Оно служило для ведения огня с закрытой огневой позиции для поддержки нашей славной пехоты, а также для ведения огня прямой наводкой по танкам и огневым точкам. 45-мм орудие – маленькое и в освоении его сложности не было. Это орудие в первый год войны было грозным, хотя и было небольшое, стреляла пушка точно и подбивала танки. Батарея 45-мм орудий входила в состав стрелкового полка. В апреле 1943 года я окончил училище и мне было присвоено звание «лейтенант». В это время в армии были введены новые офицерские знаки различия, нам вручили погоны, но звездочек к ним нам не дали. Нам пришлось самим вырезать из консервных банок эти звездочки.

Будучи на фронте, когда мы стояли в обороне под городом Витебском, эти самодельные звездочки заменил на другие, сделанные мною из гильзы немецкой ракеты, вид у них был другой и они не ржавели. С этими звездочками на погонах так и проходил до конца войны. А самое главное, я расстался с обмотками! Взамен их мне выдали кирзовые сапоги, а некоторым лейтенантам и сапог не хватило, вместо сапог им дали новые ботинки и обмотки. Мы поехали по разным направлениям на фронт. Это был конец апреля, мы с Юрой получили назначение в резерв Воронежского фронта. Но почему-то местом прибытия значился не фронт, а в предписании адрес – Гороховецкие лагеря, станция Ильино это под городом Горьким.

Гороховецкие лагеря

Прибыли на железнодорожную станцию Ильино. Как положено, представились военному коменданту и он нас принял и рассказал, как нам добраться до военной части, которая располагалась в районе Гороховецких воинских лагерей. Чтобы доехать до воинской части, транспорта нам не предложил, а сказал нам, куда идти, как найти часть, указанную в предписании. И вот мы, несколько молодых лейтенантов, пошли босиком, за плечами у нас солдатские военные мешки, а в руках – шинели. Дорога, по которой мы шли, была вымощена булыжником, по нему идти было неприятно, спотыкались, падали. Пройдя через деревню Мулино, мы вышли в сосновый лес и увидели – в полном смысле это был военный лагерь. Мы быстро разыскали штаб части, где нас направили в казарму. Слово «казарма» нам известно по училищу, и вот мы идем и смотрим по сторонам, чтобы увидеть кирпичное здание-казарму. Что мы увидели когда подошли к указанному месту? Это был большой барак, врытый наполовину в землю. Когда вошли мы в казарму, то увидели направо и налево в два ряда сплошные нары. В помещении было темновато и душно. На улице было тепло, а тут прохладой тебя обдувало. Мы расположились в одном месте на нижних нарах. Я помню, пошел дождик, а в бараке слышно – в темноте где-то капает вода.

Впоследствии я понял, что значит Гороховецкие лагеря, и почему и зачем они находятся именно здесь? Природа здесь скудная, сосны да песок, да в лесу видны песчаные бугры (барханы). После войны мне пришлось снова связать военную службу с этими лагерями. Начиная с 1947 года я знал Гороховецкий лагерь как артиллерийский полигон, где проводили различные боевые артиллерийские стрельбы. На этот полигон с 1947 года по 1957 год я сам со своей батареей приезжал в составе артиллерийского полка на боевые стрельбы. Большая часть моей военной службы после войны была связана с этим лагерем.

Куда мы прибыли, – этот лагерь, как мы поняли, был сборным пунктом офицерских кадров. В основном здесь были офицеры, прибывшие из госпиталей и молодые офицеры, прибывшие из училищ. Тут были офицеры всех родов войск и всех званий, кроме старших. На целый день мы выходили (выползали) из землянки (барака) на свежий воздух и ходили, кто куда… Кто в деревню в чайхану (столовую), мы, молодые офицеры, такой возможности не имели. Старше нас, фронтовики, – имели и деньги, и вещи, которые меняли на самогон, на курево. После ужина все собирались в казарму и мы залезали на нары, на место, где лежит твой мешок и шинель. Кое-кто забирался на нары после чайханы с трудом. Свободного места на нарах было много, ибо никто здесь не задерживался. Некоторые, прибыв сегодня, назавтра получали назначения и уезжали. На нарах лежали группами, как мы с Юрой, о чем-то между собой вели разговоры, а фронтовики между собой, как мы слышали, о боевых эпизодах, и рассказывали анекдоты. В один теплый солнечный майский день мы нашли небольшой заброшенный участок, где между кочками была вода и мы решили постирать портянки. Постирали и положили сушить на траву, солнце свое дело сделало и портянки высохли. Мы знали о том, что завтра мы получим назначение и покинем этот лагерь. Наша группа молодых офицеров, окончивших 1-е Пензенское училище, получила назначение на фронт.

Нам выписали проездные документы до места назначения на Воронежский фронт. Ехать нам надо через г. Старый Оскол до железнодорожной станции Ржава. На станции военный комендант нам скажет, как нам ехать до военной части, указанной в предписании. Пробыв в резерве около недели, мы той же дорогой, какой пришли, пошли пешком обратно на станцию Ильино. Сели в поезд и поехали в Курскую (губернию) область.

Прибытие на Воронежский фронт

Сошли с поезда на станции Ржава – это Курская земля. Она нас встретила хорошей солнечной погодой, кругом было много зелени, а самое главное, это как там пели курские соловьи… Это надо было слышать! Хотя их пение мы уже слышали раньше. Это было на железнодорожной станции Старый Оскол, там мы сходили с поезда на продовольственный пункт, чтобы получить продукты, и там мы слышали тоже соловьиное пение. Но здесь, на станции Ржава, они пели особенно звонко. Но мы прибыли на фронт и хотя нам пели соловьи… Но мысли у нас в голове были совсем другие. На станции мы узнали у военного командира, как нам добраться до штаба 38-й армии. До штаба добирались на попутных машинах, а где и пешком. Сели на попутную машину, полуторку, в кузове машины сидели двое солдат и нас по-моему было четыре офицера, и мы ехали в штаб армии, а штаб армии находился в г. Обоянь. Машина ехала в г. Обоянь, мы сидели в кузове на ящиках, нас трясло, много поднималось пыли из-под колес машины. Когда ехали, над нами было чистое голубое небо и никаких признаков, что мы едем к фронту.

И вдруг на голубом небе мы увидели немецкий самолет-разведчик «раму». Мы, задрав головы вверх, наблюдали за ним, а он спокойно летит, и по нему зенитчики не ведут огонь. А один солдат сказал: «Рама – самолет-разведчик и он засекает ОП, вот почему по нему не ведут огонь зенитчики». В штабе армии мы получили назначение в 23-й стрелковый корпус, в 204-ю стрелковую дивизию, которая находилась в городе Суджа.

Мы отправились в путь через город Обоянь. Шли через весь город, в городе много было разрушенных домов, город пострадал во время прошедших боев. До Суджи мы опять добирались на попутных фронтовых машинах. Город находился недалеко от Сумской области Украины, в глубине Курской дуги. Передовая проходила на западе от города Суджи в 30-35 км. Прибыли на место в г. Суджа, нашли штаб дивизии, который находился на окраине города, как я помню, это была школа. Город был небольшой – провинциальный, в городе в основном одноэтажные здания. О городе я ничего больше сказать не могу. На окраине и в городе много зелени и фруктовых садов – около каждого дома. В штабе дивизии нас принял начальник артиллерии дивизии. Провел с нами беседу и троих из нас, в том числе и меня, направил в 657-й артиллерийский полк, остальные были направлены в противотанковые батареи стрелковых полков.

Итак, с этого дня началась моя служба во фронтовой дивизии. Я стал служить в дивизионной артиллерии с 76-мм орудием. Мне повезло – те ребята, которые попали в стрелковые полки, имели на вооружении 45-мм орудия, назначение которых было только для стрельбы прямой наводкой. В штабе артиллерийского полка меня и назначили командиром 2-го огневого взвода 7-й батареи 3-го дивизиона. Командир дивизиона был капитан Нассеник, командир батареи – ст. лейтенант Голубец, а командир 1-го огневого взвода – лейтенант Романов Федя, он был родом из Сибири, города Тобольск Командир взвода управления – лейтенант Мескичеков – родом из Сибири, город Омск. Все товарищи по батарее, в составе которой мы будем вместе себя и своих солдат готовить к боевой жизни. Дивизия вновь формировалась из 37-й стрелковой бригады, которая участвовала в боях под Сталинградом и прибыла для переформирования в город Суджа в 204-ю стрелковую дивизию. Как я помню, дивизия была укомплектована на 50% личным составом и боевой техникой. В нашей батарее вместо двух орудий в каждом взводе было по одному.

Теперь немного о жизни в городе Судже

Личный состав батареи был расквартирован по частным домам на окраине города. Это говорит о чем? Что личного состава в подразделениях было мало, т.е. некомплект, и размещать приходилось по частным домам, как, например, по одному отделению в 5-6 человек или взвод в 10-12 человек. Например, мой взвод – это орудийный расчет 5 человек, два ездовых, 5 лошадей, и мы все располагались в одном доме. Спали кто где, кто в доме на полу, кто на сеновале. В это время стояла теплая дождливая погода, воздух насыщен ароматом и свежестью.

О моем взгляде на лошадь

Итак, я столкнулся в своей жизни с тем, чего не ожидал, – это  с лошадью. В училище нас настраивали и говорили, что нам придется встретиться на фронте и с конной тягой. В детстве я никогда не ездил на лошадях в седле, и без седла, и даже на телегах. Мое детство прошло в центре Москвы. В это время по улицам Москвы довольно много ездило повозок с лошадьми, а вот лошадей под седлом я не видел. А тут на тебе… Пять лошадей, два «корня», две «унос» – так мы их назвали, одна моя «ездовая». Чтобы прицепить орудие для транспортировки, нужен передок с длинным дышлом, к которому впрягали двоих коренников, впереди их – еще две лошади (унос). Мне, молодому лейтенанту, пришлось познавать и учиться всему, что связанно с лошадьми и обращению с ними. Как я писал ранее, я не был готов к этому, тем более командовать лошадьми. У каждого ездового было по две лошади. Один ездовой у меня был по национальности казах, другой – башкир, они любили лошадей и умело за ними ухаживали, а в боях они их оберегали. В будущих боях я пойму, какую большую роль играет лошадь в войсках – основной вид транспорта на подвозке боеприпасов, продовольствия, а кухни возили только лошади. Я от ездовых много узнал и перенял, как обращаться с лошадью. Как, например, правильно впрягать лошадь. Я не знал, какая применяется сбруя, а надо было знать все это, от уздечки до торбы. Запоминающийся отрезок в моей жизни связан с лошадью, но самое неприятное для меня – это была езда верхом на лошади.

Верховая езда

Проводились занятия с офицерами по верховой езде, занятия проводили кадровые офицеры, которые, видимо, служили до войны и, наверное, не один год. Они хорошо и строго держались (сидели) в седле, их сразу можно определить и выделить среди них таких, как мы,  тюфяки. Читая литературу, а также из кинофильмов, что мы смотрели до войны, можно сделать вывод: в войсках до войны много уделяли внимания верховой езде. По приказанию я на своей лошади прибыл на место, где проводились занятия, это, видимо, был школьный стадион. Нас поставили в шеренгу, держа лошадь за уздечку. Проводивший занятия офицер, сидя на лошади при шпорах, рассказывал нам, как надо выполнять те или иные команды, я слушал внимательно и для меня это было все ново. Занятия начались с посадки в седло и обратно  спешиваться на землю, то есть слезать на землю, сначала я думал, это просто – забраться в седло, но для меня это сделать оказалось не просто. Временно получишь удовольствие, сидя в седле и чувствуя себя на высоте, под ногами опора – стремена. Кажется, эту команду я усвоил. После отработки этих упражнений началась езда по кругу. Вот тут-то и началось все это… Чего я не ждал, когда ехал на фронт. Подавались различные команды, и я, сидя на лошади, должен их выполнить, выполняю, а сам все смотрю, как их выполняет сосед. Ехали по кругу спокойным шагом, но вот подали команду «стремя опустить», и вот тут-то и началось самое неприятное для меня. Команда эта выполнялась очень просто – снимай ноги со стремян. При езде шагом тряску в седле ощущаешь спокойно, но вот все лошади перешли на мелкую рысь. Это ведомый послал свою лошадь мелкой рысцой и все лошади как по команде это выполнили. И вот, сидя в седле у тебя никакой опоры под ногами, кроме одной… Тебя начинает подбрасывать, после чего ты встречаешься с седлом, тряска продолжается до тех пор, пока лошадь не перейдет на спокойный шаг. Надо не только сидеть в седле, но надо уметь и удержаться в седле. Мне объяснили офицеры, которые старше по возрасту, так – чтобы не упасть с лошади, надо не только хвататься за гриву (это хоть какое-то спасение), но и надо своими ногами (шенкелями) прижиматься к лошади. Вот видите – что за штука шенкель, теперь и это я знаю.

Как кульминация этих занятий поступила команда «рысью марш», но ноги были на стременах, и это меня спасло. После таких занятий на следующий день я ходил с широко расставленными в стороны ногами, так как натер до крови свои ягодицы. Таких занятий было несколько. Выполняя команды на занятиях, я поинтересовался у офицеров, которые были уже на передовой – нужна ли эта езда верхом на лошади, и все эти команды на передовой? Конечно, они реагировали на эти занятия на своем фронтовом языке… Это нужно в жизни, а на фронте все забудешь – и команды, и как их выполнять…

Каждый день я проводил со взводом занятия по огневой подготовке. Командир батареи проводил занятия по ведению артиллерийского огня с закрытой ОП (огневой позиции) по целям. Особенно много уделяли времени стрельбе прямой наводкой по танкам и неподвижным целям. Для этой тренировки и проведения занятий нами был сделан миниатюрный танк из дерева, и вот этот танк таскали за веревку перед орудием, и расчет тренировался в наводке. Обучил расчет, как правильно посылать снаряд в казенник и выполнять команду «огонь». Все не рассказать, и на этом я заканчиваю рассказ о том, как мы готовились к боям.

Помню, был у меня курьезный случай, и опять связанный с лошадью. Меня назначили в штабе офицером связи. Я поехал в штаб на своей лошади, и вот на одной из улиц, которая шла под уклон, я решил щегольнуть – слегка пришпорил и лошадь перешла в галоп. И надо же случиться этому! Лошадь споткнулась и я, не удержавшись в седле, упал на обочину дороги. Лошадь тут же встала и стоит около меня, а я лежу в клубах пыли: хорошо, что упал не на булыжник. Я встал, отряхнулся от пыли, смотрю, правый погон оторвался и висит. Почувствовал боль в правом плече и ноге. Этот случай меня заставил вспомнить, как надо держаться в седле «шенкелями». Забрался на лошадь и мелкой рысью двинулся в штаб. Вот так…

Как приятно вспомнить о годах моей молодости!

Воспоминания майора в отставке

Раздумина Николая Павловича

записано 19.10.1984 г.

• Размещено: 15.12.2011
• Автор: Н.П. Раздумин
• Размер: 49.1 Kb
• © Н.П.Раздумин