ЖИВАЯ СВЯЗЬ ПОКОЛЕНИЙ

Содержание

Животворящая память……………………………………………………. 3

От автора………………………………………………………………………. 5

ЗАГЛЯНИТЕ В СЕМЕЙНЫЙ АЛЬБОМ……………………….. 6

1862 год…………………………………………………………………….. 7

Старшая дочь Бириных — Елена Николаевна………….. 10

Иван Иванович Рукавишников……………………………….. 13

Вторая дочь Бириных — Софья Николаевна……………. 14

След славного рода Волконских на земле Семёновской. 22

Память земляков……………………………………………………… 31

Третья дочь Бириных – Екатерина Николаевна………… 36

Дочь Мельниковых – Варвара Ивановна………………….. 41

Младшая дочь Бириных – Мария Николаевна………….. 42

Сын Бириных – Николай Николаевич……………………… 44

ПЕСНЯ ДЛИНОЮ В ЖИЗНЬ……………………………………… 48

Историческая версия фамилии «Гороховы»……………… 48

Судьба моего прадеда Евгения Горохова (1861-1918).. 49

9 января 1905 года…………………………………………………… 52

Александр Горохов………………………………………………….. 55

(Рассказы деда)………………………………………………………… 55

25 октября 1917 года………………………………………………… 62

Георгий Евгеньевич Горохов…………………………………… 65

Знакомство с Варенькой Мельниковой……………………. 70

Свадьба…………………………………………………………………… 72

Жизнь на улице Тихоновской, 14…………………………….. 75

Судьбоносная встреча……………………………………………… 80

Разные судьбы…………………………………………………………. 84

Евгений Евгеньевич Горохов………………………………….. 87

Ольга Евгеньевна Горохова…………………………………….. 88

Песня длиною в жизнь………………………………………………… 90

ПАЛЫЧ………………………………………………………………………. 97

(повесть)……………………………………………………………………… 97

В Нижнем, на Тихоновской…………………………………… 103

Младший дворник Костерин………………………………….. 111

Начало пути…………………………………………………………… 115

(рассказы Андрея Павловича)………………………………… 115

Шесть счастливых лет……………………………………………. 127

Война……………………………………………………………………. 130

Старый Нижний……………………………………………………. 133

(Рассказы Андрея Павловича)………………………………… 133

Наш Палыч……………………………………………………………. 144

РОДНАЯ УЛИЦА МОЯ…………………………………………….. 149

Август 1907 года……………………………………………………. 149

А время, а время идет себе, идет…………………………….. 152

«Тот» двор и его жители………………………………………… 157

Витька Лимановский…………………………………………….. 159

Окно в другой мир………………………………………………… 161

Улица моего детства………………………………………………. 167

Дворец моего детства…………………………………………….. 170

Новый дом…………………………………………………………….. 174

Подруга с детства………………………………………………….. 176

Сто лет спустя……………………………………………………….. 181

Люди живы, пока о них помнят…………………………………. 183

ИЗ НОВЫХ АРХИВНЫХ НАХОДОК………………………. 183

Из рода Бологовских……………………………………………… 183

Животворящая память

Один мудрый человек сказал: «Россия — страна с непредсказуемым прошлым». Эта, на первый взгляд, абсурдная мысль могла родиться только в XX веке. Именно тогда отношение к прошлому менялось трагически-радикально. И если в начале XX века дворянство, аристократия воспринималась как элита, как люди благородные и достойные (именно на дворянство опирался Российский государь-император), то с крушением монархии этот слой общества стали изображать исключительно в чёрных красках. Это не просто унижало, такое отношение ломало человеческие судьбы, заставляло отрекаться от родных корней.

Но без прошлого нет будущего, без элиты и настоящих интеллигентных лидеров развитие страны невозможно. Поэтому в начале XXI века закономерен повышенный интерес к истории России, к истории семьи.

Книга «Живая связь поколений» Екатерины Николаевны Виноградовой, потомка старинного дворянского рода Бириных — Волконских, оставивших заметный след в истории и культуре России — уникальна. Во-первых, это личные воспоминания автора, сохранившего добрую и благодарную память о пяти поколениях своих родных, судьбы которых тесно связаны с историей России. Особенно ценна книга сведениями, почерпнутыми «из уст в уста» из рассказов бабушки, деда, родителей автора. Эта информация, не будучи опубликованной, исчезла бы навсегда. Во-вторых, несмотря на сложные советские годы, в семейном архиве уцелели фотоснимки и документы полуторавековой давности. Напечатанные в книге, они по-настоящему погружают нас в прошлое. Наконец, теме истории своей семьи Екатерина Николаевна посвятила себя целиком, не пожалела времени, сил, средств на архивные и библиографические изыскания. Эти поиски оказались очень успешными.

Книга «Живая связь поколений» написана живым, легко читаемым литературным языком, временами очень ярко и эмоционально. Эти воспоминания будут интересны не только родным, близким и знакомым автора, но и «постороннему» читателю, неравнодушному к родной истории, истории семьи.

В добрый путь, любезный читатель!

Иван Богомолов
научный сотрудник музея

«Усадьба Рукавишниковых»,

автор краеведческих познавательных

фильмов о Нижнем Новгороде,

член общества «Нижегородский

краевед».

Помни о корнях своих…

Д.С. Лихачев.

От автора

Родилась и выросла я в самом центре г. Горького на улице Ульянова (бывшей Тихоновской). Интерес к истории своего рода возник у меня с детства. Помню, в бабушкиной комнате на рояле лежал старинный семейный альбом, со страниц которого на меня смотрели запечатлённые А. О. Карелиным, М. П. Дмитриевым и другими известными фотографами прошлого очаровательные дамы и элегантные мужчины — мои предки.

Моя бабушка — Варвара Ивановна Горохова (в девичестве Мельникова) — бережно хранила те фотографии и часто рассказывала мне о своих родных — людях интересных, ярких, с судьбами подчас трагичными, неразрывно связанными с судьбой России. С годами, к сожалению, многое из бабушкиных рассказов забылось. И однажды я с грустью подумала: «А что если все те истории, которые рассказывала бабушка, уйдут в небытие, и мои потомки на потемневших от времени фотографиях не смогут узнать своих родственников?» И вот, чтобы они, потомки, не пополнили ряды «иванов, не помнящих родства», я и написала свои воспоминания. Приведённые в книге сведения взяты из сохранившихся у нас в семье документов и из архивов.

Екатерина Виноградова

Светлой памяти моей бабушки            

Мельниковой-Гороховой Варвары Ивановны

посвящаю эти воспоминания.                        

ЗАГЛЯНИТЕ В СЕМЕЙНЫЙ АЛЬБОМ

Уважаемый читатель, давайте совершим путешествие в век XIX, в этом нам помогут сохранившиеся в нашей семье портреты и фотографии полуторавековой давности.

Вот два портрета работы художника А. Юделевича. На одном  — молодой офицер, на другом — красивая дама. Знакомьтесь, супруги Бирины — Николай Семёнович и Ольга Александровна.

Николай Семенович Бирин                     Ольга Александровна Бирина

Николай Семёнович Бирин — потомственный дворянин. В Нижегородском областном архиве хранится изображение герба старинного рода Бириных.

Герб Рода Бириных

На архивном документе надпись: «По указу Его Императорского Величества и по определению Правительствующего Сената 21 февраля 1873 года состоявшемуся сия копия герба рода Полковника Бирина выдана Полковнику Николаю Семеновичу Бирину, вследствие поданного им о том прошения. Санкт-Петербург. Июня 5 дня 1874 года. Герольдмейстер Действительный Статский Советник и Кавалер Петр Орлов». Под изображением самого герба находится его описание: «В лазуревом щите серебряная подкова, сопровождаемая тремя золотыми колосьями. Щит увенчан дворянским шлемом и короною. Нашлемник в лазуревых латах рука, держащая серебряный дугообразный меч с золотою рукоятью. Наметь справа лазуревый с серебром, слева лазуревый с золотом».[1]

Герб рода Бириных с описанием

1862 год

Встретились они на Рождественском балу в Дворянском собрании в городе Харькове. Играл полковой оркестр, пахло свежей хвоей от нарядной, сверкающей елки.

Молодой офицер Николай Бирин был очарован миловидной барышней с красивыми голубыми глазами. А ведь это была восемнадцатилетняя Оленька Свет — дочь потомственного народного целителя из города Изюм Харьковской губернии — его судьба, его суженая…

Ольга Александровна Бирина. 1870-е г.

Вот так когда-то и повстречались мои прапрадед с прапрабабушкой.

Вскоре Николай Семенович Бирин просил руки Оленьки у ее родителей. Их благословили, молодые обвенчались. Оленька Свет стала Бириной и уехала с мужем навсегда из г. Изюма из родительского дома. И где только ни доводилось служить офицеру Бирину: Херсон, Ковно, Санкт-Петербург, Нижний Новгород… И всегда с ним рядом была его верная супруга Ольга Александровна.

Нелегка кочевая жизнь жены офицера… Вечная тревога за любимого мужа… Сколько же терпения и стойкости нужно было иметь молодой женщине, ведь Н. С. Бирин был участником многих боевых сражений. Времена-то были тревожные: восстание в Польше 1863 г., кровопролитная Русско-Турецкая война 1877-1878 гг., события на Балканах. Впрочем, а когда они были спокойными в России?…

Он воевал, а она ждала от него вестей, молилась за любимого мужа. Умело вела хозяйство. Дом Бириных был гостеприимным и по-русски хлебосольным.

У супругов рождались дети: дочь Елена (1863 г.), дочь Софья (1865 г.), сын Николай (1871 г.), дочь Екатерина (1873 г.), дочь Мария (1875 г.).

Удачно складывалась и военная карьера Н. С. Бирина. Он стал кавалером многих орденов и медалей, дослужился до звания полковника и должности начальника охраны Зимнего дворца, пользовался уважением Государя-императора Александра II.

Выйдя в 1870-е годы в отставку, Н. С. Бирин с семьей переехал из Санкт-Петербурга в Нижний Новгород. 21 февраля 1873 г. был внесен в Дворянскую родословную книгу Нижегородской губернии (во вторую часть родов дворянства военного).

Сняли просторную квартиру в центре города, недалеко от Верхне-Волжской набережной, на улице Большой Печёрской (этот старинный дом № 7 сохранился и поныне).

…А дети росли, больше радовали, чем огорчали. Старшие дочери Лёля и Сонечка учились в Мариинском институте благородных девиц, росли умницами, красавицами, да и завидными невестами. Подрастали и младшие — Коля, Катя и Матя (Мария).

Казалось, что впереди только счастье… Но неожиданно умирает отец Николай Семёнович — умирает не на поле брани, а дома, от сердечного приступа, еще совсем не старым…

Это была невосполнимая утрата… Осиротела семья Бириных. Похоронили полковника Н. С. Бирина на кладбище Крестовоздвиженского девичьего монастыря в Нижнем Новгороде. Здесь хоронили выдающихся людей, которые своими делами снискали уважение горожан.

Убитая горем вдова Ольга Александровна каждый день ходила на кладбище в склеп, где и оплакивала своего любимого Николеньку. Здесь она сильно простудилась. Тяжелая болезнь приковала ее к постели. Родные готовились к самому худшему… Трое малолетних детей — Коля, Катя и Матя — грустные и притихшие сидели у постели матери.

Ольга Александровна, человек глубоко верующий, постоянно молилась и просила Бога дать ей силы поднять на ноги детей, не оставить их сиротами.

И произошло чудо! Приснилась Богородица, которая указала ей цель — жить для детей. Наказ свыше придал силы Ольге Александровне, и к удивлению докторов и радости близких, она выздоровела.

Она проживет долгую жизнь, вырастит детей, а с годами станет бабушкой 11-ти внуков! Вдове полковника Бирина назначат достойную пенсию и имение — село Таможниково Дальнеконстантиновского уезда Нижегородской губернии. Здесь, в просторном, уютном доме, и проживала моя прапрабабушка О. А. Бирина.

Имение Ольги Александровны Бириной, с. Таможниково, Д-Константиновского уезда Ниж губ. О. А. Бирина, М. Н. Бирина (дочь), помощницы по хозяйству Катюша и Марьюшка, 1905 г.

Скончалась О. А. Бирина 17 июня 1918 года в Нижнем Новгороде в доме на Тихоновской, 14, где в семье дочери Е. Н. Мельниковой проживала последние годы жизни.

В газете «Нижегородский листок» от 18 июня 1918 г. в черной траурной рамочке сообщалось, что отпевание покойной состоится в церкви святого Тихона, а похороны 19 июня 1918 г. на кладбище Крестовоздвиженского монастыря…

Некролог в «Нижегородском листке», от 18 июня,1918 г.

Похоронили Ольгу Александровну рядом с мужем Николаем Семеновичем Бириным.

После закрытия Крестовоздвиженского монастыря прах супругов Бириных перезахоронили на Старом Нижегородском кладбище в Нижнем Новгороде.

Старшая дочь Бириных — Елена Николаевна

Разными дорогами шли по жизни дети Николая Семёновича и Ольги Александровны Бириных.

Ветви родословной семьи Бириных уходят глубоко в Российскую историю и переплетаются с известными фамилиями — Волконских, Рукавишниковых,  Вендорфов.

Елена Николаевна Бирина-Рукавишникова, начало 80-х г. XIX века

Старшая дочь Елена Николаевна (по-домашнему Лёля), 1863 года рождения, закончила Нижегородский Мариинский институт благородных девиц. Умница и красавица, она покорила сердце Ивана Михайловича Рукавишникова –— почетного гражданина, купца-миллионера. Супруги проживали в своём доме № 39 на улице Большой Покровской. У них в 1882 году родился сын Иван, единственный наследник.

Глава семьи Иван Михайлович Рукавишников был гласным Городской думы, почётным мировым судьёй, действительным членом Нижегородского общества поощрения высшего образования, а также славился, как и вся семья Рукавишниковых, благотворительностью.

Церковь Покрова Богородицы на ул. Большая Покровская, слева от нее дом Рукавишниковых, 1913 г.

Занималась благотворительностью и Елена Николаевна. В «Адрес-календаре Нижегородской губернии за 1885 год» упоминается Елена Николаевна Рукавишникова как кандидат в члены правления Общества вспоможения бедным. Было ей в ту пору 22 года. В годы Первой мировой войны, проживая в Санкт-Петербурге, она состояла в Обществе Красного Креста.

Широкая русская натура, Иван Михайлович любил и богатые кутежи, карточные игры. Частенько до утра ждала Елена Николаевна своего загулявшего мужа. В ушах роскошные бриллиантовые серьги, на нежных пальчиках поблескивали дорогие кольца, но ещё ярче блестели слёзы, невидимые миру слёзы… И так всё чаще и чаще…

Двадцать лет прожила Елена Николаевна с Иваном Михайловичем. Но богатство не принесло ей счастья.

Наконец, чаша терпения лопнула. Елена Николаевна, человек с сильным и решительным характером, подала на развод. В то время, особенно в купеческой среде, это было неслыханной дерзостью.

Очень уж не хотелось И. М. Рукавишникову делиться. Долго (7 лет!) тянулся бракоразводный процесс. Лучшие, самые дорогие адвокаты вели это дело. Но справедливость восторжествовала: Священный Синод дал разрешение на развод.

Елена Николаевна получила приличную сумму отступных и уехала с сыном Иваном в Санкт-Петербург, где приобрела несколько роскошных доходных домов в центре города, чем и жила безбедно. А сын учился в Петербургском технологическом институте.

11 сентября 1905 г. Елена Николаевна вторично выходит замуж. Ее избранником стал Оскар Игнатьевич Вендорф (1849 г. р.), вдовец, по национальности немец. Он был военным, дослужился до звания генерал-лейтенанта и должности градоначальника Санкт-Петербурга. Был награжден многими орденами. По рассказам моей бабушки Варвары Ивановны, он дружил с Петром Аркадьевичем Столыпиным.  Несмотря на высокий чин и звание, Оскар Игнатьевич был скромным в быту человеком, отличным семьянином.

Супруги Вендорф жили в любви и согласии, часто бывали при Дворе на торжественных приемах и дипломатических встречах.

Бывали супруги Вендорф и в Нижнем Новгороде на Тихоновской, 14 у сестры Е.Н. Мельниковой, в Таможниково у мамы О.А. Бириной, тепло и сердечно принимали родных у себя в Санкт-Петербурге.

После Октябрьской революции супруги Вендорф эмигрировали из Батума на корабле «Шеффилд» в Константинополь (Стамбул). Здесь, на чужбине в 1920 г. Елена Николаевна скончалась от тифа. Оскар Игнатьевич на 9 лет пережил любимую жену: он умер в 1929 году в возрасте 80 лет. Его похоронили в г. Земуне (Югославия).

Иван Иванович Рукавишников

Иван Иванович Рукавишников во время обучения в Александровском дворянском институте, г. Н. Новгород

Сын Елены Николаевны и Ивана Михайловича Рукавишниковых — Иван Иванович — родился в 1882 г. в Нижнем Новгороде. «Ванюша — добрейшей души человек», — улыбаясь, вспоминала его моя бабушка. Иван Рукавишников закончил Александровский Дворянский институт (находился в Нижнем Новгороде на улице Варварской, сейчас в этом здании областная библиотека), затем продолжил образование в Петербургском технологическом институте. Получив хорошее образование, служил в Государственном Совете, удачно поднимался по служебной лестнице.

Иван Иванович Рукавишников

Отец И. М. Рукавишников, умерший 25 января 1906 г., оставил сыну богатое наследство и доходный дом в Нижнем Новгороде.

Вскоре Иван Иванович женился на бывшей актрисе цирка, канатоходке по имени Маргарита. Это была страстная, безрассудная, как считала мать, Елена Николаевна, любовь. Но, тем не менее_, супруги жили в согласии. Детей у них не было. После Октябрьской революции чета Рукавишниковых эмигрировала во Францию.

Иван поддерживал родственные связи со своими тетушками –— Марией и Екатериной. Часто писал из Парижа. В 1939 г. с началом Второй мировой войны связь оборвалась.

Дальнейшая судьба Ивана Ивановича Рукавишникова  не известна. Думаю, что он, как и его мама, Елена Николаевна, покоится на чужбине.

Вторая дочь Бириных — Софья Николаевна.

Кн. Софья Николаевна Бирина –  Волконская, 1905 г., г. Н.Новгород

Эту фотографию в старинной рамочке я помню с детства. Она стояла в бабушкиной комнате на письменном столе. С неё на меня смотрела очаровательная молодая дама в пенсне и в модной шляпе. Это была Софья Николаевна, тётя моей бабушки. Она умерла за двадцать лет до моего рождения, но в нашей семье хранили память о ней. Кроме старинных фотографий у нас остались её милые вещицы: шкатулочки, шёлковые перчатки, красивые веера, но особенно впечатляли меня, девчонку, её роскошные старинные платья, которые, казалось, не брало время. Особенно запомнилось одно — длинное бархатное. Помню, как я долго упрашивала бабушку перешить мне из него платье, и как была счастлива, когда она согласилась. В том наряде с белым кружевным воротничком я чувствовала себя настоящей княжной.

А с годами пришли иные ценности. И однажды, перебирая старинные фотографии Софьи Николаевны и вглядываясь в её прекрасное лицо, я решила рассказать всё, что знаю о её судьбе.

Сонечка родилась в 1865 году в Санкт-Петербурге. Она была вторым ребенком из пятерых детей в семье Николая Семёновича и Ольги Александровны Бириных. Её отец
Н. С. Бирин — русский офицер, полковник — служил в те годы начальником охраны Зимнего дворца при царе Александре II.

После выхода в отставку, Николай Семёнович с семьёй переехал в Нижний Новгород. Здесь Сонечка, как и её сёстры, закончила Мариинский институт благородных девиц и выросла завидной невестой.

В Нижнем Новгороде она повстречала молодого француза. Звали его Георгий Георгиевич (Жорж) Праль. Он служил чиновником в канцелярии нижегородского губернатора. Отношения галантного француза с Сонечкой разгорались, и вскоре она уже давала согласие на его предложение руки и сердца…

Молодые обвенчались и поселились в доме Эвениуса на улице Студёной. Через год у супругов родился сын Борис, к сожалению, умерший в младенчестве. Следующего сына  назвали Сергеем.

А через некоторое время в семейных отношениях наступила чёрная полоса. Что случилось, не нам судить, но супруги Праль разошлись, и Софья Николаевна с сыном Сережей уехала к маме Ольге Александровне в имение Таможниково Дальнеконстантиновского уезда Нижегородской губернии. Об этом говорит следующий документ: «Свидетельство №27. Дано сие из Нижегородского уездного Полицейского управления бывшей жене коллежского секретаря Г.Г. Праль Софье Николаевне, урожденной дочери полковника Бирина, живущей в селе Таможниково Дальнеконстантиновского уезда Нижегородской губернии для проживания во всех городах Российской империи от ниже писанного числа на один год. Гербовый сбор уплачен. Июня 11 дня 1893 г.» И подпись: Нижегородский уездный исправник
Петр Яковлев.

А вскоре на обратной стороне этого Свидетельства появится следующая запись: «1893 г. 16 числа августа означенная в сим Свидетельстве госпожа С.Н. Праль была повенчана с господином князем А.А. Волконским в церкви села Карповки. Священник Иоанн Добротворский. Запись удостоверена церковной печатью».

Была Софья Николаевна женой коллежского секретаря, а стала княгиней.

Князь Алексей Александрович Волконский занимал должность земского начальника 2-го участка в Семёновском уезде в 1890-1901 годы, поэтому супруги Волконские должны были постоянно проживать в  Семёнове.

Представим, с каким волнением ехала молодая княгиня Волконская навстречу новой жизни. Думала ли тогда Сонечка, что в этом маленьком городке она проживёт всю свою жизнь?…

Тёплым августовским утром Семёнов встретил Волконских колокольным звоном. Звонили к ранней обедне. В центре города на замощённой булыжником площади возвышался величественный Вознесенский собор, построенный в 1819 г. Рядом с площадью — липовый парк и небольшой пруд. От площади лучами расходились восемь улиц. Здесь были казённые дома, дома зажиточных горожан, богатых купцов, торговые ряды, лавки с колониальными товарами. Но главный торг был по четвергам на Соборной (Базарной) площади, где торговали расписной деревянной посудой: ведь исстари по всей Руси щи хлебали деревянными хохломскими ложками. Чуть дальше от центра улицы были немощёные, и деревянные домики с резными наличниками утопали в зелени травы и полевых цветах.

Вознесенский собор, г. Семенов

Волконские сняли квартиру в доме купчихи Ольги Осьмушниковой на улице Санохтинской (ныне ул. Володарского).

Через год они построили собственный дом на улице с красивым названием — Луговая (ныне ул. Урицкого), дом 23. И потекла неторопливо жизнь в доме на Луговой…

На терассе дома князей Волконских на ул. Луговой. Слева: Митропольская Е. И, кн. С. Н. Волконская, сидит на перилах Ляля Волконская, на руках у няни Е. П. Корстериной Варя Мельникова, 1901 г., г. Семенов

С утра князь А. А. Волконский отправлялся по служебным делам. А дел и забот у земского начальника 2-го участка в Нижегородской глубинке было немало… Под вечер приезжал усталый, а дома его ждала молодая хозяюшка, любимая жена Сонечка. Выбегал навстречу радостный непоседа Серёжа, и усталость отступала…

13 февраля 1895 года в семье родилась дочка — маленькая княжна Волконская. В Метрической книге о родившихся за 1895 г. в г. Семёнове значится, что обряд крещения проводился в Вознесенском соборе 6 марта 1895 г. В «Свидетельстве о рождении» значатся: «Родители — коллежский асессор, князь А. А. Волконский и законная жена его княгиня С. Н. Волконская. Оба православного вероисповедания». Крестил ребенка священник Евгений Введенский. Крёстные новорожденной — коллежский асессор князь С. А. Волконский (брат Алексея Александровича) и жена Почетного гражданина Е. Н. Рукавишникова (старшая сестра Софьи Николаевны). При обряде крещения присутствовали: сын коллежского секретаря Сергей Георгиевич Праль (8 лет) и дочь полковника Мария Николаевна Бирина (20 лет) — младшая сестра Софьи Николаевны. Новорожденную девочку назвали Еленой. Не могу без волнения читать эти строки. Пройдут годы, и дочь полковника Бирина Мария Николаевна станет моей крёстной матерью. Вот она, живая связь поколений!

Семья Мельниковых и Волконских на отдыхе. август 1901 г, Семенов, Ниж. Губерния

Так и жили. Что ещё надо для счастья — любящий муж, детишки, дружная семья… Софья Николаевна быстро освоилась с неторопливой жизнью в маленьком городке Семёнове. Частенько к ней, жене земского начальника, приходили за советом, помощью, с просьбами. Приходили крестьянки из дальних деревень со словами: «Ты уж, княгинюшка, помоги, а то самого-то князя я просить-то не смею, уж очень он серьёзный, а дело-то у меня очень важное…». И она хлопотала, писала прошения, помогала, чем могла, делала всё, что было в её силах. А порой лечила ребятишек, готовила мази, целебные отвары. Этому её научила мама Ольга Александровна Бирина — дочь потомственного народного целителя. Софья Николаевна всегда близко к сердцу принимала чужую радость и чужую боль. Её уважали местные жители, ей верили, к ней шли.

Дом Волконских был открытым и по-русски хлебосольным. По вечерам на огонёк заходили друзья — врач Евгений Иванович Самосский, коллега Волконского земский начальник 1-го участка Владимир Викторович Поливанов с супругой Елизаветой Георгиевной — известной поэтессой, молодой учитель городского училища Иван Константинович Мельников. В гостиной зажигали свечи. Было уютно, весело. Софья Николаевна играла на рояле, а гости часто пели свой любимый романс на стихи Пушкина «Буря мглою». Иван Константинович читал свои стихи, говорил о наболевшем. Его огорчало, что многие способные к учебе ребята из-за нужды не могут посещать школу, что у них нет тёплой одежды, обуви, книг — всего самого необходимого.

И быть может, в тот вечер и решили собравшиеся создать Общество помощи малоимущим ученикам. И назвали его: «Пушкинское общество». А возглавила его Софья Николаевна Волконская.

В большом зале Городского училища соорудили сцену, нарисовали декорации, сшили костюмы. Ставили пьесы
А. П. Чехова, Н. В. Гоголя, А. Н. Островского, читали стихи любимых поэтов. Зрительный зал был обычно полон, артистов принимали тепло, дружно аплодировали. А вырученные за билеты деньги и другие пожертвования зрителей шли на помощь нуждающимся. Зимой на Рождество здесь же устраивали ёлки с подарками для ребят. И во всех этих добрых делах Софья Николаевна принимала самое активное участие.

Такая уж была она, княгиня Волконская…

Часто к Волконским приезжали родственники Софьи Николаевны из Нижнего Новгорода — мама Ольга Александровна, брат Николай Николаевич Бирин, сёстры. Здесь в семье Волконских младшая сестра Софьи Николаевны Катя повстречала своего суженого — учителя городского училища Мельникова Ивана Константиновича. Здесь же в Семёнове в Вознесенском соборе 20 апреля 1897 года они обвенчались. А 1 февраля 1898 г. у молодых супругов Мельниковых родилась дочь Варенька — моя бабушка.

Е. И. Митропольская (гувернантка Ляли Волконской), слева Ляля, рядом Е. Н. Мельникова с дочерью Варей, 1901г.

Теперь сёстры Сонечка и Катюша стали жить по соседству, дружить семьями. Часто летом выезжали на пикник на Крутиху или Рекшинский пруд, обязательно с угольным самоваром.

Вот такие молодые, счастливые и смотрят они с пожелтевшей от времени фотографии с надписью на обороте: «Август 1901 г.»…

Кн. Елена Алексеевна Волконская – выпускница Мариинского института благородных девиц, 1912 г, г. Н. Новгород, фото М. П. Дмитриева

Но беда не оставила эту счастливую семью. Нелепо трагически погиб сын Серёжа. Резвая лошадь копытом смертельно ударила рядом стоявшего мальчика. Сколько слёз пролила тогда вмиг поседевшая мать, одному Богу известно. Печаль же во взгляде осталась уже навсегда…

Долго болел и Алексей Александрович Волконский. Умер князь 8 июля 1910 г.

Князь Алексей Александрович Волконский и его автограф, начало ХХ века, фото М. П. Дмитриева,

Вскоре начнётся Первая мировая война, а там революции 1917 г., Гражданская война…

Это были годы нужды и тяжких дум о будущем единственной дочери Лялечки. В те годы даже иметь княжескую фамилию Волконская было небезопасно…

А между тем в Семёнове советская власть утверждалась силой. В январе 1918 г. тысячная толпа народа под гром набата собралась на Соборной площади, чтобы выразить протест против новой власти. Красногвардейцы и солдаты из уездной воинской команды выстрелами разогнали народ. Были убитые и раненые.

В том же тяжёлом 1918-м году 17 июня умерла любимая мама Софьи Николаевны — Ольга Александровна.

    Кн. Елена Алексеевна Волконская 1916 г.

Не пройдёт и года, и снова страшный удар. 9 марта 1919 г. умирает 23-летняя единственная дочь Лялечка. Она умерла в Нижнем Новгороде в Мартыновской больнице от заражения крови.

Ляля закончила Мариинский институт с золотой медалью, была надеждой и гордостью матери, и её смерть была страшным ударом для Софьи Николаевны.

Кн. С.Н. Волконская с дочерью Еленой (слева) и подругой Ляли, фото кн. А. Волконского

Но несмотря на тяжелое горе, осиротевшая мать не замыкалась в себе, по-прежнему доброжелательно относилась и помогала людям. По воспоминаниям её соседки, Веры Васильевны Сусловой, местные жители с уважением называли её «наша княгиня». Часто Софью Николаевну можно было встретить в окружении местных ребятишек, среди которых был и шустрый мальчонка Карпуша Ефимов — будущий известный семёновский краевед, живший неподалёку.

Материальное положение Софьи Николаевны было тяжёлым, пришлось пустить квартиранта. Это был ветеринарный врач вдовец Корякин Александр Павлович. Тяжёлая жизнь сблизила этих одиноких людей, и 14 августа 1922 г. они заключили брак. А. П. Корякин был интеллигентный образованный человек, внимательно и заботливо относился к Софье Николаевне. Жили дружно. Но 18 января 1927 г. А.П. Корякин скончался от болезни лёких в возрасте 55 лет.

Потери близких не сломили Софью Николаевну. Она любила жизнь, людей, природу. Соседи часто видели её на прогулке с собачкой в Дьяковском лесу. Кто-то считал её гордой, злые языки прозвали «маркизой». Думаю, что это была реакция людей того времени на её дворянское происхождение и гордую осанку. Какая уж там «маркиза», если голодная жизнь вынудила её завести двух коз, которых она сама же и доила…

А новое время во всём напоминало о себе. Вечерами на Соборной площади духовой оркестр играл гимн «Интернационал»…

«Время покажет…», – думала мудрая седая женщина. Она всегда верила в добрые дела, а не в «разрушение до основания». Умерла Софья Николаевна Волконская 20 декабря 1930 г. в возрасте 65 лет.

Вот такая ее судьба: трижды осиротевшая мать, дважды вдова, стойкая русская женщина… Княгиня.

След славного рода Волконских на земле Семёновской.

Долгое время о городе Семёнове существовало представление как о центре старообрядчества, кустарных промыслов — русской глубинке, где текла неспешная патриархальная жизнь. Но на рубеже XIX-XX веков в городе образовался круг интересных людей — местной интеллигенции, которые сумели изменить общественно-культурную атмосферу города.

Одним из этих людей был земский начальник князь Алексей Александрович Волконский. До сих пор на улице Урицкого (бывшей Луговой) сохранился дом №23. Здесь в конце XIX — начале XX вв. и жила семья земского начальника 2-го участка князя Волконского — родного дяди моей бабушки Мельниковой Варвары Ивановны. Много повидал на своём веку этот старинный дом. Богатая библиотека, музыкальные вечера, интересные беседы, особенные сибирские пельмени по рецепту князя — всё это влекло в гостеприимный дом Волконских. А здесь бывали известные люди города: сам городской голова Гавриил Семёнович Рекшинский, предводитель дворянства Семёновского уезда Александр Николаевич Бологовской с семейством, известные семёновские врачи Иван Александрович Милотворский и Евгений Иванович Самосский. Частенько на огонёк заходил и земский начальник 1-го участка молодой коллега А.А. Волконского Владимир Викторович Поливанов за советом, обсудить служебные дела, почитать газеты «Нижегородские губернские ведомости» и «Нижегородскую земскую газету».

И. К. Мельников, 1896 г., фото Голубева, 

Но Иван мечтал получить высшее образование. В 1895 году мечта осуществилась — закончен Московский Учительский Институт. В декабре 1895 года молодой учитель И. К. Мельников приезжает из шумной златоглавой Москвы в маленький городок Семёнов, керженский край, прославленный его известным однофамильцем П. И. Мельниковым (А. Печерским). Здесь, в Городском училище, построенном ещё в 1808 году, и начал он свой трудовой путь.

И. К. Мельников с учителями и учениками городского училища

1 февраля 1898 года в семье Мельниковых родилась дочь Варенька — моя любимая бабушка.

В. И. Мельникова-Горохова, 1925 г

Многие из её студентов стали известными врачами, а любимая ученица Ирочка Блохина — академиком. Среди учеников были М. Г. Григорьев — профессор, известный хирург, бывший директор Горьковского института травматологии и ортопедии, профессора В. И. Кукош,
М. В. Вогралик и многие другие известные врачи. Да разве всех перечислишь, сколько их было у Варвары Ивановны за долгие годы преподавания в ВУЗе!

Счастливо сложилась и личная жизнь Варвары Ивановны Мельниковой.

Стройная блондинка с роскошной косой и красивыми голубыми глазами, умная, музыкальная, образованная, такая барышня не могла не понравиться молодому красавцу-брюнету Горохову Александру Евгеньевичу, которого судьба в сложные 20-е годы XX века привела из Петрограда в Нижний Новгород. В то время он работал главным бухгалтером в Городском банке. Душа общества, он был талантлив, играл на многих музыкальных инструментах, великолепно пел.

Александр Евгеньевич Горохов, 1915 г., г. Петроград

Любовь моих деда и бабушки возникла с первого взгляда и продолжалась всю их долгую совместную жизнь. Да и в старости они были красивой парой!

История семьи моего деда А. Е. Горохова, коренного петербуржца, свидетеля и участника многих исторических событий, интересна и не менее трагична.

Но это уже другая история…

Младшая дочь Бириных — Мария Николаевна

Младшая дочь Бириных Мария Николаевна родилась в 1875 году. Вместе с сестрой Катей училась в Нижегородском Мариинском институте благородных девиц. Сёстры были дружны всю жизнь.

Мария Николаевна Бирина, 1905 г. , фото Дмитриева

Мария закончила Московскую консерваторию, служила в Санкт-Петербурге в Мариинском театре, часто ездила на гастроли, была знакома со многими знаменитыми артистами, например, с Фёдором Шаляпиным. В парижском театре «Гранд Опера» в опере Чайковского «Евгений Онегин» она исполняла партию Татьяны, а Шаляпин пел партию Гремина.

В Италии Мария Николаевна училась рисованию. Её работы в своё время были переданы в музеи.

Её судьба, по-моему, схожа с судьбой пушкинской Татьяны: её избранником стал красавец-генерал Алексей Иосифович Морачевич — черногорец по национальности, вдовец. Он обожал свою Мэричку, как звал жену.

После венчания, которое состоялось в 1912 году в Москве в храме Христа Спасителя, супруги много путешествовали по Европе. В браке детей не было.

Генерал Алексей Иосипович Морачевич и Мария Николаевна Бирина-Морачевич, 1912 г.

После революции супруги Морачевич уехали на Кубань, в г. Армавир. Здесь 10 сентября 1919 года Алексей Иосифович умер от инфаркта. Мария Николаевна осталась одна вдали от родных в тяжелые годы Гражданской войны, голода, разрухи.

На её долю пришлись тяжелейшие испытания. Продав всё, что было, Марии Николаевне чудом удаётся добраться до Нижнего Новгорода. Приехала она к сестре Кате на Тихоновскую, 14. Родные с трудом узнали в измождённой, бедно одетой женщине свою любимую Матю…

Мария Николаевна поселилась по соседству с семьёй брата Н. Н. Бирина на Мартыновской — ныне улица Семашко, д. 5. Она постоянно бывала у сестры Кати, помогала по хозяйству. Зарабатывала на жизнь тем, что делала замечательные искусственные цветы по заказам театров и нижегородских модниц, вышивала бисером, вязала. Очень пригодился в жизни её художественный вкус.

Несмотря на невзгоды, Мария Николаевна всегда была доброжелательна к людям, никогда не жаловалась на трудную судьбу. В старости она помогала растить меня — свою маленькую правнучку Катеньку, т.к. мои родители и бабушка с дедушкой много времени проводили на работе. Каждый день рано утром, в любую погоду она шла, опираясь на палочку, с улицы Семашко на улицу Ульяновскую к Катеньке, к своей любимой крестнице…

Такой я её и запомнила: седой старушкой в старинном пенсне с «вечным» рукоделием в руках… А в минуты отдыха она любила играть на рояле — у нас в семье был старинный рояль фирмы «Беккер». Мария Николаевна часто играла вальсы Шопена, особенно Вальс до-диез минор.

Скончалась Мария Николаевна Морачевич 22 января 1959 года, похоронена на Старом кладбище на улице  Пушкина в Нижнем Новгороде.

Сын Бириных — Николай Николаевич.

Единственный сын Николая Семёновича и Ольги Александровны Бириных — Николай Николаевич — родился 24 апреля 1871 года в городе Ковно, в месте службы отца.

У меня, к сожалению, нет фотографии Николая Николаевича, но в памяти осталась когда-то увиденная в альбоме у родственников. Помню, с фото в овальной рамочке на меня смотрел симпатичный молодой человек: большие «биринские» голубые глаза, серьезный задумчивый взгляд, высокий лоб, русые волосы, небольшая бородка, усы… Фото М. Дмитриева конца XIX века…

По воспоминаниям родных, Николай Николаевич был энергичным человеком с сильным волевым характером, лидером по натуре, но в то же время сердечным, добрым — он любил свою семью и всегда поддерживал крепкие родственные связи с сёстрами.

Николай окончил Нижегородский Аракчеевский кадетский корпус, но военным не стал, а посвятил жизнь финансовому банковскому делу. В «Адрес-календаре Нижегородской губернии за 1894 год» упоминается Бирин Николай Николаевич — страховой агент, коллежский секретарь, проживающий в селе Таможниково Дальнеконстантиновского уезда Нижегородской губернии.

Ему в ту пору было 23 года. Он жил с мамой Ольгой Александровной, был ещё не женат, много учился, повышал свои знания. Он был храбрым наездником, имел прекрасных породистых лошадей, в свободное время часто ездил верхом по полям любимого сердцем Таможникова.

24 февраля 1897 года приказом Нижегородского губернатора №792 его утвердили земским начальником 5-го участка Таможниковской волости Нижегородского уезда. Этот приказ сохранился в Нижегородском областном архиве (Ф. 2, оп 2, д. 148).

Из Таможникова, вьюжным февральским днём 1898 года ехал Н. Н. Бирин с матерью в Семёнов на крестины племянницы Вареньки. Крестили малышку 10 февраля 1898 года в Вознесенском соборе города Семёнова. В Метрической книге о родившихся в городе Семёнове за 1898 г. за № 12 крестными Мельниковой Варвары значатся коллежский секретарь Н. Н. Бирин и Ольга Александровна — вдова полковника Бирина.

Многое связывало Н. Н. Бирина с Семёновской землей. Здесь он часто гостил у сестёр Сонечки и Катюши, здесь же в г. Семёнове, повстречал и свою суженую Оленьку Бологовскую — дочь предводителя дворянства Семё-новского уезда Александра Николаевича Бологовского. Здесь, в Семёнове в Вознесенском соборе молодые Николай и Ольга обвенчались. Проживут они долго, создадут большую, дружную семью.

Дети Н. Н. и О. А. Бириных, 1907, г. Симбирск.

Я держу в руках прекрасно сохранившуюся фотографию начала XX века с надписью на обороте: «фото Бар. Черкасов. Большая Саратовская улица, дом Соболева близ церкви Вознесения, г. Симбирск». С неё на меня смотрят дети Николая Николаевича и Ольги Александровны Бириных — добрая ласковая Наташа, серьезная Таня, шалун-егоза Коля и любимица всей семьи маленькая двухлетняя Маргоша. Фото 1907 года…

B 1909 родится Шурик, а в 1911 – Вовик…

Они все вырастут честными и достойным людьми.

В те годы большая и дружная семья уже статского советника Николая Николаевича Бирина жила в Симбирске, где он служил директором банка.

В годы Первой мировой войны семья Бириных переезжает в Нижний Новгород. Здесь Николай Николаевич служил управляющим в только что построенном Крестьянском Поземельном Банке. Этот банк находился на углу улицы Тихоновской и Осыпной. Теперь в этом здании Дворец детского творчества им. В. П. Чкалова.

Октябрьская революция стала настоящей трагедией в жизни Николая Николаевича Бирина. Банк закрыли… Все ценные документы, золотой запас и даже бережно хранимые военные награды отца — Николая Семёновича — конфисковали представители новой власти…

В советские годы Н. Н. Бирин работал бухгалтером, преподавал на бухгалтерских курсах.

В начале 1930-х годов семья Бириных переезжает в Москву, где Николай Николаевич работает в городской больнице им. С. П. Боткина завхозом.

До последних дней жизни, несмотря на болезни и преклонный возраст, Николай Николаевич трудился, потому что в те годы бывшие директора банков пенсии не получали…

Скончался Николай Николаевич Бирин в возрасте 70 лет 7 июня 1941 г., за две недели до начала Великой Отечественной войны в Москве в маленькой коммунальной квартире в Гороховском переулке. Его похоронили в Москве.

Его супруга Ольга Александровна умерла в 1959 году в городе Горьком, где в семье дочери М.Н. Ларионовой проживала последние годы жизни.

Добрый след оставили Николай Николаевич и Ольга Александровна Бирины в памяти всех знавших этих благородных людей.

ПЕСНЯ ДЛИНОЮ В ЖИЗНЬ

Светлой памяти моего деда,

Горохова Александра Евгеньевича_,

посвящаю эти страницы

Историческая версия фамилии «Гороховы»

Гороховы — вроде бы обычная русская фамилия…

Но однажды в журнале «Наука и жизнь» я прочла статью «Из истории фамилий», в частности, о происхождении фамилии Гороховы. Там, к моему большому удивлению, говорилось, что фамилия у проживающих в Санкт-Петербурге Гороховых имеет немецкие корни.

А история такова: во времена царствования Петра I на строительство кораблей в Санкт-Петербург царь приглашал иностранных мастеров — голландцев, немцев. Приехал и некий немец Ганц Гаррох. Он поселился со своим большим семейством на месте, отведённом
Петром I. Гарроха вскоре стали звать «Горохом» — так русским было ближе, понятнее. Его детей прозвали Гороховыми. А место, где жили Гаррохи, застраивалось — выросла целая улица. И назвали её — Гороховая. Существует она и поныне в Санкт-Петербурге.

За верную службу Ганцу Гарроху царь Петр I пожаловал дворянство.

Вот такая история….

Хотите – верьте, а хотите – проверьте. Но улица Гороховая в Питере есть, сохранился и дом Гороховых, моего прапрадеда.

Все мои пра-пра-пра…деды из старинного дворянского рода Гороховых были военными, верой и правдой служили Царю и Отечеству, защищали Россию.

Таким был и мой прапрадед Георгий Горохов — коренной петербуржец, полковник, потомственный русский дворянин. У него было три сына и две дочери. Сыновья Николай, Александр, Евгений — военные офицеры, служили в Московском лейб-гвардии полку. Дочери Екатерина и Вера окончили Смольный институт благородных девиц. Мужья их тоже были офицерами.

Судьба моего прадеда Евгения Горохова
(1861—1918)

По-разному сложились судьбы детей Георгия Горохова.

Младший, Евгений, рано овдовел, остался с маленьким сыном Женей. Сильно переживал потерю жены молодой вдовец. Временами ему казалось, что жизнь кончена. Он впал в отчаяние…

После смерти родителей старший брат Николай был для Евгения мудрым советчиком, другом, а позже стал крёстным отцом его первенца Жени.

Николай часто говорил: «Евгений, утешать тебя, конечно, бессмысленно, но помни, что уныние — большой грех. Ведь ты не один, у тебя же есть люди, любящие тебя. Это все мы, твои родные братья и сёстры. У тебя сын Женя, ради него надо жить, вырастить его, воспитать, прочно поставить на ноги. Подумай о его будущем. Да и ты ещё молод, у тебя ведь вся жизнь впереди. Ты ещё встретишь свою судьбу».

Однако Евгений ездил заливать своё горе вином в рестораны.

Он любил слушать романсы, особенно старинные, цыганские. На окраине Санкт-Петербурга, в Новой Деревне, был ресторан Александра Яковлева, где постоянно пел хор цыган Шишкиных, знаменитый хор. Руководитель этого хора Николай Шишкин великолепно пел и играл на гитаре романсы собственного сочинения.

Вот и в тот незабываемый «хмурый серый вечер» сидел Евгений Горохов, как обычно, за своим столиком в дальнем углу ресторана. Он пил «горькую», но это не помогало. На душе было тяжко. Казалось, что радость жизни и весь её смысл остались в прошлом…

Но вдруг средь шума, табачного дыма, звона бокалов и «чужого счастья», донёсся красивый женский голос. Евгений прислушался, внимательно посмотрел вдаль, на сцену. Пела молодая красивая женщина в яркой малиновой шали на плечах:

Слушайте, если хотите,

Песню я вам спою,

И в звуках песни этой

Открою всю душу свою…

Сердце у Евгения тревожно забилось. Он слушал романс, и ему казалось, что эта красавица разговаривает с ним, Евгением Гороховым.

А звуки гитары продолжали звучать так задушевно… Она все пела и пела, эта красавица-цыганка, дочь хозяина ресторана Манечка Яковлева. У нее было прекрасное меццо-сопрано:

В этой шали я с ним повстречалась,

И любимой меня он назвал,

Я стыдливо лицо закрывала,

А он нежно меня целовал…

Сердце Евгения продолжало тревожно биться. И тут он вспомнил слова брата Николая: «Женя, ты ещё встретишь свою судьбу».

С волнением он встал и вышел из ресторана. Была теплая летняя ночь, ярко светила луна, на тёмном, точно бархатном, небе мерцали звезды, из кустов доносилось стрекотание кузнечиков. Воздух был наполнен ароматами полевых цветов…

А издалека, из ресторана, доносилось:

И этой тихой ночью,

Когда кругом всё спит,

Не дремлет моё сердце,

Оно сильнее стучит…

«Боже, – думал Евгений, – какое счастье – жить! Жить, любить, да просто так вот идти, наслаждаясь этой тёплой летней ночью…»

Он шёл, а в голове у него всё звучал голос Манечки: «В этой шали я с ним повстречалась и любимой меня он назвал…»

«Манечка, – думал Евгений, – как она прекрасна и как далека…»

Он всё не решался познакомиться с ней, какая-то мальчишеская робость останавливала его. Теперь его постоянно влекло в тот ресторан, но уже не с горя, а с радости, слушать и видеть любимую Манечку Яковлеву. И однажды, когда она пела, их взгляды встретились. Она это заметила, засмущалась, смуглые щечки её порозовели…

В тот вечер он познакомился с Манечкой. Она тоже была одинока, молодая вдова… Евгений рассказал ей о своей горькой судьбе. Манечка полюбила этого скромного умного человека.

Шло время… И вот уже Евгений просил руки Манечки у её отца Александра Яковлева. Доверившись порядочности Евгения Георгиевича, отец благословил дочку.

Вскоре молодые обвенчались, и Манечка Яковлева стала Гороховой. Судьба? Да, «только раз бывают в жизни встречи», как пела когда-то Манечка.

А впереди у них была долгая жизнь…

Евгений Георгиевич и Мария Александровна Гороховы вырастили пятерых детей: Евгения (1889 г.), Александра (моего деда, 1892 г.), Георгия (1900 г.), Ольгу (1901 г.), Зинаиду (1902 г.).

9 января 1905 года

Вскоре после Рождества заболела маленькая сестрёнка Зиночка. Ей было два с половиной годика. Ещё вчера она бойко топала по всему дому своими маленькими крепенькими ножками, восхищала родных весёлым смехом и радостными любопытными глазёнками. А теперь она лежала в забытьи, горели щёчки, была высокая температура. Она тяжело, прерывисто дышала.

В детской завешаны окна, полумрак. Постоянно рядом с дочкой сидела осунувшаяся, вмиг постаревшая мать Мария Александровна. Она тихо молилась.

Пришел доктор, пожилой, солидный, в пенсне… Он давно знал семью Гороховых, лечил всех ребятишек: и Женю, и Шурика, и Жоржика с Оленькой. Внимательно прослушал мечущуюся в жару малышку.

«Пневмония, воспаление легких, сударыня, – горько вздохнув, сообщил врач. – Медицина бессильна… Уповайте на Господа Бога, матушка Мария Александровна, молитесь, может быть, и полегчает…»

Весь дом, вся семья, отец и дети горевали, но надеялись, пока Зиночка дышала, на лучшее…

Но чуда не произошло.

Маленькая девочка скончалась в воскресенье утром 9 января 1905 года. Слишком поторопилась она родиться на свет Божий… Ведь только через 40 лет ученые создадут новое сильнодействующее лекарство от пневмонии  — антибиотик  Пенициллин.

Шурик в то время учился в капелле мальчиков при Исаакиевском соборе. Женю послали к нему со скорбной запиской от родителей о смерти Зиночки. Шурика отпустили домой.

Было раннее воскресное утро. С Невы дул сильный морозный ветер. Ребята вышли из собора на площадь. На питерских улицах все знакомо и привычно.

Они направились к трамвайной остановке, но трамваи почему-то не ходили. И дети пошли на Сердобольскую пешком. Навстречу им, по направлению к центру, к Дворцовой площади, шли нарядные люди с пением «Боже, Царя храни!». Они несли иконы, а кое-кто хоругви.

«Что это?» – спросил Шурик у брата.

«Крестный ход, наверное, какой-то праздник».

Но это был не крестный ход. Не вышел царь-батюшка Николай II к народу…

«Казаки!», — послышался тревожный возглас. Стало жутковато. Ребята побежали вперед, послышались выстрелы, засвистели пули…

Шурик повернулся и с ужасом увидел какого-то мужчину, который медленно падал на снег. Лицо его было в крови… А вот ещё кто-то лежит в сугробе.

Люди то тут, то там падали как подкошенные… Стрельба продолжалась, пули свистели…

Ребята уже не могли бежать. Они оцепенели от ужаса!

И тут какой-то высокий мужчина, по-видимому, рабочий, подбежал к ним и закричал: «Что, вам жить надоело!». Он схватил их за руки и потащил в ближайший подъезд. «Сидите здесь и не высовывайтесь!»

А с улицы всё слышалась стрельба, крики людей…

В подъезде они просидели долго, замёрзли, проголодались. Страха уже не было или почти не было. Мучила только одна мысль: как добраться домой на Сердобольскую. Ведь родители наверняка волнуются, не находят себе места, да ещё такое горе — смерть Зиночки…

В январе темнеет рано. Женя осторожно выглянул на улицу: стрельба вроде бы затихла.

Ребята пошли домой.

Было темно, фонари не горели. Кругом валялись какие-то доски, брёвна, камни, фонарные столбы. А кое-где были следы крови, людской крови…

На темных заснеженных улицах встречались редкие прохожие. Дворники убирали следы побоища. На всех углах стояли городовые и, как собаки-ищейки, внимательно разглядывали прохожих…

Только поздно вечером добрались ребята домой. Дверь открыла мама, встревоженная, и уже не надеявшаяся увидеть детей живыми.

А во вторник хоронили сестрёнку Зиночку на Волковом кладбище… Скорбную процессию несколько раз останавливала полиция, проверяла, не везут ли в гробу оружие.

Вот такие грустные воспоминания о событиях 9 января 1905 года остались в памяти моего деда на всю жизнь…

Александр Горохов

(Рассказы деда)

Мой дедушка Александр Евгеньевич Горохов родился 12 октября 1892 года в Санкт-Петербурге в районе Чёрной речки — в дачной местности «Новая Деревня».

С раннего детства он имел абсолютный слух и великолепно пел в капелле мальчиков в Исаакиевском соборе в хоре под руководством Александра Архангельского. Закончил, как и многие его сверстники, церковно-приходскую школу, а затем Коммерческое училище имени Петра Великого.

Семья Гороховых была большая и дружная.

Отец Евгений Георгиевич родился в 1861 г. Бывший военный, рано ушёл в отставку и получил самое мирное образование — стал педагогом, а затем служил чиновником в Департаменте народного просвещения.

Мама Мария Александровна (в девичестве Яковлева) родилась в 1865 году и была «сердцем семейного гнезда» Гороховых. Она растила пятерых детей: Евгения (1889 г.), Александра (моего деда, 1892 г.), Георгия (1900 г.), Ольгу (1901 г.), Зинаиду (1902 г.).

Гороховы снимали квартиру на улице Сердобольской в доме № 35 на третьем этаже. Этот дом сохранился до настоящего времени. Окна выходили во двор.

Здесь на Сердобольской прошли годы юности моего деда. Он часто вспоминал свой питерский двор, а я слушала его и представляла картинки из жизни питерского двора тех лет. Двор просыпался рано и жил своей интересной жизнью. Часто слышалось:

Зачем, ты безумная, губишь

«Таво», кто увлекся тобой?

Неушто меня ты не любишь?

Не любишь, так бог же с тобой!…

Это во двор входил шарманщик с мальчишкой, который нес за ним клетку с попугаем и ящичек с аккуратно уложенными картонными билетиками — «счастьем». И сбегались детвора, горничные, няньки, кухарки, слушали песни шарманки, а сердитый, нахохленный попугай ловко вытаскивал клювом билетик — «счастье».

И вот уже в мятый картуз летит первый пятак, за ним алтын, ещё и ещё… Шарманщик набирал порядочно. Ребята бежали за шарманщиком в следующий двор, бежали за «счастьем».

Он уходил, а из соседнего двора доносилось:

У церкви стояла карета,

Там пышная свадьба была…

Шарманщиков любили. Их появление было событием для ребят тех лет.

Шарманщика сменял «человек-копна». Сквозь пахучие березовые ветки звучал женский голос:

«Венички березовые, венички,

В баньке попариться, венички!…»

Ещё не смолкало эхо от её выкриков, а из подворотни доносился голос следующего крикуна:

«Костей, тряпок,

бутылок-банок,

шурум-бурум!»

Это татарин-старьевщик с большим мешком за плечами.

Бывало, летом слышалось со двора: «Огурчики малосольные, огурчики!»

Ближе к осени: «Брусничка, ягода, брусничка!»

Весной: «Клюква, подснежная клюква!»

Или приходил известный в округе мясник дядя Вася Сажин (с улыбкой вспоминал дед). Этот говорил стихами:

«Вот печёнка и рубцы —

Уплетайте, молодцы!

А вот отличная свинина

Для порядочного господина!»

Так и жил питерский двор с утра и до вечера…

Весело проводили ребята время, особенно в каникулы. Ездили за город в Озерки, катались на лодках, ловили в Чёрной речке колюшек, ведь другой рыбы там не водилось. Зимой любили кататься с гор на лыжах, а в парках были катки — можно было взять напрокат коньки, погреться с морозцу чайком в буфете, послушать военный  оркестр.

Дома братья Евгений, Александр и Георгий часто играли на гитаре, мандолине, балалайке. Было домашнее трио братьев Гороховых.

Дом славился гостеприимством. «Чем богаты, тем и рады», — часто говорила, улыбаясь, мама Мария Александровна. И сколько доброты, сердечности было во всём, что она делала для семьи и всех близких!

На Сердобольской Гороховы снимали шесть комнат. У отца был кабинет, небольшая, но хорошая библиотека.

Часто здесь на мягком кожаном диване допоздна засиживался с книгой Шурик Горохов. С детства он полюбил читать, особенно о путешественниках. В семье выписывали журналы: «Вокруг света», «Огонек», «Ниву» с приложениями, много газет.

К Евгению Георгиевичу, отцу семейства, приходили друзья: юрист — присяжный поверенный Николай Николаевич Корейш с сыном Орестом, братья Николай и Александр.

Александр Георгиевич был крёстным младшего сына Жоржа, звал его Егорушкой. Александр был красавец, весельчак, душа общества.

Частенько «на огонёк» заходил и двоюродный брат отца Могилянский с сыном и дочерью. Он работал военным хирургом в клинике Вилие, был генералом медицинской службы. В 1907 году профессор Могилянский сделал сложную нейрохирургическую операцию. О нём писали многие петербургские газеты и медицинские журналы тех лет.

Ну и, конечно же, Михайлов Михаил Алексеевич — любимец семьи дядя Миша. Он был другом детства мамы Марии Александровны. Они росли вместе в Новой Деревне, ещё их отцы дружили.

Дядя Миша — весельчак, балагур — был вдовцом. Он один растил троих детей: Валентину, Александру, Алексея. У него были золотые руки: он много работал, брался за любое дело — обивал мебель, чинил разные приборы. Всех детей поставил на ноги, все получили образование.

Бывали в доме Гороховых друзья Шурика и Жени — Петя Крейтер, Костя Песков, Петя Сергеев, Серёжа Разговоров с сестрой Любочкой. Любочка — это первая юношеская любовь моего деда, она жила в Языковом переулке, ныне улица Белоостровская.

На Рождество в большой комнате ставили пушистую, пахнувшую свежей хвоей ёлку под самый потолок. И вечером, когда маленькие Оленька и Жоржик уже спали, отец со старшими сыновьями Евгением и Александром украшали её. А утром распахивалась широкая дверь, и Оленька с Жоржем с радостью вбегали в зал, прыгали от счастья вокруг нарядной, сверкающей ёлки. Родители приглашали на ёлку друзей Оленьки и Жоржика, дарили им подарки.

«Отец очень любил мастерить елочные игрушки», —  вспоминал дед. Примерно за месяц до Рождества, долгими зимними вечерами семья что-то клеила, вырезала, рисовала. Евгений Георгиевич устраивал ребятам во дворе фейерверк, зажигал бенгальские огни, лепил из глины и раскрашивал игрушки и куклы для Оленьки.

Он любил свою семью, ребятишек, умел организовать их досуг, рассказывал им сказки, интересные истории. У ребят в детской стоял большой аквариум с золотыми рыбками и клетка с канарейкой.

А когда кто-нибудь из детей, не дай Бог, заболевал, то он сам лечил народными средствами, например, ангину — квасцами, часто применял физиолечение по доктору Платтену. Одним словом, он был на все руки мастер.

Так и жили дружно, весело.

А на масленицу ребята любили кататься на вейках. Слово «вейкко» по-фински значит «брат, земляк», а для питерцев же означало «весёлый масленичный извозчик».

И вот ребята очень любили кататься (за «рицать копеек», как говорили чухонцы) на этих, украшенных лентами, колокольчиками и бубенчиками лошадках. Ещё издали слышался весёлый звон колокольчиков – «Вейки!» У стариков светлели лица, а ребятня с утра бежала кататься на вейках. И стар и мал любили вейки. За семь дней масленицы не хотели ездить на «скучных» извозчиках — только на вейках!

Или «Весна, выставляется первая рама…» Из окон дует тёплый апрельский ветер, а вместе с ним врывается в комнаты пасхальный звон колоколов.

Пасха! Самый светлый и любимый праздник! Дома чисто, уютно, всё блестит. Пахнет ванилью, куличами. На столе стоят красавицы-пасхи: сливочная, шоколадная, крем-брюле — на любой вкус. А рядом на большом блюде, разрисованные отцом, красивые пасхальные яйца.

И вот, придя из церкви с пасхальной заутрени, собиралась вся дружная семья Гороховых за столом разговляться, христосоваться. В прихожей часто звенел колокольчик. Это приходили поздравители — друзья, соседи, дворник и даже знакомый городовой.

«Христос Воскресе!» — «Воистину Воскресе!»… И всех мама Мария Александровна одаривала крашенками, угощала куличами, пасхой, а дворник и городовой получали серебряный рубль и свои «заслуженные сто грамм».

Вечером приходили братья Николай и Александр с семьями, сёстры Вера и Катя с мужьями. У Гороховых была традиция собираться по праздникам всей роднёй. Собравшись, родные очень любили слушать романсы в исполнении Шурика. Он брал цыганскую старинную семиструнную гитару, доставшуюся ему по наследству от деда Александра Яковлева, и пел:

Слушайте, если хотите,

Песню я вам спою

И в звуках песни этой

Открою всю душу свою…

У мамы Марии Александровны на глазах появлялись слёзы… Может быть, от счастья и гордости за талантливого красавца-сына, а может быть, от воспоминания о далёкой молодости. А отец Евгений Георгиевич становился каким-то задумчивым, ведь этот романс он услышал в первую встречу в исполнении горячо любимой Манечки…

А из садов и парков пахло весной. На газонах зеленела молодая изумрудная травка. На Невском, Садовой, на Мойке — всюду продавали букетики белых подснежников и пушистую вербу. И важный, высокомерный, чиновничий Санкт-Петербург становился каким-то милым, добрым и по-весеннему нарядным…

Это была весна 1914 года…

А летом 1914 года начнётся Первая мировая война. Сколько горя, потерь предстоит пережить русскому народу, таким вот семьям, как Гороховы… Призовут на фронт Евгения Горохова, старшего сына. Уйдет на фронт русский офицер Александр Георгиевич Горохов.

Долгие шесть лет прослужит Евгений Евгеньевич Горохов — сначала на фронтах империалистической, а затем Гражданской войны, в Красной армии). Будет ранен, контужен, но судьба сохранит его. Он вернётся с фронта в 1921 году.

Умрет от ранения в 1918 году, в Одессе, русский офицер Александр Георгиевич Горохов, любимый дядя Шура…

Но это будет потом… А сейчас, в этот светлый праздник Пасхи, они все счастливы, живы-здоровы, дружная семья Гороховых.

25 октября 1917 года

Мой дедушка Александр Евгеньевич Горохов — старый петербуржец, очевидец трагических октябрьских событий 1917 года. Я часто спрашивала деда об этом времени, и он подробно рассказывал:

«25 октября был обычный осенний день. Работали магазины, ходили трамваи, спешили по своим делам прохожие: кто на работу, кто на учебу. Одним словом, люди жили каждый своей жизнью: радовались, печалились, любили…

С утра ничто не предвещало грозного переворота. Но всё же Петроград бурлил!

Часто с балконов выступали многие революционеры тех лет: большевики, эсеры, меньшевики, вождь Временного правительства А. Ф. Керенский. К этим выступлениям питерцы уже привыкли, утратили веру в политику Временного правительства. Все понимали, что «Временное» обречено…»

Гороховы, как и многие питерцы тех лет, читали много газет, начиная от кадетской «Речи» и до большевистской «Правды». Но, что именно в тот день, 25 октября 1917 года, развернётся битва «нового» мира со «старым», не предвидели и не представляли всех масштабов случившегося.

Гороховы не знали тогда, вспоминал дедушка, что
В. И. Ленин в октябре 1917 года жил на конспиративной квартире неподалёку от них, на одной с ними улице Сердобольской — дом № 1, квартира 20. Это отсюда, с Сердобольской, Ленин руководил подготовкой вооруженного восстания. А вечером 24 октября в гриме он направился в Смольный.

К вечеру 25 октября со стороны Зимнего дворца послышалась пулемётная очередь, вскоре над крышами домов пробежала винтовочная стрельба.

На Сердобольской, в семье Гороховых, слава Богу, все были дома.

Дед вспоминал:

«…Был уже поздний вечер.

Вдруг задрожали стены, задребезжали окна, полопались стёкла…. Казалось, что вот-вот рухнет потолок!

«Аврора»? Да, это она стреляла «холостым» в ту тревожную ночь, а ещё орудия из Петропавловской крепости. Мы не знали тогда, что это был сигнал к взятию, штурму Зимнего дворца.

На Сердобольской, конечно же, не спали. Мария Александровна молилась всю ночь, ведь не знали, что творится в городе…»

Теперь представить себе трудно, что тогда, в далёком 1917-м, не было ни радио, ни телевидения, ни компьютеров…

С нетерпением дождавшись утра, Александр вышел на улицу. За ночь похолодало, шёл колючий остренький снежок, сухой, как мелкая манная крупа.

На углу, прямо на стене дома он увидел наклеенную листовку. Несколько человек стояли и внимательно читали: «К гражданам России!» Обращение сообщало, что Временное правительство низложено, и вся власть перешла в руки Петроградского Совета!

Сердце тревожно забилось. Александр не мог в первое мгновение понять, осмыслить своё отношение к случившемуся. Почему-то подумал с неприязнью о Керенском. По Питеру в те дни ходили слухи, что тот сбежал за границу в женском платье.

Александр думал: «Что ждёт впереди? Какая жизнь?»

У него были большие планы на будущее, любовь… Ведь ему 25, он молод, красив, жизнь казалась такой прекрасной. Он мечтал учиться в консерватории, серьёзно заняться вокалом, так как был талантлив. Мечтал о своей семье, о детях, хотел просто мирно жить…

Холодом резануло по сердцу: «Что же ждёт в будущем»?

Приближалась зима. Наступили тяжелые дни…

«В городе с ночи выстраивались длинные очереди за хлебом. Женщины-матери голодные, злые и уже ничего не боящиеся, ругали эту жизнь и войну. Не было ни хлеба, ни муки, ни постного масла, ни керосина, ни дров, ни спичек… А дома их ждали бледные, голодные, измождённые дети…»

Наступил роковой 1918 год…

Это был страшный, тяжелый год в семье Гороховых. Арестовали как бывшего военного старого дядю Колю — Николая Георгиевича Горохова — талантливого скульптора, мирного и давно уже не военного человека.

В дореволюционном журнале «Огонёк» была статья о творчестве Н. Г. Горохова и его фотография.

Чем же он, 70-летний старик, помешал новой власти? А только тем, что не принял её, был патриотом России — той России, где он родился и жил, был счастлив, любил свою жену Манечку, сыновей, семью…

Он не пошёл на сделки с совестью.

Его расстреляли в ЧК!

«…Да, человеческая жизнь в те дни не имела цены. Гибли люди, лилась кровь…

Заболел мой отец Евгений Георгиевич — не выдержало его сердце такой тяжёлой потери:

„Горячо любимый брат Коля, который был часто советчиком, другом, такой мирный человек, художник, скульптор, живший в мире искусства, не вникавший в политику — и он расстрелян!… За что?‟ — думал Евгений Георгиевич.

А за то, что говорил честно и прямо все, что думал о новой власти. Чудовищно!» — с грустью вспоминал дед.

Тяжело переживали гибель Николая Георгиевича все Гороховы.

Евгений Георгиевич не смог пережить это страшное горе — он умер в 57 лет в голодном и холодном 1918 году. Не было ни лекарств, ни врачей, чтобы его спасти! Хлеба не было…

Осиротела семья Гороховых.

Похоронили отца на Парголовском кладбище.

Георгий Евгеньевич Горохов

Младший сын Гороховых — Георгий (Жорж) — ровесник века. Он родился 24 апреля 1900 года в Санкт-Петербурге. Закончил Коммерческое училище имени Петра Великого, работал бухгалтером.

Весной 1920 года Жорж в пустом, осиротевшем кабинете отца, греясь у «печки-буржуйки», думал, как выжить семье. За стеной в соседней комнате кашляла мама. Она вчера ещё с ночи заняла очередь за мукой, долго простояла, промокла под дождём, а муку так и не привезли. Принесла только ржаные сухари.

Дома кончались запасы картошки. «Как все надоело», — думал Жорж. Его очень беспокоило здоровье мамы, ведь это самый родной и дорогой человек. А Оленька, сестрёнка? Как она похудела от этой тяжёлой жизни: бледненькая, «прозрачная», но всё не унывает… Вот и сейчас: хлопнула в прихожей дверь, весело застучали каблучки, и послышался радостный голос: «Мамочка, нам на работе дали паёк: фунт чернослива и вяленой тарашки. Сейчас будем «кутить!»

На керосинке она согрела воду и стала варить обед: уху из вяленой рыбы и компот из чернослива. Ольга варила уху и весело приговаривала: «Вот лещик, потроха, вот стерляди кусочек…»

Георгий не мог это спокойно слышать. Сердце его до боли сжалось. Он подумал: кто же, если не он, теперь единственный мужчина в семье, в ответе за судьбу этой худенькой девчонки?..

А мама? Как она сдала после смерти отца…

Старший брат Евгений служил в Красной Армии, Александр – работал в санатории Сосновый бор под Петроградом, приезжал редко, так как выходные давали тогда нечасто.

«Где же «молочные реки» и «кисельные берега»?

Чтобы выжить надо бежать из этого холодного, голодного и теперь уже такого чужого Питера.

Куда?

А ведь где-то сейчас тепло, сытно, – думал Жорж, грея руки у остывающей «буржуйки».

Взгляд его остановился на карте, висящей на стене. Он закрыл глаза и наугад ткнул пальцем в карту, посмотрел: город Лебедин Харьковской губернии. «Лебедин? Красивое название, – подумал Жорж. – От слова «лебедь». Белый лебедь, может быть, ты принесешь счастье нашей семье?»

И он решил ехать туда, в далекий город Лебедин, в Малороссию.

Решение об отъезде женщины приняли «в штыки».

«Хорошо там, где нас нет!» — убеждала Жоржа мать Мария Александровна, зная горячий характер сына. – На что ты поедешь в такую даль? Ты хоть соображаешь, где это? Это же так далеко от Петрограда…»

Вызвали Александра. Думали, что старший брат его отговорит от этой вздорной затеи. Но Георгий убедил Александра, что это выход из тяжёлого положения и спасение от голода.

«Ну что ж, риск — благородное дело, — сказал старший брат. — Поезжай!».

Братья обнялись на прощанье.

Знали бы тогда они, что увидятся только через СОРОК ДВА ГОДА!..

Был холодный сырой апрельский вечер, когда Георгий пришёл на Николаевский вокзал. На платформе его встретила толпа с мешками, баулами, чемоданами. Слышались гудки паровозов.

Он сел в переполненный вагон 3-го класса.

Поезд шёл через Москву на Харьков. В вагоне было тесно, шумно. Кругом какие-то бабы с мешками, мужики в лаптях с чайниками и корзинками, узлами и чемоданами. Пахло махоркой, грязью, сыростью и чем-то таким противным, как обычно пахнет в вагонах третьего класса.

Время было уже позднее. Предстояла бессонная ночь, затем долгий день, а там снова ночь без сна…

Ехать надо было четыре дня и четыре ночи.

Но Георгий шёл на всё ради благополучия своих близких.

Чем ближе он подъезжал, тем тревожнее билось его сердце. Он думал, как его встретит город Лебедин?

И вот уже за окном поезда показались малороссийские селенья, белые хаты, пирамидальные тополя, незнакомые реки…

Ранним утром поезд прибыл в Харьков.

Шатаясь от усталости и голода, Георгий вышел из вагона. За эти дни в дороге он ещё больше «почернел», похудел и выглядел как настоящий цыган.

Он вышел на привокзальную площадь и не поверил своим глазам: продавали белые крендели, а рядом на столе стоял большой медный самовар с горячим чаем. В городе уже цвела сирень, было тепло и уютно. И люди какие-то спокойные — не то, что в голодном Питере.

«Вот оно, счастье!» — подумал Жорж.

Он купил мягкий калач, стакан горячего чаю и с удовольствием подкрепился с дороги. Как давно он не ел такого вкусного свежего хлеба!

Целый день он гулял по Харькову — незнакомому, но уютному и тёплому городу.

Всюду цвели сады…

Переночевал на окраине города в дешёвой гостинице.

А на другой день уже приехал в город Лебедин, снял комнату в чистенькой белой мазанке у старушки и вскоре устроился на работу.

Жизнь в Малороссии была сытная. Наступило лето, появились фрукты, ягоды, овощи.

И вот в это тёплое время Жорж пишет в Петроград на Сердобольскую, 35 письмо маме:

«Срочно приезжайте, у вас там, наверное, нет хлеба, а я здесь ем пирожные! Я не шучу, это правда! Жду с нетерпением, приезжайте! Жорж».

После долгих раздумий в Лебедин поехали Мария Александровна с Оленькой.

Я держу в руках чудом сохранившуюся открытку от 11 июня 1920 года, адресованную сыну Александру:

«11 июня. Дорогой Шурик! Приехали в город Лебедин. Едва добрались. В дороге не спала 4 ночи, но, слава Богу, здорова, напишу, как устроюсь, подробное письмо. Целую, мама.

Петроград,

Екатерининский канал № 160-22.

Александру Евгеньевичу Горохову»

Вскоре в Лебедин после контузии и демобилизации из Красной Армии уехал и старший брат Евгений.

Один Александр остался в Петрограде. Он работал тогда в системе губздрава главным бухгалтером в санатории «Сосновый бор». В городе снимал комнату на Екатерининском канале в доме № 160, кв. 22. Ныне это канал им. Грибоедова.

В Малороссии жили неплохо, а главное — сытно.

Но Марию Александровну тянуло домой, в Питер. Она беспокоилась о сыне Шурике: как он там, один?

В начале 1920-х жизнь стала налаживаться. Наступил НЭП. И в 1922 году Мария Александровна возвратилась в родной Петроград. Встречал её на вокзале Александр.

Однако их радость от встречи была недолгой. В дороге Мария Александровна заразилась сыпным тифом и вскоре скончалась от этой тяжелой болезни в возрасте 57 лет на руках любимого сына Шурика.

Со смертью мамы опустело «семейное гнездо» Гороховых.

Похоронили Марию Александровну Горохову рядом с мужем Евгением Георгиевичем на том же Парголовском кладбище.

Александр сообщил о смерти мамы братьям и сестре в Лебедин, но ответа не было. Он много раз подавал запросы в адресное бюро, и каждый раз приходил всё тот же казённый ответ: «Гороховы в городе Лебедин не проживают».

Так Александр понял, что потерял не только самого близкого человека — маму, но также братьев и сестру.

Из Лебедина в Питер вестей тоже не было…

Шёл 1922 год… Александр уже не жил в это время в Петрограде, в доме на Екатерининском канале…

Знакомство с Варенькой Мельниковой

Это было в Нижнем Новгороде в тёплый летний день в праздник Святой Троицы в 1923 году. В церкви святого Тихона, украшенной цветами и зелёными веточками берёзок, Александр Горохов встретил красивую девушку с роскошной золотой косой. Она стояла с отцом и матерью у иконы и молилась.

Александр знал эту семью и эту девушку. Они жили неподалёку, на Тихоновской в доме № 14. Это была дочь инспектора Городского училища И. К. Мельникова — Варенька.

Очень нравилась Александру Варенька Мельникова. «Но как познакомиться с ней?» – думал Александр.

Просто так подойти на улице было не принято, было нескромно. И он попросил общую знакомую — соседку Надежду Ивановну — познакомить его с Варенькой Мельниковой.

Надежда Ивановна пригласила в гости на день своего Ангела 30 сентября Екатерину Николаевну и Вареньку Мельниковых. Пригласила и Александра Евгеньевича.

И вот здесь в гостях на именинах познакомился Александр с Варенькой…

«Засиделись допоздна, – вспоминал дедушка тот вечер их знакомства. — Всё никак не могли наговориться».

Александр рассказывал о себе, о своих родных, о жизни в Питере. Мельниковы — о себе.

Пришёл встретить загулявших гостей отец Вареньки  — Иван Константинович.

Мельниковы пригласили Александра Евгеньевича в гости.

В ту осеннюю ночь Александр долго не мог уснуть, всё вспоминал Вареньку. Так радостно было на душе! Ему казалось, что он давно знаком с этой семьёй. Какими-то близкими были эти люди. Екатерина Николаевна ему напоминала маму Марию Александровну — такая же добродушная, ласковая, веселая…

Вскоре Александр пришел в гости к Мельниковым.

Радушно встретили Александра в семье Мельниковых – вкусными пирогами.

Варенька хорошо играла на рояле. И они с Александром исполняли вместе в четыре руки вальсы, мазурки. Играла Варенька и вальс собственного сочинения.

Гуляли на набережной Волги, ходили в театры.

Варенька работала в Горисполкоме машинисткой и была направлена на учебу заочно в Университет на химический факультет.

Очень нравилась Александру Варенька. Стройная блондинка с красивыми голубыми глазами, интересная собеседница, музыкальная, остроумная.

А как она танцевала!

Дед признался мне, что влюбился в Вареньку с первого взгляда ещё тогда, в день Святой Троицы.

Вареньке тоже очень нравился Александр — весельчак, красавец, заботливый, внимательный.

А как он пел под гитару!

Вскоре Александр Горохов просил руки Вареньки у её родителей Ивана Константиновича и Екатерины Николаевны. Родители благословили дочь. Но был Рождественский пост, и свадьбу назначили на 21 января 1924 года, вскоре после светлого праздника Крещения.

Свадьба

Прошёл Рождественский пост, а за ним и праздник Рождества Христова. Приближался долгожданный день венчания Вареньки Мельниковой и Александра Горохова.

В том далёком 1924 году январь был морозный, снежный.

Варенька Мельникова… Как хороша она была в тот солнечный морозный день 21 января: флер д’оранж, фата из тонкого брюссельского кружева, длинное белое шелковое платье!

Сердце радостно билось.

Она стояла у большого широкого зеркала в гостиной и придирчиво разглядывала себя.

Невеста! Она, Варенька Мельникова!

«Не красавица, – думала она, – но очень даже мила, это уж точно».

Хлопнула калитка. В прихожей зазвенел колокольчик. Это пришел жених — Александр Евгеньевич Горохов, любимый Шура с большим букетом нежных роз. «Боже, где он достал цветы в такую стужу», – подумала Варенька. (Был НЭП, розы с трудом, но можно было достать.)

Венчание было назначено в полдень, после обедни. Обошлись без свадебной тройки с бубенцами, так как церковь Святого Тихона находилась через дорогу от дома.

Молодые в сопровождении друзей и родных заспешили в церковь. Хотя путь и был близким, на улице стояли высокие сугробы, и Вареньке в шубке и длинном подвенечном платье было трудно пробираться через дорогу. Александр посмотрел на любимую невесту, по-рыцарски взял её на руки и бережно понёс через дорогу прямо в храм.

…«Венчается раб Божий Александр рабе Божьей Варваре…»

Хор певчих запел венчальную…

Они стояли перед алтарём, держали в руках белые свадебные свечи, обвитые золотой лентой. Священник отец Александр надел обручальные кольца…

Варенька слышала, что есть такая примета: кто первым встанет на атласный коврик перед алтарём, тот и будет в семье главным. Ей очень хотелось встать первой. Она стояла и волновалась. Александр это заметил, специально замедлил шаг, и она первой встала на розовую дорожку, дорогу их жизни…

В церкви пахло ладаном, продолжал петь хор в их честь, а сердце Вареньки радостно билось от счастья. Она смотрела на своего жениха, красавца-брюнета Александра Горохова, такого любимого, родного Шуру и не верила своему счастью, ей казалось, что это всё сон…

А дома молодых встречали хлебом-солью родители — Иван Константинович и Екатерина Николаевна. В гостиной их уже ждали родные.

Приехали из Семёнова любимая тётя Соня Волконская и её муж Александр Павлович Корякин — ветеринарный врач. Пришли тетя Матя (Мария Николаевна Морачевич), крестный Вареньки — дядя Коля Бирин с семейством, подруги Вареньки, друзья Шуры. Не было только Вовика Бирина (сына Н. Н. Бирина) — он был в школе и должен был придти позднее.

Мельниковы постарались красиво накрыть свадебный стол. Екатерина Николаевна была прекрасная кулинарка. Помогала ей, как всегда, верная Дуняша. Свадебный стол получился на славу!

Родители благословили молодых Вареньку и Александра, пожелали им долгой и счастливой семейной жизни.

«Горько, горько!» — закричали гости, и под хрустальный звон бокалов жених поцеловал невесту.

Целый день не смолкала музыка в доме на Тихоновской. Жениха просили сыграть на рояле, спеть под гитару, гости танцевали. Это был незабываемый день, слышался радостный смех, напутствия и пожелания молодым.

А вечером, в разгар этого прекрасного свадебного застолья, раздался стук в окно. Это пришел потомственный дворянин, а ныне 12-летний пионер, Вова Бирин. Он подошел к своей любимой тёте Кате и что-то шепнул ей на ухо. Екатерина Николаевна сразу изменилась в лице. Взгляд её стал каким-то грустным, тревожным. Она встала и закрыла шторы.

«Мамочка, что-то случилось?» – спросила Варенька. Александр продолжал играть на рояле, а гости танцевать.

«Умер В.И. Ленин. Только что сообщили Вовику в школе. Прямо не знаю, что и делать, ведь так не хочется омрачать вам свадьбу, но всё же придется сказать».

И Екатерина Николаевна сообщила гостям о смерти Ленина. Всякая человеческая смерть — большое горе. И хотя Мельниковы и Гороховы не были коммунистами-большевиками, с тяжёлым чувством узнали они о смерти вождя.

Умер человек.

Естественно, песни и танцы пришлось прекратить.

На другой день после венчания молодые хотели сфотографироваться на память, но смерть Ильича перечеркнула все их планы. И поэтому, к сожалению, нет у меня фотографии моих дорогих бабушки и дедушки в подвенечном наряде…

Жизнь на улице Тихоновской, 14.

С теплотой встретили Александра Евгеньевича Горохова в семье Мельниковых, родители Вареньки полюбили зятя. Жили дружно.

Варенька в то время училась в университете на химическом факультете (заочно) и работала машинисткой в горисполкоме. Александр работал главным бухгалтером в Городском банке. В свободное время молодые супруги Гороховы любили ходить в театр, слушать оперетты Кальмана, Легара, Штрауса. А летом совершили свадебное путешествие по Волге.

17 декабря 1924 года родилась в молодой семье Гороховых дочь Варюша (моя любимая мамочка). Это было счастьем всей семьи. Всю нежность, заботу и ласку отдали родители дочке. Девочка росла, и Александр Евгеньевич много времени уделял Варюше: учил ее читать, считать, рисовать, играть на рояле. Родители приглашали подружек в дом, устраивали веселые праздники, елки. Летом снимали дачу на Линде. Счастливое детство было у Варюши Гороховой.

Но несчастье не обошло эту семью…

Летом 1932 года скончался Иван Константинович Мельников, любимый отец и дедушка. Тяжело переживали все родные смерть Ивана Константиновича.

Не прошло и года после его кончины, а в марте 1933 года снова в семье страшное горе: арест Александра Евгеньевича Горохова…

Полтора года велось следствие, горы дел… Обвиняли в том, что он был …адъютантом барона… Врангеля!!! До чего же додумались «доблестные чекисты» тридцатых, ведь более нелепого обвинения нельзя и придумать! Но в те страшные тридцатые годы, бывало еще и не то… А история такова: еще в Питере, до революции, с Александром Евгеньевичем в Русско-Азиатском банке работал немец, старичок-бухгалтер по фамилии Врангель, звали его Николай Платонович. Никакого отношения к белогвардейскому генералу Врангелю он не имел. И вот Александр Евгеньевич однажды в компании пошутил, что «работал с Врангелем». А в те годы «стены имели уши», этого было достаточно, чтобы обвинить и арестовать человека.

10 марта 1933 года ночью в дом на Тихоновской пришли с обыском…

Все перевернули «доблестные соколы», но, естественно, ничего порочащего не нашли, а только украли… шоколадку у маленькой девочки Вари и увели ее любимого папочку, лишили счастливого детства…

Тридцатые годы… Из репродуктора, круглой черной тарелки, звучали мелодии «Рио-Риты», бравурные марши о «Москве майской», «кипучей, могучей стране», стахановцы рапортовали о перевыполнении пятилетки, и в то же время, честных, порядочных и ни в чем не повинных людей, уводили в ночь, арестовывали. Сколько невинных людей превратили в те тридцатые годы в … «лагерную пыль»! Страшно!…

Как ни странно, но счастьем было то, что Александра Евгеньевича Горохова арестовали в 1933, а не в 1937 году. Тогда, в 1933 году, еще иногда можно было добиться справедливости.

Хрупкая с виду, Варвара Ивановна бесстрашно отправилась «за правдой» в Москву, на Лубянку, в ГПУ. Она добивалась многочисленных приемов у высокопоставленного начальства, упорно объясняла и объясняла всю нелепость обвинения мужа, настойчиво требовала разобраться, наивно требовала правды, справедливости. Несчастная, наивная, молодая, любящая и страдающая женщина! Какая правда могла быть тогда, в те тридцатые!?…

А дома, на Тихоновской, с тревогой ждали старенькие мама, Екатерина Николаевна, с сестрой, Марией Николаевной, да маленькая дочь, первоклассница Варюша…

В тяжелые времена люди часто обращаются к ясновидцам. Посоветовали и Варваре Ивановне. Жила тогда в районе площади Сенной ясновидящая – молодая женщина, инвалид (парализация обеих ног), звали ее Наташа.

Варвара Ивановна с подругой пошли на Сенную, к Наташе. Ясновидящая предсказала, что Александр Евгеньевич вернется. «Вижу, говорит, – его: брюнет, с усами, молодой… Вижу вас вместе, и проживете с ним всю долгую жизнь… А вернется он, милая, по ледку… «Что значит «по ледку»? – спросила у нее Варвара Ивановна. «А вот лужи замерзнут, тогда он и вернется», – сказала Наташа.

Медленно тянулись тягостные дни, месяцы… Сердце болело за судьбу горячо любимого мужа. Где он, что с ним… Ведь ни писем, ни свиданий не было.

Надежда умирает последней… Очень хотелось верить в чудо…

Вскоре после октябрьских праздников, 10 ноября 1934 года, Варвара Ивановна, как всегда, торопилась на работу, в Политехнический институт, где она тогда преподавала химию. Было раннее, солнечное, осеннее, морозное утро (впоследствии вспоминала бабушка), снегу не было, а лужи замерзли, покрылись тонким ледком, точно стеклом. Она увидела их и с усмешкой подумала: «Где же твое предсказание, Наташа. Вот он – ледок, а Шуры-то нет с нами…». Устав ждать чуда, отчаявшись, она, решила в то морозное утро, что снова поедет в Москву, не прекратит борьбу за справедливость.

Начались, как обычно, занятия со студентами, лекции. И вот часа в два (как рассказывала мне бабушка), во время лекции в большом зале, когда она писала на доске длинные химические формулы и увлеченно объясняла студентам химические уравнения, слегка скрипнула и приоткрылась дверь. Так иногда бывало, запаздывали студенты, но вот опять робко приоткрылась дверь… Варвара Ивановна посмотрела и увидела в узком проеме двери Андрея Павловича, брата няни Дуняши, верного друга нашей семьи. Он поманил пальцем. Варвара Ивановна подошла к двери и услышала его шепот: «Евгеньич вернулся»…

Эти два слова она часто вспоминала потом всю жизнь. Варвара Ивановна покачнулась, у нее закружилась голова, сильно, от радости, забилось сердце… «Я скоро приду, только вот закончу лекцию», – сказала она. – Андрей Павлович, милый, передай тете Мате, Бириным, зайди к ним на Семашко, 5, скажи, что Шура дома». «Да все уже там, на Тихоновской. Вас ждут!»

Звонок прозвенел вскоре, но Варваре Ивановне казалось, что время тянется необыкновенно медленно. «Ну когда же, когда он прозвенит, этот звонок», – стучало в висках. Наконец-то! Студенты с шумом выбежали из аудитории. Варвара Ивановна осталась одна в большом зале… Она сидела и плакала, плакала от счастья. Потом она вытерла слезы и побежала домой. «Никогда в жизни, – рассказывала бабушка, – я так быстро не бегала. Подбегаю к дому, а из открытой форточки доносится веселая музыка. Это играл Шура, у него была какая-то своя манера исполнения, свои аккорды… Вбегаю в комнату, а там все родные, близкие и Александр Евгеньевич за роялем!»

В первое мгновение Варвара Ивановна растерялась: он был неузнаваем, красавец-брюнет, любимый муж Шура. Он был весь седой… Очень похудевший, но такой родной и горячо любимый… Она бросилась к нему и крепко прижалась, слышала, как сильно стучит его сердце…

Он обнял ее, их маленькую дочку Варюньку и крепко-крепко поцеловал…

«Если есть на свете счастье, – вспоминала бабушка, – то вот оно, счастье, словами не передашь, это надо почувствовать сердцем».

А вскоре пришло известие, что Решением Верховного суда СССР гражданина Горохова Александра Евгеньевича постановлено признать невиновным…

Для тех времен такое решение – официально признать человека невиновным – было большой редкостью. Это было чудо, настоящее необыкновенное чудо! Что спасло Александра Евгеньевича? Бесстрашные хождения Варвары Ивановны по инстанциям, ее мольбы о справедливости? Везение? А, может быть, всепобеждающая любовь Александра и Вареньки?!

Вот такие тяжелые испытания пережила семья Гороховых в тридцатые годы… Судьба, проведя Александра Евгеньевича и Варвару Ивановну через эти испытания, подарила им в дальнейшем долгую и счастливую совместную жизнь…

Судьбоносная встреча

Интересная все-таки штука – жизнь. Порой она преподносит нам такие сюрпризы, о каких даже и не мечтаешь.

Война – горькое время разлук и потерь. Но вот именно в это время, в войну, в семье Гороховых случилось чудо. Моей маме, Варваре Александровне, а тогда, в том далеком 1944 году, еще Варюше Гороховой, студентке Медицинского института, приснился сон – лужа крови. Сон был какой-то загадочный, яркий, таинственный (как рассказывала мне мама). Проснулась она с тяжелым чувством, долго не могла прийти в себя, все думалось, к чему бы это, уж очень странный был сон. Спросила у бабушки Екатерины Николаевны. И мудрая бабушка успокоила Варюшу: «Этот сон не должен предвещать ничего плохого, кровь – это должно быть к родне», – задумчиво сказала она.

«К родне? К какой родне? – подумала Варюша – Слава богу, война идет к концу, все близкие живы-здоровы, рядом».

Со спокойным сердцем она заспешила на занятия в институт, ее родители, как обычно, на работу.

А вечером Александр Евгеньевич усталый возвращался с работы и решил купить папиросы. Сойдя с трамвая у Речного училища, он подошел к ближайшему киоску, но любимого «Беломора» не было. (В кармане лежала полная пачка «Казбека», но он не любил этот горький табак). «Где же купить «Беломор»? – думал Горохов. Он пошел в гастроном «под гостиницу», но там «Беломора» не оказалось. Неугомонный курильщик решил зайти в буфет гостиницы «Россия», неподалеку, на Откосе.

Там, в буфете, он, наконец, купил пачку любимых папирос, и не торопясь, сел за столик у окна, закурил. Было душно, взял бутылочку пенистого холодненького «Жигулевского» и с удовольствием выпил пару глотков пива.

Сегодня он почему-то не торопился домой, хотя знал, что его там наверняка ждут. Какая-то сила держала его здесь, в этом тесном гостиничном буфете. Вдруг Александр Евгеньевич заметил, что какая-то женщина внимательно и странно разглядывает его, часто проходит мимо его столика, но все не решается подойти. «Кто же эта незнакомка? – думал Александр Евгеньевич, – что ей нужно?» Он внимательно посмотрел ей в глаза, и тут она с радостным криком: «Шурик!» бросилась к нему.

«Валюшка, голубушка, какими судьбами? Да ты ли это?!»

Они стояли, обнявшись, и не могли наглядеться друг на друга. «Когда же они виделись в последний раз? – мысленно вспоминал Горохов, – наверное, году в 21-м, да, в 1922, я уже уехал из Петрограда в Нижний. Боже сколько же воды утекло тех пор!» И вот теперь, почти через четверть века, они стояли здесь, в этом тесном буфете гостиницы «Россия», поседевшие друзья детства, два родных человека. (Валентина Михайловна Михайлова – старшая сестра жены Евгения Евгеньевича Горохова, брата Александра Евгеньевича – певица. Всю войну она с военным ансамблем выступала перед бойцами, пела, поднимала настроение. Часто ей приходилось петь на полях сражений, иногда попадали артисты и под обстрелы, всякое случалось. Война есть война. Много ей пришлось пережить в военные годы. Она имела заслуженные награды, прожила долгую жизнь. Вырастила сына. В последние годы она жила в Ленинграде, в Купчино).

Друзья наперебой стали расспрашивать о жизни, о близких, о родных. Ведь Александр Евгеньевич потерял в 20-е годы всех родных, разыскивал их (по всей Украине!), но безуспешно.

«Куда ты пропал? Тебя ведь разыскивали и Оленька и братья».

«Как они? Где? Живы ли?» – с тревогой спросил Александр Евгеньевич.

И тут к ним подошел высокий интересный мужчина, военный. «Познакомься, Шурик, это – мой муж Алексей, руководитель нашего ансамбля, дирижер», – сказала Валентина. Мужчины крепко пожали друг другу руки. Горохов пригласил друзей к себе в гости: «Я живу тут недалеко, в пяти минутах ходьбы, на Ульяновской».

А дома Александра Евгеньевича, конечно же, ждали.

«Варюша, голубушка, принимай дорогих гостей!» – радостно с порога сказал Горохов. Варвара Ивановна радушно встретила гостей. Александр Евгеньевич познакомил друзей с семьей. И вот здесь, в этом гостеприимном доме на Ульяновской, Валентина Михайловна сообщила адреса всех родных, сообщила и скорбную весть: в блокадном 1943 году в Ленинграде от голода умер старший брат Женя – Евгений Евгеньевич Горохов. Родные с грустью помянули его.

Вспоминали ушедшую молодость, жизнь на Сердобольской в Питере, маму Марию Александровну, отца Евгения Георгиевича, и, конечно же, отца Валюши – любимого дядю Мишу Михайлова. Много о чем вспоминали в тот вечер друзья, о веселом и грустном. «Шурик, давай в память о Марии Александровне споем ее любимый цыганский романс Н. Шишкина» – предложила Валюша. Александр Евгеньевич с волнением взял старую «подружку – гитару», зазвучали струны, и Валюша запела:

«Слушайте, если хотите

Песню я вам спою

И в звуках песни этой

Открою всю душу свою…»

Пели в тот вечер и «мамину» «Темно-вишневую шаль», и «Очи черные»… Долго еще не смолкала музыка в доме на Ульяновской… Александр Евгеньевич много играл на рояле.

Летом светает рано. Почти до утра засиделись друзья детства, все никак не могли наговориться, вспоминали былое. А завтра – снова в путь, на фронтовые гастроли по Волге, теперь в 1944 году, уже по госпиталям.

Так, благодаря Валентине Михайловне Михайловой, через 25 лет нашлись все Гороховы. Нашлись в войну! Это ли не чудо? А сон-то Варюшин оказался вещим, пророческим! Кровь – это к родне, права была мудрая бабушка.

Разные судьбы

По-разному сложились судьбы братьев и сестры Гороховых.

Жорж, находясь на Украине, в 1925 году разыскивал в Суммах и Одессе родных теток (Веру, сестру отца, и Марию, жену дяди Шуры Горохова), но тщетно. До 1928 года он жил и работал на Украине, но тянуло на родину, в Питер.

О судьбе брата Александра он ничего не знал, подавал (и не раз вместе с сестрой Ольгой) запросы в адресный стол Петрограда, но приходили ответы, что Александр Евгеньевич Горохов в Петрограде не проживает. Где он и что с ним? Они тогда не знали.

В 1928 году Георгий Евгеньевич возвратился на родину, теперь уже в Ленинград. Жил на квартире и работал бухгалтером в Госбанке.

В 1934 году познакомился с Лидией Алексеевной Жижиной, женился. У них родились две очаровательные дочки – Милочка (1937 года рождения) и Ириша (1940 года рождения), как с любовью звал их отец.

А вскоре началась Великая Отечественная война…

Много пришлось пережить семье Гороховых. С первых дней войны Георгий Евгеньевич был на Ленинградском фронте, а семья всю войну и блокаду прожила в Ленинграде… К большому счастью, и, конечно же, только благодаря заботе и героизму (это не громкое слово) Лидии Алексеевны, матери семейства, все остались живы: и дочки, и старенькая мать Лидии Алексеевны. Помогал выжить в блокаду и брат Лидии Алексеевны – Евгений Алексеевич Жижин.

После войны Георгий Евгеньевич много лет проработал на Севере, в экспедициях, бухгалтером. Там, на Севере, хорошо платили, надо было обеспечивать семью. Дочери подрастали, обе получили высшее образование. Росли красавицами, на радость родителям.

Шли годы. И только в 1961 году, 5 июня, Георгий Евгеньевич, после более чем сорокалетней разлуки, приехал к брату Александру в Горький.

Этот день я помню очень хорошо, буквально по минутам.

1961 год, 5 июня, был понедельник, солнечное июньское утро. Мы жили еще в старом доме на Ульяновской, 14. Бабушка, Варвара Ивановна, заплетала мне косички, а дед, как он часто это делал по утрам, убирался в своей комнате, в комнате, где стоял рояль (так называлась комната – «где рояль»). И вдруг мы слышим его взволнованный, громкий и радостный возглас: «Георгий, Жоржик, родной!»

Мы с бабушкой выбежали в коридор и увидели: стоят два брата, обнявшись, и слезы текут из глаз, такие похожие, родные, оба седые… Дед почему-то со шваброй в руках, а Георгий с большим букетом ландышей. Сколько пережито, войны, блокада, потери родных и близких.

И вот встреча…

Девятнадцать лет было Жоржу, когда он уехал в Лебедин на Украину. И вот в 61 году Александр сразу, в одно мгновение, узнал Георгия (вот, что значит родная кровь, братство!).

В тот теплый летний день братья долго гуляли по городу. Александр Евгеньевич показывал самые красивые и достопримечательные места Горького: Кремль, Свердловку, площадь Минина, площадь Горького, братья любовались на красавицу Волгу, а вечером на Откосе встретили сына Сережу с внучкой Валюшей и были приглашены 6 июня в гости к сыну Сергею на улицу Славянскую. В этом гостеприимном доме собрались все близкие родственники.

Я прекрасно помню, как сердечно и весело, провели мы, все родные, тот вечер. Братья Гороховы играли на фортепьяно, пели под гитару старинные романсы, которые в молодости пела их любимая мама, Мария Александровна: «Слушайте, если хотите», «Темно-вишневую шаль», «Калитку», и вспоминали, вспоминали о былом…

14 июня Георгий Евгеньевич уехал в Ленинград. Братья переписывались, но, к сожалению, больше не встречались… Только в 1970 году, 26 сентября, Жорж прилетел на похороны брата.

Скончался Георгий Евгеньевич Горохов 14 марта 1973 года в городе Ленинграде, в возрасте 73 лет. Похоронен на Северном кладбище этого города, на своей родине.

Евгений Евгеньевич Горохов

Старший сын Гороховых Евгений (1889–1943 г.г.), был на три года старше Александра (моего деда). С детства братья были очень дружны: общие интересы, игры, друзья. Братья в детстве не знали, что сводные, а мудрые родители не говорили им об этом.

Евгений работал садовником в Императорском Ботаническом саду, на Аптекарском острове, в розарии. Императорский Ботанический сад был основан еще в 1714 году по указу Петра I, как «аптекарский огород» для разведения лекарственных растений. Евгений с увлечением работал в этом поистине райском уголке.

Но наступил август 1914 года, началась Первая мировая война… Евгения Евгеньевича Горохова призвали на фронт, а затем – Гражданская война, долгие годы службы в Красной Армии. Он был ранен, контужен, в 1921 году после ранения, демобилизовался и уехал в город Лебедин, на Украину, к родным – матери, брату и сестре.

В 1923 году, во времена НЭПа, возвратился в Петроград, на родину. Встретил подругу детских лет Саню Михайлову, дочь М.А. Михайлова. Вспомнили юность, близких и родных, но никого уже не было рядом, родители умерли.

Одиночество сблизило старых друзей, они поженились. К сожалению, у них не было детей, они удочерили хорошенькую девочку Верочку. Всю нежность, заботу и любовь отдали дочке, вырастили, воспитали, дали образование.

Наступил 1941 год. Великая Отечественная война… Блокада. В 1943 году Евгений Евгеньевич Горохов – участник двух войн, Первой Мировой и Гражданской, умер от истощения, от голода, в холодном блокадном Ленинграде в возрасте 53-х лет. Похоронен на Пискаревском кладбище.

Там, на Пискаревском, горит вечный, священный огонь в память о погибших ленинградцах – блокадниках. И высечены на гранитном памятнике слова:

«Никто не забыт – Ничто не забыто!»

Ольга Евгеньевна Горохова

Любимица всей семьи Гороховых – Оленька родилась 24 июля 1901 года. Добрая, непоседа – хохотушка, стройная, с длинной русой косой и веселыми лучезарными глазами. Такой, по рассказам деда, она была в годы юности. Братья, особенно старшие, Евгений и Александр, часто баловали младшенькую, во всем помогали, по-рыцарски защищали ее в детстве.

Училась Оленька в частной гимназии Чувильдиной, а после ее окончания, как и братья, Александр и Георгий, закончила Коммерческое училище, стала бухгалтером-экономистом.

В тяжелые 1918-1919 годы работала машинисткой в Городской Думе (председателем был М.И. Калинин), стучала на «Ундервуде». Работала на Балтфлоте бухгалтером.

В голодном 1920 году вместе с мамой уехала на Украину в город Лебедин. Всю дальнейшую жизнь связала с Украиной. Здесь вышла замуж, здесь, на Украине, в городе Ахтырке в 1927 году (20 января) родилась дочь – Ниночка, а в 1935 году (12 сентября) в Мерефе – Леночка.

Во время Великой Отечественной войны семья жила в городе Мерефе Харьковской области. Много пришлось пережить семье. Жили на оккупированной немцами территории, но Бог хранил эту семью, все остались живы.

После окончания Великой Отечественной войны, в 1947 году в июле месяце, Александр Евгеньевич с дочкой Варюшей приехал к сестре на Украину. Наконец-то, после долгой двадцатипятилетней разлуки, встретился с любимой сестрой, познакомился с ее семьей. И хотя, тогда после войны, в 1947 году, жили бедно, очень радушным и теплым был прием. Дедушка часто вспоминал эту первую, после длительной разлуки, встречу.

Муж Ольги Евгеньевны, Григорий Иванович Портенко (1905 года рождения), работал в свиносовхозе в городе Мерефе Харьковской области главным бухгалтером. Благодаря Григорию Ивановичу, семья жила в достатке. Часто ездили отдыхать к Черному морю, в Крым. У семьи Портенко был хороший уютный дом от совхоза. Весной, во время цветения, дом утопал в бело-розовых цветах яблонь, груш, слив. Так было красиво.

Григорий Иванович любил возиться по хозяйству. Он держал пчел, несколько ульев, с увлечением занимался пчеловодством, были и курочки, гуси, кролики, одним словом, «беспокойное хозяйство».

Почти каждое лето приезжали родственники из Ленинграда (брат Георгий Евгеньевич, его семья) и из Горького – наша семья. И так радушно, с любовью, всех здесь встречали. Я часто вспоминаю нашу первую поездку в Мерефу, вспоминаю, как все вместе ездили на двух машинах (горбатый «Москвич» с колесом сзади и «Победа») в 1958 году в Ялту, Симферополь, Алупку, Алушту, Бахчисарай. Путешествовали по всему Крыму. Любовались восходом солнца с горы Ай-Петри. Бабушка Оля показывала нам и достопримечательные места Харькова. Мы гуляли и фотографировались с ней в парках имени Горького, имени Шевченко. Катались на каруселях и «колесе обозрения», хохотали в комнате смеха, ходили по магазинам.

Приезжала Ольга Евгеньевна и к нам в Горький. Я часто вспоминаю свою бабушку Олю, такую родную и очень молодую душой. Как-то уютно и спокойно мне было с ней. А сколько интересного из своей жизни и жизни семьи Гороховых она рассказывала. Во время ее приездов к нам в Горький, мы бродили по городу, особенно ей нравилось гулять на Верхне-Волжской набережной, на Откосе, любоваться на красавицу Волгу. Любили ходить в кино. Это было прекрасное время в моей и ее жизни, в дальнейшем мы часто вспоминали о тех счастливых днях.

Светлый человек была моя любимая бабушка Оля.

Прожила она долгую жизнь. Скончалась Ольга Евгеньевна Портенко 4 марта 1988 года, похоронена в городе Мерефе, Харьковской области.

Песня длиною в жизнь…

Мой дедушка, Александр Евгеньевич Горохов, с детства мечтал быть певцом. К сожалению, в те тяжелые годы (революция, Гражданская война, а там и Великая Отечественная война) надо было думать о «хлебе насущном». Профессия главного бухгалтера кормила семью.

Но Александр Евгеньевич был талантлив: имел прекрасный голос, бас, бас-октава, редкий голос, имел абсолютный слух, играл на многих музыкальных инструментах.

Особенно он любил церковное пение (ведь еще с детства пел в Исаакиевском соборе, в капелле мальчиков, в хоре Александра Архангельского). Дед любил путешествовать, и везде, где были храмы, обязательно ходил туда слушать хоры певчих. Были мои дедушка с бабушкой несколько раз в Александро-Невской лавре в Ленинграде, в Троицко-Сергиевой лавре в Загорске (ныне Сергиев Посад), с ними там побывала и я, в Москве, в Елоховском соборе. Иногда дед знакомился с певчими и пел с ними на клиросе церковные службы, это было для него большой радостью.

В начале 50-х годов прошлого века он часто ходил в Высоковскую церковь (в городе Горьком тогда действовали только три церкви, так как было гонение на религию). В те годы там был хороший хор, пели талантливые певчие, а руководил этим хором регент Михаил Васильевич Васин. Он внимательно прослушал Александра Евгеньевича и включил в состав хора (дедушка прекрасно знал все церковные службы). Здесь, в Высоковской церкви, по достоинству оценили певческий дар Александра Евгеньевича Горохова.

А когда в городе Горьком открылась Государственная консерватория имени М.И. Глинки, М.В. Васин, работавший еще и в оперном театре (многие хористы церкви работали в оперном, были профессиональными певцами), познакомил Александра Евгеньевича с ректором консерватории Григорием Савельевичем Дамбаевым и деканом дирижерско-хорового факультета Евгением Николаевичем Гаркуновым.

Александра Евгеньевича Горохова приняли в хор консерватории. Такого «баса-октавы» там, в студенческом хоре, не было.

Шло время, у Александра Евгеньевича появились ученики, к его советам прислушивались и педагоги, ведь у него за плечами была прекрасная школа пения – хор Александра Архангельского, певческая капелла Исаакиевского собора, хорошо поставленный голос, дар божий, талант. Александр Евгеньевич Горохов любил молодежь, студентов, часто рассказывал им о своих встречах с Ф.И. Шаляпиным, Л.В. Собиновым, А.В. Неждановой в Мариинском театре в Санкт-Петербурге. Много опер прослушал он там в их исполнении. Рассказывал и о хорах цыган Соколова, Шишкина, о пении цыганки Вари Паниной. Рассказывал о литературной жизни в Петербурге. Его слушали, затаив дыхание: он был не только великолепным рассказчиком, но и современником А. Блока, А. Белого, И. Северянина, многих известных артистов, литераторов. Рассказывал об Октябрьской революции, о жизни в Петербурге, о своем детстве, о маме, Марии Александровне – певице…

Студенты любили Александра Евгеньевича, уважали его не только как хорошо знающего свой предмет, но и как человека яркого и интересного, а вместе с тем доброго, простого и отзывчивого.

Его они с любовью звали «наш патриарх», «наш батя». Приглашали на свадьбы, которые в студенческом общежитии бывали часто.

Дедушка и бабушка брали меня с собой в консерваторию на концерты. Особенно мне запомнились Торжественные акты (выпускные концерты). Сколько их было! (До сих пор у меня сохранились программки этих выпускных 60-х годов).

В один из таких вечеров, мне, тогда десятилетней девочке, посчастливилось увидеть знаменитого музыканта, пианиста и композитора Александра Борисовича Гольденвейзера. Он был профессором Московской консерватории, народным артистом СССР, а исполнилось ему тогда уже 85 лет. Он был знаком с Л.Н. Толстым… Рассказывал, как молодым часто бывал в Ясной Поляне у Л.Н. Толстого, играл с ним в шахматы, а с Софьей Андреевной, женой Толстого, играл на рояле «в четыре руки». Он был довольно бодрым для своего почтенного возраста, выступил с напутственным словом к студентам – выпускникам 1960 года. И даже сыграл на рояле…

Вот такая связь времен – играл у Льва Толстого в Ясной Поляне и я, десятилетняя девочка, видела и слышала этого музыканта. Прямо даже не верится, но это было в июне 1960 года.

В 1960 году, осенью, в Горьковской консерватории установили красавец-орган фирмы Александр Шукке! Это было событие в музыкальной жизни города Горького тех лет. Приехала целая группа немецких специалистов, долго устанавливали орган. И вот, наконец, 22 октября 1960 года – первый концерт в большом зале консерватории.

Посчастливилось присутствовать на этом концерте и мне. Помню, играли знаменитые органисты-немцы. В том же, 1960 году, в Горьковской консерватории открыли отделение по классу органа.

Первой преподавательницей была молодая органистка, выпускница Московской консерватории – Галина Ивановна Козлова, проработавшая всю жизнь в консерватории и вырастившая не одно поколение органистов.

А фестивали «Современная музыка» в начале 60-х годов! Сколько интересных концертов было тогда, в те годы, в консерватории. Приезжали известные композиторы: Д.Д. Шостакович, Р.К. Щедрин, певец И.С. Козловский, и всегда, на все интересные концерты и творческие встречи, дедушка брал меня, свою внучку Катю.

Вспоминаю 70-летие дедушки… Сколько теплых слов, поздравлений прозвучало в тот прекрасный осенний день 12 октября 1962 года! Были его друзья – певцы, артисты: М.В. Васин с женой Александрой Николаевной (у нее было колоратурное сопрано), Т.П. и В.А. Ключевы, К.А. Мясников (любимый друг деда, Костя), Александр Алексеевич Климычев – тоже бас. Добрые верные друзья – певцы… И в горе, и в радости, они были всегда вместе с моим дедушкой, Александром Евгеньевичем. В тот незабываемый вечер, конечно же, много пели, пели романсы, веселые песни, а юбиляр играл на рояле.

Этот прекрасный вечер запомнила я на всю жизнь.

Много интересных музыкантов побывало у нас дома, на Ульяновской. Бывал (и не раз) у дедушки композитор А.А. Нестеров, профессор консерватории (он впоследствии стал ректором). Аркадий Александрович жил с нами по соседству, на Фигнер (сейчас улица Варварская), д. 6. А однажды, помню, звонок в дверь, открываю: стоит невысокий человек в клетчатой рубашке, «Здравствуйте, я – Гусман, а Александра Евгеньевича можно видеть?» Это был главный дирижер Горьковской филармонии Израиль Борисович Гусман. Весь вечер просидел он у дедушки в гостях, музицировали, пили чай. Дед рассказывал о встречах в Петербурге с известными певцами, своими современниками, об операх в Мариинском театре, о жизни в Петербурге. Часто к деду забегали «на огонек» студенты-консерваторцы: Лева Сивухин, Саша Макаров, Женя Морозов, да разве всех перечислишь! Впоследствии многие из них стали известными музыкантами, народными и заслуженными артистами.

Сейчас, когда я прохожу по улицам Нижнего Новгорода, часто встречаю на старых домах мемориальные доски, например: «… Здесь жил композитор А.А. Нестеров…», «…Здесь жил главный дирижер Горьковской филармонии И.Б. Гусман…» (дом № 6 по улице Варварской) и пр.

Неподалеку, на площади Минина – капелла мальчиков имени Льва Константиновича Сивухина, того Левы, который часто бывал у деда, с интересом слушал его рассказы, многому учился у него.

Да, время бежит, и мы не можем замедлить его бег…

25 сентября 1970 года остановилось доброе сердце Александра Евгеньевича Горохова, моего дедушки…

До последнего его вздоха, мы, близкие и родные, были с ним рядом. Он благословил нас и спокойно скончался с улыбкой на устах, этот русский человек, талантливый певец…

Хоронили дедушку 27 сентября в праздник Воздвижения Животворящего Креста. Было воскресенье.

Много людей пришло проводить в последний путь Александра Евгеньевича Горохова. Приехали сестра Ольга Евгеньевна, брат Георгий Евгеньевич. Любимые ребята-студенты долго несли гроб на руках по нашей родной улице Ульяновской. Убитая горем, я заметила среди провожающих и ректора Г.С. Дамбаева, и декана Е.Н. Гаркунова, и многих артистов оперного театра.

А сколько студентов пришло проводить деда!

Друзья – певчие достойно проводили друга в последний путь, отпели по православному обычаю. Пели три хора: из Высоковской церкви, Консерватории и Оперного театра. Пели от всей души, торжественно, прямо на Бугровском кладбище.

Со всего кладбища сходились люди послушать пение, ведь такие похороны – большая редкость: пели три хора! Это – не духовой оркестр.

Я слышала, что кто-то тихо в толпе сказал: «Александр Евгеньевич красиво жил, так достойно его и проводили…»

Накануне, 26 сентября, был пасмурный день, шел снег, а в день похорон – ярко сияло солнце. Это сама Природа так прощалась с добрым веселым человеком, шагавшим по жизни с песней…

Время бежит.

Давно уже нет на свете моего любимого деда, Горохова Александра Евгеньевича, но в минуты горя и радости, я часто мысленно обращаюсь к нему. Иногда о чем-то советуюсь с ним и чувствую: он мне помогает, ведь такие добрые, лучистые люди не умирают, они живы в нашей памяти…

Помню солнечный морозный денек, деревья покрыты инеем, яркое голубое небо. Я возвращаюсь из школы, под ногами похрустывает снежок… А навстречу мне идет дедушка. Увидел меня, остановился и радостно сказал: «Катенька, посмотри какая красота, зимняя сказка, «берендеево царство!»… Улыбнулся и помахал мне рукой…

Он шел в свою любимую консерваторию, шел на встречу с песней…

ПАЛЫЧ

(повесть)

Андрею Павловичу Костерину –

солдату Первой мировой войны          

посвящаю эти страницы…             

Мир не без добрых людей.

Звали его – Андрей Павлович, а чаще просто – Палыч.

Родился он в голодном 1892 году в глухой заволжской деревеньке Ляды Варнавинского уезда Нижегородской губернии. Его мать, Аграфена, скончалась во время родов, а отец, Ульян, умер от голода, и остался младенец круглым сиротой… Но Бог хранил этого мальчика, ведь мир не без добрых людей. Взяли ребёнка в свою семью Анна и Павел Костерины. Вскоре крестили и назвали Андреем. Родился он 30 ноября (13 декабря по новому стилю) в день Святого апостола Андрея Первозванного.

В семье Костериных росли три дочери: Дуняша, Оля и Маша, но Павел Костерин мечтал о сыне, наследнике, а тут вот и сам Бог послал малыша.

Павел был высоким, степенным мужчиной с кудрявой окладистой бородой и мудрыми серыми глазами. Он служил лесничим в Семеновском уезде (в «Адрес-календаре Нижегородской губернии» за 1876 год упоминается семеновский лесничий, коллежский секретарь П.И. Кастерин) и занимался торговлей, скупал у крестьян в окрестных деревнях дары леса, ремёсел и возил этот товар в город на продажу в лавки купцам. Семья Костериных жила в достатке.

Анна была под стать мужу – красивая, работящая. Маленький Андрейка рос здоровеньким, ясноглазым парнишкой. Когда он спал, Анна сидела возле сыночка, покачивала зыбку и думала о его судьбе, молилась о нём.

Шли годы… Мальчик рос. Летом бегал с ребятишками в лес по ягоды, ловил в речке рыбу, помогал матери по хозяйству. Анна и Павел уже не представляли себе жизни без сынишки, очень полюбили его.

В тот год зима была морозной. Старики в Лядах не помнили таких крещенских морозов. Словно в сказке стояли заиндевелые деревья, и так же как в сказке, дым из труб поднимался в небо ровными, будто нарисованными столбами.

А в избе у Костериных тепло…

Мать и отец сладко посапывали на печи, прикрывшись лоскутным одеялом. Не спали сестры Маша, Оля и Дуняша в ту крещенскую ночь. Они гадали. Лили воск в деревянную плошку, чуть освещенную светом лучины.

Младший брат Андрейка тоже не спал. Любопытно было ему, что нагадают девки. Маша шепчет Оле: «Замуж выйдешь, гляди-ка – парень!» «Вроде бы и сани», – неуверенно соглашается Оля. «Увезёт тебя парень в чужое село», – говорит Маша. «А у тебя, Дуняша, – вроде бы дорога и, смотри – дом большой какой-то, должно быть, барский, не простая изба». «Что бы это значило?» – думает Дуняша. «А теперича тебе, Андрюха, – говорят сестры, – поди-ка сюда к нам». Андрюша смотрит на воск, пролитый в воду, и видит легкую, застывающую полоску. «Дорога! В самом деле, дорога! Самая настоящая дорога!» – соглашаются сестры.

«Эх! Повидать бы, что там за Волгой, в Нижнем Новгороде!» – думает мальчик и бурная радость поднимается в сердце.

А ведь сбылись эти святочные гадания.

Осенью того же года вышла замуж Ольга Костерина. Взял её в жёны красавец-гармонист, Иван Кулёмин, в соседнее село.

А Дуня уехала в Семенов, где, по рекомендации знакомых, устроилась в семью учителя Городского училища Мельникова няней к его маленькой дочке Вареньке. Да так прижилась и полюбила эту семью, что как её ни сватали местные семёновские женихи – всем отказывала. Родными стали ей Мельниковы, да и она им пришлась по душе.

Так и жили… А в 1907 г. Ивана Константиновича перевели на работу в Нижний Новгород, и Дуня, конечно же, поехала с Мельниковыми.

Однажды Дуняша рассказала барину о своем младшем брате Андрейке, о его судьбе. Иван Константинович, сам рано осиротевший, близко к сердцу принял судьбу мальчика. «Пора выходить в люди, – задумчиво сказал он, – а там жизнь покажет, даст Бог, и грамоте обучу… А пока пусть приезжает, устроим на работу у нас в училище, помогу!»

В тот же вечер написали письмо в деревню Ляды родителям. А вскоре Павел Костерин, грамотный мужик, читал его жене и говорил: «Ну, Анна, повезло нашему Андрюхе, коль сам барин Мельников решил пристроить его в городе, возле себя в училище. Добрый он человек, плохому не научит». Мать испуганно закрестилась: «Куда ж ему в город, ведь еще глупый, совсем ребенок!»

«Нет, Анна, пора определять мальца, ведь пятнадцать годков стукнуло, не чахнуть же ему всю жизнь в деревне возле твоей юбки».

А Андрейка только что вбежал в сени за удочкой. Он собирался с мальчишками на рыбалку и слышал этот разговор родителей.

«Какой Мельников? Какое училище?» – подумал он.

«Андрейка! – позвал отец. – Вот получили письмо от Дуни из Нижнего, пишет, что сам барин Мельников обещается устроить тебя на работу, да и грамоте обучить хочет. Ну как, поедешь ли в Нижний Новгород?»

Радостно забилось сердце у Андрейки. В город, в Нижний Новгород, где Волга, Кремль, ярмарка, о которых он слышал от отца и мечтал увидеть, которые снились ему во снах. «Поеду! С радостью поеду! – сказал Андрейка. – А когда, тять, поедем-то?»

«Даст Бог, после Троицына дня с товаром поеду в город и тебя, аккурат, подвезу», – задумчиво, поглаживая бороду, сказал отец.

Быстро пролетели весенние деньки.

Май выдался в тот год холодным, дождливым. Но это не огорчало Павла Костерина. «Май холодный – год хлебородный», – говорили в народе. И вот уже Андрей ехал с отцом в повозке по мокрой проселочной дороге. Он расставался с родными местами, отчим домом, матерью, друзьями-мальчишками. А мать все стояла на дороге и долго махала ему вслед. Её худенькая фигурка становилась всё меньше и меньше и, наконец, совсем исчезла за горизонтом.

Расставаясь с родными местами, матерью, Андрей понял, что она была для него самым дорогим человеком. Он вспоминал, как мать на рассвете пекла хлеб, хлопотала у печи, ухватом ловко вытаскивала чугунки со сваренной похлебкой, полоскала бельё в речке, скоблила до блеска полы в избе… Он не помнил ее сидящей без дела, сложа руки.

А как Андрюша любил ходить с ней в лес! Она знала там каждый кустик, каждый гриб, каждую травинку. Собирала лекарственные травы, сушила, а если вдруг не здоровилось – лечила и ребят, и взрослых, разными целебными отварами. Мудрая женщина была Анна Костерина, уважали её соседи. А как она пела русские народные песни! Андрейка многому научился у матери. Он с детства знал много старинных русских песен, преданий, легенд…

А лошади всё тащат подводу с товаром в Нижний. Путь долгий… Тащат по подсыхающей после весенних дождей дороге. Пару раз останавливались в пути, отдыхали да и лошадей покормили.

Уже проехали Семёнов, Балахну, все ближе и ближе Нижний.

Город встретил Костериных солнцем. Лошади въехали на деревянный плашкоутный мост.

«Посмотри, Андрюша, – улыбаясь сказал отец. – Вот она, красавица-матушка Волга! Здесь, на Стрелке, она встречается с Окой!» А с реки дул теплый весенний ветерок, слышались гудки пароходов, на пристанях разгружались баржи с товаром, гудела, шумела трудовая жизнь Волги.

Вдалеке, на горе, поблескивая на солнце куполами церквей, стоял Нижний Новгород. Он был тогда для Андрюши каким-то таинственным, ещё совсем не знакомым.

И вот уже они ехали по большой торговой улице. Она называлась Рождественской, в честь старинной церкви Рождества Богородицы, стоявшей здесь. Проехали мимо большого красного кирпичного здания. «Это – Блиновский пассаж, – рассказывал отец. – Я часто езжу сюда по своим торговым делам».

А вот, наконец-то, и Кремль, о котором Андрюша часто слышал. Он стоял на высокой крутой горе и был сказочно красив…

Усталые лошади медленно поднялись по съезду и въехали на широкую площадь. «А это вот Благовещенская площадь с красавцем-собором, – рассказывал отец. – Сердце и краса города!» Андрюша заметил, что здесь, в городе, улицы названы в честь церквей и соборов, стоящих на них.

От Благовещенской площади шли центральные улицы. На одну из них и свернули лошади. Это была тихая, уютная улица. После весенних дождей здесь приятно пахло клейкими тополиными листочками и цветущей сиренью. В начале этой улицы тоже стояла старинная белокаменная церковь.

«Это церковь святого Тихона», – сказал отец, снял шапку и перекрестился. «А улица, наверное, называется Тихоновской?» – спросил Андрюша.

«Верно, сынок, Тихоновская!»

И тут неожиданно для них зазвонили колокола, зовя к обедне. Они звонили красиво, торжественно, благолепно…

Так улица Тихоновская встречала и приветствовала своего нового молодого жителя – Костерина Андрея Павловича!

А проживёт он здесь, на Тихоновской, всю свою долгую жизнь…

Шёл 1908 год от Рождества Христова…

В Нижнем, на Тихоновской.

Мельниковы жили рядом с Городским училищем, напротив Тихоновской церкви.

Чем ближе подъезжали к дому № 14, тем сильнее билось сердце у Андрейки. Он очень волновался, как встретят его Мельниковы, думал, что эти господа какие-то особенные, важные, и ему вдруг захотелось домой, назад, в деревню. А между тем, лошади въехали во двор Городского училища…

«Едут! Едут! Мамочка, едут!» – послышался детский радостный голосок. Навстречу им выбежала маленькая худенькая девочка с длинной русой косой, вслед за ней на крыльцо вышла молодая красивая женщина в длинном шелковом платье, а за ней, повязывая на ходу новую нарядную косынку, бежала улыбающаяся Дуняша.

«Здравствуйте, здравствуйте, гости дорогие, – обняла она отца и Андрюшу. – Екатерина Николаевна, Варенька, познакомьтесь, – это мой батюшка, Павел Иванович, а это – Андрюша, братец!» Отец снял шапку и с почтением раскланялся, а Андрейка растерялся, покраснел и тихонько поздоровался.

«Милости просим, гости дорогие! А мы уж заждались. Варенька все утро на дорогу выбегает, ждет Вас», – сказала Екатерина Николаевна. Она подошла к Андрейке, ласково, по-матерински, обняла его за плечи: «Здравствуй, Андрюша! Вот ты какой, совсем уже взрослый! А нам Дуня много о тебе рассказывала. Проходите, добро пожаловать! Устали, небось, с дороги, проголодались?»

Костерины вошли в дом.

В светлой, уютной комнате пахло пирогами, а на большом круглом столе, покрытом белоснежной скатертью, пыхтел медный, сверкающий на солнце самовар. Дуняша забегала, засуетилась, стала накрывать на стол.

«А это вот наши деревенские гостинцы, отведайте», – улыбаясь, сказал Павел Костерин и стал доставать из большой плетеной корзинки баночки с земляничным вареньем, солеными груздями и мёдом. – Хозяйка моя, Анна, Вам прислала, сама собирала, варила, солила». «Премного благодарны, Павел Иванович», – сказала Екатерина Николаевна. Она была какая-то домашняя, добрая, простая, совсем не такая, какой представлял её Андрейка. В ней не было важности и барского высокомерия.

Они сидели за столом, пили чай. Екатерина Николаевна угощала их сочными, румяными пирогами с капустой, печеньем «Листики», которое таяло во рту и было необычайно вкусным.

Вдруг во дворе хлопнула калитка. Екатерина Николаевна посмотрела в окно и сказала: «Собака что-то не лает, должно быть, хозяин идет».

И действительно, вскоре открылась дверь, и в комнату вошёл высокий, стройный мужчина лет сорока пяти в тёмно-синем учительском кителе. Его виски уже слегка посеребрила седина. Он был коротко пострижен, носил небольшую бородку и пышные усы. Серые добрые глаза его ласково смотрели на гостей.

«Мельников, – представился он, – Иван Константинович», и крепко пожал руки отцу и Андрею.

С приходом хозяина дома разговор за столом стал еще более оживлённым. Вскоре подали ужин, а после ужина Иван Константинович предложил Андрюше прогуляться по городу.

«Папочка, а можно и я пойду с Вами? – попросилась Варенька. «Конечно, собирайся», – сказал отец.

И вот уже они шли по Тихоновской: высокий мужчина в синем учительском кителе, маленькая девочка с длинной русой косой и пятнадцатилетний мальчик Андрюша в новой голубой косоворотке… В этот тёплый весенний вечер Андрюша впервые вышел на улицы Нижнего, ещё совсем незнакомого. Ему здесь все было интересно, особенно он мечтал увидеть Кремль и Волжский откос. Они шли по Тихоновской. Вдалеке блестели купола Благовещенского собора, и было как-то празднично и радостно у Андрейки на душе.

Волжский откос оказался близко от дома, где жили Мельниковы, примерно в десяти минутах ходьбы.

Они стояли на высоком крутом берегу Волги, с реки дул тёплый весенний ветерок, сладко пахло цветущей черёмухой. Иван Константинович задумчиво смотрел на эту красоту и неторопливо начал свой рассказ: «В Нижнем так круты и высоки волжские берега, что их с незапамятных времён величают горами – Дятловыми горами. Две могучие реки – Волга и Ока, широкие, полноводные, и много веков тому назад спокойно и величаво, как и сейчас, текли под этими горами. Дремучие леса подступали к рекам. Водились в тех лесах и дикие звери, и птицы… И вот однажды русский князь Георгий Всеволодович плыл на ладье по Волге и это место, где мы сейчас стоим, поразило его своей красотой. Он давно мечтал основать город, а более удобного места, чем у слияния двух могучих рек, найти было трудно. И вот в 1221 г. русский князь Георгий Всеволодович заложил здесь град и нарек его Нижний Новгород. По велению князя сюда съехались работные люди, и «закипела» работа на этих берегах, горячая работа… Застучали топоры в дремучих лесах.

Лес валили, окапывали вершину горы глубоким рвом, возводили толстые дубовые крепостные стены. Молодой город надо было укреплять. И вскоре на этой крутой горе выросла деревянная крепость – «Детинец», с высокими башнями. «Детинец» стал центром нового города на берегу Волги. Вот так, Андрюша, и начиналась история нашего Нижнего Новгорода! Постепенно дом за домом рос город, строился… В новый город съезжались люди. Каждый шёл со своим делом: кто срубы ставил, кто торговлей промышлял, ремеслами разными занимался. Вдоль небольшой речки выстроились кузницы. Кузнецы ковали топоры и лопаты, гнули кочерги и ухваты, а на случай войны для своих защитников-воинов – мечи и сабли.

Место, где жили кузнецы (ковали), их улицу, со временем назовут Ковалихой, а где мастерицы пряли льняную кудель – то место, ту улицу, – Прядильной, место, где будут продавать овёс и сено, – назовут Сенной площадью, а рынок – Сенным, место, где будут собирать пошлину (мыто) – Мытной площадью, а рынок – Мытный. Это здесь, неподалёку, ты не раз побываешь там.

Люди стремились селиться поближе друг к другу (на случай опасности). По ночам тревожно лаяли собаки, чувствуя, что где-то поблизости волки… Звонким криком встречали здесь новый день петухи… Новые жители города постепенно привыкали себя звать нижегородцами.

В год основания Нижнего Новгорода, в 1221 г. была построена и первая деревянная церковь-собор Михаила Архангела в Кремле. Ведь нижегородцы, как и все русские люди, были верующими, православными.

«Эх, Андрюша, жить бы да радоваться в новом городе! Но очень уж неспокойные были времена тогда на Руси, – с горечью вздохнул Иван Константинович и продолжал. – Как огромная грозовая туча, надвинулись из-за Волги татаро-монгольские орды. Быстрые и жестокие, они всё предавали огню и мечу. На протяжении двух с половиной столетий не раз нападали на Русь, на Нижний Новгород, разоряли их. В битве с монголо-татарскими полчищами хана Батыя погиб великий князь Георгий Всеволодович, основатель Нижнего Новгорода, а было это в 1238 г. на реке Сить.

Вскоре был разрушен и сожжен Нижегородский Кремль. Но нижегородцы стойко защищали и любили свой город. Не только враги, но и частые пожары грозили городу гибелью. Деревянную крепость хоть и восстанавливали, но она всё равно быстро ветшала, и решили нижегородцы построить каменное укрепление вокруг города, которому будут не страшны ни враги, ни пожары…

И вот в 1508 году началось строительство каменного Нижегородского Кремля. Работы велись русскими мастерами-каменщиками под руководством итальянского архитектора Пьетро Франчески (Петра Фрязина, как звали его русские). Прошло три года, и каменный Кремль с неприступными стенами и башнями появился на крутых Дятловых горах.

Нелёгкое это было дело возвести каменную крепость на склонах высокого волжского берега. «Диву даёшься, как эта каменная громада висит над кручей уже несколько веков», – думал Андрей. «Удивительно, как наши предки строили такое мощное укрепление», – сказал он. «Да, Нижегородский кремль стоит как суровый воин, могучий в свой силе и красоте», – задумчиво сказал Иван Константинович.

«Папочка, а сколько башен в Кремле?» – спросила Варенька.

«Тринадцать, и каждая имеет своё название. Вот, например, это место, где мы сейчас с Вами стоим, – святое. Оно освящено именем великого князя Георгия Всеволодовича, (а он ведь причислен к лику святых!), а башня в честь его названа – Георгиевской. Здесь наши предки хранили память об основателе Нижнего Новгорода – великом князе Георгии Всеволодовиче. А вот там, через дорогу, посмотрите, ребята, стоит красавец – собор Святого Георгия Победоносца. Нижегородцы зовут его золотым, т.к. часть храма украшена чистым золотом. В этом храме хранятся особенно ценные старинные чудотворные иконы, украшенные жемчугом и золотом. А в алтаре находится старинная икона Георгия Победоносца. У тебя, Андрюша, всё ещё впереди и ты не раз побываешь там и все это увидишь», – сказал Иван Константинович.

«А теперь давайте прогуляемся по вечернему Кремлю», – предложил он. Вот это белокаменное старинное здание – губернаторский дом, построенный в 1841 году. А это – красавец Спасо-Преображенский собор, главная святыня Нижегородского Кремля. Здесь, в этом соборе, навеки покоится Козьма Минин, патриот земли Нижегородской, который в лихую годину, когда Москва была занята польскими захватчиками, будучи земским старостой, (а вообще-то он был торговцем мясом) с патриотическим призывом обратился к нижегородцам встать и спасти свое Отечество.

Призыв Минина нашел горячий отклик у нижегородцев. Люди отдавали все самое дорогое, самое ценное, что имели, собирали денежные средства на организацию ополчения. В военачальники пригласили князя Дмитрия Пожарского – опытного воина. К нижегородцам присоединялись отряды из других городов – Костромы, Рязани, Ярославля. И вот, 22 октября 1612 года, после кровопролитных боёв, ополчение одержало победу и освободило Москву от польских интервентов. А русский царь, Михаил Федорович Романов, взошедший на престол в 1613 году, (первый царь из династии Романовых), наградил Минина званием думного дворянина и назначил советником царя, а князю Пожарскому пожаловал боярский чин. Так в трудную годину торговый человек Козьма Минин спас Россию! В честь подвига Минина и Пожарского, освободителей Отечества, благодарные потомки – нижегородцы воздвигли гранитный обелиск. Он стоит тут, в Кремле, неподалеку от Архангельского собора. «Вот он, смотрите, ребята», – сказал Иван Константинович.

Они задумчиво стояли у гранитного обелиска, (возведенного в 1826 г. по проекту архитектора Мельникова).

Иван Константинович прочитал:

«Гражданину Минину – благодарное потомство».

«Князю Пожарскому – благодарное потомство».

«Как много знает Иван Константинович и как обо всём интересно рассказывает», – думал Андрей. И может быть тогда, в те минуты, он навсегда полюбил историю, особенно историю Нижнего Новгорода…

Они стояли на высоком волжском берегу, любовались необозримыми речными далями. Вдруг с Волги, с проплывающего парохода, донеслась красивая мелодия.

«Папочка, слышишь – вальс «На Сопках Маньчжурии»! – сказала Варенька. (Это на пароходе «Багратион» общества «Кавказ и Меркурий» играл духовой оркестр).

Варенька не могла устоять на месте, закружилась и, напевая, стала собирать жёлтые одуванчики.

«Вот уж попрыгунья – стрекоза», – улыбнулся отец. – Ну что ж, ребята, пора домой. Ты, Андрюша, ещё не раз побываешь в этих местах и каждый раз будешь открывать для себя что-то новое. Кремль, он такой – таинственный, загадочный».

Они шли по вечернему кремлю. Навстречу им бежала шумная ватага ребят-кадетов. (Рядом находился Нижегородский Аракчеевский кадетский корпус). Через арку Дмитриевской башни вышли на вечернюю Благовещенскую площадь. На углу Тихоновской, у гостиницы «Россия», в ожидании пассажиров скучали извозчики, а Тихоновская была по-вечернему пустынна. В окнах местных жителей то тут, то там, гасли огоньки… Город засыпал…

«Какой длинный сегодня день, – думал Андрюша. – Еще утром я был в родной деревне и не знал, не ведал о великом князе Георгии Всеволодовиче – основателе Нижнего Новгорода, о спасителях Отечества Минине и Пожарском, об увлекательной истории Нижегородского кремля, не знал, что есть такие добрые, сердечные люди, как Мельниковы – Иван Константинович, Екатерина Николаевна, Варенька. А теперь, мне кажется, что я их знаю давным-давно… Какими-то близкими по сердцу они мне стали, вот так вот, сразу… Удивительная все-таки штука, жизнь…»

…И какие бы тяжелые испытания ни готовила судьба ему в будущем, сегодня, в этот вечер, Андрюша был счастлив…

А утром сходили с отцом в Тихоновскую церковь, поставили свечу за здравие Раба Божьего Андрея, за удачу в делах. Помолились…

В тот же день отец уехал по своим делам.

И началась у пятнадцатилетнего Андрюши новая, взрослая жизнь.

Младший дворник Костерин.

В то летнее утро Андрей впервые открыл дверь Городского училища и вошел в длинный темный коридор.

На улице было жарко, а здесь – тихо, прохладно. От только что вымытого пола пахло свежестью и краской (как всегда, летом, в училище был ремонт).

Андрею трудно было представить, что здесь, по этому длинному коридору училища бегают ребята, раздаётся их смех, часто звенит колокольчик, зовёт на уроки. Тишина сейчас, казалось ему, была какой-то таинственной и даже зловещей, а в полумраке, со стен, с портретов в золоченых овальных рамах смотрели на него какие-то серьёзные, важные люди. Андрей читал плохо, по складам, и поэтому не мог прочесть все фамилии, написанные на табличках под портретами. С трудом, по складам, прочёл только одну: «Ло-мо-но-сов…»

На портрете был изображен круглолицый мужчина в белом парике с книгой и гусиным пером в руке.

«Какой важный, – подумал Андрей. – Наверное, вельможа или граф. Вон какой красивый, шитый золотом, на нем кафтан. Да, надо мне учиться читать», – решил он. «Граматёнка-то у меня махонькая. В деревне это как-то не замечалось, а здесь, в городе, тяжело. Вот, вчерась, на Покровке, нужную лавку долго искал. Искал-то я «Бакалею», а написано было «Гастроном». Вот «голова садовая», – с усмешкой вспоминал он.

По широкой деревянной лестнице поднялся он на второй этаж и остановился у высокой двери с табличкой, на которой золотыми буквами было что-то написано. «Ну вот, опять», – рассердился он на себя, и, вытирая со лба пот, по складам прочитал: «Господин инспектор».

А это была именно та, заветная дверь, дверь кабинета Ивана Константиновича Мельникова…

От волнения сильно забилось сердце у Андрейки. Он снял картуз, перекрестился и тихо постучал в дверь.

«Войдите!» – послышался знакомый голос Мельникова.

Андрей робко вошёл в кабинет, поздоровался.

В кабинете инспектора по стенам стояли старинные шкафы с книгами в золочёных переплётах. Так много книг Андрюша нигде и никогда ещё не видел. А в углу, у окна мерно тикали большие часы с огромными медными гирями и сверкающим маятником, похожим, как показалось Андрею, на начищенную сковородку. За письменным столом в кожаном кресле сидел Мельников. Он был в синем форменном кителе, читал какие-то бумаги, был серьёзен и по-деловому строг.

«Совсем не тот, что дома за самоваром», – подумал Андрей и ещё больше застеснялся. Но, увидев вошедшего Андрея, Иван Константинович улыбнулся ему и сказал: «Здравствуй, Андрюша, проходи!»

Мельников был не один. За столом напротив него, на стуле, сидел молодой мужчина лет тридцати, с лихо закрученными усами, в светлой косоворотке и до блеска начищенных сапогах.

«Ну вот, Данила, принимай помощника», – сказал Иван Константинович. «Познакомься, это Андрей, прошу любить и жаловать. (Андрей от волнения еще больше покраснел).

«А это – наш старший дворник Данила», – сказал Иван Константинович.

Дворник встал, улыбнулся и протянул Андрею (как взрослому) широкую мозолистую руку, представился: «Костров Данила».

«Ну как, Андрюша, будешь работать у нас в училище, следить за чистотой и порядком?» – спросил Иван Константинович

«Буду», – робко кивнул Андрей.

«А за работу тебе положено жалованье 13 «целковых» и комната во флигеле по соседству с семьёй Данилы. Если согласен, то оформляю тебя на работу».

«Согласен», – тихо сказал Андрей и подумал: «Раз уж приехал в город, что ж теперь делать, не назад же в деревню возвращаться с позором»…

И ему вдруг стало грустно. Кругом всё незнакомое, новое, непривычное, городское… Нет, работы он никогда не боялся, ведь еще сызмальства помогал родителям по хозяйству. Но почему-то защемило сердце, стало тоскливо. Вспомнилась родная деревня, мать… Как она там?… Друзья-мальчишки… Сенька с Петькой, наверное, уже удят «на живца»… Сейчас, точно во сне, в своих думах, он был далеко от этого уютного кабинета и вдруг, очнувшись, услышал слова Ивана Константиновича: «Ну, вот, оформлены твои документы, Андрей. Ты принят на работу!»

Мельников достал из ящика письменного стола круглую печать с двуглавым орлом и приложил ее к документам Андрея.

«А это – тебе, Андрюша, 10 рублей, на всякий случай, как говорится, «подъёмные».

Андрей удивился и сказал: «Зачем мне деньги? Я ведь их ещё не заработал?» Но, уступив уговорам Ивана Константиновича, взял их, поблагодарил.

«А вы, ребята, я думаю, быстро поладите, подружитесь, у вас ведь даже фамилии похожи: Костров и Костерин! Иван Константинович улыбнулся и по-отечески похлопал Андрея по плечу.

«Ну, в добрый час, с Богом! Иди, Андрюша, устраивайся на новом месте, в новой комнате. Удачи тебе в новой, взрослой жизни!»

Так, в Нижегородском Городском училище, что на углу Тихоновской и Малой Печерки, появился младший дворник — Андрей Костерин, строгий блюститель чистоты и порядка.

Начало пути.

(рассказы Андрея Павловича)

Иногда вечером за чаем, я просила: «Палыч, а расскажи что-нибудь о себе, о своей юности». И он, улыбаясь своими ясными, помолодевшими глазами, задумчиво и неторопливо начинал свой рассказ:

«Удачи тебе, Андрюша, в новой взрослой жизни!»… Эти слова твоего прадедушки, Ивана Константиновича, я часто вспоминаю, Катенька, и задумываюсь, как бы сложилась моя судьба, если б не Иван Константинович… Светлый был человек твой прадед… Царство ему небесное.

А знаешь, мне в жизни, особенно в юности, встречались добрые и сердечные люди. Вот, например, семья Данилы Кострова, по соседству с которой я жил во флигеле, во дворе Городского училища. Эх, давно это было, а ведь, как сейчас вижу, первую встречу с Пашей, женой Данилы…Иду я, значит, со своими вещичками от Мельниковых, переселяюсь в свою комнату, а навстречу мне, в ворота, входит молодая женщина с полными ведрами воды на коромысле. И тут я вспомнил, еще мать сказывала, что есть такая добрая примета – встретить женщину с полными ведрами – к удаче, Я и подумал – вот она, сама удача идет мне навстречу и улыбается. Такая милая, в цветастом полушалочке, румяная, круглолицая, крепенькая. Давай-ка я, мол, ведра-то донесу, тяжелые ведь поди, говорю ей.

«Спасибо. Привычная я, да и ты, гляжу, с поклажей. А ты, никак, Андрюша, Дуняши Костериной братец? К нам путь держишь? Много я о тебе наслышана, а вот вижу впервой. А я – Паша Кострова, жена Данилы. Пойдем, соколик, мы уж тебе вчерась комнату освободили. Ждём!»

Помню, дошли до дома, тут же рядом, во дворе, поднялись на чистенькое крылечко. Навстречу нам выбежала маленькая лохматая собачонка, как бы для приличия, тявкнула пару раз и добродушно завиляла хвостом.

«А это наша Бобка, она у нас безошибочно хорошего человека от худого отличает. Видишь, как ласково встречает тебя», – сказала Паша. – «Проходи в дом, не стесняйся».

Дом был небольшой, чем-то мне напоминал родной, деревенский. Входишь – бревенчатые сени, три комнаты.

Помню, вошли в комнату, в углу на полочке сверкающий позолотой образ Богородицы, украшенный вышитым рушничком. Рядом – круглый стол, покрытый кружевной скатертью, самовар. На окнах тоже кружевные занавесочки. (Ох, и рукодельница была Паша – вязала, вышивала!) Полы намыты до блеска и покрыты чистенькими половичками.

В большой комнате стояла русская печь, а из нее аппетитно пахло щами, лавровым листом и укропом. Знаешь, Катюша, во всем чувствовалось, что в этом доме живет хорошая хозяйка и добрая семья… И я понял, что здесь меня ждет Доброта…

«Вот твоя комната, соседушка, располагайся, а вот и ключ. Я закрываю её, чтоб ребятишки не набедокурили. У нас ведь двое сорванцов – Николка семи лет, да Ванюшка – пяти. А Данила-то в лавку пошёл, да и на Мытный я его послала, сама, как видишь, по хозяйству кручусь, ведь хоть и не большая, а семья…»

Помню, вошел я в свою комнату, было жарко, душно, тут же распахнул окно и всей грудью вдыхал утреннюю свежесть. Сразу повеяло запахом трав. Окно выходило в палисадник, в углу, у забора архиерейского сада, росли огромные лопухи, злющая высоченная крапива и много разных полевых цветов: клевер, ромашки, одуванчики. А рядом – ухоженные грядки с зеленым луком, укропом, редиской, по забору – кусты малины, смородины. А по двору важно гуляют петухи, куры, воркуют голуби-сизари, бегает, играет Бобка, а серый, пушистый кот Василий млеет в тенечке, в кустах, у моего окна… И это все заметь, Катюша, в нашем дворе, на Тихоновской…

А рядом – архиерейский сад, райский уголок, оттуда слышалось пение соловьев, особенно ранним утром.

Вскоре я принялся за уборку, и как ни предлагала мне Паша помощь, всё вымыл сам и окно, и пол. Сел на сундучок передохнуть, думаю, чего же ещё не хватает? А, да, надо бы занавесочки на окно повесить, которые мне Екатерина Николаевна подарила, потом застелил кровать с разными накидушками-подушками. Всё твоя прабабушка Екатерина Николаевна мне собрала, как невесте приданое. Сижу и любуюсь – стало чистенько, красиво. А тут и Данила пришёл.

«Ну как, новосёл, на новом месте?» – спросил он.

«Лепота, да и только!» – ответил я.

Вдруг заскрипела, приоткрылась дверь, и я увидел две любопытные мордашки.

«Ну, подите-ка сюда, сказал Данила. Это мои ребятишки, сыновья Николка и Ванюшка», – улыбаясь, сказал он. – Познакомьтесь, ребята, – это дядя Андрей. Он теперь будет жить с нами, в этой комнате. Слушайтесь его, не шалите».

«Ну уж, так и дядя», – сказал я.

«Привыкай, ты ведь уж работаешь, значит уже взрослый дяденька», – засмеялся Данила.

«Ребята, обедать!» – позвала Паша.

«Андрюша, садись с нами, не стесняйся, мы – люди простые, чем богаты, тем и рады. Щи да каша – пища наша», – улыбнулась она.

«А те щи были замечательные – вкусные, наваристые, с мясом, из свежей капусты. Паша была мастерица варить щи» – вспоминал Андрей Павлович, и продолжал – «За обедом решили, что будем питаться вместе, я, помнится, давал ей три рубля из своих тринадцати, и на эти деньги не плохо питался с ними, да ещё Паша и стирала мне, то рубашонку, то бельишко какое. Вот как было все дёшево тогда…»

Жили дружно, мирно. Не помню, чтоб когда-то мы ссорились. По воскресеньям и по праздникам ходили в Тихоновскую церковь или в Благовещенский собор. Костровы были верующими, православными людьми со всеми привычками и традициями. Соблюдали посты. На Масленицу пекли румяные блины. По субботам ходили в парную баньку с веничком, да и я пристрастился с Данилой. А после баньки любил он посидеть на крылечке с гармонью. Как сейчас вижу, сидит в вышитой косоворотке, играет на гармони и поет:

«Степь да степь кругом,

Путь далёк лежит…»

Он хорошо пел. У него был приятный голос. Вокруг собирался народ, соседи, бабушка твоя прибегала на звуки гармони. А песня-то грустная. Сидим, приуныли, нахохлились, как голуби перед дождем, и, видя это, не допев песню про ямщика, начинал Данила играть развеселую «Коробочку». Тут уж все пускались в пляс: и Ванюшка с Николкой, и Варенька, твоя бабушка. Ох уж любила плясать, только коса развевалась!

Эх, счастливое то было время!…

Разные картинки мелькают в памяти… Помнится день первой получки, «жалованья», как говорили тогда. Это было в день Петра и Павла.

Как сейчас вижу: распахнулись ворота, въезжают во двор знакомые лошади – отцова повозка. Отец, еще довольно молодой, высокий, по-деревенски загорелый, с кудрявой окладистой бородой, радостный идёт мне навстречу. Жарко! Он в расстегнутой косоворотке и белом летнем картузе. Улыбаясь вытирает пот со лба.

«Здравствуй, сынок! Вот приехал тебя проведать. Как ты тут? Привыкаешь?»

«Тятя, да я уже первое жалованье получил! Тринадцать целковых!» – с гордостью похвалился я.

«Ну, так поэтому случаю давай-ка устроим «пир на весь мир», – сказал отец.

«А это вот мать вам гостинцы прислала, ягоды. Она теперь кажинный день проводит в лесу. Ягоды поспели. Да нонче уж больно много черники уродилось. На-ка вот, забирай-ка корзинки. И он стал доставать большую корзинку с черникой, туесочки с лесной душистой малиной, земляникой. Помню, взял я горсть душистых ягод, понюхал, попробовал и вспомнил, как сам собирал их в лесу…

Потом сбегали с батькой на Мытный, в лавку к Перехватову, (была такая на углу Варварки и Ковалихи да ты же знаешь, где это), накупили, помню, всякой вкуснотищи да и винца, конечно, не забыли. Твоя прабабушка, Екатерина Николаевна, с Дуняшей напекли пирогов с ягодами. И вечерком, в саду у Мельниковых, среди клумб с цветами, под молодыми яблоньками, накрыли стол. Помнишь, тот дубовый с резными ножками? Вытащили и самовар. Пригласили Данилу с семьей. Помню, пришли нарядные. Человек десять нас было. Славно, радостно отметили тот день!

Поздравили отца-именинника, ведь Павлом был. Выпили, как водится, за его здоровье. А он, помню, расчувствовался, встал и говорит:

«Спасибо Вам, Иван Константинович, за Вашу доброту, за сына и дочь! Какой Вы, просто-ки, удивительный человек! (Он от волнения не мог найти нужные слова благодарности и низко поклонился).

«Да будет, тебе Иваныч, мы люди простые, русские, на добро отвечаем добром», – сказал Иван Константинович.

«Данила, давай-ка, лучше сыграй нашу, любимую!» И Данила заиграл:

«Ах, вы, сени, мои сени,

Сени новые мои!

Сени новые, кленовые, решётчатые!»

Пели все: и Екатерина Николаевна, и Паша с Дуняшей, да и я подпевал.

А когда дошли до слов: «Выходила молода за новые ворота…», тут уж, Варенька, твоя-то бабушка, пустилась в пляс…

Бегали по саду радостные, чумазые от черники Ванюшка с Николкой, плясала Варенька… Долго, помнится, отмечали мы тот праздник…

Пели и «Славное море, священный Байкал» (Данила-то ведь сибиряком был) и мою любимую «Коробочку»…

Знаешь, Катюша, в эти минуты не было ни серьезного инспектора Городского училища, ни младшего дворника, ни мужика из деревни Ляды, а были добрые, простые русские люди, любящие жизнь, умеющие хорошо работать и веселиться на славу!

Вот так и жили мы, здесь, на Тихоновской, дружно, по-доброму. Любили меня Мельниковы. Ведь как родители были мне твои прадед с прабабушкой.

(Андрей Павлович о чем-то задумался, помолчал…)

А ты, Катюша, бери варенье-то. Сам варил, из лучших антоновских яблок, вон какое душистое, янтарное. Да, продолжал Андрей Павлович, как вспомнишь, это ведь был один из счастливых дней моей юности… День первой получки запомнился навсегда…

Вскоре после Петрова дня закраснели рябины, зацвели в палисаднике у Данилы золотые шары – вестники приближающейся осени. «Петр и Павел – час убавил!» Стало раньше темнеть… А после Ильина-то дня, еще больше, «Илья-Пророк – два уволок!» – говорили в народе.

В начале августа, помнится, привезли дрова для училища. И мы с Данилой и школьным сторожем Митричем (он жил неподалёку, на Малой Печёрке) целыми днями пилили, кололи их. Как сейчас помню, душистый, смолистый запах дров…

Они лежали повсюду на школьном дворе, аккуратно уложенные в поленницы, сушились на солнышке. Уставал я, конечно, с непривычки, к вечеру ныла спина, руки… Ну да по молодости, усталость быстро проходила. А утром – снова за работу. Чувствовал, что делаю нужное людям дело, и это придавало силы.

А с Волги раздавались долгие, басистые гудки. Это из Астрахани прибывали пароходы, и на пристанях продавали огромные, полосатые арбузы – спелые, красные, сочные, сахарные. Продавали-то за копейки.

Опадали с деревьев первые жёлтые листья, краснели рябины, частенько моросили дожди. Так и прошло лето, первое лето моей взрослой жизни…

А осенью, 1 сентября, начались занятия в Городском училище и с утра двор заполнили ученики. Как торжественны и нарядны они были в тот день! Синие мундирчики с серебряными пуговицами, картузики с блестящими козырьками и кокардой, скрипящие, пахнущие кожей ранцы, до блеска начищенные ботинки. Помню, на школьном дворе собрали, построили их, и твой прадед, Иван Константинович, высокий, стройный, в парадном инспекторском мундире, поздравил ребят с началом учебного года…

Потом ученики чинно, парами, вошли в здание училища, где в большом зале отслужили торжественный молебен перед началом учебного года. Училище сразу же ожило в этот день, стало жить своей обычной жизнью. Звенел колокольчик, звал на уроки, а там – переменки, шумные, веселые, после летних каникул, Какая уж тут «чинность»! Мальчишки же, они всегда – мальчишки!

Учителя, ученики… Сначала я как-то робел перед ними, стеснялся. Это был для меня, деревенского парнишки, особый мир. Они мне казались какими-то особенными, умными, знающими всё на свете.

Но шло время, и я уже почти всех знал по именам, мы здоровались, о чем-нибудь разговаривали, и эти люди, как-то незаметно, входили в мою жизнь… А были они обычными, со всеми своими житейскими заботами, радостями, печалями.

И побежали дни, недели, месяцы. Школьная жизнь шла своим чередом…

Мы с Данилой следили за порядком и чистотой, топили печи. А вот и первые холода, хмурые, короткие дни поздней осени… Помню, уже вставили в окна зимние рамы, давно топим печку. Данила с Пашей всем запаслись, что положено на зиму: овощами, соленьями, вареньями. А дома тепло. Помню, сижу я у тёплой печки, как-то хорошо, радостно на душе, уютно. Вошёл Данила, тепло одетый, румяный с мороза и, улыбнувшись, сказал: «Птицы на юг полетели, сейчас целый косяк видел! Вот купил на Мытном капусты. Принимай, хозяюшка, – сказал он Паше, – загляденье капуста, кочан к кочану!»

А вечерком, мы втроем, с шутками-прибаутками, в большом деревянном корыте тяпками рубим её. Ребятишки тут же бегают, хрустят сочными кочерыжками, да и я любил похрустеть.

Эх, хороша была та капустка! Ядрёная, с клюквой, с антоновкой!

Разные, Катюша, мелькают в памяти картинки…

А вот и первый снег!

За ночь школьный двор стал неузнаваем – кругом белым-бело! Деревья, кусты в саду, все покрылось пушистым чистым снегом. Красота!

Раннее утро… Еще темно. Помню, скрипя большими серыми валенками, с охапкой дров, поднимаюсь я по ступенькам, открываю тяжёлую школьную дверь, вхожу в тёмный сумрачный длинный коридор. От холода поёживаюсь. Мне кажется, что даже мёрзнут учёные на портретах. Заглядываю в классы: в сумраке холодом блестят чёрные парты. Дыхнул – пар изо рта. За ночь здание сильно остывало.

Но вот я разжигаю огонь, начинаю топить печь, потрескивают дрова, становится тепло, уютно. И я понимаю, что делаю доброе, нужное людям дело…

«Мы с тобой, Андрей, тут самые главные люди! – говорил Данила. – Подумай-ка, чтобы они все без нас-то делали? В стуже-то никакое ученье в голову не пойдёт!». Помню, учил он меня: «Главное, вовремя закрывай вьюшки у печи, а то будет угар».

Печей было много. (Ты же помнишь, здание-то большое, двухэтажное: учительская, кабинет инспектора, зал, классы). Всё надо было за ночь прогреть, протопить.

А ещё, помню я, много вьюжных зимних дней, серых и грязных оттепелей. Помню, как иногда, по целым неделям шёл снег, метели с сильными ветрами, когда не видно было ни домов, ни людей. А трескучие крещенские морозы, когда город, потонувший в сугробах, дымился дымом из труб, скрипел от полозьев саней и шагов прохожих. Сколько было работы в те дни! Снег собираешь в сугробы, а он все валит и валит… И кажется, что зима будет вечно. Уставал!…

Придёшь домой, бывало, Паша уж ждёт. Пыхтит самовар, горячие щи на столе, я так уставал, что не доносил и ложку до рта, засыпал… Очень тяжело было…(Андрей Павлович задумался). Да, сколько снегу я убрал на Тихоновской этими вот руками; Снегоуборочных машин тогда не было.

Но знаешь, Катюша, интересно устроена человеческая память: грустное, тяжёлое как-то забывается, а в памяти остаётся больше радостных, добрых воспоминаний…

Зимние праздники… Новый год, Рождество, Крещение! Ночное торжественное Рождественское богослужение в Благовещенском соборе… Запах хвои, светлый, радостный праздник Рождества Христова! А праздники у Мельниковых! Помню, нарядную, сверкающую ёлку, и Вареньку, твою-то бабушку, играющую на рояле…

Праздничный стол… А сколько вкусного на столе! Знатная кулинарка была твоя прабабушка, Екатерина Николаевна! Святки… Масленица с румяными блинами. Весёлые гулянья в парках, ряженые, скоморохи. Все было… А там Сретенье – «Зима с весной встречается» – говорили в народе. Последние «Власьевские» морозы…

Грустные дни Великого Поста. Семь недель отказа от всех радостей жизни…

В семье Костровых, да и у Мельниковых, помню, строго соблюдали его. Долго он тянулся, Великий пост. А вот и Страстная неделя, еще строже постятся, говеют…

К вечеру Великой Субботы дом светился какой-то особенной чистотой, ожиданием Великого Праздника Христова. Пахло ванилью, куличами, на столе красавицы-пасхи, на любой вкус, крашеные яйца. Всё освящённое в церкви…

И вот, помню, иду я в пасхальную ночь по Тихоновской в Благовещенский собор на праздничное богослужение, и отовсюду доносится звон колоколов. Звонят у Тихона, у Варвары, на Покровке, в Кремле…

Такое благолепие! Словами не передать!

А пасхальная служба в Благовещенском Соборе!

Торжественное пение и громкие, басистые возгласы протодьякона: «Христос Воскресе!» «Воистину Воскресе!» – всем миром ему в ответ.

А потом иду я со всеми Крестным ходом вокруг собора с торжественным пением, а впереди – священники в нарядных, расшитых золотом ризах, с большим крестом.

Боже, Катенька, как прекрасно все это было!…

Утром, после Пасхальной заутрени, бережно несу я горящую святую свечу, прикрытую стаканчиком, (чтоб не погасла), приношу её Екатерине Николаевне, она зажигает от неё лампаду перед иконами. «Христос Воскресе!» – говорю я. «Воистину Воскресе!» – улыбается она. В комнату входят Иван Константинович, Варенька, и мы радостно христосуемся.

Меня приглашают за праздничный стол. Разговляемся. Пасхи, куличи, крашеные яйца на столе. Рядом – близкие, добрые люди, Мельниковы.

Помню, однажды на Пасху, подарила мне Екатерина Николаевна красивую шёлковую рубашку, и я в этой рубашке, подпоясавшись синим пояском, всегда ходил на Крестный ход. До сих пор бережно храню ту рубашку. Ты видела её на мне. Только на Пасху и надеваю.

Вот так и жили…

Весна. Солнечные апрельские деньки. Давно уж растаяли те огромные снежные сугробы во дворе и на Тихоновской. Текут ручейки. На крышах сосульки. Тает, лужи кругом.

В тёплый апрельский день выставляю я зимнюю раму, и комната наполняется свежим весенним воздухом, сыростью и радостным криком уже прилетевших грачей. А они вили гнезда на старых липах в архиерейском саду.

«Вот так и прошёл первый год моей взрослой жизни», – задумчиво сказал Андрей Павлович.

Шесть счастливых лет.

Шесть мирных лет прожил Андрей в маленьком доме на Тихоновской. А ведь это были самые беззаботные, счастливые годы его юности.

Позднее он часто с теплотой вспоминал Ивана Константиновича (моего прадеда, талантливого педагога), который много душевных сил отдал Андрею. Бывало, долгими вечерами, а порой, и ночами, занимался Иван Константинович с Андреем. Учил его читать, писать, считать. «Не всегда было просто «грызть гранит науки», – с улыбкой вспоминал Андрей Павлович, – мне шёл 16 год, а я ведь ещё и работал, но был упрямым, любознательным парнишкой, и способным к учебе, наверное.

А Иван Константинович частенько, (может быть, нарушая строгие циркуляры Министерства Просвещения), сажал Андрюшу за парту на свои уроки и так же, как и других учеников, вызывал к доске, а иногда за хорошие ответы, ставил в пример.

Незабываемы и прогулки с Иваном Константиновичем на Волжском откосе в Кремле. Задушевные беседы с ним о жизни. Возможно тогда, Андрей и полюбил русскую историю на всю жизнь…

Здесь, в стенах Городского училища, Андрей повстречал и друзей. Особенно подружился он с двумя ребятами, сидевшими за одной партой, Шуриком Горчаковым и Мишей Ворошиловым.

Шурка был озорным, непоседливым, веселым парнишкой. Учился он как-то легко, шутя, всё «схватывал на лету», был одним из лучших учеников в классе. Он сидел за первой партой и любил подсказывать. За это его прозвали «суфлёр» (Александр Павлович Горчаков стал Заслуженным учителем РСФСР, долгие годы заведовал областным отделом народного образования в г. Горьком).

«Миша – полная противоположность Шурику, серьезный юноша в очках, «философ по натуре», поэт, сочинял неплохие стихи. Они были такие разные, Шурик и Миша, но очень дополняли друг друга и крепко дружили», – вспоминал Андрей Павлович.

Фотокарточку Миши Ворошилова Андрей Павлович бережно хранил всю жизнь. Миша погиб в Первую Мировую войну 1914 году в Галиции… Остался в памяти молодым навсегда…

А сколько добрых воспоминаний связано было у Андрюши с драмкружком, которым руководил Иван Константинович! В большом зале училища была настоящая сцена, ребята мастерили костюмы, декорации, а Шурка Горчаков, конечно же, был суфлёром. Ставили пьесы Чехова, Островского, декламировали стихи. Андрей тоже иногда выступал, читал свое любимое «Бородино» М.Ю. Лермонтова и «Песнь о вещем Олеге» А.С. Пушкина. Читал громко, с выражением. Ему всегда аплодировали, и он был счастлив в эти минуты.

Быстро промчались годы учёбы, как один счастливый миг. За это время Андрей не только научился «грамоте», а уже много знал, много читал. Иван Константинович советовал ему сдать экзамены за пройденный курс и получить Свидетельство об окончании Городского училища. Андрей об этом серьезно подумывал. Он мечтал поступить в Коммерческое училище, которое находилось неподалеку на Благовещенской площади.

А как радовались за него родители Павел Иванович и Анна Кондратьевна! Отец хотел, чтобы сын пошёл «по торговой части», открыл своё дело. На первых порах помог: положил скопленные деньги в банк под проценты.

А вскоре Андрей встретил девушку. Звали её Пашенька. Голубоглазая блондинка с роскошной косой. Милая, улыбчивая, с ямочками на розовых щёчках, рукодельница, из хорошей доброй семьи. Была помолвка, родители благословили их. В день помолвки и сфотографировались Андрей с Пашенькой на память. На снимке вышли серьёзные, задумчивые, какими не были в жизни, особенно Пашенька – хохотушка, певунья…

По осени, на Покров, решили справить свадьбу. Планировали купить дом, всё необходимое и начать семейную жизнь. «Средства на то были», – вспоминал Андрей Павлович. В общем, как говорят, хотели «жить-поживать да добра наживать!» Рождались бы у них ребятишки, такие же голубоглазые, как Андрюша с Пашенькой, и продолжился бы род Костеримых, добрых русских людей…

Счастливые предсвадебные хлопоты… Молодость, любовь, вся жизнь впереди…

В тот знойный летний день 1914 года Андрей с двоюродным братом Николаем возвращались с ярмарки, с покупками, с подарками невесте. Наняли извозчика. В пути о чём-то беззаботно болтали, шутили…

На Рождественской, у Блиновского пассажа, бегали мальчишки-газетчики. Они громко кричали: «Внимание! Важное сообщение! Кайзер Вильгельм II объявил России войну, Германия объявила России войну!»

Война?… Не хотелось верить…

Но это была страшная правда…

Война.

Прекрасный солнечный летний день 1 августа (по новому стилю) 1914 г. превратился в один миг в черный.. Началась Первая Мировая война.

Думал ли тогда русский парень, Андрюша Костерин, что эта война так круто изменит его жизнь?

Вся тяжесть войны легла на плечи миллионов простых людей.

Вскоре на фронт проводили Данилу, а в октябре и Андрея. На всю жизнь запомнил он тот холодный осенний день, как пришел попрощаться к Мельниковым, как Екатерина Николаевна надела ему на шею старинный серебряный образок с надписью «Спаси и Сохрани». «Этот образок не раз спасал на фронте славных воинов Бириных – моего деда и отца, – сказала она. – Бог даст, сохранит он и тебя, Андрюша, светлой души ты человек…»

А на волжской пристани Андрея провожали самые близкие – отец, мать и невеста Пашенька.

Тревожные гудки парохода. Огромная толпа провожающих. Женский плач с причитанием. Звуки прощального военного марша. Всё это, казалось Андрею, происходило точно в страшном, жутком сне…

Медленно отплывал пароход, и Андрей мысленно прощался с родными, не хотелось думать, что навсегда. Сердце тревожно билось, а в висках стучало: «Я вернусь! Я обязательно вернусь! Я должен вернуться к вам, дорогие мои, к тебе, любимая Пашенька!»

Война началась для Андрея на Западном фронте. Служил он в пехоте. Сколько тогда пришлось пережить русскому парню Андрею Костерину! Страшные кровопролитные бои, холодные сырые окопы, многокилометровые марш-броски, когда измученные солдаты шли и спали на ходу… Смерти, потери фронтовых друзей… Горе очень сближало солдат. Между боями так были дороги доброта и внимание. И солдаты щедро делились друг с другом, чем могли: махоркой, сахаром, чаем… Дорожили каждым мгновением жизни, зная, что завтра может и не наступить… Часто в холодных окопах вспоминали дом, семью, дорогих сердцу людей, и это согревало душу.

В короткие минуты затишья, после боев, сидя в землянке, Андрей писал письма родным, невесте Пашеньке в Нижний, Мельниковым и всегда с радостью получал долгожданные весточки.

А под Луцком, (в Западной Малороссии), Андрея тяжело ранило. Это всё произошло мгновенно. Помнил только взрыв, резкую боль и… провал. Очнулся от прикосновения чьих-то сильных рук. Они несли его через поле, через какой-то ручей. Он понял, его спасают…

А кругом – грохот орудий, дым, взрывы, Андрей опять потерял сознание. Вновь очнулся уже в лазарете от слов: «Потерпи, милый, потерпи»… Операция… Белые халаты… Перевязки… Долго он пролежал тогда в лазарете. Но молодость победила!

И вновь фронт. Война оказалась не такой быстрой, как думали, как хотелось бы… А там – Польша, Румыния, Австро-Венгрия… Наступления, отступления, кровопролитные сражения… И первая награда – высший орден солдатской доблести – Георгиевский крест! Всего за войну он был награжден тремя орденами и многими медалями за мужество и храбрость.

Из дома, от отца, стали приходить тревожные письма о болезни матери, о неурожае и голоде в деревне… Из Нижнего вести тоже не радовали: голод, разруха, дороговизна, забастовки на заводах и фабриках…

А потом письма почему-то совсем перестали приходить… Сердце щемило: почему молчат, что с ними?

Весть об отречении царя Николая II от престола, о Февральской и Октябрьской революции, встретил Андрей на фронте, в окопах. С какой надеждой читали тогда солдаты ленинские Декреты «О мире», «О земле»!

Казалось, вот он, долгожданный мир! Скоро домой, к родным и близким!

…Но началась Гражданская война, страшная, братоубийственная. Белые… Красные… Сначала Андрей не понимал, как русские люди могут воевать друг против друга. Хотелось мирной жизни. Ну, а уж если воевать, то за лучшую жизнь народа. И он вступил в ряды Рабоче-Крестьянской Красной Армии.

И куда только ни приводили его фронтовые дороги… Восточный фронт, Урал, Сибирь…. Солдатские теплушки. Дальние станции. Трескучие сибирские морозы… Много пришлось пережить за эти годы…

Но судьба хранила Андрея, а может быть, тот маленький образок, который носил он у сердца?

В 1921 году он вернулся с фронта в Нижний; на Тихоновскую. Живой!!!

Но, как говорят: «Пришла беда – отворяй ворота». Здесь его ждали печальные известия о смерти родителей и любимой невесты Пашеньки…

Вот так жестоко война сломала Андрею всю жизнь. Было ему тогда 28 лет…

Старый Нижний.

(Рассказы Андрея Павловича).

Давно это было, Катюша, в начале века, в 1908 году приехал я в Нижний из глухой деревеньки Ляды Варнавинского уезда. Было мне тогда 15 лет, и кроме своей деревеньки, я тогда нигде ещё не был. Город, конечно же, поразил меня: необъятные волжские просторы, величавый Кремль на высокой горе, золотоглавие церквей, высокие каменные дома с богатыми торговыми лавками, ярмарка! Всё это для меня, деревенского парнишки, было настоящим чудом.

Меня постоянно влекло на Откос, полюбоваться на Волгу, побродить по древнему Кремлю, по еще незнакомым улицам. Летом-то работы мало, подметёшь бывало и гуляй хоть целый день. «Отдыхай, гуляй, набирайся сил – часто говорил мне Данила, – вот наступит зима, повалит снег, узнаешь «почем фунт лиха». (Андрей Павлович улыбнулся, вспомнил Данилу, и продолжал): Ты, наверное, удивишься Катюша, что в то время (в 1908 году) в городе было всего… 34 улицы, 14 площадей и 10 съездов. Большинство улиц именовались по церквям, либо базарам. В те годы в Нижнем было 66 церквей, каменных, золотоглавых.

Знаешь, однажды мне довелось полистать «Адресную книгу Нижнего Новгорода 1900 года». Интересная книга, скажу я тебе… Так вот, среди домовладельцев города большинство составляли купцы. Миллионеры, промышленники, банкиры, пароходщики, хозяева мельниц – теперь становились главными лицами в городе, отцами его. Это были Бугровы, Башкировы, Рукавишниковы, Бурмистровы, Сироткины и другие известные фамилии. Нижегородские купцы жертвовали миллионы на благоустройство города, на строительство сиротских домов, вдовьего и ночлежного для бродяг. Строили больницы, школы, новые каменные дома, благоустраивали улицы. Так входил Нижний в новое столетие! Лучшая улица города… А их было не так уж много.

Главные: конечно же, Большая Покровская, Благовещенская площадь. Дворянские: Большая Печёрская, Мартыновская, Тихоновская, Варварка, Жуковская. Купеческие: Ильинка, Рождественская с богатыми домами и магазинами. Мещане, мелкие чиновники-те выбирали Канатную, Звездинку, Полевую, ну, а рабочий люд, сама понимаешь, ютился чаще на окраинах города, где комнаты сдавались дешевле, чем в центре.

Разные картинки мелькают в памяти… Вспоминается моё первое знакомство с главной улицей, с Большой Покровской. Помню, стою я ранним летним утром на Благовещенской площади, у старинного чугунного фонтана, наслаждаюсь прохладой и любуюсь на здание с башенками, красивыми окнами, замысловатой лепниной. Оно было необычно, нельзя было пройти мимо. (Потом-то я узнал, что это здание Городской Думы построено на средства купца Н.А. Бугрова). И вдруг слышу звуки военного марша.

Оглянулся и увидел, что из Дмитриевской башни, из Кремля, выходят с оркестром ребята-кадеты. Марш был бодрый, поднимал настроение, и так под звуки этого марша и пошёл я знакомиться с Покровкой. Сейчас с улыбкой вспоминаю, с каким любопытством я рассматривал каждый дом, каждую витрину магазина. А удивляться было чему, ведь – главная улица! Дома здесь были каменные, высокие, пышно украшенные лепниной, роскошные доходные дома. Жили в них, как я потом узнал, люди с «положением», состоятельные, преуспевающие врачи, адвокаты, богатые чиновники.

Несмотря на утро, улица была многолюдна. Сверкали витринами магазины, тут же рядом были ворота Мытного рынка, куда торговцы везли свой товар. У всех свои дела, свои заботы. Вот франты-приказчики спешат на работу в магазины, а чиновники в синих мундирах на службу. Не спеша по мостовой бородатые степенные кучера куда-то везут купцов, проезжает, позванивая, трамвай… Одним словом – Нижний проснулся!

На площади, возле Никольской церкви, (церковь Святого Николая Чудотворца, построенная в 1740 г.) воркуют голуби, их всегда тут много, прихожане подкармливают. На паперти, как всегда, нищие, юродивые, городские сумасшедшие – Костя «Козлик», Яша «Дай-Дай». Тут же – инвалиды – георгиевские кавалеры, собирают милостыню. Они потеряли здоровье за «Расею-матушку» на Русско-Японской войне. («Жалкое зрелище», – с горечью вздохнул Андрей Павлович).

А поодаль – здание городского театра. Очень красивое, нарядное. Оно было построено в 1896 году. Тебе, наверное, известно, что здесь выступали талантливые артисты – Н.И. Собольщиков-Самарин, его дочь А.Н. Самарина, многие известные мастера сцены. На открытии этого театра выступал молодой Фёдор Шаляпин.

На площади, у городского театра гуляют барыни под кружевными зонтиками, няньки, гувернантки с ребятишками, прогуливаются франты-бездельники с хорошенькими барышнями.

Напротив, через дорогу, большой красивый дом. Это доходный дом Чеснокова. В нём были самые дорогие в городе квартиры. А рядом – лучшие на Покровке магазины – кондитерская Кемарского и булочная Розанова. Помню, любил я сюда забегать, сама знаешь, какой я сластёна.

В жаркие летние дни, здесь, на углу Осыпной и Покровки, всегда стояла бочка с Баварским квасом и длинная очередь желающих прохладиться.

Рядом с чесноковским домом, на углу Осыпной, в доме № 9 была известная в городе фотография Максима Петровича Дмитриева, открытая в 1886 году. Дмитриев был уважаемый в городе фотограф. Ученик самого А.О. Карелина, основоположника русской фотографии. Максим Петрович фотографировал улицы, дома, церкви, людей разного сословия, босяков с ночлежки Бугрова, грузчиков с волжских пристаней. В тяжёлом 1892 г., когда свирепствовали голод и холера в Поволжье, он, невзирая на опасность, фотографировал все ужасы того времени. Часто с тяжеленным фотоаппаратом на треноге забирался он на высокие здания, на крыши, чтобы запечатлеть что-то интересное. Велики заслуги Максима Петровича, и если б не он, не видать бы сейчас потомкам старого Нижнего, все бы ушло в забвение.

Пойдем дальше по Покровке: магазины, магазины, вывески, реклама. А знаешь, я ведь учился читать по этим городским вывескам. Помню: «Приём заказов на военное и статское платье» Рабинович и Вейнштейн (Покровка, дом Кемарского), или А.Ф. Ермолаев предлагает пиво «Баварское, Венское, Золотое», или «А. Кузнецов – крупнейшая в России торговля чаем».

Неподалеку от чесноковского дома, в доме №16, по Покровке, находился в те годы книжный магазин, открытый по инициативе М.Горького. Назывался он «Книжный музей». Здесь можно было купить недорого книги издательства «Знание», и я, парнишка, когда выучился читать, частенько с получки бегал сюда за книгами, особенно, конечно, за историческими.

Рядом – Дворянское собрание – дом с колоннами. Оно было построено ещё в 1826 году. Особы императорской фамилии, бывая в Нижнем, всегда посещали его. Здесь же проводились балы, устраивались Рождественские ёлки для дворянских детей. Помню, Варенька – твоя бабушка, с Екатериной Николаевной ходили туда на праздники, Рождественские ёлки.

А в 1913 году, в год 300-летия Дома Романовых, здесь на Покровке у Дворянского собрания, украшенного флагами, торжественно встречали царскую семью, и я в толпе встречающих нижегородцев стоял с хоругвью.

Помню, как царский экипаж въехал с Лыковой дамбы на Покровку. Заиграл военный оркестр гимн «Боже, Царя храни». Царя приветствовали криками «Ура!», нижегородские полки, весь кадетский корпус, все известные люди города, духовенство. А я стоял с хоругвью в первых рядах и близко, вот как сейчас тебя, видел царя Николая II, царицу Александру Федоровну, наследника Алексея и дочерей. Милые, симпатичные ребята, а царь Николай II – худощавый, голубоглазый, с русой бородкой – в звании полковника, держался без особой важности, скромно.

А в обычные дни на углу Дворянской часто стоял старик-шарманщик, Михеич. Играла шарманка, звуки ее красивые, веселые, а иногда заунывно – грустные раздавались по всей Покровке… Михеича любили нижегородцы и иногда специально приходили сюда послушать шарманку.

Старая Покровка, Покровка моей юности… (Андрей Павлович улыбнулся чему-то своему и продолжал). Помню, ещё только начали строить здание Госбанка, красивое, похожее на старинный русский терем. Его построят только к 1913 году, как памятник 300-летия Романовых.

А вот и церковь Покрова Пресвятой Богородицы. По имени этой церкви называлась и улица. Это была одна из старейших церквей в Нижнем Новгороде. Построена еще в 1621 году. Настоятелем этой церкви в годы моей юности был известный всем нижегородцам отец Дионисий (Листов). Помню, идёт он, седой высокий старик, ранним утром по Покровке, входит в храм, и вскоре раздаётся колокольный звон, призывая прихожан к ранней обедне…

В воскресные и праздничные дни к храму Покрова, на службу, съезжались богатые экипажи, известные в городе особы, нарядные, в парадных мундирах, с орденами. Сам губернатор часто бывал в этой церкви на главной улице. Как сейчас слышу тот величаво-торжественный звон старинного колокола Покровской церкви…

А по вечерам, в праздничные дни, на Покровке бывало большое гулянье, играл оркестр, дома были украшены флагами, повсюду горели газовые фонари старинного чугунного литья, и главная улица казалась какой-то особенно нарядной, торжественной.

Напротив церкви Покрова – Владимирское реальное училище. Частенько по утрам встречал я ребят в форме, спешащих сюда на занятия.

На Покровской улице, 39, стоял богатый дом Почётного гражданина, купца-миллионера, Ивана Михайловича Рукавишникова. Много мне рассказывала твоя крестная, прабабушка Мария Николаевна Морачевич, о судьбе своей старшей сестры Елены Николаевны. Она была женой Рукавишникова. У них родился сын Ванечка, наследник, вылитый отец. Казалось бы, что ещё нужно для счастья? Живи да радуйся отец семейства, Иван Михайлович! Но счастье было недолгим…. Иногда до утра сидела молодая красавица Елена Николаевна Рукавишникова у окна, ждала своего загулявшего мужа. В ушах роскошные бриллиантовые серьги, на нежных пальчиках поблескивали дорогие кольца, но еще ярче блестели горючие слезы, не видимые миру слезы…

И так всё чаще и чаще. «Точно в золотой клетке томилась красавица в этом доме», – рассказывала Мария Николаевна. Двадцать лет прожили супруги Рукавишниковы. Наконец, чаша терпения лопнула. Елена Николаевна подала на развод. В то время в купеческой среде это было неслыханной дерзостью. Долго длился бракоразводный процесс. Уж очень не хотелось Рукавишникову делиться. Лучшие, самые дорогие адвокаты вели это громкое дело. Но справедливость восторжествовала: Елена Николаевна и наследник Иван получили приличную сумму и уехали в Санкт-Петербург, где Елена Николаевна приобрела несколько доходных домов, чем и жила безбедно. (А суд тот проходил здесь же, на Покровке, в здании Губернского Окружного суда, построенного в 1896 году).

Рядом с домом Рукавишниковых находился синематограф «Палас», открытый в 1913 году. Это был роскошный по тем временам кинотеатр (тогда ещё немого кино). Нижегородцы одними из первых, после Санкт-Петербурга и Москвы, познакомились с синематографом. «Синема», как говорили, было настоящим чудом. Помню, с каким интересом я смотрел тут первый немой чёрно-белый фильм с участием Веры Холодной – звезды немого кино. А назывался он: «Молчи, грусть, молчи».

Во времена моей юности Покровку пересекала широкая, неуютная, покрытая серым булыжником Ново-Базарная площадь, в народе называемая «Арестантской» (здесь стоял тюремный корпус, арестантские роты), а по средам на этой площади был базар. Несколько улиц: Звездинка, Канатная, Прядильная, Полевая выходили на эту площадь. Тихие, заросшие травой, с маленькими приземистыми домиками.

Дальше – скорбные места города – Петропавловское кладбище с церковью Святых апостолов Петра и Павла, а далее Острожная – пыльная, грязная площадь с городским острогом, тюрьмой с четырьмя высокими башнями. Грустные места городской окраины…

А Покровка кончалась Арзамасским трактом и полем, заросшим густой травой. И вот здесь, в поле, на окраине города, стоял старинный Девичий Крестовоздвиженский монастырь. Он был образован ещё в 1815 году. Монастырь имел несколько храмов, при нём было училище для сирот духовного звания, больница, приют и богадельня для стариков.

Помню, как в большие церковные праздники Пасху, Троицу, Воздвижение, нижегородцы заполняли Покровку, Малую Ямскую, Ильинку. Это был торжественный Крестный ход, несли в монастырь икону Владимирской Божьей Матери. Вместе со всеми нижегородцами шли и мы с Данилой, нарядные, в шёлковых рубашках, тоже несли иконы. Шли долго, с церковным пением. А в монастырской церкви служили в тот день праздничный молебен.

При монастыре было кладбище, где хоронили выдающихся нижегородцев, которые своими делами снискали уважение горожан. Здесь покоился и твой прапрадед – Николай Семенович Бирин, полковник, кавалер Ордена Святого Георгия. Здесь же, была похоронена твоя прапрабабушка, Ольга Александровна.

В начале 1930-х годов большевики закрыли этот монастырь, и могилы Бириных были перенесены на Бугровское кладбище, где покоятся и поныне. Помню, и я тогда участвовал в их перезахоронении, провожал в последний путь. Царство им небесное…

Напротив монастыря, был Вдовий дом, построенный на средства купца-миллионера Н.А. Бугрова. В этом большом доме было более 150 квартир, школа и даже больница. За всю свою жизнь Бугров пожертвовал на благоустройство города восемь миллионов рублей. Огромная сумма по тем временам!

Да, купцы-миллионеры содержали город. А конторы их банков, акционерные и страховые компании растянулись на целую версту по Рождественской улице, Нижнему Базару – главной торговой улице города.

Мне нравилась эта улица с богатыми магазинами, красивыми зданиями банков, пароходных компаний «По Волге», «Самолёт», «Кавказ и Меркурий». Но знаешь, Катюша, Нижний был городом контрастов, роскоши и нищеты. Особенно это чувствовалось здесь, на Рождественской, на Нижнем Базаре, на Сафроновской площади. Помню, холодным осенним вечером, здесь на Рождественской, у роскошного магазина, стоял «босяк-золоторотец» в одной рваной ситцевой рубахе, грязных штанах с опухшим от пьянства лицом и мутными глазами. Из магазина выходили люди с покупками, благополучные, довольные, а он дрожал от холода и по-французски просил у них милостыню. Жуткая картина… Помню, я отвернулся и хотел быстро пробежать мимо, но он остановил меня и хриплым голосом попросил денег. Я сунул ему гривенник и наивно сказал: «Это всё-таки ужасно, что Вы так живёте». И нужно было видеть и слышать, с какой неожиданной для меня злобой, он хрипло ответил мне: «Ничего ужасного нет, молодой человек! Я – вольный казак! Всё хорошо у меня!» И как-то криво оскалился. А тут, неподалёку, была Мильонная улица или «Мильёшка», как звали её нижегородцы, где была ночлежка для таких вот бродяг, построенная Бугровым, и чайная «Столбы», где можно было встретить грубых грязных грузчиков с волжских пристаней и таких оборванцев…

Помню, с каким тяжёлым чувством спешил я в тот вечер домой. Этот грубый мир был для меня, наивного деревенского мальчишки, чужим, непонятным, ведь я жил в окружении добрых, порядочных, хороших людей. Я бежал на родную Тихоновскую, в маленький домик с палисадником, что во дворе Городского училища. Мне приятно было знать, что меня здесь ждут, любят, и всегда очень ценил это. Здесь же, в этих местах, я встретил друзей (да ты же их знаешь, Катюша, это Осип с Яшей). Ведь мы дружим с молодости, уж 60 годков! Отсюда, с Тихоновской, в 1914 году, я уходил на фронт, а на фронтовых дорогах, в холодных окопах, часто вспоминал маленький дом с палисадником и близких, дорогих моему сердцу, людей, и это согревало мне душу. Сюда же в 1921 году вернулся я с фронта. И за эти годы не сменил свой адрес. Тихоновская улица, а теперь Ульяновская, стала для меня родной навсегда…

Андрей Павлович отпил глоток давно уже остывшего чаю, помолчал, потом подошел к окну, выходящему во двор, и задумчиво сказал: «Да, вот в этих местах, в этом дворе, и прошла вся моя жизнь…»

Наш Палыч.

Листаю страницы старого семейного альбома… Мелькают фотографии дорогих сердцу людей. А вот и он, наш Палыч, ласково смотрит на меня с фотографии, смотрит из прошлого, из моего детства.

Андрей Павлович Костерин – брат бабушкиной няни Дуняши. Он всю жизнь прожил в нашей семье, стал для нас близким и дорогим человеком. Так уж сложилась его жизнь, что он не имел своей семьи: (в 1918 году в войну, умерла его любимая невеста Пашенька, и он остался верен ей навсегда).

Вернувшись с Гражданской войны, Андрей Павлович продолжал работать в школах, которые находились в здании бывшего Городского училища. По ночам топил печи, давал тепло людям, а ранним утром следил за чистотой и порядком на родной Тихоновской (ул. Ульянова).

Многие знали его здесь и всегда приветствовали: «Здравствуй, дядя Андрей! Доброго здоровья, Андрей Павлович!»

Шли годы… Менялись номера школ, директора, а он продолжал здесь неустанно трудиться. И так долгие годы… А проработал он в школе на Тихоновской, (ул. Ульянова), полвека!

Помню, сколько тёплых слов благодарности в его адрес прозвучало в тот весенний день 1958 года на вечере в Доме ученых по случаю 50-летия его работы в школе.

Почетные грамоты, подарки, цветы… В газете «Горьковская правда» была о нём большая статья под заголовком: «50 лет на одном посту!» и портрет улыбающегося Палыча.

А на этой фотографии – два друга – Евгенич (мой дедушка) и Палыч. В молодости они любили рыбачить на Волге, посидеть на берегу у костра и вести задушевные беседы. А поговорить им было о чём, ведь ровесники, оба с 1892 года.

В годы войны, в грозном 1941 г., когда немец шёл на Москву, они работали на строительстве оборонительных сооружений, рыли окопы в деревне Ляписи Кстовского района, «как могли приближали» день Победы. После окончания Великой Отечественной войны оба были награждены медалями «За доблестный труд в годы Великой Отечественной войны».

Вместе пережили военное лихолетье, проводили в последний путь дорогих Ивана Константиновича, а там и Екатерину Николаевну Мельниковых. И в горе, и в радости, Андрей Павлович был всегда с нашей семьёй.

Жили дружно, не помню, чтобы ссорились. Мирная, тёплая обстановка была в нашем доме в годы моего детства. Помню, долгими зимними вечерами дедушка с Андреем Павловичем любили почитать вслух, о чём-то задушевно беседовали, вспоминали былое. Топилась печка, было тепло и уютно… В те годы не было телевизоров (а может быть, и лучше? Телевидение, как мне кажется, разобщает людей). А ещё два друга очень любили ходить в кино – клуб им. Ворошилова, в «Рекорд», «Палас».

Ни один праздник, ни одно радостное событие в нашей семье, не проходило без Андрея Павловича.

Вот и на этой фотографии стоят рядком у нас в саду под яблоней мои дорогие – мамочка, дядя Серёжа (мамин брат) и, конечно же, среди них наш Палыч… Фотографировались 2 мая 1953 года в день Пасхи. Трудное послевоенное время. Скромно одетые, но такие радостные, счастливые. Они пережили страшную войну, ценили жизнь и дорожили друг другом…

А вот на этом снимке, подписанном детским почерком «Патя и Катя», (1953 г.) Андрей Павлович держит меня на руках.

В детстве я звала его «Патя». Милые детские воспоминания… Помню, у Палыча была красная жестяная коробочка, где обычно лежали карамельки – подушечки или шарики с вареньем. Он выходил в наш коридор и гремел этой коробочкой как погремушкой, и я, малышка, услышав это, спотыкаясь, перелезала через высокие пороги, бежала через длинный коридор, к Пате, за шариками.

В детский сад я не ходила. Помню, утром все взрослые уходили на работу, приходила моя крёстная, прабабушка Маня (М.Н. Морачевич). Мы гуляли, играли, она мне рассказывала сказки, все вроде бы хорошо, но уложить меня днем спать было прабабушке Мане не под силу. Я капризничала, убегала от нее, топала ножками. (Уже тогда проявлялся мой упрямый характер!) Бабушка терпеливо уговаривала меня, но все было напрасно. И тогда она звала «на помощь» Андрея Павловича, «укротить несносную девчонку». Он ловил меня где-то в дальнем углу нашей большой квартиры, брал на руки и со словами:

«Здорово, здорово у ворот Егорова!

А у наших, у ворот,

Всё идёт наоборот!»

нёс и укладывал в кроватку, что-то мне рассказывал, укачивал, и я, потихоньку утихомирившись, засыпала. А в полудрёме слышала непонятные мне отдельные слова: Париж, гастроли, Петербург, Бирины, Кубань…

Сейчас-то я понимаю, что прабабушка Маня рассказывала Андрею Павловичу что-то интересное из своей жизни, вспоминала старое доброе время, своих родных. Андрей Павлович ведь прекрасно знал родословную нашей семьи, многое знал о моих предках.

К сожалению, по молодости, я мало его об этом расспрашивала, о чём сейчас очень сожалею…

Андрей Павлович любил и баловал нас с братом Сашей. Качели, гамак, лыжи для Катеньки, плетеные саночки для маленького Саши («экипаж для генерала!» – шутил он).

Новогодние пушистые ёлочки, подарки «от деда Мороза», билеты на ёлку во Дворец пионеров из школы (с его работы) «для внуков» – всё это подарки Палыча – доброго волшебника.

В старом доме на Ульяновской у Андрея Павловича была своя комната, все стены которой украшали картины на исторические темы, например, «Запорожцы пишут письмо турецкому султану», «Совет в Филях», «Переход Суворова через Альпы». Помню, стою я на большом старом диване и с любопытством рассматриваю эти картины. Сколько мне было тогда? Наверное, года четыре?… А он мне, как взрослой, рассказывал что-нибудь историческое, рассказывал так, будто сам участвовал в Бородинском сражении или защищал Россию вместе с Мининым и Пожарским. И ведь, что интересно, я его понимала и много запомнила навсегда.

А сколько здесь было книг! На полках, на столе, на подоконнике. Помню названия этих книг: «Петр I» А.К. Толстой, «В лесах», «На горах» П.И. Мельников-Печерский, «Князь Серебряный» А.К. Толстой… Да разве все перечислишь! Их было очень много и всё больше исторических. На стене висела географическая карта, где были отмечены его «боевые пути-дороги».

Не помню, чтоб он сидел сложа руки. Он во всём старался нам помогать. Утром, когда мои родители и бабушка с дедом уходили на работу, ходил на Мытный рынок, в лавочку за керосином, топил печки…

Летом очень любил работать в своём огороде, в Артёмовских лугах, за Волгой. Выращивал роскошные помидоры «Бычье сердце», «Печёрские шары», всевозможные овощи, подсолнухи и конечно, цветы. Приезжал помолодевший, радостный, загорелый, с букетом цветов и всегда угощал нас плодами своего труда.

А дома, в саду на Ульяновской, его гордостью были георгины. Каких только сортов тут не было: и светло-жёлтые, и ярко-красные, и темно-бордовые! Они росли повсюду: и в саду на клумбах, и во дворе около дома.

Старый нижегородец… Он любил родной город, его историю, любил побродить по старинным улочкам, вспомнить годы юности, и всегда радовался, что город строится, хорошеет… Андрея Павловича давно нет с нами, но его судьба до сих пор трогает душу…

Девчонкой я никогда не задумывалась: «Кто он нам, этот добрый человек?». Да разве это так важно? Он был просто наш Палыч, дорогой Человек, без которого наша семья была бы не полной…

РОДНАЯ УЛИЦА МОЯ

Август 1907 года

В августе 1907 года моего прадеда надворного советника Ивана Константиновича Мельникова после многолетних заслуг на педагогическом поприще перевели из города Семенова Нижегородской губернии в Нижний Новгород на службу в качестве учителя-инспектора 1-го Высшего начального городского училища (находилось на углу улиц Тихоновской и Малой Печерской, д. 14).

Позади горечь расставания с друзьями, коллегами, с провинциальным городком Семеновым. Ведь 12 лет там прожито. А сколько учеников было у Ивана Константиновича за эти годы… И вот утром, 18 августа 1907 года, он с женой Екатериной Николаевной и маленькой дочкой Варенькой выехал в Нижний Новгород. Дул утренний прохладный ветерок, и на душе было тоже как-то зябко, тревожно: как встретит Нижний, новое место службы?..

На вокзале наняли извозчика. Лошади помчали быстро, мимо каменных складов Нижегородской ярмарки и вывезли на деревянный плашкоутный мост. Вот она, Волга! А справа – Ока. Здесь, на Стрелке, она встречается с Волгой. Красота! На крутой горе, в уже золотистой листве, утопал Нижегородский Кремль. Лошади медленно поднялись по Зеленскому съезду на Благовещенскую площадь. Проехали Благовещенский собор, мужскую гимназию и поехали по Тихоновской. Эта улица называлась так в честь стоявшей здесь старинной Сретенской церкви святого Тихона Амафутского (1742 г.). Проехали мимо старинного здания 2-го городского приюта, дома купца Заплатина и, наконец, остановились у деревянного одноэтажного дома, находившегося рядом с кирпичным зданием – Городским училищем.

Заскрипели ворота, и взору открылся большой двор, мощеный булыжником. По двору важно расхаживали голуби (на крыше училища была голубятня). Двор был уютный, зеленый, росло много деревьев, кустарников.

Навстречу выбежала няня Дуняша (Е.П. Костерина), радушно встретила Мельниковых и провела в дом. Она заранее приехала сюда, все вымыла, вычистила, привела в порядок, дом был готов к приему дорогих хозяев.

Мельниковы вошли в дом и перекрестились у порога (в углу висела икона Богородицы). «Мир и счастье дому сему!» – сказал хозяин, Иван Константинович Мельников.

А дом был большой, просторный: шесть комнат, кухня, чулан, длинный, широкий коридор. Два входа – парадный подъезд и «черный» ход. Часть окон выходила на улицу Тихоновскую, а часть – во двор и сад.

Варенька облюбовала комнату с окнами в сад. Здесь было как-то особенно уютно, солнечно.

«Ну вот, маленькая хозяюшка, – с улыбкой сказал отец, – отныне это будет твоя комната!»

Отдохнув с дороги, Иван Константинович решил познакомить дочку с улицей Тихоновской, где им теперь предстояло жить. Мельников знал эту улицу, т.к. ранее приезжал в Нижний по делам службы в Городское училище. К тому же он интересовался историей города.

В этот теплый августовский вечер Варенька впервые вышла на Тихоновскую, на которой проживет всю долгую жизнь. На этой улице она встретит свою первую и единственную любовь, здесь родится ее дочка Варюша, а затем и внучка Катюша, внук Сашенька. Но тогда, 18 августа 1907 года, Варенька не задумывалась о том, что ее ждет в далеком, как тогда казалось, будущем. Она, маленькая девочка, просто радостно шла с любимым отцом знакомиться с новой улицей, новым для нее миром.

Они шли к Благовещенской площади, к кремлю. Вдалеке, в зареве заката, виднелся старинный собор Михаила Архангела, блестели купола Благовещенского собора, и Тихоновская сразу же показалась Вареньке какой-то родной и милой. Тихая, уютная, местами не мощеная улица утопала в зелени травы и полевых цветов. В каждом доме за забором виднелись сады, где поспевали яблоки, краснели рябины. Даже не верилось, что рядом центр города – Благовещенская площадь, кремль. Временами тишину улицы нарушал величественный звон колокола Тихоновской церкви, да голоса мальчишек, спешивших в городские училища.

Они шли – высокий мужчина и маленькая девочка с длинной русой косой, отец и дочь… Им улыбались, с ними здоровались местные жители. На Тихоновской было принято здороваться. Это были соседи, люди одного прихода церкви св. Тихона. Они часто встречались в храме и поэтому почти все знали друг друга, с почтением раскланивались…

А с Волги слышались басистые гудки пароходов…

На Малой Печерке встретили экипаж, запряженный тройкой лошадей. Это ехал Нижегородский архиерей в свою резиденцию. Прохожие кланялись ему, а он благословлял их. Архиерейский дом утопал в роскошном саду. Здесь росли вековые липы, клены, фруктовые деревья, цвели и благоухали цветы. Настоящий райский уголок!

За забором этого райского сада был двор Городского училища. Здесь, молодая хозяйка, Екатерина Николаевна Мельникова, тоже вырастила сад с цветником на радость себе и своим потомкам. А у окна Варенькиной комнаты она посадила тоненькое деревце – серебристый тополь.

Шли годы, дерево росло, разрасталось вширь и в высоту, радовало весной зелеными, клейкими листочками…

Так и семья Мельниковых пустила здесь, на Тихоновской, свои родовые корни…

А время, а время идет себе, идет…

…И потекла неторопливо жизнь в доме на Тихоновской, 14.

И.К. Мельников с 1 сентября 1907 года приступил к работе, начались занятия в Городском училище и с утра двор наполнялся шумом детворы. Звенел колокольчик, звал на уроки, а там – переменки. Словом, школьная жизнь шла своим чередом.

Варенька Мельникова в 1907 году, пошла в первый класс гимназии…

Тихоновская! Ты видела маленькую девочку с длинной косой, спешащую по утрам на уроки в гимназию. И вот уже она, Варенька, – молодая барышня. На той же Тихоновской в церкви св. Тихона она встретила своего суженого, своего единственного, Александра Горохова. Здесь, в этой церкви, в январский морозный день 1924 года, они будут венчаться. Сюда, в дом на Тихоновской, 14, придут счастливые молодожены – Варенька и Александр Гороховы. Здесь, на Тихоновской, в декабре 1924 года, у них родится дочь Варюша. Здесь она сделает свои первые шаги и скажет первое в жизни слово: «ма-ма». А там – побежит в школу, по той же Тихоновской. Побежит вприпрыжку, размахивая портфелем, и радостная будет возвращаться с пятерками домой. Но … школу не закончит (экзамены за 10-й класс сдаст позднее, экстерном). В грозном 1941 году Варюша Горохова уйдет на Калининский фронт сестрой милосердия, будет там ранена, а после ранения вернется домой – в г. Горький и всю войну проработает медицинской сестрой в эвакогоспитале – на той же Тихоновской (улице Ульянова, а для нас, местных жителей – просто Ульяновской).

«Тревожно гудела сирена, и девочки-медсестры и санитарки уносили раненых бойцов в бомбоубежище. Уносили!? Нет, тащили, тащили на носилках и на себе, волокли! Как только сил хватало!

Милая Ульяновская! Во время войны в каждом твоем доме с тревогой ждали почтальона, ждали писем с фронта.

Улица! Ты видела слезы матерей и вдов. Сколько твоих сыновей и дочерей не вернулось с войны!

В доме № 20 жила знакомая моей бабушки, Варвары Ивановны, – Любовь Константиновна. Я хорошо помню эту женщину, ее грустные, большие глаза. Ее сын Феликс погиб в первые часы войны – 22 июня 1941 года, оборонял Брестскую крепость… Он был молодым лейтенантом, только что окончил военное училище… А сколько соседей из нашего двора не вернулось с фронта…

Но были и слезы радости в мае 1945 года. Ульяновская, помнишь тот яркий, солнечный майский день, когда встречали победителей? Звучал оркестр, звучал торжественно, радостно, празднично… От счастья, что страшная война закончилась, что народ выстоял и победил, соседи целовались прямо на улице…

Всем двором, все соседи встречали на Ульяновской новорожденных и провожали стариков в последний путь… Так, в феврале 1950 года, проводили в последний путь и мою прабабушку Екатерину Николаевну Мельникову. Добрый след она оставила на этой земле, на этой Улице, много людей вспоминали ее здесь добрым словом…

Ульяновская, ты видела и влюбленную парочку – молодых и красивых Варюшу и Николая, студентов-медиков (моих будущих родителей). Они часто вечерами стояли у калитки дома № 14 и долго не могли расстаться…

Сюда, на Ульяновскую, жарким июньским днем, бережно нес из родильного дома на руках 27-летний студент-медик Николай Муха (мой папа) свою новорожденную дочку, меня. А рядом шла молодая, счастливая мама…

Назвали малышку в честь любимой бабушки (моей прабабушки) Екатерины Николаевны Мельниковой – Катенькой. И отчество – Николаевна, Екатерина Николаевна! Катенька была новым росточком в семье, жизнь продолжалась!..

А через пять лет, уже на трех машинах, с цветами, встретили из роддома моего брата. (Мои родители к тому времени окончили медицинский институт, и мама, несмотря на молодой возраст, работала главным врачом в доме ребенка № 2).

«Генерал едет!» – радостно приветствовал с порога новорожденного дедушка Александр Евгеньевич и бережно взял внука на руки. Мальчика в честь деда нарекли Александром. (Дед пошутил, назвав внука генералом, но не был далек от истины. Его внук стал военным врачом, прошел Афганистан, занимает ответственный военный пост).

Здесь, на Ульяновской, мы с братом Сашей делали первые шаги в саду, посаженном нашей прабабушкой. Шли годы. И вот Катюша уже бегала в школу по родной Ульяновской, а маленький Саня лихо гонял по двору на трехколесном велосипеде и пел: «Ландуши, ландуши, светлого мая привет…». Ходил в детский садик №17 (находился на той же Ульяновской, д. 31).

Во времена нашего детства Ульяновская была тихая, уютная, весной благоухала сиренью…

Просыпалась рано, с криками петухов, мычанием коров. Да, да, коров! Траву для них косили на Откосе, а в доме № 6, во дворе, жила женщина Катя – коровница, как все ее звали. У нее-то и покупали парное молоко для маленькой Катеньки.

С утра печерские огородники везли на Мытный рынок свой товар. Затем студенты, школьники спешили на учебу, а их родители – на службу, часам к девяти домашние хозяйки шли за продуктами на Мытный рынок. Окна квартиры выходили на улицу, и я, маленькая девочка Катя, часто наблюдала из окна такую картину: вот по той стороне идет статная седая женщина, идет не спеша, несет тяжелую сумку с продуктами. Это – старая заслуженная учительница Анфиса Яковлевна Бокова, преподавательница физики, проживавшая в доме № 15 по ул. Ульянова. Она раскланивается со встречными, многие ее знают, ведь стольким ученикам дала она путевку в жизнь за сорок лет работы в школе.

Навстречу Анфисе Яковлевне куда-то торопится худенькая женщина в старомодной соломенной шляпке. Да это же Екатерина Максимовна Михалкина, дочь известного нижегородского фотографа М.П. Дмитриева. Она жила неподалеку – на Больничной, 37 (ныне ул. Нестерова).

А вот проснулся и куда-то спешит наш сосед, фотограф и художник Михаил Абрамович Минц – высокий седой старик с «вечным» портфелем в руках и баночкой леденцов (ландрина) для ребятишек.

Милые соседи… Сколько вас было… И у каждого из вас – трудная, не простая судьба. Такие разные, но в большинстве добрые и уважаемые люди…

А по вечерам из сада им. Свердлова (бывшего архиерейского), с танцплощадки, доносилась веселая музыка… Сколько детских, а затем и юношеских, оставшихся на всю жизнь в моей памяти, воспоминаний, связано с этим городским садом, где зимой заливались водой дорожки и устраивался огромный каток; весной расцветали жасмин и сирень, а летом было радостно от многочисленных цветов; где тень от вековых деревьев падала на чистые, ухоженные дорожки. В деревянном павильоне работала библиотека с читальным залом, где можно было взять любую книгу и тут же, сидя на лавочке среди цветущих кустарников и цветов, прочитать ее, а затем обсудить с подружкой. В саду была и детская площадка с различными качелями, и огромный, как тогда казалось, серебристый слон. С какой радостью на него карабкалась детвора! А летний кинотеатр с билетами на сеанс за копейки!

Это были послевоенные годы, мирные пятидесятые, шестидесятые, счастливые годы моего детства и юности…

«Тот» двор и его жители

Школьный двор (бывшее Городское училище было преобразовано в школу № 4) называли «тот двор», просто «тот» двор, и всем было понятно.

Здесь, на «том» дворе, в школьном здании на третьем этаже (или, как говорили, «на чердаке») жили работники школы: учителя Н.М. Озерова и В.М. Рыбин; технички: тетя Катя с племянницей Ниной, студенткой радиотехникума, тетя Нюра, тетя Маруся Спицына с сестрой Тоней и сыном Валеркой.

У супругов Нины Михайловны Озеровой и Владимира Михайловича Рыбина росла маленькая дочка – Тата. Татка была младше меня на пять месяцев. Мы вместе учились ходить, говорить, вместе играли в наши первые куклы. Помню, у нее была кукла Зинка, а у меня – Зойка; у Татки – в красном платье, а у меня – в синем. Куклы были одинаковые: дернешь за пуговку на резиночке, и слышно: «ма-ма».

Наши родители дружили «по-соседски». Отцы наши увлекались фотографией, и только благодаря этому увлечению мы сейчас можем видеть нашу улицу тех лет. Часто нас с Таткой сажали в одну коляску и возили гулять в сад им. Свердлова, на Откос. И шубки у нас были одинаковые, кроличьи, только у меня – белая, у Татки – серая.

16 июля 1954 года у Татки появилась сестренка Ирочка. Вскоре они переехали со своего «чердака», из темной малюсенькой комнаты в здании школы, в большую комнату коммунальной квартиры в доме № 4 по ул. Ульянова (бывший дом купца Брылина). И сюда я часто бегала в гости к Татке. А потом мы пошли в школу № 1, неподалеку, на площади Минина (бывшей Благовещенской).

Шло время, и Татку стали звать Таней, а затем и Татьяной Владимировной. Она стала учительницей, как и ее родители.

Таткин отец, Владимир Михайлович Рыбин, дядя Володя, как мы, девчонки, звали его, был страстным радиолюбителем. Во Дворце пионеров (бывшем Крестьянском банке) он вел радиокружок. Здесь, в 1954 году, Владимир Михайлович со своими единомышленниками, такими же увлеченными радиолюбителями, собрал… телевизор. Все знакомые и соседи ходили туда, во Дворец, смотреть телевизионные передачи, или, как тогда говорили, телевидение. В Горьком в те годы еще не было своего телецентра, его построили позднее, в 1957 году. Смутно помню, какие фильмы тогда смотрели по телевизору. Помню только маленькую комнату во Дворце пионеров, заполненную людьми всех возрастов. Ведь телевидение было в диковинку, чудом XX века!

В школьный («тот») двор выходили окна семьи Спицыных. Сын тети Маруси, Валерка, в теплый погожий денек открывал окно, ставил на подоконник патефон, и по двору разносилось: «Мишка, Мишка, где твоя улыбка, полная задора и огня…» или: «Ой, рябина кудрявая, белые цветы…». А во дворе, у забора школьного сада, рядом с кустами акации и золотых шаров, стояла длинная лавочка. Она никогда не пустовала. Здесь, обычно, сидели технички школы: тетя Маруся, ее сестра тетя Тоня, тетя Нюра, тетя Катя. Это был наш «дневной дозор», «недремлющее око». В те годы двери днем не закрывались на замки, а, уходя из дома, ключи клали под коврик. Никому в голову не приходило ставить железные двери или решетки на окна! При потере ключа, дверь открывалась, как правило, очень просто – обыкновенным гвоздем. И что интересно, не было случаев воровства, по крайней мере, ни у нас во дворе, ни в соседнем. А ведь это были нелегкие послевоенные годы!

Летом в «том» дворе пахло краской: в каникулы школу ремонтировали, красили полы, парты. Слышались звуки электропилы: это заготавливали дрова на зиму (в здании было печное отопление). Дрова сушились на солнышке, аккуратно уложенные в поленницы, а после дождя пахло свежо и приятно, незабываемый, ни с чем не сравнимый запах душистых опилок…

Витька Лимановский

В глубине «того» двора стоял маленький деревянный домик (флигель) с палисадником, в котором росли рябина, яблони, вишни, цветы. Там жила семья Красненковых – Лимановских: Елизавета Ивановна, Рувим Яковлевич, старенькая бабушка Агриппина Ивановна – мать Елизаветы Ивановны (ей тогда было уже более девяноста лет), и мальчик Витя, сын Елизаветы Ивановны и Рувима Яковлевича.

Витя Лимановский, или просто Витька, родился весной победного 1945 года, поэтому его и назвали Виктором, т.е. «Победителем».

Ох, уж этот Витька, – фантазер, выдумщик!.. Сегодня он представлял себя известным футболистом, завтра – артистом, послезавтра – летчиком-парашютистом. Однажды он залез на крышу сарая и хотел прыгнуть оттуда с зонтиком. Всем двором его долго уговаривали не прыгать, объясняя, что зонтик – это далеко не парашют. А еще Витя любил мастерить что-нибудь своими руками, например, скворечники или кормушки для птиц. Часто к нему прибегал «закадычный» приятель Сашка Хрусталев, белобрысый веснушчатый парнишка. Он жил напротив, в доме № 7 по Ульяновской. Приятели любили играть в футбол, а нас с Таткой ставили в ворота. Мы были вратарями и гордились этим, старались не пропустить мяч. Мы, пятилетние, знали, что такое штанга, штрафной удар, гол.

Но особенно Витька любил устраивать концерты. Он залезал по лестнице на крышу нашего дома, стучал палкой в старый дырявый таз, созывал всех соседей на концерт и объявлял с крыши: «Говорит радиостанция РВ-42, начинаем концерт по заявкам. Выступает известный во всем мире артист Виктор Лимановский!» Все сидящие на лавочке: технички, мы с Таткой, мой дедушка, мальчишки – Витькины друзья, должны были ему громко хлопать. Если Витьке казалось, что мы его плохо приветствуем, он молча слезал с крыши и обиженный уходил домой. Но такое случалось очень редко. Обычно он выступал на «бис». Репертуар Витькиных концертов был неизменным: «По долинам и по взгорьям», «Шел отряд по берегу», «Орленок».

Еще в раннем детстве Вите «на ухо наступил медведь», но он от этого не страдал. Он пел громко, с задором; так громко, что даже удивленные прохожие останавливались и заходили во двор посмотреть, кто же так громко «голосит».

Но вот раздавалось: «Витя, обедать!» И наш Витька, вечно голодный, стремглав мчался домой. Витькина строгая мама, Елизавета Ивановна, не разрешала ему выходить во двор с куском хлеба. А среди нас, ребят, это было принято: выйти во двор с куском черного хлеба, круто посыпанного солью, и с пучком зеленого лука. Но мы, обычно, «по-братски» делились с Витькой.

Зимой в «том» дворе Витька строил крепость из снега, и мы играли в снежки, катались с горки, которую заливал все тот же наш неугомонный Витька. Тут же, по сугробам катались на лыжах. Зимы в то время были снежные, морозные. Или это только так казалось нам, ребятне!?

Окно в другой мир.

Наш двор и двор дома №12 разделял высокий старый забор. В заборе была дыра, и эта маленькая дыра была для меня, пятилетней девочки, окном в другой, непонятный для меня мир. Двор соседнего дома (бывший дом купца Заплатина) был большой, зеленый. Там стояла водопроводная колонка, и все жители соседних домов ходили туда с ведрами за водой.

Часть двора занимал сад, где росли яблони, груши, вишни, кусты сирени и много цветов. Небольшая площадка сада была огорожена проволокой. Здесь сосед, Иван Никанорович Прохоров держал пасеку – несколько ульев. Я с любопытством наблюдала как он и его жена Вера Александровна ухаживают за пчелами, собирают мед, надевая специальные шляпы с сеткой, рукавицы для защиты от пчелиных укусов, угощают медом первого урожая соседей по двору.

Кроме большого кирпичного дома, окна которого выходили на улицу, во дворе было еще три небольших флигеля. В этом дворе жило много семей. Сколько лет прошло, а я все помню фамилии соседей. В те годы в бывшем купеческом доме, превращенном теперь в большую коммунальную квартиру, где были высокие лепные потолки и длинный коридор, жили семьи Прохоровых, Минца, Брука, Сальниковых, Водопьяновых. В подвале ютилась домком – Мария Александровна Гагаева с дочерью Тамарой Александровной. Небольшой домик занимала семья Антоновых – Владимир Иванович, Римма Андреевна, ее мать Татьяна Васильевна, сыновья Андрейка и Олежка, да еще жили постоянно меняющиеся няньки мальчишек.

Стоял во дворе еще один дом из нескольких комнат, небольшой, но по тем временам благоустроенный: в доме был не только свой водопровод, но и горячая вода, ванная комната (большая редкость в те времена для одноэтажных домов). В доме проживал известный адвокат Трегубов со своей семьей.

Я часто наблюдала, как по двору важно ходила сгорбленная женщина Мария Александровна Гагаева – вдова известного нижегородского фотографа. За ней обычно также важно следовали 3-4 кота. Мария Александровна зорко следила за порядком во дворе, часто слышался ее старческий голос: «Не трогай! Не ходи в сад! Не-ль-зя» – это относилось к ребятишкам. Мария Александровна была грозой двора – «ДОМКОМ». Ребята очень боялись ее, особенно мальчишки – Андрейка Антонов и Коля Реунов. Взрослые уважали ее за порядочность, принципиальность, все знали о постигшем ее горе, искренне переживали, сочувствовали – в войну ушла добровольцем на фронт дочь Марии Александровны – Валя – студентка медицинского института. Девушка геройски погибла. Имя Валентины Александровны Гагаевой золотыми буквами высечено на мемориальной доске с именами павших за Родину бойцов, преподавателей и студентов Горьковского медицинского института. Мемориальная доска и по сей день висит в главном здании Медицинской академии.

Здесь, в 12-ом дворе была непонятная для меня, маленькой девочки, жизнь. Почему нельзя ходить в сад? Нельзя сорвать яблоко, ведь вон их сколько выросло! Или вон сколько малины, вишни… Ну почему она такая жадина? Почему нельзя бегать, прыгать, а почему нужно, как хочется этой домкомше, ходить по струнке? Я наблюдала в дыру, как там соседи собираются сообща, собирают урожай и делят поровну дары сада. Делила все та же Мария Александровна. Я была счастлива, что у нас в саду все можно: полакомиться зеленым недозрелым кислым яблочком, сорвать вишенку тогда, когда она просится в рот, а не тогда, когда она поспеет. И никто на тебя не кричит: «Не рви!», да «Не трогай!».

В 12-ом доме жило много ребят, а верховодила ребятами местная «атаманша» – девочка Ася, внучка фотографа, художника М.А. Минца. Удивительно, как такая сорвиголова могла родиться в интеллигентной семье Минцев-Сальниковых. Она была старше остальных ребят, подруг-ровесниц не имела и любила командовать малышней. Мы с Таткой не дружили с детьми из 12-го двора, иногда из-за забора доносилось: «Что притихли, жалкие трусы?». Это кричала Аська. А потом слышались робкие писклявые голоса Андрюшки и других ребят. Попробуй, не послушайся Аську, несдобровать! Но прибегали наши защитники Витька Лимановский и Сашка Хрусталев, натравливали нашу собаку Гельку, она громко лаяла, и атаманша со своей командой с позором убегали, скрываясь в глубине двора. Мира не было! Никогда! Хотя жили рядом, через забор. А вот взрослые по соседству, часто вечерком разговаривали из-за забора, а иногда заходили в гости в сад.

Мой дедушка Александр Евгеньевич приглашал соседей шутливо: «Приходите к нам в сад, посидеть под «развесистой клюквой!».

Однажды, в 1957 г. в небольшой дом, где ранее жил адвокат Трегубов, приехала новая семья: мама, папа, бабушка и две сестры – худенькие девочки Оля и Женя. Я наблюдала: бабушка Татьяна Васильевна Беневоленская – высокая, неулыбчивая, строгая, всегда ходила в темной одежде и с темным шарфом на голове. А девочки, как видно, погодки. Одна немного постарше, ростом повыше, в круглых очках-«велосипед». Обе обычно были одеты одинаково – красные кофточки, белые панамочки, носочки. Сначала они еще ни с кем не дружили и сидели с бабушкой на лавочке возле дома, а Мария Александровна хвалила их за послушание, всем ребятам ставила в пример. «Послушные» сестры гулять на улицу шли за ручку только с бабушкой или мамой. Но уже вскоре, к большому огорчению Марии Александровны, в Аськином полку прибыло – они подружились с Аськиной командой.

Старшая девочка Оля осенью поступила учиться в нашу школу №1 и однажды в школе на Доске Почета я увидела фотографию этой девочки «Курепчикова О. 1Б класс». «Тааак, значит она Оля, – подумала я. – Курепчикова. Отличница… Ну, конечно, и воображала, наверное». Девочка действительно казалась «задавакой».

Спустя какое-то время повзрослевшая Ася оставила своих малолетних подданных. У нее появились новые интересы. Дворовую команду возглавила Оля. Нет, ни она, ни другие дети больше не задирали нас, ребят из соседнего двора, но и дружбы не было. Мы жили своими дворами, своими мирами. Из-за забора я наблюдала за жизнью соседних детей. Они, как и мы, никогда не скучали. Как и мы, это были городские дети, у которых не было бабушек в деревне, и летние месяцы приходилось проводить в своих дворах.

В теплые летние дни 12-й двор оживал рано: ребятишки выбегали из своих квартир часов в 8. И начинался ритуал завтрака. Каждый приносил свое, вместе усаживались за длинный стол, который вечерами использовали для игры в теннис, либо за маленький стол в уютном углу среди высоких кустов шиповника. На завтрак съедали все, что приносили из дома – кашу, булки с вареньем, оладушки… Затем во двор выносились ванночки, тазики, наливали воду, ставили на солнышко прогреваться и плескались в теплой воде с визгом и шумом. Во второй половине дня, как правило, начинались игры. У всех было много кукол и игрушек, но я не видела, чтобы в них когда-нибудь играли. Все игры были либо очень подвижные – прятки, догонялки, либо с фантазией, импровизацией. Разыгрывались какие-то сценки, начинались репетиции концертов или спектаклей.

Оля и ее лучшая подружка Женя Сальникова – младшая сестра Аси, были большие фантазерки, они придумывали всевозможные пьески, распределяли роли. Оля была режиссером. Играли все дети, играли с удовольствием, репетировали долго, с азартом, мастерили костюмы. Вечерами, где-то раз в неделю, устраивали концерты: из домов выносили стулья и соседи собирались на очередной спектакль. Концерты шли под музыку, звучавшую из открытого окна – это играли сестры Водопьяновы – младшая Люда на пианино и старшая Рита на скрипке. Принимали «артистов» душевно, дарили букеты цветов, сорванных в своем же саду, конфеты. Нередко такие спектакли заканчивались общим ужином для детей и взрослых.

Население 12-го двора, и взрослые, и дети, жили на редкость дружно, вместе отмечали дни рождения всем детям по очереди, на Новый год устраивали для детей елки с подарками. В снежные зимы в соседнем дворе играли в снежки, катались на коньках, лед заливал Олин отец Сергей Николаевич и сосед Владимир Иванович Антонов, отец Андрюшки – Олиного закадычного приятеля. Андрюшка рос «хулиганом», как говорила Мария Александровна, но это был просто очень подвижный и активный мальчишка, который любил лазить по деревьям, играть в войну и в разбойников. Он вечно ходил с ободранными коленками, няньки из-за него долго не задерживались в семье Антоновых. Однажды я наблюдала такую картину: первоклассник Андрюшка сидит за рулем отцовского автомобиля-«козлика» (высокая легковая машина цвета хаки с верхом из брезента), рядом сидит Оля, и они разъезжают на машине по двору зигзагообразно вперед-назад, задевая за деревья, кусты, скамейки. Оказалось, что Андрюшка завести машину смог, а вот затормозить не получается. Наконец, из дома выбежал Владимир Иванович – отец Андрюшки, каким-то образом вскочил в машину и остановил. Андрюшке тут же при всех надрал уши, влетело и Оле от бабушки. После этого случая дружба Оли и Андрюшки только окрепла, он всегда был ее защитником, ее «мушкетером».

Пройдут годы и «хулиган» Андрюшка станет офицером, займет ответственный военный пост… А с Олей меня свяжет крепкая дружба.

Улица моего детства

Весной по Ульяновской с утра до вечера носились местные мальчишки на деревянных самодельных самокатах: доска, два колесика и деревянный руль. Это были мальчишки из 11-го дома: Сашка и Колька Сбитневы, Вовка Мыцков, из 7-го дома – Сашка Хрусталев, и, конечно же, наш Витька Лимановский. А мы, девчонки, скакали в классы. Я дружила с девочками из 11-го дома – сестрами Наташей и Ларисой Сбитневыми, из 9-го дома – Люсей и Наташей Красавиными, Валей Сергеевой. Это были дочери еще маминых подруг детства.

Помню, посреди проезжей части дороги на Ульяновской мы играли в крестики-нолики. Теперь трудно такое представить. Сейчас эта улица превратилась «в магистраль с трехсторонним движением»! А тогда улица была тихая, редко проезжали машины. Вечерами молодежь постарше протягивала длинную сетку от одной стороны дороги до другой, сетка закреплялась на заборах, и улица превращалась в волейбольную площадку.

Здесь, на Ульяновской, были и свои «женихи», «первые парни»: красавец-брюнет Борис Воробьев (жил в 9-м доме), великан Гога (ходил в отцовском синем галифе и начищенных до блеска сапогах), высокий, кудрявый Алька Елипашев – тоже из 9-го дома (носил широкие брюки «клеш»). Они все были друзья Валеры Спицына, сына тети Маруси, все учились в школе № 4, что находилась в нашем дворе.

А напротив, в доме № 11, жила красавица Ляля, с длинными косами, племянница героя Советского Союза И.Ф. Якушенко, героически погибшего в войну. Очень нравилась Ляля Борису Воробьеву. Они дружили и часто гуляли по Ульяновской. Это была красивая пара, многие любовались, глядя на них.

Ульяновскую тех лет невозможно представить без школьного дворника, грозы местных хулиганов Андрея Павловича Костерина, нашего Палыча. Более полувека он следил за порядком на родной улице. Сколько снега убрал он здесь своими натруженными руками. Многие знали его, уважали и часто приветствовали: «Здравствуй, дядя Андрей!», «Доброго здоровья, Андрей Павлович».

У забора нашего дома, возле калитки, часто стоял старичок в очках, с палочкой. Это был Костя – К.И. Осипов, нищий, бывший офицер царской армии. Он не получал пенсию и был вынужден просить подаяние. Костя никогда не стоял с протянутой рукой, но все местные жители подавали ему… Помню, я однажды удивилась, услышав, как моя прабабушка Маня (М.Н. Морачевич) говорила с ним по-французски…

Однажды Костю хотели увезти «за попрошайничество» в милицию и, якобы, устроить в дом для престарелых. Костя сопротивлялся, и все соседи из близлежащих домов «отстояли» Костю. «Он наш, и мы не дадим его в обиду!» – кричали на милиционеров. И добились, «стражи порядка» уехали. Помню, как мой дедушка отпаивал побледневшего Костю валерьянкой, кормил, а потом ходил провожать домой. Жил Костя на ул. Белинского, в старом деревянном домике, с больной женой, старушкой лет восьмидесяти. После того дня опустел Костин уголок. Но вот месяца через два снова пришел Костя, и все местные жители радостно его приветствовали.

Летом, в июне, Ульяновская покрывалась тополиным пухом. Он был везде – на хвостах местных котов, в будке у собаки Гельки, в курятнике. Мы, ребята, веселились – зима среди лета! Но проливался теплый летний дождик, и пух исчезал, снова наступало лето…

У нас в саду, в кустах красной смородины, в жару уютно свернувшись в калачик, спали местные коты: Графчик, Мурзик, Васька, кошка Букашка. В будке, под вековым тополем, жила наша собака Гелька – умная животинка. Она сидела на длинной цепи и зорко охраняла дом. Каждый год у нее рождались чудесные щенята. Гелька была заботливой, ласковой матерью. Очередь на ее «ребят» не прекращалась, и мы всегда отдавали их в добрые и надежные руки.

Рядом с будкой был курятник. Я, маленькая девочка, любила туда ходить, кормить курочек, собирать яички. Но большой белый петух по кличке Гладиатор очень этого не любил. Однажды он встретил меня совсем уж не по-джентельменски: когда я собиралась взять яйцо, больно клюнул меня в руку. Рука долго болела, не заживала, я опасливо обходила петуха стороной, а он, злодей, свирепо моргая, гонялся за мной по двору…

А однажды, в конце пятидесятых, городские власти посягнули на святыню, сердце улицы – Сретенскую церковь во имя св. Тихона Амафунского (1742), украшавшую не только улицу, но и центр города. Долгие годы улица была Тихоновской, в честь этой старинной церкви. Но тогда, в те 1950-е, памятник культуры, символ Руси православной, который простоял здесь более 200 лет, ничего не значил, религия была «опиум для народа». Не сберегли красоту, взорвали Храм божий…

Клич тех лет был: «Мы наш, мы новый мир построим!» …И построили! – жилой дом для начальников из Обкома КПСС и горисполкома…

Дворец моего детства

Когда меня спрашивают, где живу, я всегда отвечаю: «На улице Ульянова, напротив Дворца пионеров». Многим нижегородцам знакомо это красивое здание, похожее на старинный русский терем. Невозможно представить мою родную улицу без этого дома. Кажется, что стоял он здесь всегда. Построили его в 1916 году во время Первой мировой войны (архитектор Ф.О. Ливчак). События того времени нашли отражение в сюжетах панно. Украшающих здание: на одном изображен мирный труд пахаря, на другом – казак на коне с пикой. До 1917 года в этом здании находилось Нижегородское отделение Крестьянского поземельного банка, в послереволюционные годы – Краевое управление местной промышленности и множество контор. С 1937 года и вот уже 75 лет здесь располагается Дворец пионеров (сегодня – Дом детского творчества (ДДТ) им. В.П. Чкалова.

Много теплых воспоминаний связано у меня с дворцом пионеров им. В.П. Чкалова. 30 апреля 1937 года на торжественном открытии Дворца пионеров была моя мама, тогда 12-летняя пионерка Варя Горохова. Сюда она бегала со своими подружками на новогодние вечера, танцы, в библиотеку. Она рассказывала мне, что у Дворца пионеров местная молодежь назначала свидания. У входа продавали очень вкусное мороженое – радость довоенного детства. Мороженое хранили в ящике на колесиках.

В грозные годы Великой Отечественной войны ушли на фронт многие питомцы Дворца. Из дворца пионеров уходили подростки-добровольцы в школу юнг ВМФ. Музей юнг-горьковчан работает сейчас во Дворце детского творчества им. В.П. Чкалова.

Я принадлежу к послевоенному поколению. Мои первые детские впечатления связаны с прекрасным парком Дворца пионеров. Этот парк был общей любовью местных жителей – и ребят, и взрослых. Весной и летом здесь было радостно от благоухающих цветов и тенистых деревьев. При входе в парк стояли гипсовые фигуры пионеров, в аллеях располагались планшеты с плакатами и призывами: «Изучай родной край!», «Пионер – всем ребятам пример», «Берегите лес – наше богатство!». В парке в теплое время года организовывали «живой уголок» – вольер, где жили маленький лисенок, белочка, семейство ежей, кролики, морские свинки. В парке построили отличную детскую площадку с качелями, деревянной горкой, теннисным столом, волейбольной площадкой и фонтаном. В центре парка возвышалась скульптура сказочного великана, на фоне которого любили фотографироваться.

Зимой в парке заливали каток, и ребята занимались в секции фигурного катания. Незабываемы новогодние елки во Дворце пионеров. Помню, с какой радостью мы – я и моя подружка Татка (5-летние девчонки) поднимались по широкой лестнице, входили в большой ярко освещенный зал, где стояла сказочно красивая елка. Я была в костюме бабочки, Татка – снежинки. И подарки здесь были какие-то особенные. Или это только казалось нам, ребятне той послевоенной поры?

В те годы коллектив Дворца пионеров был очень дружным, как семья с общими радостями и печалями. Большинство педагогов, руководителей кружков – молодые, энергичные люди, бывшие фронтовики, которые много сил, знаний и любви отдавали детям.

Многие ребята с нашей улицы занимались во дворце. Сашка Хрусталев занимался в музыкальном кружке. Как сейчас вижу маленького белобрысого мальчишку, который бежит вприпрыжку впереди худенькой бабушки в клетчатой шали, которая тащит аккордеон и еле поспевает за внуком.

Сашка Сбитнев, брат моей подружки Ларисы, долгие вечера проводил в авиамодельном кружке. Девчонки с уважением смотрели на него, когда он нес во Дворец модели самолетов, сделанные своими руками.

В доме № 6 по улице Ульянова жила педагог Дворца пионеров Софья Анатольевна Калмыкова. На эту статную, энергичную женщину нельзя было не обратить внимание – она всегда куда-то спешила, но никогда равнодушно не проходила мимо нас, гулявших на улице ребят. Остановится, улыбнется, о чем-нибудь поговорит, пригласит во Дворец, где она руководила художественно-музыкальным отделом, с увлечением вела несколько кружков, кроме того, пела в хоре консерватории. Софья Анатольевна пригласила меня во Дворец пионеров на встречу с семьей В.П. Чкалова.

Ребята, затаив дыхание слушали рассказ жены В.П. Чкалова Ольги Эразмовны о легендарном летчике, о его интересной, но к сожалению, короткой жизни. Она рассказывала о его детстве, проведенном на Волге, юности, их первой встрече в Ленинграде, героическом перелете в Америку на самолете АНТ-25. Заветной мечтой Валерия Павловича было «облететь вокруг шарика».

Мечту эту осуществил 12 апреля 1961 года первый космонавт планеты Юрий Алексеевич Гагарин. В этот день во Дворце пионеров пионерской дружине нашей школы № 1 торжественно присвоили имя Юрия Гагарина.

Я была постоянным читателем библиотеки Дворца пионеров, которой заведовала в те годы Софья Михайловна Хаева (она и сейчас живет на нашей Ульяновской). В уютном зале библиотеки проходило много интересных встреч и литературных вечеров. Особенно памятна встреча с горьковским писателем-фронтовиком Борисом Ефремовичем Пильником и тогда молодыми, начинающими поэтами Юрием Адриановым и Валерием Шамшуриным. Ю.А. Адрианов тоже родился и провел детство на Ульяновской. В тот вечер он подарил мне свой сборник стихов «Меридианы» с памятной надписью: «Кате с пожеланием найти в жизни свой меридиан счастья! 16 мая 1966 года».

Май 1966 года… Кажется, что это было совсем недавно…

Время летит. Давно уже нет прекрасного парка Дворца пионеров, тенистых тополей на Ульяновской, дворов с сиренью и жасмином. Старинные особняки уступили место многоэтажкам из бетона и стекла. Фасады их завешены полотнищами с объявлениями о сдаче в аренду. Заборы украшает реклама, у тротуаров выстроились ряды иномарок местных офисных тружеников. Грустное зрелище…

Наш Дворец пионеров тоже сменил вывеску. Теперь это Дворец детского творчества им. В.П. Чкалова. Радует то, что по-прежнему здесь работает дружный, сплоченный коллектив педагогов, слышны звонкие детские голоса.

Но для нас, местных жителей, это красивое здание навсегда Дворец пионеров.

Новый дом

В конце 1950-х пронесся слух, что Горьковский металлургический завод (ГМЗ) для своих работников «облюбовал» наше место, в центре, на Ульяновской, под строительство большого дома. А нас, местных жителей, проживающих в домах № 12 и № 14, якобы переселят на Московское шоссе, на улицу Березовскую. Это был шок, настоящий удар. «Никуда с нашей Улицы мы не поедем!» – решили все. Соседи объединились. Помню собрания соседей, куда-то писали, собирали подписи и требовали, требовали, протестовали, не хотели уезжать с родного места. Приезжали комиссии, все о чем-то спорили, шумели.

А вскоре, помню, зимой, приехал архитектор по фамилии Наркевич, собрал жильцов, показал чертежи и планы строительства нового дома, специально для жителей домов № 12 и 14. Дом предполагалось построить на небольшом пустующем участке между школьным зданием и старинным красным кирпичным зданием, на углу улицы Ульянова и улицы Пискунова.

Весной 1961 года в школьном дворе («том» дворе) установили высокий башенный кран, и началось строительство нового дома.

Мы, ребята, любили лазить на стройку, наблюдать за строительством. Дом рос быстро, первые два этажа – из белого кирпича, а третий и четвертый – из красного. Затем дом оштукатурили, покрасили в желтый цвет.

Зимой 1962 года мы, жители домов № 12 и № 14, перебрались в новые квартиры. И только в 1964 году построили новый дом под № 12, пятиэтажный, четырех подъездный (как говорили, «заводской», хотя в него вселились лишь директор ГМЗ и кое-кто из работников этого завода; остальные квартиры Горисполком распределил людям, для завода совершенно посторонним). Наш дом стал № 14.

Тогда же, в начале 1960-х, снесли бульдозерами наши зеленые дворы, наши сады с цветами и многолетними деревьями. Уцелело лишь одно единственное дерево – груша, которая когда-то стояла в самом дальнем углу сада двенадцатого, соседского двора, и продолжает расти сейчас – памятник тем далеким, счастливым годам моего детства.

Подруга с детства.

Курепчиковой Ольге,

подруге с детства,     

посвящаю эту главу.   

Судьбе было угодно познакомить меня с Олей, девочкой, чья фотография висела в школе на Доске Почета. В новом доме мы оказались по соседству, двери наших квартир были рядом, в 23 сантиметрах (мерили когда-то линейкой). Мы очень быстро подружились. У нас, тогда одиннадцатилетних девчонок было много общего – обе много читали, обе фантазерки, нас постоянно тянуло друг к другу. Все мои детские подруги со временем куда-то исчезли – кто-то уехал, с кем-то «разошлись во взглядах», а с Олей мы вместе с 6 класса. Вместе учились, вместе бегали по нашей родной Ульяновской в школу, лазили через дыру в заборе в сад им. Свердлова – так ближе, зачем обходить? Пересмотрели все фильмы в деревянном летнем кинотеатре. Часто вспоминаю летний солнечный денек: мы с Олей идем по Откосу 1960-х – море цветов, а издалека с Волги, с проплывающего парохода доносится:

«Как провожают пароходы,

совсем не так, как поезда…»

Мы идем к памятнику Чкалова – родные, любимые места, о чем-то болтаем, смеемся, а впереди – вся жизнь, и как-то весело, легко на душе. Нам 16 лет, родные и близкие все живы-здоровы…Оленька, подружка… Для кого-то ты теперь уважаемая Ольга Сергеевна, «Заслуженный юрист РФ», это конечно, хорошо, что уважаемая, но для меня ты все та же Оля, Оленька, девчонка с бантиками, с которой можно вспомнить о близких, которых уже нет рядом и которая поймет меня с полуслова как никто другой. Помню, как долгими вечерами моя бабушка Варвара Ивановна объясняла нам задачки по математике («из пункта А в пункт Б…»). Это ведь только моя бабушка могла так терпеливо объяснять нам те задачки. А рассказы моего дедушки Александра Евгеньевича у Рождественской елки!… Как сейчас вижу: мы с Олей у нас в гостиной сидим в уютных старинных креслах, полумрак, лишь сверкает разноцветными огоньками елка, по квартире распространяется умопомрачительный запах печенья, которое так мастерски пекла моя бабушка, мой дед рассказывает нам о своей жизни, о Петербурге… А рассказчик он был замечательный…

А какие красивые стенгазеты рисовал нам Олин папа Сергей Николаевич – человек талантливый. Однажды под новый год он привез из леса пушистую красавицу-елку, и мы весь вечер ее украшали. Далекое счастливое детство… «Старый друг – не просто утешенье, это просто часть меня» – поется в песне. Часть меня… Мудро сказано. Казалось, что молодость будет вечно. Но однажды с Олей случилась беда – она заболела, попала в больницу. В те тяжелые дни я поняла, как она мне дорога. Помню, тогда я очень переживала, молилась за ее здоровье и как была рада ее выздоровлению. Да, годы бегут…

А как Оленька помогала мне в тяжелые минуты жизни, когда я провожала в последний путь моих горячо любимых родных. В те печальные дни она была рядом со мной, согревала добрым словом.

Сколько же лет мы дружим?… Ходим в гости друг к другу?… Давно нет в живых верного «мушкетера» Андрея…

Вспоминаю, как мы учили уроки в Олиной квартире, там собиралась «боевая» группа готовить домашнее задание по немецкому языку. Но какие могли быть занятия, если нас так много и мы все вместе! Устраивалось нечто невообразимое! Заканчивались «занятия» тем, что Оля наспех за всех нас переводила немецкий и бежала в ресторан «Москва» за обедами (ее родители, вечно занятые на работе, готовить не успевали).

Бирюзовые бриджи с разрезами, сумка через плечо, развеваются хвосты светло-русых золотистых волос, веснушки на носу… А я в это время решала за нее задачки по математике, писала своим крупным красивым почерком прямо в ее тетрадку, стараясь подделаться под ее легкомысленные каракули. Подделать их было просто невозможно! Андрей мыл пол, а Сашка посуду, к приходу родителей квартиру надо было привести в порядок.

Я часто задумываюсь, как нам удавалось хорошо учиться? Не помню, чтобы мы очень усердствовали над уроками, но зато как мы читали – запоем, все подряд. У каждого были свои любимые авторы, но Дюма, Майн Рид, Жюль Верн – любовь общая. Романы Дюма прочитывались за ночь, засиживались у Оли за полночь – Андрей взахлеб пересказывал очередной роман Купера, Вальтера Скотта, Конан Дойля. Оля увлекалась Грином, Тургеневым, О-Генри, я же бредила в то время детективами, мечтала стать криминалистом-графологом, доставала в библиотеке книги на эту тему, изучала. А стихи! Мы их никогда не учили, они запоминались сами собой. Мы могли болтать ночам напролет, но приходила моя бабушка и, сердясь, заставляла идти домой. Андрею тоже было недалеко – этажом выше, как раз над Олиной квартирой. А наши перестукивания – со мной через стенку, с Андреем по батарее. Один стук по батарее – открывай форточку, это сверху спускается веревка с запиской или с чем-нибудь вкусненьким, два стука – родители ушли, объявляется сбор.

Что изменилось в старших классах, 9-10-м? Я учусь в другой школе. Там преподает литературу Израиль Аронович Фогельсон – мой кумир, преподаватель от Бога, человек незаурядный, свободомыслящий. Пишу эти строки и, вновь вспоминается то чувство радости, скорее даже счастья, которое меня буквально переполняло на его уроках. Очень повезло мне в жизни встретить такого преподавателя. Израиль Аронович написал несколько учебников по литературе и методических пособий для учителей. Одну из книг с его теплыми в мой адрес словами: «Катюше, любимой ученице», я бережно храню в своей библиотеке.

В 1969 году исполнилась моя мечта – на все пятерки сдав экзамены, (ни в коем случае не хвастаюсь, просто констатирую факт), я поступила в юридический институт (ВЮЗИ). Оля тоже поступила в этот же институт, хотя юристом стать никогда не думала. Так, мимоходом, шутя сдала экзамены и поступила. Шутя поступила, шутя училась. Зато какой серьезной стала, когда начала работать. Оставлены все друзья, приятели, некогда – работа, работа, с увлечением, с интересом, с полной отдачей. Да, время бежит… Кажется, что это про нас поет Александр Градский: «Как молоды мы были, как искренне любили, как верили в себя…»

Промчались школьные 60-е, студенческие 70-е, а там и 80-е, и 90-е, и вот наступил XXI век, а мы с Оленькой остаемся верны нашей школьной дружбе! И теперь, когда всплывают в памяти воспоминания о нашем детстве, нашей юности, о наши друзьях, я радуюсь, что есть Оля – моя подруга с детства. Знаю, что и ее согревает в жизни наша добрая старая долгая дружба.

Давным-давно, в конце 70-х, Оля уехала из нашего дома, сменила место жительства, дом опустел. Но иногда я думаю – ведь это здорово ходить друг к другу в гости! Позвонить, пригласить на пироги, а вскоре услышать два звонка в дверь (так звонит только Оля – привычка с детства), открыть и услышать: «Кто ходит в гости по утрам, тот поступает мудро!»

В 2012 г., мы отметили 50-летний юбилей нашего дома, и по этому случаю Оля сочинила стихи:

«Быстро годы мчатся,

Нам уже не двадцать,

Деловые люди стали все кругом.

Что ж, друзья, встречаться

Пожелать хочу я, –

Иногда встречаться,

В нашем старом доме,

В субботу вечерком…»

И дай Бог, чтоб огонек в моем окне на третьем этаже в нашем старом доме, на ул. Ульянова, 12, светил нам с тобой, подружка, еще долгие-долгие годы!

Сто лет спустя

Я иду по асфальтовой дорожке нашего двора, часто здороваюсь: здесь все меня знают, и я знаю многих.

Но скольких соседей уже нет в живых, скольких нет… А как изменились те, кто еще есть!.. По их лицам, по их походке я ощущаю всю жестокость бегущего времени…

Но кто стал совершенно неузнаваемым – это дети нашего двора, те 4-5-ти летние, которые тогда в 1960-х играли в песок под присмотром бабушек.

Тот мальчик Женя в голубом беретике, который ходил в детский сад за ручку с мамой, сейчас какой-то начальник. А Вадька, который бегал в коротких штанишках и любил возиться с отцом в гараже, чинить машину, – уже женат во второй раз и имеет двоих детей.

А младенцы, которых возили в колясках, возят в колясках своих детей и даже внуков.

18 августа 2007 года… Уже 100 лет прошло с того дня, как мой прадед, Иван Константинович Мельников, приехал со своей семьей сюда, на эту Улицу…

Сто лет… Целый век минул с тех пор…

Сколько поколений дорогих мне людей жили здесь…

Мои родители Николай Митрофанович и Варвара Александровна Муха внесли неоценимый вклад в защиту нашей Родины в годы Великой Отечественной войны, в мирное время работали в медицинских учреждениях г. Горького.

Отца война застала в Астрахани. После выпускного вечера он пошел в военкомат, и его направили в Краснодарское командное артиллерийское училище. После ускоренного обучения в звании лейтенанта он служил на фронте командиром батареи. Военные будни были нелёгкими. Папа был ранен, контужен… За боевые заслуги получил дорогие его сердцу награды. День Победы он встретил в Польше в звании капитана. Демобилизовался в 1947 году и вскоре поступил в Горьковский медицинский институт им. С.М.Кирова, который закончил в 1953 году. Папа работал начальником отдела кадров Горздрава, долгие годы занимал должность главного врача больницы №9 Канавинского района г. Горького. Дослужился до звания полковника медицинской службы.

Мама после 9 класса окончила краткосрочные курсы медсестер, и ее направили на Калининский фронт. Она пережила немало трудностей, была ранена. Вернувшись в г. Горький, она работала медсестрой в эвакогоспитале, который размещался в здании Педагогического института. Еще в 1944 году во время войны она поступила в Горьковский медицинский институт, который закончила в 1949 г. Работала врачом-педиатром, затем долгие годы была главным врачом в Доме ребенка №2 Ленинского района г. Горького. Мама тоже имеет заслуженные военные и трудовые награды.

Брат Саша пошел по стопам отца — стал военным врачом. После окончания Военно-медицинского факультета Горьковского медицинского института проходил службу в Афганистане (в 1979-1982 гг.). В настоящее время продолжает работать в военной медицине.

В этих местах и я повстречала своего суженого — своего любимого Володю, строителя по профессии, с которым мы вместе уже немало лет. И сегодня, проходя по улицам родного города — столицы Приволжья — я с гордостью смотрю на дома, построенные руками моего мужа. Жизнь продолжается…

Люди живы, пока о них помнят…

В тихие вечерние часы я часто беру в руки наш старый семейный альбом. Листаю его страницы, вновь и вновь рассматриваю старинные, с годами пожелтевшие фотографии: Бирины, Волконские, Вендорф и Морачевич, Мельниковы, Гороховы, Мухи, А.П. Костерин… За каждым этим именем кроется целая человеческая жизнь… Такие разные характеры, судьбы и такие родные и близкие мне люди. Они жили, любили, растили и учили детей, лечили и служили Отечеству, а в лихие годы храбро защищали его.

Все они честно и достойно вместе со страной прошли свой земной путь. Никто не бессмертен, но бессмертна память о них. Если задуматься, то история пяти поколений нашего рода – это малая частица истории России, истории нашего Отечества.

ИЗ НОВЫХ АРХИВНЫХ НАХОДОК

Из рода Бологовских

История любого государства начинается с истории и деятельности отдельных личностей, семей и родов. Свою многовековую историю имеет и дворянский род Бологовских, восходящий к началу XVI в. и, по официальным данным, происходящий от сыновей Ивана Андреевича Бологовского – Симона и Андрея, живших в конце XVI-нач. XVII в. В книге известного нижегородского краеведа Н.И. Храмцовского, изданной в 1857 г., говорится, что в Нижегородском кремле, левее Часовой башни, стоял Государев житный двор, напротив – дом боярина Лобанова-Ростовского, невдалеке – дома бояр кн. И.Б. Черкасского, кн. Д.М. Пожарского, здесь же были дома князей Семена Никитича и Ивана Михайловича Бологовских.

Потомки Бологовских записаны в VI часть Дворянских родословных книг Нижегородской и Владимирской губерний. Родовой герб Бологовских внесен в общий Гербовник дворянских родов Российской империи (ч. 4, 1-е отд., стр. 108).

Этот род дал России немало известных деятелей, которые своим служением Отечеству вписали не одну страницу в великую летопись страны.

Долгие годы предводителем дворянства Семеновского уезда и руководителем земства был Александр Николаевич Бологовской. Родился он в 1841 году в семье потомственных военных. Его дед Дмитрий Николаевич Бологовской (1780-1852) — гвардейский офицер, майор, участник Отечественной войны 1812 г., служил связным в штабе М.И. Кутузова, а отец Николай Дмитриевич дослужился до чина генерал-майора.

У Александра были сестра Ольга (в замужестве кн. Волконская) и два брата — Николай и Дмитрий.

Как большинство дворянских детей того времени, Александр получил домашнее образование. А 22 июня 1855 г., в тяжелое для России время (шла Крымская война 1853-1856 гг.), он, 14-летний подросток, присягнул «верно служить Царю и Отечеству», поступил на военную службу унтер-офицером в 7-й запасной батальон Перновского Гренадерского Его Величества Короля Прусского полка.

«В ноябре 1855 г. утвержден подпрапорщиком. 14 августа 1857 г. по собственному желанию переведен в Ямбурский Уланский Его Королевского Величества Принца Вюртембергского полк. 9 марта 1859 г. «за добропорядочную службу» награжден корнетом.

20 августа 1859 г. — переведен в Ольвиопольский Уланский генерал-адъютанта графа Остен-Сакена полк.

6 декабря 1861 г. — назначен помощником ремонтира.

8 ноября 1863 г. — произведен в поручики.

17 мая 1867 г. — Высочайшим Его Императорского Величества приказом уволен по болезни в отставку без пенсиона».

Это сведения взяты из «Формулярного списка о службе отставного поручика, Семеновского уездного предводителя дворянства А.Н. Бологовского», который хранится в Центральном архиве Нижегородской области (ЦАНО. Ф. 689).

Короткие канцелярские записи… Двенадцать лет службы в армии… А ведь это долгие, трудные годы взросления и возмужания.

А.Н. Бологовской имел заслуженные награды: Орден Св. Станислава
2-й степени, Знак Красного Креста и светло-бронзовую медаль на Андреевской ленте в память войны 1853-1856 гг.

Уйдя в отставку, 26-летний Александр Бологовской приезжает в Семеновский уезд в гости к братьям Николаю и Дмитрию. Именно здесь, в заволжском Семеновском крае, вдалеке от шума столиц, можно было поправить здоровье и набраться сил. Наверное, тогда Александр и не подозревал, что на долгие годы свяжет свою жизнь с Семеновским уездом.

Молодой энергичный Александр Бологовской вскоре завоевал авторитет и уважение у местных жителей. Через год, 11 мая 1868 г., он утверждается в должности мирового посредника 1-го участка Семеновского уезда, с жалованием 1500 руб. в год. А в декабре 1874 г. на дворянских выборах 33-х летний А.Н. Бологовской, представитель старинного дворянского рода, избирается на должность предводителя дворянства Семеновского уезда и утверждается нижегородским губернатором графом П.И. Кутайсовым.

Чем же занимался предводитель дворянства?

Предводитель дворянства являлся выборным руководителем дворянского самоуправления в уезде. Должность эта была учреждена указом Екатерины II в 1766 г. Первых предводителей дворянства избирали для организации выдвижения депутатов в Комиссию для Уложения, которое должно было стать Основным законом Российской империи.

В 1785 г. жалованной грамотой императрицы Екатерины II был установлен трехлетний срок полномочий предводителей дворянства. По «Табелю о рангах» предводитель дворянства соответствовал чину 5-го класса, через три года предводителя дворянства производили в чин 4-го класса (действительный статский советник). Он являлся председателем уездного (губернского) Дворянского собрания, руководил работой всех уездных (губернских) учреждений: дворянского суда, совета по опеке, земского собрания.

Предводитель дворянства не получал жалования, источником его дохода было собственное имение. А.Н. Бологовской имел в те годы 11971 десятин земли в Семеновском уезде и стекольный завод в Макарьевском уезде, продукция которого успешно реализовывалась на Нижегородской ярмарке. С 1864 г., с принятием Земской реформы, уездный предводитель дворянства становится и руководителем уездного земства.

Для них был введен особый мундир, состоящий из парадного сюртука, форменной фуражки с красным околышем и золотой гербовой кокарды.

Часто предводитель дворянства выступал как ходатай по делам дворян своего уезда в суде высшей инстанции.

Братья Бологовские пользовались авторитетом у местного дворянства: Александр Николаевич был избран почетным мировым судьей Семеновского уезда, а его младший брат Николай Николаевич служил губернским секретарем[3].

В фондах ЦАНО хранятся документы канцелярии Семеновского уездного предводителя дворянства А.Н. Бологовского, где содержится его переписка с нижегородским губернатором Н.М. Барановым, его канцелярией, где можно встретить различные постановления, выписки, расписки, справки.

Многогранна была деятельность А.Н. Бологовского и как руководителя земства Семеновского уезда, особенно в тяжелые неурожайные годы, когда свирепствовал голод. В Семеновском уезде открывались бесплатные столовые для голодающих. А.Н. Бологовской вместе с городским головой Г.С. Рекшинским, земскими начальниками 4-х участков Семеновского уезда, много сил отдали на борьбу с эпидемией холеры. Была открыта земская больница в г. Семенове, заготовлено большое количество средств профилактики и медикаментов. И в результате — ни одного заболевания в уезде!

Во всех этих делах А.Н. Бологовской, предводитель дворянства и руководитель земства, принимал самое активное участие. Он три раза избирался (1874, 1878, 1889 гг.) предводителем Семеновского уездного дворянства и руководителем земства. «Благоустроитель!» — вот как величали его семеновские жители.

В Семенове А.Н. Бологовской повстречал и свою суженую — милую барышню из купеческой семьи по имени Гликерия (по-домашнему Лика). В Семеновском Вознесенском соборе Александр Николаевич и Гликерия Ивановна обвенчались. Гликерия получила в приданое большой деревянный дом в Семенове.

Супруги Бологовские проживут долгую совместную жизнь, вырастят и воспитают шестерых детей: Екатерину, Ольгу, Василия, Николая, Марию и Александра.

В ЦАНО в фонде № 689 хранятся интересные документы. Например, «Дело нижегородского Дворянского депутатского собрания от 12. XI. 1881 г., начатое по прошению отставного поручика А.Н. Бологовского о присоединении к Дворянской родословной книге Нижегородской губернии его жены Гликерии Ивановны и дочерей Екатерины и Ольги к дворянскому роду Бологовских, а также сыновей Николая и Василия» и второе — «Дело нижегородского Дворянского депутатского собрания от 10 июня 1886 г. о присоединении к Дворянской родословной книге Нижегородской губернии и фамилии Бологовских детей Марии и Александра».

В начале 1890-х гг., прослужив три срока в должности предводителя дворянства Семеновского уезда и руководителя земства, дослужившись до чина 4-го класса (действительного статского советника), А.Н. Бологовской ушел на пенсию.

Семья Бологовских переезжает из Семенова в Нижний Новгород. Здесь они поселились на ул. Большой Печерской в собственном доме, принадлежавшем А.Н. Бологовскому (дом №16а не сохранился, сейчас на этом месте кадетская школа №4).

Улица Большая Печерская была в те годы одной из лучших улиц Нижнего Новгорода. Здесь в красивых домах-усадьбах жили люди «с положением» — именитые дворяне, потомственные почетные граждане, купцы-миллионеры.

По воспоминаниям дочери А.Н. Бологовского Ольги Александровны Бириной-Бологовской (она умерла в 1959 г., я ее знала и хорошо помню), вокруг дома Бологовских на Б. Печерской росли молодые липы, березки, клены, кусты сирени и жасмина, цвели клумбы. Летом все это благоухало и радовало глаз. Дом был большой и по тем временам благоустроенный — электрическое освещение, водопровод, ванная комната, канализация и даже большая редкость для тех лет — телефон!

Приближался ХХ век — век техники, а Нижний Новгород тогда готовился к открытию Всероссийской художественной и промышленной выставке 1896 г.

Семья Бологовских жила открыто и по-русски хлебосольно. Это был мир служилого дворянства, семейных традиций, размеренного быта, любви к музыке, литературе, искусству.

Летними вечерами из открытых окон дома доносились звуки рояля — это играли в четыре руки дочери Екатерина, Ольга и Мария. Они исполняли романсы П.И. Чайковского, М.И. Глинки, пели русские народные песни. Музыка объединяла, роднила сестер. Они окончили Нижегородский Мариинский институт благородных девиц, а сыновья Василий, Николай и Александр — Нижегородский графа Аракчеева кадетский корпус, и по семейной традиции стали военными.

По-разному сложились судьбы детей Александра Николаевича и Гликерии Ивановны Бологовских. Ветви родословного древа семьи Бологовских пересекаются с известными дворянскими родами Волконских, Бириных, Корвин-Круковских (из этого рода происходит известный ученый-математик С.В. Ковалевская).

Старшая дочь Екатерина вышла замуж за почетного мирового судью, надворного советника Н.В. Корвин-Круковского. У них был единственный сын Дмитрий. Дочь Ольга вышла замуж за директора банка Н.Н. Бирина (дядю моей бабушки В.И. Мельниковой). У них было шестеро детей: Наталья 1896 г.р., Татьяна 1898 г.р., Николай 1901 г.р., Маргарита 1905 г.р., Александр 1909 г.р., Владимир 1911 г.р.

Трагически погиб сын Бологовских — Василий, молодой офицер…

А вскоре начнется Первая мировая война, революция, Гражданская война, страшные годы репрессий… Тогда дворянские фамилии носить было небезопасно…

Эти бури обрубят ветви родового древа Бологовских. Судьбы дочери Марии и сына Александра канут в неизвестность… Но, пожалуй, в России нет ни одной семьи без потерь…

А вот с семьей сына А.Н. Бологовского Николая Александровича и его жены Маргариты Ахилловны наша семья поддерживала добрые родственные отношения. У них было двое детей: сын Александр (полный тезка деда) и дочь Мария.

Сын Александр в грозном 1941 году после окончания школы добровольцем ушел на фронт и погиб, защищая Родину. Дочь Мария Николаевна работала инженером в конструкторском бюро. Добрая, улыбчивая, прекрасная кулинарка. Все наши родственники ее очень любили и ласково называли Манечкой.

Она вышла замуж за Ивана Денисовича Листова – сына священника, настоятеля старинной нижегородской церкви Покрова, о. Дионисия. Иван Денисович был старше Марии Николаевны, был вдовцом, имел дочь от первого брака Марину (1916 г.р., она была врачом). Совместных детей у них не было. Выйдя замуж, Мария Николаевна не сменила фамилию. Она была последней из этой ветви рода, кто носил фамилию Бологовская.

Помню, мы с бабушкой В.И. Мельниковой часто ходили в гости к Бологовским в старинный дом на тихую нижегородскую улицу Семашко. Николая Александровича в 1950-е годы уже не было в живых.

Прошло более полувека, а я как сейчас вижу улыбающиеся лица Маргариты Ахилловны и Манечки, помню умопомрачительный запах пирогов и голос Маргариты Ахилловны: «Чайку попьем?» Вижу их скромную уютную комнату, освещенную лампой с оранжевым абажуром, где сияла белыми изразцами печь-голландка, круглый стол, старинный диван, а на стене в овальной рамочке — фотография погибшего на фронте сына Шурика. Он был надеждой и гордостью родителей. Помню задушевные беседы за самоваром, интересные рассказы Маргариты Ахилловны — мудрой седой женщины, о судьбах своих родных. Она рассказывала, что во все времена мужчины рода Бологовских верно служили России: и в далеком 1812 г. в Отечественную войну, в Крымскую войну 1853-1856 гг. и в Русско-Турецкую войну 1877-1878 гг. и в Первую мировую, а 18-летний сын Шурик погиб в Великую Отечественную…

Иногда Маргарита Ахилловна доставала деревянную шкатулку, где хранила солдатские письма-треугольники от сына, написанные наспех карандашом на серой бумаге во время затишья между боями. Эти солдатские треугольники да несколько медалей — все, что осталось у матери от любимого сына… И, конечно же, память родных и друзей.

В семье Бологовских всегда помнили, поминали и молились за своих родственников. А ведь были времена, когда многие теряли любовь «к отеческим гробам» — уничтожали документы, старинные фотографии, даже меняли фамилии, чтобы скрыть свои дворянские корни…

Маргарита Ахилловна и Мария Николаевна Бологовские бережно хранили семейные альбомы. Их было много: старинный кожаный с медной застежкой, бархатные, атласный… Помню, с каким интересом я рассматривала старинные, с годами пожелтевшие фотографии. Это были фотоработы известных нижегородских фотографов А.О. Карелина, М.П. Дмитриева, придворного петербургского фотографа К. Буллы, Л. Клювера. Были здесь и черно-белые фотографии советских времен.

Перелистывая альбомы, вспоминали судьбы родных… С фотографий смотрели дамы в роскошных старинных шляпах, военные в мундирах XIX в., студенты, гимназистки в форменных платьицах, солидные статские советники. Мне особенно запомнилась одна фотография: молодые улыбающиеся братья Бологовские — Василий, Николай и Александр – выпускники кадетского корпуса (фото М.П. Дмитриева начала ХХ в.)

Эти альбомы — настоящая летопись рода Бологовских.

К сожалению, войны XIX и XX веков жестоко обрубили ветви родового древа Бологовских по мужской линии. Но род продолжается по женской линии: потомки носят другие фамилии, живут в Москве, Нижнем Новгороде, Севастополе. Они гордятся и помнят своих предков, знают свои родословные корни. Жива связь поколений! А значит и сегодня, в XXI веке, продолжается древний род Бологовских.

• Размещено: 06.03.2017