Аалто А. На перепутье между гуманизмом и материализмом

[388]

Алвар Аалто

НА ПЕРЕПУТЬЕ МЕЖДУ ГУМАНИЗМОМ И МАТЕРИАЛИЗМОМ[1]

Самые трудные проблемы состоят не в том, чтобы найти формы, отвечающие современной жизни, а в том, чтобы вообще обрести формы, в основе которых лежат подлинно человеческие ценности. Все мы знаем, что живем в эпоху, которая сопровождается непрерывной борьбой с механизацией, с машиной. Примером такой борьбы против чрезмерной механизации жизни может служить фильм Чарли Чаплина «Новые времена». Такими же принципами руководствуются многие театральные постановки и литературные произведения. Нам говорят, что мы должны стать хозяевами машин, — на самом же деле мы являемся рабами машин. Разрешение этого противоречия является, естественно, одной из труднейших проблем в области архитектуры.

Все более отчетливо чувствуется, что перед архитектурой, после этапа формалистически-современных исканий, поставлены новые задачи. Быть может, именно архитектура с большим успехом, чем литература, сможет поставить человека над машиной, а не наоборот. Во всяком случае, перед архитекторами поставлена ясная задача. Мы для того и существуем, чтобы очеловечить механистичность форм, присущих материалам.

Если мы вплотную и во всех подробностях займемся этим вопросом, станет очевидным для всех, что главная трудность состоит в том, что человек неспособен, по-видимому, что-то создать, одновременно что-либо не разрушая. Не только механизация, присущая нашему времени, но и вся наша деятельность все более и более отдаляет нас от подлинной природы. Мы являемся свидетелями того, как в большей или меньшей степени губят природу при строительстве дорог. Присмотревшись повнимательнее, мы убедимся, что такими же явлениями сопровождается деятельность во всех областях нашей профессии. Мы, например, получаем в свое распоряжение все более совершенные источники света. Современное электрическое освещение во много раз удобнее освещения керосиновыми лампами или канделябрами со свечами времен наших родителей. Но верно ли, что новая система освещения действительно выше по своим качествам, чем освещение прежними источниками света? Оно не лучше! Для чтения нам сейчас приходится пользоваться находящейся на некотором расстоянии электрической лампой в 60 или 80 ватт, тогда как нашим дедам для этого хватало двух восковых свечей. В последнее время нас уже не удовлетворяет и такое электрическое освещение — стали применять люминесцентные лампы, интенсивный свет которых неустойчив и характеризуется слишком голубым спектром лучей. Нам, таким образом, для той же работы требуется все боль-

[389]

шее освещение, в связи с тем что физические характеристики света стали хуже. Такое положение наблюдается во всем. Одной из наиболее злых шуток оказалось открытие того, что вентиляционные системы с металлическими воздуховодами являются совершенно нецелесообразными устройствами. Уже в течение многих лет мы обнаруживали, что подаваемый воздух благодаря трению в вентиляционных воздуховодах теряет свою самую ценную составную часть — озон. Сейчас даже лабораторные исследования подтвердили, что в конторских зданиях благодаря слишком большой скорости при механической подаче свежего воздуха почти полностью теряются его биологически активные свойства. Мы снабжаем воздухом несчастных машинисток, а он им ничего не дает — он пригоден только для того, чтобы сохранить жизнь. На здоровье никто не обращает никакого внимания.

Я затронул всего несколько проблем с несколько странной, быть может, точки зрения, однако всем нам известно, что подобные нарушения человеческих и биологических условий становятся повсеместными.

Задачей архитекторов является подойти к этим вопросам с правильной меркой. То, что мы в состоянии в этом отношении сделать весьма условное проявление гуманизма, поскольку ни один, ни десять, ни даже сто творчески работающих архитекторов не в состоянии радикально переделать весь мир.

Разрешение стоящих перед архитектурой проблем является одной из настоятельных мер по очеловечению мира; перед архитектором сегодня, как и всегда, во всей реальной конкретности стоит старый вопрос формы и монументальности. Все попытки отвлечься от них кончились ничем; это было бы похоже на то, чтобы лишить религиозные учения идеи о небесном рае. Хотя мы и знаем, что для несчастного маленького человека, несмотря на все наши старания, почти нет надежд на спасение, главная задача архитектора состоит в том, чтобы очеловечить наш век машины. Ему необходимо придать новую форму. Форма — явление таинственное, сущность которого нам неизвестна; однако формы доставляют каким-то образом чувство удовлетворения, причем совсем иным способом, чем какая-нибудь общественная благотворительная деятельность.

Важным для нас, архитекторов, материалом при создании форм является кирпич. Однажды я был со своим старым другом Фрэнком Ллойдом Райтом в Милуоки, где он прочел лекцию, начав ее словами: «Знаете ли вы, господа, что такое кирпич? Это какой-то пустяк и стоит всего 11 центов. Это дешевая обыкновеннейшая вещь, которая, однако, обладает особыми свойствами. Дайте мне этот кир-

[390]

пич, и он сейчас же станет ценностью на вес золота». Пожалуй, это был единственный случай, когда мне пришлось слышать такое грубоватое, но образное разъяснение публике, что есть архитектура. Архитектура и заключается в том, чтобы превратить дешевый камень в камень из чистого золота. У нас, в Финляндии, такое превращение встречается со многими трудностями.

Мы организовали домашнюю лабораторию, чтобы попытаться направить дело по правильному пути. Мы возвели несколько опытных стенок из различных видов кирпича; в те несколько дней, что там провели, мы имели возможность немного побеседовать с этими кирпичами, так как именно в такой отрешенной от мира обстановке от таких опытов как-то легче добиться хороших результатов. Мы исследовали также влияние на камни растительности разных видов. У архитектора могут появиться новые мысли, когда он неожиданно обнаружит на камнях растительность с цветочками желтого цвета, — и какими бы смешными ни казались такие мелочи, они дают какой-то толчок.

Однажды мне задали вопрос: почему ты реже стал прибегать к свободным формам, которые применил в Павильоне на выставке в Нью-Йорке[2]? Задавший вопрос был тонким эстетом. Мой ответ гласил: я не располагаю соответствующим этому материалом. Мы не в состоянии создавать свободную по формам архитектуру из стандартных элементов. Прямоугольный кирпич для этого непригоден. Кирпичная стена сохранит свою прямоугольную форму до тех пор, пока мы не изобретем камень, обеспечивающий свободу формообразования. Необходимо обеспечить возможность изобретения такой формы, которая может быть использована при кладке стены из кирпича, но наряду с этим может служить для создания криволинейных, вогнутых, выпуклых или прямоугольных стен[3].

Говоря об этом здесь, в Центральной Европе, где зародилось изготовление формованного кирпича, правильнее всего было бы закончить, сказав о том, что для создания архитектурных форм мы еще не располагаем необходимыми материалами. Вообще наша стандартизация и типизация не обладают достаточной гибкостью. Это касается не только кирпича, который должен был бы обрести настолько универсальную форму, чтобы из него можно было сложить все, что угодно; это относится и ко всем другим областям стандартизации. Когда мы добьемся того, что сможем, пользуясь одним и тем же стандартным элементом, достигать разнообразных целей, причем основной сущностью каждой вещи станет ее гибкость, мы преодолеем опасности пути между Сциллой и Харибдой, примирим индивидуализм и коллективизм.

[391]

ВМЕСТО СТАТЬИ. ДИАЛОГ С З. ГИДИОНОМ[4]

[…] Аалто: Гороскоп архитектуры сейчас таков, что нужно слово «неблагоприятный», — и это огорчительно. Параллелепипеды из стеклянных прямоугольников и искусственного металла — бесчеловечный денди-пуризм больших городов — вели без возврата к воцарению моды в строительстве.

Гидион: Но есть ведь еще и живая человеческая архитектура.

Аалто: Да, есть — но из ее приверженцев я один еще популярен в этом наивном мире. И что самое скверное: это следствие перемен в противоположном направлении, некритических, неуклюжих поисков разнообразных тем. Жилые комплексы с нарочито различными архитектурными массами и пестрая поросль мотивов, не отвечающих внутренним ценностям человека, красоте естественного разнообразия. Нередко создается впечатление торговой ярмарки, и в общественных зданиях на первый план выступает формализм, рожденный пропагандой… Разрастающиеся детские игры с кривыми и напряжениями, которые не контролируются. Это пахнет Голливудом.

Человек забывается. […]

И архитектура — настоящая — только та, для которой человек в центре внимания. С его трагедией и комедией — вместе.

НАЦИОНАЛЬНОЕ И ИНТЕРНАЦИОНАЛЬНОЕ[5]

Главную тему этого номера финского архитектурного журнала — национальное и интернациональное — трудно подвергнуть ясному рассмотрению, когда речь идет об архитектуре или родственных ей искусствах. На первый взгляд национальное и интернациональное в архитектуре мыслятся как противоположности, но при более широком рассмотрении нельзя сказать, что это действительно так. Каждый родился в определенном месте, однако та точка, откуда он ведет свое начало, входит в его чувство национального. Далее, он, вероятно, родился в четырех стенах. Следовательно, эта точка не есть нечто национальное, но нечто меньшее — место, район. Жизнь и работа человека выводят его из этой местной ограниченности на более широкий простор — местное может стать национальным, а национальное — интернациональным. Развитие, таким образом, всюду происходит, как растекание водной струи. Но если продолжить ту же аналогию, развитие также не имеет абсолютных пределов, лишь некую связь с начальной точкой и абсолютную сущность.

Фактически бесполезно обращаться к таким элементарным мыслям, когда мы говорим об искусстве. Хотя Эрехтейон первоначально

[392]

был национален, но с некоего времени он стал интернациональным. То же и во всех других искусствах: конечный эффект всюду имеет более широкое поле воздействия, чем первоначальный источник, но это не исключает того, что начальный источник и конечный эффект в каком-то отношении идут рука об руку.

Архитектура действительно связана с местным в том отношении, что всюду привязана к земле, и для нее особенно значителен не столько национальный, сколько местный характер, хотя он может получать и интернациональный отклик, который вызывают порожденные им формы. В конечном счете любая исходная точка или конечная цель — соединение двух начал, достигающее сбалансированного результата, который существен в современном мире, в котором нельзя провести реальное различие между концепциями интернацио­нального и национального.