Майю Лассила. За спичками

ГЛАВА ПЕРВАЯ

— А что, черная корова отелилась у Ватанена? — сказала Анна-Лийса, жена Антти Ихалайнена, проживающего в деревне Кутсу, что в Липери.

Она сказала это как бы про себя, сажая хлебы в печку. Эта мысль промелькнула у нее в голове просто так, неожиданно.

— Говорят, уже отелилась, — ответила Миина Сормунен, которая случайно зашла в гости и теперь, шумно прихлебывая, пила кофе. Потом, подумав, что Анна-Лийса ведет речь, быть может, о корове Антти Ватанена, переспросила:

— Ты что, о корове Юсси Ватанена?

— Да, — ответила Анна-Лийса. Тогда Миина снова подтвердила:

— Говорят, уже отелилась.

— Ах, вот как…

Некоторое время Анна-Лийса возилась со своими хлебами, потом опять спросила:

— Телку или бычка она принесла?

— Корова Юсси Ватанена? — Да…

— Говорят, телку принесла, — сказала Миина.

— Телку, значит… А что, Юсси оставил ее или зарезал? — продолжала расспрашивать Анна-Лийса.

Прихлебывая кофе, Миина сказала:

— Кажется, он ее зарезал.

И, наливая кофе в блюдечко, Миина добавила:

— У этого Юсси и без того большое стадо. На что ему еще их оставлять?

Воцарилось долгое молчание. Сам хозяин Антти Иха-лайнен с трубкой в зубах лежал брюхом на скамейке. Глаза его были полузакрыты, и трубка едва не падала изо рта.

Однако он слышал разговор и даже сквозь сон понял, о чем шла речь. Конечно, он не все осознал с достаточной ясностью, но кое в чем он все-таки разобрался. И даже пробормотал сквозь сон:

— Хватает скота у Юсси. Сколько же теперь у него дойных коров?

— А-а, проснулся, — сказала Анна-Лийса. Миина Сормунен стала подсчитывать коров:

— Пожалуй, пятнадцать у него будет вместе с той черной коровой, что куплена у Воутилайнена.

— Ах, пятнадцать, — пробурчал Антти и снова погрузился в сладкий сон. И трубка его, покачиваясь, казалось, вот-вот упадет.

Миина повторила:

— Пятнадцать дойных коров у Юсси.

— Ну и молока в его доме! — с удивлением произнесла Анна-Лийса и через мгновение добавила: — Не помешало бы и хозяйку в таком доме иметь…

Откусив кусочек сахару, Миина в свою очередь сказала:

— Еще погодите, женится этот Юсси. Уже скоро год со дня смерти его Ловиисы.

— Да уж пора ему и жениться, — согласилась Анна-Лийса. И немного повозившись с хлебами, она, поразмыслив, спросила:

— Сколько же лет этой самой дочери Пекка Хювяри-нена?

— Хювяринена из Луоса? — осторожно спросила Миина.

— Да, из Луоса…

— Да не будет ли ей… Позволь, так ведь она в одних годах с Идой Олккола! — воскликнула Миина.

— Ах, вот оно что… Ну, тогда пора ей уйти от родителей. У них и без нее хватает работников… Уж не о ней ли подумывает Юсси Ватанен?

— Об этой, что ли, дочке Хювяринена? — снова сквозь сон пробурчал Антти.

— Говорят, будто он ее имеет в виду, — ответила Миина. — Да только выйдет ли из этого толк?

Тут Анна-Лийса, вступившись за дочку Хювяринена, сказала:

— Для Юсси она была бы подходящей женкой. Ведь и сам Юсси уже далеко не молоденький.

И тут, желая уточнить возраст Юсси, она спросила: — А сколько же лет этому Юсси?

Миина стала подсчитывать:

— Да вот старику Воутилайнену со сретенья пошел шестой десяток. Не в тех ли годах и наш Юсси?

— Он именно в его годах. Теперь я это припоминаю, — подтвердила Анна-Лийса. И тут, вступив на путь воспоминаний, она пустила в ход весь запас своих сведений.

— Сначала-то он, говорят, собирался жениться на Кайсе Кархутар, ну а потом в конце концов окрутился со своей покойной Ловиисой.

— Этот Юсси Ватанен?

— Да… Сначала-таки он подумывал о Кархутар.

— Ах, вон как! — удивилась Миина. Анна-Лийса пояснила:

— Кархутар, понимаешь, потом вышла замуж за Макконена. И с ним уехала в город Йоки…Да нетам ли она и сейчас живет со своим мужем?.. Ну, эта Кархутар всегда мечтала о городской жизни… Да только вряд ли ей там лучше живется, чем в каком-либо другом месте…

— Уж, конечно, ей там не лучше, — согласилась Миина. — Вот, говорят, семья Хакулинена в полнейшей нищете там живет.

Айна-Лийса добавила:

— Я тогда еще говорила Кархутар, чтоб она шла за Юсси Ватанена. В его доме не пришлось бы ей без хлеба сидеть. К тому же и сам Юсси вполне еще приятный мужчина.

— Мужчина он крепкого сложения, — подтвердила Миина. — Правда, нос у него похож на картофелину. Вот именно за это над ним иной раз и подсмеиваются.

— Ну, у дочки Хювяринена нос тоже не отличается особой красотой. К тому же она рыжая. И нечего ей гнушаться этим Юсси. Вот взяла бы и вышла за него.

И тут, окончательно взяв под свою защиту Юсси Ватанена, Анна-Лийса добавила:

— Ну, а что касается носа, так и этим своим носом Юсси всегда отлично обходился и умел-таки высморкаться, когда это требовалось.

Закрыв печную трубу, Анна-Лийса прибавила:

— А что толку, что у мужчины нос красивый, если у него за душой больше и нет ничего мужского, кроме штанов.

Миина Сормунен была того же мнения. Сославшись на нос мужа Айны-Лийсы, она сказала:

— Вполне можно высморкаться, имея и такой нос. Ничем не лучше нос и у твоего Ихалайнена.

— У них одинаковые носы. И мой Ихалайнен тоже отлично обходился с ним. И мы с мужем неплохо жили, и никогда в еде у нас недостатка не было!

Снова наступило молчание, потому что Миина пила вторую чашку кофе, а Анна-Лийса возилась со своими хлебами.

Однако, управившись с этим, Анна-Лийса вернулась к интересной для нее теме:

— Мой Ихалайнен и Юсси Ватанен с детских лет были вместе. И даже они пить бросили в одно время… После этого, как с пьяных глаз поколотили этого дурака Нийранена… Пришлось им тогда четыре коровы отдать за его сломанные ребра… Они четыре ребра ему повредили… Этот мой Ихалайнен и Ватанен.

— И что же, с тех пор они не пьют? Ведь больше двадцати лет прошло с того времени? — с удивлением спросила Миина.

— Нет, они даже маковой росинки в рот не берут, хотя у Ватанена и сохранилось полбутылки вина с того времени. Ну, а мой Ихалайнен с тех пор не употребляет ничего, похожего на вино. Он даже воды остерегается. Разве только иной раз в баню сходит — промыть водой свои глаза.

— Да что ты?

Помолчав, Анна-Лийса стала не без сочувствия толковать о своем муже:

— О том, что они побили Нийранена, быть может, и не было бы лишних разговоров, да только, видишь ли, сам этот Нийранен поднял шумиху — придрался к мужикам по такому пустому делу, как его сломанные ребра. И даже хотел судиться. И тогда мужики сказали, что они дадут ему по корове за каждое его ребро, которое сломалось там у них в драке, если, конечно, он не поднимет судебного дела из-за таких пустяков. И вот с тех пор они особенно подружились — мой Ихалайнен и Юсси Ватанен. Как две капли воды они похожи друг на друга, хотя мой Ихалайнен на полгода моложе Ватанена.

И вот, тщательно обсудив наружность Юсси Ватанена, а также и его прошлое, женщины перешли теперь к разбору его костюма. Не без удивления Анна-Лийса сказала:

— Немало всякой одежды у этого Ватанена, помимо прочего добра. А по воскресеньям он, по-моему, щеголяет в тех самых суконных брюках, в которых его покойный отец ходил в церковь.

— Да, говорят, что он по воскресеньям эти брюки носит, — подтвердила Миина.

Хлебы поспели в печи. Их запах распространился по всему дому. Снова наступило короткое молчание, потому что Анна-Лийса принялась мыть стол. Наконец Миина прервала молчание, спросив:

— Уже скоро начнете трепать лен?

— Надо бы завтра начать, да вот спичек нет, кончились — нечем будет огонь в бане разжечь, когда пойдем лен трепать.

— Ах, спички у вас кончились!

— Кончились спички… А у моего Ихалайнена не было времени съездить на станцию за спичками.

Взглянув на спящего мужа, она сказала ему:

— Эй, Ихалайнен, а ты приготовил корм кобыле?

Но Антти Ихалайнен не отвечал. Анна-Лийса сказала:

— Опять, кажется, дрыхнет.

Миина подтвердила, что именно так и обстоит дело. Анне-Лийсе стало жаль своего мужа, и она сказала в его оправдание:

— Уж больно рано он встал зерно молотить. Неудивительно, что его ко сну клонит.

— А что, Ихалайнен рожь молотил? — спросила Миина.

— Рожь… Ту, что он получил от Матикайнена…

— Ах, он ту молотил…

— Сколько же мереж у вас получилось? — спросила Миина.

И Анна-Лийса ответила:

— Полный дерюжный мешок, да там еще на мешковине осталось немного.

— Вон как!

Аина-Лийса стала теперь суетливо подметать пол. И тут пожаловалась:

— Моя работница ушла на неделю, так что мне одной приходится бегать и вертеться. А ведь при этом надо еще накормить десять коров. Да вот еще придется лен трепать.

— А что, у вас в работницах дочка Тийны? — спросила Миина.

— Она самая.

— Ах, она… Я так и думала…

Тут Анна-Лийса, поворачивая хлебы в печи, опять вспомнила про баню со льном и сказала, вздохнув:

— Ну где бы взять спички? Лен-то ведь высох, пора его теребить…

Миина посоветовала:

— Так сходил бы твой Ихалайнен за спичками хотя бы к Хювяринену, а вы бы ему потом отдали.

Анна-Лийса ничего не ответила, так как суетилась около своих хлебов, приговаривая:

— Как будто они готовы… Прошлый-то раз сгорело тесто, потому что золу из печки не выгребла.

Однако совет Миины запал в голову Анны-Лийсы. Закрыв печь, она сказала мужу, чистя котел из-под каши:

— И верно, Ихалайнен, ведь мог бы ты сходить за спичками к старику Хювяринену, чтоб завтра нам разжечь огонь в бане.

Но Антти не отвечал, потому что он, прямо скажем, спал. И вот, казалось, что о спичках забыли. Тем более, что хозяйки заговорили о пряже.

Между тем дело на этом не кончилось. Оно только начало подниматься, как на дрожжах.

Суетясь по хозяйству, Анна-Лийса сказала мужу:

— Да ты что, все еще спишь?

— Он не слышит, он спит, — подтвердила Миина и тут же добавила: — Если идти напрямик, то до старика Хювяринена будет не более шести километров.

— Никак не больше, — согласилась Анна-Лийса и уже громко сказала мужу: — Да ты что, Ихалайнен, не слышишь, что ли! Надо бы встать и сходить за спичками к Хювяринену.

Теперь Антти услышал нечто такое, что напоминало ему голос Анны-Лийсы, он даже отчасти понял, о чем она говорит, но сон был так сладок, что ему не хотелось отвечать.

Некоторое время хозяйки говорили еще об овцах Пекки Хакулинена, но мысль о спичках не выходила из головы Анны-Лийсы. Она подумала, что если и завтра не начать лен трепать, то баня совсем остынет, и тогда придется ее заново отапливать. И тут она прикрикнула на Антти:

— Да ты что — целый день намерен дрыхнуть и храпеть?

Эти слова Антти услышал уже совершенно отчетливо, тем не менее, он прижался к скамье еще крепче.

Такое поведение рассердило Миину, и она сказала:

— Надо бы хлопнуть его хлебной лопаткой вон по тому месту…

Анна-Лийса мысленно одобрила совет, но пока еще удерживалась от этого, занятая своими хлебами. Но вот она вспомнила, что уже осень, рано темнеет и мужу придется тащиться в темноте к Хювяринену. И тогда она не сдержалась. Она шлепнула Антти хлебной лопаткой пониже спины и в сердцах сказала:

— А ну, давай поднимайся! Иди к старику Хювяринену за спичками, чтоб завтра нам было чем затопить баню.

Антти медленно приподнялся, спросонок минутку посидел на скамье, посасывая свою потухшую трубку, потом, сладко зевнув, спросил:

— Неужели прошло больше полгода со дня смерти старухи Юсси Ватанена?

— Да, прошло, — сказала Миина. — Похоронили ее в день Благовещения.

Антти снова зевнул, напялил шапку на затылок, набил трубку, прикурил у печки от уголька и уже в дверях, уходя, спросил Анну-Лийсу:

— Значит, ты сказала — сходить за спичками к Хювяринену?

— Да, иди, и только не болтайся там целый день, — ответила Анна-Лийса.

И вот Антти отправился к Хювяринену за спичками.

Через некоторое время Миина потвердила его уход следующими словами:

— Пошел-таки Ихалайнен за спичками. Аниа-Лийса на это ответила:

— Пошел…

ГЛАВА ВТОРАЯ

Дом Антти Ихалайнена стоял в лесной глуши Муртосало. Туда редко заезжал кто-либо из соседних деревень. До ближайшей же деревни Луосоваара было добрых шесть километров. Там и находился дом Хювяринена, куда теперь направлялся Антти.

Ни о чем не думая, добрел Антти до полянки, кем-то названной Косматый лужок. Никогда Антти не мог равнодушно пройти мимо этой полянки. Всякий раз не без гордости он останавливался тут. На опушке леса росла здесь большая сосна, которую Антти давно уже облюбовал для досок своего гроба.

Здесь Антти и теперь остановился и, задумчиво посасывая свою трубку, стал смотреть на сосну, похваливая это могучее дерево:

— Вот она, моя… сосна… А и толстенькая же она, черт ее побери! Не худо мне будет полеживать в сосновом гробу, когда закрою свои глаза.

Тут Антти мысленно представил себе гроб во всей его красе и сказал сам себе, поглядывая на сосну:

— Да вообще-то и делать ничего не надо, просто выдолбить нутро сосны, вот и гроб готов. Войдет туда труп любого мужчины, будь хоть у него брюхо как у ленсмана.

Спокойным шагом Антти побрел дальше. Однако, удаляясь, он продолжал думать о сосне, которую он всю жизнь приберегал для себя.

Правда, мысли его текли теперь вяло, лениво, но все-таки не оставляли его. Это были мысли о смерти и о сосне: «Вот если бы у нее было внутри дупло, так и вовсе не пришлось бы ничего делать. Тогда просто можно было бы отпилить сосну, втиснуть туда покойника, и все в порядке. А дыру деревянной затычкой закрыть. Вот и лежал бы себе умерший, как в деревянной бутылке».

Лениво текли мысли Антти под медленный его шаг. Он думал: «А вот если б одновременно со мной померла бы еще и Анна-Лийса, вот тогда можно было бы сразу запихнуть обоих в длинный сосновый чурбан… и в могилу».

Эта мысль позабавила его. Не без серьезности стал он взвешивать это дело: «Да, но такой деревянный чурбан длиной в два трупа вряд ли можно будет поместить иа одни сани, если они без подсанок».

Подумав об этом, решил, что без подсанок нельзя: «Не уляжется проклятый чурбан без подсанок… Во всяком случае голова второго трупа будет волочиться за полозьями саней».

Думая об этом, Антти твердо решил, что подсанки необходимы, и заключил эту мысль словами:

— Нет, без подсанок, черт побери, не увезешь, если, например, я и Анна-Лийса в одном чурбане. Да и чего доброго, кувырнется чурбан, раз он висит за полозьями саней. И тогда загрохочет моя голова по дороге.

Медленно шагая и лениво думая, дошел он до холма Леппямяки. И тут он перестал размышлять о сосне.

Вдали показалась телега и в ней какой-то мужчина, который, видимо, ехал в Муртосало. Случай был тем более странный, что стояла осенняя пора и день был сырой, туманный. Ну кому придет охота ехать в такое время в Муртосало?

Да, эта встреча, быть может, озадачила бы кого-нибудь другого, но Антти на это дело не обратил особого внимания. Он только подумал, шагая навстречу телеге с седоком: «А не все ли равно мне, кто там едет».

В телеге оказался его приятель Юсси Ватанен. Подъехав ближе, Юсси приветствовал Антти:

— Тпру-у… Ах, вот ты где… А ведь я еду тебя повидать, в Муртосало.

— Так ведь я тут, а не дома, — ответил Антти. И тотчас спросил: — Ты что, эту свою кобылу у Кеттунена выменял?

— У него… Ведь тот мой рыжий мерин до того был злой, что я решил — пусть лучше с ним Кеттунен возится. Он умеет лошадей усмирять.

Приятели минутку помолчали. Антти взглянул на круп лошади, потом осмотрел ее зубы и сказал:

— Не больше десяти лет ей… Сколько ты дал придачу?

— Около сотняшки марок. — Ах, все-таки сотню дал!

— Сотню я ему дал. И это не так много, тем более, тот мерин был очень уж неспокойный. А этой кобыле смело можно положить в сани четыре мешка муки, и она легко свезет.

— Мерин был действительно сердитый… А ты куда едешь? — спросил Антти, осматривая телегу.

— Да я же и говорю — тебя повидать, потому что есть у меня до тебя маленькое дело. Ну, а поскольку тебя дома нет, пожалуй, можно будет теперь и назад повернуть.

Он повернул свою лошадь и сказал Антти:

— Давай садись… Места хватит в этой моей телеге. И когда Антти сел и кобылке было сказано «пшла».

Юсси заявил:

— Телегу-то эту я купил в Йоки на ярмарке. Вот только жаль, что на одной оглобле крюк нехорош.

Молча поехали дальше. Юсси Ватанен думал о своих делах, а Антти Ихалайнен ни о чем не думал.

В гору лошадь пошла шагом, и тогда Юсси спросил:

— Кажется, где-то здесь сломалась оглобля у Ромппайнена, когда он вез бревна?

Лошадь уже успела втащить телегу на гору, когда Антти задумчиво произнес:

— Вот тут за горой есть хорошая береза для полозьев. Надо бы сходить за ней.

Оба посасывали свои трубки. В голове Юсси варилось одно дело. Оно. уже было полностью продумано, и Юсси только не знал, с какого конца ему начать. Ему как-то неловко было приглашать Антти в качестве своего свата.

Между тем Антти, подумав над вопросом Юсси, стал вспоминать, где же это именно сломалась оглобля у Ромяпайнена. И, наконец вспомнив, сказал Ватанену:

— Вот в том проулке сломалась эта самая оглобля у Ромппайнена.

— Как, в проулке она сломалась?

— В проулке, — сказал Ихалайнен, с точностью вспомнив это происшествие.

Потом опять ехали молча. Ватанен думал о дочери Хювяринена и о сватовстве. Он уже решил было просить Антти быть сватом, но опять застеснялся и повернул дело в другую сторону, сказав:

— Сколько же заколин сена получил ты, Ихалайнен, со своего луга?

— Четыре…

— Неужели четыре заколины?

— Четыре…

А все-таки надо было начать разговор о деле. Приободрившись, Ватанен спросил:

— А вообще говоря, куда ты направился?

— Да я к Хювяринену. Анна-Лийса пекла хлеб и стала брюзжать, чтоб я от нечего делать сходил бы, например, к старику Хювяринену.

Юсси обрадовался. Казалось, дело покатилось теперь само по себе. Он стал обдумывать, как бы ему продолжить этот разговор, и, наконец придумав, сказал:

— Тебе что… У тебя и забот нет никаких, пока жива твоя Анна-Лийса.

— Пока-то еще она у меня жива… Анна-Лийса… Юсси Ватанен стегнул кобылу вожжами. И та, слегка рассердившись, взмахнула хвостом. Антти заметил по этому поводу:

— Никак она у тебя хвостом машет?

— Если ее покрепче ударить, так она не махнет хвостом, а вот когда я шутя ее шлепаю, вот тогда она у меня обижается.

И, сказав это в защиту своей кобылы, Юсси ласково прикрикнул на нее:

— Но, голубка моя… Но… но…

Потом Юсси опять подумал о своей женитьбе. И, наконец расхрабрившись, приступил к делу:

— Не помешала бы и в моем доме одна такая Анна-Лийса, если б только попалась подходящая…

— Не худо, конечно, когда в доме имеется своя бабенка, — подтвердил Антти Ихалайнен.

Юсси был того же мнения, и поэтому Антти показался ему теперь умным мужчиной. Юсси сказал:

— В этом году у меня пятнадцать коров и три телки.

— Хм… А твоя черная корова отелилась? — спросил Антти. — Что-то бабы об этом судачили… Юсси подтвердил это:

— Уже в субботу она отелилась. Телку принесла.

— Ты что, оставил ее или зарезал?

— Собирался оставить, да потом подумал — раз нет у меня собственной Анны-Лийсы, так некому будет за ней ходить… Да и хватит с меня того, что пятнадцать коров жуют мое сено…

— Конечно, хватит… А этим летом ты выкосил свой заливной луг? — с оживлением спросил Антти.

— Траву, что получше, выкосил… Ведь в моем хозяйстве и помимо этого еще есть луга…

— У тебя немало мест для покоса, — сказал Антти и вдруг не без умысла добавил: — Да, нужен тебе свой человек за коровами ходить.

Слова эти понравились Юсси, однако он стал возражать и даже сопротивляться сказанному:

— И без такого человека можно вполне управиться.

— Вообще-то, конечно, можно, — согласился Антти. Юсси было крайне досадно, что Антти согласился с ним. Однако Антти неожиданно поправил дело, сказав:

— Все-таки жена была бы хорошей помощницей.

— Помощницей она была бы, да вот только от жен, знаешь, какие бывают огорчения, в особенности если жена злая, — возражал Юсси, на этот раз с большей осторожностью.

Тут Антти вспомнил разговор, который он слышал сквозь сон, когда бабы болтали о дочери Хювяринена и насчет Юсси. Мелькнула мысль поговорить об этом деле, тем более, что он направлялся к Хювяринену. Раздумывая об этом, он помолчал некоторое время. Между тем Юсси с нетерпением ждал, чтобы Антти начал уговаривать его жениться на дочери Хювяринена или хотя бы завел разговор в таком духе. Он стегнул лошадь вожжами, и тогда Антти сказал:

— Держал бы хвост под сбруей, вот тогда бы она и не стала хвостом помахивать.

— Сбруя коротка, и шлея может ущемить ей хвост, — пояснил Юсси.

Оба не переставали думать об одном и том же. И тут Антти Ихалайнен повел разговор в нужном направлении:

— Кажется, восемьсот монет получил Хювяринен за свою проданную лошадь.

— Это Пекка Хювяринен?

— Да. Я его имел в виду, — небрежно ответил Антти. Юсси не без удивления спросил:

— Неужели восемьсот монет получил Хювяринен за свою лошадь? А я и не знал. Да, впрочем, мне ведь как-то ни к чему интересоваться хозяйственными делами этого дома.

Этими словами Юсси как бы уже оказывал сопротивление Антти, в намерениях которого он уже более не сомневался.

Покуривая свою трубку, Антти снова стал приближаться к делу, сказав:

— Мужчина ты почти пожилой…

— Еще успею, не торопясь, обдумать эти свои дела… Например, старик Харанен женился на вдовушке Ратинен только лишь на седьмом десятке…

Подумав, Антти сказал:

— Бабы очень хвалят дочку Хювяринена. Очень, говорят, она старательная.

Искра радости вспыхнула в сердце Юсси. Однако он сказал:

— Многих похваливают, пока они в девушках. А вот будет женой, и тогда неизвестно, какой характер у нее окажется.

Юсси энергично одернул свою кобылу и, замахнувшись на нее вожжами, добавил:

— Не так-то легко угадать, какие фокусы и причуды начнет выкидывать девушка, когда она выйдет замуж.

— Где их угадаешь, — согласился Антти, однако тотчас сказал в защиту дочери Хювяринена:

— По-моему, она в свою мамашу уродилась. А ведь про ее мамашу никак нельзя сказать, что она сварливая.

Юсси сделал вид, что он не слышит этих слов, и пояснил свою мысль:

— Возьми, например, Холопайнена… Он женился на дочери Койстинена… И ведь заимел же такую сатану в юбке, что с этой бабой я не стал бы даже в одном доме жить… Хотя мамаша той самой девицы далеко не из сварливых баб.

Антти стал терять надежду. А ведь какое было бы счастье попасть на свадьбу в качестве свата, тем более, что Юсси с детских лет был его лучшим другом. Что касается Хювяринена, то это дело и его немало порадовало бы.

Оба друга теперь долго молчали. Юсси Ватанен терпеливо ждал, что Антти снова начнет его уговаривать. Уже близился конец пути, и Юсси испугался, что Антти не сделает этого.

Однако Антти сделал-таки новую попытку осчастливить себя. Он сказал:

— Кажется, этот Пекка Хювяринен дает дочери в приданое деньгами тысячу марок, а кроме того дает еще коров и разное барахло в придачу.

— Да на что оно — это приданое жены, — возразил Юсси. — Хвастаться только будет.

В таком духе они продолжали свою беседу. Уже Антти хотел было бросить свою затею уговорить Юсси. Но когда они подъехали к перекрестку дорог и Антти сошел с телеги, Юсси сказал ему:

— Вот о чем я подумал — раз ты все равно идешь к Хювяринену, так уж ты бы тово… поговорил бы заодно насчет его дочки… Поскольку ты стараешься мне ее всучить…

— Поговорить-то, конечно, можно… Да только какой же из меня сват? — уклончиво пообещал Антти.

Юсси тотчас ответил:

— Попытка не пытка, спрос не беда. Сам-то я, конечно, не так уж заинтересован в этом деле, но раз тебе так хочется, то что же делать, ладно, поговори…

Теперь уж Антти перешел к защите. Он возразил:

— Позволь, да я и не думал ничего такого. Просто так, к слову пришлась эта самая дочка Хювяринена. Просто, я говорю, бабы судачили и хвалили ее, как очень старательную работницу.

В общем, они договорились. Юсси протянул другу свой кисет с табаком и сказал:

— Возьми моего табачку.

И когда Антти набил свою трубку, Юсси добавил:

— Ты бы зашел потом сказать, если она согласится. И тогда мы с тобой съездили бы в Йоки купить свадебные подарки и там чего-нибудь такого повкусней.

На это Антти согласился.

— Зайти-то, конечно, можно… Чересседельник у тебя ослаб, — добавил он тотчас, подтягивая отвисший ремень сбруи.

Антти Ихалайнен дошел до проулка, где проживал Хювяринен. И тут он остановился, прислонился к забору и стал подсчитывать стоги ржи, бормоча:

— Никак шесть стогов ржи у этого Хювяринена? Удостоверившись в этом, он направился к дому.

Во дворе, на стене амбара, висела новая дуга. Антти стал тщательно осматривать ее, приговаривая:

— Трещины на самом сгибе… Должно быть, плохо распарили ее, прежде чем согнуть… Но внутри-то она как будто ничего себе, крепкая…

Тут все окошко избы заполнилось детскими головенками. Дело в том, что на попечении у Хювяринена осталось шесть малых внучат после смерти их отца и матери.

Одна из девочек крикнула:

— Ихалайнен идет!

— Это какой Ихалайнен, из Мурто? — спросил старик Хювяринен, строгавший полозья для саней.

Девочка пояснила:

— Тот, у которого нос большой… как у Юсси Ватанена…

— Ах, так это он идет! — промолвила хозяйка.

Еще раз осмотрев дугу, Антти подошел к лестнице. И тут он вспомнил, какой он значительный гость. Это заставило его выпрямиться. Захотелось даже немного пооб-чиститься. Он высморкался в пальцы и обтер свои руки о голенище. Затем, слегка почистив сапоги травой, вошел в дом.

Он сел на лавку, откашлялся и почувствовал себя как дома. Потом, вспомнив, что надо поздороваться, спросил Хювяринена:

— Где же ты нашел черемуху для своей дуги?

— Случайно увидел ее на поле у Матикайнена, — ответил хозяин и в свою очередь спросил:

— Ну что новенького у вас в Мурто?

— Ничего особенного, — сказал Антти. — Небольшие дожди прошли…

Хозяйка спросила:

— Как поживает Анна-Лийса, здорова? Разжигая свою трубку, Антти сказал:

— Особенно она не жаловалась ни на что… Вот собирается лен трепать…

— Ах, уже собирается лен трепать… Много ли снопов у вас в этом году? — спросила хозяйка, и Антти ответил ей:

— Да, пожалуй, на два снопа больше, чем в прошлом году.

— Вот как! На два снопа больше?

— На два.

Помолчали. Хювяринен строгал полозья, Антти же обдумывал, как начать сватовство. Он уже было нашел нужное начало, однако Хювяринен сбил его, сказав:

— Тут в ящичке есть мой табачок. Зачем ты своим набил трубку?

— Неважно, — пробурчал Антти и снова углубился в раздумье — как начать сватовство.

Наступило молчание, еще более продолжительное, чем раньше. Дети шумели. Хозяйка стала унимать их:

— Ребята, сидите тихо, как полагается при гостях. Потом хозяйка, сев за прялку, пустила ее в ход, и толстая пряжа стала накручиваться на катушку.

Сидели, строгали и пряли. Посасывая свою трубку и отплевываясь, Антти все еще обдумывал, как бы ему начать разговор о сватовстве. Однако не так-то было легко ухватиться за подходящее начало для разговора. И в этом он мысленно обвинял даже Хювяринена, который, так сказать, спутал ему карты.

Наконец он таки нашел нужное начало. Затянувшись и сплюнув, он сказал:

— Говорят, что у Макконена свинья опоросилась.

— Уже опоросилась? — переспросил Хювяринен.

— Уже… В пятницу она опоросилась…

— Сколько же она принесла? — полюбопытствовал Хювяринен.

— Десять штук… Круглое число принесла… Остановив свою прялку, хозяйка спросила:

— А что, все свинки?

— Это поросята-то Макконена? Да.

— Говорят, пять свинок, ну, а остальные, значит, выходит, что боровки.

— Пять свинок и пять боровков. Вон сколько у них поросят! — с удивлением воскликнула хозяйка.

— Да, немало у них поросят, — согласился Антти. А Хювяринен сказал:

— Свинья-то у них из хорошей породы Кохонена.

— Ах, вот она из какой породы, — пробормотал Антти.

Хозяйка заметила:

— Надо бы и нам достать одну такую свинку, пускай бы росла. У ребят хватит времени ее кормить.

Тут Антти снова приблизился к своему делу, сказав:

— Кроме того, у Юсси Ватанена отелилась черная корова.

— Это та самая, что куплена у Воутилайнена?

— Та самая…

— Ах, уж отелилась! Что, телку принесла? — расспрашивала хозяйка.

— Телку.

Снова помолчали. Собравшись с духом, Антти продолжал начатый разговор:

— Хватает скота у этого Юсси… Пятнадцать дойных коров машут хвостами… Можно залиться молоком в его доме…

Дочь Хювяринена, по имени Анна-Кайса, подрубавшая подол рубашки, взглянула теперь на Антти, как бы что-то предчувствуя.

Хювяринен сказал:

— Что толковать, крепкое хозяйство у Юсси… Давеча он говорил, что в том году он десять пудов масла продал.

Антти обрадовался поддержке. Дело, казалось, шло хорошо. Однако он решил подбавить ходу:

— Этот Юсси всегда был очень старательный мужик… И, главное, ни разу не ссорился со своей покойной женой…

Тут уж и сама хозяйка навострила уши. А Анна-Кайса еще более углубилась в работу. Хозяйка, не утерпев, спросила:

— А что, Юсси, вероятно, снова собирается жениться, раз уж померла его Ловииса?

Теперь Антти уже стал гордиться сделанным делом. Нет, он больше не намерен слишком хлопотать или там упрашивать за Юсси. Не без заносчивости он сказал:

— Да, но только вряд ли Юсси обратит внимание на каждую, ведь много желающих войти в такой дом.

Антти вытряхнул пепел из своей трубки, и Хювяринен на этот раз счел нужным сказать:

— Здесь в ступке есть свеженарубленный табачок. Антти стал набивать трубку, говоря при этом:

— Ничего, сошел бы и свой табачок.

— Так ведь для этого и хозяйский табак здесь находится, — убеждал Хювяринен.

Хозяйка, между тем, сказала дочери:

— Ты бы, Анна-Кайса, поставила на огонь кофейник, раз у нас в доме такие дальние гости.

Посидели еще. Анна-Кайса суетилась, приготовляя кофе. Антти продолжал бахвалиться:

— У этого Юсси теперь отличная беговая кобыла, которую он выменял у Кеттунена.

Ему показалось, что он сказал недостаточно сильно, и поэтому он подбавил пару:

— И он уже отучил эту свою кобылу хвостом махать. Ее можно вожжами ударить, и то она не тряхнет хвостом.

— Вот как он ее приучил!

— Еще бы! Он хороший лошадник, наш Юсси. Всегда ласково обращается со своей лошадью и со своей прочей живой тварью. И даже своего сердитого мерина он променял — ему жалко было кнутом его стегать, — уверял Антти.

— Сердечный человек этот Юсси, — согласилась хозяйка.

— Он мягкий человек… У него одинаковое отношение как к лошади, так и к своей женке, — бубнил Антти, радуясь тому, что дело пошло так хорошо.

С пылающими щеками Анна-Кайса суетилась у очага.

Теперь, казалось, Юсси был в достаточной мере расхвален. Кофе дымилось на столе.

Когда Антти допивал вторую чашку, он напрямик, без всяких обиняков, сказал:

— Кто его знает, этого Юсси, не вздумал бы он снова жениться, если найдет подходящую…

Все умолкли. Хозяйка пожурила дочь:

— Кажется, могла бы приготовить гостю покушать, уговаривал хозяин.

Еще поговорили о хозяйстве Юсси, о его полях и лесах. Между тем, кушанье было приготовлено, и хозяйка принялась потчевать гостя:

— Вы бы попробовали, Ихалайнен, нашего масла и хлеба. Ведь у нас других разносолов нет.

Антти выбил пепел из своей трубки и снова подошел к столу, однако, подходя, не переставал отказываться от еды:

— Да не надо, зачем это… Ведь дома только-только из-за стола встал.

— Сытого-то легче накормить, Хозяйка спросила:

— Ах, вы только что покушали, Ихалайнен? А что, кашу наварила Анна-Лийса?

— Кашу.

Когда Антти сел закусывать, хозяйка, вздохнув, опять сказала:

— Вон какая у нас еда — уж извините — ничего особенного…

И обратившись к дочери, добавила:

— Анна-Кайса, поставь на стол хотя бы копченую свинину…

Анна-Кайса торопливо исполнила просьбу. И тут Антти отдал должное еде. Кушая, он продолжал бахвалиться:

— В доме у Юсси мясо не переводится даже летом. Шесть свиных окороков коптил он в прошлую весну.

— Хватает мяса у Юсси, — согласился Хювяринен.

Трапеза была закончена. Еще поговорили и еще похвастались. Пришло время уходить. Разыскивая глазами шапку, Антти вдруг сказал:

— Ну, пора мне и до дому, к моей Анне-Лийсе…

Тут все опешили.

Хювяринен, хозяйка и Анна-Кайса подумали, что они ошиблись в своих надеждах. Вероятно, этот Ихалайнен просто так, от нечего делать, расхваливал Юсси.

Нависло молчание. Строгали, пряли. Потупившись, Анна-Кайса прибирала стол.

Что касается Антти, то он, оказывается, только лишь еще собирался с духом произнести нечто решающее. Он напялил шапку на голову, шагнул к дверям и только тогда порадовал хозяев, сказав им:

— Ах да, кстати, ведь у меня к вам есть некоторое дело… Не согласилась бы Аина-Кайса выйти замуж за Юсси Ватанена?

Тут от волнения он снова присел и закурил.

Никто не знал, кому и что надлежало ответить. Наконец эту задачу взял на себя Хюаяринен. Продолжая строгать полозья, он сказал:

— Да, собственно говоря, это дело ведь Анны-Кайсы… Пусть она поступает, как хочет…

Взглянув на Анну-Кайсу и подождав, не скажет ли она чего, Антти спросил:

— Ну, а что думает об этом Анна-Кайса? Анна-Кайса застеснялась сказать, что она думает по этому поводу. И тогда хозяйка поспешила на выручку, сказав:

— Ну, а что Анна-Кайса может понимать в таком деле… Если Хювяринен одобрил, так уж пусть она поверит ему на слово.

— Она-то поверит, но вот чтоб Юсси не сомневался, было бы верней, если б Анна-Кайса сама дала свое согласие. А то ведь мы с Юсси уже решили ехать в Йоки покупать подарки к обручению.

Он подождал, пока Анна-Кайса не произнесла застенчиво:

— Так ведь отец сказал уже… У него и без меня хватает рабочих рук…

— Вполне хватает, — пробормотал Антти, выходя из избы.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Для ясности дела должны мы теперь немного отвлечься от начатого рассказа для того, чтобы зайти в тот самый дом Котилайнена, окна которого так искусно были заделаны лучинками и берестой.

В этом доме сидел на столе, скрестив ноги, портной Тахво Кенонен. Он шил суконные брюки для хозяина дома.

Он уже кончал свою работу, когда в избу вошел некто Хейкки Пирхонен. Увидев портного, он сказал ему:

— Ты что, Кенонен, никак штаны шьешь?

— Штаны, штаны шью… А что слышно новенького? — спросил Тахво Кенонен и, взяв бутылку вина, отпил глоток, сказав при этом:

— Надо и выпить в честь окончания… И по случаю моего отъезда. Выпей и ты, Пирхонен. Разгони свою тоску.

Пирхонен охотно выпил, поморщился и, крякнув, сказал:

— Ох, и крепкое же оно…

— Ну так ведь… Именно такое оно и должно быть, чтоб валить с ног таких людей, как я — Тахво Кенонен! — сказал портной, будучи, так сказать, в прощальном настроении.

И, вдевая нитку в ушко иголки, он снова спросил:

— Ну, так что новенького, Пирхонен?

— Да ничего особенного… Просто я зашел узнать — не согласитесь ли вы, Кенонен, сшить штанишки моим ребятам.

— Нет, Хейкки! Тахво Кенонен не пойдет к тебе штаны шить, — решительно отказался портной. И, вдев нитку в иголку, торжественно сказал сам о себе:

— Тахво Кенонен намерен уйти из этого прихода и уйдет так, что на дороге пыль заклубится.

Опираясь локтями о свои колени, Хейкки Пирхонен с удивлением смотрел на портного. Спросил его:

— Ты что же, Кенонен, действительно собираешься уйти из нашей волости?

— Да. Прочь отсюда уходит Тахво Кенонен! — снова сказал портной.

— На всю нашу деревню рассердился Тахво, — заметила хозяйка.

И портной Тахво добавил:

— Собрался Тахво Кенонен понаведать своих бывших зазнобушек… А ну-ка, хозяюшка, поставь утюг на огонь, хочу отутюжить зад у этих штанов.

Портной энергично помахивал иглой с ниткой. Посасывая свою трубку, Хейкки Пирхонен спросил его:

— А ты из какой волости родом? Портной ответил:

— Тахво Кенонен из Липери родом…

— Ах, вот как… из Липери…

— Из Липери… В Липери мы родились и выросли, и в Липери мы и собираемся теперь вернуться, — не без гордости произнес портной.

— Вон как!

— Да! Именно в Липери собирается Тахво Кенонен… А ну-ка, глотни из бутылки, чтоб в твоей башке хоть что-нибудь от этого прибавилось.

Портной был в приподнятом настроении. Хейкки спросил его:

— А что, у тебя в Липери имеются наследники?

— Нет! У Тахво Кенонена нет там наследников! — воскликнул портной и тут же спросил: — А что, у тебя много детей?

Пирхонен сказал:

— Кажется, у меня их около полудюжины…

— Ого!

— Да, около полудюжины у меня их наберется… А у тебя, значит, нет ребят? Что же ты об этом не позаботился? — заинтересовался Хейкки.

Несколько разгорячившись от вопроса, Тахво воскликнул:

— Не дело, Хейкки Пирхонен, так говорить, будто я не позаботился об этом. Нет, Хейкки! И Тахво Кенонен заботился об этом, и за него заботились, а тем не менее остался я холостым.

Пирхонен сказал:

— Говорят, будто в молодости ты собирался жениться… Где же ты подумывал об этом, на родине, что ли?

— Там у себя, в Липери…

— Ах, вот что…

— Именно там, на родной стороне, предполагал Кенонен жениться. И подумывал я о некой девушке Анне-Лийсе Матикайнен, которая теперь замужем за Антти Ихалайненом, — произнес портной Тахво.

— Ах, вот о ком ты думал, Тахво.

— О ней я подумывал… А разве ты знаешь ее, Анну-Лийсу?

— Знал бы, если б довелось… Она тоже из Липери?

— Да… Она дочь старика Матикайнена… Только не Антти Матикайнена, брата своего…

— Ах, вон что… А уж я подумал — неужели она дочь своего брата!

Портной Кенонен спросил:

— Ну, а Антти Ихалайнена знаешь? Того, который в Муртосало живет?

— Нет, о нем не приходилось слышать, — ответил Хейкки.

Продолжая шить, Кенонен рассказывал:

— На той самой девушке я и собирался жениться… Ну, а тут подвернулся ей этот Ихалайнен… Человек он не бедный… Ну, и папаша ее сорвал мое дело… Анна-Лийса вышла замуж за Ихалайнена… Вот и достался ей в мужья урод, каких мало…

— Сама виновата, — промолвил Пирхонен. Портной, хорохорясь, сказал:

— Да, Хейкки! Она сама выбрала себе такого мужа… Ну, а я с тех пор шью да пью… Эй, хозяюшка, неси утюг!

Пирхонен спросил:

— Так неужели ты никого другого не нашел, кроме этой девушки?

Поплевав на утюг, Кенонен хвастливо сказал:

— Ого, дорогой! Немало всего было у Кенонена…

— Ах, были и другие?

Кенонен провел утюгом так, что брюки задымились, и опять хвастливо сказал:

— Были и другие у этого парня. И даже девушки из богатых домов проливали слезы о Кенонене. А одна так прямо голову потеряла из-за Кенонена — это Анна-Кайса, дочь Хювяринена…

— Вот как… И она!

— Она совсем обезумела. И даже теперь осталась старой девой… Нет, ты не думай, Пирхонен, что Тахво Кенонена так легко окрутить… Вот что я тебе скажу — Аину-Лийсу, которая теперь замужем за Ихалайненом, я бы взял в жены, но только не Анну-Кайсу, дочь Хювяринена.

— Да уж ясно, не ее… А что, она тоже из Липери родом, эта дочь Хювяринена?

— Да, и она с тех мест…

— М-да…

Снова выпили. Кенонен, набрав воды в рот, опрыскал брюки и опять стал гладить и похваляться:

— Сильно плакала жена Ихалайнена, когда ей пришлось со мной расставаться и из нас двоих выбирать себе Ихалайнена…

— Ах, плакала она? Ну, да это и понятно — как тут не всплакнуть, если вместо тебя пришлось ей вдруг выбрать себе Ихалайнена… Пожилой, наверно, этот Ихалайнен? — спросил Хейкки Пирхонен.

Тахво продолжал бахвалиться:

— Ну, а Анна-Лийса сказала мне: «Не грусти, дорогой Кенонен, — быть может, Ихалайнен помрет, так я тогда непременно тебя выберу». Нет, ты, Хейкки Пирхонен, только послушай, что Кенонен тебе скажет… Вот что тебе торжественно скажет Тахво Кенонен… Хотя бы на краю света находился Кенонен — его разыщет Анна-Лийса, как только помрет ее Ихалайнен…

— Да уж ясно, она разыщет тебя… А ты что, в Липери сейчас собираешься?

— Туда, в Липери, тянет меня моя душа. Ведь только Липери настоящая родина. Возьми бутылку, Пирхонен, и пей прямо из горлышка.

Собственно говоря, портной Кенонен не так уж сильно преувеличивал. Кое в чем он даже говорил чистейшую правду. Анна-Кайса, дочка Хювяринена, была когда-то безумно в него влюблена. А он любил свою желанную Анну-Лийсу. И это прежнее его чувство к ней продолжало тлеть, хотя он как будто и примирился со своей судьбой. Что касается Анны-Лийсы Ихалайнен, то уж тут Тахво Кенонен сильно прихвастнул. Она, правда, была к нему неравнодушна, но вовсе не любила его до безумия. Именно поэтому Кенонен выпивал и мотался с одного места на другое.

И вот к вечеру, закончив свою работу, он собрал свои манатки и отправился на родину в Липери, куда тянула его неспокойная душа.

Между тем Юсси Ватанен шагал по двору своего дома и думал: «Не идет Ихалайнен… Неужели же Анна-Кайса отказалась от такого для нее выгодного дела?»

Размышляя об этом, он набил свою трубку, вернулся в комнаты и спросил работницу:

— Скоро ли будет баня?

Старая работница Христина проворчала в ответ:

— Надо подождать немного.

Наступил вечер, а Ихалайнен все еще не возвращался. Юсси Ватанен все более убеждался, что Анна-Кайса по глупости отказалась. «Ах, черт ее побери, какой она фокус выкинула!» — огорчался Юсси.

Стало темнеть. И теперь Ватанен вполне был уверен, что счастье миновало его. Тут он почувствовал обиду на Антти и даже стал проклинать его: «Вся эта затея — козни этого Ихалайнена… Черт его свел со мной на дороге!»

Работница Христина, с грохотом двинув кастрюлю, сердито сказала:

— Уж пора вам в баню идти… Каждый вечер приходится тут топить эту несчастную баню… И без того работы по горло.

Ватанен вспылил. Он крикнул: — А что я вас даром, что ли, буду кормить?! Служанка швырнула ему веник и огрызнулась в ответ:

— Прими свой веник! И давай ползи отсюда в баню, припаривай свои кости… Еще тут, фуфлыга такая, рычит и орет на меня, будто порядочный!

Обозленная, она ушла, и тут Ватанен стал сокрушаться:

— Черт бы побрал эту холостую жизнь. Ведь эта старая кикимора того и гляди глаза выцарапает.

Ватанену было обидно. В бане, взобравшись на полку и сидя там в густых облаках пара, он продолжал сокрушаться:

— Неужели Анна-Кайса совершила такую глупость, что отказалась… Неужели эта дрянь выкинула подобную штуку?

Именно в это мгновение открылась дверь, и сам Антти Ихалайнен вошел в баню. Ватанен спросил: — Кто там? Ихалайнен?

— Да, это я, — ответил Антти. — А ты что, никак уже паришься?

— Да. Это Христина еще днем уговорила — хорошо бы, говорит, истопить баню… Давай раздевайся, иди сюда, попарься со мной! — радостным голосом сказал Ватанен.

Антти разделся, поднялся на полок, уселся там и исчез, как в облаках.

Облившись водой, он сказал Ватанену:

— Узнал, что ты в бане, и сразу подумал — вот бы хорошо вместе попариться.

Некоторое время оба только лишь кряхтели и пыхтели. Наконец Ватанен спросил: — Достаточно ли пару?

— Неплохо бы еще подбавить, — ответил Антти. Ватанен поддал пару. Густые облака пара поднялись вверх. Казалось, баня вот-вот взорвется от такого обилия пара.

Теперь в густых, непроницаемых тучах ворочались два пухлых существа, совершенно одинаковых по виду и росту. Вернее, ничего не было видно, только лишь слышалось, как веник шлепает по спинам, да еще по временам раздавалось тихое пыхтенье:

— Пф-ф… Пф-ф… Пф-у-у…

— Значит, это Христина уговорила тебя баню затопить? — спросил наконец Антти, отдыхая.

— Пуф-ф… Христина… Пуф-ф… — ответил Юсси и, желая хоть что-нибудь узнать о своем деле, сказал:

— А все-таки много получил Хювяринен за свою лошадь… Ф-фу…

Снова молча парились.

Наконец шлепанье веника и пыхтенье прекратились. Мужчины растянулись на скамейках и в блаженстве кряхтели:

— Кх… Кух… Кхы…

Через некоторое время Антти наконец сказал:

— Дочь Хювяринела согласилась пойти за тебя.

— Кух… Кхы… — послышалось в ответ. После чего Юсси Ватанен спросил:

— Может, еще поддать пару?

— Давай.

И тут опять зашлепали веники. Никогда еще Ватанен не размахивал веником с таким восторгом, как на этот раз.

Антти одобрительно отозвался о бане, и Ватанен согласился с ним:

— Для крестьянина попариться в бане — это настоящая отрада.

— Это правильно… Ну-ка, нагнись, я попарю тебя сзади, сказал Антти, и от этого предложения Юсси пришел в восторг:

— Ну-ка, попарь!: Попарь, браток… Так… Славно? Хорошо… Так, значит, Анна-Кайса пойдет за меня… Теперь немного повыше давай… туда, где лопатки… У-ух, хорошо… А теперь немного веничком потри… И повыше, повыше немного…

— Ну, а теперь я нагнусь… Теперь меня! — сказал раскрасневшийся Антти. И тогда Юсси стал орудовать веником, покрикивая:

— Нагнись больше! Нагнись так, чтобы руки уперлись в скамейку, а то спина твоя уж очень трясется.

— Веничком, веничком потри теперь, — попросил Антти.

Согнувшись в три погибели и держась за скамейку руками, Антти снова сказал своему приятелю:

— Девчонка сказала, что пойдет за тебя, и это очень обрадовало старика Хювяринена.

— А как могло быть иначе… Хочешь, веничком потру эти твои толстые места?

— Потри, пожалуйста…

— Ляг животом на скамейку, тогда приятней будет. А то иначе уж очень твоя спина колышется, — уговаривал Юсси.

Антти лег на скамью. Содеем уже красный, разморившийся, он все еще упрашивал приятеля:

— Бока потри… Теперь там, пониже… О-ох, хорошо…

— Жирная у тебя спина… как студень трясется, — сказал Юсси.

— Моя спина еще ничего, а вот спина Пирхонена… Вот в той спине хватает жиру, — скромничал Антти.

Поскольку речь зашла о жирных спинах, Юсси одобрительно отозвался о ленсмане:

— Это что, твой Пирхонен… Вот спина ленсмана из Липери — вот это спина… Такую спину попарить в бане — заплясало бы все его жирное мясо…

— Что говорить, объемистая у него спина. С такой спиной не стыдно быть ленсманом и в большой волости, — сказал Антти.

Когда первая часть банной процедуры была закончена, Ватанен предложил:

— Теперь давай еще раз пустим пар и обольемся горячей водой. Сначала ты возьми ковшик и обливайся.

Опять баня наполнилась паром. Ихалайнен восторженно сказал:

— Вот теперь чувствую, что кости мои размягчились. Славно помогает баня крестьянину.

— Она хорошо помогает! — ответил Юсси.

Всю прелесть бани они использовали до конца. Теперь они рядышком сидели на скамье, как банные боги на своем троне. Кожа их распарилась докрасна, и с кончиков носов скатывались на пол капельки пота. Слышалось блаженное пыхтение:

— Пф-ф… Ф-фа… Ф-фу-у…

Оба сидели и отфыркивались, как пара дрессированных лошадей.

Юсси Ватанен стал философствовать:

— Уметь жить — это большое искусство. Но чтоб в бане попариться и так, чтоб все наше грешное тело получило бы полную радость в этой земной жизни — вот тут требуется еще больше ловкости.

Антти вспомнил покойного Симонена:

— Вот он умел париться. И так красиво парился, что вся его родня сбегалась посмотреть на это. И все были согласны от рождественского кофе отказаться, только чтоб не; пропустить этого зрелища.

Теперь приятели сидели рядышком в облаках пара и наслаждались покоем. Подумав. Антти сказал:

— Интересно, имеются ли бани на небесах?

— Ну, там им без этого, наверно, тоже не обойтись, — ответил Юсси, думая о своем.

Наконец вся банная процедура была закончена. И вот, надевая рубашку, Юсси опять коснулся своего дела, философски сказав:

— Ведь я подумал, когда шел в баню, что дочь Хювяринена не такая уж круглая дура, чтоб не увидеть в этом деле своей выгоды. Все-таки она к причастию была допущена, а ведь у нас в Липери не допускают к причастию круглых идиоток.

— Нет, таких не допускают к причастию… Да ты что, дегтем, что ли, смазал свои сапоги, уж больно несетч от них? — спросил Антти.

Юсси ответил:

— Дегтем… Да и отец Анны-Кайсы не дурак, он бы живо ее одернул, если б она сама не догадалась согласиться… Ты штаны свои ищешь?

— Штаны.

— Да вот же они.

Юсси бросил Антти его брюки, и это обстоятельство опять-таки позволило ему вернуться к радостной теме:

— Вот, скажем, штаны стирки просят… А уж если, нет своей бабы, то как-то противно каждую неделю просить чужого человека постирать да еще платить ему за это.

Натягивая свои штаны, он самодовольно добавил:

— А когда дочь Хювяринена станет хозяйкой в моем доме — вся эта грязь с моих штанов исчезнет после первой же стирки и полосканья. Любо будет мне тогда надевать такие штаны!

— Еще бы, — пробурчал Антти. Они оделись и направились к дому.

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

На следующий день рано утром они стали собираться в путь за покупкой подарков к обрученью. Антти, правда, немного сожалел, что он ничего не сообщил Анне-Лийсе, однако он утешился соображением: «А что там с ней может случиться». Он расскажет ей обо всем, когда вернется.

Во время сборов Юсси извлек из чулана бутылку, в которой плескалось что-то похожее на обыкновенную воду. Он стал взбалтывать ее, и тут-то Антти и сообразил, что именно было в бутылке.

Когда им в свое время пришлось так дорого заплатить за мировую в деле Нийранена, они торжественно поклялись никогда впредь не употреблять спиртных напитков. И вот теперь ни тот, ни другой не захотел первым нарушить эту клятву.

Бутылка стояла на столе, и они тайком посматривали на нее. Их мысли кружились вокруг этой бутылки. Хотелось, чтоб кто-нибудь первый нарушил зарок. Оба они обдумывали, как бы так сделать, чтоб незаметно подбить на это друг друга. Юсси снова взболтнул бутылку и стал рассматривать ее, как бы соображая, куда девать это вино. И тогда Антти спросил его:

— А что, разве там еще осталось?

— Еще осталось… Полбутылки…

Немного помолчали. Но когда Антти показалось, что Юсси собирается убрать эту бутылку, он снова сказал:

— Неужели то самое вино, которое осталось после истории с Нийраненом?

На это Юсси уклончиво сказал:

— Ведь вот о чем я думаю — надо бы нам взять посуду, чтоб в Йоки купить вина для свадьбы. А тут, как назло, есть еще остатки того вина, которое подбило нас поколотить старика Нийранена.

Больше двадцати лет не дотрагивались они до этой бутылки. И вот теперь, впервые после печальной истории, прикоснулись к ней. Юсси поставил бутылку на стол. Мужчины поглядывали на нее, вспоминая былые времена. И тогда Антти сказал:

— Хорошая была драка. Что ни говори, а четыре коровы отдали за его ребра.

— Порядочная была сумятица. Такой уж ни разу не было после того, — вспоминал Ватанен.

Посматривая на бутылку, Юсси сказал:

— Придется купить вина для старика Хювяринена. Надо взять с собой посуду, чтоб зря не покупать новой. Только вот остались тут старые остаточки…

Через мгновенье он добавил:

— Куда бы нам девать эти остатки?

Антти колебался еще. Он было намекнул, но уж слишком осторожно:

— А верно, куда же это вино деть?

Долго они крутились друг перед другом. И так как дело ни на шаг не подвигалось вперед, Ватанен наконец взял на себя решение вопроса, сказав:

— Я так думаю, что перед отъездом можно его выпить, и тогда в этой пустой бутылке мы привезем вина на свадьбу.

Для вида Антти немного поломался, но потом сказал:

— Можно будет и выпить, если ты так хочешь этого… А вообще говоря, несколько глотков не превратят, конечно, умного человека в дурака.

— Ничего плохого не случится… Тут всего-то несколько капель! — твердо сказал Юсси.

И тут они не без осторожности выпили по одному глотку.

Кобыла бежала ленивой рысцой. Теперь Юсси принялся более подробно расспрашивать о своем деле:

— Значит, ты говоришь — шесть стогов ржи у Хювяринена?

— Шесть… А что, там осталось еще в бутылке?

— Есть еще.

Приятели выпили. И тут Юсси заинтересовался некоторыми подробностями сватовства. Он стал расспрашивать:

— А что, они тебя покормили?

— Хорошо покормили, — ответил Антти. Юсси расчувствовался и сказал:

— Любезные люди — вся эта семья Хювяринена…

— Да, они очень вежливые… А что, этот придорожный участок принадлежит Микко Нийранену?

Юсси этого не знал и потому не ответил. И помышляя о своем, спросил опять:

— Значит, говоришь, шесть стогов у Хювяринена… Ну, а насчет других дел вы не беседовали?

— Беседовали и о других делах… О поросятах Макконена я им рассказал, — сообщил Антти.

— С них-то и начал ты накручивать?

— С них начал… Кажется, там у нас в бутылке еще осталось?

Юсси вытащил из кармана бутылку, однако без удовольствия, так как не услышал от Антти самого важного — о тысяче марок приданого. И потому опять спросил:

— Ну, а кроме как о поросятах Макконена, вы ни о чем больше не говорили?

— Говорили о коровах… И даже, помнится, о твоей черной корове поговорили, — сообщил Антти.

Юсси спросил:

— А ты сказал, что она отелилась?

— Сказал… Гляди, не машет больше хвостом твоя лошаденка.

Юсси мрачно молчал. Антти мог бы теперь подолгу думать, прежде чем что-нибудь сказать. Однако вино и солнце утомили его так, что он не в силах был думать. И просто так, не думая, он сказал:

— Все-таки хорошее приданое дает Хювяринен своей дочери…

Это было радостное известие для Юсси. Он даже не стал больше расспрашивать, так как, видите ли, решил, что это было ему сказано по просьбе Хювяринена. Он развеселился и, протянув Антти бутылку, сказал:

— Подходящая девушка, эта Анна-Кайса, так сказать, для пожилого человека… А если еще старик дает хорошее приданое, так и вовсе раскаиваться не следует.

Антти зевнул. Хмель начал ударять ему в голову. А Юсси стал болтлив — вино и хорошее настроение способствовали этому. Теперь он даже не прочь был рассказать о некоторых своих сердечных тайнах…

Долго они так ехали, раза два начинали запевать, а потом Юсси вдруг стал исповедоваться:

— По правде сказать, в молодые годы подумывал я о Кайсе Кархутар… Но хозяйство мое в то время было не в порядке, а тут случайно я встретил мою покойную старуху, у которой было немало всякого добра, так: и решил — пусть эта Кайса Кархутар выходит за Макконена…

— Ах, вот о ком ты подумывал! — сказал Антти. Росинки слез показались на глазах Юсси от этого старого воспоминания. Смахнув их рукой, Юсси сказал:

— О ней, о ней я тогда подумывал… А ну-ка, выпьем еще, — прервал он вдруг себя, чтоб не расплакаться. И, выпив, он снова продолжал:

— Кайса Кархутар вышла замуж за Макконена, и люди говорят, что они теперь в Иски живут… пей еще.

И Антти выпил, и Юсси выпил. Вино стало рассеивать грустные мысли о старой любви. И Юсси воскликнул:

— Чертовски красивая девушка была Кархутар!.. А ну, попробуй только махнуть хвостом! — взревел он вдруг, рассердившись на свою кобылу. Ударив ее вожжами, он крикнул:

— Гей! Шибче беги!

— Только не мешай ей хвостом махать — в этом мире хватит места для ее хвоста, — сказал Антти и вдруг тоже гикнул: — Гей, красавица! Давай… Беги…

Лошадь побежала полной рысью. Ехали и по временам молча прикладывались к бутылке. Наконец Юсси хвастливо сказал:

— Пусть мне тысячу марок дадут за эту мою лошадь — и то я не расстанусь с ней… Скачи, дорогая. Давай крой, беги…

Полным ходом неслась теперь кобыла по крутому склону.

— Гей! — кричал Юсси.

— Гей, гей! — вторил ему Антти.

Когда лошадь пошла тише, Юсси стал бахвалиться:

— Ох, и ликовать же будет дочь Хювяринена, когда Юсси Ватанен повезет ее к пастору на этой лошади… Давай обними меня, Ихалайнен… Прижмись ко мне крепче…

— Гей, гей! — подхватил Антти.

Теперь они ехали обнявшись и все порывались петь. Антти спросил:

— Ты пьян?

— Нет…

— Ну, нет так нет… Тогда и я, значит, не пьян… Ге-гей!

— И-и-их! — орал Юсси и вожжами настегивал кобылу.

На дороге повстречался им один знакомый человек — Вилле Хуттунен. Он крикнул, остановив свою лошадь:

— Тпру-у… Эй, Ихалайнен… Ватанен… Куда вы направились?

Лошадь Юсси бежала, не останавливаясь. Хуттунен стал кричать вслед:

— Куда едете?

Помолвки еще не было, болтать об этом не хотелось, и поэтому Антти посоветовал Юсси:

— Скажи, что в Америку. Юсси крикнул:

— Ихалайнен едет в Америку. Я провожаю его… И, обернувшись к Хуттунену, снова крикнул:

— Но, может, и я дерну в Америку, если черт потянет меня!

Хуттунен стал причитать:

— Господи помилуй! Что же это случилось с Антти… В Америку решил ехать… Бросил дом и жену…

Он снова крикнул вслед:

— А где жена твоя, Ихалайнен? Антти сказал Юсси:

— Крикни ему, что я ее к черту бросил… Юсси крикнул:

— Ихалайнен разлюбил свою старую бабу! Он в Америке возьмет себе молодую…

— Кланяйся там в Липери! — крикнул Антти.

Вилле Хуттунен торопливо погнал свою лошадь. Не без радости подумал: «Ну, сейчас мне чашечку кофейку сварит старуха Варне за то, что я первый привезу ей такие новости».

Через некоторое время приятели встретили на дороге знакомого скорняка Кукконена, который ехал закупать овчину. Антти крикнул ему, показав рукой на себя и Юсси:

— Эй! Эти парни едут в Америку… Гони, Ватанен, торопись, а то опоздаем!

Скорняк долго смотрел им вслед. С удивлением думал, чего ради эти зажиточные хозяева поехали в Америку. Приятели поскакали дальше. Антти сказал:

— Неплохая у тебя беговая кобылка. Кажется, она от жеребца Риконена?

— Это его потомство. Гей, скачи, моя милая… Да, зажигательная игра — женитьба! — восторженно воскликнул Юсси.

Теперь лошадь бежала вскачь. Но тут расстегнулся ремень на брюхе лошади, пришлось остановить телегу.

И вот в тот момент, когда Юсси застегивал ремень, на дороге появился портной Тахво Кенонен.

Антти и Юсси с досадой посмотрели на него. Ведь Юсси знал, что Анна-Кайса когда-то была влюблена в портного, и Антти тоже знал, что Тахво был его соперником, когда он сватался к Анне-Лийсе. Тотчас мужчины приняли независимый вид.

Тахво подошел поближе, остановился у телеги и сказал:

— Кого я вижу! Ихалайнен и Ватанен.

— Что-то не помню я — это как будто Тахво Кенонен, — небрежно проговорил Юсси.

Кенонен сказал, что это именно так и что он направляется в Липери.

Тогда Ихалайнен спросил:

— Что, как всегда, пешком тащишься?

Вопрос был едкий, и Кенонен, слегка обидевшись, ответил:

— Напрасно гордишься своими лошадьми, Ихалайнен. Апостол Павел всегда пешком странствовал.

— А что несешь в своем узелочке? — с насмешкой спросил Антти.

Кенонен не без гордости ответил:

— Вот что я тебе скажу, Ихалайнен… В день Святой Марии пастор Юва произнес такую проповедь, что даже старуха Воутилайнен прослезилась… Заметь себе — пастор Юва был тогда одет в штаны, которые сшил ему Тахво Кенонен… А ты еще спрашиваешь — пешком ли странствует Кенонен.

— А ну, замолчи! — рассердился вдруг Антти. Однако Кенонену не захотелось молчать. Он вдруг вспомнил слова Анны-Лийсы, которая обещала ему выйти за него замуж после смерти Ихалайнена. И поэтому он загадочно сказал:

— Ты говоришь, чтобы я помолчал… Нет, Ихалайнен, вот что я тебе скажу… Погоди гордиться своим хозяйством — еще никому не дано знать, кто будет хозяйничать в твоем доме.

Юсси привел в порядок упряжь, вскочил в телегу, гикнул и пустил кобылу полной рысью.

Портной Кенонен пошел своей дорогой. На пути он зашел к старику Варису напиться воды. А здесь только что кормил лошадь Вилле Хуттунен, который и рассказал хозяевам о том, что Ихалайнен и Ватанен отправились в Америку.

Теперь хозяева в свою очередь поделились этим известием с Тахво Кеноненом.

— Ну, а жена Ихалайнена как же? — спросил Кенонен, пораженный известием.

Хозяйка Варне, горько покачивая головой, сказала:

— Ихалайнен настолько свихнулся в своем уме, что просто бросил свою жену и полетел за другой. А ведь пожилой мужчина. Взял и, понимаешь, развелся с Анной-Лийсой…

Старик Варне стал причитать по этому поводу:

— Любого человека черт может смутить, если он только попадется в его сеть. Вот это и произошло с Ихалайненом и Ватаненом. Сумел-таки черт вскружить им головы…

Необыкновенная радость охватила вдруг Тахво Кенонена. Прежнее юношеское чувство вспыхнуло в его сердце. Он торопливо спросил:

— Так ведь Анна-Лийса, кажется, еще цветущая женщина?

— А что с ней сделается! Здоровая, крепкая баба. Годилась бы она еще на многие годы Ихалайнену, — ответила хозяйка Варне.

— Ах, так Анна-Лийса может еще неплохо работать?.. Ну, а как их коровы? Продал их Ихалайнен или оставил жене?

Не без удивления хозяйка сказала то, что она слышала, от Хуттунена:

— Оставил ей все. Черт попутал его, и он прямо в одних портках понесся в Америку.

Тотчас в голове Кенонена созрело решение. Он быстро осмотрел свой костюм. Костюм был ветхий и помятый, и зад штанов нуждался в самом срочном ремонте.

Кенонен с радостью воскликнул:

— Хоть раз в жизни нечистая сила сделала хорошее дело — угнала к черту Ихалайнена вместе с его потрохами.

Однако, ощупывая зад своих штанов, Кенонен с грустью добавил:

— Эта нечистая сила, кажется, и штаны мои на куски разорвала.

Он тотчас разделся и, шляясь по комнате в одних исподних, стал суетливо начищать свой костюм. При этом он небрежно спросил старика Варис:

— Как звать-то твою женку, Варис?

— Ее Идой величают. Однако для таких бедняков, как мы, сошло бы и попроще имя — Майя или Сусо, — сказал Варис.

Начищая свой костюм, Кенонен приказал Иде:

— Ну-ка, Ида, разожги огонь, чтоб утюг разогреть. Хочу отутюжить свои штаны и пальто так, чтобы они блестели, как зеркало. Неси посуше хворосту, чтоб дело скорее пошло.

Ида послушалась.

На столе лежал табак, положенный хозяином для просушки. Смахнув со стола этот табак, Кенонен скомандовал хозяину:

— А ну-ка, Варис, убери к черту свой табачный мусор! Мне нужен стол — чистить и гладить мои штаны.

Через некоторое время горячий утюг вдоль и поперек скользил по его штанам, выводя с них огромные пятна.

Наконец Тахво Кенонен оделся и пошел свататься к покинутой Анне-Лийсе.

ГЛАВА ПЯТАЯ

Прошел день, и наступила ночь. Потом и эта ночь прошла, однако еще не совсем было близко к утру.

Первым пробудился Ихалайнен. Спросонок он стал шарить под подушкой, желая отыскать свой табачный кисет. Однако подушки около него не оказалось. Где же подушка? Ползая на коленях по разостланной соломе, Ихалайнен стал в потемках искать подушку, похлопывая вокруг себя ладонью. И вдруг удивился — почему же он не падает с кровати.

И вот, похлопывая рукой тут и там, почувствовал он под своей ладонью нечто довольно мягкое. Подумал — не подушка ли это. Но тут подушка рявкнула сонным голосом, причем голос этот был несколько похож на голос Юсси Ватанена:

— Какой черт меня тут по лицу шлепает?

Антти опешил. Он долго не мог сообразить — что же вто такое, и, как одурелый, спросил:

— Кто это — Ватанен?

Ватанен, похрапывая, повернулся на другой бок. Антти опять принялся шарить вокруг себя, но подушки не нашел. И вдруг почувствовал, что у него сильно болит голова. Он присел на корточки и стал сонно раздумывать — почему кругом такой мрак.

Некоторое время неподвижно посидел, раздумывая — где же это он находится. Наконец сообразил, что он находится скорее всего в Йоки. Но точно ли в Йоки и где там именно — вот этого он представить себе не мог.

В полной темноте Антти опять стал шарить вокруг себя, и тут снова попался ему под руку Ватанен. Он стал дергать и будить Ватанена:

— Эй, Ватанен… Спишь?

Ватанен пробормотал что-то невнятное и опять повернулся на другой бок. Голова Антти стала болеть еше сильней… Он долго сидел, не двигаясь, и в такой позе заснул.

И вот в его утомленном мозгу стали тесниться какие-то загадочные картины — ему приснился сон, будто на него напали разбойники. И будто одного из этих разбойников он задержал на лесной дороге. Он закрыл ему рот рукой и при этом сам старался не закричать, чтоб его крик не услышали другие разбойники и не поспешили бы на помощь своему товарищу.

О таком случае рассказал ему Ватанен, когда они подъезжали к городу Йоки. Теперь нечто похожее снилось Ихалайнену. Примерно такой же сон видел сейчас и сам Юсси Ватанен.

И вот так случилось, что Антти случайно проснулся от своего страшного сна и в темноте протянул руку к лицу Ватанена. Ватанен тотчас проснулся от этого прикосновения. И вдруг обоим показалось, что они попали в руки разбойников. И тогда они схватили друг друга именно так, как это случилось в подлинной истории. И тут у них в полной темноте завязалась борьба.

Они боролись несколько минут, причем ни тот, ни другой не осмеливались крикнуть.

Кругом был мрак ночи. В ужасной схватке они оба молча катались по полу. Шуршала солома, и слышалось злобное пыхтенье разгоряченных людей.

Но тут вдруг кто-то с улицы распахнул ставень, которым было закрыто окно. Приятели узнали друг друга, присели от удивления на корточки и так и остались сидеть. Оба они были до того смущены, что, некоторое время не пытались даже разговаривать. Наконец Антти, почесав за ухом, сказал, показывая глазами на солому:

— Как будто ржаная солома?

Юсси. ничего не ответил. Долгое время они молча сидели на соломе, и нелепое положение, в которое они попали, казалось им сейчас весьма досадным. Наконец Ватанен стал разъяснять свою ошибку:

— Ведь я подумал, что это были разбойники.

— И я это подумал, — признался Антти.

Долго молчали, потом Ватанен с удивлением сказал, как бы про себя:

— Ведь вот как может ослепнуть человек.

Теперь они пытались разгадать, где же это именно они находятся. И вот вскоре они поняли, увидев на окне железную решетку. Но об этом они ничего друг другу не сказали.

Они долго сидели, положив свои руки на поднятые вверх колени, потом Антти наконец спросил:

— Наверно, нет у тебя с собой трубки? Так хотелось бы разок затянуться.

Почесывая свою голову, Юсси ответил:

— Кажется, нет трубки… И к тому же моя кобыла не напоена…

Надо было сидеть и ждать. Так они и сделали. Антти стал вспоминать:

— А ведь хорошо мы с тобой попарились в баньке позавчера…

Юсси на это ничего не ответил. Через минуту Антти спросил:

— А ты не знаешь, Кеттунен отремонтировал свою баню?

— На прошлой неделе он уже парился, — хмуро ответил Юсси.

Теперь приятели примирились со своей судьбой и долгое время сидели молча. Посматривая на солому, Антти сказал:

— Интересно, где они такую солому покупают?

— А кто их знает… Может быть, выращивают на своих полях, — ответил Юсси.

Одобрительно щупая солому, Антти согласился с этим предположением:

— Уж больно хороша солома… Юсси подтвердил это, сказав:

— Корова не отказалась бы от нее.

Уже настал день, а все еще никакой перемены не произошло.

Антти внимательно осмотрел железную решетку на окне и задумчиво сказал:

— Крепкие прутья… И зачем это они таким железом окно заделали?

— Да, это толстые железные прутья, — согласился Юсси и тотчас добавил, чтоб продолжить беседу:

— Вот точно такой железный прут купил мой сосед Кеттунен, чтоб сделать ось на своей телеге.

Антти сказал:

— Разве такая ось выдержит, если сильно нагрузить телегу?

— Выдержит, — уверенно ответил Юсси и снова, желая поддержать этот разговор, добавил: — Три мешка муки можно положить на телегу — и то ось не сломается, если, конечно, дорога не слишком ухабистая.

— Неужели три мешка муки выдержит? — пробормотал Антти и отошел от окна. Юсси продолжал:

— Да. Немного погнуться ось, конечно, может, но ведь вто не беда, главное, чтоб она не сломалась. А если ось погнется, можно ее выпрямить, и она опять будет как новая.

— Да, она, будет как новая, — согласился Антти.

На. этом. они исчерпали тему разговора. Однако Антти постарался найти продолжение. Он спросил:

— А что, мерин у Копонена поправился? Ведь его, кажется, цыган лечил.

Юсси сказал:

— Да, он совсем поправился, только вскоре после того околел.

Еще с полчаса посидели молча. Антти прервал молчание, сказав: — Так, значит, околел мерин от лекарства цыгана?

— Околел.

Время тянулось долго, как тянется голодный год… Юсси уже стал сердиться:

— Надо бы в дверь постучать, может, откроют…

Но тут подошла помощь. Открылась дверь, и на пороге появился полицейский. Не без удивления он сказал:

— Ну и накрошили же вы солому! Да вы что же тут делали?

Вопрос этот немного смутил приятелей. Полицейский не мог сдержать улыбки, когда увидел двух пожилых людей, сидящих на- корточках посреди камеры. Они сидели рядышком, как цыплята на насесте. Усмехнувшись, полицейский сказал:

— Сейчас будет разбираться ваше вчерашнее дело. Так вот, господа, тово… пойдемте…

Антти сделал попытку перевести разговор на другую тему с неясной надеждой, что их дело, может быть, тогда забудется. Он спросил полицейского:

— А что, лавка Парвиайнена осталась на прежнем месте?

Полицейский сказал, что эта лавка осталась там, где и была, и тут же велел приятелям следовать за ним. Тогда Юсси попытался дружески расположить к себе полицейского. Он сказал ему:

— Интересно знать, откуда вы родом, господин полицейский.

— Я из Кийхтедюса… Однако пора идти! — ответил полицейский.

— Ах, вот как, из Кийхтелюса! Вот именно оттуда и моя кобыла. Ведь это, кажется, очень большая волость?

— Да… Поторапливайтесь, господа… А то полицмейстер рассердится.

Юсси пытался еще что-нибудь придумать, чтоб оттянуть дело, но полицейский приказал:

— А ну, идемте… Чего вам бояться, ведь не оторвут же вам голову.

Делать было нечего, пришлось пойти.

Судебный допрос подходил к концу. Когда Юсси услышал, в чем они обвиняются, он прямо изумился:

— Да не могли мы столько преступлений совершить! Мы же только вчера вечером приехали.

Полицмейстер рявкнул, обращаясь к полицейскому:

— Запрети ему говорить! Полицейский сказал Юсси:

— А ну, перестань пустое болтать!

Юсси замолчал и с досадой стал почесывать за ухом. Потом полицейский сказал:

— Идите в камеру и там ждите решения суда.

Юсси стал нервничать и с раздражением сказал полицейскому:

— Вот когда тут пьянствовал сын пастора, так его, небось, не сунули в каталажку. А простого крестьянина сразу тащат на суд, хотя бы он только чихнул или проехал на своей лошади чуть быстрей, чем полагается.

Все утро приятели сидели на соломе, ожидая решения суда. Но теперь они беседовали о своем положении уже более спокойно. Антти сказал:

— Они могли бы из этой камеры баню сделать. Юсси присоединился к этому пожеланию и философски изрек:

— Приятней, конечно, было бы в бане попариться, чем тут на полу торчать… Да и им было бы меньше забот — не надо соломы покупать… Крестьянин согласен и на голых досках в бане поспать.

— Ясно, согласен, — сказал Антти, — принес бы старую попону, подложил бы под себя и спал бы, как на перине.

— И ведь придумали же господа полицейские устраивать такие хитрые камеры, — удивлялся Юсси. — Разные фантазии приходят им в голову…

Наконец их снова повели в зал суда.

Судья зачитал длинное решение, по которому выходило, что Антти Ихалайнен и Юсси Ватанен присуждаются к штрафу за пьянство, шум, уличную драку и за бешеную езду, а также за сопротивление полиции и еще за то, что они разбили окно и опрокинули будку у рыночного торговца. И штраф этот в такой-то и такой-то сумме взимается с них за каждое дело в отдельности. Помимо этого, они должны уплатить судебные издержки. И, кроме того, — за причиненное кому-то там увечье они обязаны дать вознаграждение в таком-то и таком-то размере.

Начало этого решения Юсси выслушал спокойно, но уже в середине чтения он, обернувшись к Антти, выругался:

— Будет ли конец у этого лешего…

Судья читал долго, и, действительно, казалось, конца этому не будет. Поэтому Юсси не сдержался, крикнул судье:

— Ну, не трещи, довольно!

Теперь за оскорбление суда на Юсси наложили новый штраф. Это задело самолюбие Антти, и он крикнул:

— Ладно, решайте там, как хотите, но только я вам вот что скажу — все эти господа и прочие бездельники чертовски неправильно поступают против простого народа. На шею крестьянина они сваливают грехи и тяжести всего мира…

Теперь суд огласил новое решение, присуждая Иха-лайнена платить штраф за оскорбление суда.

Выйдя наконец из зала суда, Юсси и Антти направились к дому Парвиайнена. И там во дворе они уселись рядышком на бревнах, набили свои трубки и, посасывая их, стали обдумывать свои дела.

Ватанен с удивлением сказал:

— Неужели остатки того вина могли нас так подвести?

Несколько подумав на этот счет, Антти сказал:

— Да, это от нее… В полицию, гляди-ка, нас завела эта поганая бутылка вина…

Взвесив все причины и следствия, Антти внес некоторую поправку:

— Наверно, и без нечистой силы тут не обошлось. Без этого разве произошло бы такое дело?

— Да, тут вмешалась нечистая сила, — уверенно сказал Ватанен.

Обсуждая происшедшее, они продолжали сердиться на нечистую силу и на проклятую водку. Но когда они подсчитали, во сколько им обойдется все их дело, то тут Юсси уже не смог не рассвирепеть на свою кобылу. Он хватил ее кулаком по заду и закричал:

— Эх, ты!

И тогда лошадь взмахнула хвостом. От этой ее выходки Юсси прямо осатанел. Он кинулся к ней и, грозя кулаком, закричал:

— А ну, попробуй, свинья такая, махнуть хвостом еще раз! Всю твою поганую метелку выдерну так, что ни черта у тебя не останется, кроме хребта… Тпр-у-у, корова!

Юсси стал рыться в телеге. Там, в сене, нашел он полную флягу вина. Он сердито сунул ее опять в сено и прошипел:

— И такой бульон мы еще купили этому фуфлыге Хювяринену ради его мерзкой дочки! Не может без вина обойтись, старый черт…

Тут в руки Юсси попалась пустая бутылка. Он схватил ее и, пожалуй, глотнул бы, если б там что-нибудь осталось. Он поднес эту пустую бутылку к носу, понюхал для точности и, швырнув ее об камень, разбил вдребезги, И, злорадно глядя на осколки, угрожающе сказал:

— А ну, давай сманивай теперь людей в полицию!

Чуть попозже приятели, сидя на бревнах, принялись закусывать. Досада утихла, и несчастье стало забываться. Теперь, чтоб окончательно успокоиться, Антти сказал:

— Толстобрюхий был судья, который нас оштрафовал.

— Раза в три у него пузо больше, чем у нашего судьи, — подтвердил Юсси.

Подумав об этом, Антти сказал:

— Вот поэтому так безбожно он и штрафовал нас — надо же ему чем-нибудь набить свое ненасытное брюхо…

Оба друга почесали свои затылки. Юсси не без удивления сказал:

— В короткое время мы, оказывается, столько дел натворили, что судья целый час перечислял наши преступления. Пока он читал, я бы успел два раза трубку свою набить…

— Всякие преступления там были указаны, — заметил Антти. А Юсси воскликнул:

— Воображаю, сколько он наврал бы еще, если б я его не одернул! И, главное, он сразу прекратил свое чтение, когда я ему крикнул.

— Сразу прекратил. Хотя и разбирала его злоба настолько, что он еще прибавил нам по одному штрафу, — сказал Антти.

Юсси тщательно обдумывал все происшедшее. Преступлений, казалось, было так много, что Юсси взяло сомнение — так ли это.

— Скорее всего наврали на нас эти дьяволы-свидетели… Ведь это были незнакомые нам свидетели.

Антти тоже так думал, что свидетели приврали. Он сказал:

— Эх, надо было бы нам захватить своих собственных свидетелей, когда мы в город поехали.

— Да, своих, своих надо было нам припасти… От незнакомых свидетелей кроме неприятностей ничего не бывает, — сказал Юсси и тотчас же стал нахваливать одного своего знакомого, который был бы, по его мнению, неплохим свидетелем.

— Вот в таком деле хорошим был бы свидетелем Кольонен. Говорит он красиво, понятно, и, главное, так по существу дела он может сказать, что будь тут хоть сто судей, и то они нипочем не доберутся до истины.

— Это тот длинноногий Кольонен?

— Да, я о нем говорю… Будь он тогда на суде, я бы ему только два слова шепнул: «Ну-ка, Кольонен, поверни дело так, чтоб сам судья под штраф попал». И парень этот повернул бы дело, как полагается.

— И тогда засудили бы мы этого судью! — воскликнул Антти. И тут же, высморкавшись, пожаловался:

— Вдобавок нос еще у меня заложило.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Вечером Анна-Лийса Ихалайнен не заперла дверь на защелку для ого, чтобы Ихалайнен, вернувшись домой, смог бы войти, не стучась.

Она уже легла спать, но вдруг подумала, что в печке остались горячие угли и надо бы их хорошенько прикрыть золой, чтоб к утру сохранить огонь. Она уже хотела встать для этого, но вспомнила, что Ихалайнен пошел за спичками и поэтому вставать не стоит.

В обычное время она проснулась утром и, посмотрев на свою кровать, подумала: «Как видно, Ихалайнен не пришел, если его тут нет».

Она обернулась к стене, но и у стены Ихалайнена не было. Тогда она подумала: «Дверь была открыта… Значит, он остался у них ночевать, раз не пришел».

Она встала, взяла кофейник и, открыв крышку, понюхала содержимое. Немного поморщила свой нос и, налив воды в кофейник, выполоскала гущу, сказав:

— Пора выбросить ее… Кисловато пахнет…

Однако, перелив гущу с водой в котелок, сказала себе:

— Не буду выбрасывать гущу. Переварю и буду ее добавлять в кофе.

Наполнила кофейник водой. Взяла палку и этой палкой стала ворошить угли в очаге, чтоб раздуть огонь и сварить кофе. Перебирая угли, она с огорчением сказала:

— Погасли… Надо было их получше золой прикрыть…

Тут Анна-Лийса стала заниматься хозяйством. Хлопот было больше, чем обычно, так как работница ушла в отпуск. Прямо не успеть всего переделать.

Время от времени Анна-Лийса отрывалась от работы и, подойдя к печке, снова палкой ворошила угли с надеждой отыскать хотя бы какую-нибудь искорку, но нет — ничего не было. И тогда Анна-Лийса отставила кофейник в сторону.

Когда подошло время завтракать, она сказала:

— Ну куда же девался Ихалайнен? Не идет до сих пор…

К полудню Анна-Лийса покормила скот и стала заниматься домашними делами. Потом еще раз поворошила палкой в печке и, не найдя ничего, открыла крышку кофейника и, поднеся его к своему носу, сказала:

— Вода в кофейнике успеет скиснуть, пока он там ходит.

Ее уже начало сердить такое запоздание мужа. И даже еда ей не показалась вкусной, поскольку она не пила еще кофе.

Днем зашла в дом некая женщина, Майя-Лийса. Она положила на скамейку свой узелок и попросила попить воды, Анна-Лийса поздоровалась с ней и спросила, не сразу узнав ее:

— Кажется, вы жена кузнеца Кананена — Майя-Лийса.

— Да, это я… А это дом Антти Ихалайнена? — спросила Майя-Лийса.

— Это его дом.

— Я так и думала, что это его дом. Люди в деревне говорили, что дом Ихалайнена стоит на пустыре рядом с большой кучей навоза, — сказала гостья.

— Вон как… Выходит, что люди знают про эту кучу, — удивилась Анна-Лийса.

Некоторое время посидели молча, потом Майя-Лийса спросила:

— Где же сам Ихалайнен?

— Да пошёл он за спичками к старику Хювяринену… И где-то в пути задержался…

— Ах, вон что!

Через некоторое время Анна-Лийса Ихалайнен спросила в свою очередь:

— Много ли собрала льна?

— Не особенно много. Весной не хватило семян для посева. Но все-таки собрала, двадцать три снопа.

— Ах, вон сколько льна! Есть что трепать.

Говорили о том, о сем.

Время от времени Майя-Лийса косила глазом на кофейник. Потом стала кашлять сухим кашлем и вдруг пожаловалась:

— Должно быть, пыль в горло попала, все время кашляю.

Анна-Лийса поняла, к чему она клонит, но поскольку в доме не было спичек, чтоб сварить кофе, она сказала:

— Да, это от пыли у тебя в горле першит.

Однако Анна-Лийса и сама не переставала думать о кофе. Посидев и поговорив с полчаса, она сказала:

— Я, бы тебя угостила кофе, да вот что-то мой Ихалайнен не идет, нечем огонь зажечь.

Жена кузнеца Майя-Лийса огорчилась, но тут же дала совет:

— Надо будет подуть на угли.

— Чтоб огонь раздуть?

— Да.

— Нет, навряд ли теперь что получится. Угли ночью погасли, хотя вечером я их хорошо покрыла золой и еще, покрывая, подумала: «Мало ли, может, жена кузнеца Майя-Лийса придет, так надо будет ей кофе сварить».

Огорченная Майя-Лийса покашливала все более многозначительно.

Анна-Лийса снова сказала, сунув свой нос в кофейник:

— Нет, верно, вода начинает скисать, а Ихалайнен все не идет.

Тогда жена кузнеца Майя-Лийса сама взяла палку и стала ковыряться в углях.

— Ну что, нашла что-нибудь? — спросила ее Анна-Лийса.

— Тут что-то есть похожее на искорку… Только не знаю, — огонь это или что другое, — ответила гостья, и Анна-Лийса тотчас сказала:

— Подуй хорошенько, вдруг, чего доброго, загорится. Нагнувшись, Майя-Лийса стала дуть на угли. Однако дула она осторожно, говоря:

— Сначала сильно дуть не годится, иначе совсем погаснет.

— Неужели раздуешь? — радостно спросила Анна-Лийса. Однако огня не показывалось. Найдя большой уголь, Майя-Лийса сказала:

— Давай-ка вместе дуть.

Обе нагнулись и стали изо всех сил дуть. Майя-Лийса придерживала уголь щепочкой. Они так сильно дули, что зола клубами стала подниматься вверх.

— Дуй в тот край, — командовала Майя-Лийса. Анна-Лийса уверяла:

— Я туда и дую.

Однако все было безнадежно.

— Нет, не загорится! — сказала Майя-Лийса.

В это время шел по дороге зять Малинена, Юсси Кокко. Он случайно зашел в дом попить воды. Напившись и вытирая свой рот, он сказал:

— Ряпушку сегодня ел, так вот захотелось пить.

Он закурил свою трубку и хотел было идти, но Анна-Лийса спросила его:

— А вы, Кокко, случайно не из дома Хювяринена идете?

— Нет, не от него, но примерно из тех мест.

— Ах, оттуда. А не видели ли вы где-нибудь там Антти Ихалайнена? — быстро спросила Майя-Лийса, тревожась, что ей не придется пить кофе.

— Нет, не видал его там, — ответил Кокко и, снова попив воды, спросил:

— На всю зиму у вас хватает воды в колодце?

— У нас хватает воды… Так, значит, не видели Ихалайнена? — спросила Анна-Лийса.

— Нет, — ответил Кокко и, собираясь уйти, сказал:

— Ах, это вы, Майя-Лийса?

— Я, — ответила та.

Тут Юсси Кокко, заинтересовавшись лопатой Ихалайнена, внимательно ее осмотрел и наконец, уходя, сказал: — Так, значит, дома нет Ихалайнена? Он пошел в Луосоваара?

— Да, он туда пошел и что-то не идет обратно.

Юсси Кокко ушел. Тут Анна-Лийса стала нервничать, подумав: «Ну куда же мог Ихалайнен запропаститься на целый день? В доме спичек нет, а он не идет».

— А что же ты не попросила спичек у этого Кокко? — спохватилась Майя-Лийса. Тогда спохватилась и Анна-Лийса, сказав при этом:

— Не догадалась спросить, все ожидала, что вот-вот Ихалайнен придет со спичками.

Без кофе разговор не клеился. Однако по временам перекидывались фразами. Наконец Анна-Лийса спросила гостью:

— Да ты откуда идешь со своим узлом?

— Заходила к Сусо, жене Пекки Кенонена. Отнесла ей немножко пирожков и кулебяку с кашей. Поздравила ее с благополучными родами.

— Да разве у Сусо ребенок родился? — изумилась Анна-Лийса.

Майя-Лийса ответила:

— Кто-то там в пеленках плакал у нее.

— Кого, девочку Сусо родила? — с любопытством спросила Анна-Лийса.

— Нет, кажется, мальчика.

— Посмотрите на эту Сусо! На старости лет рехнулась! — с удивлением сказала Анна-Лийса.

Тут жена кузнеца, заговорив о Пекке Кенонене и его жене Сусо, вспомнила вдруг старую историю Анны-Лийсы и сказала:

— Ведь Пекка Кенонен родной брат портного Тахво Кенонена. Как будто этот Тахво одно время подумывал о тебе?

Анна-Лийса смущенно ответила:

— Он думал, да я об этом не думала. А Ихалайнен всегда был деловой человек и всегда в полном порядке содержал свое хозяйство.

— Твой Ихалайнен старательный работник… Где же это он задержался, не несет до сих пор спичек? — задумчиво сказала Майя-Лийса.

Анна-Лийса снова забеспокоилась. Она, правда, надеялась, что он сейчас придет, но все же тревожилась. Майя-Лийса усилила ее беспокойство, сказав:

— Уж не случилось ли с ним чего? Может, он в канаву свалился.

Однако на пути не было канав. Об этом как раз вспомнила Анна-Лийса. На это Майя-Лийса резонно заметила:

— А кто его знает, может, он шел не по этой дороге, может, он пошел в обход через поле Ромппала и там как раз и упал в канаву.

Такое объяснение Анне-Лийсе показалось возможным, и она с этим согласилась:

— А верно, кто его знает. Может, он взял лодку у Сормула и переправился через озеро, потом пошел полем и там свалился в канаву.

Теперь обе уверились, что это именно так и произошло. А тут еще Майя-Лийса вспомнила:

— Ведь как раз лошадь Койвисто попала там в трясину и околела.

— Да… Она там попала в трясину! — с тревогой сказала Анна-Лийса. И тут она почувствовала крайнее раздражение против Ихалайнена. Мало того, что он не вернулся вовремя, так теперь в грязной канаве валяется.

Она сердито сказала:

— Ихалайнен всегда был ужасно неповоротливый. В каждую канаву он готов сунуться, чтоб там в грязи поваляться.

Тут Майя-Лийса в свою очередь стала бранить Ромппала:

— До сих пор этот Ромппала не может своих канав в порядок привести, чтоб люди в них не падали.

В общем, Анна-Лийса сильно беспокоилась. Она даже не стала жалеть Ихалайнена. Немного поговорили о коровах, но вскоре опять речь зашла о странном запоздании Ихалайнена. Анна-Лийса сказала:

— Никогда он не задерживался по двое суток на таком коротком пути.

— Да и негде ему там задержаться, — ответила жена кузнеца.

Тревога усилилась. Анна-Лийса сказала:

— Уж не сходить ли мне к Хювяринену, посмотреть — не там ли он? Да вот только не на кого дом оставить.

Она ждала, что Майя-Лийса вызовется остаться тут, но Майя-Лийса ждала, что ее попросят об этом.

Обе сидели, выжидая. Одна не осмелилась просить, так как не смогла угостить кофе, а другая не предложила своих услуг, так как подумала, что Анна-Лийса не хочет ее оставить у себя.

С раздражением Анна-Лийса подумала: «Не хочет покараулить мой дом».

Не менее раздраженная Майя-Лийса подумала: «Боится, что я тут что-нибудь у нее украду, если не хочет попросить меня остаться». Большую обиду почувствовала Майя-Лийса. Она сердито сказала:

— Например, госпожа Куусела всегда просит меня побыть у нее дома, когда сама уходит… Она не боится, что у нее вещи пропадут.

Этот намек Анна-Лийса не разгадала, наоборот, она подумала, что Майя-Лийса охотно согласилась бы покараулить дом госпожи Куусела, но только не ее дом. И тогда она тоже обиженным тоном заметила:

— Многие тянутся к богатым, а вот побыть в крестьянском доме — так нет, если даже и попросишь об этом.

Обе сидели надутые. Майя-Лийса выжидательно рылась в своем узелочке. Потом снова сказала обиженно:

— Охо-хо… Нас, бедных, всегда во всех грехах подозревают. Думают, что у бедного человека и души нет.

Сев за прялку, Анна-Лийса капризно бормотала под жужжание катушки:

— Тянутся к богатым… Хотя бы те и не звали их караулить… А вот бедный дом обходят и презирают…

Теперь они всерьез рассердились друг на друга. И стали горько вздыхать. Наконец Майя-Лийса, совсем рассердившись, стала собираться в путь. Но поскольку Антти все еще не возвращался и тревога по этому случаю росла, Анна-Лийса невольно смягчилась и даже решила упросить Майю-Лийсу остаться. Тем не менее, она сказала прежним капризным тоном:

— Главное, не на чем кофе сварить… А без этого вряд ли кто согласится дом караулить.

Наконец ссора стала стихать. Анну-Лийсу устрашило, что близится уже вечер. Ее волнение от этого увеличилось, и она примиряющим тоном сказала жене кузнеца:

— Так, значит, льна у тебя получилось больше двадцати копен? Есть что у тебя трепать.

Мир начал восстанавливаться. Жена кузнеца, смягчившись, ответила:

— Земля была хорошая, иначе не выросло бы столько. А тут лен так и пер из земли, прямо страшно было глядеть.

— Наверно, твой муж хорошо унавозил землю, раз так сильно перло, — польстила ей Анна-Лийса. Продолжали беседовать о разных делах, пока не помирились окончательно. И тогда Анна-Лийса рискнула попросить:

— Ты бы осталась тут посторожить, а я тем временем сходила бы за Ихалайненом. Может, он действительно в канаву сунулся.

Майя-Лийса с радостью согласилась остаться и тотчас стала развертывать свой узелок. И тогда Анна-Лийса пошла.

ГЛАВА СЕДЬМАЯ

В доме Хювяринена была суета. Ткали полотно для простынь и шили одеяло и приданое. Больше всех ликовали ребята. То и дело они подбегали к окну и нарочно кричали:

— Едет! Едет носатый Ватанен!

И тот, кто это крикнул, поскорей убегал куда-нибудь: забирался на печь или, как кошка, прятался под кровать, потому что Анна-Кайса нещадно драла за вихры. Тем не менее, это не устрашало ребят, и их всклокоченные головенки снова прильнули к окну. И кто-то из ребят крикнул:

— Ой, глядите! Тетка Ихалайнен идет!

У Анны-Кайсы не хватило терпения узнать, в чем дело, и она, сразу схватив двух малышей, стала драть их за волосы. Один из попавшихся в ее руки с ревом сказал:

— Ой-ой… Не рви волосы-то! Я же не сказал, что Ватанен. Я сказал, что тетка Ихалайнен идет.

И тут выяснилось, в чем дело.

Сама хозяйка торопливо сказала:

— Скорей спрячьте одеяло… Еще не было оглашения, и поэтому не следует об этом говорить… Наверно, она пришла за своим мужем… Эй, Хювяринен, ты ей соври что-нибудь! Скажи, что он пошел куда-нибудь…

Хювяринен хитро взглянул на жену — ладно, мол, нечего учить.

Анна-Лийса вошла в дом, и тотчас кофейник буквально был брошен на. огонь.

— Скорей уйдет, когда хлебнет кофе, — сказала хозяйка. — В доме такая спешка, тут не до нее…

Поговорили о разных новостях, потом хозяйка нарочно, для отвода глаз, спросила:

— А что, Юсси Ватанен не бывает у вас?

— Давно не видели его. Вот Юсси Кокко, тот сегодня заходил к нам, — ответила Анна-Лийса. Хозяйка сделала вид, что удивилась:

— Где же этот Ватанен шатается? Что-то о нем ни слуху, ни духу.

Наливая Анне-Лийсе вторую чашку, хозяйка сказала:

— Уж не поехал ли Ватанен в Нийрала сватать себе дочку Пекка Ройваса?.. Ведь Ватанен вдовец… Выпей еще кофейку…

Анна-Лийса согласилась с этим предположением и сказала:

— У Пекка Ройваса три дочери. Уж не на той ли, которую звать Лийса, он собирается жениться?

— Может, и на той, — ответила хозяйка. И, Анна-Лийса, поразмыслив, добавила:

— Хотя она и косоглазая, эта Лийса, но она подходит такому мужчине, как Юсси. На лучшее он не может рассчитывать.

Домашним не понравилось такое замечание, и по этой причине наступило долгое молчание. Анна-Лийса первая нарушила это молчание, спросив:

— Ваши овцы принесли приплод в этом году?

— Нет, кроме одной черной овцы, которая еще не острижена, — ответила хозяйка и спросила в свою очередь:

— А ваши овцы?

— Этим летом нет, а вот овцы Кямяряйнена все приплод принесли.

— Вот как… И все овечек принесли?

— И овечек и баранов, кажется, поровну, — ответила Анна-Лийса. И потом спросила:

— Уже сняли на поле свой овес?

— Да.

— Кто же работал у вас?

— Анна-Прийта Лехвонен.

— Ах, она? И сколько же вы. ей заплатили? Тут ответил сам Хювяринен:

— Двадцать три мерки овса она получила.

— Вон сколько… Вот Майя-Лийса сказала, что у нее льна столько же получилось, — пробормотала Анна-Лийса.

— Уже она трепала свой лен? — спросила хозяйка, и Анна-Лийса ответила:

— Наверно, уже трепала.

Так она сидела и беседовала, а уж пора было и домой возвращаться. И вот, прощаясь, она, как бы случайно, спросила:

— А вы не видели тут Антти Ихалайнена?.. Ведь он к вам пошел за спичками…

На губах Хювяринена появилась хитрая улыбка, а хозяйка, наоборот, приняла серьезный вид.

— Да, кажется, он заходил, — небрежно сказал хозяин. А хозяйка, желая ускорить уход гостьи, налила еще чашку кофе и сказала:

— Выпей еще третью чашечку.

Нельзя было отказаться, и Анна-Лийса принялась за третью чашку. При этом спросила:

— Значит, Ихалайнен ушел?

— Ушел, — с таинственным видом ответил Хювяринен.

Подув на свой кофе, Анна-Лийса опять спросила:

— Куда же он ушел?

Таинственный вид хозяев удивил Анну-Лийсу. Но тут Хювяринен, шутки ради, сказал:

— Уж не поехал ли твой муж в Америку?

— Неужели туда поехал? — удивленно спросила Анна-Лийса.

Сначала она даже не поняла всей серьезности дела, так как ее ошеломили слова хозяина. Она хотела получше расспросить, но тут хозяйка, желая отвести ее от этого разговора, крикнула своим детям:

— Ах, паскудные! Сходили бы вы лучше посмотреть бочонок с квасом, может, он набух и больше не течет.

Очевидно, ребята уже раньше бегали осматривать этот бочонок, так как мальчик, по имени Эса, сказал: — Он еще течет.

— Теперь капает и даже в другом месте, — добавила одна из девочек.

— Да, но зачем же Ихалайнен в Америку поехал? — с тревогой спросила Анна-Лийса, имея самое смутное представление об Америке.

Хозяйка опять сделала попытку увильнуть от ответа. Она крикнула детям:

— Ах вы, поросята! Возьмите муки и сделайте замазку. Замажьте щель в бочонке, а то квас вытечет.

— Пошли делать замазку! — закричали дети. И тут вся стая ребят кинулась к ящику с мукой. Набив мукой свои рты, они принялись жевать ее, чтобы сделать из нее замазку.

Анна-Лийса была поражена поступком Ихалайнена. Она опять спросила:

— А что сказал Ихалайнен, надолго он задержится в пути?

— Может, и ненадолго… А впрочем, кто знает все эти мужские пути и дорожки, — хитрил Хювяринен.

Хозяйка же постаралась еще больше запутать дело, сказав:

— Пыли у нас много в риге, надо было бы посбивать там лишнюю пыль. В прошлый раз молотили — так чуть не задохнулись в этой пылище.

— А что же с Ихалайненом случилось, зачем же он в Америку уехал? — со вздохом переспросила Анна-Лийса.

Хювяринен попытался слегка намекнуть Анне-Лийсе, что именно произошло в самом деле. И поэтому он шутливо сказал:

— Кто может понять наши мужские дела?.. Быть может, он поехал себе искать другую Анну-Лийсу.

Теперь Анна-Лийса совершенно растерялась. Душевное волнение ее было так велико, что слова Хювяринена она восприняла буквально, хотя и не совсем с полной ясностью. В общем, она поняла, что дело обстоит крайне плохо.

Все молчали. Анна-Лийса сидела задумавшись. Хозяйка досадовала, что Анна-Лийса не уходит, ведь задерживалось шитье одеяла. К тому же она боялась новых расспросов, которые могли бы раскрыть тайну дома еще до оглашения. И чтоб ускорить уход Анны-Лийсы, она прибегнула к маленькой хитрости. Она сказала ей:

— Ведь тебе долго плестись, а до темноты надо бы успеть дойти до дому… Хотя вряд ли разбойники ходят ночью по этой дороге…

Хитрость помогла. Напуганная Анна-Лийса тотчас стала прощаться.

Хозяйка с облегчением сказала после ее ухода:

— Наконец-таки догадалась уйти… А ну, поросята, прочь от короба! Жрете тут муку, как хорошие лошади.

Анна-Лийса шла домой крайне взволнованная. Впрочем, с одной стороны она даже была спокойна, так как знала теперь, что Антти уехал в Америку, а не в канаве валяется. Однако она никак не могла понять, почему Антти уехал, ничего ей не сказав.

С такими мыслями она вернулась домой, где ее ждала Майя-Лийса, у которой все уже было готово для того, чтобы побыстрей сварить кофе.

Анна-Лийса разделась и спросила, напоила ли Майя-Лийса мерина. Получив утвердительный ответ, она ничего не сказала. Казалось, не о чем было говорить. Все было настолько непонятно, что Анна-Лийса решила скрыть это дело, тем более, что Хювяринен сделал намек, по которому выходило, что Ихалайнен поехал за новой женой. Тут она смутно почувствовала себя покинутой женой. А какая женщина охотно признается, что муж охладел к ней?

Она стала думать, как бы ей скрыть это дело. И поэтому с подчеркнутым оживлением объявила:

— Юсси Ватанен сватается к дочери Пекка Ройваса.

— К его старшей дочери?

— Говорят, будто к Лийсе сватается.

— Пора уже замуж идти дочерям Ройваса, — добродушно сказала Майя-Лийса. И с этими словами она взяла приготовленные лучинки, так как была уверена, что сейчас кофейник будет на огне. При этом она нетерпеливо покашливала.

Но Анна-Лийса, казалось, не обращала на это никакого внимания. Ей непременно хотелось как-нибудь скрыть свою тайну. И поэтому она сказала:

— Двадцать три мерки платил Хювяринен работнице Анне-Прийте за жатву овса.

У Майи-Лийсы больше не хватило терпения. Она прямо заявила:

— Гляди, уж вода скисает в кофейнике.

Тут Анна-Лийса, вспомнив наконец о спичках, ахнула:

— Господи помилуй! Ведь я же совсем забыла про спички.

Тут Майя-Лийса стала тряпкой вытирать печку так, что из очага зола посыпалась.

В своей тревоге Анна-Лийса не знала, что и сказать. И окончательно растерявшись, всю вину свалила теперь на Антти:

— Всегда так бывает, когда бестолкового человека посылаешь по делу, — приходится потом все самой исполнять, да и то не выйдет толку… Что-то с моей памятью случилось…

Майя-Лийса мрачно притихла. В воздухе нависла гроза. Анна-Лийса, забыв о своем горе, сказала примирительным тоном:

— Ты пожуй сухие кофейные зерна и потом сахаром закуси.

Но нет! На это не согласилась Майя-Лийса. Она зашипела, как ведьма, и вдруг крикнула:

— Нельзя жить в такой нетопленой лачуге! Ведь у тебя дом не лучше, чем гнездо у сороки!

Она была совершенно права. Анна-Лийса всецело согласилась с этим. Она села было за прялку, но дело не спорилось. Задумалась, но ни к чему не пришла. Между тем, Майю-Лийсу томила неимоверная жажда, она едва не умирала, до того ей хотелось кофе.

Но голь на выдумки хитра. Майя-Лийса спросила: — Найдется у вас точило?

Узнав, что точило имеется, Майя-Лийса рассудительно, сказала:

— Тогда можно добыть огонь. Надо испробовать. Принесли точило, и женщины принялись добывать огонь. Одна вертела ручку, а другая, взяв какое-то железо, прижала его к вертящемуся кругу.

— Искры хорошо отскакивают. Что бы нам такое зажечь? — радостно сказала Майя-Лийса.

Поднесли паклю. Совали ее и так и этак, огня все же не получалось.

— Верти быстрей! — скомандовала Майя-Лийса и, сделав свирепое лицо, нажала изо всех сил на железо. Однако пакля не загорелась.

Наконец устали. Вытирая пот с лица, Майя-Лийса снова негромко прошипела:

— Нет, пакля что-то не зажигается…

Они сидели утомленные. Надежд никаких не было. И тогда Майя-Лийса с сердцем спросила:

— Ну, а где же сам Ихалайнен? Что хорошего ты о нем узнала?

— Хорошее то… что он, к счастью, не в канаве валяется… Он уехал в Америку, — ответила Анна-Лийса.

Майя-Лийса вытаращила глаза. Она хорошо знала, что означает поездка в Америку. Ее муж всякий раз угрожал бежать в Америку, когда она кричала на него, укоряя за пьянство. И теперь ей стало жалко Анну-Лийсу, которая осталась, так сказать, на положении вдовы. Она воскликнула:

— Значит, он уехал, бросив дом и жену! Нет, нехороший человек твой Ихалайнен!

Анна-Лийса окончательно пала духом. Тем не менее, она стала защищать мужа:

— Он же вернется оттуда… Ведь и до него ездили туда другие люди.

Майя-Лийса ответила ей, что, видимо, она не представляет себе, что такое поездка в Америку, да еще такого человека, как Ихалайнен. Она сказала:

— Ну да, вернется он… Жди… Нет уж, останешься вдовой, потому что в Америку уезжают те, которые хотят бросить своих жен.

И тут она стала подробно объяснять дело. Она рассказала, что ее муж нередко грозил уехать в Америку, с тем чтобы там найти себе получше жену. При этом она добавила:

— Вот, помнишь, уехал в Америку Пухакка? Он там взял и женился. А его жена тут осталась. Ну и проклятый же человек твой Ихалайнен!

Тут Анна-Лийса всплакнула, Майя-Лийса, продолжая браниться, спросила:

— А что ты сделала своему старику, раз он потерял терпение и уехал? Может, ты била его?

Тут Анна-Лийса с ужасом вспомнила, что она однажды ударила его. Это было именно тогда, когда она посылала Ихалайнена за спичками. Она тогда шлепнула его хлебной лопаткой, как это посоветовала Миина Сормунен, Правда, она шлепнула его шутя, и вряд ли Антти мог за это на нее обидеться.

Об этом происшествии она Майе-Лийсе, тем не менее, живать:

— Никогда я его не била и ни разу не ударила… С самого венчания наша жизнь текла в полном спокойствии.

Майя-Лийса не могла тогда понять, в чем почему Антти так поступил. Найдя еще одну причину, она спросила:

— Ну, может, ты лаялась с ним или бранила его за то, что нос у него такой большущий?

Айна-Лийса и в этом не считала себя виноватой. И в защиту себе сказала:

— Ничего такого я не говорила насчет его носа. Иногда только, бывало, скажешь ему: «Высморкал бы ты, Ихалайнен, свой носище…»

Теперь Майя-Лийса, взяв под свою защиту Анну-Лийсу, снова стала бранить Антти за то, что он так легкомысленно бросил свою жену. Теперь она забыла даже о своем кофе. Ведь в доме было большое горе.

Анна-Лийса плакала. Майя-Лийса с удивлением говорила:

— Одолела-таки нечистая сила, околдовала она Ихалайнена. Вот к чему приводит безбожная жизнь… Охо-хо… Охо-хо…

Анна-Лийса, казалось, совсем помешалась. Все думала о своих словах по поводу его носа и с плачем сказала:

— Неужели за эти мои слова он рассердился на меня? Ну кто может поверить, что он так обиделся за свой собственный нос и поэтому уехал? Да если б я могла знать это, я бы ему ни слова не сказала об его носище.

Сердце Майи-Лийсы разрывалось от жалости. Она принялась утешать Анну-Лийсу и высказала предположение, что старик Хювяринен, быть может, пошутил, тем более, что он, как известно, ужасный насмешник.

Это предположение настолько обеих успокоило, что они решили лечь спать.

Однако жалость Майй-Лийсы была недолговременна, она исчезла тотчас, как только Майя-Лийса вспомнила о кофе.

Потом последовала долгая ночь. Они спали в одной кровати, Майя-Лийса на месте Антти. Когда Анна-Лийса просыпалась хотя бы на минуту, она слышала жалобный голос Майи-Лийсы, которая что-то бормотала о кофе и о своем кашле. Один раз Майя-Лийса сказала:

— С холодным ртом пришлось в кровать лечь. Вот потому и дрожу от холода.

Время от времени Майя-Лийса упрекала:

— Ну и память у тебя дырявая! Спички забыла…

А иной раз Майя-Лийса просто начинала крепко браниться, хотя и видела, что Анна-Лийса и без того измучена печалью.

И тогда Анна-Лийса поняла, какое сокровище и какую опору она имела в лице Ихалайнена. Впервые со дня венчания она спала без него.

Наступило утро. Анна-Лийса встала и сказала сама себе: «Нет, никогда бы я не вышла замуж за женщину… Всю ночь она выла и скулила… Совсем другое дело мой Антти Ихалайнен».

ГЛАВА ВОСЬМАЯ

Юсси Ватанен и Антти Ихалайнен собрались в обратный путь.

Купили все, что было нужно. Купили и обручальные кольца. Запрягли наконец лошадь. И вот поехали.

Мужчины сидели в своей телеге с таким блаженным видом, что каждый встречный хоть немного да растягивал свой рот в улыбку. Сидели они счастливые, совсем рядышком, как сиамские близнецы.

Когда проезжали мимо одного магазина, Антти сказал:

— Вот это, по-моему, лавка Пакаринена, раз над дверью висит вывеска: «Магазин Пакаринена».

— Вряд ли, — сказал Юсси. — По-моему, Пакаринен торгует где-то в другом месте.

Некоторое время ехали молча, потом Антти стал удивляться:

— Ну и домов же в этой деревне!

— Хватает здесь домов. Вот взять бы все эти дома, продать и все полученные деньги сложить в одну кучу. Пожалуй, ни одна лошадь не сдвинет с места такой груз, — сказал Юсси, а Ихалайнен добавил:

— Может, и сдвинет с места, но вот высоко в гору такой груз не поднять ей, если, конечно, сзади не подталкивать телегу.

— Да, в гору не поднять. Мерин Хювяринена и тот в гору не поднимет. Вот если пару лошадей запрячь, так они повезут в гору, если только сразу рванут вдвоем, да и то, пожалуй, дугу сломают, если она не из очень толстой черемухи.

— Дуга сломается, даже если она будет сделана из самой толстой черемухи, — уверенно сказал Ватанен.

Антти вдруг воскликнул с изумлением:

— До каких же пределов расширится город Йоки, если он и теперь тянется от канавы до другого своего края.

Так они беседовали, пока Антти не заметил человека, который подметал улицу. Посмотрев на него, Антти сказал:

— А что он делает, никак улицу подметает?

Услышав этот вопрос, человек прервал свою работу и, с удивлением посмотрев на ехавших в телеге, пробормотал:

— Здоровенные парни. Интересно знать, где такие мужичонки растут? Наверно, в Липери.

Липерцы не слышали, что сказал дворник. Они поехали дальше.

И вот они благополучно проехали почти через весь город. Антти спросил, когда подъезжали к окраине:

— Неужели город кончается?

Но тут дело приняло неожиданный оборот. Некто Хейкки Сиконен торговал на рынке поросятами, и у него удрал один маленький поросенок. И вот теперь этот поросенок, задрав хвостик, мчался по улице. Вот он на минуту остановился, забавно покружился вокруг себя и снова помчался дальше.

Этот поросенок совершил немалый поворот в жизни Юсси Ватанена.

Случайно поросенок перебежал улицу как раз в том месте, где ехали наши липерские крестьяне. Он остановился около телеги, весело захрюкал и посмотрел на едущих. Юсси заметил его и сказал Антти:

— Ха, поросенок! Гляди…

— Верно, поросенок, — удивился Антти. — Интересно, чей же он?

Поросенок продолжал похрюкивать. Юсси остановил лошадь и сказал Антти:

— Что же делать? Надо, пожалуй, поймать поросенка. Отвезем его домой, раз у него нет хозяина.

Антти колебался:

— А вдруг он чей-нибудь?

— Нет, он ничей… Ведь в городе ни у кого нет свиней, — уверял Юсси. Антти тоже подумал, что в городе никто свиней не держит. Тут появился какой-то дурашливый парнишка лет двенадцати. Заложив руки в карманы, он с удивлением глазел на липерских крестьян. Юсси спросил у него:

— Эй, паренек! Ты чей сын?

— Котилайнена, — ответил мальчишка.

— А поросенок чей? — продолжал спрашивать Юсси.

— А он ничей… Он просто так бегает, — ответил парнишка.

Таким образом дело прояснилось. Юсси сказал Ихалайнену:

— Я буду лошадь держать, а ты лови его… Хороший подарок моей невесте привезем из города… Чертовски жирный поросенок!

Началась охота на поросенка. Антти старался схватить поросенка руками, но тот всякий раз увертывался и крутился так, что Антти только и видел то его хвостик, то пятачок.

Юсси дал совет:

— Ты его примани… Примани… Антти ласково сказал поросенку:

— Кыс… кыс… кыс…

Но поросенок продолжал увертываться, похрюкивая:

— Хрю… хрю…

— Хрюкает, хвостом вертит, но не сдается-таки! — сказал парнишка, который с увлечением следил за охотой.

— Нет, не сдается, — жалобным тоном подтвердил Антти.

— Хрю, — захрюкал опять поросенок, и парнишка, засмеявшись, сказал:

— Опять хрюкнул.

— Нет, не поймать его, — сказал Антти. Юсси дал совет:

— Сядь на корточки… Ползи теперь на четвереньках так, чтоб он подпустил ближе…

Аитти пополз на четвереньках. Поросенок увертывался. Мальчишка давился от смеха. Антти снова жалобно сказал:

— Нет, не поймать его, черта!

Теперь парнишка прямо помирал со смеху. Юсси не без досады крикнул Антти:

— Да подмани ты его чем-нибудь!

Антти стал пощелкивать пальцами, чтоб хоть этим приманить поросенка. Мальчишка сквозь смех сказал:

— Смотрит, но не идет.

Наконец Антти рассердился. Он стремительно кинулся к поросенку с криком:

— А-а, не сдаешься, чертова кукла!

Поросенок взвизгнул и, задрав хвостик, пустился наутек. Антти гнался за ним полной рысью. Мальчишка тоже побежал за ним, крикнув одному знакомому школьнику, который возвращался из школы:

— Эй, Вейкко, гляди, за поросенком бегут!

Антти и поросенок бежали теперь изо всех сил. Возбужденный Юсси кричал вслед:

— Не давай лешему убежать… Ведь такой жирный поросенок!

— Ушел, чума его возьми! — сердито крикнул издали Антти.

— Куда, куда ушел? — закричал Юсси с раздражением.

— Не знаю… Ушел в какой-то господский дом! — жалобно вопил Антти.

— Он во дворе у доктора, — закричал мальчишка. И тут Антти позвал Ватанена:

— Давай иди на помощь! Мне одному не поймать его, проклятого… Неси мешок, чтоб его, черта, сунуть туда.

Юсси был до крайности возбужден. Соскочив с телеги и оставив лошадь одну, он кинулся на поле сражения.

Между тем поросенок, покрутившись во дворе доктора, снова выбежал на улицу и тихой рысцой побежал вперед. Наши мужики и мальчишка ринулись за ним. Юсси командовал:

— Загоним его в какой-нибудь угол и там возьмем!

— Ту… Ту… Ту… — манил Антти.

Поросенок, к радости парнишки, только лишь покручивал хвостиком. Разгорячившись, Юсси вопил:

— Измотаем и тогда возьмем его, нехристя! Начался стремительный бег. Поросенок мчался по улице, выпрямив свой хвостик. Мужчины и мальчишка гнались за ним так, что их волосы развевались по ветру.

— Быстрей, быстрей беги, Антти… Приманивай на ходу! — кричал Юсси с волнением.

Они уже было схватили поросенка, но он опять увернулся и снова юркнул во двор больницы. Наши охотники ринулись вслед за ним. Парнишка первым прибыл на место. Юсси опять принял команду на себя:

— Эй, Котилайнен! Сынок! Прижимай его к забору!

— Ладно! — крикнул парнишка, протягивая свои руки к поросенку.

Теперь началась осада. Юсси кричал Ихалайнену:

— Не выпускай его, лешего!

— Уходит! — жалобно вопил Антти.

— Не выпускай! Падай перед ним… Нажимай там со стороны стены… Пни его в рыло ногой, если уходит… Сынок! Не давай ему, проклятому, удрать из ворот… Брысь, проклятый, чума тебя возьми! — буйствовал Юсси, схватив палку.

У Антти в руках тоже появился какой-то кол.

— Может, колом его ударить? — спросил Антти.

— Нет, не бей… Возьмем живьем, отвезем Анне-Кайсе в подарок, — кричал Юсси.

— Уходит! — ликовал мальчишка, сверкая зубами. Ужасный шум нарушил покой больницы. В самый ожесточенный момент появился доктор. Он крикнул:

— Что за шум?.. Где полиция?

Услышав это последнее слово, мужчины вздрогнули, и суматоха прекратилась. Доктор снова крикнул:

— Что тут за шум?

— Да вот мы поросенка ловим, — ответил Юсси, сделав при этом невинное лицо.

Доктор нахмурился, но смягчился, когда мальчик сказал:

— Поросенок удрал, а они побежали его ловить.

— А ну, давайте к черту отсюда! — строго приказал доктор.

Юсси, Антти и мальчишка вышли со двора. Поросенок, спокойно похрюкивая, расхаживал по улице. Юсси шепотом сказал:

— Подкрадемся на цыпочках и схватим его за хвост. Пустились на хитрость. Приблизились к поросенку. Он был уже почти в их руках. Но…

Атаковали одновременно. Но поросенок, снова взвизгнув, увернулся из-под рук. И тут мальчишка едва не лопнул от хохота, увидев, как упали на землю наши липерцы.

Но вот они поднялись с земли. Вытирая пот со своего лица, Антти с удивлением пробормотал:

— Мелкая тварь, а какой жар дает.

— Подумать только! Дрянь величиной с кулак, а гляди, заставила нас побегать, — сказал Юсси, стряхивая землю со своих штанов. И при этом посоветовал Антти:

— Почисти и ты свои штаны.

После небольшого отдыха началась новая погоня. Мальчик, выследив поросенка, крикнул липерцам:

— Вот он, роет землю рылом!

Приблизились осторожно, чтоб поросенок не заметил. Собирались внезапно напасть. Но штурм и на этот раз не удался. Поросенок опять увернулся и мчался теперь прямо посередине улицы. Тогда Юсси решил, что надо действовать более энергично. Он бодро скомандовал:

— Теперь не упустим, хотя бы черт его побрал!

Но вот опять, когда они чуть было не схватили поросенка, он снова взвизгнул и шмыгнул во двор дома через отверстие в заборе. Охотники стояли теперь растерянные, обливаясь потом. Юсси с яростью стал браниться:

— А-а, чума его возьми! Убежал! А ведь еще немного, и мы поймали бы этого параличного поросенка!

— В дыру юркнул, черт бы его побрал! — сердился в свою очередь Антти.

Юсси неуверенно произнес:

— Главное, как-то неловко во двор войти. Ведь опять люди станут сердиться да еще, пожалуй, полицейского позовут.

Антти всецело разделял это мнение, потому что сердитый врач и тюремная камера были еще слишком свежи в его памяти. Но, с другой стороны, уж очень не хотелось терять поросенка.

Неожиданно Юсси приказал своему приятелю:

— А ну, посмотри через дыру — там ли наш поросенок?

Антти встал на корточки и, поглядев через дыру, радостно объявил:

— Там, там наш поросенок… Вот он ходит по двору возле дома…

Тут мужчин взяла досада и злость. Юсси раздраженно заметил:

— Ну какого лешего они в этом заборе дыру сделали?! Такой хороший деревянный забор, а они его продырявили…

Антти не знал, почему в заборе сделана дыра. Шумно вздохнув, он сказал:

— Да, чертовски жирный был поросенок… Если б не эта дыра, то он уже болтался бы в нашем мешке…

Юсси почесал за ухом. Уж очень хотелось ему поймать поросенка, но он боялся, что владелец этого дома станет кричать на него, как тот доктор. Поэтому Юсси не без осторожности спросил мальчика:

— Сынок, не знаешь ли ты, чей это дом?

— Не знаю, — сказал парнишка. — Но, по-моему здесь нет того доктора, который был во дворе больницы.

Этот ответ чрезвычайно ободрил Юсси. Тотчас же послышалась его громкая команда:

— А ну, пошли за поросенком!

Парнишка юркнул в дыру, и за ним последовали наши липерцы.

И вот началась еще более лютая погоня, чем раньше. Юсси вопил:

— Если не поймаем его, так дадим колом по рылу, чтоб сдох на месте!

Опять поднялась суматоха. В воздухе мелькали колы. Картина была прямо-таки устрашающая. Юсси бушевал и, размахивая колом, орал:

— Брысь, поганый… Гоните его за конюшню… Загоняйте теперь за кучу навоза… Кидайтесь, кидайтесь брюхом на него… Брысь, вредный!.. Эй, мальчик, не пускай его туда!.. Пни ногой в рыло… Брысь, дьявол тебя заешь…

В этой ужасной суматохе Юсси схватил ведро с водой и швырнул его в поросенка, при этом сам упал и, лежа, кричал:

— Не пускай, не пускай его в дыру, Ихалайнен! Чуть что — бей колом по башке!

— Уходит! — крикнул Антти в ответ. И тут Юсси окончательно рассвирепел:

— Бей, руби эту мелкую дрянь!

Началось жестокое сражение. Мужчины буквально кувыркались в воздухе. Поросенок взвизгивал. Мальчик вторил ему, захлебываясь от смеха.

В самый разгар охоты послышался женский крик:

— Вы что, разбойники, на чужом дворе деретесь? Сейчас крикну полицию, если не утихните.

Мужчины вздрогнули, в особенности Юсси. Женщина с удивлением воскликнула:

— Господи помилуй!.. Да это вы?.. Из Липери?.. Юсси Ватанен и Антти Ихалайнен… а я думала, что тут за чудовища подняли гам, да еще чуть не в центре города.

Тут липерцы узнали женщину… Антти сказал ей:

— А-а, это вы, Кайса Кархутар… Та самая, значит, которая вышла замуж за Макконена?

— Кайса! — воскликнул Юсси и тотчас стал объяснять ей. — Этот проклятый поросенок убежал из мешка, и мы ловили его… Поросенок-то из деревни, не привык к городу, пугается даже своих…

Кайса Кархутар сходила за хлебом, покрошила его и, когда поросенок подошел, схватила его на руки и передала Юсси, спросив:

— Это ваш, что ли, поросенок?

— Да… Он от нашей большой свиньи. Мы взяли его с собой из дома, чтоб продать тем, кому нужны поросята, — бормотал Юсси, запихивая поросенка в мешок.

Антти счел нужным спросить у Кайсы:

— Вы что же, Кайса, в Йоки теперь живете?

— Да, здесь. Это мой собственный домишко… Не зайдете ли ко мне? — сказала Кайса Кархутар.

Юсси очень охотно согласился на это. Он перекинул мешок с поросенком через плечо и сказал Антти:

— Хватит времени у нас и к Кайсе зайти.

И вот со своим поросенком они пошли в гости к Кайсе Кархутар.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Кофейник уже стоял на плите, когда липерцы вошли в дом Кайсы. И тут Кайса стала рассказывать о своем житье-бытье.

— В моем доме только кухня и две комнаты, но в комнаты я пустила жильцов — Пекка Канккунена с его бездетной женой. Так что мне самой остается только эта кухня… Но, вообще говоря, можно и на кухне прожить во славу Божию… Смотрите-ка, уже и кофе скоро закипит… Эта женка Канккунена зря напихала в плиту столько дров.

Кайса сбегала за молоком для кофе и, вернувшись, продолжала:

— Здесь в Йоки молоко настолько дорого, что бедные жители если и покупают его, так только немного для каши… А интересно, сколько у тебя дойных коров, Ватанен?

— Ежели считать каждую корову в отдельности, то у меня их пятнадцать штук, — сказал Юсси Ватанен.

Тут у Кайсы немножко-таки развязался язык, и она стала тараторить:

— Пятнадцать коров у Юсси! При таком хозяйстве, должно быть, имеются и хорошие луга… Минуточку, посмотрю, не готов ли кофе… Сегодня я заранее поставила кофейник на плиту, чтоб мне при гостях хлопот было меньше… С утра предчувствовала, что из Липери приедут гости… Как раз подумала об этом, когда увидела, что кошка трет свои глаза лапой… И вдобавок у меня рот чесался… А что, скажите, жив ли старик Воутилайнен?

— Старик жив и довольно бодрый еще, — ответил Юсси. И Антти Ихалайнен подтвердил:

— Бойкий старик… Хвалится, что еще способен целый каравай хлеба умять и вдобавок кадушку простокваши.

Хлопоча по хозяйству, Кайса болтала:

— Кофейные-то чашки остались у меня со вчерашнего дня немытые. Живу одиноко, так что ж их зря мыть… А у одной чашки, глядите, уже ручка отломалась. Это женка моего жильца отбила ручку…

Хозяйничая, Кайса спросила:

— Так, значит, старик Воутилайнен еще ничего себе?.. И что же, он по-прежнему в своем доме живет?

— Там у себя и живет.

— Да, неплохо ему там жить! — воскликнула Кайса и тут же сказала: — Похоже на то, что весь род Макконена вовсе теперь угас, поскольку умер мой муж…

— Как, у вас муж умер?.. — удивился Антти. — Ведь он как будто приходится сыном Юсси Макконену из Петраваара?

Кайса подтвердила это:

— У Юсси Макконена из Петраваара было два сына — Антти Макконен и мой муж… Когда старик умер, то его наследство разделили между братьями. Но, по-моему, Антти Макконен хапнул себе большую часть, поскольку мой покойный муж имел очень уж тихий характер.

Юсси Ватанен, задумавшись, сидел за столом и, упорно глядя на пол, думал: «Так вот оно что — ее муж умер…»

Эта мысль все глубже входила в голову Юсси. И тут вдруг старая любовь пустила некоторые ростки. Юсси сказал:

— Так, значит, этот дом, Кайса, вы купили на то наследство, которое получили от папаши вашего мужа?

— Да, мы с мужем тогда и купили этот дом. Да только много ли радости от такого барахла? Всего лишь две комнаты можно сдать жильцам. Однако то хорошо, что имеется своя лачуга и поэтому не приходится валяться по чужим углам… Ну вот, готов и мой кофе… Уж тебе, Ихалайнен, я дам чашку без ручки. А Юсси Ватанен пускай возьмет себе хорошую чашечку.

Стали пить кофе. Юсси продолжал думать об этом удивительном событии, которое еще не дошло до Липери, — о смерти мужа Кайсы.

Хлебнув кофе, Юсси тайком, из-за края блюдечка взглянул на Кайсу, чтоб увидеть, похожа ли она на ту бывшую Кайсу, которую он когда-то любил. Да, она показалась ему такой же, не изменившейся.

Выпив кофе, Юсси с удивлением сказал:

— Так вон оно что, у тебя муж умер! Тяжко вздохнув, Кайса затараторила:

— Да, теперь мой Макконен перед Господом Богом отчитывается в своем земном странствовании. Не суждено ему было дожить до своего века. Да и что толку в слишком продолжительной жизни? Только лишь больше нагрешишь и больше спросят с тебя на небесном суде.

Кайса вытерла передником слезинки на глазах и вдруг переменила разговор, сказав:

— Значит, кофе у меня не отстоялся как следует, если на дне чашки осталась гуща. А впрочем, как раз за гущу и платят деньги. Об этом всегда говорил мой покойный муж Макконен, который был не слишком разборчив в еде. А такой кофе с гущей ему вполне бы сошел…

Антти Ихалайнен сказал:

— Весь род Макконена был неразборчив в еде.

Эта похвала понравилась Кайсе, и она стала нахваливать своего покойного мужа:

— Никогда он не морщился во время еды. И свой нос не отворачивал, когда ел подгорелую кашу… Пусть Бог благословит его за это в его грядущей жизни на небесах. А ну-ка, Ихалайнен и Ватанен, берите себе по второй чашке кофе… А вот булок я не купила, потому что никак не ожидала, что приедут гости из Липери.

Подвинув сахарницу к Юсси, она упрашивала его:

— Да ты, Ватанен, бери себе сахару столько, чтоб почувствовать… Ну, а как живет ваша Анна-Лийса, Ихалайнен?

— Ничего, живет понемножку. Хотя и в Липери люди тоже стареют, — ответил Антти.

Потягивая кофе и грызя сахар, Юсси спросил:

— А от какой же болезни помер твой Макконен?

— По-моему, это была самая обыкновенная смертельная болезнь, ведь он у меня три месяца лежал в постели. Впрочем, доктор приходил его смотреть… А к концу он стал слабеть, слабеть и, наконец, совсем умер, — тараторила Кайса.

Тут Антти счел приличным удивиться:

— Гм, значит, в конце концов взял и помер? А что, он ночью скончался или, может быть, случайно в дневное время?

— А это был ни день, ни ночь. Это было скорей на рассвете, когда пришли его обмыть. Сусо Касуринен его обмывала.

Антти деловито спросил:

— Ах, Сусо его обмывала? А что, она из этих мест родом?

Кайса сказала, что Сусо родом из Кийхтелюса.

— Я так и думал, что она из Кийхтелюса! — воскликнул Антти.

Юсси же по-прежнему раздумывал об удивительном совпадении, что он и Кайса в одно и то же время овдовели. В связи с этим у него возникли новые мысли. Он спросил:

— Наверно, недешево стоит ваш домик, если его купить?

Нет, не догадалась Кайса назначить высокую цену за свой дом, она простодушно ответила:

— Такие бедные лачуги — это не дом богачей! Вряд ли Макконен заплатил за этот дом больше трех тысяч… Хотя люди говорят, что этот дом стоил бы и дороже, если б его как следует починить.

Антти сказал:

— Подороже стал бы дом, если бы его отремонтировать!

Юсси мысленно сравнивал стоимость дома и приданое дочери Хювяринена. И тогда спросил у Кайсы:

— А когда же твой Макконен умер?

— Уже с той недели пошел второй год. Она вытерла плиту и спросила:

— А ты, Юсси Ватанен, такой же весельчак, как и раньше?

На это Юсси ничего не ответил. За него ответил Антти, который вспомнил прежнюю любовь Юсси:

— Наш Юсси никакой печали не знает. И чего ему горевать, если у него такое огромное хозяйство и вдобавок покосные луга, лучшие во всей волости.

Раздумывая о разных делах, Юсси спросил:

— Значит, второй год пошел со смерти Макконена? Здесь у вас в Йоки такой же, наверно, закон, что и в Липери, — через год можно снова замуж пойти, если будет на то охота?

Кайса ответила:

— Лично мне не пришлось об этом узнавать, так как я на этот счет никаких намерений не имела. Но, наверно, закон одинаковый, тем более, что у нас и поп из Липери.

Юсси добавил:

— Тогда ясно, тот же закон. Так, значит, у вас поп из Липери? Не сын ли того капеллана, который так хорошо проповедовал?

— А может, он и сын того капеллана, — ответила Кайса. — Фамилия его Антелини.

Антти уверенно сказал:

— Ну, значит, он сын того капеллана, раз у него такая фамилия.

Затем стали говорить о других, менее важных делах.

Прежняя любовь Юсси стала все ярче разгораться. И он стал бояться, как бы этот Антти не заговорил об его сватовстве к дочери Хювяринена. Он даже стал сердиться на Антти. И чтоб сорвать свою досаду и как-то предупредить Антти, он сказал:

— Ладно, уже все дела тут рассказаны! А вообще говоря, не к лицу мужчинам сплетничать. Один у нас в Липери попал в списки баб за то, что не умел держать на привязи свой язык. Начал он раньше времени звонить об одном сватовстве и так раззвонил, что жених не мог уже отказаться от женитьбы, несмотря на то, что хотел взять себе другую. Хорошо, что невеста узнала об этом и сама отказалась.

Говоря об этом, Юсси раза два многозначительно посмотрел на Антти, чтоб тот обратил свое внимание на это обстоятельство. Но Антти еще и до этого понял все. Он сразу смекнул, в чем тут дело, когда Юсси справился о стоимости дома и о том, сколько времени прошло с тех пор, как овдовела Кайса. Теперь же он окончательно уверился в намерениях Юсси и стал помогать ему, считая, что дело касается и его, поскольку он сват. В общем, Антти спросил:

— Так, значит, вы, Кайса, ни о чем таком не подумывали, несмотря на то, что Макконен умер уже в прошлую осень?

И тогда Кайса снова затараторила:

— Так кто нас, бедных, возьмет замуж, даже если б мы и хотели того… Но я и сама не из торопливого рода… Есть, конечно, такие, которые спешат с этим, не успев даже очистить свою кровать от насекомых прежнего хозяина… А наш род Кархутар совсем не из таких! Сохви Каркутар шесть лет была вдовой и только потом вышла замуж и прожила с мужем до самой его смерти… И Ловииса Кархутар пробыла вдовой семь лет… Наша фамилия всегда была серьезной, здравомыслящей фамилией…

Юсси понравилась такая серьезность Кайсы. Эту серьезность Антти еще более подчеркнул своим замечанием:

— Весь род Кархутар отличался суровым нравом… Недаром Пекку Кархутара называли букой, а дочь его дразнили медведицей.

Однако слишком большая серьезность в этом деле показалась Антти излишней. Не хватало того, чтоб и Кайса оставалась вдовой шесть или семь лет! По этой причине Антти, заботясь, о деле Юсси, сказал:

— Такая здоровая женщина, как вы, Кайса, может, конечно, и не шесть лет оставаться вдовой, а куда меньше.

— Это правильно замечено, — поспешно заметил Юсси и тотчас добавил:

— Это излишняя роскошь — держать свою постель полупустой.

Тут мужчины с доверием взглянули друг на друга, и Антти даже подмигнул. Но Кайса не захотела оставить без защиты заслуги своей фамилии. И поэтому возразила:

— Нет уж, пусть лучше кровать будет полупустой, чем заполнять ее всяким сбродом, как это сделала бабенка Риссанена… да еще при своем муже. Потом-то, конечно, ее муж все узнал. И тут можно угадать, какой печальный конец будет при такой жизни! Но наш род всегда жил по-человечески.

Антти на это снова подтвердил:

— Кархутары жили по-человечески. В этой фамилии кровать ничем лишним не заполнялась, ну и недостатка там не было.

Юсси нравилось, что вся фамилия Кархутар отличалась такой высокой нравственностью. И Кайса была этим польщена. Предложив гостям по третьей чашке кофе, она скромно заявила:

— А зачем человеку развлекаться и быть легкомысленным? Ведь и с небольшими грехами можно в могилу попасть, как попал мой покойный Макконен… Нет, верно, выпейте по третьей чашке кофе, чтоб согреться…

— Хватит и того, что выпили, — сопротивлялся Юсси. Антти счел нужным продолжить начатый разговор. Он сказал:

— В землю можно попасть, и не отличаясь легкомыслием. Ну да вы, Кайса, не были ветреной даже и в молодости, когда проживали в Липери.

— Кайса и тогда была серьезной, — с похвалой отозвался Юсси, грызя сахар.

— Допивайте же ваш кофе, — угощала Кайса, довольная похвалой.

И вот, беседуя, ходили они, так сказать, кругом да около и уже совсем близко подошли к делу, как вдруг Кайса чуть не сорвала все, повернув разговор в другую сторону. Она неожиданно спросила гостей:

— Нет, верно, вы в Йоки приехали для того, чтоб поросенка продать?

Юсси испугался, что Антти испортит все дело, если скажет, что помимо продажи поросенка у них были и другие дела, связанные со сватовством. И чтоб помешать ответу Антти, он стал громко сморкаться и откашливаться, так как и сам не знал, что ответить на такой неожиданный вопрос.

Но Антти оказался настоящим сватом. Он уверенно ответил:

— Приехали мы продать поросенка, раз у нашего Юсси Ватанена слишком много становится поросят.

— Специально повезли поросенка?

Антти сказал, не желая далеко отклоняться от дела:

— Специально повезли его… Но заодно рассчитывали узнать, не проживает ли еще в Йоки вдова Макконена. Собирались зайти к ней, чтоб узнать, когда помер ее муж, тем более, что в Липери никто ничего не знал об его смерти.

Юсси с благодарностью взглянул на Антти. И они оба мысленно упрекали Кайсу, которая своим ерундовым вопросом устроила так, что весь круг надо было начинать сначала. А начало было нелегко придумать. И вот, размышляя о сложности этого дела, Антти сделал некоторое сравнение, сказав как бы про себя:

— Да, немало труда надо положить, прежде чем запихаешь в мешок поросенка.

Но откуда же Кайса могла знать, что это было сравнение? Она решила, что тут речь идет просто о недавней поимке поросенка. И поэтому Кайса дала совет:

— Труда будет немало, если поросенка по-дурацки ловить. Надо взять приманку и с умом приманивать, с хитростью. Вот тогда можно и самого умного поросенка поймать в мешок.

В этих ее словах слышались совет и предложение, как действовать.

Липерцы были уверены, что Кайса попросту важничает и хочет подчеркнуть, что таких хозяек городских домов нельзя взять обыкновенным штурмом. И поэтому наши мужчины призадумались. Им вдруг показалось, что Кайса вроде как даже издевается над ними, говоря:

— Как-то однажды у домовладельца Холопайнена убежал бык. Так я посоветовала: «Возьми-ка ты, говорю, короб с овсом и покажи быку да при этом потряхивай зерном, тогда бык придет»… И все вышло, как я сказала. Холопайнен поймал быка и потом продал его торговцу мясом Киннунену.

Тут наши мужчины приуныли. Им показалось, что в этих словах довольно точно сказано, что городская жительница и домовладелица Кайса не пойдет в крестьянский дом Юсси, хотя бы у него и были самые превосходные луга. И что для этого нужна особая приманка — какой-то короб с зерном.

Дело осложнялось. Тем более, что неясно было, что такое «короб с зерном», какой смысл Кайса вкладывала в эти слова.

Однако, не понимая значения этих ее слов, Антти на всякий случай многозначительно сказал:

— Далеко не у каждого бывают коробы с овсом. На каждому это в руки попадается, особенно во время такой поездки.

И тут дело показалось совсем безнадежным, когда Кайса ответила Антти:

— Конечно, не каждый имеет короб с зерном… И тогда незачем зря ловить поросенка. Пускай он побегает один. Некоторое время он побегает, а потом устанет и сам войдет в какой-нибудь чужой дом.

Это был как бы окончательный совет держаться в стороне от Кайсы. Так показалось Юсси. И поэтому он круто повернул разговор в другую сторону, спросив:

— А много ли торговец заплатил за этого быка Холопайнена?

— Он больше ста марок заплатил. А шкуру Холопайнен оставил у себя. Эту шкуру он потом отдал в кожевенную мастерскую. И из такой дряни получились хорошие подошвы на сапоги.

Антти тоже казалось, что дело безнадежно. И он, присоединившись к разговору, задал вопрос:

— А что, это был рогатый бык?

— Нет, это был безрогий бык, пестрый, с красными пятнами. Но вообще это был довольно крупненький бычок, — ответила Кайса.

— Сколько же лет ему было?

— Кому, быку Холопайнена?

— Да.

— Сколько же ему было лет? Господи помилуй! Неужели я забыла спросить про его возраст? Да, забыла спросить! И, главное, ведь и сам Холопайнен не сказал мне об этом, хотя он довольно долго сидел у меня и даже пил кофе… Ну да, наверно, торговец мясом Киннунен знает об этом. Он живет как раз по дороге в Липери. Так что вы зайдите к нему узнать об этом. Человек он вежливый. И он сразу вам ответит, если только вы скажете, что вдова Макконена посоветовала зайти к нему.

Мужчины пали духом. Старая любовь, проснувшаяся в сердце Юсси, была, так сказать, растоптана в самом ее начале.

Опершись локтями о свои колени, Юсси сосал трубку, пристально смотря на пол. Наконец, вздохнув, сказал:

— Пожалуй, пора и домой собираться.

— Да чего вам торопиться, — сказала Кайса. — Успеете и попозже поехать в свою Липери.

Такой ответ Кайсы показался Юсси явной насмешкой. Горечь поднялась со дна его души. Он подумал: «Ага, она этим хочет сказать, что успеете, дескать, окунуться, в вашу помойку Липери».

И вот, увидев теперь, что Кайса столь гордится своей городской жизнью, Юсси обиделся на нее и, придравшись к ее словам, сказал ей:

— Если бедняку не по карману жить в городе и там дома себе покупать, так он должен вернуться в свою хату.

Кайсе показалось, что это было разумно сказано. Она даже пришла в восторг от мудрых слов Ватанена. Она сказала ему:

— Дом это есть дом, даже и для бедняка. Любого человека тянет домой, будь он человек знатный или из простого народа. Это не составляет разницы.

Юсси все больше раздражался. Он сплюнул на пол и, снова придравшись к ее словам, насмешливо сказал:

— Значит, по-вашему, должны быть и низшие люди на свете? Еще бы! Иначе знатные не жили бы в городах по-барски и не презирали бы простой народ.

Святой отец, как мудро сказал Ватанен! Кайса совершенно разделяла его мнение. Она ответила:

— Видимо, так устроен мир — должны быть простые люди для того, чтоб знатные жили бы по-человечески, для того, чтоб не приходилось знатным терпеть нищету и голод и дрожать под дождем и на морозе.

«Ах, вот она куда загнула, — думал Юсси. — Она этим хочет сказать, что, будь она моей женой, пришлось бы ей в любую погоду кормить коров и сено косить».

И тут, снова придравшись к ее словам, Юсси со злостью сказал, желая ее уколоть и вместе с тем похвастаться:

— Видимо, так и устроен мир… Однако мы в Липери неплохо живем и едим свой собственный хлеб. И не приходится нам из-за дороговизны терпеть недостаток в молоке. Коровы у нас столько дают, что просто можно залиться молоком. Мы ведрами сливаем молоко на творог!

Душа Кайсы смягчилась, когда она услышала такую похвалу Липери. Здесь, в городе, она была чужеземкой, и теперь молочные кадки Липери пришли ей на память. «Счастливые те люди, которые могут там прожить свою жизнь!» — со вздохом подумала Кайса.

Однако чаша терпения Юсси была переполнена. Теперь он забыл даже о своей любви. Он сказал, желая ее унизить словами:

— Мы с Ихалайненом всю жизнь прожили в Липери, но мы с ним настоящие люди! Мы засеваем свои поля, и нам не приходится вместо молока пить сыворотку, как это пьют некоторые горожане вместо кваса.

Тут Юсси закинул свой мешок с поросенком за спину и хвастливо сказал:

— Четыре молочных чана стоят в моем доме! И если из одного чана берут, так столько же, если не больше, кладут в другой чан… До самого подбородка мы можем заложить себя творогом… И незачем тут кричать о том, что не хватает у нас молока…

Кайса изумилась богатству Юсси, но подумала, что он все же немножко хвастает. Не без удивления она спросила:

— Неужели у вас в Липери столько молока?

На это Юсси сказал:

— Городские жители, небось, думают, что в Липери и нет ничего другого, кроме молочной сыворотки и творожного хлама! Ничего, липерцы найдут себе баб и в своей волости!

— Конечно, там у вас есть женщины, — робко начала Кайса, но Юсси свирепо прервал ее, так как и в этих ее словах он услышал насмешку. С раздражением он сказал:

— Есть у нас женщины! И тебе, Кайса, не следует зря гордиться. И если б мы из Липери не пригоняли сюда на ярмарку наших лошадей, так вы бы и не увидели здесь иных четвероногих, кроме клячи цыгана.

Кайса была поражена раздражением Юсси. Поросенок визжал в мешке, будто его резали. Юсси с еще большим раздражением крикнул:

— Ах, ты еще кричишь, щетинистая твоя спина! Как я тебя сейчас стукну разок, так ты у меня, чертова кукла, сразу заткнешься.

— Господи! — робко сказала Кайса.

Но Юсси теперь был взбешен. Он снова закинул мешок с поросенком за спину и сказал Антти решительно:

— А ну, пошли отсюда к дьяволу!

Липерцы двинулись к выходу, но тут дело получило неожиданный оборот. Когда липерцы были уже в дверях, Кайса, совершенно растерянная, спросила Ватанена:

— Ну, а как поживает ваша жена Ловииса? Здорова ли она?

— Ловииса? — с удивлением пробормотал Юсси. И тут только липерцы поняли, что Кайса ничего не знала о вдовстве Юсси. Можно представить себе, как ошеломила наших мужчин эта мысль!

Кайса повторила свой вопрос, на который Антти ответил далеко не сразу:

— Да уж какое тут здоровье, ежели она лежит на кладбище…

— Боже мой! — воскликнула тогда Кайса, и глаза ее сделались круглыми от удивления. Но тут же она сказала. — А что же Ловиису убило раньше времени? Ведь тут у нас об этом ничего не было слышно. Значит, она умерла, и ее похоронили?

— Похоронили ее… И даже хор пел на ее похоронах, — смиренным тоном сказал Юсси.

Кайса продолжала удивляться новости. Но теперь мужчины ждали, что Кайса попросит их еще посидеть. Однако боясь, что Кайса не догадается это сделать, Антти сказал, обращаясь к Юсси:

— Надо бы нам попросить у Кайсы немного молока для нашего поросенка, а то он, пожалуй, сдохнет от жажды, пока мы приедем в Липери.

Тут Кайса смекнула, в чем дело, и сказала:

— Да ведь вам некуда торопиться. Нет, верно, посидите, а я тем временем дам вашему поросенку вчерашнего молока и порасспрошу о смерти бедной Ловиисы.

Мужчины снова сели. Поросенок продолжал визжать в своем мешке. Юсси выпустил его на пол, и поросенок стал весело кружиться по кухне. Кайса пришла в восторг от него и особенно оттого, что поросенок был родом из Липери.

Кайса принесла молока и спросила липерцев:

— Интересно, умеет ли он уже хрюкать?

— Он уже хорошо хрюкает! — воскликнули мужчины. Кайсу порадовало это. Теперь поросенок казался ей не чужим. Она взяла его на руки и, ласково почесывая спинку, сказала:

— Ах ты, Божья овечка, мой маленький поросеночек! Да он мне совсем как близкий родственник, ведь он родился в Липери.

— Это и мне так кажется, — шутливо сказал Анттн Ихалайнен.

ГЛАВА ДЕСЯТАЯ

Теперь липерцы снова начали обхаживать Кайсу. Однако они учли все ее намеки насчет различных приманок и в частности о коробе с зерном. И это заставило Антти подумать лишнюю минуту. Наконец, отыскав крепкое начало, он сказал Кайсе, которая кормила поросенка:

— Да, померла-таки наша Ловииса. И Юсси до законного срока отбыл свое печальное вдовство…

— Ах, вот сколько уже времени прошло с тех пор, как умерла Ловииса! Ну что ж, и в молодые ее годы можно было смело сказать, что она недолго протянет. Уже маленькой девочкой она хворала скарлатиной и вообще была уж очень хрупкая на вид. Жаль мне ее, бедняжку Ловиису!

— Скарлатиной-то она болела, — сказал Юсси, — а после, как выздоровела, была исключительно здоровой до самой своей смерти. Ну, разве что иной раз немного прихварывала по пустякам.

— Ах, она даже не хворала! — воскликнула Кайса. — Интересно, никто мне даже слова не сказал, что Ватаиен овдовел… Этакая свинья этот поросенок, он не ест, а только пачкает пол молоком.

Антти, как добрый сват, старательно поворачивал разговор ближе к делу. Он сказал:

— Да, остался-таки вдовцом наш Юсси. А ведь в его хозяйстве очень и очень нужна женская рука.

Кайса сказала:

— Раз смерть пришла, тут ничего не поделаешь. Она никого не минует. Вот недавно смерть унесла даже такого здорового парня, как Пиринен. А ведь он еще недавно на ярмарке показал-таки свою силу — полицейские не смогли его затащить в камеру. Пришлось им взять себе на помощь рабочих с винокуренного завода.

Тут наши мужчины переглянулись, так как слово «полицейский» было для них, как горячая картошка в горле. Не без смущения Антти сказал:

— Так, значит, винокуров пришлось звать на помощь для того, чтоб упрятать Пиринена в камеру?

Чтоб рассеять у Кайсы какие бы то ни было подозрения, Юсси с удивлением сказал:

— Неужели в этом городе есть такие камеры? Нет, у нас в Липери мы даже и не слышали, чтоб существовало что-нибудь такое.

— Там у вас об этом разговоров, конечно, нет, — сказала Кайса. — Ведь в ваших краях люди живут по-человечески, и там незачем порядочных людей тащить в участок. А вот городскому жителю приходится видеть хлам всех семи сортов. Сейчас-то, слава Богу, как будто стало поспокойней. Вот только, говорят, пару дней назад тут безбожно гремели два мужичища. Хотели они весь город к черту перевернуть. Но, говорят, будто посадили на цепь этих двух буянов.

Эти слова заставили наших мужчин призадуматься. Они поняли, что вот тут-то как раз и лежит самый опасный камень преткновения. Им даже почудилось, что Кайса знает, кто такие были эти два буяна. Дело, казалось, обернулось в наихудшую сторону. Мужчины приумолкли. Но чтоб точнее определить положение, Антти все же спросил:

— А что, выяснили имена этих двух мужчин и место их жительства?

— Вилле Косонен сказал мне, что ему неизвестны их имена, — ответила Кайса. — Он только выяснил, что эти мужчины родом из Кийхтелюса. И по виду они, как два лесных разбойника.

Мужчины обрадовались. И Юсси нашел, что рассказ соответствует действительности. Юсси сказал:

— Это ясно, что они из Кийхтелюса. Таких пьяниц там и раньше немало имелось. Например, там был такой, по имени Юсси Вянянен. Так он сперва пошел бродить по разным местам, а потом взял, и, кажется, в Америку поехал.

Кайса поверила этому и с сожалением сказала:

— Вся беда от винокурни идет, вот в чем дело!

— Это дело ее рук, — сказал Антти. — И эти два из Кийхтелюса тоже не стали бы бесноваться без винокурни.

Таким образом, дело начинало снова проясняться, и мужчины теперь более спокойно потягивали дымок из своих трубок. А тут еще получилось так, что Кайса сама помогла делу, сама протянула Антти конец нити, как бы сказав ему: «Давай, тяни теперь». Она, видите ли, спросила:

— Так как же один Ватанен может управиться с таким большим молочным хозяйством?

В качестве свата Антти счел нужным сказать:

— Он в помощь нанимает работниц. Но все равно ему трудновато приходится, ведь у него прорва дойных коров, да еще немало мелкого скота.

Кайса продолжала удивляться:

— Наверно, нелегко одинокому мужчине вертеться в таком доме, где столько молока. Пригодилась бы в такой усадьбе своя собственная хозяйка!

Антти поспешно воскликнул:

— Еще как бы пригодилась! Ведь хозяйка нужна и при молотьбе, помогла бы она молотить. Тем более, что у нашего Ватанена даже и сейчас имеется семь больших стогов ржи, а к этому ячмень и всякий там овес.

От таких хозяйственных похвал Юсси стал несколько смущаться. Он даже сказал, желая поправить Антти:

— Этот Ихалайнен всегда у нас немножко преувеличивает. Ведь, по-настоящему говоря, у меня всего только шесть стогов ржи. А Ихалайнен к этому прикидывает седьмой стог, который еще с прошлого года я не молотил, так как у меня и без того все кладовки был забиты этой ржаной дрянью. Впрочем, Ихалайнен не учитывает, что на поле у меня есть еще один стог. Так что, по-настоящему говоря, у меня наберется около восьми стогов.

— Ну и ну, Ватанен! — воскликнула пораженная Кайса. Желая подчеркнуть удивительную скромность Юсси.

Антти сказал:

— Наш Ватанен никогда не хвастается своим богатством. Да и вся их фамилия была такой — они не важничали и не задавались, как другие богачи.

Начали разговор с деда Юсси и тут подробно разобрали все превосходные качества рода Ватаненов. Кайса сказала:

— И весь род их был такой, все они были усердные, здоровые работяги. И даже пьяниц среди них не было. Я так думаю, что и наш Ватанен вряд ли выпивает?

Анттй сказал, приняв самый серьезный вид:

— Будучи взрослым, он никогда не пил… И только однажды его насильно напоили, однако с тех пор прошло уже больше двадцати лет.

Антти стал напряженно думать, как бы ему замять этот рискованный разговор. Помолчав, он сказал:

— Нет, после того случая Ватанен ни разу не выпивал. Да у нас в Липери и вина нет. А если бы он в город для этого ездил, так его давно бы уже сунули в камеру… Хотя, откровенно говоря, мы с Ватаненом даже и не представляем себе, где эта камера находится.

Тут Кайса вспомнила вдруг о деле Нийранена, которое случилось, когда она еще жила в Липери. С удивлением она спросила:

— Так неужели Ватанен с тех пор ни разу не напивался?

— Нет! — торопливо воскликнул Антти.

— Ни разу не довелось! — подтвердил Юсси и тотчас добавил:

— Не понимаю, что люди находят хорошего в вине? Оно только на драку человека поднимает, а не на хорошую жизнь.

— Вот так Ватанен! — восхищалась Кайса. А Антти, снова вспомнив о деле Нийранена, сказал:

— Тот случай был в молодых годах Ватанена, но теперь он значительно поумнел.

Кайса стала подумывать о Липери. Как было бы чудесно опять попасть в родные свои места! Да ведь и коровы Ватанена — это такой товар, которым не следовало бы гнушаться, если учесть дороговизну молока в городе. К тому же какие все порядочные люди эти представители рода Ватанена, начиная с дедушки Юсси! И вот, размышляя об этом, Кайса сказала мужчинам:

— Ну, глядите, пожалуйста, — поросенок измазал мне юбку, когда я его кормила.

Сказав это, она заметила вдруг, что на ней надета будничная юбка. Она торопливо сняла с гвоздя воскресную юбку и натянула ее на себя, сбросив одновременно запачканную поросенком. При этом заметила:

— Не знала, что будут гости из Липери, не надела новой юбки.

Антти, неуклонно выполняя свою роль свата, сказал:

— Между прочим, от покойницы Ловиисы осталось немало хорошего платья. Одних юбок осталось, по-моему, больше дюжины.

Юсси нахмурился. Он был недоволен, что Антти не упомянул в отдельности о черной шелковой юбке и о новой юбке из муслина. Немного смущаясь, Юсси сказал:

— Опять-таки наш Ихалайнен путает. Сует в один ворох все юбки. Дешевеньких юбок, действительно, осталось двенадцать. А если брать в расчет еще шелковую юбку и муслиновую, то наберется четырнадцать юбок, считая каждую юбку в отдельности.

— Ах, Боже ты мой, ведь у меня и голова осталась непричесанной! — простонала Кайса. Она стала распускать свою косу чтоб привести голову в порядок, так как наконец поняла, что дело идет о сватовстве.

Сплевывая на пол, Антти обдумывал, как бы ему похитрей двинуть начатое дело. Юсси сидел выжидательно. Наконец Антти, пойдя, так сказать, в обход, спросил Кайсу:

— Небось, вы, Кайса, помните Кенонена?

— Тахво Кенонена?

— Да… Портного Кенонена.

— Помню Тахво Кенонена… А что, он еще жив?

— Он еще жив… Дочь богача Хювяринена опять влюбилась в него, — сказал Антти с той целью, чтоб наконец рассеять всякие подозрения, какие могли бы в дальнейшем возникнуть насчет Юсси и дочери Хювяринена. При этом Антти подмигнул Юсси.

— Так, значит, дочка Хювяринена еще не замужем… Ну что ж, она будет подходящей женкой Кенонену… Уж умный мужчина вряд ли ее возьмет! — воскликнула Кайса, убирая свои волосы со лба.

Антти продолжал:

— А вот эту девку они хотели Юсси Ватанену предложить. И при этом старик обещал в придачу жеребца и тысячу марок деньгами, помимо разного другого имущества.

Кайса из-под волос бросила вопросительный взгляд на Ватанена, но Антти опередил ее, сказав:

— Только Ватанен не захотел этого. Уж лучше он один проживет в своем доме!

Вязальной спицей Кайса сделала себе пробор в волосах и теперь задумчиво заплетала свои косы. Антти сказал:

— Однако Юсси Ватанен ничего не имеет против того, чтоб найти себе такую хозяйку, которая заботилась бы о благосостоянии большого дома и, между прочим, была бы подходящая и по возрасту и в смысле, так сказать, своей внешности.

Поросенок тем временем стал мочиться на пол, и так как Юсси сам заметил это, происшествие, Антти посоветовал ему:

— Запихни его в мешок.

Юсси так и сделал. И поросенок опять стал визжать в мешке.

Между тем, Антти прямо перешел к сути дела, сказав:

— А ведь наша Кайса тоже бабенка что надо, хорошая невеста!

— Да… Она хоть куда! — одобрительно отозвался Юсси.

Кайса поняла, что речь идет о браке, и начала скромничать:

— Да что тут обо мне говорить. Есть и другие невесты, помоложе.

Но Антти уже ничем нельзя было сбить с его позиции. Многозначительно посмотрев на Юсси, он твердо сказал:

— Главное, что у нашей Кайсы даже и в молодости не было каких-нибудь шалостей и капризов, какие подряд бывают у нынешних девчонок.

— Нет, не было у Кайсы ничего такого! — любезно отозвался Юсси.

Заплетая свою косу, Кайса продолжала скромничать:

— Да хватит вам, Ихалайнен, зря шутить!..

Глядя на пол и посасывая свою трубку, Антти бурчал:

— Вообще говоря, Кайса крепкого сложения женщина.

— Это правильно! — сказал Ватанен.

Они оба говорили как бы между собой. Кайса в это время держала гребешок в зубах, так что она и не могла принять участия в беседе.

Тут произошла некоторая пауза. Кайса заметно была смущена. Но Антти стал дожимать дело, сказав:

— Главное, то хорошо, что Кайса не сходит с ума благодаря своей молодости, как это делают девчонки.

— Нет, не сходит Кайса с ума, — подтвердил Юсса и сплюнул длинным табачным плевком.

Разговор продолжался. Кайсе показалось, что для пользы дела надо бы попросить гостей переночевать. И по этой причине она спросила:

— А где же вы ночевали эту ночь?

Вот это был вопрос! Тут рука поднялась за ухо, чтоб почесать голову. Ночевка в камере — это было вроде гири на ноге. Юсси попытался замять это дело. Он сделал вид, будто не слышал вопроса, и нарочно спросил у Антти:

— Сколько же льна уродилось у вас в этом году?

Но эта уловка не помогла. И как только Антти ответил, Кайса опять повторила свой вопрос.

Теперь Антти попытался замять дело, сказав:

— А в этих городских домах сразу и не разберешься, чей это дом, тем более, если не знаешь имени хозяина. Разве что по белому цвету этот дом можно отличить.

— Может быть, вы ночевали у Неппеля? — торопливо спросила Кайса.

Тут Антти вспомнил, что полицейский участок был белого цвета, и поэтому он сказал:

— Нет, мы ночевали не у Неппеля… Мы попали в один красный дом, а не белый. Как раз там оказалась конюшня для лошади и хлев для поросенка. Вот я и сказал-Ватанену — давай переночуем тут.

Кайса вспомнила, что на окраине города был дом, окрашенный в красный цвет. Этот дом принадлежал вдове Сутинена. А вдова эта, как люди рассказывали, искала себе жениха. И вот, вспомнив об этом, Кайса тотчас воскликнула:

— И у меня хватило бы места для лошади и поросенка! Да вы, Юсси, сходите за своей лошадью, а я тем временем приготовлю еду и поболтаю с Ихалайненом о липерских новостях.

И тотчас Кайса ревниво добавила:

— Ведь дом вдовы Сутинена это притон для всяких разбойников. Там, того и гляди, украдут вашу лошадь.

Только теперь Юсси вспомнил, что его лошадь была оставлена на улице без всякой привязи. Испуганно он воскликнул:

— Ох, леший меня возьми! Ведь лошадь моя осталась там!

Липерцы заторопились. Юсси, поспешно схватив мешок с поросенком, сказал Антти:

— Давай лучше сюда приведем лошадь… А то эти проклятущие из красного дома украдут ее… Черт бы их драл!.. Ох, наверно, они уже угнали ее!

И тут наши мужчины быстрехонько побежали за лошадью. Кайса слышала, как бранился Юсси, выбежав на улицу:

— Вот гадины… Сгореть бы им в пекле… Украли нашу лошадь!

Выбежав на улицу, липерцы остановились в нерешительности, не зная, в какую сторону им бежать. Ведь, гоняясь за поросенком, они не запомнили дороги, и сейчас им трудно было разобраться, в какой стороне поджидала их лошадь.

А тут случилось так, что по улице проходил некий магистр Иоганн Форсман. Юсси с тревогой спросил его:

— Где эта улица, на которой осталась наша лошадь?

— Какая лошадь? — удивился магистр.

— Да Юсси Ватанена лошадь! — рявкнул Антти, рассердившись на магистра, который медлил с ответом, несмотря на то, что дело было спешное.

Форсман был удивлен вопросом. Юсси стал объяснять ему:

— Понимаете, моя кобыла… Каряя… Та самая, которая принадлежала раньше Кеттунену!

Магистр ничего на это не ответил и пошел своей дорогой, по временам оглядываясь. Создавалось трудное положение, при котором приходилось искать кобылу без посторонней помощи.

Антти, подумав, вспомнил:

— Как раз по этой улице бежал поросенок… Я припоминаю эту большую лужу… Как раз от этой лужи летели брызги в меня, когда я гнался за поросенком…

Таким образом, приятели, установив начало пути, кинулись дальше.

Поросенок яростно визжал в мешке.

На первом же перекрестке у дома Хирванена наши приятели снова остановились в нерешительности.

Навстречу шла некая барышня. Юсси вежливо спросил у нее:

— Не на этой ли улице осталась моя каряя лошадь? Но барышня этого не знала и поспешила уйти. Мужчины наугад помчались дальше.

Антти предложил приятелю:

— Ты беги по одной стороне улицы, а я побегу по другой стороне. И мы будем заглядывать в каждые ворота — может быть, увидим двор больницы и сердитого доктора. Тогда нам будет ясно, что мы бежим правильно.

Они так и сделали. У одних ворот Антти столкнулся с каким-то господином. Этот господин выругался, и тогда Антти спросил его:

— Не в этом ли доме живет сердитый доктор, который сегодня лаялся с нами?

Господин снова выругался и что-то сказал про полицию. И тогда Антти пустился бежать, чтоб догнать Юсси, который был значительно впереди него.

На площади дрались мальчишки. Драка у них возникла из-за того, что один из них обозвал другого «дырявыми штанами».

Драка была в самом разгаре. Но, к счастью, один из мальчишек, сын Котилайнена, не участвовал в драке. Заложив руки в карманы, он стоял, поглядывая на дерущихся. Однако, увидев Юсси Ватанена и Антти Ихалайнена, он в восторге крикнул:

— Эй, ребята! Вот идут эти страшилища, которые сегодня гонялись за поросенком.

Услышав эти слова, Юсси тотчас узнал мальчишку и спросил его:

— А, это ты, сын Котилайнена?.. Слушай, где же наша телега и лошадь?

Тут мальчишки прекратили драку и шумной толпой обступили Юсси и Антти.

— Ребята! — с тревогой крикнул Юсси. — Где моя лошадь?

Тогда один из парнишек, по имени Вяйне, сказал:

— Какая лошадь? Которая осталась одна на улице? — Да…

— Она ушла, — ответил Вяйне.

С тревогой Юсси спросил:

— Куда же она ушла?

— Сперва она тихонько шла по улице, а потом она побежала в сторону Кийхтелюса, — ответил Вяйне.

— И вы ее не задержали? — с горечью воскликнул Антти.

Какой-то парнишка сказал: — Не… не задержали… Вяйне добавил:

— Один из мальчишек стегнул прутом вашу лошадь, и она быстро побежала.

— Бежим скорей! — завопил Юсси, призывая Антти следовать за ним.

ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ

В молодости своей оба липерца были неплохие бегуны. Например, однажды они на пари пробежали шесть километров босиком по снегу за время, которое потребовалось для того, чтобы вскипел кофейник. Это искусство, достигнутое ими в молодости, пригодилось им сейчас, когда они побежали по дороге к Кийхтелюсу.

Но и лошадь их тоже была неплохая бегунья. К тому же липерцы были уже в годах. Помимо того, им мешали тяжелые сапоги. Да еще за спиной у Юсси болтался мешок с поросенком. Надо добавить к этому, что и погоня за поросенком до некоторой степени уже утомила их.

Тем не менее, они сначала бежали хорошим аллюром. Они бежали рядышком посередине улицы.

Поросенок, мотаясь за спиной, поднял такой пронзительный визг, что вскоре во всех окнах замелькали улыбающиеся лица.

Наконец бегунам стало жарко. Антти сказал:

— Кажется, нам будет тепло…

Юсси сделал вид, что не слышит этого. Ведь тут дело шло о его кобыле! И надо было спешить. Но когда жара стала душить и его, он не вытерпел и с раздражением сказал:

— И чего же это она, дура, побежала не в Липери, а в Кийхтелюс?

Антти тоже удивился, почему лошадь не пошла по направлению к дому.

Некоторое время бежали молча, но потом вопрос-насчет лошади выяснился, когда Юсси вспомнил:

— Так ведь она родом из Кийхтелюса… Кеттунен ее именно там выменял.

Теперь они бежали тише. Юсси продолжал сердиться:

— Дрянного сорта эта кобыла… Недаром Кеттунен держал ее на цепи… Он боялся, что она убежит в Кийхтелюс.

Тут он стал сердиться на Кеттунена, который надул его в этой сделке — дал ему такую лошадь, которая тоскует, по старому дому, н не предупредил его об этом, Юсси бежал и бранился:

— Чертов сын, этот Кеттунен!

Они бежали дальше, Юсси все более сердился на Кеттунена:

— И главное, он ничего мне не сказал, что она любит махать хвостом…

Запыхавшийся Антти бормотал:

— Проклятый. Кеттунен!

Юсси продолжал злиться:

— Он под сбруей держал ее хвост, чтоб она не махала им… А когда я спросил его об этом, так он мне сказал — шлея длинная, от этого и хвост под ней.

— Соврал-таки, гадюка!

— Соврал, людоед… А ведь и шлея-то была самая обыкновенная, не длинная! — сказал Юсси и тотчас добавил:

— Этот бешеный поросенок визжит у меня за спиной так, будто сам себя жрет. А ну перестань, нечистая твоя сила, визжать, а не то я как тресну тебя об стенку, так что и хвостика от тебя не останется!

Наконец Антти устал. Задыхаясь, он остановился у дома купца Ахокаса и сказал Юсси:

— Не беги. Отдохнем!

Юсси остановился и, шумно, дыша, вытер рукавом куртки пот со лба.

— Нет, мы ее не догоним, — с пыхтеньем простонал Антти. — Надо взять лошадь, чтоб догнать.

— Откуда же мы возьмем лошадь? — спросил Юсси.

— Да возьмем хоть с этого двора.

— Так ведь она чужая, — с сомнением сказал Юсси, но Антти ответил:

— Да мы же ее обратно приведем, когда поймаем нашу кобылу.

Во дворе купца Ахокаса стояло несколько запряженных лошадей. Светлый мерин Партанена из местечка Муло был, пожалуй, наилучший. И поэтому Антти сказал:

— Давай возьмем этого мерина.

Юсси согласился на это и стал даже поторапливать Ихалайнена:

— Скорей садись в телегу и посмотри, есть ли там кнут.

Вскоре наши липерцы поехали по дороге в Кийхтелюс. Юсси продолжал негодовать на свою кобылу:

— Если б бежала трусцой моя окаянная лошадь, мы бы уже поймали ее. Но ведь она, конечно, прет у меня полным галопом.

И он так жестоко рассердился на свою кобылу, что в сердцах хлестнул мерина вожжами по спине и взревел:

— А ну, давай беги, льняная твоя грива! Или ты собираешься дрыхнуть на дороге?

И он снова вожжами хлестнул мерина. Мерин помчался полной рысью, и тогда Юсси стал нахваливать его и вместе с тем порицать свою кобылу:

— Вот этот не взмахивает хвостом, как моя чертова лошаденка. А я-то еще овсом ее кормил!

Антти сказал:

— Интересно знать, чей это мерин?

— Не знаю. Но мерин красивый, с пышной гривой, — ответил Юсси и снова рысью погнал его.

Некий Партанен, из местечка Муло, приехал в Йоки свататься. Но так как у него имелась овчина для продажи, то он и заехал сначала к купцу Ахокасу.

Продав овчину, Партанен оставил свою лошадь во дворе у купца, а сам пошел к местному жителю Матикайнену, чтоб узнать у него, какую сумму можно получить за домик Кайсы, вдовы Макконена.

Этот Партанен был, видите ли, вдовец, и он хорошо знал Кайсу.

И вот теперь Партанен, разузнав у Матикайнена цену домика, возвращался со своей разведки. Однако на пути он встретил случайно Пекку Туртиайнена, которого он незадолго до этого попросил быть сватом, на тот, конечно, случай, если цена за домик Кайсы окажется подходящей.

Пекка спросил у Партанена:

— Ну как, побывал у Матикайнена?

— Был сейчас у него.

— Ну, и сколько, он сказал, домик стоит?

— Четыре тысячи, он говорит, можно получить за него. А если заново покрыть крышу, тогда можно и все пять тысяч получить, — радостно улыбаясь, сообщил Партанен.

— Тогда пойдем, буду тебя сватать.

Партанен задумчиво сказал:

— По-моему, лучше этого случая ничего не будет. К тому же и Кайса здоровая бабенка, и никаких фокусов за ней не водится. Да и детей у нее нет, как, например, у вдовы Копонена.

Пекка Туртиайнен сказал:

— Ну, так давай пойдем к Кайсе… Только погоди минутку, я схожу в лавку, куплю махорки.

Благодаря этой встрече Партанену довелось увидеть своего пышногривого мерина. Ведь Пекка Туртиайнен разговором задержал его настолько, что он не успел свернуть на другую улицу до появления липерцев.

Партанен беседовал еще со своим сватом, когда послышался грохот телеги, и пышногривая лошадь пронеслась по улице. Партанен от неожиданности прищурил свои глаза, но тут, убедившись, что он не ошибся в том, что видит, воскликнул:

— Ха! Глядите, моя лошадь!

Антти взмахнул хлыстом. Юсси крикнул:

— Прочь с дороги! Едем кобылу ловить…

— Эй, человек, поберегись! — крикнул Антти Партанену, который выбежал на дорогу.

Через мгновение Партанен, уцепившись руками за гриву своего мерина, закричал:

— Тпру-у…

— Прочь, браток, иначе мы не поспеем за кобылой! — крикнул Юсси. Это он крикнул прямо угрожающе.

— Стой… Разбойники! — орал Партанен.

— Прочь с дороги: или ударю сейчас кнутом! — взревел Антти и поднял кнут для удара.

Тут Партанен закричал еще громче:

— Помогите!.. Полицию сюда!.. Тпру-у… Стой, мерин!.. Эй, Пекка, кричи громче!

— Полиция! Полицию сюда! — закричал Пекка Туртиайнен.

Как раз полицейский оказался рядом, так как он шел покупать материю на брюки. Все полицейские принадлежности были при нем. А кроме того, он держал в руке сапоги, которые только что приобрел.

Полицейский тотчас вмешался в спор, возникший между Партаненом и липерцами. Но липерцы сразу заметили, что полицейский держит сторону Партанена. Полицейский спросил липерцев:

— Чья эта лошадь?

— Я не знаю! — откровенно ответил Юсси.

Партанен сказал:

— Это моя лошадь.

Обратившись к липерцам, полицейский строго спросил: — Где вы взяли эту лошадь?

— Гм, с одного двора, — ответил Антти.

— С какого двора?

— Не знаем, — в сбою очередь ответил Юсси.

— Я оставил мою лошадь во дворе у купца. Они украли ее оттуда, — сказал Партанен.

— Не ври, — вскричал. Юсси, для которого слово «украли» было подобно удару хлыста.

Антти вопросительно крикнул:

— Да разве мы. похожи на-разбойников?! А?

— А-а! — злобно передразнил его Партанен.

— Не акай, чертова морда! — свирепо крикнул Юсси и взмахнул концами вожжей, чтоб ударить Партанена. Но тот отскочил.

— Не бей, слышишь, олух! — заорал Партанен. И Юсси в ответ ему завопил: — А коли ударю, так что будет!

— Но, но, — успокоительно сказал полицейский, но Юсси и ему крикнул сердцах:

— И ты у меня не нокай, а лучше иди своей дорогой!

Полицейский, правда, пытался разобраться в этом происшествии, но толку не получилось, потому что все причастные к этому делу орали во весь голос и переругивались между собой, И к тому же в дело вмешались Пекка Туртиайнен и четыре школьника. Поэтому полицейский сказал:

— Это такое запутанное дело, что тут надо в участок идти, чтоб разобраться.

И он, спокойно взяв лошадь под уздцы, повел ее по направлению к полицейскому участку.

Липерцы сидели з телеге. Партанен шел сзади. Поросенок визжал в мешке под сиденьем телеги. А четыре школьника и Пекка Туртиайнен замыкали шествие. Липерцы были смущены происшествием. Юсси спросил у полицейского:

— Куда ты нас везешь?

— Везу, куда надо. А ну, держи вожжи получше, а то они путаются в ногах у лошади! — приказал полицейский.

Юсси с сомнением сказал:

— Да разве в этой стороне Кийхтелюс?

— В этой…

— Да нет же!

— Сиди спокойно, — снова приказал полицейский. — Никакого Кийхтелюса не нужно тебе, а нужно то, что здесь у нас для тебя приготовлено.

В то время в должности начальника полицейского участка был некий Антти Тахванаянен, старший сын купца из Аккала.

Вообще как полицейский он был довольно добродушный человек. Он умел по-человечески обращаться с подчиненными, потому что в студенческие годы ему довелось узнать, что такое полицейский участок, По этой причине он, так сказать, освоил свою профессию. И даже недавно, переодетый в штатский костюм, ездил в Выборг — обследовать состояние полицейских учреждений.

И хотя он и был известен своей мягкосердечностью, однако его терпение иссякло, когда он снова увидел в своем заведении наших липерцев.

— Ах, это вы опять тут? — раздраженно крикнул Тахванайнен.

— Да, это мы, — подтвердил Юсси сей неопровержимый факт.

— Чего вы опять пришли?! — вскричал Тахванайнен.

— Пришли потому, что нас привели.

— Привели… Какой леший вас сюда привел!.. Небось сами сюда пришли, подлецы! — орал начальник участка.

Юсси вспылил и сказал ему:

— Вот и врешь, что мы сами пришли. Это он нас привел.

— Кто он?

— Полицейский. Спроси у него, и он подтвердит, что вас привели сюда насильно, — сказал Юсси.

Все более раздражаясь, полицейский чиновник спросил:

— А что вы опять натворили?

— Ничего.

— Ничего, ничего, — передразнил чиновник. Юсси повторил:

— Ничего не сделали мы такого. Только лишь сидели в телеге и ехали.

— Ехали, ехали… Нечистая ваша сила!.. А куда вы ехали?

— Ехали в Кийхтелюс… И были совсем трезвые, — бойко ответил Юсси, так как он был уверен в правоте своего дела.

Некоторое время начальник участка молча шагал, заложив за спину руки, потом вдруг гаркнул опять:

— А вы знали, чья это была лошадь?

— Нет, — ответил Юсси. И Антти добавил:

— От какого лешего мы могли бы знать, чья она?

— А вот я вам покажу, от какого лешего знать… Да врете вы, знали…

— Не знали, говорят вам! — ответил Антти. А Юсси с твердостью сказал:

— Посудите сами, откуда мы могли знать? Или, по-вашему, у лошади это написано на морде или под ее хвостом?

— Ну, значит, вы украли эту лошадь!

— Это ложь! — вскипел Антти. И Юсси добавил:

— Это грязная ложь, как хвост у коровы! В моем собственном хлеве день и ночь ревут у меня пятнадцать дойных коров! И молока у меня столько, что я согласен даже и тебя молоком поить. Мне не требуется красть чужих лошадей.

Начальник полицейского участка скрипел зубами от злости, но сдерживал себя Некоторое время помолчав, он высморкался и стал продолжать допрос:

— А вы куда ехали на этой лошади?

— В Кийхтелюс.

— В Кийхтелюс… Врут и не краснеют… А что за дело у вас там, если вы сами из Липери?

— Мы ехали в Кийхтелюс. А если не веришь, так спроси у Ихалайнена, — упрямо ответил Юсси.

Полицейский чиновник пришел к мысли, что эти липерцы — крупные жулики. Он опять задал вопрос:

— Что за дело у вас было в Кийхтелюсе?

— Так ведь кобыла ушла туда! — нетерпеливо крикнул Антти. А Юсси поспешно добавил:

— Та самая, которую я у Кеттунена выменял.

Нет, полицейский не мог разобраться в этом сложном деле. Уже измучившись, он спросил:

— А за каким чертом ваша кобыла ушла в Кийхтелюс?

— Так ведь мальчишки ударили ее хлыстом, и она тогда побежала туда, — ответил Юсси.

Полицейский терял остатки своего терпения. А тут еще поросенок опять завизжал в мешке. Полицейский чиновник рявкнул:

— Это что у тебя там в мешке?

— Поросенок.

— Поросенок… Откуда у тебя этот чертов поросенок?

— От свиньи… поросенок… Начальник полицейского участка спросил:

— А что, он тоже ворованный? Юсси с достоинством ответил:

— Да нет, что вы? Вдова Макконена знает, что это наш собственный поросенок. Иди спроси ее, если нам не веришь. Кайса сама кормила его простоквашей. И может подтвердить это.

После продолжительного допроса начальник участка Тахванайнен смог выяснить лишь одно обстоятельство — что вдова Макконена хорошо знает этих двух липерцев. И по этой причине Тахванайнен приказал назавтра вызвать на допрос Кайсу в качестве свидетельницы. Ихалайнена же и Ватанена он велел отвести в камеру.

Юсси было запротестовал и сказал, ‘Что он в камеру не пойдет.

— Ах, не пойдешь! — рявкнул Тахванайнен. — Почему же ты не пойдешь?

— Да мне некогда.

— Ах, вон что! Тебе некогда! Некогда отдыхать от своих злодеяний? — насмехался начальник участка.

Тут Юсси снова вскипел. Он замахнулся своим мешком и закричал на начальника:

— Попробуй тут поори на меня! Я тоже рявкну в ответ, да так, что весь город Йоки разлетится на куски.

— Отведите его в камеру! — гордо приказал начальник участка, показывая рукой на дверь.

— И тут шестеро дюжих полицейских, схватив наших липерцев, втолкнули их в камеру, уже знакомую им.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Вилле Хуттунен был тот человек, которому Антти и Юсси крикнули, будто они уезжают в Америку, когда встретили его на дороге.

В Липери все признавали, что слова этого человека заслуживают полного доверия. И, действительно, это был достойный человек. Любое дело он всегда излагал основательно. И уж если он начинал что-нибудь говорить, то говорил, не умолкая и не делая никаких пауз. Без всякой передышки он вел свою речь, не давая никому произнести хотя бы даже одно слово.

Было еще одно обстоятельство, которое позволяло доверчиво отнестись к его речам. Сам старик Хювяринен однажды сказал про него:

— Словам Вилле Хуттунена можно вполне доверять, потому что у него много земли и более десятка коров.

И если кто-нибудь недоверчиво относился к сказанному Вилле, такому человеку всегда напоминали о мнении старика Хювяринена:

— Ведь даже Хювяринен верит тому, что говорит Вилле.

Но была и еще одна значительная причина, благодаря которой Вилле Хуттувена не считали беззастенчивым вруном.

О Вилле было принято говорить:

— Уж если он врет, так он врет разумно и в меру. А такое вранье можно всегда через решето просеять: и увидеть, в какой куче правда и в какой куче ложь.

Некто Микко Кутвонен однажды сказал, имея в виду Вилле Хуттунена:

— Надо принять во внимание, что честный врун никогда не утаит правды, он всегда перемешивает ее с собственной ложью.

Этот Вилле Хуттунен всякий раз, когда возвращался домой, неизменно заезжал к старику Хювяринену. Он и на этот раз сделал то же.

Всю, дорогу Вилле обдумывал вопрос — почему Ихалайнен и Юсси Ватанен бросили свое хозяйство и почему Антти оставил свою жену. С этими мыслями он и подъехал к тому проулку, где находился дом Хювяринена. Но, подъехав к проулку, подумал: «Надо бы зайти к старику, да уж больно дорога нехороша — кругом грязь и ямы. Конечно, если б у женки Хювяринена кофе было наготове, вот тогда недурно было бы проглотить чашечку натощак». Вилле остановил свою лошадь и, лежа в телеге, стал обдумывать, как ему поступить. Уж очень ему не хотелось подъезжать к дому через этот грязный проулок. Ведь особой нужды не было заезжать. Тем более, и лошадь его пить не хотела, поскольку он недавно попоил ее, когда заезжал к старику Варису. Тут Вилле прямо рассердился иа Хювяринена за то, что тот не засыпал песком свой проулок.

— Ведь телега потонет в такой грязи, — сердился он. — Да еще он на самой горе построил свой дом, как будто ему у дороги не хватило места.

Однако желание выпить кофе пересилило эти мысли. И он подумал уверенно: «Хозяйка сварит кофейку, если нет у нее готового».

И тогда он повернул свою лошадь в проулок, и вскоре его телега остановилась у самого дома.

В доме была горячка — готовились к свадьбе. Хозяйка говорила Анне-Кайсе:

— Я так думаю, что они уже сегодня к вечеру вернутся из Йоки… Уж будь уверена, привезет тебе Ватанен всякие подарки.

— Старик Хювяринен добавил к этому:

— Нет, Юсси не станет там зря задерживаться. Он всю свою жизнь смирно прожил, так что и теперь он не будет болтаться в городе. Он справится со своими делами и тотчас поедет обратно.

Старик только что высказал это свое соображение, как вдруг в дом вошел Вилле Хуттунен. Он сел на лавку и стал выколачивать свою трубку о каблук сапога.

Хозяйка оказала, увидев его:

— А-а, это вы, Вилле Хуттунен! Вилле ответил:

— Заехал к вам, потому что у старика Вариса не оказалось ведра, чтоб напоить мою лошадь. Вот я и подумал — дай, думаю, заеду к Хювяринену, напою там мою лошадь. Пришлось-таки хлестать моего мерина для того, чтобы он сдвинул телегу в вашем проулке. Он так поднатужился, что оглобли затрещали и из дуги пыль посыпалась, а уж на что крепкая у меня дуга. Будь дуга похуже, так она бы треснула пополам. Вот мой сосед Янне нахваливает свою дугу, а она нипочем бы не выдержала, если б мой мерин рванул так со всей своей силы. А ведь он так рванул, что спина у него вытянулась в стрелку. Нет ли у тебя, Хювяринен, спичек?

— Спички есть, — ответил хозяин.

— Ну-ка дай мне спичку, чтоб разжечь мою трубку. Не знаю, как у вас, а в нашем доме столько спичек уходит, что только знай — покупай. Без конца все чиркают и чиркают, кругом шипенье раздается. Конечно, мой дом стоит на большой улице, и каждый, кто мимо едет, непременно заходит в наш дом. И если нет огня в очаге, то каждый пользуется спичками, которые всегда у меня лежат на столе. Да и пусть их на здоровье пользуются…

Вилле закашлялся, и благодаря этому Хювяринен успел сказать одну фразу:

— В твоем доме хватает проезжих, которые хотят покормить или попоить своих лошадей.

Откашлявшись, Вилле сказал:

— Много проезжих на дорогах. Иной раз тащится целый обоз и такой, что конца его не видно. И откуда столько бывает мужчин и лошадей? Ведь как будто их кто-то нарочно рассыпает по дорогам. А уж если такая толпа влезет в дом, так только подавай им спички и табак.

Вилле посмотрел на Хювяринена, чтоб увидеть, понимает ли он всю тонкость его мыслей. После этого Вилле продолжал:

— Да и табак у нас ужасно расходуется. Но в моем доме я не вытаскиваю кисет из-за пазухи. В моем доме табак у меня всегда лежит наготове, любой человек, даже цыган, может прийти и закурить… Что-то кашель меня стал мучить…

По правде сказать, Вилле сейчас закашлялся для того, чтобы дать слово старику Хювяринену. Старик понял это и сказал:

— Вот в этом ящике лежит мой табак. Зачем ты куришь свой?

Вилле высыпал из своей трубки табак и стал набивать ее табаком хозяина. Делая это, он сказал:

— У меня и своего достаточно, но отчего не попробовать табачка Хювяринена.

Разжигая трубку, он продолжал:

— На моей земле не приходится сидеть без табака. Стоит только бросить в землю горсть табачных семян — и табак готов.

Вилле даже повысил свой голос, когда стал хвастаться:

— У меня табак так и прет из-под земли, так и лезет отовсюду, настолько, что деваться от него некуда. И это очень кстати, что у меня так много табаку. Ведь прохожие, перевозчики и всякие мужички всю зиму шляются ко мне, чтоб покурить.

Трубка гасла. Вилле снова стал раскуривать ее, продолжая говорить.

— Но что меня сердит, так это большой расход кофе. Этого Божьего дара уходит у меня такая прорва, что даже и в нашей лавке не хватает его для меня. Пришлось мне тут как-то съездить в город, чтоб купить себе три фунта… Ишь ты, как трубка моя капризничает… Пыф… паф… пах… Главное, хозяйка у меня уж очень расточительная, никого без кофе не отпустит. С утра до ночи старуха моя гремит кофейником. Не успеет налить одну чашку, а уж снова надо кофейник наполнить.

Тут Вилле на минуту прервал свою речь и бросил взгляд на хозяйку. Тогда хозяйка сказала Анне-Кайсе:

— Ты бы, Анна-Кайса, поставила кофейник на плиту. Ведь у нас такой редкий гость.

В таком духе опять продолжалась беседа. Старик Хювяринен не сидел без дела, он плел веревку из мочалы.

Наконец кофе был готов. Хозяйка предложила Хуттунену чащечку. Вилле стал отказываться;

— Да нет, я только что пил кофе у старика Вариса… Они еще спали, когда я приехал. Но старик, как только услышал мой голос, сразу узнал меня: «А, говорит, это ты, Вилле Хуттунен». А потом проснулась женка Вариса, обрадовалась, сказала: «Сейчас встану, вскипячу кофейку для Хуттунена, давно не было в нашем домишке такого дорогого гостя». Вообще-то я к ним не из-за кофе завернул, а просто так, чтоб лошадь моя немного передохнула… Вы что, хозяюшка, в здешней лавке покупаете кофе?

— Да, — ответила хозяйка.

В общем, Хуттунен выпил чашку кофе и собрался уходить. Он уже нахлобучил шапку на голову, но тут как раз вспомнил о деле, которое так заинтересовало его. Вопросительно и с удивлением он сказал:

— Интересно знать, о чем думали эти Антти Ихаланнен и Юсси Ватанен, когда решили в Америку ехать? Ведь Ихалайнен не только свою землю бросил, но и свою жену. Наверно, он рассорился, что ли, со своей бабой? Иначе зачем ему на старости лет оставлять свои родные места и путешествовать?

Тут Вилле стал подробно рассказывать о хозяйства Антти и об Америке. Вся семья Хювяринена с недоверием слушала то, что говорил Вилле. Однако все призадумались, когда Вилле изложил, при каких обстоятельствах произошла его встреча с липерцами и какой велся разговор с этими молодцами, уехавшими в Америку.

Об этом Вилле так поведал, не делая в своей речи из лишних пауз:

— Встретил я Антти Ихалайнена и Юсси Ватанена как раз на самой дороге. Ну, конечно, разговорились. И мне Ихалайнен сам сказал, что ему предложили работу в Америке. Эту работу предложил ему один его хороший знакомый, с которым Ихалайнен уже давно переписывался. Так вот этот знакомый написал ему в письме: «Приезжай, я тебя неплохо устрою, и ты будешь зарабатывать в Америке по десять марок в день. А ежели немножко перехитришь американцев и обжулишь хозяина, то будешь иметь еще лишнюю десятку в день». Получив такое письмо Антти Ихалайнен решил перехитрить американцев, поехал в Америку. И даже купил билет на пароход до самого места назначения. Что касается Юсси Ватанена, то он поехал провожать Ихалайнена. Однако похоже на то, что он проводит его до самой Америки и там останется.

Тут старик Хювяринен выразил некоторое сомнение. И когда Вилле на минутку замолк, чтобы передохнуть, старик недоверчиво спросил:

— А ведь ты привираешь насчет Ихалайнена и Ватанена?

— Ну как можно в таком серьезном деле врать! — с удивлением сказал Хуттунен. — Ведь еще летом мне об этом было известно, когда Антти зашел ко мне и взял в долг сорок марок, чтоб купить себе билет ка корабль. Еще помню, сидел у меня тогда сын Хётёнена. Он мне и сказал когда, что Ихалайнен вместе с Ватаненом уезжают в Америку. И чтоб им не тратиться на каждого в отдельности, они сговорились ехать в Америку на один билет.

И тут Вилле, в доказательство своих слов, стал приветить ещё всякие убедительные факты.

Когда он наконец ушел, в доме Хювяринена воцарилось глубокое молчание. Все думали о странной выходке Ихалайнена. И всех изумляло, что и Ватанен будто бы грозился поехать в Америку вместе с Антти.

Приближался полдень. В доме все молчали. И только за обедом хозяйка сказала:

— Вряд ли можно доверять словам Вилле Хуттунена. Ведь всегда изо рта его льется всякая чепуха.

Хювяринен и Анна-Кайса ничего на это не ответили. Однако они немного успокоились. А к концу обеда старик настолько успокоился, что даже спросил у хозяйки:

— Ячменный хлеб или ржаной ты завтра будешь печь?

— Ячменный, — ответила хозяйка. — Хотела печь ржаной, чтоб осталось у меня тесто на картофельный пирог, но потом решила печь пирог на следующей неделе. Анна-Кайса тоже успокоилась, и жизнь пошла своим чередом.

Однако вскоре пришли, дополнительные сведения. Неразговорчивый и угрюмый скорняк Микко Кукконен ехал, так оказать, по свежим следам Вилле Хуттунена. И по этой причине ему пришлось собрать все ценные сведения, оставленные Вилле. Так, например, он узнал, что Юсси Ватанен, якобы, запродал свою землю и все деньги повез с собой.

Скорняк Кукконен в свою очередь рассказывал новости об Антти и Юсси и этим подтверждал разговоры Вилле Хуттунена.

Повсюду эти новости вызывали изумление, и Кукконен благодаря этому сам увлекся болтовней. И в каждом доме, где ему приходилось бывать, он начинал свой разговор именно с этого.

Войдя в дом Хювяринена, он сказал:

— Слышали новости? Ватанен и Ихалайнен поехали в Америку. Что случилось с ними, наверно, какой-нибудь скандал?

Вся семья Хювяринена была поражена этим сообщением, тем более, что Микко Кукконен, как всем известно было, не умел сочинять.

Хозяин долго молчал, соображая, но потом сказал:

— Скандала у них не было, и, по-моему, они вряд ли уехали вообще, хотя об этом лопотал также и Вилле Хуттунен.

— Нельзя верить вранью этого Вилле, — строго заметила хозяйка.

Несловоохотливый Кукконен долго сидел молча, а потом произнес:

— Они сами сказали мне, что едут в Америку.

Это заявление изменило дело. Снова воцарилось продолжительное молчание. Кукконен повернул было разговор на другие темы, заметив:

— Большой у вас дом. Хватает у него размеров. Пожалуй, это самый большой дом во всей нашей волости?

Однако ему никто не ответил. Хозяйка просеивала муку через сито, а Хювяринен щепал лучину. Кукконен продолжал:

— Впрочем, в других волостях мне приходилось видеть дома еще больших размеров.

Снова никто ему не ответил. Хозяйка со вздохом пробормотала почти про себя:

— Нынче темные дни… И утром тьма, и вечером тьма… Опять помолчали. Потом Кукконен сказал:

— Говорят, Ватанен свой дом перед отъездом продал. Интересно, сколько он за него получил?

Анна-Кайса вышла из комнаты.

Ребятам под страхом порки запрещалось говорить о Ватанене, однако Хювяринен, боясь, что дети своей болтовней разоблачат все дело, рассердился на них при всем своем добродушии. Схватив лучину, он стал лупцевать ребят и с бранью начал выгонять их из дома.

— А ну, давайте отсюда в баню! Идите, полощитесь там теплой водой.

Перепуганные ребята с ревом выбежали из помещения.

Кукконен спокойно раскуривал свою трубку. Хозяева занимались своим делом. Наконец после долгого молчания, хозяйка спросила Кукконена:

— А где ты слышал эти новости о Ватанене?

— Мне сам Юсси об этом рассказал, когда я повстречался с ним на дороге. Он сказал мне, что в Липери земля плохая, а налоги большие, — ответил Кукконен.

— Охо-хо! — тяжко вздохнула хозяйка и снова углубилась в свои размышления.

Спустя некоторое время Хювяринен осторожно спросил:

— А где ты встретил Ватанена?

— Я встретил его на пути в Йоки.

— Ах, вот где!

— Да…

Хозяйка пересыпала муку в короб. Хювяринен связывал лучину в пучки. Все трое молчали.

— И больше ничего тебе не сказал… Ватанен? — Нет…

— Значит, ничего?

— Ничего.

Хювяринен отложил в сторону лучины и стал курить. Кукконен пробурчал:

— Ведь Ватанен уже пожилой мужчина.

Хозяева и на это ничего не ответили. Хозяйка уже пересыпала всю муку в короб, но стол еще не был вытерт начисто от мучной пыли. Хозяйка со вздохом сказала:

— Ну куда же мои щенята подевали заячью лапку, ведь нечем стол вытереть!

Кукконен закурил прощальную трубку и спросил:

— А что, у вас, Хювяринен, нет продажных овчин? Он долго ждал ответа. Наконец хозяйка ответила засвоего мужа:

— Вряд ли у него есть… В прошлую зиму он продал все одному скорняку.

— А шкуру черного барана он тоже продал?

— Продал.

Кукконен собрался уходить. Но, уходя, он надолго задержался, у дверей, так как стал рассматривать большую кочергу. Удивляясь ее массивности, Кукконен сказал:

— Хватает железа в этой кочерге!

Он пососал свою трубку и, уходя, сделал заключительный вывод:

— Такой огромной кочерги я в жизни своей не видел.

Незадолго до всех этих событий три господина из города Йоки отправились на охоту. Они сели на парусную лодку и благополучно оттолкнулись от берега. Но так как они перед тем изрядно выпили, то путешествие их закончилось печально. Их лодка натолкнулась на камень и перевернулась, потому что подвыпившие охотники неосторожно накренили ее на один бок.

Это происшествие случилось недалеко от дома Копонена.

Охотники погрузились в воду, но так как в том месте было неглубоко и до дна можно было достать ногами, то они и не потонули. Однако подняли ужасный крик и шум.

Невообразимые вопли их так оглушили и напугали зятя Копонена, что это незначительное происшествие показалось ему по крайней мере кораблекрушением во время морского сражения.

Зять Копонена почему-то был уверен, что при аварии погибло несколько человек. И эта вера его с каждым днем все. больше укреплялась. И когда он поехал в Липери к массажистке Лийсе Киннунен, то он там и рассказал, людям об этом ужасном кораблекрушении.

В Липери этот рассказ, как, впрочем, и все рассказы на свете, оброс со всех сторон подробностями, ибо каждый дилерский житель считал своим долгом добавить что-нибудь от себя, к тому, что он услышал от другого.

— Киннунен, жена которого массировала зятя Копонена, случайно встретился с Вилле Хуттуненом и сказал ему:

— Ну и грязи же нынче на дорогах!

— Да, этого Божьего добра везде достаточно, — ответил Вилле. — В проулке, где живет Хювяринен, любая лошадь может завязнуть в грязи по самые уши… Ну, а что слышно новенького?

— А что можно услышать в Липери? Разве что визг свиней и бабьи крики. А вот, например, в Йоки было-таки происшествие иного сорта. Там один корабль пошел на дето морское, и при этом до черта затонуло людей… Да ты, кажется, в это время был в Йоки? — спросил Киннунен.

Вилле был удивлен. Ему не хотелось признаться, что об этом он ничего не знает. Это было бы для него конфузно. И, чтоб разнюхать об этом деле, он не без хитрости сказал:

— Кто настороже, тот всегда бывает на месте. Да, там порядочная была сумятица.

Киннунен задумчиво сказал:

— Конечно, может быть, всего-навсего в Йоки затонула дровяная баржа. Такие бывают паровые баржи…

Вилле воскликнул презрительно:

— Нет, в Йоки не станут люди срамить себя — пускать на дно какие-то там баржи. Это, ясно, был пароход, и такой, на котором было, бы не стыдно господам тонуть.

— Ах, так, значит, это действительно был пароход? А какое же именно это было судно? — спросил Киннунен.

— Это был наилучший пароход из всех пароходов Йоки… Это был огромный морской корабль, на котором могли бы уместиться все жители Липери.

— Так, значит, он и пошел ко дну?

— И так пошел ко дну, что в воздухе только корма мелькнула! — детально объяснил Вилле.

— И что же, он затонул так, что даже мачт не видно? — с любопытством спросил Киннунен.

— Какие там к- черту мачты, если глубина такая, что можно целый моток троса раскрутить, и то до дна не достанешь! — ликовал Хуттунен.

Тут Вилле вспомнил об Ихалайнеие и тотчас с уверенностью сказал, что Ихалайнен и Ватанен утонули во время этого кораблекрушения.

Он сам всерьез поверил этому и поспешно сказал:

— Вот как закончилась поездка в Америку Ихалайнена и Ватанена!

Сначала эта мысль до Киннунена как-то не дошла, Но когда Вилле стал растолковывать ему это дело, Киннунен воскликнул:

— Ах, черт бы драл этого Ихалайнена! Хотел удрать от своей жены! Тут-то его, каналью, и настигло наказание!

— Далеко удрал! Плавает теперь наш Антти Ихалайнен в пузе у щуки! — сказал Вилле, уверившись и сам, что это именно так и случилось. Ну, так ведь в Липери каждый человек верит своим словам.

Киннунен стал расспрашивать:

— А как хоронят утопленников, если они остаются в море?.. Отделяется ли их душа от тела, если поп не благословил могилы? И считается ли жена вдовой, если ее муж утонул?

Со знанием дела Вилле Хуттунен ответил на эти вопросы.

— Душа утопленников свободно отделяется от их тела. А чтоб благословить могилу, пастор должен выехать на лодке к месту аварии. Там он черпаком немного зачерпнет воды и трижды обрызгает это место. Вот и все благословение. А после такого погребения утопленник уже не считается в живых. И его вдова может свободно выходить замуж.

Киннунен все же был озадачен этой новостью. Не без удивления он сказал:

— Посмотрите на этого зятя Копонена. Ведь он, как это ни странно, ничего не сказал о том, что Ихалайнен и Ватанен утонули.

По мнению Хуттунена это действительно было странно. Однако Вилле нашел этому объяснение:

— Там у них в Йоки столько всяких дел, что они и не говорят о каждом происшествии в отдельности, как у нас в Липери. Они там всегда придерживают язык за зубами, чтоб не брякнуть какую-нибудь глупость, мало относящуюся к делу.

Киннунен с этим вполне согласился и в свою очередь сказал:

— Это я тоже заметил, что не только в Йоки, но даже и в его окрестностях люди ходят, будто воды в рот набрали.

Вилле Хуттунен, вдохновившись поддержкой, воскликнул:

— Вот они какие! А вся семья Копонена в особенности отличается скупостью и жадностью. Люди рассказывают, что они даже не каждый день жрут, скупятся. Говорят, что они только в Рождественские праздники досыта едят, и то не все сразу наедаются, а по очереди — каждый год по одному. Конечно, в таком доме и на слова скупятся. Таких людей надо, как коров, доить, и то вряд ли что получится, промолчат. Нет, здесь в Липери мы не похожи на городских. Любая речь у нас течет прямо, как вода из крана. И не видать, чтоб от этого в Липери иссякли слова… Киннунен всецело согласился с Вилле. И тут он даже почувствовал некоторую гордость за свою Липери. Ои предложил свой табак Хуттунену и сказал:

— Это верно, у нас в Липери не скупятся на слова и не торгуются из-за них. А что касается Ихалайнена, так ов за свой зек успел столько нагрешить, что придется ему дать ответ перед небесным судом.

— Не с пустыми руками побрел Ихалайнен в свой последний путь! — сказал Хуттунен, зажигая свою трубку. И тут он стал рассказывать о дорожном багаже покойника:

— Этот Ихалайнен, когда был еще мальчишкой, крал репу с чужих огородов. Он вместе с Ватаненом крал, и так крал, что мы, другие мальчишки, не могли с ним соревноваться. А ведь тогда в Липери репу сеяли в огромном количестве. И хотя каждое семечко всходило, но хозяевам, кроме ботвы, ничего не оставалось.

Подняв свои очи к небу, Киннунен сказал:

— Еще хорошо, что здесь у нас в Липери нет фруктовых садов! Это прямо великое счастье для всех уходящих в загробную жизнь.

ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ

От дома старика Хювяринена шла прямая дорога к дому Вилле Хуттунена. Но если ехать с тем, чтобы побывать в доме Ихалайнена, пришлось бы делать большой крюк. Такая дорога выходила длинней на восемь верст, тем не менее Вилле Хуттунен решил-таки сделать этот крюк. Ему хотелось получить некоторые подробности об отъезде Ихалайнена в Америку. Помимо того, уж очень ему не терпелось рассказать обо всем, что он знал.

Майя-Лийса, жена кузнеца Кананена, находилась еще у Анны-Лийсы, когда приехал Вилле Хуттунен. Бедные женщины все еще сидели без спичек и страдали от этого.

Вилле вошел в дом, выбил пепел из своей трубки и спросил у Анны-Лийсы:

— Кажется, ты — бывшая жена Ихалайнена?.. В чем дело, почему Ихалайнену приспичило ехать в Америку?

Скудные сведения были у бедной женщины о причинах отъезда ее мужа.

К тому же она и не совсем верила в его отъезд. И все время ожидала возвращения Антти. Однако Хуттунен уверил её в обратном. Он сказал ей почти без передышки: — Антти сел на корабль с большой группой других людей, которые собрались ехать в Америку, Это были мужики со всех волостей. Там были и такие рослые молодцы, что даже как-то не верится, будто таким нечего делать в Финляндии. Всем им для чего-то приспичило ехать в Америку… И почти все они побросали своих жен, так что теперь немало прибавилось вдовиц во всех волостях… Вот и тебя, бедная женщина, Ихалайнен оставил вдовой…

Тут Вилле приготовился сказать самое главное из того, что ему было известно. Постукивая сапогом об пол, он торжественно изрек:

— Только короток путь был у Ихалайнена. Недалеко он отъехал от берега, как уже наткнулся на такое препятствие, которое не мог он перепрыгнуть!

В сердце Анны-Лийсы зажглась надежда. Она спросила:

— Как вы сказали? Ихалайнен вернулся назад?

Вилле Хуттунен, сделав серьезное лицо, продолжал:

— С Ихалайненом приключилось несчастье иного сорта. С большой группой путешественников он пошел ни дно моря, так как их корабль махнул в воздухе своей кормой, как лошадь машет хвостом. Их корабль загудел в последний раз и тут же поперхнулся своим дымом.

Анна-Лийса напряженно вслушивалась в слова Вилле, но ничего не понимала.

Хуттунен продолжал:

— И вместе с Ихалайненом опустилось на дно моря столько господ, что в Йоки придется, видимо, закрыта все винные магазины, поскольку теперь там некому будет покупать коньяки. Все эти господа пропали, как тараканы в горящей избе.

Анна-Лийса с трудом напрягала внимание. В ее ушах гудели слова Вилле. Она сказала ему:

— Нет, я не могу понять, что вы-говорите. Кто пошел на дно моря? Ихалайнен? Почему?

Услышав этот простецкий вопрос, Вилле, воскликнул:

— Как почему? Да потому, что вашему Ихалайнену не надо было ехать водой в Америку. Но он спутался с нечистой силой и поехал. У него дьявол висел, как камень, на шее. Этот дьявол и утопил в море Ихалайнена и Ватанена. Они даже не успели Богу помолиться. Один раз только вскрикнули, и всему делу конец! А потом поп выехал на лодке и бросил горсть земли в море. На этом и закончилась вся похоронная церемония.

Тут Анна-Лийса наконец поняла все. В ужасе она воскликнула:

— Боже мой! Ихалайнен потонул на пути в Америку?!

— Да правду ли вы говорите? — спросила жена кузнеца.

Приняв важный вид, Вилле презрительно сказал;

— Х-ха! А почему бы вашему Ихалайнену не утонуть? Ведь там многие подвыпившие господа попали на Божий суд. Весь корабль целиком пошел на дно. Хватает теперь мяса на дне моря! Один человек только спасся — это зять Копонена. Он еле живой приехал в Липери для того, чтобы теперь массироваться у жены Киннунена.

Анна-Лийса заплакала, Майя-Лийса тоже вытирала слезы. Вилле стал их утешать, говоря:

— Слезами горю не поможешь. Вот однажды потонул старик Сойнинен, так его жена взяла и вышла замуж.

Нет, теперь Анне-Лийсе было не до слов Вилле Хуттунена. Она почувствовала себя вдовой. Смерть Антти не огорчила бы ее в такой степени, но сознание того, что он так бессердечно бросил ее, усилило ее боль. Она знала, что она ни в чем не виновата. Всегда она во всем помогала Антти. И никогда не было у них никаких ссор. А тут вдруг Антти взял и уехал и даже слова не сказал ей на прощанье. Она плакала, жалуясь:

— Ну зачем же он поехал и все бросил… Ведь между нами не было никаких ссор…

Вилле Хуттунену стало ее жалко. Он стал ее утешать:

— Горюй не горюй, а от этого он не вернется. Вся деревня знает, что причина не в тебе. Всем известно, что Ихалайнен с детских лет был бешеный. Ведь никому не было покоя от него и Ватанена, Другие мальчишки просто шалили, а ведь эти стекла били в банях. И всю деревню они вверх дном переворачивали.

Анна-Лийса не позволила теперь упрекать Антти. Защищая его, она сказала:

— Кто же в молодости не шалил? А мой Антти потом бросил все свои проказы, и он был такой хороший муж, что я плохого слова от него никогда не слышала…

Грустно и тихо стало в доме. Вилле Хуттунен ушел, Анна-Лийса беззвучно плакала, уткнувшись в передник.

Долго горевали женщины. Майя-Лийса тщетно пыталась утешить вдову. В избе было холодно, сыро. Но об этом они и не думали теперь. Тем более, что не было спичек, чтоб растопить печь.

Под вечер в душе Анвы-Лийсы возникла крохотная искорка надежды. И поэтому Анна-Лийса сказала Майе-Лийсе:

— Останься посторожить дом, а я схожу еще раз к Хювяринену, чтоб узнать, действительно ли Антти уехал и верно ли, что он вдобавок к этому помер.

Майя-Лийса согласилась посторожить дом. И Анна-Лийса пошла.

В доме Хювяринена еще не знали о том, что утонул Ихалайнен. Там только знали, что Ихалайнен вместе с Ватаненом уехал в Америку.

Старик Хювяринен, нарезая лучину, рассердился на старшего мальчика. Он ударил его лучиной по ногам и закричал:

— Опять ты тут шлепаешь босыми ногами! Мальчишка взвизгнул и убрался в угол. И там стал драться со своей сестренкой. Это в свою очередь рассердило хозяйку.

Анна-Кайса капризничала. Она швырнула щетку, которой мыла плиту, и крикнула своей матери:

— Это ты начала дело с Ватаненом! Мать рассердилась:

— А ты еще что тут! Этот Ватанен вполне годился бы для тебя.

— Черти вы все, а не люди!.. — кричала Анна-Кайса, кидая посуду в чан для мытья.

Мать продолжала сердиться:

— Не злись и не швыряйся, Анна-Кайса. Нет, не заполучить тебе больше жениха, даже если искать среди самых корявых!

В самый разгар ссоры в дом вошла Анна-Лийса. Она тотчас спросила:

— Что известно у вас об отъезде моего Ихалайнена? Верно ли, что это так?

В доме все были раздражены и рассержены, и поэтому разговор не завязался. Все молчали. Никто не ответил Анне-Лийсе на ее вопрос. Помимо того, в этом доме сердились на Ихалайнена, который, сватая, обманул всех.

С тревогой Анна-Лийса повторила свой вопрос. И тогда хозяйка крикнула своему мужу:

— Да ответь ты ей, Хювяринен, чтоб она хоть квакать перестала.

Анна-Лийса, убитая своим горем, не обиделась даже на эти слова. Она еще раз сказала старику Хювяринену:

— Скажите, так ли это? Хювяринен с раздражением крикнул:

— Уж, кажется, один раз я сказал тебе, что они удрали в Америку. И пусть к черту удирают такие люди!

Анна-Лийса чуточку обрадовалась, благо Хювяринен ничего не сказал о смерти Антти… С надеждой она воскликнула:

— Доедет ли благополучно до Америки мой Ихалайнен?

Тут терпение Хювяринена лопнуло. И он крикнул:

— Да пусть он в море утонет, этакий мужичище! Туда ему и дорога! Найдешь получше, чем этот твой — с картофелиной вместо носа. Уж если тебе не терпится замуж идти…

Анна-Лийса обиделась и вместе с тем испугалась. Значит, пропала всякая надежда, значит, действительно утонул ее Антти. Она сделала попытку еще о чем-то спросить, но Хювяринен не пожелал ей ответить. Схватив лучину, он стал лупцевать ребят по ногам, крича:

— Вон отсюда! Идите в баню драться. Не дом у нас, а какой-то постоялый двор. Один ушел, так непременно другой тащится и торчит тут, не дает покоя и мешает работать.

Анна-Лийса со страхом слушала эти слова. Она понимала, что все это относилось к ней. Она кашлянула, чтоб показать хозяину, что она поняла. Но тут вскипела хозяйка. Пряча кофейник в печку, она с возмущением сказала как бы про себя:

— Все тащатся хлебать мой кофе… Этак не хватит ни полей, ни земли, чтоб выращивать его…

Она стала приготовлять пойло для коровы, продолжая изливать свою злость:

— Знаем вас, скупердяйки! Сидят и ждут, чтоб поклянчить кофейку… Неужели у самих нет цикорной водицы, чтоб залить свою глотку.

Анна-Лийса поняла, что и эти слова адресованы к ней. Она поднялась и, вздохнув, сказала на прощанье:

— Да, печальная жизнь у бедняка. Особенно, когда муж помер. Тогда все только и лаются, только и думают, что человек мечтает у них кофе выпить.

— О тебе речи не было! — сказала хозяйка, чтобы немного загладить свою невежливость.

И когда Анна-Лийса была уже в дверях, хозяйка добавила:

— Посидела бы немножко, а я бы кофеек поставила. — Это и дома у меня есть, — ответила обиженная Анна-Лийса. И она ушла. Впрочем, уходя, она обернулась и язвительно сказала:

— Когда с мельницы поедете, так зайдите в мой дом. Я вам сварю кофейку. При всей бедности моей найдется у меня этого добра…

С большой грустью Анна-Лийса вернулась к себе. Наступила темная ночь. Платье ее промокло, и ботинки запачкались в грязи.

Майя-Лийса стала плакать вместе с ней, и у нее не хватило духу заговорить о спичках.

В избе было холодно. Майя-Лийса принесла в комнату несколько охапок соломы. И на соломе они проспали всю ночь.

Только не очень-то им спалось ночью. Грустные мысли не покидали Анну-Лийсу. Чтоб скоротать время, она спросила у Майи-Лийсы:

— Хорошо ли тебе спать?

— Хорошо.

Помолчав, Анна-Лийса опять спросила:

— Достаточно ли соломы ты положила для себя?

— Достаточно…

Много соломы осталось у нас. Еще перед овином у нас целый стог ячменной соломы.

— Значит, Ихалайнен в стогах держал солому?

— В стогах.

В таком духе они разговаривали, чтоб хоть немножко скоротать время.

Майе-Лийсе хотелось утешить Анну-Лийсу. Она попробовала своим разговором рассеять ее тяжелые думы. И для этого она спросила:

— Сколько раз телилась ваша красная корова?

— Уже четыре раза, — ответила Анна-Лийса.

— Ах, уже четыре! — Четыре…

Спустя некоторое время Майя-Лийса снова спросила ради утешения:

— У тебя детей не было?

— Не было. Только одна девочка родилась и вскоре умерла, еще года ей не исполнилось! — ответила Анна-Лийса. И, некоторое время помолчав, спросила в свою очередь:

— Кажется, и у тебя детей не было?

— Маленьких?

— Да… Вообще детей…

— На что мне они при моей бедной жизни? Ведь они только едят да кричат, да еще платья свои рвут, — сказала Майя-Лийса. И Анна-Лийса согласилась с ней:

— Только это они и делают. Это просто счастье, что Ихалайнен умер, не имея детей. Если б сейчас остались у меня щенята, что бы я тут с ними делала!

— Верно, это счастье, что он бездетным умер! — утешала жена кузнеца.

В таком духе беседовали они, и Анна-Лийса стала понемножку примиряться со своей судьбой.

Однако утром, когда они проснулись в холодной избе, жизнь им показалась мрачной и дикой. Они стали ждать — не зайдет ли кто-нибудь в дом со спичками, но, к их огорчению, никто мимо дома не проходил.

Несколько раз у Анны-Лийсы возникало желание сходить к Хювяринену за спичками, но она все еще надеялась, что кто-нибудь поедет мимо на мельницу. А кроме того, Анна-Лийса думала: «А что толку пойти просить спичек. Все равно забуду о них, как в прошлый раз».

То же самое думала про себя и Майя-Лийса. И по этой причине она тоже не решалась идти за спичками. Она думала: «Забуду о них, а потом Анна-Лийса станет меня упрекать и бранить, как я ее бранила».

В избе было так холодно, что Майя-Лийса надела на себя меховой полушубок Ихалайнена. И в таком наряде она села за пряжу. Однако почувствовала раздражение к Анне-Лийсе и сердито сказала ей:

— Куриная память у тебя… Пошла за спичками и забыла, для чего пошла!

Анна-Лийса не сразу ответила на это. Только намотав шерсть на катушку, она сказала как бы про себя:

— Если б у тебя было такое горе, так это и у тебя отбило бы память.

Майя-Лийса снова смягчилась, однако не настолько, чтобы сразу продолжить беседу. Уже кончили наматывать шерсть и принялись чесать лен. Только тогда Майя-Лийса сказала:

— А что тебе горевать о таком муже, который бросил тебя, а потом взял и утонул в море… Возьми себе кого-нибудь такого, чтобы он сидел на месте.

Анна-Лийса задумалась. Но потом она, как бы соглашаясь, сказала:

— Конечно, в этаком хозяйстве нелегко одинокой женщине. Ведь не знаешь, какая будет зима. Может, наметет столько снегу, что придется ползать в юбке по сугробам, когда из леса дрова повезешь… Этак и ноги можно себе отморозить…

Майя-Лийса вздохнула в знак согласия. Через минуту Анна-Лийса добавила:

— А то еще ворвутся в дом разбойники… Как от них защититься, если в доме нет ни одного мужчины?

Потом опять заговорили о смерти Ихалайнена и Ватанена. И опять немного всплакнули. Майя-Лийса стала бранить господ.

— Черт бы их взял, этих господ из Йоки! Они только и знают, что вино хлещут. Им наплевать, что наши липерские мужики тонут.

Анна-Лийса задумалась об этом. И с горечью сказала:

— Эти господа только и созданы для того, чтобы пить вино и бедноту топить… Иной заботы у них нет…

Вскоре Майя-Лийса снова стала весьма неприятно покашливать и посматривать на кофейник…

Грусть все сильнее охватывала Анну-Лийсу. И она стала тихонько напевать один церковный мотив. Когда Майя-Лийса опять закашлялась, жена Ихалайнена сказала ей:

— Давай хоть споем вместе церковные псалмы, чем думать о кофе.

На это Майя-Лийса ничего не ответила. И тогда Анна-Лийса со скорбью в голосе стала напевать псалмы. Это подействовало на Майю-Лийсу. Сердце ее оттаяло, и она спросила:

— Нет ли у тебя духовного песенника?

— Есть такой…

Майя-Лийса совсем смягчилась и, достав свои очки, сказала:

— Давай споем «Прочь уходит сладкий мир».

Женщины сели за стол, положили перед собой песенник и запели. Майя-Лийса вела пальцем по строчкам, чтобы не сбиться. Однако в конце четвертого стиха Майя-Лийса снова закашлялась. Анна-Лийса начала было петь четвертый стих без нее, но Майя-Лийса прервала ее, сказав:

— Да не торопись ты, как оглашенная! Дай мне хоть глотку свою отхаркать.

Она встала из-за стола, подошла к печке, откашлялась и опять вернулась. И тогда они снова начали петь.

Спев эту духовную песню, они опять приумолкли. Но жизнь требовала своего. И Майя-Лийса стала перебирать знакомых, подыскивая такого человека, который был бы подходящим мужем для Анны-Лийсы. Она сказала:

— Вот кто годился бы для тебя — Хейкки Малинен! Только жаль, что у него баба еще жива. Но, думается мне, она помрет этой зимой. Что-то мне снился такой сон, будто из дома Малинена гроб вынесли и повезли через пролив.

Анна-Лийса, подумав, спросила:

— А сколько же лет этому Хейкки Малинену?

— А он в одних годах с моим Кананеном, — ответила жена кузнеца.

— Ах, вот он уже в каких годах!

ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ

Партанен убрал свою лошадь в надежное место и вместе со своим сватом Туртиайненом отправился к Кайсе делать предложение.

У самого дома Кайсы они остановились, и Партанен сказал:

— Лучше всего вести дело без всякой игры. Обо всем ей надо прямо сказать, и настолько прямо, чтобы это было как пробор в волосах, сделанный вязальной спицей. Именно так следует поступить, чтоб потом не каяться и не обвинять друг друга в обмане. Я говорю тебе об этом, чтоб ты хорошенько разузнал, как обстоят дела у Кайсы, и чтоб ты ей объяснил, что я за человек.

— Да, я понимаю, что это дело задушевное, — придется о твоем хозяйстве сказать. Впрочем, Кайса человек такого сорта, что она и сама об этом спросит, — ответил Туртиайнен. Но Партанен обстоятельно сказал:

— Слушай, Пекка. Первым делом ты скажи этой вдове Макконена, что в моем доме немало всякой работы и хозяйке там будет не слаще, чем остальным моим поденным рабочим… А насчет харчей опять-таки скажи ей, что дают достаточно, столько, сколько нужно для того, чтоб у человека хватало сил работать.

— Кайса умная баба, разберется… А едой что хвалиться — у нее у самой нет недостатка в еде, — ответил Пекка Туртиайнен.

Партанен, стряхнув дорожную пыль со своих брюк, сказал:

— Прежняя моя жена была хилая женщина. Это был нерабочий человек. Вот поэтому-то я и стал теперь подумывать о вдове Макконена, у нее ведь такое крепкое телосложение.

— Кайса работать может, — сказал Пекка.

Они вошли в дом. Партанен, внимательно осмотрев стены передней, сказал:

— В этом доме, кажется, нет даже гвоздя, чтоб повесить рукавицы!

Кайса, схватив с гвоздя свою юбку, затараторила:

— Господи помилуй… Ведь я совсем забыла снять с гвоздя эту свою юбку, чтоб гости могли повесить сюда свои рукавицы… Этот гвоздь еще вбил мой покойный Макконен для своей шляпы…

Партанен повесил на гвоздь свои рукавицы и, усевшись в кресло, развязно спросил, подтягивая вверх голенища своих сапог:

— Ну, что новенького, Кайса?

Кайса довольно подробно стала рассказывать о новостях. Тем временем Партанен чинил и поправлял какой-то ремешок на своих охотничьих сапогах. Когда Кайса смолкла, Партаиен сказал Туртиайнену:

— Тюленье сало — самая лучшая мазь для таких сапог. Вот я смазал голенища этим салом, и уж вода не проходит — внутрь.

— Ох, какие у вас длинные голенища! — воскликнула Кайса.

Партанен не без гордости сказал:

— В хорошем доме всегда хватит кожи, чтоб обернуть свои ноги, будь они хоть в сажень длиной. А погоним коров на убой, так будет и материал для дамских ботинок.

— Видали, сколько кожи в доме Партанена! — сказал сват.

Кайса не была полностью осведомлена о намерении своих гостей. Об этом они говорили раньше весьма отдаленно. Кроме того, в ее мыслях вертелся теперь Юсси Ватанен. Ведь она его ждала и ради него принарядилась. О решительных намерениях Партанена она еще не знала. Она хлопотала по хозяйству, а мужчины между тем неуклонно вели свою линию. Партанен спросил Кайсу:

— Вы согласились бы продать свой дом, если дело пойдет на лад?

Кайса поняла этот вопрос односторонне, она поняла, что речь идет всего лишь о покупке дома. Она обрадовалась, так как подумала, что Партанен нашел для нее покупателя, и воскликнула:

— Я давно хотела избавиться от этой дряни! Ведь содержать целый дом — это только досада и хлопоты для женщины.

Но тут ей показалось, что этот ее дом Партанен собирается купить для себя. И поэтому она добавила:

— А впрочем, дом неплохой. И для вас, Партанен. он вполне бы годился. Но еще лучше станет этот дом, если его починить… Еще при жизни Макконена за него предлагали большие деньги. Макконен хотел было продать его, ко он пожалел расстаться с ним. Он говорил, что это один из лучших домов во всем городе… Его и богатые покупателя осматривали и тоже хвалили.

С довольным видом Кайса поставила кофейник на плиту.

Партанену хотелось скорее приступить к делу. Пекка Туртиайнен сказал Кайсе:

— Ваш дом на хорошем месте. И земли под картошку хватит для нужд небольшой семейки.

Партанен с гордостью сказал, рассчитывая, что его слова принесут ему полный успех:

— Эти картофельные поля в городских домах все равно как жалкие заплатки в сравнении с настоящими полями. В моем хозяйстве, например, на одно лишь поле сажают шесть огромных бочек картошки. На это прямо глазу жутко смотреть!

— Огромные поля у Партанена, — пробормотал Туртиайнен, покуривая.

Кайса начала болтать о своем:

— Помимо того, мой дом приносит некоторый доход от приезжающих, которые приводят во двор своих лошадей, и за это они иной раз дарят подарки. Например, сегодня ко мне заезжали два человека из Липери. Они предлагали мне целого поросенка, если я им разрешу здесь переночевать.

Эти слова о поросенке позволили Туртиайнену спросить у Партанена:

— А сколько свиней в твоем хозяйстве?

— У меня столько свиней, сколько требуется в моем хозяйстве. Но иногда я откармливаю их на убой. В общем, у меня есть и свиньи и поросята! — был ответ.

— И здесь можно свиней держать, надо только сарай для этого построить и купить поросят. И тогда можно будет отлично жить, — болтала Кайса, поддерживая честь своего дома.

У Партанена создалось такое впечатление, что Кайса поддакивает его словам и расхваливает его за состоятельность. Это приподняло настроение и увеличило чувство собственного достоинства. Он солидно крякнул, как это делают богатые хозяева.

Туртиайнен, заботясь о пользе дела, сказал:

— Конечно, цена этого дома значительно поднялась бы, если б он попал в руки настоящего хозяина, который привел бы его в должный порядок.

Кайса с благодарностью посмотрела на Туртиайнена, услышав эти слова в защиту ее дома. С радостной улыбкой она сказала:

— Да, сколько раз я мечтала, чтоб этот дом достался бы настоящему дельному мужчине. Вот тогда бы исчезла всякая грязь и мусор с этого двора. А то ведь в сырую погоду выйти во двор нельзя — вонища на весь город стоит.

— Это все мигом исчезло бы, если б Партанен приехал сюда с лопатами на двух лошадях. Поубавилась бы тогда ваша мусорная куча! — сказал Туртиайнен.

Тут Кайса вполне убедилась, что ее дом собирается купить Партанен. Она сказала:

— А что, Партанену не помешало бы иметь свой городской домик, раз он так часто возит свой товар на базар. Тогда и свою лошадь можно держать на собственном дворе, не боясь, что ее уведут воры или какие-нибудь там разбойники.

Казалось, что Кайса сама делает предложение Партанену. И тогда Партанен решил немного поторговаться. Он многозначительно сказал Туртиайнену:

— Я тебе говорил — тут дело надо без игры вести, прямо, чтоб не было впоследствии обид и кляуз.

Услышав это, Туртиайнен прямолинейно заявил:

— А почему в доме Партанена имеется богатство и всякие товары, которые он возит на базар? Да потому, что в его доме люди так работают, что чертям тошно!

«Пожалуй, он купит наличными!» — подумала про себя Кайса и вслух сказала:

— Таким и должен быть дом, чтоб в нем имелись наличные деньги на разные покупки. Мой Макконен тоже не любил в долг покупать. И этот дом он купил на наличные, так что долгу у меня не осталось, когда он умер.

Все замолчали. У Партанена даже зачесался затылок, когда он услышал, что Кайса как будто имеет наличные деньги. Конечно, прямо спросить было неудобно — сколько у нее денег, поэтому он попробовал узнать окольным путем. Он воскликнул с удивлением:

— Ах, вот как, после Макконена даже деньги остались? Где же это он хапнул такую большую сумму?

Желая похвалиться своим домом, Кайса хвастливо сказала:

— Городские дома всегда приносят доход, если жить правильно и не мотать деньги.

Партанен сделал новую попытку разузнать о деньгах. Он хитро спросил:

— Ну, большую-то сумму он вряд ли мог заграбастать?

— Не особенно, большую, но столько, сколько нужно для того, чтоб безбедно прожить свою жизнь, — пояснила Кайса.

А надо сказать, что почти все деньги, которые остались после Макконена, ушли на его же похороны. Но откуда мог знать об этом Картанен. Он был теперь, так сказать, готов во всех отношениях. Кроме, пожалуй, одного обстоятельства: — еще не было с достаточной ясностью сказано, что хозяйка в его доме должна была работать наравне с другими. Учитывая это, Партанен сказал своему свату:

— Ну, в общем все в полном порядке. Только в отношении работы ты, уж ей говори ясней. Я, Партанен, прямой человек, все дочиста выкладываю, что у меня в мозгу. Можно с лучиной обшарить у меня во рту, и там ничего не найдете, кроме одного языка.

Кайса с удивлением прислушалась к этим словам.

Туртиайнен неторопливо начал объяснять:

— Как уже было вам сказано, Партанен просто лютый работник. Когда он, например, косит, так женщины вприпрыжку бегут, чтоб не отстать от него.

— Бывает, что и мужчины вприпрыжку бегут. Летом попробовал со мной один состязаться. Немного прошел и бросил косу в канаву. Сказал: «Нет, пусть он сам себя уморит, а я не желаю», — превозносил себя Партанен.

Кайса все еще продолжала твердить о своем доме. И в этом моем доме хватит работы даже самому крепкому мужчине, особенно если он сам будет убирать снег на улице.

Постукивая об пол подошвами своих сапог, Партанен приказал своему свату:

— Не помешает сказать и о молотьбе. В иных домах бабы сидят дома и кофе хлебают, когда мужчины молотят хлеб. Вот почему в таких домах бедность прет из всех щелей…

Эти слова неприятно подействовали на Кайсу. Туртиайнен тоже почувствовал некоторую сложность положения, однако сказал:

— А в доме Партанена все бабы, не исключая хозяйки дома, ходят молотить… Впрочем, Партанен большей частью молотит сам… Женщины только немного поколачивают и потом вяжут снопы…

Партанен рассуждал сегодня прямолинейно. Смягчение обстоятельств и всякое приукрашивание правды, чем занимался сейчас Туртиайнен, сердили его. Он громко сказал свату:

— Нет, уж ты говори напрямик. Прямо скажи ей, что придется-таки взяться за молотьбу. Так и скажи ей, Туртиайнен.

Обливаясь потом, Туртиайнен сказал Кайсе:

— Приходится, говорю, и бабам иногда молотить, когда Партанен не поспевает справиться.

Снова помолчали. Партанен ждал ответа. Но Кайса была в тревоге, поскольку она поняла, что речь теперь идет не только о покупке дома. Она сделала попытку уклониться от этого разговора. Сказала:

— Однако вы лютый работник, Партанен! В ответ на это Туртиайнен прямо заявил:

— Вот поэтому он и хочет, чтоб его женка была не хуже его.

Снова помолчали. Партанен приказал свату:

— Ну, кажется, теперь все. Давай грохочи дело до конца!

Подумав некоторое время, Туртиайнен сказал, сплюнув в сторону:

— Так что вот, Кайса, если ты рассчитываешь, что твои кости выдержат такую здоровенную работу, то… Короче говоря, складывай свои пожитки и айда вместе с Партаненом в его деревню Муло.

Кайса попала в крайне затруднительное положение. Так вот к чему, оказывается, велись все переговоры. Кайса молчала. Партанен добавил:

— И как вам сказано — в моем доме бабам не положено сидеть без дела. Надо работать так, чтоб все кости трещали. Ну, а насчет харчей не беспокойтесь, не обижу, будь хоть у вас брюхо с целую бочку.

До сих пор хвалился только Партанен. Теперь подняла свой нос Кайса. В течение всего сватовства она думала о Юсси Ватанене, к которому еще с молодых лет чувствовала симпатию. Она вспомнила красивые озера Липери, вспомнила, какие там прекрасные скалы, леса, долины. Она подумала о том, какие должны быть великолепные луга у Ватанена, какое множество коров у него и сколько молока. И вот, когда Партанен потребовал дать ответ на его предложение, Кайса надменно спросила его:

— А сколько у вас коров?

— У меня имеется десять коров, из-под брюха которых льется молоко в ведра. Но ежели мне попадется такая хозяйка, которая будет у меня вроде ломовой лошади, такая хозяюшка, которая, не жалея своих костей, напрет на работу так, что дух вон, — вот тогда можно и побольше коров держать! — ответил Партанен и тут же добавил:

— Покойная моя женка была болезненного сорта. Она прямо-таки была помехой в моем хозяйстве.

— Тут нужен крепкий человек, с железными костями, чтоб удержаться в хозяйстве Партанена. Ничего, Кайса, ваша спина выдержит, — сказал Туртиайнен и, помолчав, прибавил:

— Так что колебаться не надо. А Партанен, при всем своем богатстве, возьмет вас на этих трудовых условиях.

Но Кайса колебалась не в отношении работы. Она подумала, что у Ватанена пятнадцать коров, а у Партанена всего лишь десять. И тут, вспомнив о прекрасных пастбищах Ватанена, спросила:

— А какие луга на вашей земле, Партанен?

— Вот луга у меня не такие уж хорошие. Луга у меня каменистые, в клочках. Но если все лето ходить с косой, да так, чтобы жена шла впереди, а муж позади, то сена, пожалуй, хватит и на всю зиму, — ответил Партанен.

Туртиайнен сделал новую попытку приукрасить дело. Он сказал:

— Зато Партанен обычно сам точит косы и для себя и для своей жены. И так остро точит, что даже и по кочкам косить легко. Ничего, бока у вас не заболят, если только вы сами не уморите себя такой круглосуточной работой… А вот косу, Партанен, ты, кажется, обычно сам насаживаешь на рукоятку?

— Обычно я их сам насаживаю, — буркнул Партанен. Туртиайнен воскликнул:

— Вот видите! Партанен сам прикрепляет клинок к рукоятке. И он так крепко привязывает его, что коса срезает даже небольшие кочки. И косарь даже не чувствует этого.

Туртиайнен старался смягчить и приукрасить дело, но Партанен своей прямотой опять все испортил. Он, бахвалясь, сказал Кайсе:

— Скрывать не стану от вас, достанется бокам той бабы, которая захочет косить рядом со мной. Ну, а когда рожь будем жать, то уж тут вдвойне придется вам поднатужиться. После трехсот снопов в день любая баба начинает вечером охать.

Кайса странно покашливала. Туртиайнен прямо-таки не представлял себе, что тут предпринять. В последний раз он сделал попытку выправить дело, сказав:

— Партанен обычно сам вяжет снопы, так что его жене достанется немного дела.

Партанен, уверенный в своей победе, ждал ответа Кайсы. Молчание никем не прерывалось. Кайса чувствовала себя, как в огне. Туртиайнен стал ее поторапливать:

— Ну, если вы, Кайса, не страшитесь такой лютой работы, то в чем же дело? Собирайте свои пожитки, и давайте кашу варить в общем котле.

Кайса с беспокойством посмотрела в окно. Она ждала возвращения Ватанена. Туртиайнен спросил ее:

— Так о чем же вы думаете?

— Глядите, пожалуйста, следы поросенка я не вытерла! — воскликнула Кайса, притворяясь, будто она и не слышала вопроса. И чтобы свернуть разговор на другой путь, она стала тряпкой вытирать пол.

— Да, крепкое хозяйство у Партанена! — сказал Туртиайнен.

Опять долго молчали. Наконец Партанен категорически заявил:

— Мое хозяйство не улучшится от вашего молчания… Давайте приступим к делу — продадим дом, а в ближайшее воскресенье устроим небольшую вечеринку в честь нашей помолвки. Туртиайнен, ты пригласи музыканта, пусть он попиликает нам на скрипке.

Сплюнув на пол, Партанен спросил Кайсу:

— Вы хотите, чтоб я сейчас купил обручальные кольца?

Кайса так закашлялась, что казалось, будто у нее что-то застряло в горле. Встревоженная, она сказала:

— Так першит и душит меня, как будто у меня таракан в глотке сидит…

И чтоб как-то замять дело, она вдруг спросила Партанена:

— А что, в вашем доме есть тараканы? Партанен громогласно сказал:

— Если баб держать в ежовых рукавицах, то насекомые, будьте уверены, не расплодятся… Бабы их сожрут, но уничтожат…

Туртиайнен сделал попытку остановить Партанена, чтоб тот не испортил дела. Он стал громко сморкаться, чтоб заглушить речь Партанена. Но тот совсем разошелся и, хвастаясь, орал:

— Как только в моем доме появляются насекомые, я так начинаю кричать на баб, что они у меня прямо в обморок падают. После чего я уверен, что клопов и тараканов у меня не будет.

Туртиайнен с досадой чесал свой затылок. Партанен, вытряхнув пепел из трубки, гордо сказал Туртиайнену:

— Соблюдай свои обязанности, раз ты сват. Ответь ей на ее вопрос о насекомых.

Туртиайнену хотелось несколько ослабить впечатление от излишней строгости Партанена. Однако, не зная, как это сделать, он сказал:

— Партанен бывает такой свирепый главным образом во сне. Вот почему клопы его боятся и не входят в комнату, а предпочитают мерзнуть в сенях.

Кайса была близка к обмороку. Она не знала, что сказать. Снова наступило молчание. Наконец Партанен сказал своему свату:

— Ну, давай кончай дело…

Туртиайнен высморкался в пальцы, вытер их о плиту и торжественно объявил:

— Итак, Партанен считает дело законченным. Он, Кайса, берет тебя в жены.

Но тут вдруг распахнулась дверь, и в комнату вошел полицейский, который предложил Кайсе явиться в полицию, чтобы дать свидетельские показания по делу Ихалайнена и Ватанена о краже лошади.

Трудно описать словами изумление Кайсы. Нет, мы не сделаем даже этой попытки. Нам также было бы нелегко описать все те сложные переживания, которые пришлось испытать Кайсе, прежде чем она получила некоторое представление о случившемся.

Но в конце концов она разобралась в деле.

Партанен ей кое-что объяснил. Он сказал:

— Я стою с Туртиайненом на улице и спокойно с ним беседую. Как вдруг вижу — скачет моя гривастая лошадь. И в моей телеге я вижу двух мужиков, похожих на лесных разбойников. Один из них держит вожжи, а другой что есть мочи хлещет моего мерина кнутом, да так, что у него на спине пузыри вскакивают. Прохожие шарахаются в стороны. Но я не посторонился. Я как рвану за колесо телеги, так она и остановилась, как вкопанная. Ох, и сверкнули же тогда глаза у этих разбойников!

Кайса стала понимать, как именно произошла вся история. Уходя, Юсси Ватанен боялся — не украли ли его кобылу. И Кайса теперь поняла, что липерцы взяли чужую лошадь, чтоб догнать вора.

Тут Кайса взмолилась. Она сказала Партанену:

— Будьте так добры, Партанен, скажите в полиции, что они не украли вашу лошадь, что они взяли ее просто так, покататься… Тем более что у Юсси Ватанена угнали его собственную кобылу.

Тут выяснилось, что Кайса, Ихалайнен и Ватанен — земляки. И по этой причине Туртиайнен посоветовал Партанену:

— Придется тебе сходить в полицию: ведь они земляки. Они зашли к Кайсе в гости, повидаться.

Партанену не хотелось идти в полицию, но вместе с тем ему неудобно было отказать в этом Кайсе. И поэтому он согласился сходить в полицейский участок. Уходя, он сказал Кайсе, увидев ведро около выходной двери:

— Из этого твоего ведра мы будем лошадей поить… А в будущее воскресенье поп с треском объявит о нашей помолвке, после чего мы и провернем венчание. Ну, а потом и за работу. И уж тогда затрещат твои кости на всю деревню.

ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ

Юсси Ватанен и Антти Ихалайнен снова сидели на полу в прежней камере. Они долго молчали. Они чувствовали, что с ними опять поступили несправедливо. Наконец Ватанен прервал молчание, так сказав о начальнике полицейского участка:

— Ну и звонарь же этот господин… Изо рта у него так и сыпались слова, как у барана из-под хвоста.

— Да уж! Редкая баба бывает такая горластая! — сказал Антти.

Кровь вдруг вскипела у Юсси, когда он вспомнил об оскорблении. Но тут же он хвастливо заметил:

— Я бы заткнул ему рот, если б только захотел! Я бы так хватанул его этим мешком с поросенком, что осталось бы от него только мокрое место.

Антти тоже был оскорблен. И он тоже заносчиво произнес:

— Пусть он только попробует зайти сюда. Мы повалим его на брюхо и так отутюжим кулаками его спину, что вряд ли он сможет ходить на своих ногах.

Угрюмо они сидели некоторое время. Потом Юсси стал припоминать людей, которые были мастерами орать и ругаться не хуже, чем этот начальник участка Тахванайнен.

— Он думает, что кроме него и нет иных крикунов и сквернословов, — сказал Юсси. — А вот я припоминаю, был у нас ленсман из Тахмаярви, так он орал и бранился, что этот начальник участка просто щенок в сравнении с ним.

— Ясно, щенок! — с удовлетворением согласился Антти.

Юсси оживился. С ликованием стал рассказывать:

— У этого ленсмана, говорят, был такой громкий голос, что все люди вокруг изумлялись. К нему, говорят, попал один человек по делу о бродяжничестве, так этот ленсман так гаркнул на него, что у того штаны с ног свалились.

— Вот это, наверно, была настоящая брань! — воскликнул Антти.

Ватанен сказал:

— Однако был у нас один проповедник, так его брань тоже разносилась по всей Липери.

— Наверно, он подучился у этого ленсмана, — высказал предположение Антти.

Понемногу они стали успокаиваться. Юсси пробормотал:

— Пожалуй, я выпущу поросенка из мешка.

Полицейские, закрывая за ними дверь камеры, не заметили этого мешка и не отобрали его. И вот теперь поросенок стал возиться в соломе. Поглядывая на него, Антти сказал:

— Интересно знать, чей это поросенок?

Юсси молчал. Трубки были с ними, и они стали курить. Тем не менее, время тянулось медленно, особенно для Юсси, который горевал о судьбе своей кобылы.

Но в общем он успокоил себя, сказав:

— Вероятно, кобыла моя подойдет к своему прежнему дому. Там ее узнают, отведут к Кеттунену, а уж тот приведет ее ко мне.

Антти все еще был огорчен. Он задумчиво сказал:

— А кто этот человек, который остановил нашу телегу?

— Да уж, наверно, из тех, которые вечно по судам шатаются.

Поросенок, весело похрюкивая, вертелся, а мужчины думали о своих делах. Мысли их перешли от поросенка к дому Кайсы. Юсси сказал:

— А все-таки свинья — умное животное. Ведь сумел-таки наш поросенок привести нас к дому Кайсы. Даже сумел отыскать дырку в заборе, чтоб шмыгнуть на ее двор.

Антти тоже удивлялся сообразительности поросенка, Он сказал:

— Без поросенка мы не узнали бы, где проживает Кайса.

— Да, уж без его помощи мы так бы и не знали, что Кайса осталась вдовой, — подтвердил Юсси.

Антти дремал. Трубка покачивалась у него в зубах и едва не падала. Юсси думал о Кайсе и об ее доме. Он сказал Антти:

— Хорош все-таки дом у Кайсы!

— Хороший дом, — пробормотал Антти.

Теперь они оба стали дремать. Наконец Юсси, очнувшись, негромко проговорил:

— И сама она не плохая бабенка!

— Да, она еще хороша для ее возраста, — согласился Антти.

— Очень хороша!

Опять стали дремать. Теперь Антти, очнувшись, сказал:

— Для тебя это будет славная женка, крепкая…

— Да… Она поплотней, чем дочь Хювяринена, — радостным тоном ответил Юсси.

Антти сказал:

— Что-то наш поросенок под солому лезет… Может, он спать хочет?

— Солома-то как будто прежняя, на которой мы вчера спали? — пробормотал Юсси, посматривая на солому.

— Это прежняя солома… Видать, они не успели ее сменить…

— Не успели, а то бы, конечно, положили для нас свежую…

Так они болтали между собой. Утром проснулись рано. И снова медленно потянулось время. Иногда перекидывались фразами о кобыле, но чаще всего вспоминали Кайсу. Уж очень им не терпелось закончить брачную сделку. Юсси спросил:

— А тебе не показалось, что Кайса сама старалась поскорей устроить все дело?

— Это я понял, когда она надела воскресную юбку после того, как услышала, что Ловииса умерла, — ответил Антти, и Юсси подтвердил его наблюдение:

— Это по всему было заметно… Ведь она даже причесываться стала…

Взвесив все это дело, Антти сказал:

— Юбки и кофты Ловиисы для нее будут в самый раз, даже и перешивать не надо… А взял бы дочку Хювярйнена, вот и пришлось бы тебе сузить все эти юбки.

Юсси согласился с этим замечанием, сказав:

— Пришлось бы укорачивать юбки… А на кофтах пришлось бы лишнюю складочку делать… Да, это мне повезло.

В камере было холодно. Она не отапливалась, так как печка была в неисправности. Антти сказал:

— А ведь холодно здесь.

— Забыли, проклятые, печку истопить, — досадовал Юсси.

Они долго сидели на полу друг перед другом. Наконец Юсси заметил:

— Вот и мне сейчас холодно стало.

Антти, вспомнив о чудесной бане Ватанена, спросил:

— А ты часто паришься в своей бане?

— Да нет, раз шесть в неделю, не более того…

— Я тоже шесть раз в неделю. А вот, говорят, старик Хирвонен, так тот баню топит даже в Рождество…

— А чего ему, богатому старику, не париться, — сказал Юсси и, следя за возней поросенка, добавил: — А вот поросенок, гляди, не мерзнет.

— Нет, он тоже мерзнет, раз зарывается в солому. Когда им стало еще холодней, Антти сказал, протянув свою руку ладонью вперед:

— Упрись своей ладонью в мою ладонь и нажимай изо всей силы — посмотрим, кто кого опрокинет. Вот нам и будет тепло!

Они стали нажимать друг на друга, так что лица у них исказились. Под конец Юсси сказал:

— Погоди, пальцам больно!

— Тогда давай бороться! — предложил Антти. И тут они стали тихонько бороться. Юсси покрикивал:

— Не хватай за брюки, разорвешь… Хватай за ремень! Началась ожесточенная схватка. Антти крикнул:

— Не жульничай!

— Я ничего такого не делаю!

— Лезешь прямо мне на грудь, так что дыхание перехватывает.

— Я на грудь не лезу.

— А я говорю, лезешь! — обвинял Антти. И тогда Юсси крикнул:

— Не ври!

Запыхавшись, они продолжали борьбу. Юсси предупредил:

— Подножки не делать… Надо честно бороться! Задыхаясь, Антти сказал:

— Так ведь тебя иначе не повалишь.

— И тебя тоже…

— Давай отдохнем! — со стоном пробормотал Антти. Они передохнули, подтянули свои пояса и снова начали борьбу.

Теперь солома буквально летала по комнате. Ошеломленный поросенок, взвизгивая, перебегал из одного угла в другой. Наконец Юсси взмолился:

— Не надо больше… У меня штаны порвались!

Но Антти не хотел прекратить борьбу. Он просто разъярился, желая достичь победы. Оба они напрягали все свои силы. Пол загрохотал под их ногами.

Юсси, рассердившись, крикнул:

— Перестань, черт тебя побери!.. Штаны, штаны не рви, или я сейчас рассержусь!

Когда схватка была в самом разгаре, открылась дверь, и чей-то удивленный голос произнес:

— Ага, теперь эти двое леших уже друг друга лупцуют. Нет, в нашем участке не было еще подобных тварей!

Смущенный Ватанен сделал попытку разъяснить дело:

— Так ведь это же Антти просто…

Но полицейский был в плохом настроении, так как начальник обругал его за жирное пятно на мундире, которое он заполучил себе на крестинах ребенка Пакуринена. Со злобой полицейский крикнул, не дослушав:

— Все вы, липерцы, — одинаковая братва… Мужичье… Пришло время держать вам ответ за кражу лошади Партанена.

Липерцы оправляли свои брюки. Оказалось, что у Юс-си брюки сильно порвались сзади, однако чинить было некогда.

Юсси словил поросенка и сунул его в мешок.

Полицейский повел липерцев на допрос.

Помощником начальника участка был некто Иоганн Фридрих Борг, сын бургомистра Сортавала. Это был еще молодой лейтенант и, стало быть, весьма вспыльчивый господин. Ему-то и пришлось продолжать допрос, поскольку сам начальник участка Тахванайнен был нездоров.

Ввели арестованных. Юсси в правой руке держал мешок с поросенком.

Тут же присутствовали все свидетели.

Между прочим, Партанен еще вчера вечером побывал у начальника участка, но тот был раздражен, и у него не хватило терпения выслушать заявление Партанена. Поэтому он велел ему прийти на сегодняшний допрос и тогда дать свои показания. Однако Партанен все же начал объяснять ему, что никакого хищения не было и что липерцев следует отпустить на волю. Но об этом он только начал говорить. Начальник участка, которого ожидали за карточным столом, взревел:

— Уходи отсюда к чертовой бабушке!

Партанен начал было сердиться, но полицейский начальник чуть не сожрал его, закричав:

— Все вы мошенники и пьянчуги! Я вам покажу! Столь необдуманное поведение начальника оказало большое влияние на исход всего дела. От этого окрика Партанен пришел в негодование и с угрозой сказал:

— Хорошо, завтра я тебе покажу, где раки зимуют! Ты что же, невинных людей в тюрьму сажаешь?! Погоди, еще выкинут тебя со службы, так что треск пойдет.

Начальник участка потерял остатки самообладания и буквально вытолнул Партанена на улицу. И тогда Партанен поклялся, что он целиком выгородит Юсси и Антти и тем самым обвинит полицию в самоуправстве.

Об этом деле Партанен подробно рассказал Кайсе. И всю ночь соображал, как бы покрепче ему уязвить полицию.

Вот теперь Партанен стоял в гордой позе и с нетерпением ожидал момента, когда ему наконец позволят высказаться.

Допрос начался. Лейтенант Борг спросил у Кайсы:

— Вы будете жительница этого города Кайса Макконен?

— Ясно, это она, а то кто же! — ответил Юсси вместо Кайсы.

— Молчать! Я ее спрашиваю — она ли та женщина?

— И без вашего вопроса видно, что она женщина, если в юбке ходит! — крикнул Партанен.

Лейтенант стукнул кулаком по столу и гаркнул:

— Молчать! Ты кто такой? Партанен начал было разъяснять:

— Да я Партанен из деревни Муло… Я говорю… — Замолчи… Кайса Макконен, это вы? Кайса затараторила:

— Ну да, да… Господи помилуй… Это я… вдова Макконена… Вот и Ватанен меня знает…

— Довольно трещать! — прервал ее полицейский чиновник с покрасневшим от злости лицом. — Знаете ли вы, Кайса Макконен, этих двух мужчин?

— Да кто же их не знает, раз они из Липери… И тем более, мы с Ватаненом близкие родственники, — сказала Кайса. И, сказав это, она моргнула глазом Антти и Юсси. И сделала им знак рукой. Те, конечно, поняли, почему она моргает, и Юсси тотчас сказал:

— Мы же с ней самые близкие родственники.

— Молчать! — крикнул опять лейтенант.

— Ты не вопи так! — угрожающе крикнул Партанен, душа которого кипела от негодования. Антти и Юсси были озадачены этим криком Партанена и этой злостью его против лейтенанта.

Кайса торопливо делала им какие-то непонятные знаки рукой.

Лейтенант, грозно посмотрев на всех и потом на Юсси, сказал:

— Юсси Ватанен из Липери, это вы?

Тут вдруг Кайса стала тараторить, не переводя духу:

— А то кто же он, если не Ватанен! Это, ясно, Ватанен — сын старика Ватанена… А этот второй — Антти Ихалайнен… Он женат на Анне-Лийсе, на которой в свое время хотел жениться портной Тахво Кенонен…

Итак, эта сторона дела, с помощью Кайсы, как будто прояснилась.

И теперь лейтенанту оставалось только спросить Кайсу:

— А что вы можете добавить к этому делу? Кайса с удивлением спросила:

— К какому делу? О каком деле вы говорите?

— Об этом деле! — взревел лейтенант. — Говори, что знаешь об этом деле?

— Так ведь тут и дела-то никакого нет, — ответила Кайса. — Ватанен приехал в город продать своего поросенка и встретил Партанена, который ехал на своем мерине. Вот Юсси и сказал Ихалайнену: «По-моему, этот мерин бегает не хуже моей кобылы…» Вот они немного и прокатились по дороге… А когда они возвращались, то их вдруг схватили и привели сюда.

— Что? Слышал?! — злорадно прошипел Юсси.

— Замолчи! — крикнул взбешенный лейтенант.

— Сам заткнись! — буркнул Антти.

— Тсс, проклятые! — гаркнул лейтенант. Юсси с достоинством сказал ему:

— Не бранись и не проклинай нас в правом деле. Лейтенант хватил кулаком об стол и крикнул:

— Повешу вас, если не будете меня слушаться.

— Попробуй только, повесь, — угрожающе предостерег Юсси.

Лицо у лейтенанта стало совсем багровым. Он заорал:

— Среди бела дня вы украли лошадь у Партанена! Вы разбойники и бандиты!

Тут раздался как будто бы удар грома. Это загремел своим голосом Партанен:

— Это чертовская ложь!

Юсси опешил от этого окрика. И сам лейтенант растерялся. Он спросил Партанена:

— Да разве не ты обвиняешь этих двух людей в краже твоей лошади?

— Нет! — ответил Партанен, приняв серьезный вид. — В таком, случае у кого же они украли лошадь? — с удивлением спросил лейтенант.

И тут снова загремел голос Партанеиа: — Они ни у кого не украли!

— Что? Будешь теперь на нас рычать? — с насмешкой спросил Юсси.

Шипя и пыхтя от злости, лейтенант стал ходить, по комнате, не зная, что подумать.

Партанен с негодованием сказал, почесывая себя за ухом:

— Эти господа полицейские отлично умеют лаять на наш покорный народ. Хватают честного человека и называют его разбойником.

До сих пор поросенок сидел в мешке тихо, но тут он вдруг взвизгнул, так как Юсси случайно наступил ногой на его хвостик. Разъяренный лейтенант завопил:

— Что за черт сидит у тебя в мешке?!

— Поросенок.

— Поросенок… Какой, к черту, поросенок?

— Свиной поросенок… Свинка, — ответил Юсси. Партанен едко добавил:

— Другое животное не станет визжать поросячьим голосом.

Лейтенант топнул ногой так, что стаканы на столе зазвенели. Антти дал совет:

— Топни еще раз. Пол не проткнешь от топанья.

Через некоторое время лейтенант и поросенок успокоились. И тогда допрос продолжался. Лейтенант спросил у Партанена:

— Ну, а ехали эти двое на твоей лошади?

— Конечно на моей, — с гордостью ответил Партанен. — И, значит; они украли ее у тебя?

— Ведь, кажется, Партанен вам сказал, что нет, — отозвалась Кайса. — Ты помолчи, старуха!

— Я пока не старуха… Я вдова Макконена! Лейтенант что-то забормотал, а потом спросил у Партанена:

— А почему же они поехали на твоей лошади?

Вот теперь настало время Партанена. Спокойным тоном он сказал:

— Мы так, дурака валяли… Хотели немного подразнить полицию…

Все были поражены этим ответом. Но Юсси и Антти тотчас смекнули, что это Кайса посоветовала Партанену так ответить. Они поняли, что теперь беда от них далека.

Но ярость господина лейтенанта не знала пределов. Он рявкнул:

— Ага, полицию, значит, дразнили?! На каком основании вы посмели дразнить полицию?

Тут Партанен дал свой последний оглушительный удар. Он сказал:

— Всем известно, что начальник полицейского участка Тахванайнен только и знает, что пьянствует и в карты играет вместе со своим помощником, который такой же забулдыга, как и он. Вот поэтому я и сказал Ватанену и Ихалайнену: «Раз мы с вами познакомились, так давайте устроим штуку йокской полиции».

Лейтенант был вне себя от злости. Он прервал Партанена:

— «Штуку»… Ну, покажу я вам… Что это была за штука?

Еще более спокойным голосом Партанен серьезно произнес:

— Я посоветовал Ватанену нарочно прикинуться вором. Я крикнул полицию, чтоб посмотреть, как действуют эти пьянчуги. И увидел, что они не умеют разбираться, где разбойник и где честный человек. Они только и делают, что людей штрафуют и потом эти деньги пропивают.

Лейтенант вскочил с места и, скрипя зубами, смотрел на Партанена. Его лицо едва не лопалось от прихлынувшей крови. Однако он проглотил свой гнев. Быстрым движением он обернулся к липерцам и спросил их:

— Верно ли, что этот Партанен предложил вам поиздеваться над полицией?

— Никто не говорит, что это не так, — пробормотал Юсси.

Господин лейтенант стал что-то писать и через несколько минут огласил свое решение:

— Выяснилось, что обвиняемые действовали по подстрекательству Партанена. А так как они не совершили никакого преступления, они освобождаются. Но поскольку сам Партанен признался в своем намерении помешать работе полиции и это свое намерение осуществил, то он заключается в камеру полицейского участка впредь до подробного расследования дела, каковое будет происходить в ближайшую субботу.

Партанен заявил было о своем протесте, но тут по приказу лейтенанта трое полицейских схватили его за шиворот и швырнули на ту же самую солому, на которой Антти и Юсси спали в предыдущую ночь.

Партанен, сопротивляясь, кричал:

— Вот оно где настоящее дьявольское гнездо! Хватают невинных людей и пихают их за решетку за кражу своей же собственной лошади.

ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ

В субботу, во время наступления вечерних сумерек, липерцев отпустили с допроса.

Выходя из полицейского участка, Юсси не без удивления спросил Кайсу:

— Так вот это у вас и есть участок?

Кайса подтвердила это. И тогда липерцы сказали:

— Не довелось нам раньше даже и побывать на этой улице. А ведь мы частенько приезжали в Йоки. И все остальные улицы обшарили.

Кайса стала охать, что в тюрьму сажают невинных людей, в то время как вполне достаточно и виновных. Юсси захотелось совсем оправдаться перед Кайсой. И он снова с удивлением сказал ей:

— А ведь мы там не видели двух этих разбойников, о которых ты нам говорила… Хотя, вероятно, их уже отправили в настоящую тюрьму.

Кайса заторопилась домой, чтоб приготовить ужин. А Юсси и Антти погуляли по улицам и некоторое время посидели во дворе.

К их приходу на столе у Кайсы уже стоял кофе. Поросенка высвободили из мешка, и он поел каши с молоком.

И тогда Юсси начал вспоминать о случившемся. — Ну и вспыльчивый же был этот господин лейтенант! Ведь он рычал и мычал, как будто мы совершили страшное преступление.

— Злой был, дьявол! — сказал Антти. Юсси прихвастнул:

— Все-таки он притих, когда увидел, что я сворачиваю жгут из мешка, чтоб хлестнуть его в нужный момент.

Кайса хлопотала по хозяйству. Антти сказал:

— Немного он усмирил свой пыл, когда понял, что ему туго придется.

Теперь Юсси снова пустился врать, чтобы окончательно скрыть перед Кайсой их пребывание в камере. Он стал хвалить начальника участка:

— Вот этот был очень скромный и вежливый в обращении. Он сразу сказал, как только увидел нас: «Раз, говорит, вы известны как приличные люди и состоятельные хозяева, то вы можете пойти спать ко мне на кухню, чтоб не обременять своим присутствием вдову Макконена…» А кухня у него была очень теплая!

— Теплая кухня была, — отозвался Антти. Тут они оба взглянули на Кайсу, и Юсси продолжал:

— Вся семья его очень вежливо обошлась с нами. До самой ночи мы с ними беседовали. А их дети кормили простоквашей нашего поросенка. А нам самим тоже подали какую-то бурду с господского стола… Там у них было чего поесть! А жареная свинина была такая, что один жир в ладонь шириной.

— Прямо нас жуть взяла, до чего это была прекрасная еда, — сказал Антти. И тут оба они снова посмотрели на Кайсу и друг другу подмигнули.

Потом все сели за стол пить кофе. И тут дело пошло как по маслу, настолько оно уже внутренне созрело. Антти сказал:

— Да ты, Кайса, села бы рядом с Юсси. Кайса засмущалась. Сказала, отмахиваясь рукой:

— Полно тебе пустое говорить… Зачем это…

— Ну, чего ты отнекиваешься, Кайса? Садись сюда, только и делов, — одобрительно сказал Юсси и многозначительно посмотрел на нее. Кайса села рядом, однако сказала:

— Для такой немолодой женщины, как я, годилось бы и то местечко.

— Да ты не кривляйся зря! — пошутил Юсси и носком своего сапога дотронулся до ноги Кайсы. Кайса закудахтала, засмеялась. Юсси одобрительно бормотал:

— Ничего… смейся… Все отлично идет…

Кайса искоса взглянула на него и сказала:

— Кто бы мог думать, что у нас так получится… Прямо я рехнулась на старости лет.

Некоторое время весело молчали. Антти, у которого лицо расплылось в одну сплошную улыбку, спросил у Юсси:

— Да что ты меня своей ногой зацепляешь, разве тебе под столом не найти ногу Кайсы?

— Ее-то ногу я нашел, а эту вторую свою ногу я просто так вытягиваю, а то она у меня задеревенела без движения, — ответил Юсси, прихлебывая кофе. Антти сказал:

— Короче говоря, я вижу, что дело у вас идет без посторонней помощи, так что свои обязанности свата я теперь заканчиваю.

Юсси поставил чашку на стол и стал рассказывать:

— Вот, например, так же обернулась и женитьба Малинена. Его сват не успел еще с духом собраться, а уже все было решено. Малинен сел рядом со своей невестой и обнял ее за шею, вот совсем таким же манером, как я сейчас обниму Кайсу. Сват только и успел сказать: «Ну, вот и готова свадебная канитель».

Кайса все же стеснялась и посмеивалась. Юсси упрашивал ее:

— Да ты, Кайса, не ломайся так, не фокусничай… Вот мы с Ловиисой первое время тоже вот сиживали таким же манером. И она всегда улыбалась, вот точно так, как теперь ты улыбаешься.

— Не надо меня щекотать! — воскликнула Кайса, отодвигаясь.

На это Юсси сказал:

— Так ведь надо же как-нибудь весело пошутить, чтоб позабавить свою милочку… А то ведь через годик сердце не будет больше екать от всех этих любовных песен.

Юсси был на редкость шутлив и разговорчив. Это заметили все, и в том числе сам Юсси. Немного спустя разговор снова коснулся хозяйственных дел. Юсси спросил:

— Интересно, остались ли у вас те рукавицы из собачьего меха, которые Макконен купил у заместителя ленсмана?

Кайса ответила, что эти рукавицы сохранились у нее. Довольно долго говорили об этих рукавицах. И под конец разговора Юсси сказал:

— А у меня сохранилась старая бочка для воды. Кроме того, сохранилась кадка для теста и кровать — то, что покойная Ловииса принесла в приданое… Надо только на матрац сшить новый чехол… Вот если б удалось продать этот дом, то можно было бы хоть завтра собрать все твои манатки и махнуть в Липери.

Восторг был полный, когда Кайса сообщила, что кожевник Толванен сегодня утром заходил к ней поторговаться насчет дома.

Юсси воскликнул:

— Вот эти поездки в город! Всегда они приносят удачу тому человеку, который и живет прилично и путешествует не менее прилично.

Когда выпили кофе и ночь стала приближаться, Кайса пришла в отчаянье:

— Ах, Боже ты мой! Ведь целый день вас промучили на этом проклятом участке… А я даже в мясную лавку забыла сходить… Ведь надо было бы сварить вам суп из свежего мяса… Теперь-то уж поздно, лавка закрыта… А завтра праздник…

— А поросенок на что? — с ликованием воскликнул Юсси и тотчас добавил:

— Сегодня будем кушать жареного поросенка, а завтра будет у нас мясной суп. Ну-ка, Антти, бери нож, а я подержу поросенка.

Через полчаса мясо поросенка жарилось на плите, и вскоре оно было похоронено в животах трех счастливых людей.

За ужином говорили о продаже дома. Оказывается, кожевенник Толванен обещал принести деньги в среду. Стало быть, в четверг утром уже можно было ехать в Липери. Но вот разговор стал затихать. Антти сказал:

— Заморил меня поросенок. Тянет ко сну после ужина.

— Похоже на то, что и на меня поросенок действует — слипаются веки, — заметил Юсси.

Кайсе тоже хотелось спать. Она заявила:

— Да ведь и я зеваю. Вы оба ложитесь на мою кровать, а я прикорну на полу.

Юсси внес поправку в это предложение:

— Пожалуй, я тоже прилягу на пол около Кайсы, а Ихалайнен пусть дрыхнет в постели. Ведь он гость, а мы с Кайсой вроде как породнились.

Глаза стали смыкаться. Но тут вспомнили о Партанене. Юсси пожалел его. Уже почти засыпая, он сказал:

— А ведь Партанен в камере сидит…

Никто не ответил на это. Каждый думал о своем. И тишина ночи ничем не прерывалась. Антти думал о происшествиях этих дней и о грубости начальника участка и его заместителя. Отсюда мысли перекочевали к рассказу Юсси о ленсмане, который умел так крепко ругаться. И тут Антти сказал вслух:

— Значит, просто штаны свалились с того человека, на которого ленсман гаркнул?

— Свалились.

Других тем для разговора не имелось, и поэтому Юсси добавил:

— Упали с него штаны, а ведь это был не мальчик, а взрослый мужчина.

Этот рассказ о штанах позволил Кайсе вспомнить об одном обстоятельстве. Она воскликнула:

— Господи Боже мой… Прости меня, грешную… Ведь я совсем забыла сказать, что после Макконена остались прекрасные суконные брюки, которые он купил себе у знакомого приказчика!

Тут у Юсси вырвался громкий крик восторга:

— Видал, Ихалайнен! Я говорил тебе — разроем все узлы этой Кайсы и только тогда увидим все ее богатство!

Сначала портной Тахво Кенонен не особенно торопился в Липери, но когда он услышал о кончине Антти Ихалайнена, он заспешил к Анне-Лийсе, чтобы посвататься.

И вот он ввалился в избу Ихалайнена, где сидели продрогшие и горюющие женщины — Майя-Лийса Кананен и Анна-Лийса Ихалайнен.

Тахво небрежно швырнул свой мешок на скамейку и, вынув из кармана трубку, стал прочищать ее иголкой. При этом он сказал:

— Ну вот, Анна-Лийса, наконец ты избавилась от своего тяжкого креста — Ихалайнена! Надеюсь, что землю свою он не увез с собой… Надеюсь, он тебе ее оставил, Анна-Лийса, а?

— Весь свой мусор он оставил мне, — неохотно и с печалью в голосе ответила Анна-Лийса.

Жена кузнеца Майя-Лийса добавила:

— Если Анне-Лийсе плохо будет жить одной, тогда она найдет себе другого мужа. Немало таких найдется, которые захотят войти хозяином в этот дом.

Тахво Кенонену показалось, что Майя-Лийса слишком уж важничает за Анну-Лийсу. Он гордо вскинул свою голову и надменно произнес:

— Не знаю, как у вас, а в наших местах в каждом доме имеются прекрасные барышни-невесты. А вот женихов вовсе нет!

— Неужели в ваших краях такая большая нехватка в женихах? — с удивлением спросила Майя-Лийса.

— Да! Чертовская нехватка. Женихи из простых людей еще бывают, а вот высшего сорта женихов днем с огнем не найти… И особенно туго обстоит дело с портными, — добавил Тахво Кенонен.

Анна-Лийса воскликнула:

— Ах, значит, так мало портных?

— Их совсем почти не осталось среди женихов. Еще недавно Пирхонен умолял меня жениться на его дочери, но я ответил ему: «Нет, говорю, Тахво Кенонен спешит в Липери…» А девка его ничего себе, здоровая и высокая, как телеграфный столб… И дом их безбожно богат!

— Это вы говорите о Хейкки Пирхонене? — переспросила Анна-Лийса, в глазах которой Тахво стал приобретать некоторую цену.

— Да, о нем, — ответил Тахво и продолжал:

— Конечно, Хейкки мог бы найти жениха для своей дочери среди хлеборобов, но ведь нынче земледелие — невыгодное дело. А вот когда человек помахивает иглой, вот тут-то и падают в кошелек кое-какие гроши. В особенности если шить брюки и сюртуки для господ заказчиков.

— Значит, вы, Кенонен, уже и господам шьете? — спросила Майя-Лийса.

— Уже и господам шью… Чуть не во всех приходах я сшил попам церковные брюки. Тут один проповедник как услышал о Тахво Кенонене, так сразу послал за мной и велел мне шить штаны. И в этих моих штанах он произнес такую великолепную проповедь, что ему потом целую волость предоставили для его проповедей… Насчет штанов я здорово знаменит! Все эти земледельцы рядом со мной ни черта не стоят. Один мой знакомый приказчик из мануфактурного магазина всегда приглашает меня в карты с ним играть. А на этих землеробов он прямо чихает, когда их видит.

— Значит, вы барином стали? — с удивлением спросила Майя-Лийса.

Теперь женщины получили некоторое представление о жизни Тахво Кенонена, а также о том, какой он желанный жених в каждом доме.

Наконец Тахво Кенонен сердито спросил:

— Что же вы, Анна-Лийса, не ставите кофе для вашего гостя? Или, быть может, ваш Ихалайнен не имел этого добра?

— Кофе у нас есть, да только в доме нет ни одной спички, чтоб разжечь печку. Как раз за спичками пошел Ихалайнен, — ответила Анна-Лийса.

Тахво Кенонен воскликнул не без злорадства:

— Ну и жди его спичек! Он не вернулся бы к тебе, даже если б остался в живых. Когда я его встретил, он во всю глотку крикнул мне, что едет в Америку, где и женится на молодой.

— Так и сказал Ихалайнен? — спросила Анна-Лийса. И когда Тахво подтвердил это сообщение, она осталась безмолвной.

И тут воцарилось общее молчание. Анне-Лийсе раскрылось все коварство Антти. Она запылала гневом к такому недостойному супругу. Она сказала гордо:

— Еще такая образина смеет говорить, что женится на молоденькой. А у самого нос, как картошка!

Портного порадовали эти слова. С чувством собственного достоинства он воскликнул, имея в виду себя:

— Ты можешь вполне рассчитывать на Тахво Кенонена!.. Тахво Кенонен согласен быть твоей опорой, если на то пошло… Нате спички! Ставьте ваш кофейник на огонь.

О, в какой восторг пришли женщины! Майя-Лийса тотчас скинула со своих плеч полушубок и принялась хозяйничать. Лучины были уже приготовлены, они только ждали спичек. И вот вскоре пламя заполыхало в очаге, и закоптевший кофейник стал напевать свою песенку.

Анна-Лийса весело болтала:

— А ведь и верно, Тахво Кенонен стал моей опорой. Мы тут мерзли с ней в холодной избе, и никто не пожалел нас, никто не одолжил нам спичек, а вот Тахво Кенонен пришел и спички нам принес.

Кофе поставили на стол. Сахар был заранее наколот. И вот стали пить этот долгожданный напиток. Майя-Лийса почувствовала такую благодарность к портному, что готова была тотчас предоставить ему место хозяина в этом доме, куда он так вовремя подоспел со своей помощью.

Майя-Лийса вспомнила, что портной был в молодости без ума от Анны-Лийсы, да она и сама не совсем-таки шла против течения. Впрочем, когда она вышла замуж за Ихалайнена, она про портного говорила так: «Кенонен согласен был взять меня замуж, да только я этого ни за что не хотела».

Все это было известно Майе-Лийсе. И вот, размякнув от кофе, она решила стать свахой, тем более, что она знала, как трудно Анне-Лийсе вести свое хозяйство одной. И поэтому она сказала:

— А зачем вам, Кенонен, искать невесту в чужих краях? Приехали в Липери, вот тут и женитесь.

Кенонен смекнул, в чем тут дело. Он сразу ухватился за эти слова и задумчиво сказал:

— Настоящему портному и здесь бы, конечно, хватило работы. А если и случится в этом нехватка, всегда можно будет съездить в Йоки, чтоб там взять заказ у господ.

Тахво Кенонен воодушевился и с похвалой отозвался о господах:

— Ведь этим богатым парням требуется не одна пара штанов в год. А заплаток на штанах эти парни вовсе не переносят. Им подавай только новые штаны и из нового сукна.

— И в Липери найдется хорошее местечко для вас… Найдется такой дом, где родственники жены не будут донимать, — неожиданно сказала Майя-Лийса, наполняя чашки.

Кенонен вытер ладонью рот и деловито спросил:

— Сколько коров держал Ихалайнен?

— Мы тут кормили больше десятка коров… Да еще имеется бык и несколько телок, — ответила Анна-Лийса, поставив второй кофейник на огонь.

Майя-Лийса добавила:

— В этом доме хватит и другого разного барахла для одного мужчины.

Портной сидел в независимой позе и небрежно покачивал своей ногой. Потом он неожиданно спросил:

— А что, Ихалайнен получил триста марок, те, что он дал в долг Пийранену?

— Нет, он еще не получил… Теперь получим с процентами, — последовал утешительный ответ Анны-Лийсы.

Трудно полностью описать ход этого сватовства, тем более, что оценка и учет всего имущества Ихалайнена происходили посредством самых различных и даже косвенных вопросов.

Но задача была бы еще трудней — описать усилия Майи-Лийсы, какие она приложила для того, чтобы довести дело до победного результата. Она не переставала нахваливать то одного участника дела, то другого.

За этим занятием пролетело у них полдня.

Но Анна-Лийса все еще пребывала в нерешительности. Под конец Тахво Кенонен сказал напрямик:

— По-моему, больше никаких препятствий не имеется. Но только тебе, Анна-Лийса, следует знать, что Тахво Кенонен не зароется здесь, в этом глухом местечке Мурто… Нет, не зароюсь я здесь, леший меня побери! Городскую или сельскую жизнь я признаю, но жить в лесу я не намерен. Тут у вас, в ближайшем селе, я видел, пустует дом Пунийна. Сейчас я сбегаю и поговорю с хозяином этого дома. Я найму этот дом и приколочу к дверям вывеску портного. Все пожитки мы перевезем на телегах. Коров пошлем в Йоки на скотобойню. И сами переедем в село так, что только треск пойдет.

Сначала Анна-Лийса принимала весь разговор за шутку. Но тут она увидела, что Кенонен стал командовать. Он отдал приказание жене кузнеца, Майе-Лийсе:

— Ну-ка, тетушка, помоги Анне-Лийсе сложить в корзину все эти миски и кастрюльки. Да только клади в корзину побольше сена, чтоб нам не перекокать посуду… Эти молочные кадушки и бидоны кладите в большую бочку… Да только прежде из бочки вылейте к черту это лошадиное пойло… Или, погодите, я сам его вылью перед уходом… Сейчас я запрягу вашего мерина и махну в село… Привезу оттуда Анне-Лийсе свадебный подарок… Куплю-там в лавке кружева, чтоб обшить подол рубашки…

Портной стал запрягать мерина, но тут Анна-Лийса стала его удерживать. Она сказала:

— Слушай, Кенонен! Погоди… Не спеши так и не делай такую сумятицу.

Тахво Кенонен ответил ей:

— Дело не улучшится, если его затягивать… А ну-ка, жевка кузнеца, вытаскивай кровати прямо во двор… Складывай их сюда в одну кучу… Сейчас я найму перевозчиков, чтоб они мигом забрали всю эту дрянь.

Анна-Лийса растерялась и не нашлась, что возразить. Тахво Кенонен сел в таратайку.

Анна-Лийса, сбитая с толку, сказала:

— Погоди… А если он вернется?

— Или ты думаешь, что он из пекла вернется? — воскликнул Тахво Кенонен. — Ну, давайте тащите кровати на двор. Да ошпарьте их кипятком, чтобы выкинуть вон всех этих клопов и тараканов. И чтоб все было готово к моему приезду!

Сказав это, Тахво Кенонен погнал лошадь рысью.

— Да что он, силой, что ли, меня увезет? — простонала Анна-Лийса, глядя ему вслед.

Лошадь неслась уже во всю прыть, когда Кенонен, обернувшись, крикнул:

— Переедем в село и тогда огласим помолвку… И там обвенчаемся.

ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ

Анна-Лийса и Майя-Лийса снова остались вдвоем. Анна-Лийса жалобным тоном сказала:

— Что ж ты не остановила этого Кенонена?

— А зачем мне его останавливать? Не будь дурой, не гнушайся Кеноненом, не пренебрегай им…

На это Анна-Лийса ничего не ответила ей. И Майя-Лийса стала злиться на нее. Она стала готовиться к переезду и укладывать вещи в том порядке, как это было указано портным. При этом она говорила:

— Ведь и Кенонен в штанах ходит… Зачем же другого мужчину ждать… Нет, Малинен был бы не лучше его!

Эти слова несколько успокоили Анну-Лийсу. Жена кузнеца добавила:

— Будешь одна ползать по сугробам за дровами:.. Узнаешь, как жить одной… Да чем же тебе плохо быть женой Тахво Кенонена? Будешь мадам портниха… На селе будешь жить… Чего тебе тут плесневеть… Ведь в доме Пунийна имеется даже горница, совсем, как у господ.

Анна-Лийса задумалась. Перспективы были хорошие. Однако она сказала:

— А если он вернется?

— Какой же леший его вернет, если он теперь навеки успокоился! — воскликнула Майя-Лийса.

В этот момент к дому подъехал сын Кеттунена, у которого в свое время Юсси Ватанен купил кобылу. Оказывается, кобыла Ватанена прибежала в Кийхтелюс и остановилась как раз у своего прежнего дома. Ее там узнали и отвели к Кеттунену. И вот теперь сын Кеттунена привез Анне-Лийсе сюртук Антти, найденный в телеге.

Слухи о большом кораблекрушении подтверждались. Об этом сын Кеттунена слышал на своем пути. И вот теперь брошенная лошадь и оставленный в телеге сюртук явились, так сказать, вещественными доказательствами бегства.

Заканчивая свой рассказ, сын Кеттунена простодушно сказал:

— В общем, от вашего Ихалайнена ничего не осталось, кроме вот этого сюртука. А от Юсси Ватанена, кажись, даже и этого не осталось… От него осталась лишь фляга с водкой, которую мы нашли в телеге.

Эта история окончательно рассеяла сомнения Акны-Лийсы. Жена кузнеца с усмешкой спросила ее:

— Поверила теперь или все еще сомневаешься? Сын Кеттунена снова стал рассказывать:

— Перед тем как ехать в Америку, они оба вели в Йоки совершенно безбожную жизнь. Они там пьянствовали и дрались. И даже пришлось позвать рабочих с винокуренного завода, чтоб как-нибудь усмирить этих буянов… Там была сумятица! На весь город шел крик и стенание, когда ваш Ихалайнен чесал палкой по спинам этих ребят с винокурни.

— Боже мой! — ужаснулась Майя-Лийса. — Какую неприличную жизнь они вели перед своим уходом в иной мир.

Сын Кеттунена уехал. Только теперь поняла Анна-Лийса, что за человек был ее Антти — грубый и пьяный драчун. Майя-Лийса воскликнула:

— Скажи спасибо господам из Йоки, которые избавили тебя от него! Вот Тахво Кенонен совсем иное дело. Этот позволит скорей себя избить, чем пойдет колотить других.

Анна-Лийса согласилась с этим:

— Тахво Кенонен всегда был тихий мужчина, Ихалайнен и Ватанен не раз избивали его в молодости. А он и тогда только охал и после к доктору бегал, чтоб поправиться.

Таким образом поднялся престиж Тахво Кенонена и окончательно снизились заслуги Ихалайнена. Теперь Анна-Лийса спокойным тоном заявила:

— Туда ему и дорога, этому выродку!

И она тотчас стала помогать Майе-Лийсе в ее приготовлениях к переезду. Она сказала:

— Давай вскипятим воду и ошпарим кровать со всех сторон, чтоб передохли все клопы и тараканы.

Так они и сделали. Ошпарили кровать и потом лучинкой очистили все щели. Наводя чистоту, Анна-Лийса сказала:

— Кто бы мог думать, что мой Ихалайнен был таким, как он оказался… Нет, наверно, его Юсси Ватанен сбил с пути.

Тахво Кенонен вернулся к вечеру. В селе он нанял дом Пунийна и прихватил с собой десяток перевозчиков, чтоб забрать отсюда все вещи.

Однако пора была осенняя, ночи темные, и поэтому перевозку решили отложить до утра. И все перевозчики остались ночевать в доме Ихалайнена.

Теперь Кенонен в полной мере проявил себя хозяином. Впрочем, перед этим он подарил Анне-Лийсе свой свадебный подарок. Верный своему обещанию, он купил в магазине кружева. И вот, подарив эти кружева Анне-Лийсе, он велел освободить стол от всяких вещей. И когда это было сделано, он сел на стол по-портновски и сказал Анне-Лийсе:

— Ну-ка, неси сюда какую-нибудь твою рубашку, поновее… Сейчас сам Тахво Кенонен пришьет кружево к подолу.

— Да на что эти кружева мне, пожилой уже женщине? — застеснялась Анна-Лийса.

Но тут перевозчики подбодрили ее словами:

— Неси, неси рубашку Кенонену… Чего там еще… Пускай Кенонен подошьет кружево.

Анна-Лийса повиновалась. Сидя на столе со скрещенными ногами, Тахво Кенонен принялся за работу. Один из перевозчиков сказал:

— Не в каждом доме такой товар сидит на обеденном столе.

— Еще бы! — с гордостью отозвался Тахво Кенонен. Другой перевозчик сказал:

— До чего дошло! Раньше в Липери на столе держали только лишь хлеб, миску с кашей и священное писание…

Вдевая нитку в ушко иголки, Кенонен хвастливо заметил:

— Раньше, может, и не сидели на столах, а теперь сидят, раз сам Тахво Кенонен прибыл в Липери. Ну-ка, Анна-Лийса, поставь на огонь кофейник для перевозчиков, Да только побольше положи туда кофе и цикория, чтоб кофеек был покрепче.

Липерские перевозчики, как и все прочие липерцы, были знамениты своим умом. Уж если они кого-нибудь и хвалили, так только в соответствии с его собственными за слугами. И вот теперь началось восхваление Кенонена и всего этого удивительного бракосочетания.

Перевозчики сидели во всех углах избы. Они подмигивали друг другу и переговаривались с самым серьезным видом. Один из перевозчиков сказал:

— Ну, если Кенонен пришивает кружево к подолу, значит, он останется в этом доме хозяином!

Сидящий на столе Кенонен заносчиво подтвердил это:

— Да, останется Тахво Кенонен хозяином дома!.. Этот дом теперь — дом Тахво Кенонена, хотя бы сам главный черт помешал мне!

— Значит, будешь здесь хозяином?

— Хозяином.

Тут опять послышались голоса перевозчиков. Один из них сказал:

— Хорошая жизнь открывается теперь перед Кеноненом. Ведь Ихалайнен неплохо содержал свое хозяйство.

Другой перевозчик подмигнул первому:

— Да, широкая дорога теперь перед Кеноненом!

— Широкий путь! — сказал кто-то еще. И тут кто-то пробасил, сплюнув:

— Вот уж он подшивает кружева к подолу рубашки Анны-Лийсы…

Перевозчики не переставали похваливать Кенонена. Анна-Лийса начала опасаться, что они обдерут Кенонена, возьмут с него лишнее за свою похвалу. И поэтому она сказала перевозчикам:

— Да бросьте вы тараторить и пустое молоть. Перевозчики замолчали.

Кенонен приказал Анне-Лийсе:

— Ну-ка, дай простокваши перевозчикам, ведь ее не повезешь в село, придется выплескивать… А что останется, дайте свиньям… А свежее молоко вылейте в пивную бочку… Завтра продадим его сельским жителям.

Кенонен пришил к подолу кружева и, швырнув рубашку Анне-Лийсе, сказал:

— На, прими эту шикарную рубашку. Иди в баню и там надень ее.

Анна-Лийса взяла рубашку, и тут портной спросил ее:

— Между прочим, где у вас тут все костюмы и одежда Ихалайнена?

— Это все в бельевой кладовке.

— А ну-ка, женка Кананена, сбегай за этим! — распорядился Тахво.

Майя-Лийса сходила за вещами. Тахво Кенонен стал рассматривать костюмы, насвистывая, принялся измерять их складным сантиметром. Тщательно измерив, он объявил:

— В общем, они подойдут, только вот в штанах сзади много лишнего — придется ушить сантиметров на сорок.

Один из перевозчиков сказал:

— Ихалайнен был плотный человек, особенно там, где вы ушить хотите.

Кенонен небрежно заявил:

— Ничего! Если Тахво Кенонен повертится тут с иглой и с ножницами, так любые штаны ему будут впору… Сейчас! Отсюда резанем лишнее и прохватим иглой.

Тахво вырезал из штанов солидный кусок материи, и тут его иголка замелькала в руках. Занимаясь шитьем, он командовал:

— Эй, перевозчики! Ну-ка, велите старухе Майе-Лийсе поставить утюг на угли. Хочу немного отутюжить эти портки.

…..Приказ передали Майе-Лийсе. Один из перевозчиков сказал:

— Уже Тахво. Кенонен выучился хозяйским приемам — приказывает и за порядком следит. Кенонен хвастливо спросил:

— А что? Тахво Кенонену недолго учиться этому… Сейчас со спины пиджака отрежем полоску и переставим пуговицы, вот тогда пиджак будет на мне как вылитый.

Обратившись к женщинам, Тахво сказал: — Ну-ка, бабы, вытряхните из матраца старую солому, киньте на подстилку коровам. И набейте матрац свежей соломой. Что касается рваной одежды Ихалайнена, то завтра продайте ее старьевщику… И на эти деньги можно будет купить орешков и пряников.

Таким образом перешивая суконный костюм Антти Ихалайнена, Тахво отрегулировал все хозяйственные дела.

Перевозчики некоторое время задумчиво молчали, но потом они снова принялись хвалить портного. Они сидели серьезные, покуривали, поплевывали и говорили как бы между собой.

Один из перевозчиков одобрительно произнес:

— Неплохой выйдет муж из этого Кенонена!

— Толковый будет супруг! — пробормотал другой. — Муженек что надо! — сказал третий и сплюнул. Снова помолчали. Потом опять стали переговариваться:

— Вот когда он вопрется в эти брюки Ихалайнена, сразу из него получится законный муж Анны-Лийсы. Но брюки, конечно, надо для этого порядочно сузить.

— Да, брючки придется сузить! — ответил второй. А третий пробасил, держа трубку во рту:

— Придется их сузить… брючки-то!

— А как же иначе поступить? — вмешалась в разговор Майя-Лийса. — Ведь нельзя же мужчину сделать шире, уж лучше брюки для него сузить.

Один из перевозчиков солидно ответил ей:

— Не принято мужчину переделывать и ремонтировать вместо штанов.

— Не дело трогать мужчину ради этого, — сказал второй. А третий пробасил:

— Зачем же ремонтировать Кенонена, он и без переделки пригоден!

— Вполне подходящий… этот Кенонен! — воскликнул еще один перевозчик и сплюнул.

Занятый своим делом, Кенонен распорядился:

— А ну-ка, перевозчики, берите из того ящика табак Ихалайнена. Набивайте покрепче свои трубки, курите…

Тут Анна-Лийса сказала перевозчикам:

— Вы бы похвалили Кенонена просто так, а не за его подарки.

Кенонен не обратил внимания на эти слова. Он в поте лица продолжал работать. И, работая, бранил старомодный покрой брюк Ихалайнена:

— Да уж, эти портные Липери. Это какие-то перевозчики, а не портные. Брюки сшили с застежкой по бокам. Так шьют только для сопливых ребят.

Вскоре работа была кончена. Кенонен скинул свой костюм и теперь облачился во все суконное.

Перевозчики тотчас стали его расхваливать:

— Настоящий барин получился из этого Кенонена. А ведь когда сидел на столе, прямо казался каким-то рахитиком.

— Кенонен — это действительно такой человек, которого из списка живых еще нельзя вычеркивать! Вот он у нас какой!

— Опять вы тут скалите зубы! — прикрикнула на перевозчиков Анна-Лийса, укладывая свои поварешки в корзину.

На стене висел саржевый сюртук Антти, привезенный сыном Кеттунена.

Увидев этот сюртук, Тахво сказал Майе-Лийсе:

— Ну-ка, как тебя там, посмотри, нет ли каких-нибудь там насекомых, а если есть, убей их… Это еще приличный сюртук.

На следующее утро в доме Ихалайнена началась суматоха. Десять телег стояло наготове. На эти телеги стали грузить мебель, зерно, масло, кадушки и прочий товар. Три телеги нагрузили сеном. Коров вывели из хлева и наняли двух девчонок погонять их. Майя-Лийса и Анна-Лийса собрали овец, чтоб гнать их позади обоза.

Ужасно визжала свинья, которую посадили в бочку, чтобы перевезти без лишних хлопот.

Мычали коровы, кричали перевозчики.

Тахво Кенонен запряг в двуколку мерина Ихалайнена и решил ехать впереди обоза.

Когда свинья завизжала совершенно отчаянно, Тахво приказал:

— А ну-ка, стукните эту чертовку поленом по башке, чтоб перестала верещать, это раздражает меня.

Как раз в это время свинья высунула голову за край бочки. И перевозчик, которого весьма забавляло все это происшествие, в точности выполнил приказ. Послышался удар, и свинья смолкла. Один из перевозчиков, заглянув в бочку, возвестил о внезапной кончине свиньи:

— Она околела.

Анна-Лийса, хлопотавшая с овцами, услышав эти странные слова, с тревогой спросила:

— Почему свинья перестала визжать? Ей ответили:

— Ее стукнули по башке поленом. Анна-Лийса воскликнула в ужасе:

— Боже мой! Зачем же ее стукнули?

— Чтоб она визжать перестала, — ответил один из перевозчиков.

— Но она, кроме того, перестала и дышать, — добавил другой перевозчик.

Обоз был готов к отправке, но Кенонен вдруг заприметил бочку со смолой. Он крикнул.

— Эй вы, осталась бочка со смолой… Почему ее не погрузили на телегу?

— Так ведь бочка до краев полна, смола расплещется, — ответил один из перевозчиков.

Тахво Кенонен вспылил и в сердцах крикнул:

— Ну, так бросьте ее к черту в колодец, чтоб ее не украл какой-нибудь разбойник!

Перевозчики мигом исполнили приказание. Анна-Лийса, увидев, что в колодец льют смолу, закричала в тревоге:

— Боже милосердный! Зачем же вы это делаете?! Перевозчики сказали:

— Кенонен приказал хорошенько просмолить воду, чтоб она не перекисла.

Но тут Тахво Кенонен подал команду, и весь караван двинулся в путь.

Обернувшись, Кенонек крикнул позади идущим: — В доме Хювяринена дадим лошадям передохнуть. И там сварим кофеек на дорогу.

В это же самое время к дому Хювяринена приближался еще один обоз со стороны города.

Это был караван Юсси Ватанена и Кайсы Каржутар.

На переднем возу, на раскладной кровати, сидел Ватанен рядышком с Кайсой. Ноги их свисали прямо на круп лошади.

На втором возу лежал Антти.

Когда стали приближаться к дому Хювяринена, Юсси Ватанен крикнул Антти:

— Кажется, тут начинается земельный участок Хювяринена?

— Да.

Юсси стал размышлять. Ему не хотелось сердить Хювяринена, но в то же время он не мог придумать ничего такого, что смягчило бы его вину. И, размышляя над этим, он стал вспоминать отдельные эпизоды своего путешествия, так как во всей этой истории в целом он никак не мог разобраться. Ему вспомнился вдруг Партанен. И он опять пожалел его и даже крикнул Антти:

— Умный мужик этот Партанен! До чего хитро сумел объегорить полицию. Ведь лейтенант таки поверил, будто все нарочно было подстроено, чтоб подразнить полицию.

— Да, он неглупый человек, — серьезно ответил Антти.

Ихалайнен тоже задумался о своем путешествии и о возвращении домой.

Юсси крикнул Антти насчет Партанена:

— Они не посмеют держать его в камере всю жизнь! Ведь он состоятельный хозяин. С ним посчитается полиция, если он рассердится и станет кричать.

— Полиция не посмеет, — лениво ответил Антти.

Уже близко подъехали к проулку Хювяринена. У Юсси совесть была нечиста. Но он все еще раздумывал, стараясь найти причину всей своей истории. И, думая об этом, он вдруг вспомнил о своей встрече с Ихалайненом, который шел тогда к Хювяринену и обещал заодно сосватать ему дочь старика.

И вот только сейчас Юсси спросил Ихалайнена:

— Эй, Ихалайнен!

— Ну?

— Ведь я тогда забыл спросить у тебя, зачем ты шел к Хювяринену?

Тут Антти вспомнил, что он, собственно говоря, шел за спичками. С изумлением он воскликнул:

— Черт побери! А ведь я совсем забыл, что мне надо Анне-Лийсе спички принести.

— Так, значит, ты за. спичками ходил?

— За спичками.

Ехали молча. Антти был теперь очень задумчив. Он думал о своем возвращении к Анне-Лийсе и о том, что бы такое ему сказать ей.

Доехали до перекрестка, где Антти должен был свернуть на другую дорогу.

Антти многозначительно сказал Юсси:

— Уж тебе-то, конечно, незачем заезжать к старику со своим грузом.

Юсси, почесав за ухом, забормотал:

— Мне незачем… Уж ты с ним сам поговори… Придуман что-нибудь… Скажи, что кобыла убежала… Одним словом, запутай дело…

Антти пошел к старику Хювяринену. Но у самого дома храбрость его исчезла. Он опасался, что Хювяринен будет обвинять его за всю кутерьму. Ему вдруг не захотелось входить в дом. Он уже было решил повернуть назад, но тут вспомнил о поручении жены. Неловко было вернуться домой, не выполнив просьбы Анны-Лийсы.

Но тут он решил соврать ей. Он решил вручить ей спички из собственного кармана. Однако, к своему ужасу, он спичек в кармане не обнаружил.

Значит, не оставалось ничего иного, как только идти к Хювяринену.

Пусть будет, что будет. Он приободрился и вошел в дом.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

Когда Антти вошел в дом Хговярйнена, все присутствующие вскрикнули в один голос: — Ихалайнен!

Антти безмолвно сел на скамью и долгое время молчал.

Наконец Хювяринен сказал:

— Да ты ли это, Ихалайнен?

Ихалайнен не отвечал. Ему показалось, что сюда уже дошла весть об их пребывании в полицейской камере. Но тягостней всего для него была, конечно, женитьба Ватанена.

Долго молчал Антти, но потом он стал оправдываться.

Он начал с вопроса:

— Видимо, из Йоки не вернулся еще Юсси Ватанен? Он к вам не заходил?

Никто на это не ответил. И это молчание, как большим камнем, придавило Антти. Однако он снова сказал:

— В Йоки он исчез… И я его, гадину, нигде не мог найти, хотя и разыскивал его с полицией несколько дней.

Хозяйка, обратившись к дочери, сказала:

— Анна-Кайса, поставь на огонь воду для коров. Казалось, никто не слушал Антти, хотя последнее сообщение, пожалуй, несколько смягчило хозяев.

Антти становилось все тяжелей. И он снова сделал попытку обелить себя. Он сказал:

— Наверно, у Ватанена были свои дела, если он скрылся от меня… Только вчера утром я услышал о нем…

Хозяева с любопытством стали прислушиваться к словам Антти, однако никаких вопросов ему не задавали. Хювяринен спросил жену:

— Кажется, придется завтра на мельницу ехать?

— Да нет, муки хватит на праздники. Антти вспотел. С усилием он произнес:

— Говорят… Кархутар… поймала Ватанена в свои сети… вдова… покойного Макконена.

— Значит, хватит муки на праздники?

— Хватит.

Опустив свои глаза, Антти через минуту добавил:

— Об этом мне рассказали в домишке Вариса, когда я обратно ехал. Попал Ватанен в западню вдовы Макконена…

Хювяринен отдал распоряжение хозяйкам, приказав:

— Бабы, надо сегодня обстричь черную овцу. Да не забудьте овцам подстилку положить.

Антти стал обдумывать, как бы ему утешить хозяев по случаю потери Юсси Ватанена. И придумав, как это сделать, он сказал:

— Вообще говоря, этот Ватанен жестокий человек, он плохо относился к своей покойной жене.

Хозяева и на это ничего не ответили. Хозяйка раздраженным тоном крикнула:

— А почему котелок не вымыли с вечера?.. Все только жрут, и никто ни о чем не заботится.

Антти снова сказал:

— Лютый характер у этого Ватанена! Нет, не порадуется его жена…

Хозяйка сходила в переднюю и, вернувшись оттуда, сказала:

— Туда ему и дорога… в сети Кархутар… Этакий мужичище… Говорят, он в Йоки пил и дрался… Даже в его телеге нашли флягу из-под вина.

— Видали! — с изумлением воскликнул Антти. — Оа даже пил и дрался! Неудивительно, что вдова Макконена поймала его.

Покурив и подумав, Антти выступил в защиту Юсси. Он сказал:

— Но, может, дрался и не он. Может, дрался Партанен, а по ошибке сунули в камеру Ватанена… Ведь в темноте можно и не разобраться, кто виноват.

Эти слова ни на кого не произвели никакого впечатления. Старик Хювяринен как бы про себя сказал, повторяя слова жены:

— Туда ему и дорога… забулдыге… К этой Кархутар!

— Туда и дорога, — буркнул Антти и после долгого молчания добавил:

— На что такой муж Анне-Кайсе?

В этот момент все ребятишки оживились.

— Цыгане, цыгане идут! — закричали ребята и кинулись во двор посмотреть на цыган.

Антти, вытирая пот со лба, продолжал сидеть. Наконец он встал и, уже уходя, вспомнил о поручении жены. И тогда негромко произнес:

— Собственно говоря, у меня к вам есть некоторое дело. Меня Анна-Лийса послала к вам попросить спичек. Некогда съездить в село за спичками.

Антти долго ждал ответа. Наконец хозяйка сказала:

— Спички на полочке у печки. Возьми сам.

Антти взял коробок спичек, положил его в карман к подошел к двери, чтоб уйти.

Но тут в комнату ввалился портной Тахво Кенонен, одетый в суконный костюм Ихалайнена. Вслед за Тахво в комнату вошла Анна-Лийса. А потом стали появляться и другие прибывшие.

Портной не заметил посторонившегося Антти Ихалайнена. Он скинул со своих рук рукавицы Антти, швырнул их на скамейку и звонким голосом приветствовал хозяев. Он сказал, обращаясь к старику Хювяринену:

— Вот, говорил я тебе, что Анна-Лийса надолго не останется вдовой! Погоню ее к пастору, и она мяукнуть не успеет, как будет уже Кенонихой! А ну-ка, хозяюшка, станови кофейник на огонь… Анна-Лийса, помоги хозяйке!

Теперь вся орава ввалилась в комнату. Вошли все перевозчики и даже две девчонки, погонявшие коров. Но тут за толпой перевозчиков увидели вдруг Антти Ихалайнена, сосавшего свою трубку. Все были потрясены. В первый момент никто не мог произнести ни одного слова. Наконец остолбеневший портной, выругавшись, воскликнул:

— Боже мой! Ведь Ихалайнен здесь!

Нависло молчание. Антти вращал глазами. Приближалась гроза, настоящая липерская гроза.

Перевозчики разместились где попало. Все молча посасывали свои трубки. Наступило угрожающее затишье.

Антти Ихалайнен посмотрел в окно. Он увидел весь обоз. Антти взглянул на Тахво Кенонена, который был в его костюме. И тут он понял все. Он сел на скамейку, оперся локтями о колени и мрачно продолжал курить.

Тахво Кенонен прервал это тягостное молчанке. С тупым недоумением он сказал Ихалайкену: — Сам утонул в море, а жить продолжаешь, черт бы тебя драл…

Антти ничего не ответил. И тут портной почувствовал, как затряслись его колени.

Тяжко вздохнув, портной простонал после долгого молчания:

— Ух ты, черт возьми…

Анна-Лийса, умиравшая от страха и стыда, наконец произнесла:

— Ты ли это, Ихалайнен?

Перевозчики несколько оживились. Кто-то из них спросил:

— Это бывший Ихалайнен, муж Анны-Лийсы?

— Да, это он! — ответил другой перевозчик. Третий перевозчик пояснил:

— Говорили, что Ихалайнен умер, но теперь выяснилось, что околела только его свинья.

Тут Антти сплюнул через зубы длинный табачный плевок. Тахво Кенонен был этим встревожен. Однако он сделал вид, что ничуть не боится Антти. Он сказал:

— Ты не плюйся так, Ихалайнен! Лучше не плюйся, а то и другие сумеют плюнуть.

Снова воцарилось молчание. Антти мрачно смотрел на пол и думал о гибели своей свиньи. Потом он еще раз плюнул, еще более сердито, чем раньше.

Тахво Кенонен сказал Хювяринену:

— Хювяринен! Не позволяй чужим людям плеваться в своем доме. А то я тоже как плюну, так через всю кухню перелетит мой плевок.

— Ой, Господи Боже мой! — с мольбой вздохнула крайне встревоженная Анна-Лийса.

Хювяринен сопел над своими корзинками и делал вид, что он погружен в работу и ничего не замечает.

Дети оживленно шумели. Анна-Кайса пребывала в нерешительности. Один из перевозчиков громко сказал:

— Суконный костюм Ихалайнена не окончательно погиб, он только лишь немного сузился.

Антти исподлобья кинул взгляд на Кенонена. Тахво Кенонен предостерегающе крикнул:

— Не пяль глаза на меня! Не пяль глаза, слышишь! Второй перевозчик сказал:

— А что оставалось делать, если костюм сидел на кем, как мешок… Дешевле обузить костюм, чем откормить худощавого мужчину.

— Но если Ихалайнен похудеет, то костюм ему будет в самый раз, — сказал третий перевозчик.

Четвертый перевозчик задумчиво произнес:

— Бедному выгодней быть худым. Тем более, что на худобу не приходится много тратить… А Ихалайнен — мужик богатый, ему не трудно будет потратиться и похудеть настолько, чтобы уместиться в своих штанах, Антти стал кряхтеть. Тахво Кенонен, услышав его кряхтенье, поспешно сказал Хювяринену:

— Хювяринен! Гляди… Он уже кряхтит… Будь же хозяином в своем доме!

— А пусть кряхтит, мне-то что! — буркнул Хювяринен, не поднимая глаз от своей работы.

— Бывают же такие случаи! — со страхом прошептала Майя-Лийса.

Перевозчики продолжали обсуждать событие. Покуривая свои трубки, они принялись утешать плачущую Анну-Лийсу и ее мужа:

— Ихалайнену горевать не приходится, ведь он легко отделался от своей смерти… Отделался приправкой в колодце, в который мы вылили бочку смолы…

— Горевать не надо… И чего горевать, если в своей новой земной жизни опять можно жениться на своей вдове. И тем самым получить обратно свою старуху.

Ихалайнен тяжело дышал от охватившей его злобы. Кто-то из перевозчиков сказал в защиту Тахво Кенонена:

— Ведь он с пользой вел себя в твоем доме — подшил кружева к рубашке Анны-Лийсы…

— Подшил-таки кружева, — добавил кто-то.

Тут Антти окончательно пришел в ярость. Взглянув на Кенонена, он крикнул:

— Ах, тебя так… Как я махну сейчас тебя этой дранкой по морде, так от тебя даже следа не останется!

Растерявшись, Кенонен крикнул хозяину:

— Хювяринен… Хювяринен!.. Гляди лучше… В твоем доме готовится убийство!

Последнюю фразу Кенонен не успел полностью произнести. Антти, вцепившись в него, стал тузить его кулаком, крича:

— Костюм… Мой костюм отдай, или я сейчас тебе голову расколю!

— Караул!.. Помогите!.. Убивают!.. — вопил Кенонен.

Перевозчики невозмутимо наблюдали за этой сценой. Дети носились по комнате. Женщины ревели. Анна-Лийса, схватив Ихалайнена за край его пиджака, молила:

— Слушай… Ихалайнен… Не убивай этого паршивого червяка… Ихалайнен!

— Ох, и силен этот Ихалайнен в драке! — сказал один из перевозчиков.

— Адски силен! — воскликнул другой перевозчик.

Анна-Кайса, зачерпнув ковш воды, облила дерущихся. Перепутанная хозяйка, схватив перемазанную сажей кочергу, перекрестила обоих по спинам. И тогда драка закончилась.

Нет нужды описывать финал этой сцены. Следует только сказать, что дети и перевозчики сыграли здесь немалую роль.

В довершение всего Тахво Кенонен снял с себя суконный костюм Антти Ихалайнена и стоял теперь посредине комнаты в одних кальсонах и рубашке.

— Черт проклятый, — шипел Кенонен, — ведь в таком виде мне теперь не выйти из этого дома.

— А ты останься зятем в этом доме! — радостно посоветовали перевозчики, восторг которых не имел теперь границ.

— Нет, верно, к какому лешему мне теперь ползти в таком виде? — стонал Кенонен.

И тут в глазах Анны-Кайсы ярко сверкнул огонь надежды.

И сама хозяйка сжалилась вдруг, увидев несчастного и избитого портного. Только лишь мгновенье она задумалась над этим вопросом и сразу решила, что ее дочь не найдет себе лучшего мужа. И тогда она сказала дочери:

— Анна-Кайса, ты бы принесла Кенонену отцовские брюки и куртку.

Дочка тотчас повиновалась. Она принесла одежду и, подав ее портному, застенчиво сказала:

— Тахво, возьми брюки.

Кенонен надел широченные штаны Хювяринена и хвастливо сказал Ихалайнену:

— Видал! Вот что получил Тахво Кенонен от женщины совсем иного сорта, чем твоя законная курица. Видишь, какие отличные штаны, в них два Кенонена смогут уместиться.

В конце концов Тахво Кенонен, следуя совету перевозчиков, остался-таки в доме Хювяринена. Он вскоре женился на Анне-Кайсе. Их брак был счастливый. И их наследники и по сей день живут в Липери.

Антти Ихалайнен повернул обоз и пустился в обратный путь.

Анна-Лийса и Майя-Лииса гнали скот позади обоза.

Тяжко вздыхая, они взывали, к бегу, ночаще всего изливали свое настроение на животных.

Антти ехал в бричке впереди обоза. Он угрюмо молчал, хотя его раздирала злоба. Время от времени он, впрочем, сердито дергал вожжи и орал на. лошадь:

— Ну ты, кляча такая!

Злоба кипела в нем и наконец, превратилась в ярость. Ихалайнен заорал вдруг во все горло:

— О-о-ох!

Лес загремел в ответ. И Майя-Лийса воскликнула:

— Ой, Боже милосердный!

Ихалайнен прямо подпрыгнул в бричке, когда проехал мимо сосны, предназначенной для досок его гроба. И тут Антти снова гаркнул изо всех сил:

— О-о-ох!

— Ведь он разорвет себе кишки таким ревом! — ахнула Майя-Лийса. А перепуганная Анна-Лийса стала прутом хлестать коров:

— Одры несчастные! Не могли в своем хлеву остаться… Вот тебе, дрянь этакая, получи… Трехлетняя телка, а до сих пор не отелилась… Пошла вперед!

Наконец пришли домой. Первым делом Ихалайнен подошел к колодцу, зачерпнул воды, хлебнул и заорал:

— Ах ты, проклятущий черт Кенонен!

В сердцах Антти ударил ногой по пустой бочке, и она разлетелась в куски. Потом он взял топор и пошел в лес рубить дрова. Он рубил там все, что попадало ему под руку. И наконец, подойдя к своей заветной соске, стал и ее рубить. Он прямо с бешенством набросился на эту сосну, как будто она была самим Тахво Кеноненом. Он страшным голосом кричал на нее:

— А-а, ты хочешь тут у меня торчать всю свою жизнь, чертова карга!

И он хлестал топором по сосне так, что только щепки летели.

С шумом упало толстое дерево, и Антти, жаждущий мести, стал издеваться над ним:

— О-о-ох! Хо-хо! — рявкнул он и ударил топором по срубленному бревну так, что весь топор ушел в дерево по самое топорище.

Потом Антти опять стал рубить вокруг себя.

Он оставался в лесу до самой ночи.

Тем временем женщины внесли все вещи в дом, отругали Вилле Хуттунена и скорняка Куккокена за их вранье. Потом они сами переругались между собой и, наконец, затопили баню.

Антти вернулся, молча поужинал и пошел в баню.

Он долго парился там, как бы назло бабам. Он отмахал свой веник до того, что в руках у него остались только одни прутья. Он швырнул их об стену и гаркнул:

— Черт!

Потом он, напустив пару, долго сидел, сердитый и неподвижный.

Опять ему вспомнился колодец. Ковшом он зачерпнул воду из ушата, сперва понюхал ее, потом хлебнул и снова почувствовал вкус смолы. И тогда он снова заорал:

— О, чтоб его, проклятущего Кенонена! Перетру я его кости в порошок!

Он схватил ковш и с силой хватил его об стену. И сам остался угрюмо сидеть.

Он парился чуть не до утра. Под конец он устал, сходил за соломой и устроился на лавке спать. И, ложась на солому, грозился:

— Назло буду спать! Буду спать до тех пор, пока брюхо не лопнет.

На следующий день жизнь угрюмо потекла по своим привычным дорогам. Баня несколько утихомирила Антти. Но когда он утром, зачерпнув воды из колодца, попробовал ее, вот тогда он снова разъярился и, заорав, пнул ногой крышку колодца.

Днем он снова попробовал воду, однако уже не стал на на крышке колодца вымещать свою ярость. Он плеснул воду на голову торчащего у колодца теленка и заворчал:

— Еще пялишь свои глаза и мычишь тут, чудовище!

Потом Антти сходил на конюшню. Там стоял резкий запах пойла, которое Тахво Кенонен вылил на деревянный пол. Антти со злостью схватил вилы и, швырнув их в угол, заорал:

— Все это сделал проклятый Юсси Ватанен! Это он встретил меня на дороге и заманил меня в свои цыганские поездки.

Тут он рассердился на своего мерина и гаркнул на него:

— Не пяль глаза, кляча, а не то я запрягу тебя сейчас в сани и наверну на них столько камней, что ты с места не сдвинешь!

Вне себя он выскочил из конюшни и пошел на скотный двор, чтоб посмотреть, каковы там следы переезда. Оказалось, что там даже перегородки были изломаны. И тогда Антти снова почувствовал яростную злобу к Ватанену:

— Ой, чертов сын Ватанен! Ведь это его вина, его! Яростная злоба все больше усиливалась.

— Хотел он поскорей жениться… Мог бы и без бабы обойтись, фуфлыга старая!

В бешенстве он схватил вилы и сломал их об угол конюшни. Потом снова разъярился на Ватанена:

— Ведь даже мою заветную сосну пришлось мне срубить из-за твоей проклятой женитьбы!

Антти побрел к лесу, чтобы взглянуть на сосну. Поверженная, она лежала теперь на земле во всю свою длину Ихалайнен ахнул с тоской.

— Такая могучая сосна! Ведь если выдолбить ее внутри, покойник может лежать в ней все равно, как в яслях.

Первые дни в доме Ихалайнена было много печали. Отношения между супругами не налаживались. Анна-Лийса больше всего страшилась тех моментов, когда Антти чувствовал жажду. И поэтому она всегда держала наготове чашку с молоком на тот случай, когда Ихалайнен захочет пить. И за это Анна-Лийса особенно сердилась на Кенонена:

— Хотя бы он этот колодец оставил в покое, не засмолил бы его. И зачем он вылил сюда эту дрянь?

Так они жили и страдали. И, встречаясь, ни слова не говорили друг другу.

Антти нередко уходил в лес и там орал ужасным голосом, голосом ленсмана из Тахмаярви. По вечерам же он ожесточенно парился.

Но такое молчание угнетающе действовало на самой Антти. И он стал подумывать, как бы ему начать разговор с Анной-Лийсой. Два дня он обдумывал начало этого разговора, но его дурной характер и упрямство мешал: приступить к делу.

На третий день он наконец собрался с духом. Час, два сидел он с трубкой в зубах и украдкой посматривал на Анну-Лийсу. Душа его стала смягчаться, так как Анна-Лийса, сидящая за прялкой, казалась ему уж очень печальной.

Поплевав и подумав, Антти сказал:

— А ведь Юсси Ватанен поймал-таки поросенка в Йоки.

Анна-Лийса просветлела. Она сразу прервала свою работу и воскликнула:

— Ого! Он-таки поймал поросенка?

— Поросенка поймал, — ответил Антти и сплюнул на пол.

Анна-Лийса тотчас встала из-за прялки и принялась варить кофе.

Казалось, что разговор на этом закончился. Но когда Анна-Лийса налила кофе в чашки, Антти продолжал разговор. Садясь за стол, он сказал:

— Ведь он женился-таки на вдове покойного Макконена.

— Ну? На Кайсе Кархутар? — изумилась Анна-Лийса, желая крайним своим изумлением угодить Антти.

— На ней! — буркнул Актти, прихлебывая кофе. Анна-Лийса снова ахнула:

— Ах ты, какой наш Ватанен!

Этот разговор положил начало мирной жизни. Антти закурил трубку и стал собирать бочку, которую он разбил в доски. И, работая, он бормотал:

— Через этого поросенка он и нашел себе вдову Макконена…

Так стали затягиваться старые раны. И даже вода в колодце скоро очистилась.

За ужином Анна-Лийса сама начала разговор. Она сказала:

— Говорят, будто у жены Малинена родился ребенок. На это Антти ничего не ответил, но в душе он был доволен, что они снова поладили.

После ужина они уже вместе пошли в баню. И там Антти продолжил разговор. Поднимаясь на полок, он сказал:

— Свинья Ватанена тоже на этой неделе принесет ему поросят.

— Это его большая свинья? — поспешно спросила Анна-Лийса с желанием наладить окончательный мир. Антти ответил:

— Да, эта черная свинья принесет ему поросят.

— Ого! — радостно воскликнула Анна-Лийса и, прибавив, пару, стала весело париться… Теперь мир был окончательный.

Свинья Ватанена через неделю опоросилась, и половику этих поросят Юсси дал Антти совершенно бесплатно. Таким образом, была возвращена стоимость свиньи, погибшей во время переезда.

Суконный костюм Антти был сильно попорчен, но Тахво Кенонен, спустя некоторое время, переделал его без всякого вознаграждения. А Ватанен подарил портному суконные брюки покойного Макконена.

Что касается чана для пойла, разбитого во время переезда, то Ватанен за это дал Ихалайнену три меры ржи. Чан починили, и он по-прежнему годится для пойла. А в тот день, когда Юсси принес Ихалайнену поросят, он помог Антти распилить заветную сосну на доски дли гроба.

Эти доски сушатся теперь в овине. И Антти Ихалайнен пообещал дать Ватанену половину этих досок.

И вот как-то раз, возвращаясь с мельницы, Юсси Ватанен заехал к Антти Ихалайнену и, сидя у него, стал, вспоминать об их удивительном путешествии в Йоки.

И, разговаривая об этом, друзья стали припоминать причины и следствия этого происшествия.

Опершись на свои колени и посасывая свою трубку, Юсси Ватанен задумчиво сказал:

— Да не так уж плохо Партанену спать там на мягкой соломе!

— Чем же ему там плохо, — утешительно ответил Антти. — Солома мягкая, мы спали на ней…

Друзья долго молчали, обдумывая все это дело. Наконец Юсси спросил:

— Так, значит, ты за спичками шел тогда к Хювяринену?

— За спичками.

Антти вдруг вспомнил, что спички, взятые тогда у Хювяринена, так и остались у него в кармане, он попросту забыл отдать их Анне-Лийсе. Тотчас он разыскал этот коробок и протянул его Анне-Лийсе, которая, сидя у стола, отпарывала кружева с подола рубашки.

Бросив коробок на ее колени, Антти сказал:

— Вот тебе спички, за которыми ты послала меня к Хювяринену… Ведь они так и проболтались в моем кармане во время всей поездки в Йоки… Недаром мне было так тяжело ходить там… Анна-Лийса, взяв коробок, сказала с удивлением:

— Так ведь здесь всего одна спичка. Неужели из-за нее случилось все это дело? Ну и ну, Ихалайнен!

И тут Антти увидел, что в коробке, который он взял у Хювяринена, была всего лишь одна спичка, обгоревшая уже спичка, без серы.

Юсси Ватанен, почесав за ухом, сказал Антти не без удивления:

— И чего только не случается в нашей земной жизни.

Ведь от одной спички потянулось все это дело — поездка в Йоки со всеми ее поворотами. От одной этой обгоревшей спички потянулись — вдовушка Макконена, женитьба Тахво Кенонена и прочие тому подобные дела!

Использованы материалы: RoyalLib.ru

• Размещено: 01.04.2012
• Автор: Лассила М.
• Размер: 415.59 Kb
• © Лассила М.