Благовещенская Л. Печатные и архивные материалы по колокольному звону

[197]

Л. Благовещенская

(Новосибирск)

ПЕЧАТНЫЕ И АРХИВНЫЕ МАТЕРИАЛЫ ПО КОЛОКОЛЬНОМУ ЗВОНУ

(На русском языке )

На протяжении веков колокола играли значительную роль в общественной и художественной жизни русского народа. Они звонили во время сбора на вече, церковной службы, праздников, торжественных событий, народных бедствий. Колокола издавна были предметом гордости и соперничества между странами, но в качестве явления художественного, в особенности музыкального, как сами колокола, так и их звон начали осознавать весьма недавно — в XIX веке.

Многочисленные упоминания о колоколах в летописях[1] свидетельствуют о той существенной роли, какая им отводилась на фоне богатой событиями русской истории.

Вероятно, немаловажным моментом, привлекшим внимание самих русских к колокольному звону, было удивление и восхищение иностранцев, посещавших нашу страну; взгляд со стороны, как это часто бывает, помог по достоинству оценить его. В своих путевых заметках иноземные гости постоянно упоминают о звоне, оценивая его, правда, весьма по-разному (23, 48, 61, 66, 72, 107; 68, с. 42). У Адама Олеария мы находим сведения о числе колоколов на колокольне (66, с. 345), об управлении колоколами не в непосредственной близости, а прямо с соборной площади (66, с. 109), у Б. Тан- нера — о специальном звоне, демонстрирующем подбор (107, с. 59— 60), у В. Парри — о перевозке большого колокола (72, с. 9). К сожалению, чаще это чисто эмоциональные описания и высказывания, хотя и позволяющие делать некоторые выводы о значимости колоколов, об отношении к ним, но почти не дающие фактического материала.

Поскольку колокололитейное дело, наряду с пушечным, было важнейшей отраслью отечественной металлургии, не могли обойти колокола те, кто занимался историей промышленности, литейного производства,— Н. Аристов, И. Забелин, М. Хмыров (1, 30, 114).

[198]

В центре их внимания были колокольные сплавы, техника литья, мастера-литейщики, состояние колокололитейного производства в стране.

В исторических трудах уделяется внимание использованию колоколов, их значению в крупных исторических событиях, эмоциональным впечатлениям от звона (26, 40, 104, 120). Иногда существенно даже мимолетное упоминание о колоколах. Так, о значении, им придававшемся, можно судить из следующего исторического свидетельства осады Риги царем Алексеем Михайловичем в 1656 году: «… отступая с величайшей поспешностью, побросали съестные припасы, пушки, порох, ядра, даже деньги, и сверх сего, кроме значительного числа лодок, оставили более 200 стругов, больших и малых, и 4 моста на судах; только взяли с собою колокола из Гошпиталь- ной и Иисусовой церкви» (120, с. 37).

И наконец, внешним описаниям колоколов (размеры, вес, украшения и т. д.) уделяется внимание во всевозможных источниках по церковным древностям (14, 21, 42, 58, 99, 108, 117). У М. Толстого (108, с. 31) мы впервые встречаемся с упоминанием о знаменитых Ростовских звонах. Ценны описания била[2] и звона в него у П. Казанского (42, с. 301, 304).

Наряду с косвенными источниками появляется ряд работ, предметом исследования в которых становятся уже сами колокола (2, 3, 14, 29, 31, 35, 75, 83, 84, 107). Жаль, что колокола в них рассматриваются как памятники истории и художественной культуры, а сама музыка звонов остается в стороне, если не считать эмоциональных восхвалений ее красоты и благозвучия. Из таких публикаций наиболее полные статьи Бабина (3) (автор изучил зависимость качества звука от пропорций, веса, сплава, расположения украшений и т. д.) и М. Пыляева (83, 84) обобщенно-исторического характера. А. Су- лоцким написана первая и единственная работа о колоколах Сибири (107). Некоторые публикации посвящены археологическому описанию (2, 14, 75) или «судьбе»[3] (29) отдельных колоколов.

Самым существенным достижением этого периода являются акустические исследования (6,17), в чем главная заслуга принадлежит Г. Гельмгольцу. Им был сделан первый шаг в изучении звукового спектра колокола, что очень важно ввиду главенствующей роли тембра и ритма в качестве выразительных средств звона. В работе представляют интерес опыты с русскими и западными[4] колоколами,

[199]

первые примеры обертоновых рядов и предварительные выводы об общих закономерностях колебаний колокола. С исследованиями Гельмгольца был знаком Н. А. Римский-Корсаков (87, с. 121), неоднократно воплощавший колокольный звон в своем творчестве.

Представление о звоне как искусстве музыкальном складывается постепенно. Уже Глинка в своих «Записках» говорит о роли колокольного звона в формировании его музыкального мира: «Музыкальная способность выражалась в это время страстью к колокольному звону (трезвону); я жадно вслушивался в эти резкие звуки и умел на двух медных тазах ловко подражать звонарям; в случае болезни приносили малые колокола в комнаты для моей забавы» (22, с. 23).

В. Михневич впервые включает сведения о колоколах и звонах в работу по истории музыки (60, с. 98—101), причем не только сведения о значимости их, о назначении и именах отдельных колоколов, но и о некоторых видах звонов (60, с. 101).

В вышедшем годом ранее «Русском энциклопедическом словаре» впервые дано определение колокола (94,с.178). Включают сведения о колоколах и звонах и В. Даль (25, т. 1, с. 672; т. 2, с. 139—140), и Ф. Толль (62, с. 510).

Качественно новый этап в изучении вопроса начинается с работы «Ростовские колокола и звоны», вышедшей в 1884 году в серии «Памятники древней письменности» и принадлежащей перу талантливого акустика-самоучки, протоиерея Аристарха Александровича Израилева (38). Как видно уже из заглавия, автор, не вдаваясь в историю проблемы, поставил перед собой конкретную цель — зафиксировать и сохранить звоны своего родного города. Небольшое по объему издание — результат длительного и кропотливого труда по изучению ростовских колоколов и собственно музыки звонов. При помощи прибора собственной конструкции автор определил основной тон каждого колокола и записал Ростовские звоны в традиционной нотации (38). В брошюре приведены схемы балансировки[5], необходимой для исполнения этих звонов на звоннице Успенского собора, а также размеры и вес всех колоколов с кратким их описанием.

Здесь же находит обоснование получившая широкое распространение, но тем не менее ошибочная точка зрения Израилева на необходимость точной настройки и подбора колоколов по аккордам классической гармонии. Он не сумел по достоинству оценить специфическую диссонантность русских звонов, которую называет «неправильностью», и второстепенность мелодического начала в сравнении с тембровым и ритмическим. В соответствии со своими взглядами он предлагает «исправить» традиционные звоны (38).

В Отделе рукописей Государственной публичной библиотеки имени Салтыкова-Щедрина хранится сообщение Израилева об ис-

[200]

следовании Ростовских звонов: «Колокола эти, как известно, отлиты и подобраны в XVII веке тем же митрополитом Ионою Сысоевичем, который основал и самый кремль. Колокола его удивляли и доселе удивляют всех как своей громадностью, так еще более своим благозвучием и гармониею. Чтобы сохранить навсегда гармонию этих колоколов, которые, так же как и здания, могут со временем разрушаться или, правильнее сказать, разбиваться, Петр Васильевич Хлебников вознамерился заказать мне, когда я был еще в молодых летах, камертоны, которые по звуку были бы одинаковы с этими колоколами, дабы в случае разбития которого либо колокола можно было по камертону заменить его новым таким же. Но так как я тогда был еще не так опытен в приготовлении камертонов, как теперь, то и отказался от этого дела. Но мысль Петра Васильевича глубоко запала мне в душу, и я с того времени стал особенно прислушиваться к гармоническому звону колоколов здешнего собора, занялся исследованием их, определил ноту, которой соответствует тон каждого колокола, узнал употребляемые при звоне три манера или настроя, называющиеся Ионинский, Акимовский и Егорьевский… Я снял надписи с тех колоколов, на которых они есть, означил названия, носимые некоторыми колоколами, показал размеры всех колоколов, определил посредством своего акустического прибора число колебаний, которое производит каждый колокол в течение секунды, указал музыкальную ноту, которой всего более соответствует звук каждого колокола; описал подробно все звоны, производимые этими колоколами, и положил их на ноты; но так как некоторые из этих звонов лишены музыкальной правильности, то я предложил способ исправить их — словом, я составил немалую записку обо всем этом… Вместе с сим имею честь просить Ваше Преосвященство принять от меня… десять стальных камертонов на резонансных ящиках моей работы… Они по тону одинаковы с колоколами здешнего собора и потому имеют археологическое значение. На них можно слышать гармонию во всем ее совершенстве и все звоны, производимые здешними древними колоколами»[6].

Израилев не только привлек внимание к Ростовским звонам как явлению музыкальному, но весьма полно (хотя и не исчерпывающе) изучил местную традицию этого искусства. В дальнейшем сложилось весьма стойкое и справедливое представление об уникальности и неповторимости Ростовских звонов. Вероятно, таких очагов по России было не так уж и мало, но только Ростову повезло — нашелся человек, зафиксировавший это искусство и сделавший его достоянием широкой публики.

Начинаниями Израилева заинтересовался В. В. Стасов. Брошюра «Ростовские колокола и звоны» была издана с его предисловием, в котором известный критик высоко ее оценил, дал об авторе небольшую справку и краткие сведения о ростовских колоколах.

В последующие годы Израилев продолжал не только исследовательскую, но и практическую деятельность по устройству «гармони-

[201]

ческих» звонов по законам классической гармонии в разных городах (68, с. 284—303). Наиболее богатый подбор ему удалось устроить на своей родине в селе Ваулове Ярославской губернии (65, 105). На четырнадцати колоколах предусмотрено исполнение пяти аккордов в тональности фа мажор: Т — S — Д — TSVI — Д -»- (TSVI), двух гимнов и двух церковных песнопений. Этот подбор привлек внимание М. А. Балакирева, под наблюдением которого и были изданы ноты Вауловских звонов (65).

Деятельность Израилева получила широкий общественный резонанс. Еще в 1884 году вышли его «Музыкально-акустические работы», где описывается прибор его изобретения для определения числа колебаний звучащего тела, при помощи которого он измерил высоту звучания ростовских колоколов (37, с. 59—61), а затем две публикации о нем биографического характера (80, 81). Во второй из них приводятся все устроенные им подборы (81, с. 13—20).

Следующим важным этапом в изучении звона стал выход в свет в 1896 году работы С. Рыбакова «Церковный звон в России» (96). Это первая обобщающая работа, включающая в себя и историческую справку, и характеристику как западного, так и русского звона.

По вопросу гармонического подбора колоколов автор резко полемизирует с Израилевым. Он убежден в том, что диссонантность — специфическое качество русских звонов в отличие от западных, курантного типа; и ритм, а не мелодия, есть главное выразительное средство их (96, с. 46). В этом нельзя с ним не согласиться. Несмотря на такое существенное расхождение с Израилевым, автор отдает должное его деятельности (96, с. 43—45).

Отдельная глава у Рыбакова посвящена звонарю А. В. Смагину. Впервые в литературе появляется имя вполне конкретного исполнителя. Ранее исполнителям в отличие от мастеров-литейщиков внимания совсем не уделялось[7] — факт, говорящий о том, что звон еще не был осмыслен как искусство музыкальное. Смагина Рыбаков очень ценил и через год после выхода книги поместил статью о нем в «Русской музыкальной газете» (95, с. 1724).

Представляются ценными в книге Рыбакова данные о регламентации колоколов по весу в зависимости от их назначения (96, с. 58— 59), описания практических приемов балансировки и достижения ансамбля при участии более чем одного звонаря (96, с. 60—61), записи звонов Смагина (96, с. 64—67).

В эти же годы заинтересовался колокольным звоном С. В. Смоленский. Отрывок из его письма к С. А. Рачинскому является первой публикацией по этому вопросу, принадлежащей перу музыковеда (103). Чрезвычайно ценно его замечание о сходстве приемов

[202]

развития pвона и народной песни и об интуитивных проявлениях чувства формы у звонаря (103, с. 257—259).

Позднее Смоленский написал исследование «О колокольном звоне в России» (102), которое существенно дополняет накопленную информацию. В центре его внимания музыка звонов и клепаний[8]: особенности формы и развития (с нотными примерами), различные виды и информационное значение звонов, достижение слаженности при исполнении. Смоленский уже ощущает условность и неудобство от применения терминологии классической музыки, которой приходится пользоваться за неимением специальной для этого вида искусства (102, с. 19).

Как и Глинка, Смоленский сам отмечает роль звонов среди других музыкальных впечатлений своего детства (102, с. 16—17). Об этом же он пишет в своих «Воспоминаниях», где в добавок ко .всему приводит форму звона «к достойно» (101, с. 79): «Постоянная моя игра с ним (братом.— Л.Б.) заключалась в том, что Коля с малым братом Васей, играя в лошадки, изображали для меня подъезжающего архиерея, а я в это время звонил на своей колокольне на чердаке в цветочные горшки. Поводом к этому моему увлечению был звонарь-сторож нашей Покровской церкви, сущий виртуоз этого дела, подобного которому я ни разу не встречал нигде, кроме какого-то послушника, очень недавно слышанного мною в Кизическом монастыре во время встречи в Казани иконы Смоленской Б. Матери из Седмиозерной пустыни[9]… Искусство Покровского старца, Семена Семеновича, было, однако, много выше кизического послушника. Так как я с малых лет пел в Покровской церкви, стоявшей против нашего дома, и был, так сказать, своим человеком с многочисленной детворой духовенства этого прихода, то не мудрено, что Сем. Сем. скоро доверял мне слазать на колокольню, чтобы раз 36—38 (но также по известной «форме»[10] прозвонить «ударить „к достойно”». Позднее затем наконец он же посвятил меня в подробности звонарного искусства в такой степени, что даже в зрелые уже годы я увлекался колокольным звоном и его формами. Припоминаю и то, что я, увлекшись, удивил своим мастерством звонарей в болгарской столице Софии, где и не представляли возможность фигурного звона, а бряцали какую-то нескладицу. Я помню, что мое увлечение звоном в цветочные горшки совпало с обуявшим меня стремлением устраивать всякие маленькие щиты, фонарики для иллюминаций. Однажды я чуть не сделал пожара в большом слуховом полукруглом окне нашего чердака, где была моя цветочно-горшковая колокольня. Я зажег свою иллю-

[203]

минацию и трезвонил во всю мочь, не заметив появившегося дыма и большого пламени. После этого случая моя колокольня была переведена в сад, где и была утверждена в большом летнем оконном щите с парусиною. Родителям, как кажется, очень нравилось мое искусство. По крайней мере, я помню, как мать моя несколько раз брала меня для покупок всяких корчаг, огромнейших горшков, как отец загибал крючками тонкие концы гвоздей, служивших языками своих колоколов, стругал мне деревянные языки для больших колоколов-корчаг, вешал более тяжелые посудины и расспрашивал меня о всяких приводах, с помощью которых я звонил стоя и сидя, действуя руками, ногами, локтями, коленями и пр. Колокольное искусство меня занимало, я думаю, года 2, до моего начавшегося физического развития, когда силы позволили заняться приложением своего мастерства к колокольне Покровской церкви. Я помню, что и Семен Семенович признал мое умение звонить, доверяя мне иногда за всенощными произвести так наз. 2-й или 3-й звоны. Позднее, уже по окончании курса гимназии, я много звонил с большим колоколом в оба края, устанавливающим ритм звона, и также достиг мастерства. Последний раз я сделал по этой части шаг вперед, изучив знаменитые Ростовские звоны, медленные, с < и> Надо побывать на Ростовском озере версты за 11 /2—2 от Ростова, чтобы понять красоту этого искусства. В тихий, летний, теплый вечер эти звоны производят чарующее впечатление».

В лице Смоленского впервые совместились знания звонаря (102, с. 16—17; 71, с. 6) и музыканта, что позволило ему сделать ценные наблюдения. К сожалению, и здесь — все еще процесс накопления, а не систематизации материала.

Наиболее полной работой обобщающего характера в дореволюционной литературе является книга Н. Оловянишникова. Задуманная первоначально весьма узко с акцентом на деятельности фамильного колокололитейного завода с приложением каталога отлитых на нем колоколов (67), работа была значительно расширена во втором издании (68)[11]. Объем ее увеличился почти в три раза, но главное — изменилась направленность, что видно уже из названия. Во втором издании была сделана попытка обобщить предшествующие источники, но поскольку автор стоял ближе к производству колоколов, чем к музыке, его работа грешит односторонностью. Собран богатый фактологический материал, учтено огромное количество археологических и церковных описаний, но звучанию колоколов уделяется внимания явно недостаточно. Не все источники были знакомы автору. Изложение материала несколько бессистемно. Ценны практические сведения о зависимости тона колокола от его веса, размеров, сплава, а также советы по эксплуатации: правильной подвеске, удару, ремонту. Как обобщение опыта завода Оловянишникова, где отливались колокола в заданный тон, приводятся таблицы: «Подбор колоколов для цельного звона» (68, с. 421—426) с указанием веса каждого колокола при соотношении их основных

[204]

тонов между собой по звукам трезвучия, «Вес, диаметр, высота колоколов и языков к ним», таблица зависимости числа колебаний от диаметра (68, с. 385). В конце дана первая библиография по колоколам. Итак, это не только историческое обобщение, но и практическое руководство по отливке и эксплуатации колоколов.

Тенденции точной настройки колоколов получили свое развитие в статье Л. Ревершена, которая представляет собой практическое пособие по исправлению основного тона методом подточки стенок (85).

Спустя три года после книги Оловянишникова вышла работа Г. Донского «О церковном звоне» (27), представляющая собой практическое руководство по канонизированным культовым звонам. Симптоматично само ее появление, вызванное, как об этом пишет автор, неодобряемой служителями культа излишней свободой, им- провизационностью, проникающей у многих звонарей в канонизированные звоны (27, с. 1).

В это же время продолжают выходить работы уже охарактеризованной выше направленности, накапливающие материал по внешней характеристике колоколов (вес, размеры, надписи и украшения, перемещения) (36, 39, 59), а также источники, связанные с церковной археологией, историей, уставом (41, 52, 63, 118). В последних существенное место занимают описание канонизированных звонов во время службы (63, с. 33, 36—43).

Актом политического значения предстает церемония передачи Англией пленного колокола Соловецкому монастырю, описанная Иоанникием (39). Автором приведено тринадцать документов, которыми предварительно обменялись державы.

Из исторических публикаций (69,70, 112) особого внимания заслуживает «Указ царя Алексея Михайловича о пожарных набатах в Москве. 1668 г.» (112), где даны регламентации звонарям, позволяющие легко определить, в каком районе горит.

В конце XIX — начале XX века происходит процесс постепенного осознания колокольного звона как явления музыкального, о чем свидетельствует включение соответствующего материала в музыковедческие труды (16,20,34,79,86).

Информация о колоколах и звонах дается уже в большинстве солидных энциклопедий и словарей (И, 64, 78, 98, 115). В Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона впервые охарактеризованы три типа колоколов: русские, западно-европейские и китайские (11, т.ЗО, с. 723).

При ограниченности материала по колоколам и звонам, а главное, невосполнимости его, не следует пренебрегать самой минимальной информацией, пусть это будет всего один новый вид звона или имя колокола, в противном случае пришлось бы отказаться от изучения вопроса вообще[12]. Поэтому необходимо принимать во внимание даже художественную литературу, а именно — произ-

[205]

ведения тех авторов, которые сами слышали колокольный звон. Его описания встречаются у ряда крупнейших писателей XIX— XX века: Р. Роллана (91, с. 22, 281), Короленко (51, с. 150, 162), Бунина (13, с. 286), Куприна (54, с. 116), а также у А. Левитова (57), Ж. Роденбаха (89, 90) и т. д. Р. Роллан, как музыкант, здесь самый авторитетный свидетель. В его романе «Жан Кристоф» (91, с. 281) мы находим пример соотношения колоколов на звоннице (правда, западных). Короленко первый говорит о влиянии колокольного звона на формирование личности музыканта. В рассказе Левитова «Новый колокол» описан обычай распускать во время отливки нелепые слухи для того, чтобы снять напряжение, владеющее мастерами и окружающими. Ведь нередко дорогой металл вдруг уходил в землю, или еще почему-либо отливка не получалась. У Роденбаха впервые мы читаем о конкурсе звонарей (89).

В советский период вышло значительное количество литературы по колоколам, но только в самое последнее время подход к этой теме становится подлинно научным, в частности — музыковедческим.

Не внесли существенного вклада в изучение вопроса А. Белявский (4), П. Гидулянов (18), А. Петриченко (73).

Новым в истории вопроса были публикации В. Богусевича (7, 8) и А. Семенова (97), целиком посвященные мастерам-литейщикам. Изучение орнамента на колоколах впервые поставлено на научную основу у И. Плешановой (74).

Материалы Ю. Золотова (33) и Э. Смирновой (100) продолжают традицию археологического описания колоколов. Новгородскому вечевому колоколу и его отличию от церковных посвящена статья П. Гусева (24), московским колоколам — брошюра Н. Захарова (32). По-прежнему не обходят вниманием колокола и те авторы, которые пишут об истории и архитектуре городов (28, 53, 110), о литейном деле (92). У Н. Рубцова приведено семнадцать документов, связанных с литьем успенского колокола в Москве (92, с. 270—276).

В самое последнее время появился глубокий исследователь колокольного дела с точки зрения ремесла Т. Шашкина (сплавы, технология литья, их влияние на акустику) (49, 50, 119).

Колокольный звон в советском музыковедении занимает все более значительное место, хотя в качестве одного из видов русского народного инструментального творчества он по праву занял свое место только в самое последнее время (121).

Еще Н. Финдейзен включил раздел о колоколах в свой труд по истории музыки (113). Ценно, что автор пишет о новгородских колоколах, которые (за исключением вечевого) обходились исследователями. Но, к сожалению, в центре его внимания оказались каноны культовых звонов, а не сама музыка.

Д. Рогаль-Левицкий в своем труде «Современный оркестр» (88) дает краткую, но весьма полную информацию о колоколе как об инструменте, причем решительно становится на сторону Рыбакова, отвергая подбор и настройку по основным аккордам мажоро-минора, противоречащие русской традиции звона (88, с. 328). Противополож-

[206]

ного мнения придерживается Е. Браудо, по существу считая музыкой только исполнение на курантах (10).

Как ни странно, но как раз в ряде книг по народным инструментам[13], в том числе таком солидном издании, как «Атлас музыкальных инструментов народов СССР»[14], колокола не упоминаются.

Несколько видных фольклористов проявляли интерес к колокольному звону, но он не стал основным объектом их исследований. Одним из таких ученых был А. Кастальский. В его труде «Особенности народно-русской музыкальной системы» есть мысль о сходстве древних целотонных попевок с колокольными гармониями и в подтверждение приведена нотная запись звона (46, с. 86). В Музее музыкальной культуры имени М. И. Глинки хранятся другие, собранные им, черновые нотные записи (45). Здесь включены и известные Ростовские звоны, в деталях не совпадающие с записью Израилева (участвует колокол до 2, в Ионинском не заняты Полиелейный и Лебедь, в Егорьевском — они же и восьмой и т. д.); звоны Смагина даны, в отличие от книги Рыбакова, с фиксированной высотой звучания. Здесь еще раз получает подтверждение идея вто- ростепенности высоты звучания в искусстве звона: как и следовало ожидать, подбор Смагина совершенно отличен от подбора ростовской звонницы, тем не менее один Ростовский звон[15] включен им в своей репертуар, в так называемый Исторический звон. Здесь же мы встречаем пример полифонической работы с темой; мелодию, приведенную у Смоленского (102, с. 9), но уже в гармонизации, Смоленского же частный пример клепания (102, с. 13) как «звон уставный». Обертоновые ряды колоколов храмов Христа Спасителя и Ивана Великого у Кастальского не совпадают с записью Сараджева (о котором см. далее) (5, с. 36). Видимо, последний более точен, так как известно о его феноменальном слухе[16].

Кроме того, в ЦГАЛИ хранится неопубликованная работа Кастальского «Церковный звон» (47), пополняющая материал о культовых звонах. В ней он, в частности, пишет о колокольной гармонии: «Гармоническая сторона звонов может быть очень разнообразна в зависимости от усиления или ослабления силы звуков в той или другой группе колоколов. Например, основной сильный звук главного C-dur дает в призвуках мажорные гармонии, а если усилить группу верхних с соль и cw, то нижнее басовое ми даст впечатление минора, который переливается с C-dur’oM» (47, л. 15).

Колокольным звоном интересовалась фольклористка Е. Н. Лебедева, но и в ее деятельности эта тема не стала основной. Публикаций такого плана у нее не вышло. Тем не менее она собрала не-

[207]

которое количество материала. Ею написан доклад «Музыка колоколов» (56), прочитанный в ГИМНе 22 мая 1928 года, и очерк «История колоколов» (55). В очерке, как и в докладе, не содержится новой информации, по-видимому, Лебедева только начала заниматься этим вопросом и просто обобщила имеющиеся сведения. Но в построении доклада намечен качественно новый подход — колокол как музыкальный инструмент. К докладу должно быть приложение — «Таблицы звукорядов московских колоколов», но его нет. Очевидно, это найденные в Пушкинском доме «Списки индивидуальностей больших московских колоколов» К. К. Сараджева, где на первом листе есть дарственная надпись ей (5).

Как сотрудница ГИМНа, Лебедева предпринимала практические шаги, направленные на сохранение своеобразного искусства. Ею была выработана «Схема обследования колоколов» (единые требования к их описанию), каковой она и пользовалась при обследовании подбора Сретенского монастыря по поручению института, устроенного П. Ф. Гедике, о чем подана Докладная записка. После работы Израилева это первые конкретные данные, относящиеся к определенной колокольне.

Первую классификацию звонов (прикладные одноголосные и художественные многоголосные), первую характеристику фактуры (полифония рядов) дал Е. В. Гиппиус в своей статье «Ростовские колокольные звоны» (19). Он же продолжил мысль Кастальского о связи звона с многоголосием народной песни, в частности — северной (19, с. 17).

Чрезвычайный интерес представляют материалы московского звонаря К. К. Сараджева, члена Московского общества драматических писателей и композиторов, сына известного советского дирижера. Он устраивал целые колокольные концерты, мечтал создать специальную звонницу в Парке культуры и отдыха, чтобы не зависеть от церковного начальства. Он обследовал московские колокола и сделал уникальные записи их звуковых спектров (5), дающие возможность основательных обобщений тембровой и гармонической стороны звонов [17].

Не менее ценны и другие материалы Сараджева, как собранные Е. Н. Лебедевой, так и хранящиеся в личном архиве его родных. Наверное, чаще всего он звонил на колокольне церкви Марона, подбор которой очень ценил [18]. Колокольню Марона Сараджев

[208]

хотел реорганизовать — заменить некоторые колокола, создав по существу новый подбор. Проект задуманного переустройства — «Список колоколов Мароновской колокольни, наличествующих и недостающих».

В обертоновом ряду колокола церкви Богоявления в Елохове[19] Сараджев слышал скрябинские гармонии. Исследователям стоит воспользоваться его предложением проанализировать в этой связи гармонию ряда произведений одного из наиболее «колокольных» композиторов.

Список ценных, по мнению Сараджева, московских колоколов заинтересует фольклориста возможностью рассмотреть в перечне спектров (5) те, которые признаны лучшими. Для этой же работы, а также для анализа высокохудожественных подборов, будут необходимы «Список колоколен с достопримечательными колоколами г. Москвы» и «Список колоколен без подбора колоколов, но на которых нужно было бы устроить подбор, сообразуясь с высоким качеством имеющихся на них колоколов» с распределением общего числа колоколов каждого подбора по назначению. В настоящее время такую работу проделать нельзя, поскольку неизвестны не только спектры, но и основные тона большей части колоколов.

Сюда же примыкают по характеру материала проекты подборов для разных колоколен с использованием лучших московских колоколов, хранящиеся в личном архиве Н. К. Сараджева.

Тщательно продумывал Сараджев размещение колоколов на колокольне и балансировку их. Большую часть колоколов среднего регистра он объединял в клавиатуру, на Большой — ставил отдельного исполнителя, выделял два педальных (в которые звонил ногой при помощи доски) и два набора трелей в высоком регистре. Вот что пишет о его системе балансировки брат звонаря Нил Константинович: «Для осуществления управления языками отдаленно расположенных колоколов К. К. Сараджев создал целую систему мягких тяг, концы которых подводились к «клавиатуре» […] От языков колоколов […] к клавиатуре подходят цепи. Для изменения направления каждой такой цепи в пространстве К. К. использовал две мягкие оттяжки, вторые концы которых с помощью крючков он фиксировал на стене звонницы. Оттягивая отрывисто конец цепи, укрепленный на «клавиатуре», он получал удар языка по стенке соответствующего колокола. Использовались металлические цепи трех разных диаметров, в соответствии с размерами колоколов.

Аналогичным образом фиксировались цепи, идущие от педали к двум педальным колоколам [..,]. Концы веревок от колоколов «трели» (1-й и 2-й групп) привязывались к концам деревянной рукоятки, которую К. К. держал в левой руке. Большим колоколом управлял по командам К. К., делаемым кивком головы, другой звонарь»[20].

[209]

Особого внимания заслуживают соображения Сараджева о диссонантности колокольного спектра, о том, что это просто более сложный звук. «…На мой взгляд фальши вообще не существует…»[21]. Современная гармония пришла к тому же.

В 1977 году появилась в печати повесть-воспоминание А. И. Цветаевой, лично знавшей К. К. Сараджева (116). Это единственная и очень ценная биографическая публикация, содержащая массу документального материала об искусстве известного звонаря, чье мастерство ценили такие видные советские музыканты, как Ан. Александров, Гарбузов, Глиэр, Конюс, Мясковский.

Не меньшего внимания достойны материалы звонаря А. В. Кусакина, хранящиеся в личном архиве бывшей артистки оркестра Большого театра звонаря Е. Яковщенко: подбор колоколов звонницы Большого театра, список снятых колоколов разной высоты звучания и веса, схема звонницы МХАТа, «Звон Старообрядческой церкви у Покрова».

Но вернемся к печатным источникам. Акустические исследования колоколов продолжил Н. Гарбузов (15). В своей книге «Музыкальная акустика» он делает, в частности, выводы об изменении слышимой высоты звучания во времени (15, с. 56). Частные, но очень важные исследования проведены В. Карповым, доказавшим, что колокол, кроме слышимого, издает ультразвук, который в свое время помогал бороться с эпидемиями, подавляя возбудителей болезней (44).

В последние годы музыковеды стали уделять внимание роли колокольного звона (наряду с другими музыкальными впечатлениями) в формировании творческого облика композитора. В. Брянцева прослеживает влияние звона в фортепианном творчестве Рахманинова (12). Гак, тема третьей части Первой сюиты композитора отражает звучание подбора колоколов новгородского Софийского собора (12, с. 72—73). И нет других источников, по которым мы можем судить о нем в данное время. Следовательно, изучение звона может идти и от обратного — от анализа его претворений в классической музыке.

Е. Канн-Новикова не только приводит сведения о колоколах родины Глинки, но и нотную запись их звона (43, с. 37—38).

Представляют значительный интерес и популярные краеведческие статьи М. Тюниной и Н. Померанцева. Ростовский краевед М. Н. Тюнина приводит новые данные по истории Ростовских звонов (111) и ритмическим приемам звонарей (109). Н. Н. Померанцев считает звон неотъемлемой частью архитектурных ансамблей, в создании которых проявилось стремление к комплексному восприятию разных видов искусства: архитектуры, живописи, музыки (76, с. 15); он говорит о ценности этих памятников культуры именно для советского народа (77 )[22]. Об этом шла речь и ранее, еще в первые годы Советской власти (9).

[210]

Самым полным популярным изданием о колоколах является брошюра Ю. Пухначева «Загадки звучащего металла» (82). Правда, она не лишена некоторых неточностей. Вопреки заголовку, у читателя не остается ощущения, что наука о колоколах еще только начинается.

Положение колокольного звона среди других явлений музыкальной культуры впервые определил А. Ярешко в своей статье «Колокольные звоны — инструментальная разновидность русского народного музыкального творчества» (121). Звоны здесь рассматриваются в неразрывной связи с другими видами искусства, прежде всего — с народной песней. Автор проделал значительную работу по их записи и расшифровке. Однако, несмотря на большую ценность работы, в ней есть ряд слабых мест. Так, автор пишет об акустике колокола, ссылаясь в основном на Гарбузова (121, с. 45—46). Создается впечатление, что вопрос в значительной мере уже изучен. На деле это не так. Конечно, Гарбузовым и другими учеными проводились специальные опыты и сделаны некоторые выводы. Но опытов проводилось мало (а колокола чрезвычайно разнообразны и индивидуальны по звучанию), часто в усредненных условиях (стенки равномерной толщины и т. д.) и с западными колоколами. Так что этот вопрос еще ждет своего исследователя. Но оставляя в стороне спорные моменты, необходимо признать, что статья Ярешко является этапной, так как пересматривает весьма распространенный взгляд на колокольный звон как на отживший атрибут религии и ставит его в ряд с другими видами фольклора.

Важным моментом в истории вопроса явилась организация Научным советом по истории мировой культуры комплексной конференции «Колокола. История и современность» в 1982 году, в работе которой приняли участие искусствоведы, музыковеды, историки, реставраторы, музейные работники, физики, этнографы, коллекционеры и др. (49). В ходе конференции выявилось много новых научных данных. В. В. Кавельмахер, анализируя устройство колоколен, убедительно доказал, что способ звона путем раскачивания самого колокола (а не языка) практиковался не только на Западе, как считали многие, но является и более древним, чем классический, русским способом. По ремеслу и сплавам интересно выступила Т. Б. Шашкина. На основе архивных изысканий восстановила биографию и осветила деятельность колокололитейного мастера Н. Григорьева В. А. Кондрашина. Практическому применению звонов Севера в Архангельском музее деревянного зодчества были посвящены доклады В. В. Лоханского и А. Н. Давыдова. О научных аспектах реставрации Царь-колокола рассказал А. Н. Дружинин. Как произведения прикладного искусства рассматривали колокола М. Д. Малченко, И. Д. Костина, И. И. Плешанова. Много выступлений было посвящено местным колокололитейным производствам, музеефикации, экспозиции, практическому использованию колоколов в современности (49).

Дальнейшим продолжением этой важной работы служит включение секции «Колокола. Вопросы музеефикации и изучения» в

[211]

рамки межреспубликанской школы-семинара «Актуальные вопросы развития музеев-заповедников» (10—17 сентября 1983 года, Архангельск).

Подведем итоги. Несмотря на большое количество публикаций и архивных источников, изучение колокольного звона еще только начинается. Пока еще явно недостаточно материалов и тем более обобщающих научных выводов. Советской фольклористике необходимо в ближайшем будущем восполнить этот пробел.

Библиография

1.      Аристов Н. Промышленность Древней Руси.— Спб., 1866.

2.      Арсений, иеромонах. О Царь-колоколе Свято-Троицкой Сергиевой Лавры.— Записки отделения русской и славянской археологии Императорского русского археологического об-ва.— Спб., 1882, т. 3.

3.      Бабин. О русских колоколах.— Горный журнал, 1861, ч. IV.

4.      Белявский А. Теория звука в приложении к музыке.— М.; Л., 1925.

5.      Благовещенская Л. Звуковые спектры московских колоколов.— В кн.: Памятники культуры: Новые открытия. М., 1977.

6.      Блацерна. Теория звука в приложении к музыке.— Спб., 1878.

7.      Богусевич В. Литейный мастер Михаил Андреев.— В кн.: Новгородский исторический сборник. Л., 1937, вып. 2.

8.      Богусевич В. Псковские литейщики XVI—XVIII вв.— Проблемы истории докапиталистического общества, 1934, № 9—10.

9.      Борисяк А. О колокольном звоне.— .Понедельник, 1918, 3/21—V. (ГЦММК, ф. 162, Лебедева, № 194).

10.  Бpayдо Е. Основы материальной культуры в музыке.— М., 1924.

11.  Брокгауз Ф. и Ефрон И. Энциклопедический словарь. Т. 6 — Спб., 1892; т. 23 — Спб., 1894; т. 30 — Спб., 1895.

12.  Брянцева В. Фортепианные пьесы Рахманинова.— М., 1966.

13.  Бунин И. Избранное.— Кишинев, 1973.

14.  Бучневич В. Сведения о колоколе Кизикермане в полтавском Успенском кафедральном соборе.— Полтава, 1883.

15.  Гарбузов Н. Музыкальная акустика.— М.; Л., 1940.

16.  Геварт Ф. Новый курс инструментовки.— М., 1892.

17.  Гельмгольц Г. Учение о слуховых ощущениях как физиологическая основа для теории музыки Г. Гельмгольца.— Спб., 1875.

18.  Гидулянов В. Церковные колокола на службе магии и царизма.— M., 1929.

19.  Гиппиус Е. Ростовские колокольные звоны.—Муз. жизнь, 1966, № 18.

20.  Гиро Э. Инструментовка.— M., 1934.

21.  Главная церковная и ризничная опись церкви успения Пресвятыя Богородицы в селе Ваулове Романов-Борисоглебского уезда Ярославской губернии и состоящей при ней, в том же селе, зимней теплой церкви во имя преподобного Александра Свирского 1857 года.— Спб., 1886.

22.  Глинка M. Записки.— Л., 1953.

23.  Горcей Дж. Россия в конце шестнадцатого столетия: Записки о Московии XVI века.— Спб., 1909.

24.  Гусев П. Новгородский вечевой колокол.— Новгородское вече, 1922, № 2.

25.  Даль В. Толковый словарь…—М., 1955, т. 1—2.

26.  Дитятин Н. Устройство и управление городов России.— Спб., 1875, т. 1.

27.  Донской Г. О церковном звоне.— Новочеркасск, 1915.

28.  Дунаев Б. Город Устюг Великий.— Б.м., 1919.

29.  Есипов Г. Набатный колокол.— Исторический вестник, 1881, N? 2.

30.  Забелин И. О металлическом производстве в России.— Спб., 1853.

31.  Замечания об Иване Великом.— Отечественные записки, Спб., 1822, ч. 11.

32.  Захаров Н. Кремлевские колокола.— М., 1969.

33.  Золотов Ю. Колокол патриарха Никона.— Сов. археология, 1964, N9 2.

34.  Иванов. История музыкального развития России.— Спб., 1910, т. 1.

35.  Иванов П. Исторические сведения о большом колоколе, лежащем в М.Кремле, близ Ивановской колокольни.— М., 1835.

36.  Ивановская колокольня в Москве.— М., 1888.

37.  Израилев А. Музыкально-акустические работы.— В кн.: Труды отделения физических наук Общества любителей естествознания.— М., 1884, вып. 2, т. 2.

38.  Израилев А. Ростовские колокола и звоны.— Спб., 1884.

39.  И о а н н и к и й. Встреча пленного колокола в Соловецком монастыре.— Архангельские епархиальные ведомости, 1912, N° 23.

40.  Историческое описание всех коронаций императоров и императриц всероссийских/Сост. И. Крылов.— М., 1856.

41.  К. К-ский. Древние колокола монастырских и приходских церквей Черниговской епархии.— Вера и жизнь, 1913, Nя 17.

42.  Казанский П. О призыве к богослужению в восточной церкви.— В кн.: Труды Первого археологического съезда в Москве. М., 1871, т. 1.

43.  Канн – Новикова Е. М. И. Глинка: Новые материалы и документы.— М.; Л., 1950, вып. 1.

44.  Карпов В. Звон металла.— Техника молодежи, 1984, № 3.

45.  Кастальский А. Музыкальные формы различных трезвонов. ГЦММК, ф. 162, Лебедева, № 104 б/д. Черновые записи разными чернилами и карандашом (простым и синим). 7 л.

46.  Кастальский А. Особенности народно-русской музыкальной системы.— Мм 1961.

47.  Кастальский А. Церковный звон. ЦГАЛИ, ф.’999, on. 1, № 1.

48.  Ключевский В. Сказания иностранцев о Московском государстве.— М., 1866.

49.  Колокола. История и современность.— М., 1985.

50.  Кондрашина В., Шашкина Т. Большой колокол Саввино-Сторожеского монастыря как научно-технический памятник Древней Руси.— В кн.: Памятники науки и техники. М., 1981.

51.  Короленко В. Дети подземелья: Слепой музыкант.— Л., 1970.

52.  Корсунский Н. Благовест.— Ярославль, 1887.

53.  Кузнецов А. В северном краю.— М., 1972.

54.  Куприн А. Соч., В 3-х т.— М., 1954., т. 2; Собр. соч., В 9-ти т., т. 5.

55.  Лебедева Е. История колоколов. Очерк. ГЦММК, ф. 162, Лебедева, № 187. Машинопись, б/д. 38 л.

56.  Лебедева Е. Музыка колоколов. Доклад. ГЦММК, ф. 162, Лебедева, № 186. Машинопись с карандашными пометками. 24 л. (Вариант очерка.)

57.  Левитов А. Новый колокол.— Собр. соч.—Спб., 1911, т. 6.

58.  М а к а р и й, архимандрит. Памятники церковных древностей: Нижегородская губерния.— Спб., 1857.

59.  Мартынов А. Московские колокола.— Русский архив, 1896, N9 1,3.

60.  Михневич В. Очерк истории музыки в России в культурно-общественном отношении.— Спб., 1879.

61.  Муркос Г. Отрывок из путешествия Антиохийского патриарха Макария в Россию в половине XVII столетия.— Русское обозрение, 1895, № 5; 1896, № 2—3.

62.  Настольный словарь для справок по всем отраслям знания. Изданный Ф. Толлем.— Спб., 1864, вып. V, т. II.

63.  Никольский К. Пособие к изучению устава богослужения православной церкви.— Спб., 1894.

64.  Новый энциклопедический словарь/Под ред. К. Арсеньева.— Петроград, б/д, т. 22.

65.  Ноты, по которым могут быть исполняемы на имеющихся при Александров Свирской церкви села Ваулова Романов-Борисоглебского уезда Ярославской губернии колоколах, музыкально настроенных протоиереем Аристархом Александровичем Израилевым.— Спб., 1893.

66.  Олеарий А. Подробное описание путешествия голштинского посольства в Московию и Персию в 1633-м, 1636-м и 1638 гг.— М., 1870.

67.  Оловянишников Н. История колоколов и коло кол олитейное дело на заводе товарищества П. И. Оловянишников и с-вья.— Ярославль, 1907.

68.  Оловянишников Н. История колоколов и колокололитейное искусство.—М., 1912.

69.  Орловский И. Священник Н. А. Мурзакевич, обвиняемый в измене в 1812 г.— Русская старина, 1903, т. 114, № 5.

70.  Отечественная война 1812 г. в пределах Смоленской губернии. В. М. Вороновского.— Спб., 1912.

71.  Памяти Степана Васильевича Смоленского. Сб. ГЦММК, ф. 148, № 39.

72.  Парри В. Проезд через Россию Персидского посольства в 1599—1600 гг.— Чтения в Императорском обществе Истории и древностей российских при Московском университете, 1898, кн. 4/191.

73.  Петриченко А. Книга о литье.— Киев, 1972.

74.  Плешанова И. О зверином орнаменте псковских колоколов и керамид.— В кн.: Древнерусское искусство: Художественная культура Пскова. M., 1968.

75.  Подробное известие о Большом Успенском колоколе, называемом Царь-колокол.—М., 1836.

76.  Померанцев Н. Звоны Ростова Великого,—Турист, 1966, № 9.

77.  Померанцев Н. Революционный народ хранит памятники культуры.— Искусство, 1968, № 4.

78.  Православная богословская энциклопедия. — Петроград, 1901, т. 2; Петроград, 1904, т. 3.

79.  Привалов Н. Ударные музыкальные инструменты русского народа.— В кн.: Известия С-Петербургского общества музыкальных собраний, 1903 (окт.— ноябрь).

80.  Протоиерей Аристарх Александрович Израилев.— Русский паломник, 1887, № 17.

81.  Протоиерей Аристарх Александроич Израилев.— Спб., 1892.

82.  Пухначев Ю. Загадки звучащего металла.— М., 1974.

83.  Пыляев М. Исторические колокола.— В кн.: Старое житье. Спб., 1892.

84. Пыляев М. Исторические колокола.— Исторический вестник, 1890, т. XLII.

[214]

85.  Ревершен Л. Как настраивают колокола? — Журнал новейших открытий и изобретений, 1899, № 20.  *

86.  Риман Г. Музыкальный словарь.— М., 1896.

87.  Римский-Корсаков Н. Летопись моей музыкальной жизни.— М., 1935.

88.  Рогаль-Левицкий Д. Современный оркестр.— М., 1956, т. 3.

89.  Роденбах Ж. Звонарь.— М., б/д.

90.  Роденбах Ж. Мертвый Брюгге.— М., 1904.

91.  Роллан Р. Жан Кристоф.— Собр. соч.: В 14-ти т.— М., 1955, т. 3.

92.  Рубцов Н. История литейного производства в СССР.— М., 1962, ч. 1.

93.  Русские юридические древности.— Спб., 1893, вып. 1, т. 2.

94.  Русский энциклопедический словарь, издаваемый Березиным.— Спб., 1878, отдел 2, т. 3.

95.  Рыбаков С. А. В. Смагин.— Рус. муз. газета, 1897, дек.

96.  Рыбаков С. Церковный звон в России.— Спб., 1896.

97.  Семенов А. Новгородские и псковские литейщики XVI—XVII вв.— Новгород, 1928.

98.  Словарь русского языка, составленный вторым отделением Императорской Акад. наук.— Спб., 1911, вып. 5, т. 4; вып. 8, т. 2.

99.  Смирнов С. Историческое описание Саввино-Сторожевского монастыря.— Моск. губ. ведомости, 1847, N? 20.

100.                     Смирнова Э. Два памятника псковского художественного литья XVI в.— Сов. археология, 1962, № 2.

101.                     Смоленский С. Воспоминания, ЦГАЛИ, ф. 720, on. 1, № 30.

102.                     Смоленский С. О колокольном звоне в России.— Спб., 1907.

103.                     Смоленский С. Красный звон.—В кн.: Татевский сборник С. А. Рачинского. Спб., 1899.

104.                     104 Солнцев Ф. Моя жизнь и художественно-археологические труды.— Русская старина, 1876, т. 15, № 3.

105.                     Сооружение и освящение в 1892-м и 1893 годах четырнадцати колоколов, музыкально настроенных протоиереем Аристархом Александровичем Израилевым.— Спб., 1893.

106.                     Сулоцкий А. Замечательные по Сибири колокола.— В кн.: Чтения в Императорском обществе истории древностей российских при Московском университете.— М., 1871, № 1.

107.                     Таннер Б. Описание путешествия польского посольства в Москву в 1678 году.— М., 1891.

108.                     Толстой М. Древние святыни Ростова Великого.— М., 1847.

109.                     Тюнина М. О чем рассказывают присказки.— Путь к коммунизму, 1968, № 16.

110.                     ПО. Тюнина М. Ростов Великий.— Ярославль, 1969.

111.                     Тюнина М. Ростов — хранитель древнего русского искусства.— Путь к коммунизму, 1968, № 12—13.

112.                     Указ царя Алексея Михайловича о пожарных набатах в Москве. 1668 г.— В кн.: Чтения в Императорском обществе истории и древностей российских при Московском университете. М., 1899, кн. 1/188.

113.                     Финдейзен Н. Очерки по истории музыки в России с древнейших времен до конца XVIII века.— М.; Л., 1928, вып. 2,3, т. 1; вып. 4,7, т. 2.

114.                     Хмыров М. Металлы, металлические изделия и минералы в древней России.— Спб., 1875.

115.                     Художественная энциклопедия/Сост. Булгаков Ф. И.— Спб., 1886—1887, т. 1—2.

116.                     Цветаева А. Сказ о звонаре московском.— Москва, 1977, № 7.

117.                     Церковная и ризничная опись церкви Успения Пресвятыя Богородицы в селе Ваулове Романов-Борисоглебского уезда Ярославской губернии и состоящей при ней, в том же селе, зимней теплой церкви во имя преподобного Александра Свирского за время с 1804-го по 1857 год.— Спб., 1885.

118.                     Чиновник Новгородского Софийского собора. Голубцов А.— М., 1899.

119.                     Шашкина Т. Серебряные колокола.— Природа, 1983, № 6.

120.                     Шлун Д. Осада города Риги царем Алексеем Михайловичем в 1656 г.— Отечественные записки, 1822.

121. Ярешко А. Колокольные звоны — инструментальная разновидность русского народного музыкального творчества,— В кн.: Из истории русской и советской музыки. М., 1978, вып. 3.

Опубл.: Народные музыкальные инструменты и инструментальная музыка. Сб. статей и материалов в 2-х чч. М., 1987. Ч. 1. С.197-215.