Праздник Купалы

27 октября, 2019
Праздник Купалы (26.14 Kb)

В Нижегородской губернии на время, соответствующее празднованию Купалы (25 июня ст. ст., 7 июля н. ст.) приходились многодневные (от 2 дней до недели) ярмарки, которые могли быть стационарными или переходящими из одного села в другое, о чем свидетельствуют как материалы, собранные на территории области в XX в., так и публикации, относящиеся к середине XIX в.
ВЛАДИМИРСКАЯ ЯРМАРКА
В СЕЛЕ ТОЛМАЧЕВЕ Нижегородского уезда
[227]
Ярмарка в селе Толмачеве начинается с 22 и продолжается до 25 июня; торговля преимущественно производится в подторжье – 22 и торг – 23-го. Площадь, где производится торговля, необширна: сажень 70 длины и почти столько же ширины. Чтобы точнее определить местоположение ярмарки, нужно сказать, что она находится вне села, в верхней его части, близь церкви; одной стороной прилегает к селу, другой к полю крестьян, третьей к полю духовных, а четвертой стороной постепенно спускается к речке, точнее – в Барский Увал; на поверхности его есть несколько необширных и неглубоких, обросших травою, ям. На площади находятся два здания: народное училище и волостное правление; оба здания находятся на одной стороне, прилегающей к селению, а на противоположной, несколько левее, плетневый питейной дом, ныне пустой.
Еще накануне 21 числа из разных окрестных селений начинают съезжаться торговцы; они толпятся на площади, дожидаются распоряжений старосты; является староста, распределяете площадь по предметам торговли, отводит места приезжающим торговцам; начинается суета. К вечеру площадь покрывается несколькими рядами телег, полков и балаганов.
Солнце закатилось, пахнуло холодом, торгаши приоделись и полегли под телеги. На площади водворилась тишина, а село давным-давно заснуло; только изредка лай псов раздается где-то. Утром, как только взойдет солнце, торговцы встают, молятся на церковь; окончив молитву, начинают выгружать из возов свой товар и приготовляться к торгу.
[228]
Ярмарка открыта, начался торг, толпа публики и покупателей на площади постепенно возрастает; закипала торговля; речь продавцов и покупателей слилась в один гул.
Отправился и я посмотреть и полюбоваться на ярмарку. Торговля идет в 4 ряда; в первом продают: бороны (1 р. 25 к.), сошники (50 к. пара), полицы (50 к. штука), косы (1 р. 25 к.), лопатки для точения кос (10 к. десяток), колеса (5 р. станок), корыта, чашки, ложки деревянные и детские игрушки (от 1 к. до 50 к.), горшки, кубины и плошки (1 к. до 10 к.), конскую сбрую: хомуты, сиделки, узды, шлеи с медными бляхами и простая, черезседельники (50 к. — 5 р.), колокольчики, бубенчики (10 к. — 1 р.) — Во втором ряду, направо, пух – пшеничная мука (1 р. 5 к.), ржанина (60 к.), пшено (1 р. 40 к.), гречневая крупа (1 р. 20 к), соленая рыба – астраханская севрюга (5-6 р. за пуд), судаки, сазаны, лещи соленые (2-3 р. за пуд), икра лещевая и щучья (5-8 к. за фунт). В третьем ряду, назади, шляпы: мужские разной формы, для старых и молодых, повыше, и пониже – кому какую надо: или поярковую (1 р.), или простую (50 к.), и фуражки; обувь: сапоги, голенищи бураками, с широким, маковым отворотом, башмаки и полусапожки с фисташками, лентами и травками (1 р. 50 к. — 7 р.); далее: ситца фабричные, румянцевые, заграничные, бриллиянтин хороший, миткаль на рубаху и москаль (10-50 к. арш.), шерстяные материи разного сорта – есть голубого, желтого, розового, малинового цвета (30 — 80 к. за арш.), есть даже и сукна (1 — 2 р.). Далее, в четвертом ряду – к кабаку: шнурки, тесемки, пояса, наперстки и иголки, булавки, пуговки, крючки, колечки, бусы, брошки, запонки, румяна, помада (всего по немножко купит можно на рубль); детям для yтехи – пряники, орехи, рожки, конфеты (разной цены). Далее: питейный дом с продажею акцизных питий на вынос и распивочно – пива и меда; в нем целовальник добрый и целовальница тоже: всем за денежки отпустят водки, пива и меду, кому чего понадобится. Далее, за кабаком: приятная закуска блины горячие — «с пылу, с жару, по трешнику за пару», кри-
[229]
чат блинники. Далее – конная, десятка в два, в три лошадей (25 — 100 р. лошадь). Посмотришь, чего на ней не чинится! Вот два барышника винтуют вокруг лошади, чтобы продать: один ведет, другой хлещет, а кнут-то — «сабля и топор и наструг» выражаются барышники, входящие в роль… Ну и настрачивают! Лошадь так орлом и смотрит! А вот другой, на сомнение покупателя в годах лошади, вытянув язык у нее, доказывает: «Ты смотри» (барышник указываете на передние зубы лошади) «она черновин, не выела», значит ей нет еще 10 лет — она «в зубах держит!» Словом, каждый барышник желает лицом продать товар свой – бегает с лошадью, кружит ее около себя: так и хочет вложить ей всю свою ловкость, чтобы получит хорошие деньги. Тут же к обществу барышников примазываются и двое коновалов из татар, важно расхаживают по конной, с сумочкой на поясе и с медными конями на ней, — они легчат и лечат лошадей.
Для порядка на ярмарке является полиция: становой пристав, с сотскими и десятскими; чуть кто порассорится или пораздерется с кем, как раз угодит в темную. Редко впрочем, ярмарка в Толмачеве проходит без происшествий: то пожар, то убийства бывают последствиями ярмарки.
Владимирская ярмарка в Толмачеве учреждена потому, что в церкви села устроен придел в честь владимирской иконы божьей Матери, и празднество. Трехдневное празднество в духовном отношении вовсе незначительно, но в противоположном ему отношении сильно процветает: жители селения и с ними вся волость, заключающая в себе один приход, гуляют, как говорится, на славу, в продолжение этих трех дней.
Собирается парней и девушек кружок, из всего Подлесья[1] молодежь приступает; кружек делается шире и шире; здесь всему молодому миру свиданье. На девушках головки и
[230]
кафтанчики[2], как жар горят, все в шиты золотом, рукава белы – браные, москали и передники преимущественно штофные, на руках кольца серебряный; на устах признания в любви… но больше в песнях. А парни-молодцы в фуражках на yxе, в красных шерстяных рубашках, в сапогах с кистями, на руках красные перчатки; слегка подвыпивши; у всех почти ни усов, ни бороды нет. Стоят они, что-то думают. Девушки начинают перешептываться, вот даже две-три из них что-то прогудели; наконец светлым, нежным голосом одна из них запевает:
При долинушке калинушка стоит.
Прочие ей подхватывают:
Охи! При долинушке калинушка стоит.
На камне соловей-пташка сидит,
Охи! На камне соловей-пташка сидит.
Горьку ягоду калинку клюет.
Охи! Горьку ягоду калинку клюет.
Спелу зрелую в уста принимает
Охи! и т. д.
Суху-землю долой спущать.
Охи! и т. д.
Прилетали к соловушку соколы[3],
Сняли, взяли соловушка с куста,
Посадили соловушка в зелен сад,
Вот заставили песенки петь:
Уж ты пой, воспевай, соловей,
При кручине утешай молодца,
При печали красну девицу-душу,
Тебе, молодец, чужая сторона,
А мне, девушке, право не своя.
Полюбила девица молодца,
Полюбя-то, его выхвалила:
Уж ты где-то такой молодец!
Ни в Казани нет, ни в Астрахани!
Проявился такой молодец,
У Макарья во ярманке,
[231]
Как у Спаса на горе, на желтом песке,
По песочку похаживает,
Калену стрелу накладывает
Каленой стреле наказывает;
Ты лети, лети, стрела, высоко и далеко,
Ты лети, лети, стрела, все под самы небеса,
Ты убей, убей каленова стрела
Серу утицу на Волге, на реке,
Красну девицу в высоком тереме.
Входит в круг парень, кланяясь, приглашает девушку и оба важно расхаживают по кругу, исполняют песню: где нужно – разойдутся, поклонятся, сойдутся, опять разойдутся. Толпа женщин, отчасти и мужчин, обступает хоровод, дети-малолетки бегают, играют около хоровода; женщины с любопытством смотрят на играющих в хороводе: одни смотрят на дочерей, другие – на будущих жен своих сыновей, третьи наблюдают за тем, как водят в этот день хороводы теперь и сравнивают, как они сами их водили в свое время, смотрят, как девушки важничают теперь и сравнивают, как они сами вещились[4]. Вот две-три бабы сошлись, судят и рядят о женихах и невестах: рассматривают со всех сторон, разбирают все недостатки… «Вот-бы жених Анке-то»! говорит одна сестра другой; «парень этакой баской!» — «Да чей он такой?» — «Да Малинин-ат, парень белый, пригожеватый такой; у них мельница своя и скотинки-то много… А лошади-то, лошади! Куда хороши!» — «Так-то так, вот ты баишь, богат он, а наше-то дело бедное – не возьмет; нам надо ровню»…
Так-то бабы судят и рядят, а девушки поют себе и играют в хороводе, не знают, что вокруг их «дается»; а когда придет домой Анка и услышит от матери, что мы-де тебя нынешней осенью замуж отдадим, она и завопит навзрыд: Уж-ли я тебе, матушка, согрубница была! Уж не я-ль тебе, матушка, была скорой посол? На что ты, моя матушка, распрогневалась, раным-ранешенько меня замуж хош
[232]
отдать? Не дашь ты мне матушка, поспать-понежиться, погулять-потешиться» и т. п. Вопит девка, пока мать ее не убедить, пока не скажет ей, что она у нее не «отдашна». Такой вопль происходить впрочем только тогда, когда Анка еще молода, или Анке нелюб парень, когда ей пришелся по мысли и по сердцу другой, который грудью стоит, который дальше всех держит на ухе фуражку, который браво ходить, который важно в хороводе запевает; он басчее всех, он порой пошептывает с ней, в свое время, вечерком, когда пойдет по лошадей в околицу или поддеть по воду, на ключ. Глубоко падает любовь в сердце деревенской девушки! Она хотя таит всеми силами от людей любовь, но ее свободно развитая грудь доказывает все, что у нее есть таинственного на сердце; ее порывистые вздохи и редко, редко при людях, тихие любезные слова к любимому, есть доказательство горячей любви: она не скоро полюбит, но, тем более, не скоро и нарушить любовь. Днем она представляется спокойной, какой-то беспечной, не покажет виду, что у нее делается на сердце; но ночь — до петухов проходить у нее в размышленьях о милом голубчике и снится он ей всю ночь; ей нет нужды, что он беден: она довольна тем, что при нем ей веселее, сердцу ее спокойнее, словом, при нем все ей приятнее. Горячо сердце деревенских девушек!
Поет, в хороводы играет молодежь день до вечера. Вот, наконец наступает вечер, девушки расходятся, но и тут не без песен. Подруги, собравшие в ряд или в два, смотря но местоположению, и схватившись рука об руку, в сопровождении парней, плавно выступая, просят одну из среды себя, которая лучше и легче всех поет, чтобы она запела им песенку. Тут уж круговым песням не место; для этого есть песни голосовые. Певица затягивает, прочие подпевают:
Не я тебя сокрушила,
Сокрушила воля,
Эта воля не простая –
Все жизнь холостая.
Хорошо на свете жити,
[233]
Любовью шутити;
Любовь сердце заразила,
Не могу забыти.
Любил, любил парень девку,
Любил, да спокинул,
Спокидавши и бросавши,
В глаза насмеялся;
Ты не смейся, млад мальчишка,
Сам ты неженатый,
Сам ты холост, неженатый,
Белый кудреватый,
Есь задумаешь жениться,
Я замуж не пойду.
Не грози, моя милая,
Я тебя не возьму!
Не я тебя приметила,
Приметили очи –
Распрелестны мои очи!
Не спала я ночи,
Не спала ночи до свету,
Прождала ответу,
Когда миленький ответит,
Сердечко заноет,
Сердце-кость, занывает
Ничего не знает,
Ничего оно не знает,
Что мил спокидает.
В подобных песнях девушки бывают резвее и без всяких ужимок, рот открывают свободнее и пенье их делается приятнее.
Так веселится молодежь и окружающая ее. Но чем удовольствуются люди пожилые из мужчин? Все они, обремененные трудами, стараются, недугов ради, выпить как-нибудь. Посмотришь, столкнулось человек пяток, купили водочки уголок, в меньшем размере четвертцу и оставив за посуду целовальнику шапку, сели круговелькой и начали тянуть винцо помаленьку. Чарочка раз обошла и речь живей пошла, за второй шум, за третьей песенки, как тут; а другой, как пропустить шкальчиков пяток, засучит по локти рукава, кричит:
[234]
«по любви!» Становой уехал, слуг его нет. Как раз драка: один бьет «под микитки», другой «хлещет в рыло». Бойцов обступили старики, и сжавши кулаки, смотрят с величайшим любопытством. Кончилась драка, старики начали расходиться и между ними послышалось: «супротив нашего время не будет таких бойцов; в наше время драка шла лучше».
Вот бежит народ… Куда? Да около кабака татары. И в самом деле, наши знакомые коновалы нашли себе приятеля, такого же татарина, со скрипкой. Лица у них веселые, должно быть, они вкусили запрещенного «Кораном», должно быть, выпили на три пятака, да и хватили однако трепака – отмочили штуку важную! Один играет, другой пляшет, третий подпевает про старинку, на мотив «Ночка темная»:
Разминым диривнам,
Дорогай бульшой,
Шол мужик с медведам,
А другой кузам.
Барынь пад укошка
С барышнами сидыть,
Он кричал: прухожай!
И плюсать вилит:
Мишка штукам делал,
Прыгала кузам;
Барынь дал на водкам,
Вытрашшил глазам.
«Ха, ха, ха!» раздается в толпе; «однако и взаправду плясун штукам делал!»
Толмачевское общество выручает с ярмарочной площади каждогодно около 15 р.; весь торговый оборот ярмарки доходим, приблизительно до 1.000 р.
Ф. И. Летицкий.
Опубл.: Нижегородский Сборник / Под редакцией А.С. Гациского. Т. VI. Нижний Новгород, 1877.
ИВАНОВ ДЕНЬ
В СЕЛЕ НОВОМ ЛИКЕЕВЕ,
Нижегородского уезда
[237]
«Не взмилилось-бы и красное солнышко, если бы оно только жгло и пекло, и если бы не было ни росы, ни дождя на широкие поля и зеленые луга», зачастую говорить сельский житель.
Ту же речь прикладывает он к каждому базару и годовому торгу. Где бы чего взять к поре, ко времени, если бы не было под рукой базара? Что и в деньгах, без вещи необходимо нужной для домохозяйства…
Иванов день известен всем жителям тех пяти волостей, которые были описаны нами прежде. В этот день, в 24 число июня, каждогодно бывает ярмарка в сели Новом Ликееве. Накануне съзжаются сюда, на подторжье, краснорядцы, холстовники, щепетильники и разные торговцы. Они приезжают обыкновенно с ярмарки оранской, смело рассчитывая попользоваться барышком. И действительно, при хорошей погоде в иванов день бывает многочисленное собрание народа со всех окрестностей и продажа бойкая, так что часто не достает самых товаров. Торговле много помогает и самое время. «Не гребень, говорит пословица, чешет голову, а времячко» и «Не год, говорит другая, кормит крестьянина, а день». Так и иванов день весьма нужен крестьянину. Гулять ему остается недолго. С петрова дня он примется за косу; стало быть, ему понадобятся: коса и лопатка, и грабли, и для питья бурачек, и для пищи кувшин-
[238]
чик и т. п., — все это можно купить в иванов день. А у хозяйки-крестьянки холсты уж вышли из дела, вытканы и выбелены – надо продать бы и купить либо мужу на рубаху, либо дочери-невесте на московский и фартук, пока лето не прошло; а где продать или купить, кроме Иванова дня? «Макарьевская» еще не скоро, да и цены тогда, по многолюдности, дешевле. И вот, с раннего утра 24 числа в село Ликеево начинают тянуться вереницами жители со всех сторон, и пешие и конные, и мужчины и женщины, и парни и девки, во всем праздничном наряди; одни для покупок, а другие погулять, или как выражаются, на людей посмотреть и себя показать.
Вид ярмарки походит на толкучий рынок; одни торгуют в лавках, другие на возах, а иные на рогожках и все, впрочем, размещены в порядки симметрическом. Весь базар можно разделить на 12 рядов.
В первом из них, в лавках, помещаются торговцы с красным товаром. Bсе они большей частью из нижегородского уезда; есть и из вязниковского, владимирской губернии. Здесь для сельского жителя все можно найти: сукно, шелковые материи, ситца разных фабрик, заграничные шерстяные материи, платки шелковые и бумажные, сарпинку, бумагу уточную, вату и проч.
Во втором ряду – щепетильники; они все почти из соседних селений, как-то: Борисова, Чернухи, Ключищ, Безводного, Мирши, Толстобина, Цедня, Грязновки и проч. Здесь продаются: пояса, гарусы, шнуры, тесемки, ленты разные – шелковые, бумажные, шерстяные, пеньковые, помада, кольца, серьги, крючки разных сортов, позолоченые, серебряные, запонки бронзовые, томпаковые; нитки заграничные, сандал, румяны, стекла ламповые и т. п.
Далее, в третьем ряду – пряничники, торговцы сел: Ликеева и Безводного. У них продаются пряники: медовые, сахарные и паточные, коврижки, жемки, орехи всяких сортов грецкие, кедровые, простые, мед разной ценности, изюм и проч.
В четвертом ряду – холстовники. Закупкой холстов занимаются купцы нижегородце и арзамасские, и сбывают их
[239]
большей частью, зa границу, или продают на ярмарках: воронежской, харьковской и переправляют через Одессу в другие места.
Пятый ряд – железный. С железным товаром приезжают, кроме торговцев из соседних селений, павловские, и притом с изделиями, необходимыми для крестьянина. Сюда относятся: топоры, сошники, полицы, поддоски, вилы, железные лопаты, заступы, петли, ножи, замки, вилки и проч.
В шестом ряду, па повозках – косники, торговцы из уездов: нижегородского, лукояновского и княгининского.
В седьмом ряду – торговцы с деревянной посудой. Здесь продаются: кадки, боченки, бураки, чашки, ложки, солонки, пещера, грабли, лапти и проч.
Восьмой ряд – шорный; торговцы из села Богородского и окрестных селений. Товар у них: хомуты, и проч. упряжка конская, равно снасти, веревки. По той же линии, в рядах, продаются: летняя обувь мужская и женская, картузы, шапки, для летнего хода колеса, для точения кос – лопатки, бруски, для тканья холстов и сукон – берды; далее – пареная груша, дуля и квас. Весь оборот торговли доходит до 25.000 р.
В 1874 году было привезено на ивановскую ярмарку товаров:
Краснорядцами на
11.000 р
Щепетильниками
1.750
Пряничниками
5.000
Железного товара
800
Косниками
800
Деревянной посуды
700
Шорниками
2.000
Колесниками
400
Снастей и проч.
200
Лопаток, брусков
101- 50 к.
Сапожниками 11 повозок, с сапожным товаром, Картузников было 5 человек. Грушников 7 человек.
[240]
Не лишним считаем сказать несколько слов о том, как заканчивается иванов день, тем более, что конец ярмарки каждогодно бывает однообразный. Разгульная молодежь собирается середи села, в назначенное место; играет кругами, поет песни и заканчивает свое веселье песней такого рода:
Я московский был трактирщик,
Я на Фабричках живал,
Разны ситцы набирал,
Получал денег не мало,
Сот восемь рублей,
А в деревню не хватало,
Шестьдесят отдать в оброк.
Без оброка было можно;
Я имел в своих руках,
В белом фартучке красотку,
И в сафьянных башмаках,
В ушах серьги золотые,
А на ручках перестенек;
Придет праздник,
Душегрейка, сарафанчик с галуном,
Вот моя последняя копейка
Вылетает вверх орлом;
Заберемся мы в избушку,
Когда мать с отцом уйдет,
Там мы сделаем пирушку, —
Только дым столбом пойдет.
Поезжай домой, мошенник,
Отец с матерью бранят,
Экой ты с… с…, бездельник,
Куда денежки девал?
Вот товарищи приносят
Двести, триста рублей в год,
От тебя мы не видали
Лет пять больше ничего;
Нам недавно рассказали,
Мы узнали от чего.
Полно, Вася, волочиться,
С долгохвостыми гулять,
Не пора ль тебе жениться –
Перестанешь баловать.
[241]
Ну, теперь меня женили,
Об чем больше тосковать.
И опять в город пустили,
Снова деньги наживать;
Один год я постарался,
Семь я сотенок достал,
Жить в дому остался,
Свою женушку ласкал;
Но случилося несчастье
По Кунавину пройти;
Но Кунавину прошел,
В одну улицу зашел –
В одну улицу зашел,
Свою прежнюю нашел.
Поздоровалась, спросила:
«Мне сказали, ты женился»?…
Разговор не тот пошел[5].
С окончанием последнего куплета все расходятся.
Скажем теперь несколько слов о самом селе Ликееве. Оно принадлежало, во время крепостной зависимости, княжне Голицыной. Крестьяне занимаются в зимнее время выделкой овчин, печеньем пряников, особенно коврижек, столярной работой – сундуков, столов, рам домовых, и в летнее – хлебопашеством. Здесь имеется волостное правление, училище, питейной дом, харчевня. Старообрядцев в селе очень много. В полуверстном расстоянии от села, на юг, находится мукомольная водяная мельница, на берегу реки Кудьмы, близь горы, называемой «Выдры». Возвышенность ее, местами, простирается до 25 сажень; грунт – чисто алебастровый. Добычей алебастра в селе почти не занимаются: редко-редко кому понадобится несколько пудов.
Священник А. И. Борисовский.
Опубл.: Нижегородский Сборник / Под редакцией А.С. Гациского. Т. VI. Нижний Новгород, 1877.
размещено 27.07.2007


[1] Подлесьем называется вся местность около села Толмачева; верстах в 12 от него, к северо-западу, находится и село Богородское, известное больше под названием Подлисова (как оно называлось бывшей деревней), или даже Подлесова, по местному говору. — Ред.
[2] Головка – головная повязка, шитая золотом.
[3] Повторение, начинающееся словом «охи» здесь далее опускается.
[4] Вещиться – представляться хорошим.
[5] Дабы не возразили нам пословицей: «Не стоит дуда песни», добавим, что, записывая эту песню, мы желали обратить внимание на обычай народа петь из года в год, при конце разгула, именно эту, а не другую песню.
© Открытый текст (Нижегородское отделение Российского общества историков – архивистов). Копирование материала – только с разрешения редакции