М. Гринберг. Ленин и музыка. (15.28 Kb) 

М. Гринберг.

Ленин и музыка.

[Примечание редактора ЭПИ «Открытый текст»: в тексте статьи сохранена оригинальная орфография 1928 года.]

[8]

„Ничего не знаю лучше „Аппассионаты“! Готов слушать ее каждый день. Изумительная, нечеловеческая музыка. Я всегда с гордостью, может быть наивной, детской, думаю: вот какие чудеса могут делать люди!” — приведением этого отрывка из книги Максима Горького „О Ленине” обычно исчерпывался разговор об отношении В. И. к музыке. А между тем, уже один этот эпизод с „аппассионатой” не может не натолкнуть музыканта на мысль, что человек так любящий Бетховена, так глубоко переживающий и „понимающий” одну из его серьезнейших и больших сонат должен еще где-нибудь и когда-нибудь высказать свое отношение к музыке, должен иметь какой-то музыкальный опыт, должен обладать несомненной музыкальной искушенностью и в какой-то мере музыкальной культурой.

И вот оказывается, что в бесчисленных посмертных воспоминаниях об Ильиче разбросана масса цен-

[9]

нейших, волнующих указаний и свидетельств огромной любви Ильича к музыке. Совершенно неоспоримо, что музыка в дореволюционную эпоху занимала немаловажное место в жизни В. И. Первые любопытнейшие сведения об этом относятся еще к детству В. И. В воспоминаниях А. Елизаровой об Александре Ильиче Ульянове мы нашли описание семейной обстановки Ульяновых и следующую характеристику матери Ильича[1]). „Большая домоседка, она не интересовалась времяпрепровождением тогдашнего провинциального дамского общества. Любимым отдыхом ее была музыка, которую она страстно любила и очень одухотворенно передавала. Досуг для этого занятия оказывался у нее лишь тогда, когда дети укладывались спать, и они любили засыпать под ее музыку, а когда подростали работать под нее“…

Таким образом еще в детстве В. И. получил музыкальную „зарядку”, воспитывался в музыкальной атмосфере. Детские же впечатления являются обычно самыми „ стойкими “ и запоминающимися на всю жизнь.

Замечательные данные об отношении уже взрослого В. И. к музыке относятся ко времени ссылки Ильича.

„Вл. И. также любил послушать музыку”—пишет А. Киржниц[2]), „но в глухой сибирской тайге (в ссылке, село Шушенское, 1897 г. М. Г.) с музыкой дело обстояло плохо. Вся музыка заключалась в нескольких гармониях, отчаянно пиликавших по вечерам и праздникам в руках разгулявшейся деревенской молодежи. Была, между прочим, и гитара, на которой В. И. частенько играл. Ильич, как волгарь, очень любил своенравную и бурную реку, протекавшую недалеко от Шушенского, и часто уходил с компанией отдыхать на берег. Здесь часто можно было слышать грустные задушевные мелодии волжских песен, и Вл. И. почти всегда принимал участие в п е н и и“. Следующая запись тов. Лепешинского[3]) относится к Минуссинскому с’езду 1 января 1899 г. Среди ссыльных в то время был Вас. Вас. Старков, пристрастный к организации хоров. „Но особую страстность и бьющую ключом жизнь в наши вокальные увлечения вносит В. И. Когда дело доходит до выполнения нашего обычного репертуара, он входит в раж и начинает командовать: „К чорту такую ее долю“—выкрикивает он (любимая вещь у Вас. Вас. тягучая, меланхолическая „Така ж ïi доля, о боже ж Miй мiлiй. М. Г.). Давайте зажарим, „Смело, товарищи, в ногу“. И тотчас же, чтобы избежать дальнейших парламентских проволочек по части вырешения вопроса о естественной очереди предлагаемого им номера, который, признаться сказать, достаточно уже успел поднадоесть остальной компании, он спешит затянуть хриплым и несколько фальшивым голоском, представляющим нечто среднее между баритоном, басом и тенором:

Смело, товарищи, в ногу,

Духом окрепнув в борьбе…

и когда ему кажется, что честная компания недостаточно отчетливо фразирует козырные места песенки, он, с разгоревшимися глазами, начинает энергично в такт размахивать кулаками, нетерпеливо притоптывать ногой и подчеркивать, в ущерб элементарным правилам гармонии, нравящиеся ему места, напряжением всех голосовых средств, при чем очень часто с повышением какой-нибудь ответственной ноты на полтона или.даже на целый тон…

И водрузим над землею

Красное знамя труда”…

гремит его „нечто вроде баритона”, заглушая все остальные голоса”. И разве не живая, бытовая деталь — увлекающийся, горланящий, размахивающий руками, хоро-

[10]

вой „заправила^” в своей братии — Ильич в разговоре с „посторонним^” — Стасовым, скромно убеждающий: „Я могу 20 раз слышать одну и ту же мелодию и все же не запомню ее“[4]).

Другая „музыкальная” запись т. Лепешинского относится к годам эмиграции: „Он очень любит музыку и пение. Для него не было когда-то лучшего удовольствия, лучшего способа отдохнуть от кабинетной работы, как послушать (период нашей эмиграции 904-905 гг.) пение т. Гусева (Драбкина) или игру на скрипке П. А. Красикова под аккомпанимент Лид. Алекс. Фотиевой. Тов. Гусев обладал и вероятно и сейчас обладает очень недурным, довольно мощным и сочным баритоном, и когда он красиво отчеканивал „нас—не—в цер—кви вен—ча—ли”[5]),вся наша семейно-большевистская аудитория слушала его, затаив дыхание, а Вл. И., откинувшись на спинку „дивана и охватив руками колено, весь уходил при этом внутрь самого себя и видимо переживал какие-то глубокие, одному ему ведомые настроения. Или, наприм., когда Красиков вытягивал смычком из своей скрипки чистые прекрасные звуки баркаролы Чайковского, Вл. И. первый по окончании игры, бурно аплодировал и требовал во что бы то ни стало повторения”[6]). О годах эмиграции интересные воспоминания принадлежат А. Догадову[7]).

„…Но вот кончались часы занятий (в парижской партийной школе Лонжюмо 1910 г.), и вечером мы во главе с Вл. И. направляемся в кафе. Школьник Андрей (оказавшийся провокатором) сильный баритон, ученик консерватории, организует хор, и 40 здоровых глоток поют “Стеньку Разина”, „Дубинушку” и т. п. У кафе собирается толпа слушающих с любопытством русские песни. Вл. И. очень любил пение, сам часто дирижировал, подпевал фальцетом и искренне огорчался, когда мы драли „козла” и драли, по его выражению „не по разуму, а за совесть”. Обыкновенно Вл. И. был и переводчиком, делавшим нам и французам замечания на счет нашего пения; кроме того он старался выучить нас петь Интернационал, но мы так его исполняли, что все французы, знающие музыку Интернационала смеялись над нами. И мы так и не научились правильно петь Интернационал”.

Громадную ценность для нас и интерес представляет следующая страничка из воспоминаний Н. К. Крупской о парижской „предвоенной” поре в жизни В. И.[8]). „Мы знали быт рабочих той страны, в которой жили, лучше, чем его знали обычно эмигранты. Помню, в Париже была у нас полоса увлечения французской революционной шансонеткой. Познакомился Вл. И. с Монтегюсом, чрезвычайно талантливым автором и исполнителем революционных песенок. Сын коммунара, Монтегюс был любимцем рабочих кварталов. Ильич одно время очень любил напевать его песню „Salut a vous soldats du 17“. (Привет вам, солдаты 17 полка”—это было обращение к французским солдатам, отказавшимся стрелять в стачечников). Нравилась Ильичу и песня Монтегюса, высмеивающая социалистических депутатов, выбранных малосознательными крестьянами и за 15 тысяч депутатского жалования продававших в парламенте народную свободу… У нас началась полоса посещения театров. Ильич выискивал об’явления о театральных представлениях в предместьях Парижа, где об’являют, что будет выступать Монтегюс. Вооружившись планом Парижа, мы добирались до отдаленного предместья. Там смотрели вместе с толпой пьесу, большей частью сентиментально-скабрезный вздор, которым так охотно кормит французская буржуазия рабочих, после чего выступал Монтегюс. Рабочие встречали его бешеными аплодисментами, а он—в рабочей куртке, повязав шею платком, как это делают французские рабочие,—пел им песни на злобы дня, высмеивая буржуазию, пел о тяжелой рабочей доле и рабочей солидарности. Толпа париж-

[11]

ских предместий — рабочая толпа: она живо реагирует на все — на даму в высокой модной шляпке, которую начинает дразнить весь театр, на содержание пьесы. „Ах ты, подлец“, кричит рабочий актеру, изображающему домовладельца, требующего от молоденькой квартирантки, чтобы она отдалась ему. Ильичу нравилось растворяться в этой рабочей массе. Монтегюс выступал раз на одной из наших русских вечеринок и долго, до глубокой ночи сидел с Вл. И. и говорил о грядущей мировой революции; сын коммунара и русский большевик, каждый мечтал об этой революции по своему. Во время войны Монтегюс стал писать патриотические песни”.

А вот, наконец, и авторитетное свидетельство музыканта, пианиста—партийного работника М. Кедрова, который работал с Ильичем в Берне в 1913 г. Кедров часто в бытность Ильича в Берне играл ему. Музыкальные таланты Кедрова Ленин очень ценил („замечательно играет!”) и рекомендовал Н. К. обязательно его послушать. Больше всего, по словам Кедрова, нравилась Ильичу музыка Бетховена—патетическая d-moll’ная соната[9], ув. Кориолан, Эгмонт. „Но комментарии к музыке, которые не совсем удачно мною делались, вызывали иронические замечания со стороны незабываемого слушателя. „Только без комментариев!”. С охотой Ильич слушал также Шуберта-Листа („Лесной царь”, „Приют“), прелюдии Шопена. Но не нравилась ему чисто виртуозная музыка и вовсе не выносил он слащавых „песен без слов“ Мендельсона.[10]) После 17 года В. И. уже не мог вовсе уделять времени музыке. Но чрезвычайно важно отметить, что не только отсутствие времени играло здесь роль. А- В. Луначарскому, в квартире у которого одно время устраивались хорошие концерты—пел иногда Шаляпин, играли Мейчик, Добровейн, Романовский, квартет Страдивариуса, Кусевицкий на контрабасе и т. д., — и который много раз звал на эти концерты Вл. И.—Ленин однажды прямо сказал: „Конечно, очень приятно слушать музыку, но представьте—она меня расстраивает. Я ее как-то тяжело переношу”. Тов. Цюрупа, которому раза два удалось заполучить Вл. И. на домашние концерты того же пианиста Романовского, говорил А. В. Луначарскому также, что В. И. очень наслаждался музыкой, но был повидимому взволнован. О том же говорит окончание известного разговора В. И. с Горьким (по поводу „аппассионаты”). „Часто слушать музыку не могу, действует на нервы, хочется милые глупости говорить и гладить по головкам людей, которые, живя в грязном аду, могут создавать такую красоту. А сегодня гладить по головкам никого нельзя, — руку откусят—и надобно бить по головкам, бить безжалостно, хотя мы, в идеале, против всякого насилия над людьми. Гм-гм, должность адски трудная[11]).

Эти приведенные, вместе собранные „музыкальные воспоминания” и эпизоды вносят новые черты, новые детали в бесценный лик „живого” Ленина.

Источник: Музыка и революция. 1928, № 1 (25), с. 8-11.

• Размещено: 10.11.2013
• Автор: М. Гринберг
• Ключевые слова: Ленин, музыка, революция, музыкальная культура России 1910-х годов, Бетховен.
• Размер: 15.28 Kb
• © М. Гринберг
• © Открытый текст (Нижегородское отделение Российского общества историков – архивистов)
  Копирование материала – только с разрешения редакции