Ф. ВИЛЬСОН. ГЛУХИЕ И НЕУКЛЮЖИЕ? (19.47 Kb)
[196]
(…)
Для миллионов людей во всех уголках земного шара музыка — область высоких духовных радостей; произведения великих композиторов доставляют им ни с чем не сравнимые миги блаженства. |К тому же, позволю себе добавить, общение с музыкой — чудесный, яственный в своем роде отдых. Я не буду слишком оригинален, если скажу, что большинство из нас не умеет по-настоящему отдыхать. Разве проводить долгие часы перед телевизором – это отдых? Расходовать целые вечера на пустую болтовню – разве это лучшее времяпрепровождение? Разумеется, нет. Я совершенно убежден, что для человека, наделенного от природы каким-то творческим потенциалом, занятия искусством в свободное время – наилучшая форма отдыха. Эти занятия снимают с нас бремя повседневных забот
[197]
и хлопот, просветляют душевный мир, улучшают настроение… Как врач-невролог, я могу с полной уверенностью сказать, что нет решительно никаких препятствий — за исключением, быть может, каких-то природных психо-физических аномалий — для того, чтобы начинать музыкальные занятия в любом возрасте. В любом! Хочу специально это подчеркнуть.
В наше время специалисты, занимающиеся неврологией и нейрофизиологией, имеют в своем распоряжении весьма совершенную аппаратуру, которая дает возможность производить точные измерения в сфере деятельности головного мозга и различных групп мышц человека. На службу науке поставлена компьютерная техника и многое другое. Тем самым, представилась возможность отследить и изучить те скрытые от непосредственного наблюдения нейрофизиологические и мышечные процессы, которые имеют место при игре на различных музыкальных инструментах. Данные наблюдений свидетельствуют: практически каждый человек имеет неплохие шансы достигнуть успеха, — и ощутимого успеха! — когда бы ни начались его занятия. Люди, особенно те из них, кто склонны постоянно сомневаться и не доверять себе, должны знать — как правило, они одарены от природы больше, чем им кажется. Их потенциальные возможности шире, богаче, нежели они предполагают. Неудачи сравнительно редко постигают нас из-за недостатка способностей. Причина наших поражений, если разобраться, укроется чаще всего в недостатке веры, энтузиазма и настойчивости в достижении поставленной цели.
Большинство людей считает, что в деятельности артистов и спортсменов мало общего. Многие музыканты активно протестуют, когда при них
[198]
пытаются проводить такие сравнения и аналогии. Ну как, говорят они, можно ставить на одну доску игру в бейсбол и игру пианиста? Прыжки в длину – и исполнение бетховенской сонаты?
Несомненно, на одну доску такие вещи ставить нельзя. Но в то же время — если взглянуть под определенным углом зрения — в практических действиях спортсменов и людей искусства можно обнаружить и кое-что общее. И те, и другие, занимаясь своей профессией, вынуждены разрабатывать определенные группы мышц. Разница в том, что музыканты, в отличие от спортсменов, развивают так называемые малые мышцы, прежде всего мускулатуру пальцев и кистей рук (имею в виду тут пианистов, скрипачей, виолончелистов и других), — либо мышцы в области рта и дыхательных путей (вокалисты, исполнители на духовых инструментах). И я не вижу оснований, почему бы упражнения музыкантов не рассматривать в известном смысле как тренировку, хотя, я знаю, некоторые из пианистов, скрипачей, певцов и т.д. могут выразить свое недовольство этим словом, взятым из лексикона спортсменов.
Впрочем, есть, конечно, и принципиальные отличия в деятельности спортсменов и музыкантов. То, что музыкантов-исполнителей можно назвать в известном смысле атлетами малых мышц, еще не значит, что они представляют собой атлетов в миниатюре. Занимаясь искусством, люди восходят в мир духовного, в сферу высоких мыслей и чувств. Это исключительно важная сторона дела. Но сейчас мне хотелось бы обратить внимание на другое обстоятельство.
Спортсмен всегда лимитирован определенными возрастными границами. Самые талантливые и трудолюбивые бегуны, пловцы и т.д. не смогут устанавливать рекорды — да и просто даже показывать высокие результаты, — перешагнув через определённые возрастные рубежи. Конечно, эти рубежи сугубо индивидуальны, у каждого свои, но, тем не менее, они существуют для всех без исключения.
Что касается музыкантов, то они практически могут заниматься своим делом очень долго — пока позволяет здоровье. Да, и в их профессии существуют определенные психофизические пределы, но отстоят они значительно дальше, чем в спорте, с этим, я думаю, никто спорить не станет. В принципе, музыкант-исполнитель может сохранять “форму”, а то и улучшать ее, вплоть
[199]
до самого почтенного возраста. (…)
Мне могут возразить: видные артисты — это одно, а простые смертные – совсем другое. Да, это так. Но я говорю сейчас о потенциальных возможностях человеческого организма, о его природных ресурсах, а они не так уж сильно отличаются у разных людей. (…)
К основной теме моего разговора с читателем это имеет прямое отношение.
Когда моя дочь начала брать уроки фортепианной игры, ей было около 5 лет. Спустя некоторое время она стала играть, на мой взгляд, очень хорошо. Я вполне допускаю, что моя отцовская гордость несколько преувеличивала ее достижения, но факт остается фактом: в техническом отношении моя дочь продвигалась довольно быстро.
В один прекрасный день, наблюдая за ее игрой, я задал себе вопрос: каковы психофизиологические механизмы, обеспечивающие быстроту и точность движений ее рук? Как, собственно, они действуют, эти механизмы? В чем их суть? Как врач-невролог, как человек, посвятивший долгие годы изучению закономерностей деятельности головного мозга и мышечно-двигательного аппарата, я, по-видимому, не мог не задать себе рано или поздно этих вопросов — они непосредственно вписывались в сферу моих профессиональных интересов.
Я принялся читать книги и статьи, посвященные музыкальному исполнительству, не упускал случая побеседовать со специалистами в этой области. Все внимательнее начал я присматриваться к занятиям своей дочери, словно бы подсматривая сквозь щелку — что же происходит в “лаборатории” пианиста-практика…
Но окончательно я получил право заниматься этой проблемой лишь тогда, когда сам начал брать уроки фортепианной игры. Мне в ту пору было около 40 лет. Но это обстоятельство ничуть не
[200]
смутило меня. Как невролог, я знал, что потенциальные возможности человека от природы очень велики, практически неограниченны; и что все в конечном счете зависит от моей настойчивости, упорства, воли. Одного, пожалуй, я только не знал — что такое настоящая любовь к музыке, которая возникает у тех — это обстоятельство я хочу специально подчеркнуть! — кто сам, собственноручно (в прямом смысле слова!) занимается ею. Раньше я не имел даже представления, какую большую роль играет эта любовь для успеха дела…
(…) Я говорю о том необыкновенном, ни с чем не сравнимом ощущении душевного подъема и радости, которое охватывает человека, сумевшего подняться над приземленным, обыденным, будничным… А именно такое чувство и испытывает человек, исполняющий прекрасное музыкальное произведение. (…). Когда я испытал на себе то ощущение, о котором сейчас говорю, я понял, почему человек способен преодолеть любые трудности при овладении искусством музицирования. Я понял — и пусть меня простят, если я повторяюсь, — более сильного и эффективного “допинга”, чем влюбленность в музыку, нет и быть не может.
Я, разумеется, не открою никакого секрета, если скажу, что одни люди продвигаются быстрее в своих музыкальных занятиях, а другие медленнее. Столь же хорошо известно, что большинство обучающихся прогрессирует, так сказать, в среднем темпе, тяготеет к неким усредненным показателям.
Какой же вывод из этого следует? Только один: не надо сравнивать себя с другими и, тем более, корить — почему, мол, я не могу играть (или петь), как играет или поет мистер “X”. Сравнения такого рода могут иметь весьма неблагоприятные психологические последствия, особенно для тех, кто застенчив и стеснителен от природы.
Должен сказать, что по моим наблюдениям в искусстве вообще очень легко испугаться превосходства кого-то другого над собой. Вокруг так много талантливых людей! На концертной сцене посто-
[201]
янно видишь самых выдающихся артистов; в наших домашних фонотеках собраны записи замечательных музыкантов всех времен и народов. Понятно, что, начав сравнивать и сопоставлять себя с ними, легко впасть в уныние, довести себя до такого состояния, когда, как говорится, опускаются руки — в прямом и переносном смысле. Возможно ли, действительно, состязаться с корифеями? Особенно тому, кто пришел в музыкальное искусство с изрядным опозданием?
Стоп! Кто произнес слово “состязаться”? Я решительно настаиваю: никаких состязаний! Пусть этим занимаются молодые виртуозы, обучающиеся в Джульярдской музыкальной школе; для них это вопрос карьеры. Те, к кому я обращаюсь, ни о какой сценической карьере, разумеется, и не помышляют. С кем же тогда конкурировать и состязаться? Разве что с самим собой…
Помню, несколько лет назад меня познакомили с одной уже весьма немолодой женщиной. Элен (назову ее так) принадлежит к тому типу людей, которые не хотят и не умеют сидеть без дела. И возраст ничего не изменил в ее характере. Как-то она зашла в музыкальный магазин в Сан-Франциско и приобрела электроорган, хотя никогда раньше не прикасалась к клавиатуре. С тех пор ее жизнь решительным образом изменилась. Она отдает своему любимому инструменту каждую свободную минуту. “Я думаю, говорит с улыбкой Элен, – что сожгла на кухне больше блюд, чем кто-либо еще в этой стране”.
Вот и ответ на вопрос – не поздно ли начинать свои музыкальные занятия в пожилом возрасте. Нет, не поздно! Надо только хорошо осознавать, с какой целью и для чего это делается.
В этой связи хотелось бы коснуться еще одного важного момента. Исследованиями геронтологов доказано, как важно проявлять активность и интерес к жизни в немолодом возрасте, — не замыкаться в себе, не уходить всецело в воспоминания о прошлом, не сосредотачиваться на одних лишь мыслях о своих недугах и проч. Нужно обязательно к чему-то стремиться, чего-то добиваться, как это делал человек всю свою сознательную жизнь. И занятия музыкой, игра на рояле или каком-то другом инструменте – отличное решение этой проблемы. Заявляю с полной ответственностью: старение — это во многом результат бездействия, безразличия, безынициативности человека, это итог пассивного отношения к жизни, а не количества прожитых лет.
[202]
(…)
Известно, что с первых же месяцев жизни — и чем дальше, тем активнее, — мы учимся выполнению различных ручных операций, учимся, как говорится, естественным образом, не задумываясь об этом. И когда у нас что-то начинает получаться, мы испытываем при этом законное чувство гордости и внутреннего удовлетворения. Взрослому человеку кажется, что нет ничего проще, чем завязать шнурки на ботинках. Но я хорошо помню, что был очень доволен собой, когда в раннем детстве мне впервые удалось это сделать самому, без посторонней помощи. Я сумел, я преодолел трудность, у меня получилось – разве это не основание испытать радостное чувство?
Примерно такое же ощущение—да простит меня взыскательный читатель за подобное сравнение — я испытал, когда исполнил впервые инвенцию Баха. Сыграв это произведение и почувствовав, что у меня что-то получилось, — а мне в ту пору, повторю еще раз, было уже за сорок! — я, не скрою, был весьма доволен собой. Добился же я желаемого только потому, что у меня выработался определенный автоматизм двигательных действий, и возраст не стал мне помехой. Этот автоматизм и помог мне решить поставленные перед самим собой художественные задачи.
В повседневной жизни мы выполняем очень много различных двигательных операций, основанных на автоматизированных умениях и навыках. Мы, как говорится, “автоматически” расчесы-
[203]
ваем волосы, подписываем свое имя на официальных документах, набираем номера телефонов наших друзей, водим автомашину и т.д. Как же вырабатываются эти столь необходимые нам автоматические движения? Как правило, сами собой. В большинстве случаев мы просто не задумываемся над этим. И очень хорошо, добавлю я. Напомню о том, что известно практически каждому из нас из личного опыта: сосредотачиваясь мысленно на том, как мы выполняем то или иное двигательное действие, мы обычно лишь вредим себе. Что-то внутри нас при этом разлаживается. То, что получалось легко и просто, становится неудобным и неестественным.
Игра на музыкальном инструменте, на фортепиано или каком-то ином, — это, с точки зрения физиолога, формирование определенных мышечно-двигательных операций (действий). Значительно более тонких и сложных операций, нежели те, что связаны с набором номеров телефонов, но в принципе также основанных на определенных комбинациях автоматизированных приемов. Разница в том, что, в отличие от большинства бытовых, житейских умений и навыков, техника музыканта вырабатывается в ходе специальных, целенапрвленных упражнений. Причем, наряду с бессознательными действиями, тут имеет место и вполне сознательное формирование тех или иных двигательно-технических приемов, сознательное приспособление к тем или иным специфическим условиям, которые диктует процесс игры. Или, другими словами, решение многих, наиболее сложных двигательно-технических проблем по необходимости выводится здесь на уровень осмысления и анализа.
К чему весь этот разговор? К тому, чтобы подчеркнуть достаточно важный, как мне кажется, тезис: взрослый, в отличие от ребенка, значительно лучше готов к сознательно формируемым действиям и двигательным операциям; на его стороне и большой жизненный опыт, и волевые качества, и способность надолго сосредотачиваться (что обычно трудно дается ребенку), и умение систематически, целенаправленно трудиться.
Я знаю, существует точка зрения — и я в принципе согласен с ней, — что в детстве мышечно-двигательные умения и навыки формируются легче, проще, быстрее, нежели впоследствии. Ребенок интуитивно находит то, что ему нужно, и это интуитивное
[204]
оказывается в большинстве случаев максимально эффективным. Да, это так. Но нельзя сбрасывать со счетов и все то, о чем я говорил выше. Взрослый более расчетлив и последователен в своих действиях; его мотивация более глубока и устойчива, влечение к музыке зиждется на более прочной интеллектуальной и эмоциональной основе. И это не может не дать соответствующих результатов.
Немного научной информации для тех, кто впервые начинает свои занятия.
Человек, если взглянуть на него сквозь призму нейрофизиолога, исключительно сложная структура, призванная, в частности, обеспечить необходимые взаимосвязи между головным мозгом и периферической нервной системой, в том числе и нервными волокнами, управляющими нашими движениями. Я отнюдь не хочу сказать, что знаю во всех деталях, как “работает” наш мозг и центральная нервная система. Отнюдь нет! Я даже не уверен, что хотел бы это знать… Но я, как и мои коллеги, точно знаю, что движения наших мышц, то есть мускульные сокращения различной интенсивности и силы, обеспечивающие нужные нам движения пальцев, губ, рук, ног (короче, всего нашего тела), совершаются под воздействием определенных импульсов, поступающих из мозга человека — из самх различных его участков, связанных со слуховым, зрительным, осязательным и прочими нервными центрами. Знаю я и то, что наша двигательная “моторика” теснейшим образом связана со сферой эмоций и чувств, влияющей на протекание самых различных процессов в организме человека. Вся эта сверхсложная психологическая и нейрофизиологическая “партитура” в своем одновременном звучании и детерминирует действия, совершаемые человеком во время исполнения музыки.
Огромное значение при этом имеет мозжечок, то есть та часть ствола головного мозга (заднего мозга), которая “заведует” равновесием тела и обеспечивает координацию всех наших двигательных действий — так сказать, направляет и коррелирует их. Когда мы видим циркового жонглера, балансирующего на проволоке или на колесе — да еще с шестом на лбу — мы видим, как сказал бы физиолог, великолепную, доведенную до совершенства работу мозжечка. Приблизительно то же я мог бы сказать, наблюдая за
[205]
действиями концертирующего пианиста, который чисто, точно и на головокружительной скорости выигрывает на клавиатуре рояля самые сложные хитросплетения пассажей.
Впрочем, нельзя не обратить внимание на одно существенное оятельство. Мышечно-двигательные комбинации музыканта-исполнителя — если это действительно художественно-чуткий, разбирающийся в своем деле человек — всегда имеют в качестве первоосновы ту или иную внутреннеслуховую идею, образ, концепцию. От внутреннего слухового представления — к движению, — такова “формула” музыкально-исполнительского искусства, о которой неоднократно приходилось слышать от многих выда-ющихся мастеров. И любой человек, приступающий к обучению игре на музыкальном инструменте, должен знать об этом. Знать с самого начала, с первых шагов. Взрослому человеку проще объяснить такие вещи, чем ребенку. Этим я хочу еще и еще раз подчеркнуть, что каждый возраст имеет свои преимущества в жизнедеятельности человека так же, впрочем, как и свои относительные слабости…
Итак, слышать про себя то, что и как хочешь сыграть! Равняться, ориентироваться на это “слышание”, опуская руку на клавиатуру рояля или играя на каком-то ином инструменте! В мудрости и глубокой внутренней обоснованности этого правила я убедился сам и хотел убедить всех, начинающих заниматься музыкой.
Что делает человек, который хочет попасть в цель, кидая какой-нибудь предмет? Он смотрит на эту цель и совсем не думает, какое движение он сделает и какую траекторию очертит в следующий момент его рука. Если он задумается об этом, в цель ему не опасть. Примерно то же происходит и в процессе игры на музыкальном инструменте. При прочих равных условиях хорошо играет тот, кто ясно и четко ощущает слуховую “цель”.
(…)
Публикуется с сокращениями по: Homo musicus: альманах музыкальной психологии. М, 1994.
Пер. с англ. В.П. Фомина. Литературная обработка Г.М. Цыпина.
(0.5 печатных листов в этом тексте)
Размещено: 01.01.2000
Автор: Вилсон Ф.
Размер: 19.47 Kb
© Вильсон Ф.
© Открытый текст (Нижегородское отделение Российского общества историков – архивистов)
Копирование материала – только с разрешения редакции