После того, как археограф-историк остановился на документе, который, по его мнению, подлежит печатанию, или выбрал из нескольких текстов (два «списка», «копия» и «подлинник» и т. д.) наиболее отвечающий поставленным требованиям, он должен перейти к обработке выбранного текста.

Если сравнить текст документа в печати с его рукописным оригиналом, то легко можно заметить ряд отличий между тем и другим. Не касаясь заголовка документа, даваемого, как правило, самим археографом, печатный текст прежде всего набран по новой орфографии; в нем есть слова, особо выделенные, и потому набранные иным шрифтом; под текстом, внизу страницы, имеются подстрочные примечания: «так в подлиннике», «в подлиннике зачеркнуто», «против такой-то фразы на поле такая-то помета» и т. п.; ошибки и описки рукописного оригинала в печатном тексте исправлены; некоторые слова или окончания слов поставлены в прямые скобки; пунктуация соответствует современной и т. д. Все это результаты работы археографа-историка по непосредственной подготовке документа к печати, выражающейся 1) в исправлении текста и 2) в передаче его.

В тексте издаваемого документа могут встретиться ошибки и описки, допущенные автором по рассеянности или вследствие торопливости в работе; могут быть пропуски слов; встречаются места, не поддающиеся прочтению вследствие поврежденности документа, неразборчивости почерка и т. п. Все такие дефекты при подготовке документа к печати необходимо учесть при критике текста и исправить.

Вопрос о том — где должны быть помещены исправления текста — в самом ли тексте или в примечаниях к нему — разрешается просто. Исходя из общего положения, что археограф должен дать удобочитаемый, правильно понятый текст, было бы неправильно воспроизводить текст со всеми его ошибками, а ис-

 [30]

правления последних давать в подстрочных примечаниях. Наоборот, в подстрочных примечаниях, которые могут служить материалом для контроля над работою археографа, должны быть указаны искаженные места текста документа, а исправное чтение их помещено в самом тексте.

Явные мелкие орфографические ошибки текста, особенно текста, близкого нам по времени (неправильные окончания слов или их согласование) или описки (пропуск буквы в каком-либо слове, (перестановка букв и т. п.), в подавляющем большинстве случаев могут быть исправлены без всяких оговорок в подстрочных примечаниях, так как они мало характеризуют работу автора, и сам автор при более внимательном чтении своей рукописи внес бы в нее такие же исправления. Для этого достаточно общей оговорки в археографическом предисловии. Конечно, в особых случаях, в связи с характером печатаемого текста (авторский текст, крестьянские письма и т. п.), наличие орфографических ошибок может быть оговорено в примечаниях; например, наличие ошибок и описок в авторской рукописи может дать некоторое представление об условиях работы автора над нею (спешка, усталость, окружающие условия и т. п.), но все такие случаи должны быть (предусмотрены редакцией в соответствии с задачами, поставленными при издании подобных документов[1].

Существенные же искажения слов и фраз документа, имеющие смысловое значение, влияющие на смысловую сторону текста (например, текст, сохранившийся только в корректуре), исправляются в печатаемом тексте, но в подстрочном примечании обязательно приводится в кавычках искаженный текст с оговоркою: «в подлиннике так-то». В случаях же невозможности или затруднительности исправления искажений, таковые приводятся в печатаемом тексте без изменений, а в подстрочном примечании делается оговорка: «так в подлиннике», показывающая, что это не промах или недосмотр археографа, а ошибка самого автора.

Имеющиеся в документе пропуски вследствие выпадения текста (часть слова, ряд слов, фраза), происходящие от поврежденности документа (оборвано, истлело), восстанавливаются в случае возможности по смыслу, по имеющейся копни, по черновику и т. п. и печатаются в прямых скобках с соответствующей оговоркою в подстрочном примечании: «пропуск таких-то слов восстанавливается по копии вследствие обрыва подлинника». При невовмож-

 [31]

ности же восстановления утраченного текста делается соответствующая оговорка в примечании с указанием причин и размера пропуска, а в самом тексте ставится многоточие.

Не поддающийся прочтению текст вследствие неразборчивости почерка, выцветания чернил и тому подобных причин обозначается в тексте многоточием с оговоркою в подстрочном примечании:

«одно (два, три) слово не разобрано вследствие того-то», причем рекомендуется все-таки воспроизвести неразобранный текст хотя бы частично (отдельные слова, части их и даже буквы), так как это может помочь будущему последователю документа. Рекомендуемая некоторыми археографами в подобных случаях замена многоточия черточками (---) для отличия от авторского многоточия не имеет основания, так как объяснение пропуска дается в соответствующей сноске. Если трудно разбираемые написания слов текста допускают несколько разночтений, то в подстрочных примечаниях рекомендуется приводить все такие возможности.

Пропуски отдельных слов, допущенные самим автором, в случае возможности, восстанавливаются по смыслу или каким-либо другим способом в прямых скобках с оговоркою в подстрочном примечании; при невозможности заполнить пропуск в примечании дается соответствующая ссылка: «Пропуск в подлиннике».

Мы все время говорили об исправлении документа-подлинника, т. е. тех его неисправностей (ошибок, описок, пропусков и т. п.), допущенных самим автором-составителем печатаемого документа. Но вопросы исправления, а иногда и восстановления текста значительно осложняются, когда в распоряжении археографа-историка имеется только документ-копия, так как ко всем указанным неисправностям авторского текста могут присоединиться еще искажения текста, происшедшие в процессе его переписки (пропуски строк или отдельных слов, исправление копиистом непонятного им слова, особенности машинописной копии и т. п.). Ряд таких искажений указывает, например, С. Н. Валк при рассмотрении писем В. И. Ленина, изданных в третьем сборнике «Из эпохи «Звезды» и «Правды» (М., 1924)[2] по перлюстрированным копиям, находившимся в распоряжении бывш. Департамента полиции. Поэтому, археограф при подготовке к печати текста, имеющегося у него только в виде копии, должен обратить на это обстоятельство особое внимание и учесть возможность искажений, происшедших помимо воли автора.

Вопрос о восстановлении первоначального текста документа близкого к нам по времени сравнительно редко встречается в

 [32]

археографической практике и в большинстве случаев археограф может ограничиться только исправлением документа. Но для документов или произведений, написанных 200—300 лет тому назад дошедших до нас не в подлинниках, а в копиях-списках, причем последние в свою очередь являются копиями с копий, исправление испорченного переписчиками текста представляет большие трудности и требует от археографа основательных палеографических, лингвистических и других знаний для восстановления первоначального текста. Такому восстановлению текста помогает сопоставление ряда копий-списков, если таковых несколько; сравнительное изучение их возможно после большой предварительной работы по установлению генеалогической связи всех дошедших до нас списков для определения происхождения их, соотношения друг с другом, выяснения наибольшей достоверности какого-либо списка и т. п. Гораздо хуже обстоит дело при отсутствии авторитетных списков, когда исследователь исправляет или восстанавливает текст по смыслу. Ярким примером могут служить работы литературоведов и лингвистов по восстановлению текста «Слова о полку Игореве», памятника XII в., оригинал которого безвозвратно потерян, а несовершенные копии которого восходят только к концу XVIII в.

В заключение отдела исправления текста необходимо указать, что археограф при печатании документа не должен вводить в текст его каких-либо своих отметок, ни словесных, ни шрифтовых для обозначения своего отношения к отдельным местам публикуемого документа (например: !,?, siс!, так!, курсив мой и т. п.). Все места, вызывающие сомнение у археографа, или такие, на которые он хочет обратить внимание читателя, оговариваются в подстрочных примечаниях, в которых сосредоточивается вся работа археографа-историка по критике текста.

Характерною особенностью методов буржуазных археографов можно считать своеобразный фетишизм перед внешностью документа, приводивший к тому, что документ они старались воспроизвести с буквальною точностью, буква в букву, сохраняя все его ошибки, сокращения и т. п. Для древних документов и памятников (XIII—XV вв.) считалось необходимым печатание их церковнославянским шрифтом и сохранению этого шрифта некоторыми придавалось даже особое значение[3].

Нечего и говорить, что для современного археографа-историка подобный фетишизм перед внешностью документа совершенно неприемлем. Современный археограф, обращая главное внимание

[32]

на содержание документа и сохраняя все особенности его текста по существу, должен сделать все возможное, чтобы дать правильное воспроизведение текста, избавить его от всего действительно устаревшего, привести его в единообразный вид и сделать его с внешней стороны вполне понятным и доступным. Это и составляет предмет обработки текста документа, его передачи, называемой в археографии транскрипцией. Термин этот происходит от латинского глагола transcribo (переписываю). В лингвистике транскрипцией обыкновенно называется изображение иностранных слов буквами другого языка с соблюдением или иностранного (природного) произношения или общепринятого произношения на данном другом языке: например, английское «Walter» транскрибируется или как «Уолтер» (более близкое к английскому) или как «Вальтер» (общепринятое русское произношение). В применении к документальной публикации термин «транскрипция» обозначает такую передачу текста документа, которая, сохраняя в печатном виде все признаки его оригинала по существу, может изменять его внешние особенности согласно современным требованиям (например, перевод старой орфографии на новую, изменение прописных букв, раскрытие допущенных сокращений или введение новых сокращений, изменение пунктуации и т. п.). Содержание документа от этого не изменяется, но с внешней стороны документ в печати по сравнению его с рукописным оригиналом принимает иной вид, делающий текст более доступным и понятным исследователю.

Основным вопросом при передаче текста документов дореволюционного времени является вопрос о переводе его на новую орфографию согласно реформе правописания 1917 г. Вопрос этот в начале вызывал много возражений, по существу совершенно необоснованных. Исторические журналы, например, журнал «Былое», возбуждали даже специальные ходатайства перед соответствующими правительственными органами о необходимости сохранения старой орфографии при печатании не только документов, но и статей. Ю. В. Готье в своих «соображениях по вопросу о методологических приемах при издании памятников нового времени», представленных им в Археографическую комиссию в 1925 г., предусматривал только «возможность» нового правописания в научных изданиях[4]. Даже «Красный архив» в начале печатал некоторые документы индивидуального происхождения по старой орфографии, а такое монументальное издание Центрархива, как Восстание декабристов», целиком напечатано по старому право-

[34]

писанию. В настоящее время вопрос этот потерял всякую остроту, тем более, что изменение орфографии ничем не оказывается на общем строе речи и ни в коем случае не искажает смыслового значения документа. Институт Маркса-Энгельса-Ленина, соблюдая все археографические приемы, печатает по новой орфографии даже такие документы индивидуального происхождения, как рукописи В. И. Ленина. Поэтому, в настоящее время, как общее правило, все документы, как индивидуального происхождения, так,, особенно, делопроизводственные печатаются по новой орфографии с сохранением, конечно, всех особенностей, связанных с произношением слов в ту или иную эпоху (напр., «всякой», «генварь» и т. п.).

Некоторые ив современных археографов предлагали, сделать исключение для документов «индивидуального стиля» и для документов «подпольной партийной техники», печатая их по старой орфографии на том основании, что при переводе на новую орфографию теряется, например, особенность орфографии В. И. Ленина, писавшего без твердого знака; для текстов же подпольной печати, т. е. прокламаций, теряются все особенности нелегального печатания (примитивная техника, отсутствие тщательной корректуры, наличие или отсутствие тех или иных типографских знаков и т. п.). Но нам кажется, что в последнем случае достаточно дать несколько фототипических снимков, а для сохранения правописания В. И. Ленина без твердого знака нет никакой надобности печатать все его рукописи по старой орфографии, когда совершенно свободно в археографическом предисловии или еще лучше в особом экскурсе могут быть указаны в связном обобщенном изложении, как эта, так и другие индивидуальные особенности правописания В. И. Ленина или другого автора. Несомненно для историка такая статья даст более цельное впечатление, а специалист-лингвист все равно не сможет ограничиться печатным текстом и должен обращаться непосредственно к рукописям.

Конечно, общее правило о переводе старой орфографии на новую может не всегда соблюдаться: документ, представляющий особый интерес (социальный, политический, национальный), может быть воспроизведен не только по старой орфографии, но и с сохранением всех особенностей, орфографических ошибок, отступлений от правописания современного документа. Но все такие случаи обыкновенно предусматриваются редакцией и соответствующим образом должны быть мотивированы ею. Обыкновенно указывают на необходимость оттенить безграмотность Александра III в его резолюциях и т. п. Можно привести еще пример невероятной, совершенно исключительной безграмотности  капитана А. И. Тютчева, декабриста, члена Общества соединенных  славян. Но вряд ли полезно для читателя было сохранение на всем  протяжении его показаний фраз, подобной: «Валнадумчиская Мысле въ Карениласъ ат внушений других. Кагда взошел вопще-

 [35]

ства…»[5]. Гораздо лучше было бы при характеристике Тютчева, дав несколько образцов его безграмотных выражений, попытаться уловить в особенностях его правописания какую-то закономерность и дать ей соответствующее объяснение, а его показания печатать по современной орфографии.

Всякий, кто имел в руках документы, особенно XVIII в. и перв. Пол. XIX в., невольно обращал внимание на своеобразное, не всегда выдержанное канцелярское употребление прописных букв («Ваше Сиятельство», «г. Самарский губернатор», «Генваря месяца» и т. п.), чисто условное и потерявшее в настоящее время всякий смысл. Поэтому при напечатании документов употребление прописных букв должно быть приведено к единообразию. Прописные буквы документа изменяются лицом, подготовляющим его к печати, с соблюдением следующих правил: 1) все имена собственные, личные и географические печатаются с прописных букв; 2) называния месяца (январь, март) печатаются с малой буквы; 3) названия племен и народов — с малой буквы; 4) всякие титулы, чины, звания (его императорское высочество, министр финансов, действительный тайный советник, граф и т. п.) — с малой буквы; 5) названия праздников и предметов культа — с малой буквы; 6) однословное наименование учреждения (Сенат, Синод и т. п.)- с прописной буквы; 7) при многословном наименовании до- и после- революционных учреждений (Государственная дума, Главное управление путей сообщения и публичных зданий, Ленинградский совет рабочих депутатов и т. п.) с прописной буквы печатается только первое слово, кроме тех случаев, когда в них входят слова, имеющие сами по себе значение собственного имени (Управление работ Днепростроя); 8) сокращенные на инициалы названия в значении собственного имени (СССР, СТО, ВКП(б) и т. п.) печатаются прописными буквами без точек; 9) прилагательные, образованные от географических наименований (ленинградский, самарский), печатаются с прописной буквы лишь в том случае, когда они являются первосмысловым в наименовании учреждения, предприятия и т. п. (Самарская казенная палата) и с малой — если они прилагаются к лицу (киевский митрополит, симбирский губернатор); 10) при наименовании периодических изданий («Журнал министерства народного просвещения», «Рабочая газета») с прописной буквы печатается только первое слово;11) всякие обращения в официальных бумагах (ваше отношение, ваше превосходительство, вы, ваше и т. п.) печатаются с малой буквы; прописная буква может сохраняться в личной переписке.

 [36]

Чем ближе документ к нашему времени, тем больше пунктуация, т. е. расстановка знаков препинания, в нем соответствует современным правилам, и чем древнее документ, тем пунктуация в нем будет более отличаться от нашей. Поэтому в документах даже XIX в. мы не имеем однообразной установившейся расстановки знаков препинания. Следует отметить, что во многих документах мы находим совершенно безграмотную пунктуацию, а также полнейший в ней разнобой. Поэтому при транскрипции текста перед археографом естественно встает вопрос — сохранять ли старую пунктуацию или изменять ее на современную. Нам кажется, что, поскольку при печатании документов, охватывающих более или менее значительный промежуток времени, например весь XIX в., написанных разными лицами, единообразия пунктуации существовать не может, постольку мы естественно должны, стремясь к ее унификации, тем самым изменять ее. Несомненно также, что изменение безграмотной или устаревшей пунктуации сделает текст печатаемых документов понятнее для восприятия и доступнее для исследователя. Наконец, если мы, как правило, переводим старую орфографию на новую, то тем самым логически мы должны идти по тому же пути и в отношении пунктуации. В виду всего изложенного, как правило, знаки препинания, находящиеся в оригинале печатаемого текста, не сохраняются, и новая расстановка их должна принадлежать археографу.

Никаких возражений не вызывает изменение пунктуации в документах делопроизводственного происхождения, и, кроме указания в археографическом предисловии о том, что пунктуация оригинала заменена современной, никаких отметок в подстрочных примечаниях делать не следует. Вопрос встает относительно пунктуации документов индивидуального стиля, и некоторые издатели считают, что в подобных случаях пунктуация оригинала должна быть сохранена во всей точности. Думается однако, что доводы защитников сохранения старой пунктуации в значительной степени так же неосновательны, как были неосновательны и доводы, приводимые в защиту старой орфографии. В качестве примера необходимости сохранения пунктуации указывают обыкновенно на пунктуацию Достоевского, подчеркивая, что он сам постоянно боролся с корректорами, исправлявшими его пунктуацию на современную. Но нам кажется, что при существовании индивидуальных особенностей пунктуации у того или другого автора, точно так же, как и при наличии таковых же особенностей правописания, гораздо полезнее, если издатель этих документов произведет специальное исследование об указанных особенностях и результат исследования с примерами изложит в особом связном экскурсе, а самые документы напечатает согласно современным правилам расстановки знаков.

 [37]

Необходимо сделать только одно исключение. Если мы можем свободно обращаться с пунктуацией делопроизводственного документа и даже прозаического авторского текста, то по отношению к художественным произведениям, особенно стихотворным, приходится соблюдать большую осторожность, и изменению таковой пунктуации должна предшествовать очень большая исследовательская работа, в результате которой старая пунктуация может быть даже сохранена при наличии соответствующей мотивировки. И в этом отношении Г. Гуковский в своей статье о Державине[6],  указывая на недостатки гротовского издания сочинений последнего, вполне прав, говоря, что Грот, «изменяя пунктуацию, подгоняя ее под нормы, им же отчасти декретированные, очень часто менял весь характер державинской фразы тем более, что у Державина знаки препинания призваны были играть своеобразную роль указателей смысловых акцентов и в то же время адекватного способа произнесения стиха».

Однако даже при соблюдении авторской пунктуации в художественных стихотворных произведениях не следует повторять ошибок автора. Яркий пример в этом отношении дает небольшая заметка пушкиниста Н. О. Лернера «Об одной запятой в «Евгении Онегине»[7], посвященной вопросу — надо ли ставить запятую в одном стихе 3-й строфы первой главы романа:

«•Служил отлично благородно,

Долгами жил его отец».

В черновом автографе Пушкина слова «отлично, благородно» разделены запятою; между тем в официальном языке перв. пол. XIX века слова «отлично», «отменно», «изрядно» употреблялись в смысле «весьма», «очень». По мнению Лернера, запятой между этими словами ставить не следует: «отец Онегина жил долгами, так как служил «отлично благородно», очень благородно, т. е. вполне честно, без мздоимства и лихоимства, я служба не могла его обеспечить со всеми его прихотями».

Нечего и говорить, что расстановке знаков препинания в издаваемом документе археографом-историком должно предшествовать очень тщательное изучение его текста; иначе могут быть допущены грубейшие ошибки, способные даже изменить смысл фразы. В этом отношении очень характерный пример приведен во вступительной статье к первому тому «Восстания декабристов». М. В. Довнар-Запольский, приводя показания Никиты Муравьева, так напечатал одну фразу: «Копия с устава была доставлена в Москву к Якушкину, в твердом уверении, что он немедленно вступит в бояре, без прекословия устроив общество. Пестель уехал

 [38]

в Митаву, и Александр Муравьев заступил место старейшины»[8]. По смыслу выходит, что общество «Союз спасения» был организован Якушкиным. Между тем в оригинале это место читается иначе: «Копия с устава была доставлена к Якушкину, в твердом уверении, что он немедленно вступит в бояре, без прекословия. Устроив общество, Пестель уехал в Митаву...»[9]. Общество на самом деле организовал не Якушкин, а Пестель. Обратным примером может послужить правильная расстановка знаков препинания в указе 1597 г. о кабальных людях (в тексте указа совершенно не было пунктуации), которая позволила дать совершенно новое толкование этого указа и опровергнуть взгляды, существовавшие на историю кабального холопства у Ключевского и всех русских историков, писавших по этому вопросу[10].

Все сказанное относительно новой расстановки знаков препинания в публикуемом документе в равной степени относится и к изменению в нем старых абзацев и введению в него новых абзацев, согласно логическому смыслу, по усмотрению лица, издающего документ, конечно, после тщательного изучения текста. Абзацы в авторских текстах по возможности сохраняются.

Очень часто автор-составитель документа в силу различных побуждений (экономия места, торопливость при работе и т. п.) оставлял некоторые слова недописанными до конца, а иногда сознательно пропускал (например, в телеграмма) союзы и предлоги, допускал ряд сокращений и т. п. В виду того, что подобные пропуски и сокращения в случае их точного воспроизведения затрудняют чтение текста (например, «Франц рие научил владе ору»[11], а также ввиду естественного отсутствия в них единообразия, все они должны быть расшифрованы. Как правило, все недописанные слова оригинала воспроизводятся в печати полностью. При печатании делопроизводственного текста, в случаях, не вызывающих сомнений, таковые дополнения печатаются без каких-либо обозначений редакторской вставки, т. е. без прямых скобок [ ]. Последние употребляются лишь в случаях, вызывающих у археографа сомнение — правильно ли он воспроизводит недописанные окончания слов; в таких случаях соот-

 [39]

ветствующее окончание воспроизводится в прямых скобках с знаком вопроса: [?]. Но при воспроизведении дополнений для документов индивидуального стиля дополнения обязательно должны быть заключены в прямые скобки. Поэтому приведенная выше запись В. И. Ленина из его тетради «Марксизм о государстве» воспроизводится в таком виде «франц[узские] р[абоч]ие научил[ись] владе[ть] ору[жием]»[12]. Однако как бы тщательно археограф не изучал подобные рукописи, надо все-таки допустить возможность ошибочного чтения, а значит необходимо дать иследователю в руки орудие, при помощи которого он мог бы проверить, в случае возникновения сомнений, работу археографа и дать свое чтение — такую роль и могут играть прямые скобки. Любопытный пример новой расшифровки недописанных слов имеется в статье С. А. Рейсера «Добролюбов и Герцен», в части, касающейся направленной против Герцена листовки-акростиха 1858 г. известкой рептилии Бор. Федорова. При чтении этого акростиха (т. е. начальных букв каждого стиха) получается фраза «Колокольщику [т. е. Герцену, издателю «Колокола»] петля готова ичсн». Издатели сочинений Добролюбова, написавшего на этот пасквиль злую рецензию, читали последнее сокращение («ичсн») как «и черт с ним». Новая предложенная расшифровка этих слов дает «и Чернышевскому с Некрасовым», т. е. петля готова как для них, так и для Герцена. Проводимые в статье некоторые материалы делают такую расшифровку очень правдоподобной[13].

Относительно раскрытия сокращенных названий до- и послереволюционных учреждений (например, «Земгор», «Пубалт» и т. п.) и наименований должностных лиц (например, «каперанг», «замком», «набрилин» и т. п.), особенно распространенных в эпоху гражданской войны и военного коммунизма, в археографической литературе существуют различные мнения. Одни археографы, к числу которых принадлежит и составитель книги, полагают, что указанные сокращения следует раскрывать, заключая раскрытые части в прямые скобки, в самом тексте документа, так как подавляющее большинство их совершенно непонятно и лишь затрудняет чтение. Другие археографы стоят за сохранение всех подобных сокращений в тексте, мотивируя это тем, что раскрытие сокращений лишает документ своеобразной окраски, стиля эпохи. Во всяком случае, как бы не поступил археограф, особый список сокращенных наименований с их расшифровкою обязательно должен быть приложен к предисловию — в первом случае — для контроля правильно ли раскрыты эти сокращения, во втором — для их расшифровки.

В свою очередь, в целях экономии места самим археографом могут быть введены в текст печатаемых документов новые обще-

 [40]

употребительные сокращения некоторых слов, часто повторяющихся в тексте, когда они стоят при названии, цифре или фамилии. Таковыми будут: 1) географические термины (гор. === город, дер.== деревня, р.= река и т. п.), 2) чины, титулы и должности (тит. Сов.= титулярный советник, кн. === князь, м-р == министр и т. п.), 3) единицы измерения (меры длины, веса, времени, денежных единиц). В тех же случаях, когда подобные слова употребляются самостоятельно, они должны быть помещены без сокращения. Могут быть допущены и другие, характерные для данного типа документов сокращения, но все они обязательно должны быть унифицированы на всем протяжении печатаемых в сборнике документов. Список всех допущенных сокращений в алфавитном порядке должен быть приложен к археографическому предисловию.

Подготовляя документ к печати, археограф обязан обратить внимание не только на текст документа, на то, ч т о и как хотел сказать его составитель, но и на отношение к содержанию документа как лица, составлявшего его, так и лица или лиц, читавших его. Это отношение в первом случае обыкновенно выражается в подчеркивании отдельных слов или фраз; во втором случае, кроме подчеркиваний, мы имеем различные отчеркивания на полях документа, пометы (восклицательный, вопросительный знаки, нотабене и т. п.) и смысловые замечания на полях против определенных выражений или фраз; наконец, мы имеем резолюцию, как окончательное суждение о содержании всего документа в целом. Все это должно быть учтено и соответственным образом отображено в печатном издании.

Остановимся прежде всего на подчеркиваниях. Таковые могут быть двоякого происхождения: 1) по линейке чернилами, принадлежащие составителю документа или лицу, подписавшему последний и тем самым солидаризировавшемуся с составителем, 2) карандашом, обычно цветным, волнистою чертою, принадлежащие лицу, читавшему документ.

Составитель или автор документа, желая обратить внимание на какую-либо мысль или слова, имеющие, по его мнению, особенное значение, важное для понимания текста, подчеркивает их. Эти подчеркивания составляют неотъемлемую часть документа, делаются в момент написания последнего, а потому они должны быть подчеркнуты в снимаемой копии, а при печатании набраны тем же шрифтом, каким печатается весь документ, но разрядкою.

 [41]

Значение последней оговаривается в археографическом предисловии[14].

Лицо, читающее документ, в процессе чтения может подчеркнуть то или другое место его, хотя бы для того, чтобы яснее уловить мысль составителя, подготовить материал для своего ответа ему. Например, в циркуляре губернаторам об оказании содействия к печатанию объявлений о подписке на газету «Сельский вестник»[15] подчеркнуты карандашем фразы: «в видах наступления периода подписки на газеты и журналы», «просьбою о всемерном содействии», «распорядиться заблаговременно оповещением волостных писарей», «просить ваше превосходительство не отказать в вашем всемерном содействии». Никакого принципиального значения такое подчеркивание не имеет, ибо оно не отражает впечатления читающего, его отношения к прочитываемому тексту. Такие подчеркивания при печатании никак не выделяются и нигде не отмечаются.

Но очень часто лицо, читающее документ, подчеркивая или отчеркивая на полях определенные места его, выражает свое отношение к прочитываемому тексту. Чаще всего отчеркивания подобного рода сопровождаются пометами на полях, восклицательным или вопросительным знаками, нотабеною, замечаниями, целыми фразами. Все такие пометы, имеющие смысловое, принципиальное значение, относящиеся к отдельным частям документа, имеют важное значение, так как показывают — как воспринимало данное лицо содержание документа; они особенно важны, если это лицо является крупным историческим деятелем. Но эти пометы не являются составною частью документа, так как они наслаивались на него по мере чтения, уже после его составления. Поэтому они должны быть воспроизведены при издании документа именно в том порядке, в котором они следовали, т. е. в подстрочных примечаниях со ссылкою на соответствующее место документа и с указанием лица, их сделавшего: например, «Против таких-то слов (приводится первое и последнее слово, между которыми ставится многоточие) на поле вопросительный знак и такая-то помета такого-то лица». Естественно, что при воспроизведении помет следует указывать (если это возможно) их автора; указывается также и различие почерков помет («другим почерком»).

От таких помет, имеющих принципиальное значение, следует отличать пометы делопроизводственного характера: входящий №,

 [42]

дата вхождения документа в учреждение, «к делу», «направить такому-то» и т. п. Если таковые пометы в каком-либо отношении что-либо дают для содержания документа (например для недатированного письма — отметка о времени его получения; при необходимости проследить прохождение бумаги по определенным инстанциям; пометы резолютивного характера: «оставить без внимания» и т. п.), то, конечно, они в легенде, в подстрочном примечании или в комментарии должны быть использованы. В противном случае их возможно оставить без внимания.

Очень часто лицо, читавшее документ, не ограничивалось одними пометами, относящимися к отдельным его деталям, но после прочтения всего документа накладывало на него свою резолюцию, которая являлась результатом чтения документа в целом, разрешением вопроса, затронутого содержанием документа, и относилась ко всему его содержанию. Тот же процесс должен пройти и в сознании лица, изучающего напечатанный документ. Он должен сначала прочесть весь документ, попутно воспринимая замечания на отдельные места его, а затем познакомиться с резолюцией. Поэтому восприятие резолюции ни в коем случае не должно предшествовать восприятию всего документа в целом, а следовательно, при печати резолюция не может быть помещена ни в подстрочном примечании к соответствующему месту текста, ни набрана особым шрифтом в начале документа, где она обыкновенно помещается в оригинале. Резолюция должна быть помещена после всего текста документа, после подписей, но перед легендой, с новой строки и с отбивкою от основного текста. Например, на показаниях Ананьиной, привлекавшейся по делу 1 марта 1887 г., относительно знакомства с А. И. Ульяновым, готовившим ее сына в гимназию, имеется резолюция Александра III; при печатании ее можно изобразить: «На поле л. 110 собственноручная резолюция Александра III: «Это-то и ужасно, мужик, а тоже лезет в гимназию…»[16].

Решительные возражения вызывает пункт 26-й правил А. А. Сергеева[17], рекомендующий помещать резолюцию в легенду. В легенде, как это подробно развито ниже, должны быть сосредоточены все контрольные сведения о печатаемом документе (внешние признаки, место хранения, обоснование редакторской обработки). Никаких контрольных сведений резолюция не дает. Поэтому место ей не в легенде, а после текста всего документа, поскольку она не является составною частью последнего. Воспро-

 [43]

изведенная таким образом резолюция, играющая очень важную роль как в судьбе самого документа, так особенно в направлении того вопроса, о котором в нем говорится, не теряется в подстрочных примечаниях, четко отделяется от документа и сразу дает возможность исследователю узнать, как окончательно реагировало на документ лицо, его читавшее.

Иностранный текст в документе может быть в двояком виде: 1) весь документ или значительная часть его написаны на иностранном языке, 2) в документе, написанном на русском языке, вставлены отдельные слова, выражения, фразы, цитаты на иностранном языке. Как же поступать в таких случаях при издании текста? Не обращать внимания на иностранный текст и печатать только перевод его не следует. Употребление иностранных слов и выражений прежде всего характеризует автора данного документа. Не давая иностранного текста, мы не даем и надлежащего представления о внешнем виде документа. Помещение иностранного текста имеет контрольное значение, так как у исследователя естественно могут возникнуть сомнения в правильности даваемого перевода, а для этого ему необходимо иметь перед глазами иностранный текст; иначе он лишается возможности установить — какой документ напечатан, установить идентичность, тождественность напечатанного документа с вновь найденными (если перевод дается по копии, а в руках исследователя впоследствии окажется подлинник документа), так как, конечно, каждый новый перевод будет чем-либо отличаться от предыдущего. Поэтому иностранный текст при воспроизведении документа должен быть сохранен; но, принимая во внимание интересы читателя, во избежание излишних затруднений, надо дать и перевод этого текста. В тех случаях, когда документ полностью или в значительной своей части написан на иностранном языке, в основном тексте документа печатается его иностранный текст, а за ним другим шрифтом в отличие от основного печатается его перевод. Если же в документе имеются только отдельные иностранные слова, фразы, цитаты, то таковые, конечно, воспроизводятся в самом тексте, а переводы их даются в подстрочных примечаниях. При обильных же иностранных цитатах, все время перемежающихся с русским текстом, перевод в полном контексте с русским текстом печатается параллельно, как это, например, сделано при воспроизведении заметок В. И. Ленина «Марксизм и государство»[18].

Насколько необходимо при издании документов не ограничиваться только их переводом, а одновременно давать и иностранный текст и его (перевод показывает следующий пример. В «Красном архиве» (1925, т. 3) была помещена публикация А. Зайончков-

 [44]

ского — «Вокруг аннексии Боснии и Герцеговины». На стр. 42—43 помещено в переводе (иностранного текста совсем не дано) письмо Франца-Иосифа Николаю II от 29 сентября 1908 г. То же самое письмо, но в переводе, отличающемся от красноархивского, напечатано в книге «Подготовка России к мировой войне в международном отношении» (1926, стр. 169—171) того же А. Зайончковского; в приложениях к этой книге (стр. 358—359) напечатан и подлинник указанного письма на французском языке. Сравнивая оба перевода, данные в публикации одного и того же автора, мы обнаруживаем не только стилистические между ними отличия, но и отличия по содержанию, которые находят свое объяснение только при обращении к французскому тексту.

Приведем прежде всего параллельно оба перевода первого абзаца письма:

Несмотря на стилистические различия, из этого сопоставления видно, что мы имеем дело по существу с одним текстом, но два примера из тех же публикаций показывают не только неточность, но даже и неверность более позднего перевода. Более точно переведенная в «Красном архиве» фраза: «они законно стремятся к благам [aspirant  aux  bienfait] автономного и конституционного правления» (стр. 42—43) неправильно дана в книге Зайончковского: «они законно наслаждаются благодетельством автономного и конституционного правления» (стр. 169—171). То же самое можно сказать и о другой фразе «я уполномочил [autorise] мое правительство отказаться» («Красный архив») и «я приказал моему правительству отказаться» (Зайончковский).

Очень осторожно археограф-историк должен относиться к документу, переведенному в то же время, когда был написан и его оригинал, т. е. к так наз. Делопроизводственному переводу» (в делах обыкновенно дается перевод документов, подлинники которых

 [45]

написаны на восточных языках). По существу этот «делопроизводственный» перевод, современный оригиналу заменял последний: его читали современные чиновники, не знавшие языка оригинала; на основании перевода, а не оригинала, происходило разрешение затронутого в нем вопроса и т. п. В виду этого, конечно, при печатании оригинала на соответствующем языке необходимо параллельно напечатать и современный ему «делопроизводственный» перевод. Но этот перевод мог быть сделан чиновником, недостаточно осведомленным в языке оригинала или даже тенденциозно изложившим содержание. Поэтому при печатании «делопроизводственного» перевода необходимо в подстрочных примечаниях указывать на его неправильность, а в случае полной его неудовлетворительности в подстрочном же примечании дать новый точный перевод.

На шифрованный текст, имеющийся в документе, нельзя смотреть как на текст, написанный на иностранном языке. Последний может быть прочтен всяким, знающим хотя бы элементарные основы данного языка; дешифровка же зашифрованного текста требует специальных знаний и не может быть доступна каждому. Кроме того, исследователю важнее знать не условный шифр, которым зашифрован текст, а содержание самого текста шифрованного документа. Исследование же самого шифра, как такового, выходит за пределы общеисторического исследования и должно служить предметом исследования специального, когда все равно придется обратиться в шифрованному оригиналу. Наконец, воспроизведение шифрованного текста представляет большие технические трудности при корректуре и печатании. Все это заставляет археографа давать зашифрованную часть документа в расшифрованном виде в самом тексте, а в подстрочном примечании указать, что такие то слова, фразы, отрывок в подлиннике написаны шифром. В случае особого интереса, в археографическом предисловии или во вступительной статье может быть по усмотрению редакции дан ключ к шифру, характеристика его применения, наконец, могут быть для контроля приведены отдельные отрывки зашифрованного текста параллельно с его расшифровкой, дан фототипический снимок и т. п.

 

---