[83]

Как указано выше, первоначальная работа археографа-историка при издании отдельного документа или их комплекса в виде сборника состоит в установлении правильного текста, в обработке текста и в оформлении заголовком и легендою издаваемого документа. Следующей стадией работы над документом является обработка его содержания, которая может идти в двух направлениях. Археограф-историк дает обобщенную характеристику всего содержания документа или комплекса документов. Эту исследовательскую работу он концентрирует в своей вступительной статье к издаваемому документу. Вторая задача его состоит в разъяснении, дополнении и обработке отдельных мест документа, его деталей. Это назначение комментаторского аппарата, состоящего из «примечаний» и «комментариев».

Археограф-историк, изучая документ со стороны его содержания, должен всегда помнить о тесной связи отдельных комментариев как с издаваемыми документами, так и со вступительной статьей к тем же документам. Комментатор, анализируя документ, сначала естественно останавливает свое внимание на отдельных частностях, деталях его содержания, которые он и разъясняет и дополняет в своих отдельных заметках, примечаниях и комментариях. Но комментатор всегда должен иметь в виду, что разъяснения этих деталей ценны только тогда, когда они помогают общей оценке всего документа, которую должно дать во вступительной статье. В результате своей исследовательской работы археограф получит сведения, часть которых будет касаться вопросов, относящихся к общей оценке всего документа в его целом; другие же полученные сведения будут относиться к отдельным частностям, деталям содержания документа, к отдельным сообщениям его о фактах. Естественно, что первые лягут в основу «вступительной статьи»; — вторые составят содержание «примечаний» и «комментариев».

 [84]

Термины «примечание» и «комментарий» в археографической практике почти всегда смешиваются и употребляются один вместо другого. Мало того, некоторые археографы, не различая эти термины по существу, считают, что отличаются они только по своей величине: небольшие по объему заметки, помещаемые обыкновенно под строкою издаваемого документа, являются будто бы «примечаниями»; «комментариями» же они называют заметки большего объема, помещаемые после документа или в качестве приложения к документальному сборнику. Это конечно совершенно неверно. Дело не в размерах заметки, а в том содержании, которое в нее вкладывается, и в свойстве той работы, которая требуется при ее составлении.

Обратимся к нескольким примерам, которые помогут установить эту разницу. Известно, что при издании текста, имеющегося в нескольких отличающихся друг от друга «списках»-копиях, отличия от основного списка, т. е. варианты, помещаются в «подстрочных примечаниях». При составлении таковых от археографа требуется тщательное сличение имеющихся в его руках списков, выборка всех разночтений и аккуратное подведение их в свое место. Никакой исследовательской работы для этого не требуется[1].  Эти «подстрочные примечания» сами по себе ничего нового в понимание текста документа не вносят. Можно было бы даже напечатать имеющиеся списки друг за другом или параллельно полностью, предоставив исследователю самому производить работу по их сличению.

Совсем иное дело, если археограф-историк поставит своей задачей не только подвести варианты, но, на основании сравнительного изучения разных редакций, черновых и беловых списков, находящихся в его руках, — изложить историю создания данного документа или произведения, проследить и объяснить—какую цель имел автор при изменении своего произведения, показать — благодаря каким изменениям в мировоззрении автора происходили изменения текста его произведения. В таком случае мы имеем уже не «примечание», а историко-текстологический «комментарии», явившийся результатом исследовательской работы.

Другой пример. По содержанию документа требуется определить точную дату рождения какого-либо лица. При наличии авторитетного исследования или справочника, установившего уже таковую, от археографа потребуется не научно-исследовательская

 [85]

работа, а только знание источника и умение найти в нем необходимые сведения. В результате этой работы получится фактическая справка, которая и составит «примечание», не дополняющее содержание документа, а только разъясняющее отдельную его деталь. Но если у нас в нескольких источниках имеются разноречивые сведения о дате рождения этого лица, то перед археографом-историком встает вопрос о предпочтении тех или иных сведений. Для этого надо произвести сравнительный анализ источников, дать их критику, соединить полученные указания в цельную заметку; иными словами, произвести исследовательскую работу, хотя бы и по небольшому поводу. В результате такой работы получается не справка-«примечание», но исследование-«комментарий», не только разъясняющий комментируемое место, но и дающий нечто новое к содержанию документа, исправляющий или дополняющий его сведениями, не имевшимися до этого.

Равным образом, при наличии справочников не составляет труда определить имя, отчество и служебное положение какого либо должностного лица, фамилия которого упоминается в документе. Это, по существу, опять-таки простая справка. Но чтобы определить, например, фамилию какого-либо лица по имеющимся в документе его имени и отчеству придется преодолеть большие затруднения. Положим, что по разным источникам мы нашли несколько фамилий с подходящими именами и отчествами. Тогда для определения того, кто из них действительно окажется искомым лицом, необходимо проанализировать каждый источник, выяснить какое лицо из них действительно могло находиться в даваемой документом комбинации и т. д.

Не говорим уже о том случае, когда содержание документа потребует определить не только внешние сведения о данном лице, но и дать его характеристику, выяснить его личность. В таком случае необходимо не только разыскать в разных источниках, что именно говорится о данном лице, но и проанализировать эти сведения о действиях данного лица, выяснить причины, побуждавшие его к тем или другим поступкам; если это было должностное лицо, то необходимо сопоставить его действия с директивами по этому вопросу, дававшимися правительством и т. д.

Археограф в подобных случаях не только восстанавливает факты путем их анализа, но и классифицирует их, группирует в методические построения, чтобы обнаружить их взаимоотношения. Нет никакого сомнения, что перед нами сложная исследовательская работа, хотя результат ее может вылиться в десяток печатных строк комментария.

Приведенные примеры с достаточной ясностью показывают разницу между «примечаниями» и «комментариями», независимо от их размеров. «Примечание», по существу, является не требующей исследовательской работы справкою, которая только

 [86]

разъясняет отдельные детали текста документа, но не дает ничего нового для .понимания его содержания. При составлении такой справки обыкновенно пользуются готовым, считающимся авторитетным, источником — в виде ли обработанного ранее другим лицом документального материала, в виде ли составленного кем-либо справочника и т. п. «Комментарий» же дает составленный после самостоятельной работы над рядом источников законченный исследовательский экскурс, не только разъясняющий отдельные места документа, но и дающий углубленное их понимание.

Такое содержание, вкладываемое нами в понятие «комментарий», вполне соответствует и лингвистическому объяснению этого термина, происходящего от латинского глагола commentari, означающего «тщательно обдумывать, взвешивать, размышлять». Эти действия естественно предполагают наличие самостоятельной научно-исследовательской работы, а не только умения составить справку по готовым уже источникам. Таким образом элемент исследования является характерным признаков «комментария», каких бы размеров он ни был.

Важное значение работы по разъяснению содержания документа заставляет археографа-историка отнестись к ней с особенным вниманием. Хорошего качества этой работы можно добиться (только в том случае, если она является результатом изучения не одного документа, но всей литературы по вопросам, затронутым содержанием этого документа.

При изучении содержания документа необходимо установить те обстоятельства, при которых он был составлен (автор, его взгляды, источники, эпоха, место, условия составления документа), и выявить классовую сущность действий людей и событий, в нем отразившихся; затем археограф должен избавить исследователя от надобности собирать сведения об отдельных фактах и лицах, необходимые для уяснения текста, помочь ему углубить понимание мировоззрения и творчества автора документа, его идейных, политических и других взаимоотношений, обрисовать ту обстановку, в которой приходилось писать или действовать данному лицу, охарактеризовать источники работы, материал, над которым он работал, показать настоящую сущность упоминаемого в документе события; одним словом, надо поставить исследователя в условия того лица, к которому обращался автор-составитель документа, и сообщить те сведения, которые, как полагал автор-составитель, были известны этому лицу, как современнику.

Самым важным для археографа, комментирующего документ, должно быть его умение построить свой комментаторский аппарат

 [87]

на основе марксистско-ленинской методологии. Для правильного понимания содержания документов необходимо знать высказывания основоположников марксизма-ленинизма по вопросам, связанным с соответствующей содержанию документа тематикой. Надо уметь приложить их к документу и осмыслить печатаемые тексты в свете марксистско-ленинско-сталинской методологии. Необходимо брать за основу высказывания Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина.

Высказывания Маркса о колониальной политике англичан в Индии позволяют осмыслить русскую политику XVII—XVIII веков в Сибири и на Камчатке. Замечания Ленина о народничестве 1870-х годов дадут материал для правильного понимания революционной поэзии 1850—1880 гг. Статьи тов. Сталина по национальному вопросу позволят понять, объяснить колониальную политику царизма.

Археограф, комментирующий документ, должен хорошо ориентироваться в различных справочных изданиях, чтобы найти в них относящиеся к данной теме как документальные источники (документы в узком понимании, воспоминания, письма и т. п.), так и литературу вопроса, и тщательно изучить и то и другое. Только познакомившись детально с существующей литературой, получив понятие о комплексе уже существующих по данному вопросу научных сведений, связанных с темою, археограф может сознательно приступить к изучению содержания издаваемого им документа.

Имея запас фактических сведений и высказываний по данному вопросу, он не будет принимать на веру показаний о фактах нового документа, не бывшего еще предметом исторической критики, а сам подвергнет его критике, т. е. произведет суждение о его ценности. Критическое же отношение к сведениям, сообщаемым документом, должно руководить всею работою археографа, который должен строго помнить указание тов. Сталина в его письме «О некоторых вопросах истории большевизма»[2] ¹ о том, что «партии и лидеров надо проверять по их делам прежде всего, а не только по их декларациям». Это положение должно лечь в основу изучения содержания всякого документального материала, быть основным стержнем при составлении как комментариев, так и вступительной статьи. Иначе археограф-историк окажется в положении той самой легковерной «архивной крысы», о которой говорит тов. Сталин. Критическое отношение к показаниям о фактах изучаемого документа должно руководить работою археографа, который обязан проверить сообщение документа о каждом факте и каждую оценку людей и событий, даваемую составителем документа, особенно тогда, когда в руках археографа находится документ, составленный представителем

 [88]

классово-чуждой нам идеологии. Припомним, как В. И. Ленин учил «по дыму полицейской лжи в правительственных, полицейских тож, сообщениях о стачках догадываться об огне народного возмущения»[3].

Тщательно проанализировав содержание документа, проверив каждый сообщенный им факт, критически отнесясь к каждой характеристике, вскрыв настоящую классовую сущность документа, не оставив в нем ни одного намека необъясненным, археограф может считать свою работу выполненной. Исключительно ярким примером подобного изучения документа может служить небольшая, но необыкновенно глубокая статья В. И. Ленина «Каторжные правила и каторжный приговор» (1901)[4]. Проанализировав пункт за пунктом «Временные правила, утвержденные 15 сентября 1901 г., об участии населения пострадавших от неурожая местностей в работах, производимых распоряжением ведомств путей сообщения, земледелия и государственных имуществ», В. И. Ленин вскрыл реакционную сущность мероприятий правительства по отношению к крестьянам.

При работе по составлению примечаний и комментариев археограф должен прежде всего четко поставить перед собой вопрос — на какого читателя он будет ориентироваться. От решения этого вопроса зависит как выбор лиц, событий, понятий, слов, подлежащих комментированию, так и характер комментаторского аппарата, степень его подробности, способ изложения и т. п.

Составитель документального сборника, рассчитанного на массового читателя, не комментируя лиц, события, понятия, вошедшие в обиход каждого культурного советского человека, все-таки должен дать в нем пояснение таких понятий, разъяснять которые не требуется в документальном сборнике, предназначенном для исследователя, для аспиранта-вузовца, для практических занятий, для квалифицированного читателя, интересующегося вопросами истории. Комментаторский аппарат книги, предназначенной для широкого распространения, должен быть не велик по своему объему, не загроможден излишними деталями и библиографическими справками; сообщаемые им сведения должны носить более общий характер. Одним словом, применяя на практике вышеизложенную терминологию, комментаторский аппарат к такой книге будет состоять преимущественно из «примечаний», а не «комментариев».

Указывая на изменения комментаторского аппарата в зависимости от характера книги, мы в дальнейшем будем ориентиро-

 [89]

ваться не на популярный, а на более сложный исторический документальный сборник, предназначенный для квалифицированного читателя.

Решив вопрос о том, для какого читателя предназначается в каждом отдельном случае комментаторский аппарат, археограф должен очень четко поставить перед собою вопросы— как комментировать документ, какой может быть подход к нему, какое соотношение должно быть между текстом издаваемого документа и комментаторским аппаратом к нему? Для получения ответа на эти вопросы полезно заняться историей комментирования и выяснить — как комментировали документ буржуазные археографы и как должны комментировать их мы. Это имеет для нас большое значение, так как, пожалуй, именно в методах комментирования с необычайной ясностью сказывается различие подходов к документу в наше время и в дореволюционный период.

Стремясь к ложно понимаемой «объективности», буржуазные историки, занимавшиеся изданием исторических документов преимущественно древнего периода (до XVII в.), обыкновенно не давали никаких комментариев. Не желая быть посредниками между читателем и документом, они предпочитали давать последний во всей его «неприкосновенности».

В противоположность им литературоведы, занимавшиеся изданием литературных произведений, главным образом XVIII в. и перв. четв. XIX в. (художественные произведения, мемуарная и эпистолярная литература), комментаторский аппарат давали, но их работы вследствие проводившихся в них неверных установок часто являются для нас .примером какие следует комментировать. К числу таких комментаторов относятся: академик Я. К. Грот, редактор академического издания сочинений Г. Р. Державина (первый том сочинений Державина вышел в 1864 г.); В. ф. Кеневич, давший «Библиографические и исторические примечания к басням Крылова» (СПБ., 1868); редакторы трехтомного собрания сочинения К. Н. Батюшкова (СПБ., 1885—1887) — академик Л. Н. Майков и библиограф Вл. И. Сайтов. Такой же комментаторский аппарат мы находим в академическом (старом) издании Пушкина (редактор Л. Н. Майков), в «Остафьевском архиве кн. Вяземских» (редактор Вл. И. Сайтов) и в некоторых других изданиях. Л. Н. Майков и Вл. И. Сайтов создали даже в 1890-х гг. целую школу комментаторов, наиболее ярким представителем которой можно считать покойного пушкиниста Бор. Льв. Модзалевского.

Академическое издание сочинений Пушкина, многочисленные публикации пушкинских материалов, журнал «Пушкин и его современники» создали в 1900-х гг. особенный интерес к пушкин-

 [90]

ской эпохе и спрос на комментаторов-литературоведов для произведений конца XVIII в. и перв. полов. XIX в. Для своего времени работы этих комментаторов имели большое значение; они давали огромное количество нового фактического материала, извлеченного не только из забытых печатных изданий, но и из документов, до того времени не печатавшихся, находившихся как в правительственных, так и особенно в частных архивах; были пущены в научный оборот новые мемуары и письма; было составлено несколько ценных библиографических справочников; часто комментаторы не ограничивались только комментаторскими заметками, но от них шли к детальному изучению эпохи, отдельных ее представителей, давая очень ценные по своему фактическому материалу отдельные монографии.

Институт литературы Академии Наук СССР в предисловии к третьему тому «Писем Пушкина» (1935) (стр. IX), давая оценку комментаторского аппарата к первому и второму тому «Писем», сделанного Бор. Льв. Модзалевским, отметив достоинства и недостатки его работы, тем самым дал характеристику и всей комментаторской школы Вл. И. Саитова, которой Модзалевский был наиболее ярким представителем. «Эрудиция и осведомленность в библиографии эпохи, полнота сведений о всех лицах и событиях, упоминаемых в письмах, громадное количество данных литературного, бытового, генеалогического характера, обширный справочный аппарат — неоспоримые достоинства комментария Б. Л. Модзалевского», — так характеризовал его работы Институт литературы. Но комментаторский аппарат Б. Л. Модзалевского имеет и крупные недостатки. В них «затушевывается, исчезает, иногда даже обходится обобщенное истолкование обстановки и смысла письма, как литературного и исторического документа, где историко-литературный и социологический анализ и на его основе синтетическое понимание документа приносится в жертву отдельным расчлененным и обособленным, часто явно излишним фактическим данным».

Нам кажется, что приведенный отзыв не вполне вскрывает недостатки работ покойного пушкиниста, и что, помимо указанного «принесения в жертву» «обособленным», частным фактическим сведениям «обобщенного» понимания документа, в его комментариях следует вскрыть наличие совершенно для нас неприемлемых методов работы.

Основным признаком и главным недостатком буржуазного метода комментирования является формальный подход к содержанию комментируемого документа. Вместо живой биографии лица давался точный сухой формулярный описок. Последовательное прохождение службы, перечень отдельных этапов деятельности, перечисление нравственных качеств, описание наружности были основными в характеристике данного человека; его «•классовая реальность», отношение к окружающему, связь с

 [91]

жизнью не принимались во внимание, так как буржуазные комментаторы были не только чужды марксистскому методу, но и занимали по отношению к нему определенно враждебную позицию. Благодаря этому комментируемое лицо выходило обескровленным, оторванным от жизни, взятым  как бы вне времени и пространства.

Мало того, комментаторы типа Б. Л. Модзалевского чаще всего не давали своей характеристики комментируемого лица, заменяя ее обильными выписками из других работ, а главным образом из мемуарной и эпистолярной литературы. При комментировании фактов указывались точные их даты, место, но ничего не говорилось о их значении в общем ходе событий. При комментировании журнала или произведения давался сухой перечень издателей, редакторов, дат, количество вышедших номеров, библиографические указания на литературу, на место первого издания, но оценка по существу отсутствовала. Стремление старого комментатора дать возможно полную сводку всех известных ему сведений увеличивало до невероятности размеры комментария, причем совершенно отодвигался вопрос — на сколько эта сводка нужна для понимания текста.

«Читателю трудно добраться до текста самого Державина через дебри примечаний, затопивших страницы книги. Мертвая академичность убивает Державина как поэта», — так характеризует Г. Гуковский комментаторскую работу Я. К. Грота[5].

Из этой чрезмерной перегруженности комментаторского аппарата фактическим материалом, в большинстве случаев излишним, вытекал другой его основной недостаток, особенно бросающийся в глаза в работах Б. Л. Модзалевского. На комментаторский аппарат стали смотреть как на нечто самостоятельное, независимое от комментируемого текста, как на самоцель, а не как на средство, совершенно не считаясь с тем, насколько сообщаемые сведения способствуют пониманию содержания издаваемого документа.

Ярким примером подобного рода комментаторского аппарата могут служить «комментарии» Б. Л. Модзалевского к изданному им дневнику А. С. Пушкина[6]. Сам дневник занимает 1 ¹/₂ печатных листа, а комментарии к нему 19 печатных листов, причем девять десятых последнего загружены различными объяснениями родственных связей и биографическими разысканиями о тех лицах, которые лищь упоминаются в дневнике Пушкина, но к самому Пушкину не имеют никакого отношения и нисколько не

 [92]

разъясняют и не дополняют содержание его дневника. Такой комментаторский аппарат не облегчает, а скорее затрудняет понимание содержании конкретного документа.

Характеристика работы буржуазных комментаторов и указанные ее недостатки позволяют ответить на поставленный выше вопрос: каков должен быть комментарий у современного археографа-комментатора.

Исходя из основного принципа издания документов — сделать их во всех отношениях понятными для исследователя (принцип особенно важный при комментаторской работе), мы прежде всего должны смотреть на комментаторский аппарат, не как на самоцель, а лишь только как на средство, помогающее правильному, углубленному, всестороннему пониманию содержания документов. Только с этой точки зрения и могут быть расцениваемы собираемые для комментариев сведения, и все, что не способствует объяснению содержания, должно быть безжалостно отброшено, как бы для комментатора ни были интересны сами по себе эти сведения. Археограф-комментатор не должен допускать того, чтобы комментарий доминировал над текстом, и строго соблюдать необходимую пропорциональность между количеством текста и комментариев.

В комментаторский аппарат не может, например, входить исчерпывающая во всех отношениях биография или характеристика какого-либо лица от дня его рождения до дня смерти безотносительно к тексту документа. Комментарий должен дать характеристику только той стороны деятельности этого лица или того периода его жизни, которые будут способствовать пониманию, разъяснению или дополнению комментируемого места документа. Например, В. И. Ленин в своей работе 1894 г. «Что такое друзья народа и как они воюют против социал-демократов?» (т. I, стр. 163) упоминает некоего Баранова: «...Это стоит речей знаменитых российских помпадуров, каких-нибудь Барановых или Косичей!». Какие же сведения по этому поводу должен сообщить современный археограф-комментатор?

Комментатор старой буржуазной школы сообщил бы, что упоминаемый Баранов — генерал-лейтенант, сенатор Николай Михайлович Баранов, дал бы подробные сведения о его происхождении, о воспитании, о последовательном прохождении им службы; подробно бы остановился на его участии в русско-турецкой войне 1877—1878 гг., когда он на маленьком пароходе «Веста» пытался взорвать турецкий броненосец. Далее следовал бы, вероятно, рассказ о его служебной карьере, о том, как он был назначен петербургским градоначальником и как в 1881 г. пытался создать так называемый «бараний парламент». Затем комментатор,

 [93]

подробно рассказал бы о пребывании Баранова в течение 15-ти лет на посту нижегородского губернатора. Наконец, посадив Баранова в Сенат, комментатор сообщил бы о последних годах его жизни и привел бы обширную о нем библиографию. Такой «комментарий» с выписками из писем, мемуаров, из современных газет занял бы по крайней мере две-три печатных страницы.

Что же необходимо из всего этого материала оставить для разъяснения указанного упоминания о Баранове в статье Ленина? Конечно, необходимо указать имя и отчество Баранова, его звание, годы его жизни. В. И. Ленин называет его «помпадуром», т. е. подчеркивает в нем черту самодура, провинциального самодержца. Следовательно, ни военная карьера Баранова, ни его деятельность, как петербургского градоначальника, нас интересовать в данном случае никак не могут. В начале 1890-х гг. Баранов получил широкую известность благодаря Вл. Г. Короленко, который жил в Нижнем Новгороде под его надзором и написал о самодурстве нижегородского губернатора, о его борьбе с местной интеллигенцией и земством во время холеры и голода 1892 г. несколько статей, напечатанных в столичных журналах. Имя Баранова после этих статей Короленко сделалось нарицательным для обозначения провинциального самодура-администратора. В этом смысле и употребил его Ленин. Следовательно, только на этот небольшой отрезок жизни Баранова и следует указать в комментарии, равно как и на причину нарицательности его фамилии. Все остальное будет совершенно излишним.

Смотря на комментаторский аппарат только как на средство для облегчения понимания текста, мы тем самым освобождаемся от формального подхода к толкованию документа.

Комментируемая личность важна не сама по себе, а лишь постольку, поскольку она является представителем своего класса, своей эпохи. Важность события, значение литературного произведения, журнала и т. п. определяется в зависимости от того,— насколько они являются показателями существовавших отношений, классовой борьбы. Поэтому сведения в комментариях необходимо давать не «вне времени и пространства», не в оторванном виде, а в связи с эпохой, с современными событиями, в сопоставлении и на фоне соотносящихся политических, художественных, философских, дружественных и враждебных общественных течений, являвшихся выражением борьбы классов, и расстановки классовых сил.

Каково же должно быть содержание комментаторского аппарата или, иначе говоря, — что необходимо комментировать в документе? Имея в виду многообразие вопросов, подлежащих комментированию, и изменение характера комментария в зависимости

 [94]

от тематики издаваемых документов, можно оказать, что комментаторский аппарат должен давать биографические, исторические и библиографические сведения.

В соответствии с этим общим указанием комментатор чаще всего должен обращать внимание на биографические сведения об упоминаемых в документе лицах, давая их, конечно, лишь постольку, поскольку они будут способствовать пониманию данного места текста. Совершенно правильно указывает, например, комментатор писем Ф. М. Достоевского, что для него Пушкин, Гете и Гюго и другие важны не сами по себе, а лишь поскольку они связаны с историей творчества Достоевского — «в его восприятии, в том значении, какое они имели для его жизни»[7].

Археограф, комментирующий издаваемый им документ, (разъясняя отношение комментируемого автора к характеризуемому им в письме или в сочинении лицу, обязательно, где это возможно, сопоставляет оценку лица, упоминаемого в документе (например, характеристики различных деятелей, даваемых Герценом в его воспоминаниях «Былое и думы») с оценками и характеристиками, даваемыми классиками марксизма (в данном примере сопоставляя оценку Герцена с оценками Маркса и Энгельса).

Если в документе упоминается какое-либо малоизвестное учреждение, то в комментаторском аппарате необходимо указать время, в которое оно действовало, его состав, повод, по которому оно было учреждено, характеристику его деятельности, конечно, применительно к тематике документа. Малоизвестное событие, упоминаемое в документе, необходимо разъяснить, привести дату, дать сведения о сущности и значении факта в общем ходе событий. Неверная датировка или неправильная передана сути события должны быть исправлены. Упомянутые в тексте документы, резолюции, постановления, воззвания и т. д. должны быть в комментаторском аппарате приведены полностью, в отрывках, в цитатах, в пересказе соответственно их значимости для понимания текста.

Если в документе имеется цитата, то необходимо указать источник, из которого она заимствована; обязательно проверить — правильно ли она дана, нет ли в ней изменений; отметить почему она приведена; попытаться выяснить причину искажения цитаты, если таковой случай налицо. Не указанный источник комментируемого произведения комментатор должен вскрыть и указать — использовал ли автор-составитель данного документа источник непосредственно или взял его из вторых рук. Намеки, упоминания лиц или событий, ясные для составителя документа как современника, но непонятные для нас, необходимо разъяснить. Документы, необходимые для пояснения и понимания комментируе-

 [95]

мого текста, но не указанные в нем, должны быть указаны или пересказаны. Равным образом, необходимо указать — как разрешен вопрос, затронутый в печатаемом документе (прошение — его результат, письмо — ответ на него, запрос — какое последовало решение и т. п.).

Указанные, а также аналогичные сведения входят в наиболее часто применяемый на практике вид комментаторского аппарата — исторический комментарий. Но в зависимости от тематики документа и поставленных перед комментатором задач могут применяться и другие виды комментариев: 1) историко-текстологический, помогающий раскрыть историю создания текста документа; 2) историко-литературный, поскольку комментируется художественное произведение; 3) лингвистический, дающий толкование отдельных слов и выражений, встречающихся в документе; 4) критический комментарий, содержащий обзор и разбор высказываний по поводу затронутого документами вопроса и т. п. Необходимо только помнить, что собранный комментатором материал по более общим вопросам, освещающий все содержание документа, а не только отдельные его частности, должен быть использован не в комментаторском аппарате, а во вступительной статье.

Наконец, в комментаторском аппарате должны быть широко использованы библиографические указания на предшествующие печатные издания, в которых были напечатаны комментируемые произведения или в которых можно найти дополнительные сведения для более углубленного изучения затронутого вопроса и т. п. И если, как указано выше, археограф-комментатор должен давать в своих комментариях только такие сведения, которые способствуют пониманию издаваемого текста, то библиографические указания он может использовать более широко для того, чтобы исследователь, заинтересовавшись данным вопросом, мог при помощи указанной литературы изучить его во всех подробностях.

Внешние формы, в которые может быть облечен комментаторский аппарат, независимо от того будут ли это «примечания» или «комментарии», очень разнообразны и могут изменяться в зависимости как от характера даваемого комментария, так и от характера комментируемого текста.

I. Простейшая и наиболее часто употребляемая форма — заметки большего или меньшего размера, разъясняющие, дополняющие и исправляющие отдельные детали содержания документа. Заметки эти не связаны друг с другом по содержанию, а следуют в порядке последовательности пояснения отдельных мест комментируемого документа. Например, комментаторские заметки к

 [96]

XVII тому сочинений В. И. Ленина следуют в таком порядке: 1) Поронинское «августовское» совещание 1913 г.; 2) подготовка партийного съезда; 3) характеристика московской газеты «Наш путь»;

4) характеристика партийного издательства «Прибой»; 5) перерывы в выходе нелегального органа Центрального комитета РСДРП «Социал-Демократ»; 6) пункт 3-й резолюции декабрьской конференции 1908 г. о думской с.-д. фракции и т. д. Наряду с более крупными заметками («комментариями»), могущими иметь значение самостоятельного экскурса, требующего, как указано выше, самостоятельной исследовательской работы, помещаются и заметки, носящие характер справки, необходимые для пояснения или расшифровки отдельного места документа, т. е. в строгом смысле слова — «примечания».                              

Для того, чтобы первые не терялись в массе мелких справок,  удобнее заметку-«комментарий» построить с внешней стороны так, чтобы начало ее (два-три слова) выражало ее основную сущность. Эти начальные слова;, служащие как бы заглавием комментария, :но помещенные не отдельно, а в общем контексте, при печати выделяются разрядкою или особым шрифтом, а потому сразу бросаются в глаза читателя. Напр., «Страховая компания развернулась с осени 1912 г...» (далее комментарий излагает историю страховой компании и ее значение). — «Летнее» или «августовское» совещание 1913 г. ЦК с партийными работниками происходило...». — «Личное знакомств о Достоевского с Герценом состоялось...». — «Первая экспедиция Беринга, отправившаяся по указу 1725 г. на Камчатку, была...» Таким «заглавиям в тексте» необходимо дать в конце всего отдела алфавитный перечень («указатель важнейших комментариев в алфавитном порядке»), как это делается во 2-м и 3-м изданиях сочинений В. И. Ленина.

При многообразии прокомментированных вопросов, особенно при многотомном издании такой алфавитный ключ к комментариям, с указанием страниц основного текста, к которым они относятся, очень полезен, так как позволяет легко наводить справки при просмотре комментаторского аппарата.

В комментариях указанного типа, особенно при комментировании текстов повествовательного характера (например, мемуаров), когда в тексте встречается много имен, неоднократно повторяющихся, более удобно, не давая пояснения лиц по мере их упоминания, выделить их из исторического комментария и поставить в качестве биографического справочника в алфавитном порядке в конце всего отдела-комментариев (ср. например, такое размещение во 2-м и 3-м изданиях сочинений В. И. Ленина, в некоторых публикациях мемуарного характера «Красного архива» и др.).

Таким размещением достигается как разгрузка комментаторского аппарата, следующего непосредственно за текстом документов, так и удобство для справок: исследователю не нужно каждый

 [97]

раз отыскивать необходимое для его работы имя среди всех комментариев, так как он может легко найти его в общем алфавитном списке.

II. Другою формою комментаторского аппарата могут быть заметки-комментарии монографического характера, освещающие один из вопросов, затронутых в документе, с более или менее исчерпывающей полнотою — тип комментария тематического экскурса, помещаемого обычно в приложении. Такие экскурсы с особым заглавием для каждого могут иметь значение не только для изучения комментируемого произведения, но и для целой эпохи, отражающейся в издаваемых документах. В них можно, например, сопоставить оценку событий, партий, групп, людей, даваемую основоположниками марксизма с оценками других лиц; можно более подробно выяснить общественную и идейную обстановку, в которой развивались миросозерцание и деятельность изучаемого лица, если содержание документа требует такого разъяснения, и т. п.

Такие комментарии-экскурсы удобнее всего давать не к отдельным документам, а к более крупным целостным произведениям особенно повествовательного характера, вроде, например, мемуаров. Следуя в порядке отдельных событий биографии комментируемого автора, такие комментарии-экскурсы, имея самостоятельное значение, по существу в своей совокупности дают детализированные биографию и характеристику автора, произведение которого комментируется. Такие экскурсы значительно разгружают комментаторский аппарат, непосредственно следующий за текстом, оставляя в нем только мелкие заметки-справки, объясняющие детали содержания документа.

III. Третья форма комментаторского аппарата может иметь характер исследовательского экскурса, относящегося не к отдельным местам издаваемого документа, а ко всему его содержанию в целом. Такого рода комментарии удобнее всего давать к документам, содержание которых имеет характер законченного целого, а не состоит из отдельных частей, например, к художественным произведениям, к прокламациям и т. п.

Такого характера экскурсы даны С. Н. Валком в издании «Листовки Петербургского Союза борьбы за освобождение рабочего класса» (М., 1934). Например, в экскурсе к листовке «Рабочие и работницы фабрики Торнтона» (стр. 134—136) указаны: ухудшение положения рабочих на фабрике, повод к волнениям, ход их, связи «Союза борьбы» с торнтоновскими рабочими, роль В. И. Ленина, собирание им сведений для листовки, история ее создания, библиографические сведения о ней. В этом же издании имеются экскурсы, посвященные сразу нескольким листовкам (например к №№ 26—30, стр. 142—154), поскольку все они связаны тематически: листовки, посвященные стачке петербургских

 [98]

ткачей лета 1896 г. Аналогичные комментарии даны и к сборника «Декреты Октябрьской революции». М., 1933 г.

Такие же законченные экскурсы ко всему содержанию произведения удобно давать в виде вступительных заметок например, к отдельному разделу документального сборника, к каждому отдельному произведению определенного писателя при издании его сочинений, к отдельному художественному произведению, к критической статье и т. п. Вступительные заметки подобного рода неоднократно применялись на практике: ср. например, издания сочинений Пушкина (венгеровское или последнее академическое), Добролюбова (со вступительными заметками М. Лемке) и т. п. Ценность таких законченных экскурсов-вступительных заметок (переходящих часто во вступительную статью) состоит в том, что они, охватывая все произведение в целом, позволяют читателю познакомиться и с содержанием комментируемого произведения, и с теми условиями, в каких оно было написано, и с тем, как оно было встречено современною критикою, и с тем, каково его значение и т. п.

IV. Выше (стр. 96) было указано, что для документов, в которых встречается много собственных имен, при обычном первом типе комментариев-заметок биографические комментарии могут быть вынесены в особый указатель и помещены отдельно от исторических комментариев. Такое объединение биографических комментариев в отдельный алфавитный указатель, являющийся особой формой комментаторского аппарата («биографический указатель-комментарий»), может быть рекомендовано для всякого документального сборника.

Объединяя все биографические сведения о данном лице в одном месте, что очень удобно при наведении справок, мы тем самым разгружаем общий комментарий, в котором биографические справки обыкновенно занимают больше всего места. Такой биографический указатель исторических лиц, упоминаемых в документах, отличается от обычного именного указателя широко развернутою аннотациею, в которую, кроме фамилии, имени и отчества лица, входят даты его рождения и смерти, указания на социальное происхождение, партийную принадлежность, род деятельности, занимаемые должности (в скобках время занятий последних). К биографическим сведениям присоединяется, конечно, характеристика политической, общественной, литературной, научной деятельности, применительно к характеру упоминаний о данном лице в тексте документа. Аннотация заканчивается библиографическими сведениями о данном лице.

В такой аннотированный биографический указатель-комментарий вносятся все упоминаемые в документах исторические лица, но аннотации о них могут быть различны. О некоторых лицах, за отсутствием сведений о них в других источниках, придется дать только сведения, имеющиеся в самом документе. С другой сто-

 

 [99]

роны, нет никакого смысла давать общую характеристику для лиц хорошо известных; взамен этого надо давать характеристику отношения к ним комментируемого лица (например, Достоевского к Пушкину, Герцена к Лермонтову и т. п.). Для лиц малоизвестных желательно дать аннотацию более подробную.

Конечно, эти аннотации должны быть составлены на основании тщательного и самостоятельного изучения исторической, мемуарной, эпистолярной литературы о данном лице, и комментатор не должен ограничиваться использованием только общеизвестных справочников, переписывая из них сведения.

Лица, упоминаемые в тексте документа под псевдонимом или только под именем и отчеством, в указателе даются под псевдонимом или под именем и отчеством со ссылкою на фамилию данного лица, под которой и сосредоточиваются все биографические сведения о нем. Для лиц, упоминаемых в комментариях или во вступительной статье, в биографическом указателе-комментарии приводятся только страницы без какой либо аннотации, так как обыкновенно они бывают расшифрованы в своем месте.

Образцом биографического указателя-комментария, о котором идет речь, может служить указатель к каждому тому 2-го и 3-го изданий сочинений В. И. Ленина; в него не внесены только лица, упоминаемые в комментариях и во вступительных статьях. Такой биографический комментарий, расположенный в алфавитном, удобном для справок, порядке, помимо непосредственного значения для комментируемых документов, имеет и самостоятельное значение. Он представляет собою, как бы своеобразный критико-биографический словарь общественных, политических, партийных и других деятелей данной эпохи, особенно когда биографический комментарий дается в приложении к сборнику, охватывающему своими документами крупную тему, или к сочинениям лиц, имеющих историческое значение.

Биографический указатель-комментарий (четвертый вид), а также заметки-экскурсы (второй и третий виды), имеющие самостоятельное значение, обыкновенно помещаются в приложении к книге в качестве справочного аппарата, что является вполне целесообразным по мотивам, изложенным нами выше. Однако и мелкие справки-примечания под соответствующими номерами в большинстве случаев также помещаются в приложениях к документальному сборнику. Такое расположение создает значительные неудобства при пользовании комментаторским аппаратом. При чтении документа приходится отрываться от текста и отыскивать в приложении к сборнику справку, часто незначительную по своему объему, после чего опять возвращаться к тексту. Это конечно нарушает целостное впечатление от чтения документа.

 [100]

Некоторым выходом из указанного неудобства помещения комментаторского аппарата в конце сборника, после текста всех документов, в приложении, может быть, на наш взгляд, помещение такового аппарата непосредственно за текстом каждого документа. Такова, например, практика журналов «Литературное наследство» и «Звенья», академических изданий Института литературы (Пушкинского дома) при печатании писем того или другого лица; также помещены комментарии и к письмам В. И. Ленина в 28-м и 29-м томах его сочинений; также расположены комментарии и в сборнике «Декреты Октябрьской революции» (М., 1933). Поэтому, во изменение принятого способа размещения комментариев в конце книги, нам кажется, можно предложить: во-первых, систематически разгружать комментаторский аппарат от биографических справок, помещая их в приложении в качестве особого аннотированного биографического указателя-комментария (четвертый вид). Во-вторых, в тех случаях, когда комментарий к какому-либо месту документа вследствие важности затронутого вопроса будет носить характер имеющей самостоятельное значение законченной монографической заметки-экскурса (второй и третий виды), помещать таковые под особыми заголовками как самостоятельные экскурсы тоже в приложении к сборнику. Все же оставшиеся комментарии и примечания, имеющие непосредственное отношение к пояснению отдельных мест содержания документа, помещать, особенно учитывая разновидности печатаемых документов, непосредственно за каждым документом после легенды к нему; поскольку каждый документ, печатаемый в сборнике, представляет собою нечто обособленное. Этот комментаторский аппарат при печати для удобства может "быть набран более мелким шрифтом («петитом»).

Обыкновенно всем комментариям и примечаниям, помещаемым в приложении к сборнику (кроме, конечно, биографических, выделяемых в особое приложение), дается валовая нумерация, которая соответствует нумерации комментируемых мест в тексте документа. Ссылка на комментарий в тексте документа выражается обыкновенно выделенною особым шрифтом цифрою без скобки «1» в отличие от ссылки со скобкою «1)» для подстрочных примечаний, в которых сосредоточивается работа археографа, связанная непосредственно с изучением текста документа (установление текста, его исправление и передача), но не его содержания.

Иногда, пользуясь тем, что все документы имеют валовую нумерацию, комментаторы никакой цифровой ссылки для комментаторского аппарата в документе не делают, а перед каждым отдельным комментарием, помещенным в приложении к сборнику,

 [101]

ставят номер, соответствующий номеру документа, или «к № такому-то», или, наконец, указывают страницу текста, к которой относится комментаторская заметка. Такую ссылку удобно давать в тех случаях, когда комментарий представляет собою заметку, относящуюся ко всему публикуемому документу, а не к (отдельной его детали содержания (третий вид комментариев).

В практике академических изданий Института литературы Академии Наук СССР, например, во втором томе Горьковского сборника (письма Горького), где комментаторский аппарат дается непосредственно вслед за письмом, отсутствуют и ссылка на номер документа и цифровая ссылка в тексте. Вместо этого в начале комментаторской заметки повторяется часть комментируемой фразы письма, выделяемая из общего текста особым шрифтом, например: «Департамент полиции предписал мне немедленно выехать из Нижнего» (выписка из письма) — далее следует справка об установлении за Горьким полицейского надзора; «Драму пишу во всю мочь» (из письма)— о работе Горького над пьесой «Мещане» и т. п. Прием этот заслуживает внимания, благодаря сравнительно небольшому размеру письма. Читатель только что познакомился с документом, не только общее содержание письма, но и отдельные его фразы целиком в памяти, и сейчас же ему даются разъяснения тех мест документа, которые могут для него остаться темными.

Как указано выше (стр. 96), очень полезно при помещении комментаторского аппарата в приложении ставить после каждой комментаторской заметки указание на страницу первой половины книги (текста), где находится комментируемое место.

Совершенно недопустимыми являются дробные ссылки, практиковавшиеся, например, в некоторых изданиях «Истории фабрик и заводов», где особая (каждый раз новая) нумерация примечаний, помещенных в конце книги, дается не только для каждой части книги, но даже для каждой отдельной ее главы. Таким образом, в книге Н. П. Паялина «Волжские ткачи» (М., 1936) имеется 11 (!) самостоятельных нумераций примечаний. Чтобы найти примечание, надо, во-первых, знать часть книги и главу части, к которой оно относится, и, во-вторых, в отделе примечаний снова отыскать нумерацию частей и глав этой части. Конечно, подобный прием затрудняет чтение и наведение необходимых справок.

Дать какие-либо исчерпывающие сведения о технике составления комментаторского аппарата очень трудно, так как комментирование в противоположность составлению указателей или хроники — работа главным образом творческая, исследовательская, требующая от археографа-комментатора прежде всего больших знаний и умения использовать собранный материал. Можно ска-

 [102]

зать, что комментарии являются результатом детального изучения содержания документа, критической его обработки и исчерпывающего знания литературы предмета. Комментатор должен знать не только справочники, которые дадут ему или общие сведения о данном лице или библиографию о нем. У него должно быть уже предварительное знакомство с литературою предмета, с кругом вопросов, затронутых тематикой публикуемых документов; общее знание литературы предмета должно быть углублено при составлении комментаторского аппарата.

Материалы для комментариев разнообразны: ими могут быть и напечатанные уже документы, и неизданные архивные документы, и мемуарная, и эпистолярная литература, относящаяся к данной эпохе, и специальные монографии о лицах, о событиях, об эпохе, и современная комментируемому событию журнальная и газетная литература. Комментатор обязан быть специалистом в своей области, прекрасно знать как фактическую сторону эпохи, так и ее освещение, иначе комментаторские заметки его будут неизбежно поверхностны, формальны, оторваны от действительности своего времени, а ряд вопросов, требующих объяснений, будет им по незнанию совершенно не учтен.

Выше (стр. 92—95) было указано, что подлежит комментированию в документе и как надо его комментировать. Имея это в виду, комментатор с самого начала своей работы над документом и особенно в момент сверки подлинника документа с машинописной его копией, намечает места документа, нуждающиеся в пояснениях и дополнениях. В начале работы рекомендуется отмечать возможно большее количество таких мест. В ходе работы по комментированию многие заметки сольются вместе, некоторые окажутся излишними, но зато подбор сведений по поводу незначительного на первый взгляд лица или факта может дать руководящую мысль для последующей работы.                    

Намечая вопросы, подлежащие комментированию, археограф должен учесть не только неясное ему самому, но особенно то, что может быть непонятно будущему читателю, так как по сравнению с ним комментатор, благодаря знакомству с литературою, находится в лучшем положении. Все намеченные для комментирования места рекомендуется выписывать — каждое на отдельный листок-карточку, при чем очень полезно на той же карточке сразу дать краткую наметку — в каком направлении следует прокомментировать данный факт, на что следует обратить внимание, в каких справочниках надо поискать литературу и т. п.

Имена или факты, подлежащие комментированию, надо выписывать на карточках в даваемом документом контексте, чтобы при последующем просмотре литературы учесть— на какую сторону  деятельности комментируемого лица необходимо обратить особое  внимание. Комментатор также должен использовать те сведения,

 [103]

которые дает сам документ, и, применительно к данной тематике, подбирать соответствующий материал.

Хорошее знание справочников и умение в них ориентироваться является непременным условием для успешной работы археографа, комментирующего документ. Конечно, специалист, занимающийся какой-либо определенной эпохой, детально знакомый с литературою предмета, сразу может припомнить, что такая-то книга или статья может дать ему соответствующий материал, что в таких-то воспоминаниях говорится о данном факте. Но для начинающего археографа-издателя документа первою задачею и является нахождение необходимых книг, статей, материалов. Здесь-то и должны придти на помощь различные существующие справочные издания.

Краткий «путеводитель по библиографии, био-библиографии и хронологии истории СССР»[8]  до известной степени избавляет нас от необходимости перечислять даже самые основные справочные пособия. Ограничимся лишь самыми краткими указаниями — как отыскивать необходимые для комментатора сведения.

Существующие указатели (личные, тематические) к сочинениям и письмам Маркса, Энгельса, Ленина, Сталина дадут возможность найти их работы, в которых имеются их высказывания по изучаемому вопросу. Просмотр указателей статей, помещенных в «Пролетарской революции», «Красной летописи» и в других журналах позволит составить список статей и материалов по отдельным моментам истории партии. Хроника событий 1917 г. в Москве и в Ленинграде, помимо представления о последовательном ходе событий, укажет литературу по истории Октябрьской революции, на основании которой составлена хроника. Указатели литературы о революции 1905 г., по истории гражданской войны укажут исследователю, помимо общих работ, специальные статьи, затерявшиеся в журналах, книги и брошюры, выпущенные областными издательствами, относящиеся к данной теме как в ее общем объеме, так и в отдельных деталях. Указатель литературы по крестьянскому вопросу позволит выбрать литературу и по экономике крестьянского хозяйства за определенный период, и по истории крестьянских восстаний за разные периоды и по разным территориям. Список литературы по истории народов СССР познакомит комментатора и с общими трудами, и с специальными библиографическими указателями литературы по истории отдельных народов. Указатель мемуарной литературы позволяет наметить те мемуары, которые могут дать сведения об изучаемых лицах и эпохах. Специальный указатель произведений русской литературы даст возможность установить принадлежность данному писателю соответствующих произведений.

 [104

Для определения упоминаемого в документе лица необходимо обратиться к адрес-календарям, которые укажут имя и отчество лица и точно определят должность, им занимаемую; обращение после этого к спискам чинов по различным ведомствам, к генеалогическим работам, к словарям уточнит первоначальные сведения. Некрополи (петербургский, московский, провинциальные, заграничные) могут указать точную дату рождения и смерти комментируемого лица.

Различные словари и энциклопедии как общие (Большая и Малая Советская энциклопедии, словарь Граната, старое и новое издание словаря Брокгауза и Ефрона и др.), так и специальные (Сибирская, Военная, Литературная энциклопедии), словари писателей и ученых, революционных деятелей, русский биографический словарь и другие дадут и первое общее представление о данном лице, событии, вопросе, и укажут хотя бы самую общую литературу о них; при просмотре последней можно найти указания на более детальную литературу на существующие по данному вопросу мемуары, письма, архивные материалы и т. п.

Таких примеров можно набрать очень много, но и из указанного достаточно ясно — какое значение имеют различные справочники, эти своеобразные ключи, открывающие запертые для комментатора двери. При изучении собранной по определенному вопросу литературы (как для комментирования, так и для других научных работ), надо начинать с общих монографических исследований, написанных в наше время, а затем последовательно переходить к монографиям старым, к литературе, трактующей об отдельных деталях изучаемого вопроса, к сырым материалам (письма, воспоминания, документальные публикации) и, наконец, — к неизданным архивным документам.

Наметив предварительно круг вопросов, подлежащих комментированию, и подобрав соответствующую литературу, необходимо произвести систематизацию предполагаемых комментариев и примечаний. Благодаря такой систематизации, хотя бы предварительной, комментатор сэкономит время я сможет более углубленно изучить вопрос; для ряда лиц можно использовать сразу один справочник, не обращаясь к нему несколько раз; для одной темы можно изучить (например, аграрное движение в Черниговской губ. 1905 г.) сразу всю относящуюся к ней литературу, имея в виду разные моменты, в этот вопрос входящие (например, действия жандармского полковника, подавлявшего движение, работу сельских учителей, руководивших движением, события, связанные с крестьянством, экономическое положение крестьянства и т. п.). Благодаря такой предварительной систематизации внимание комментатора сосредоточивается на общей картине; на этом фоне становятся значимыми и отдельные частности, что особенно важно для составления предполагаемой вступительной статьи.

По мере просмотра и изучения литературы и неоднократного

 [105

пересмотра содержания комментируемых документов комментатор заносит на свои карточки как обнаруженные сведения, относящиеся к данному лицу, к данному событию, с обязательным указанием источника (точное заглавие, страницы), так и свои соображения и выводы, полученные в результате изучения литературы и документов. При подборе материала для комментариев из различных источников нечего смущаться предварительным обилием выписок; необходимо сначала собрать возможно более широкие сведения, а затем собранное, в зависимости от тематики, может быть подвергнуто и надлежащему сокращению. Все это — черновой необработанный материал для будущего комментаторского аппарата.

На основании этого материала, путем комбинирования, проверки, сопоставлений, новых дополнений может быть получен набросок отдельного комментария или примечания, нуждающийся только в стилистической обработке. Затем комментатор, имея в виду тот или иной тип комментаторского аппарата, соответствующим образом систематизирует свои готовые заметки для помещения их в виде отдельных экскурсов, биографического указателя и т. п.

Необходимо помнить, что параллельно работе над комментаторским аппаратом идет работа и по составлению общей вступительной статьи. Поэтому, при окончательном распределении своих заметок археограф-комментатор должен иметь в виду разделение собранного им материала на сведения частного характера, место которым будет в комментаторском аппарате, и на сведения, имеющие обобщающий характер, важные для всего документа или для всей затронутой темы или проблемы; последние лягут в основу содержания вступительной статьи к издаваемому документу или к их комплексу в виде документального сборника.

Выше мы указывали, что в связи с происхождением документа может изменяться и характер работы над ним в смысле большей или меньшей сложности применяемых приемов. Различна, например, будет текстуальная работа над делопроизводственным документом и над документом индивидуального, авторского происхождения, дошедшего до нас в нескольких списках, в двух редакциях и т. п.; то же можно сказать и о комментировании подобных документов. Не следует однако думать, что будут изменяться приемы работы. Приемы остаются те же, но происхождение документа, а в связи с этим и его содержание потребует от археографа-историка обратить внимание на разные стороны изучаемого и издаваемого документа, выдвинуть при исследовании одного документа такие вопросы, которые совершенно будут не

[106]

нужны при работе над другим. Различные примеры, приведенные выше, в достаточной степени иллюстрируют выставленное положение.

До сих пор мы рассматривали документ, исходя из того положения, что изучаемый документ подлинный, а не фальсифицированный, подложный. В заключение же главы о комментаторском аппарате нам хотелось обратить внимание на вопрос, который необходимо учесть археографу-историку — фальсифицированный ли, подложный ли или подлинный документ находится в его распоряжении. Не следует думать, что фальсифицированный, поддельный документ не должен быть напечатан или что приемы работы над ним будут иные; но при издании и изучении подложных документов необходимо обратить внимание в комментариях к нему и главным образом во вступительной статье на такие стороны его, которые естественно отсутствуют, когда мы имеем дело с документом не фальсифицированным.

Целый ряд примеров показывает, что вопрос о подлоге документов не является излишним и для документов XIX—XX вв., не говоря уже о более раннем времени, и что этот вопрос археограф-историк не должен упускать из своего внимания.

Большое количество подделок разнообразных Древних документов указывает в своем труде В. С. Иконников[9]. Подделка документов нужна была царизму для идеологического обоснования своего существования (ср. напр., легенду о происхождении московских царей от римского императора Августа или легенду о «Москве — третьем Риме», как наследнице Рима и Византии). На поддельных документах («жалованные грамоты» и т. п.) духовенство (особенно монастыри) и светские феодалы (боярство, дворянство, помещики) обосновывали зачастую те или иные права на захваченные ими земельные владения; на фальшивых документах нередко строились дворянские родословия и т. п.[10].

Поводы для фальсификации документов могли быть самые различные. Оригинальную подделку старинных актов вскрыл, например, И. С. Чаев[11]. Некий помещик П. Г. Головин, брат известного эмигранта 1860-х годов Ивана Гавр. Головина, коллекционировавший документы, относящиеся к истории своего рода, в 1830— 1840-х гг. получив на руки из правительственного архива при помощи архивных чиновников грамоты XVI в., связанные с одним из его предков И. Ю. Грязновым, оставил у себя подлинники и возвратил в архив их подделки, подобрав бумагу, правда, XVIII в., формат, создав впечатление ветхости и т. п.

[107]

С подложными документами особенно часто приходилось иметь дело в юридической практике (подложные векселя, духовные завещания и т. п.). В деле Аудиториатского департамента о казанских суконщиках 1836 г. находим подложный рескрипт Николая I казанскому военному губернатору Стрекалову с требованием оказать содействие казанским рабочим в их борьбе с фабрикантом Осокиным. В настоящее время доказано, что Н. Г. Чернышевский приговорен Сенатом к каторжным работам на основании подложных писем, составленных Всев. Костомаровым по заданию III отделения, не имевшего в руках фактических доказательств участия Чернышевского в революционном движении. Записки директора департамента полиции Ст. Белецкого о Распутине, изданные в 1923 г. П. Е. Щеголевым, были сфабрикованы в целях литературной спекуляции из показаний, данных Белецким Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства. Дневник А. А. Вырубовой, вызвавший такую сенсацию в 1928 г., оказался простою литературною подделкою, напечатанною в целях такой же спекуляции и т. п. Эти примеры убеждают, что вопрос о подлинности непременно должен стоять перед археографом-историком при подготовке документов к изданию.

Какими же способами можно установить подложность документа?

В. С. Иконников в своем труде указывает, что при определении подложности древних актов, дошедших до нас в поздних копиях, необходимо обращать внимание: 1) на их хронологию (дата от «рождества христова» вместо от «сотворения мира» в документа до XVIII в.), 2) на имена, упоминаемые в документе (умершие до года написания документа лица называются живыми), 3) на соответствия с датировкою документа должностей указанных в нем лиц, 4) на соответствие с годом документа упоминаемых в нем событий, 5) на соблюдение в исследуемом документе форм старой дипломатики и т. п.

Для установления подложности документа при отсутствии его оригинала иногда можно воспользоваться сопутствующими ему документами. Так, например, известный агент департамента полиции П. И. Рачковский, выпустивший в январе 1892 г. гектографированное «вынужденное заявление» за подписью Г. В. Плеханова с резкимивыпадами против эмигрантов-народовольцев, сам в своем донесении в департамент полиции от 17 (29) января того же ода сообщил, что «с целью внесения в эмигрантские круги деморализации», он, «помимо представляемого «вынужденного заявления», составленном будто бы Плехановым, предпринял в мест-

 [108]

ных газетах соответствующую агитацию»[12]. Упомянутый выше подложный рескрипт Николая I казанскому военному губернатору Стрекалову попал в руки властей в малограмотной копии, переписанной одним из казанских рабочих; установить личность составителя этого рескрипта поэтому не удалось, но сам Стрекалов в переписке категорически утверждал, что рескрипт подложен и что он такового не получал[13].

Дело значительно упрощается, когда налицо оригинал подложного документа. Тогда анализ внешних признаков документа позволяет судить о его подложности. В своей блестящей обвинительной речи по нашумевшему в свое время делу адъютанта начальника III отделения ротмистра А. Мясникова, обвинявшегося вместе с другими в подделке духовного завещания купца Беляева (1872 г.), прокурор Петербургской судебной палаты А. Ф. Кони указал, что подпись под завещанием («К. Беляев») не соответствует его обычной подписи под деловыми документами («фрид-рихсгамский первостатейный купец Козьма Беляев») и что внешний вид завещания свидетельствует о его подложности: подпись «К. Беляев» была подделана внизу чистого листа бумаги и к ней подогнан текст завещания; это видно из более размашистого почерка в начале завещания и более сжатого в его конце, когда для текста оставалось мало места[14].

Решающую роль при определении подложности документа, при его наличии, играет современная научно поставленная графологическая экспертиза. Анализ почерка якобы собственноручных записок Чернышевского, на основании которых он и был приговорен ;к каторжным работам, привел в 1926 г. современных графологов к определенному выводу, что спорные записки «написаны одним и тем же лицом, но не Чернышевским». Далее, сопоставляя «обычные признаки» настоящего почерка Чернышевского, «направление осей элементов букв», «форму основной линии» с соответствующими признаками несомненного почерка Всев. Костомарова, предателя по делу Чернышевского, эксперты установили, что «спорные письма написаны несомненно Костомаровым» и что «признаки почерка подозреваемых записок состоят из смеси неискусно подделанных типов почерка Чернышевского с явными признаками почерка Костомарова».

Значительно сложнее определить подложность или фальсификацию документа, не имея в руках его оригинала. За отсутствием данных для палеографического и графологического анализа доказательства подложности могут быть добыты путем анализа

 [109]

содержания самого документа, его сопоставления с другими документами и т. п.

Книга о Распутине Ст. Белецкого, упомянутая выше, имеет подзаголовок «из записок»; в анонимном предисловии она называется «воспоминаниями, написанными после революции», хотя  в том же предисловии есть довольно загадочная фраза: «предлагаемые читателю материалы собраны, систематизированы и обработаны по воспоминаниям С. Белецкого». Однако сопоставление этих «воспоминаний» с показаниями Белецкого, данными им Чрезвычайной следственной комиссии в 1917 г., показывает, что ни о каких «записках» или «воспоминаниях» не может быть и речи. Перед нами простая обработка с сокращениями по несколько десятков страниц и стилистическими изменениями «показаний» Белецкого, причем в этих якобы «воспоминаниях» использованы и соединены вместе как связные показания Белецкого в виде последовательного рассказа, написанного им в камере, так и отдельные места из фактических его допросов в комиссии[15].  Такую же фабрикацию, произведенную тою же рукою секретаря журнала «Былое» Н. П. Ашешева, мы имеем и в виде «воспоминаний» председателя Государственной думы М. В. Родзянко, которые являются переделкою его показаний перед тою же Следственною комиссией)[16]. Особенно трудно было определить подложность «дневника» А. А. Вырубовой, напечатанного в 1927—1928 гг. в якобы историческом журнале «Минувшие дни». Отсутствие оригинала и каких-либо контрольных сведений о нем, нарочито запутанное редакционное предисловие, категорические утверждения редакции журнала о подлинности дневника заставили для доказательства его фальсификации базироваться исключительно на анализе его содержания. Эту сложную работу блестяще провел в своей образцовой статье А. А. Сергеев[17], основные положения которой мы и приводим ниже.

Анализ как показаний Вырубовой, данных Чрезвычайной следственной комиссии в 1917 г., так и сведений об отобранной у нее «тетради № 1», являвшейся по утверждению редакции началом ее дневника, привел А. А. Сергеева к выводу, что Вырубова вообще не вела какого-либо дневника. Сопоставление «дневника», напечатанного в журнале «Минувшие дни», с настоящими воспоминаниями Вырубовой «Страницы моей жизни» (Париж, 1923), показало, что эти произведения, несмотря на то, что говорят об одних

[110]

и тех же событиях, написаны разными лицами с совершенно противоположною психологией. Анализ стиля и композиции «дневника» привели к заключению, что перед нами не ежедневные дневниковые записи, а обдуманное от начала до конца беллетристическое произведение с определенным архитектоническим замыслом. Анализ языка свидетельствует, что в «дневнике», якобы написанном до революции, попадаются новые слова, вошедшие в обиход только после нее. Наконец, анализ тематики свидетельствует, что в «дневнике», несмотря на уверения редакции, нет ничего нового, что не было бы уже известно из печатной существующей литературы (Падение царского режима, воспоминания Витте, Палеолога, переписка Романовых и др.). Все это привело А. А. Сергеева к категорическому заключению, что пресловутый «дневник Вырубовой» —подделка, «литературно-дидактическое произведение, написанное на тему о разложении и обреченности николаевской монархии».

---