Случаи с сыном Димой
1. Я и жена Ира были на работе, когда сыну Диме (родился в 1962 г.), дошкольнику, утром стало плохо. Мы примчались домой. Явный аппендицит. Срочная операция - с чисткой живота из-за начала прободения аппендикса. Уже через недельку Дима был дома.
Вдруг к нам (сам для верности!) приехал молодой Димин хирург: если появятся такие-то признаки, сразу привозите. Признаки скоро появились. Диме сделали повторную чистку живота.
2. Дима, школьник младших классов, организовал ребят на поимку крысы. Та, не захотев залезать в подставленную Димой пустую трёхлитровую банку, прыгнула на Диму и куснула его в лицо. Пришлось Диме перетерпеть 40 профилактических уколов. Это снизило его противостояние погодным воздействиям.
Тёща забыла про это, и Дима, гуляя с ней, почувствовал себя плохо на солнцепёке. Врач Скорой помощи подвигала Димиными головой, руками и ногами - менингит. И отвезла в инфекционную больницу на лечение.
Врача критиковать не следует – она страховалась от маловероятных, но возможных наихудших последствий крысиного укуса.
Дома я и Ира убедились в солнечном ударе по рассказу тёщи. Что-либо узнать о Диме нам не удалось.
Завтра - звонок из больницы: Безусловный менингит - необходима пункция спинного мозга для окончательного диагноза!?
Это было нам непонятно, даже нелепо. Мы, зная, как опасна пункция, – до паралича ног, категорически отказались (выстояли!) и сказали про солнечный удар. Следующим днём пришло признание отсутствия менингита.
А если бы не пришло?
Диму отпустили домой только после окончания в больнице карантина. И к нему не пускали. При выписке выдали справку (обычное тогда дело), что лечили и вылечили насморк.
Гайморит
Мне, я родился в 1934 г., в 28 лет сделали операцию по поводу гнойного гайморита.
В первое больничное утро я со сна сбил с тумбочки таблетку и красноватую жидкость. Подумал, что это соседское.
Операцию делал молодой хирург, ИО завотделения и предпрофорганизации.
Он только что начал совмещать, старательно и успешно, профессиональную работу хирурга с административными обязанностями и защитой прав трудящихся. Это, как читатель увидит, повлияло на течение операции – конечно, не на её качество.
Меня положили на операционный стол и закрепили руки и ноги. Сделали местное обезболивание.
Хирург устроился на мне, как на бревне, больно локтем опираясь о грудь. Просверлил дырку в гайморову пазуху носа. Начал пазуху чистить. Я начал терпеть нестерпимую боль (в пазухе – скопище нервов).
Вдруг он перестал чистить: - Что надо!
- Вам звонят!
- Я занят!
- А это…!
Хирург слез с меня: - Извини - я сейчас.
Передышка и снова чистка.
Опять перестал: - Что ещё!
- А вы депутат райпрофконференции!
- Ну и что.
- Вам надо ехать!
- Я оперирую!!!
Молчание.
- Ну, что я могу сделать!
- Другого депутата выбрать.
- Ты поедешь!
- Я не могу…
- Без меня решайте!
Пришли с напечатанным решением профорганизации. Хирург подписал его.
Это типично для того времени, удивительно, и человечно, другое. Операция нудная и болезненная. Хирург и сестра-ассистент разыграли для меня влюблённость. Слышались слова вроде "Рыбка, тампон" или "Птичка, скальпель". Или наоборот: "Чего пялишься, дура, давай скорее!". Отвлекало от боли.
Из-за непринятия красноватой жидкости и таблетки кровь плохо свертывалась, и мне два дня пришлось лежать над тазиком.
В отделении лежал криминальный бугай, пугая соседей. Ему сделали операцию - восстановление перебитой в разборке носовой перегородки. Он был так проспиртован, что кровотечение не удалось остановить.
За рупь санитарка показывала на его трупе потрясную татуировку. Среди криминального была сцена на ягодицах - кошка бежит за мышью (когда человек идёт). На груди и спине - портреты Ленина и Сталина из-за убеждения, что это убережёт от конвоиров и тюремщиков.
Как видно из описанного, лечение при социализме при «отдельных недостатках» было человечным.