Шел 1954 год. Весной стало известно, что девочки и мальчики отныне должны будут учиться вместе.
Девчонки пока еще в женской средней школе № 101 на переменах только и судачили об этом, и все лето я гадала, в кого же в новом классе и новой школе влюблюсь. А что влюблюсь, сомнений не было: зачем же тогда и объединять мужские и женские школы? Да и возраст был самый подходящий – 6-й класс. К тому же я была подготовлена к большому чувству чтением большой литературы: у соседей я прочитала все тома Тургенева (кроме переписки). Особенно пронзил меня рассказ «Клара Милич», и я ждала, ждала рокового чувства.
Но день 1 сентября в новой 97-й (бывшей мужской) школе прошел как-то не особенно интересно. Да, появились мальчишки. Ну и что? Мальчишки как мальчишки. Обыкновенные. Не влюбляться же в обыкновенных. К тому же ни одного отличника (сама-то я была только «хорошисткой», и стать отличницей мне, конечно, хотелось, но не хватало, как говорили учителя, усидчивости).
Прошла неделя… Учеба с мальчишками в общем-то не очень отличалась от прежней. Ну, дергали за косички, ну хвастались перед нами, как ловко прыгают через парты, ну, дразнились, конечно, ну давали прозвища… Меня прозвали не очень приятно – Морским окунем. Это рыба такая, она как раз заполонила в то время все наши продовольственные магазины, и у этой рыбы были выпученные глаза. Мне сказали, что когда я удивлялась (а удивлялась я постоянно), то у меня глаза выпучивались точно как у морского окуня.
А осень в нашем Ленгородке уже наступала. В парке имени Первого мая деревья стояли с пожелтевшими листьями, пахло прелой листвой. Этот запах навсегда соединился для меня с чувством ожидания любви. Ну, когда же? Ну, скорей же!
И вот он – день 7 сентября! Запыхавшись (боясь опоздать) я вхожу в класс и вижу у первой парты столпотворение. «Новенький!», – доносится до меня. Через спины других (я была рослой девочкой) хорошо вижу аккуратно постриженного, чисто одетого, образцового мальчика. «Отличник!», – говорит кто-то уже у меня за спиной. За спиной – потому что я выхожу из класса в коридор, не в силах справиться с волнением, не в силах перенести такую «страшную красоту» (слова из «Клары Милич»).
Потом, конечно, я вошла в класс и села за свою парту. Но все чувства мои смешались и сосредоточиться на уроках было очень трудно.
Голова кипела… К концу дня дико заболело горло. Но особенно неприятно было то, что сильно горели щеки. Они и так от природы были красными, а тут просто заалели! Ну как с такими щеками девочка может кому-то понравиться?! Наш учитель истории в первый же день учебного года так и сказал про меня: «А вот фотографию этой девочки надо повесить на стену как плакат и подписать: "Пейте томатный сок!"»
До конца дня я успела узнать, что зовут мальчика Вовой Конкиным. Он действительно был отличником. Ничего не подозревая о моих чувствах, он так же, как и другие мальчишки, бегал в переменку по коридорам, раза два дернул меня за косички, дергал и других девчонок. Но мне в нем все казалось необыкновенным!
Мы учились во вторую смену, я еле дотащилась домой и почти сразу легла спать. Мама насторожилась и несколько раз спрашивала, что со мной. Но не могла же я ей сказать, что влюбилась. И я говорила, что просто устала.
А утром мое лицо было не узнать. Оно все распухло. Да и подняться с постели было трудно. Мама увидела у меня на всем теле сыпь. Температура зашкаливала. Вызвали «скорую», которая и отвезла меня в инфекционную больницу № 9 в нашем же Ленгородке. Диагноз – скарлатина.
Это была моя первая больница в жизни. И мне все было интересно. Среди большого количества деревьев и кустарников рядами стояли деревянные бараки. Каждый барак был под свое заболевание. И еще – детские бараки были отдельно от взрослых.
Поправляться я стала так же быстро, как и заболела. Скарлатина уходила, а вот любовь – никак! У меня была одна страстная надежда: а вдруг да я успела заразить скарлатиной предмет своих вздыханий! И тогда его положат в соседнюю мальчишечью палату! Дернул же он меня за косичку! Может, именно в этот момент мой стрептоккок и перескочил на него! Вот бы!
И я бегала по нескольку раз в день мимо мальчишечьей палаты. Но все безуспешно…
Надо сказать, что после больницы я почувствовала в классе общий интерес: меня не было целый месяц, и теперь я уже была как новенькая. Вова тоже оказывал мне некоторые знаки внимания. Например, оборачивался со своей первой парты на мою третью и смотрел не мигая. Странно, но мне это не очень нравилось: я предпочитала страдать и безуспешно завоевывать сердце избранника. При этом сама я должна была расти и совершенствоваться, чтобы быть его достойной.
Вова быстро потерял интерес к «мигалкам», и мой страдательный «статус-кво» был восстановлен. Я быстро нагнала упущенное в школе, наполучала много пятерок, но из «хорошисток» не выходила никак: где-нибудь да что-нибудь забывала или делала небрежно. Особенно по черчению. Мне никак не хотелось аккуратно-аккуратно выводить что-то рейсфедером.
Но зато я писала стихи. Мне хотелось создать что-то совсем необыкновенное, чтобы меня напечатали в большой общешкольной газете.
И такой случай представился: 8 марта! Я с большим вдохновением написала стихи «Советской женщине», в которые вложила весь жар своих чувств:
Кто не знает, сколько ты страдала!
Раньше при царе, недавно на войне,
Сколько горя в жизни увидала
И обид терпела на земле.
И сейчас страдают женщины в Алжире,
В США, во Франции – везде,
Где еще неравенство есть в мире,
Где еще готовятся к войне.
А у нас как женщины живут?
Разве терпят униженье, горе?
Счастлив, радостен, производителен их труд
После рабства долгого – на воле!
Такие искренние и прекрасные стихи, конечно же, опубликовали во «взрослой» (ее делали старшеклассники) общешкольной стенгазете вместо передовицы. Весь класс гордился. И Вова тоже (не подозревая, что был их вдохновителем).
Время шло. И мы незаметно стали с Володей просто друзьями. А острое чувство любви (разумеется, необыкновенной) я вскоре испытала совсем к другому незнакомому мальчику.
Я еще долго нагружала своих избранников достоинствами, во многом почерпнутыми из литературы. Поэтому при ближайшем знакомстве мои чувства быстро проходили. И только гораздо позже пришло живое, реальное чувство, не похожее ни на какие литературные варианты.
Публикуется впервые.