К концу восьмидесятых годов из сотрудников довоенной поры в Библиотеке остался один. Он многое помнил, и многое мог рассказать. В себе не держал – делился воспоминаниями, вел «библиотечную летопись». Но, если речь заходила о тридцатых, предпочитал иметь дело только с цифрами. Людей не касался. Говорить об этом было не принято.
Для Библиотеки тридцатые – не рядовая строка в биографии. До 1930 года в Нижнем Новгороде существовала сеть библиотек, появившихся, по большей части, как общественные. Их объединение и дало жизнь нижегородской Ленинке.
Ядром нового культурного центра стала бывшая губернская библиотека. Здесь уже ряд лет существовал свой штат, на плечи которого свалилось все это беспокойное хозяйство. Приняли его без особого восторга. Для читателей, конечно, - радость. Но библиотекари – люди нормальные и им столь значительное пополнение фондов не сулило ничего, кроме дополнительной работы. По старорежимным понятиям, никто к этому принудить не мог. Но в стране царил энтузиазм. Социализм был свеж, как утренняя газета. И вот, чтобы разбудить сонное библиотечное царство, Партия направила туда полного оптимизма и коммунистических идей витязя – в лице директора Н. Он занял этот пост в начале 1932 года. В этом году завершилось формирование библиотеки в том виде, в котором она существует в последние 85 лет. Библиотека получила статус государственной, с переводом ее из местного на государственный бюджет и получением права на обязательный государственный экземпляр. Но платить за доверие пришлось дорого. Упомянутый нами библиотечный патриарх, хорошо знавший Н., обмолвился как-то, что «Василий Васильевич был человек горячий». События ближайших месяцев подтвердили это. С легкостью воздушных шариков вылетали из библиотеки недовольные сотрудники. А март 1933 года стал «черным» для целого отдела.
Вообще, за неполных два года к увольнению было приговорено более 20% всего наличного состава (некоторых «помиловал» суд)1 .
Но – не судите, да не судимы будете. «Комиссары в пыльных шлемах» той поры, в отличие от их зажравшихся преемников, спрашивали с себя гораздо больше, чем с других. Они мыслили вселенскими категориями. Например, просьбу подтвердить увольнение одного из сотрудников, В.В.Н. аргументировал следующим образом: «Директор просит краевой суд учесть…, что перед библиотекой стоят огромнейшие задачи в области поворота… на непосредственное обслуживание социалистического строительства и удовлетворение потребностей научных и квалифицированных работников»2.
И это – не об оборонном заводе союзного значения, а всего лишь о провинциальной библиотеке!
Может быть, Н. слегка перебрал, а, может, потому, что директорская чехарда вообще была нормой в 30-е годы (в библиотеке тогда сменилось семь директоров)3 – но факт есть факт: в январе 34-го директорское кресло опустело. Недобитая оппозиция, поплевав вслед ушедшему начальнику, получила некоторую передышку. Середина 30-х и в самом деле прошла спокойнее. Государство решало какие-то свои внутренние проблемы, пока было не до граждан.
Ф.А. Прилучный, занявший место директора, и своим обликом, и образом действий как нельзя лучше вписывался в сложившуюся обстановку. В воспоминаниях одной из сотрудниц описан эпизод, когда «маленький директор» Прилучный впервые появился перед коллективом с лопатой в руках на одном из субботников, вел себя скромно и начальственных замашек не проявлял.4
Сравнительно благополучное сосуществование рядовых работников и администрации не означало, впрочем, наступления застоя. Общественной работе, например, в середине 30-х уделялось внимания едва ли не больше, чем выполнению прямых обязанностей. По общественной программе развернулась борьба с неграмотностью (среди технических сотрудников). Около трети состава библиотекарей посещали курсы иностранных языков. Было открыто несколько кружков, в том числе – кружок по изучению творчества А.С.Пушкина. Появились свои ворошиловские стрелки, члены ОСОАВИАХИМа. Спорт перестал быть буржуазным понятием: библиотека закупила необходимый инвентарь, организовала команды волейболистов и легкоатлетов, одну сотрудницу даже отправили на соревнования в Москву. Несколько позднее в помещении Библиотеки стала ежедневно проводиться утренняя зарядка. Общества с позабытыми уже аббревиатурами – МОПР (Международная организация помощи борцам революции), СВБ (Союз воинствующих безбожников) – собирали свою дань в виде членских взносов, до 2/3 коллектива занимали различные общественные должности внутри самого коллектива. Должности были забавные – от помощника начальника подсекции до заместителя руководителя ячейки.
Несомненно, что за всю тысячелетнюю историю России государственные учреждения никогда не проявляли такой активности. Жизнь бурлила и делала Библиотеку похожей на муравейник.
И тут в муравейник воткнули палку. Наступил 1937 год.
Первый звонок, собственно, прозвучал еще в начале 30-х: две сотрудницы были уволены за сокрытие социального происхождения. Трое других, еще до прихода в библиотеку, успели отметиться в НКВД: двое – арестом, одна – как член семьи раскулаченных. Но это был «классово чуждый элемент». В глазах «своих» до поры удавалось поддерживать имидж «народного государства». Достаточно объективно решались трудовые конфликты. Так, например, когда либерального, в общем, директора Прилучного «занесло», и он уволил двух непонравившихся сотрудников, просчет стоил ему сначала выговора, а потом и кресла.
В 1937 году этой идиллии пришел конец. С июля в Библиотеке стали пропадать люди. Двумя – тремя месяцами спустя, получив объяснения сверху, местком исключал их из рядов профсоюза и выносил вопрос на утверждение Общего собрания. Таким путем исчезли трое работников переплетной мастерской, которым в недалеком прошлом «посчастливилось» потрудиться на КВЖД. Разделила их участь столичная знаменитость – О.Д.Каменева (первая жена Л.Б.Каменева и сестра Л.Д.Троцкого), работавшая в библиотеке после высылки из Москвы.5 А однажды на работу не пришел директор.
Гибли целыми семьями. У «квждинки» П.Г.Юрьевой расстреляли мужа (работавшего здесь же) и троих сыновей. Сама она все-таки уцелела, но еще в 50-х годах в анкете «семейное положение» писала: «одинокая», «об участи родных ничего не знаю».6 Вместе с О.Д.Каменевой был расстрелян ее 16-летний сын (участь мужа и брата хорошо известна). Практически у всех арестованных пострадали близкие родственники.
Немало неприятностей пришлось пережить и тем, кто, имея репрессированных членов семьи, не был арестован сам. Такие лишались должностей, теряли почетные звания (ударника, и прочие). Зарплата библиотекаря (и сейчас-то низкая) сама по себе не давала возможности прожить. Утрата тяжелым трудом заработанных надбавок бросала человека за грань нищеты.
Так или иначе, в конце 30-х годов с работой карательных органов «познакомились» более полутора десятков сотрудников библиотеки, т.е. каждый пятый-шестой от общего числа, из них трое было расстреляно.7
Внутри библиотеки «врагов народа» сначала преследовали с азартом. Потом, когда сталинские наркомы, сделанные из железа девяноста шестой пробы, стали один за другим падать с небес на землю, их библиотечные поклонники несколько поостыли. В 39-м году случилось вовсе непонятное: тюремные сидельцы стали возвращаться, а освободившиеся места на нарах заняли их бывшие мучители. В частности, лейтенант-чудовище Д., ведший дела некоторых сотрудников библиотеки, получил срок несколькими месяцами позже их ареста. Двое человек из числа подследственных Д. умерли прямо во время допроса. Сам Д. из лагеря не вернулся.
Но торжество справедливости не наступало. Газеты продолжали биться в истерике, люди продолжали пропадать. Оставшиеся на свободе, сбитые с толку, немо взывали к верхам о ниспослании инструкции «Как уцелеть во время репрессий». Ответа не было.
Выбравшийся с Воробьевки (нижегородская «Лубянка») директор Юферев понимал чуть больше остальных, и уже другими глазами смотрел на П.Г.Юрьеву, подписывая ее заявление о восстановлении на работе. Но полной картины не знал никто. Это было похоже на притчу о трех слепых, попытавшихся на ощупь выяснить – что такое слон.
В такие времена спадают маски, и наступает Момент Истины. Слабые духом гибли первыми. Под тяжестью собственных преступлений корчились палачи и иуды, пытавшиеся прикрыться телами ближних. Одна из сотрудниц Библиотеки ( с удивительно подходящей ей фамилией!), будучи внештатным сотрудником НКВД, сдала многих, а потом из лагеря писала тогдашнему наркому Берия слезные письма, и, заклиная своей «чистой совестью», умоляла вытащить оттуда. Об участи лейтенанта Д. уже говорилось.
Но были и другие. Те, кто перестав цепляться за жизнь, спасал нечто более дорогое. Они молчали на допросах, не оговаривая даже своих стукачей. Парадокс – им везло! Они получали минимальные сроки – как при Иване Грозном, когда сознавшегося преступника предписывалось вести на казнь, а несознавшегося – всего лишь «вкинути в тюрьму».8
И в этой фантасмагорической круговерти иногда закручивались такие спирали, что любой романист шляпу снимет и «Учителя фехтования»-II написать посоветует.
А дело было и впрямь как у Александра Дюма. Помните историю пламенной любви декабриста Анненкова и француженки Полины Гебль, поехавшей за ним в Сибирь? Двадцать лет спустя Дюма познакомился с героями своего романа, жившими после сибирской ссылки в Нижнем Новгороде.
Думайте, что хотите, но, наверное, эти двое воплотились в новой жизни в сотрудницу библиотеки Р. и французского специалиста Понса, работавшего в СССР по контракту. Р., давно вышедшая из возраста выпускницы Смольного, влюбилась без памяти. Пылкий француз уже после отъезда на родину, за два года успел послать возлюбленной около сорока(!) писем и открыток.
Но органы не дремали. В 1937 году ворота «Розового дома» гостеприимно распахнулись перед Р. Был арестован и ее супруг – бывший деникинский офицер.
Иметь белогвардейца в мужьях, иностранца – в любовниках, жену врага народа (О.Д.Каменеву) – в подругах… Надо думать, открывавший дело лейтенант в малиновых погонах с изумлением смотрел на скромную библиотекаршу. Собрать такой ворох преступлений – этого было много даже для НКВД!
Казалось бы, дело яйца выеденного не стоит. Но Р., вспомнив дворянское воспитание, уперлась. Честью офицера не поступился и ее супруг. Ему дали до смешного мало – 6 лет, ей – 10, но отпустили по отбытии половины срока.
Конец истории благополучный. Р. пережила и лагерь, и войну, и Отца народов. Дождалась реабилитации в пятьдесят пятом. О муже не сохранилось известий, но, учитывая величину срока, можно надеяться, что выжил и он. Жаль, ничего неизвестно о судьбе француза – «железный занавес» еще долго висел над страной.
В архиве библиотеки сохранилась папка с документами. На папке заголовок: «Библиотекари шутят». Кажется, смех – единственное спасение, когда выплаканы все слезы. А на пороге была война. И много тяжелых лет впереди. Для уцелевших.
P.S. Описанная эпоха, с формальной стороны – ужасная, имела, вместе с тем, свою логику и стимулы к развитию. При всей жути описанных фактов, для них есть рациональное объяснение. Волна перестроечных разоблачений (авторы которых доходили до истерики, пытаясь доказать, что Сталин – идиот) не смыла исторической правды.
Применительно к Библиотеке, правда такова: ни один сотрудник из числа тех, чьи обстоятельства ареста стали известны, не был арестован просто так.
М.С. Пикин, М.П. Юрьев, П.Г. Юрьева – как потенциальные китайские шпионы (следует без иронии отнестись к подобным предположениям, есть времена – рекордсмены по подозрительности, но стены вокруг городов никогда не появляются в виде архитектурных излишеств); О.Д. Каменева, В.В.Н. – как идеологические противники (над последним также тяготело обвинение в пособничестве троцкизму), все остальные – как социально вредный элемент. То, что это не басни, доказывает рапорт Н.Г.Х., с цитатами из разговоров О.Д. Каменевой и Е.А.Р. Поневоле вспоминаешь фразу из «Золотого теленка» о двух старухах из города Арбатова, по-французски ругавших советскую власть. Их социальное происхождение не указано, но это, кажется, и так понятно.
Ошибка взгляда на Историю, состоит, наверное, в том, что мы хотим видеть своих героев либо замаранными по уши, либо в белоснежных одеждах, чего в жизни не бывает. Тысячу раз проклятый правозащитниками Берия, в годы войны (да и не только) проявил себя как талантливый организатор; у Сталина, Хрущева, Микояна на фронте погибли сыновья; ни одному из членов тогдашнего Политбюро и в голову не пришло бы брать взятки (есть ли хоть один такой сейчас?).
Любую эпоху стоит принимать, как есть. Она не хуже и не лучше, она – другая.
Примечания
1 Приказы по Областной библиотеке 14.4.1932 – 7.01.1934 /центральный архив Нижегородской области (ЦАНО), ф.2741 оп.1 ед.хр.44.
Кроме фонда 2741 ЦАНО, использовались документы архива Областной библиотеки (НГОУНБ), к моменту написания статьи не прошедшие инвентаризацию, не имеющие – в большинстве случаев – номеров, и недоступные для исследователей.
Материалы публикуются впервые.
2 там же, л.52
3 В тридцатые годы директорами Библиотеки были:
до 1930 - ? Янут (инициалы известны не во всех случаях)
не позднее 1 пол. 1931 - ? Павлов
15.02.1932 – 7.01.1934 Н. В.В.
4.04.1934 – уп.19.01.1935 Прилучный Ф.А.
уп. с 3.07.1935 – сер.1936 Водопьянов
15.04.1937 - 7.03.1938 и
с 10. 02.1940 Юферев П.П.
уп. с 1.05.1938 - 3.12.1939 Тюрина С.Г.
В промежутках ВРИО директора назначался, как правило, зам по науке К.П. Кустов.
4 Ф.Д. Орбах (Ашенмиль). Миниатюры о читателях ГОБ им.Ленина 30-х г.г. Миниатюра «Гребешок» л.22 /Архив НГОУНБ, Р/407 (старая нумерация).
5 Информация о последних годах жизни О.Д. Каменевой получена нами при знакомстве с фондом 2741 ЦАНО и из статьи М.Гусева: Гусев М. «Жена Каменева? Расстрелять!» / Нижегородский рабочий.18.06.1991 с.6.
6 Личное дело П.Г. Юрьевой / Архив НГОУНБ
7 В 1937-1939 г.г. политическим репрессиям подвергались:
I. Каменева О.Д. – расстреляна (арест – 20.07.1937, приговор – 10 лет лишения свободы, но 11.09.1941 – казнена)
Юрьев М.П. - расстрелян (арест 1.08.1937, приговор – 7.01.1938, казнен 27.01.1938)
II. Р…-я Е.А. – 10 лет (арест 27.01.1938, досрочно освобождена 10.12.1942)
Пикин М.С. арестован 02.10.37, расстрелян 08.01.38
Юрьева П.Г. – 10 лет (арестована 28.2.1938, освобождена 1.12.1939)
Юферев П.П. – по суду оправдан (содержался под стражей - 8.03.1938 – 1.12.1939)
III. Бжозовская М.П., Калиш Э.Г., КаменеваО.Д., Мендиарова Л.Е. – подвергались внесудебным репрессиям как родственники арестованных. Имели репрессированных членов семей – все вышеуказанные (кроме П.П.Юферева, на родственников которого нет данных), а также сотрудницы Турукалова и Л.И. Захарова – всего 10 человек. Несколько позднее – 23.06.1941 у Е.А. Шебуевой был арестован брат, поселившийся в Горьком после приезда из вошедшей в состав СССР Эстонии. Некоторых сотрудников библиотеки волна репрессий настигла на новом рабочем месте: Л.Я. Мендиарова, Н.Г. Х…-ю, В.В.Н…-ва. Е.В. Янеева находилась под следствием, с последующим отбытием двухлетнего гласного надзора – до поступления в Библиотеку.
Кроме того, в начале 30-х подвергались аресту Л.Я. Мендиаров и Е.А.Р…-я (для них это был первый арест). О.Г. Беляева и Л.Е. Мендиарова в 1933 году были уволены с работы за сокрытие социального происхождения (с последующим восстановлением), а Е.Ф. Голубева – как дочь лишенца (последняя – до прихода в Библиотеку).
Искренняя признательность автора сотрудникам ЦАНО В.Ю. Альбову, М. Гусеву и Б.М. Пудалову за дружескую помощь в предоставлении архивных материалов.
8 Судебник 1550г., ст.52
Публикуется впервые
фотографии размещены 03.03.2018
Воспоминания
распечатать
Смотри также:
