Линник Ю.В. Русский Север как духовная ценность

Ю.В. Линник

РУССКИЙ СЕВЕР КАК ДУХОВНАЯ ЦЕННОСТЬ

Рецензия на книгу Пермиловская А.Б. Русский Север как особая территория
наследия. Архангельск: ОАО “ИПП “Правда Севера”; Екатеринбург:  УрО РАН,
2010. 552с.: 673 ил.

Физическому пространству присуща симметрия – все четыре стороны света в нём равноправны. Однако если ему задать ценностное измерение, и сделать это в России, то сразу обнаружится существенная анизотропия: северное направление окажется выделенным – обособится от других. Н.М. Карамзин считает, что новгородский архиепископ Василий Калика искал земной Рай в Поморье – не тогда ли был задан исключительный вектор? Так или иначе, но над понятием Русского Севера стоит совершенно особый ореол, которого у нас лишены другие стороны света.

Прекрасный – сказочный – сокровенный – таинственный – неповторимый: сколько подобных эпитетов приложено к Русскому Северу? На рубеже ХIХ-ХХ веков стало складываться своеобычное культовое отношение к нему. Тут имела место идеализация? Мифологизация? Романтизация? Но в этом нет ничего зазорного – это формы культурного творчества. Тем более, что Русский Север – совсем не утопия: это место, которое есть. Перед нами не фикция, а живая реальность.

Великолепная монография А.Б. Пермиловской посвящена исследованию этого феномена (1). Многое в ней сказано впервые. Понятый как некая целостность, имеющая сложную комплексную природу, Русский Север стал предметом глубокого и всестороннего исследования.

Когда появилось само это словосочетание? Изучая этот весьма интересный вопрос, А.Б. Пермиловская помогает понять, как в языке отразилось развитие нового отношения к Северу, повышение его ценностного статуса. Одним из первых данное словосочетание употребил архангельский губернатор А.П. Энгельгардт. В 1896 году вышла его книга «Русский Север. Путевые заметки». Здесь используется нетопонимическая форма – слово «русский» пишется с маленькой буквы. М.М. Богословский в своём исследовании «Земское самоуправление на русском севере» (1909-1912) оба слова пишет со строчной буквы. С.Ф. Платонов в книге «Прошлое Русского Севера» (1923) по ходу текста придерживается написания, принятого А.П. Энгельгардтом, но зато в оглавлении, завершающем книгу, дважды использована топонимическая форма – оказавшиеся в фокусе нашего внимания слова чётко и непреложно отмечены заглавными буквами. Показательно, что в переиздании книги А.П. Энгельгардта (М., ОГИ, 2009) сделана соответствующая корректура, которую редактору следовало бы обговорить.

Как видим, в истории интересующего нас понятия имели место колебания и вариации, но со временем ёмкий и точный топоним – Русский Север – утвердился окончательно.

Любое понятие обобщает и абстрагирует, удаляясь от наглядной конкретики. Понятие Русского Севера в этом отношении имеет свои специфические черты. Оно прочно удерживает образные коннотации. Правда, образ тут порой оказывается на грани символа – он синтезирует множество впечатлений, как бы сгущая и уплотняя их. Мы имеем дело со своего рода гештальтом? Это сложное, но очень точное и незаменимое понятие схватывает наше умение зримо – в рамках единого поля восприятия –  создавать представления, которые соответствуют действительности не в прямом или зеркальном, а в субъективно переработанном виде.

Это соответствие иного рода, чем, скажем, изоморфизм между картой и местностью – речь идёт о глубинных, эмоционально окрашенных связях и соотношениях. Ландшафт в становлении гештальта играет ведущую роль. Гештальт отражает реальность. Но вносит в неё личностные обертона: наше очарование – наш трепет – нашу любовь.

Есть гештальт Древней Руси.

И есть гештальт Русского Севера.

Это, конечно же, некая типизация. Но она осуществляется не аналитически, а интуитивно – требует от нас и широкого взгляда, и душевного подъёма.

Книга А.Б. Пермиловской замечательна тем, что она раскрывает именно гештальт Русского Севера, снимая противоречие между объективным и субъективным, внешним и внутренним. Нам явлен их сплав.

Вот ключевое понятие монографии: «сельский культурный ландшафт Русского Севера» (2). Нерукотворное и рукотворное породили в нём гармонию редкостной красоты.

В чём исключительность Русского Севера?

Почему он сразу узнаётся в череде других ландшафтов планеты?

Думается, что ему нет равных по критерию информационного разнообразия – и это вполне объективная мера. Богатство рельефа было задано ледником. Несомненно, что среди геоморфологических факторов это самая творческая сила, чудодейственно преображающая местность. Валунные россыпи, мшары и ламбы, озы и камы: это всё детища ледника. Русский Север стоит на морене. Она задаёт пейзажу и величие, и фантастичность.

Природное разнообразие усиливается своеобычием артефактов. Русский Север двупланов: культурное здесь легло на природное – и этот симбиоз поражает своей органичностью.

Вот скромный, но очень красивый пример того, как северяне умеют столковаться с природой, не давя на неё. Жителей деревни Целегора называют рекоставами. Почему? Случился год, когда река долго не замерзала, а сено находилось на другом берегу. Как быть? Протянув верёвку над рекой, крестьяне остановили шугу и снежуру – вскоре надёжный ледяной мост соединили два берега. Этот случай описал С.В. Максимов в книге «Год на Севере». А.В. Пермиловская вспоминает о нём. За деталью тут встаёт принцип: природа и человек споспешествуют друг другу. На этом двуединстве держится севернорусский космос.

До конца ХIХ века география изучала преимущественно природные ландшафты. Напечатления культуры не сразу вошли в сферу её интересов. Когда это случилось, то – без преувеличений – древняя наука пережила новое рождение: радикально преобразились и её предмет, и её методы. Это имело много далеко идущих последствий. Достаточно вспомнить учение о ноосфере В.И. Вернадского. Или концепцию геополитики. Благодаря подобным дискурсам качественно изменились представления человека о среде своего обитания. Было понято: культура не менее значима для формирования лика Земли, чем тектоника или эрозия – традиционные ландшафтогенные механизмы.

По сути, ландшафт был переоткрыт и осмыслен заново.

В России лидером антропогеографии, соединившей естественнонаучные и гуманитарные подходы, был Вениамин Петрович Семёнов – Тян-Шанский (1870-1942). Для А.Б. Пермиловской это базисная фигура – в ней она находит точку опоры для своего исследования. Спасибо за актуализацию идей великого учёного. Сейчас будет уместным вспомнить некоторые подробности его гражданской и научной биографии.

Вместе со своим знаменитым отцом и В.И. Ламанским учёный работал над двадцатитомной серией «Россия. Полное географическое описание нашего отечества». Вышла в свет ровно половина задуманного. К счастью, до читателя успел дойти том, посвящённый Русскому Северу.

В.П. Семёнов-Тян-Шанский много работал над проблемой районирования. По какому принципу мы выделяем те или иные края, местности? Пятиречье – и Заонежье, Поморье – и Кенозерье, Кола – и Пудога: эти стихийно выделенные топосы далеко не всегда совпадают с административными делениями. В них нет искусственности – они отражают некие целостности. Пытаясь понять закономерности их образования, В.П. Семёнов Тян-Шанский предлагает выделять так называемые ключи – нечто узловое, центрирующее: отсюда исходят импульсы притяжения, собирающие и сплачивающие население. Сегодня такие ключи мы назвали бы – в терминах синергетики – аттракторами: вокруг этих влекущих точек творится новый порядок – самоорганизуются погосты, посады, города. В монографии А.Б. Пермиловской выявлено несколько  интереснейших  ключей-аттракторов. Они работают в разных масштабах: то на уровне целых областей, имеющих свои характерные особенности – то в сравнительно небольшом интервале родового поселения с его выставками или околами.

В 1922 В.П. Семёнов-Тян-Шанский начал трудиться над 110-листной картой плотности населения Европейской России. Он успешно использовал количественный метод. Работа была прервана в начале 1930-х годов – чекисты верно учуяли: карты В.П. Семёнова-Тян-Шанского могут отразить ужасающие последствия коллективизации. Начались мытарства учёного. Он отказался эвакуироваться из блокадного Ленинграда. Здесь 8 февраля1942 года его застигла смерть.  В.П. Семёнов-Тян-Шанский был похоронен в гробу, который его сын сколотил из письменного стола.

Ныне идеи географа-мыслителя вновь востребованы.  Можно сказать, что в России на их основе  сложилась оригинальная научная школа, разрабатывающая комплексный подход к ландшафту. К ней примыкает и А.Б.  Пермиловская.

Лев Семёнович Берг (1876-1950) оказал на архангельскую исследовательницу не меньшее влияние.  Уже в своей теории номогенеза (1922) он смело сопрягает природные и культурные явления. Так, понятием конвергенции  у него охватываются и организмы, и артефакты – эволюция на разных уровнях подчиняется общим закономерностям. Это синтезирующий взгляд он распространил и на понятие ландшафта (1931), в которое внёс абсолютно новые смысловые и ценностные измерения.

Идеи, связанные с проблемой изучения культурного ландшафта, получили развитие в трудах  Ю.В. Бромлея, Ю.А.Веденина,  М.Е. Кулешовой, В.Л. Каганского,  В.Л. Калуцкова, А.А. Ивановой, Н.М. Теребихина и др.

Свой волшебный ключ исследовательница нашла на Мезени.

Перед глазами – река, за спиной – лес: в полосе средостения двух этих геосистем возникло чудо мезенских поселений. Они вторят и реке, и лесу: следуют в своей планировке изгибам русла – трансформируют лес в деревянное зодчество.

А.Б. Пермиловская является выдающимся знатоком северного дома. По этой благодатной теме она выпустила две монографии (3). Крестьянское жилище ныне исследуется многоаспектно. Следует обратить внимание на возрастающую роль семиотического и мифологического подходов. Дом трактуется как сложная знаковая система. Одним из предтечей этой методологии является Г. Зиммель. Он упоминается в монографии. Обратимся к авторитетному источнику – приведём с комментарием две цитаты:

–   «дом соединяет в себе все линии культурного космоса» (5);

– «дому свойственно то реальное и символическое отношение к сущности женщины, благодаря которому он мог стать её великим культурным деянием» (6).

Первая мысль получила в отечественной этнографии блестящее развитие. Вторая пока остаётся в тени. А она кажется нам весьма существенной в контексте Русского Севера.

Чувствуется, что Г. Зиммель испытал влияние И. Баховена, создателя учения  о матриархате. В свете этой теории именно женщины подвигли наших кочующих пращуров к оседлости. И воплощением, и символом, и гарантом таковой является дом. Он становится зеркалом, отражающим именно женский вкус – женское пристрастие к красоте. На декоре северного дома лежит печать софийности. Вышивки и кружева – яркие набойные ткани – виртуозная резьба по дереву; роспись прялок, посуды, филёнок: всё это создавало мажорную, праздничную атмосферу, оптимальную для продолжения человеческого рода.

Соединяя оба аспекта, выделенных Г. Зиммелем, можно сказать так: дом одновременно моделирует внешнее и внутреннее – окружающий его космос и порождающее лоно матери-земли, ипостасно повторённое в каждой женщине. Оба начала амбивалентны. Находясь в северном крестьянском доме, ты переживаешь чувство защищённости, инициируемое на двух уровнях: подобие космоса, дом надёжно держит оборону против хаоса – но он ещё и аналог женского чрева с его теплотой и уютом. Конечно, это бессознательные переживания, но они многое предопределяют в  мироощущении селянина. Можно сказать, что Николай Клюев их отрефлексировал – отсюда его апология дома, понятого сразу и антропологически, и космологически. Одно тут неотрывно от другого.

Народ говорил на Севере, обдумывая будущее строение: «как мера и красота скажут». Эта метафора принципиально значима для А.В. Пермиловской. Она видит в ней образно выраженный «генетический код культуры» –  её программу, установку, энтелехию (7).

Эта оригинальная и плодотворная мысль. Её экспликации посвящены многие страницы монографии.

Протагор говорил: человек – мера вещей.

Северный дом антропоморфен – в его модулях растворён человек. Но он не теряет связи с природой. Отсюда элементы зооморфности в северных домах. Эти изумительные мезенские охлупни! Солярный конь легко возносит ввысь монументальную избу-шестистенок. Антропомофный – в системе своих пропорций – дом; и его зооморфное – теперь в наглядной конкретности – завершение. Получается как бы кентавр наоборот! В этой сращённости двух начал заложена глубокая философия.

Мезень на планете Земля была отмечена величественными ансамблями, в которых первенствовали храмы с шатрами на крещатой бочке. Сегодня их былая россыпь – с доминантой в Юроме – представлена одной Кимжей. Одигитриевская церковь – ключ для А.Б. Пермиловской. Многое открывается благодаря ему.

Унисон пяти шатров – большого и четырёх малых; перекрестье огромных бочек с зашитыми лбами – и резонанс их линий в очертании главок; русалочья чешуя лемеха: перечень этих формальных признаков не в силах передать очарование церкви. Оно несказанно! Платоновская идея прекрасного как такового – прекрасного вообще – получила здесь одно из самых убедительных воплощений. Это шедевр мирового значения. Апостериорные обмеры и расчёты способны многое уточнить, подтвердить. Но всё равно обнаружится остаток, не поддающийся формализации и вербализации. В нём сосредоточено главное.

Народ умел выбирать место для храма. Что потворствовало удаче? Отвечая на этот вопрос, А.Б. Пермиловская выстраивает внутри монографии своеобразный диалог – его ведут Ю.С. Ушаков и Н.М. Теребихин.

Ю.С. Ушаков: в основе выбора лежит глубоко счастливо найденная система зрительных связей – ведущая роль наития не исключает здесь рационального момента.

Н.М. Теребихин: выбор места мистериален – часто он осуществлялся по жребию, за которым народу виделась трансцендентная сила.

Во втором случае мы имеем реликт двоеверия. Гадание идёт от язычества. Куда приплывут брёвна? Где остановится конь? По существу это чистейшая мантика. Но внутри народного православия она не кажется чужеродной.

У нас наметилась антиномия?

Однако в данном случае вполне возможен синтез!

Если за гадательным выбором стоит Бог, то человек, его образ и подобие, должен иметь общую со своим творцом логику и эстетику. Наилучшие зрительные связи обязательно совпадут с божественным предначертанием.

Сакральное и прагматическое могут входить в отношение глубокой дополнительности. Казалось бы, стремление строить всё более высокие храмы – сближение, даже отождествление понятий высоты и красоты – отражает чисто духовную потребность. Кто с этим будет спорить? Но в монографии показано, что высота имела ещё и утилитарный смысл – содействовала образованию внутри храма вертикальной тяги. Отсюда смелое, но безукоризненно точное сравнение храма с вытяжной трубой! (8). Чем выше постройка, тем лучше циркуляция воздуха – это препятствует проникновению гнили. Долголетие храма коррелирует с его высотой.

Для Русского Севера характерно обилие часовен. В монографии приводится статистика, говорящая о их пропорциональном соотношении с храмами – последние численно значительно уступают. Связано ли это с удалённостью и малостью многих северных поселений, где храм и священник были бы чем-то заведомо избыточным? Это соображение надо принять в расчёт. Но монография последовательно обосновывает ещё и тот интереснейший тезис, что в строительстве часовен нашло свой выход стремление северян к персональному общению с Богом. Отсюда обособление – думается, позитивное. В часовнях зрело и крепло личностное начало человека. Оно получило своё выражение в индивидуальном характере исполнения былин, в самобытных архитектурных новациях. Приватные часовни указывают и на процветание северной экономики.

Автономизация часовен от основного прихода не раз провоцировала церковную власть на борьбу с ними. Случалось и такое: северяне получали предписание разобрать часовни – все до одной. Но народу удалось отстоять свою любимую форму культа.

Северная часовня: это очень и очень много. Контекст у неё богатейший. Проведём несколько ассоциативных нитей.

Священная роща: часовенки сквозят среди вековых деревьев – дендролатрия мирно уживается с почитанием христианской атрибутики.

Расписанные небеса: поднимешь голову – и увидишь прогал, открытый непосредственно в  радужный Рай.

Присмотришься к традиционным подношениям – и отметишь удивлённо: полотенце с языческой Макошью украшает христианскую Параскеву.

Звучно и торжественно в мезенский пейзаж вписались обетные кресты. Они грандиозны! Своё благодарение Богу народ выражает в монументальной форме. Великолепные пропорции – изумительная резьба – сакральные надписи: всё работает на то, чтобы связь с Богом была устойчивой и надёжной.

А мезенские мельницы? Обычно это столбовки на ряже – конструкции сквозные, прорежливые. За ними просматриваются и травы, и небеса. И.Э. Грабарь тонко почувствовал не только живописность этих сооружений, но и их способность остранять пейзаж, вносить в его полифонию фантастическую ноту.

Гармоничные порядки домов – шатры на крещатой бочке – острова священных рощ – часовенки внутри них – могучие обетные кресты – целые стаи мельниц: вот он, ландшафт Мезени – её изумительный в своей неповторимости  и уникальности гештальт.

В монографии мы находим удачное выражение: «реликтовый крестьянский ландшафт» (9).

Благословенна эта реликтовость! Благодаря ей мы имеем очаг памяти, уцелевшие среди разлива беспамятства и энтропии. Как сохранить последние образы родной старины от беспощадного размывания? На этот счёт в монографии даны конкретные и точные рекомендации.

А.Б. Пермиловская не только мастерски воссоздаёт ретроспективу – в монографии выявлена и перспектива: Русский Север может и должен стать матрицей чаемого национального возрождения.

Ю.В. Линник, доктор философских наук,

профессор Карельской государственной педагогической академии,

заслуженный работник науки РФ, член Союза писателей РФ

____________

1. Пермиловская А.Б. Русский Север как особая территория наследия / А.Б. Пермиловская. – Архангельск:  ОАО «ИПП  «Правда Севера»;  Екатеринбург:  УрО РАН,  2010. – 552 с.

2. Там же. – С. 55.

3. Пермиловская А.Б. Северный дом: архитектур. каталог / А.Б. Пермиловская:  Петрозаводск: ПетроПресс, 2000.  – 224 с.

4. Пермиловская А.Б. Крестьянский дом в культуре Русского Севера / А.Б. Пермиловская.  –  Архангельск: Правда Севера, 2005. – 312 с.

5. Зиммель Г. Избранное: в 2 т. / Г. Зиммель. –  М.: Юрист, 1996. –  С. 259.

6. Там же. –  С. 259.

7. А.Б. Пермиловская. Русский Север как особая территория наследия / А.Б. Пермиловская. – Архангельск:  ОАО «ИПП  «Правда Севера»;  Екатеринбург:  УрО РАН,  2010. –  С. 254.

8. Там же. –  С. 257.

9. Там же. –  С. 304.