Давыдов А.И. Городецкие древности в восприятии составителей первого списка памятников Нижегородской губернии

        Как известно, первая попытка собрать сведения и составить официальные списки «древностей» или, по-другому, «памятников старины» в масштабах всей Российской Империи относится к эпохе Николая I, проводившего государственную политику обращения к национальным традициям, национальным истокам. В рамках этого и велось выявление объектов, отражающих древнюю российскую историю. Соответствующим циркуляром МВД от 31 декабря 1826 года губернские власти обязывались предоставить сведения, «в каких городах есть остатки древних замков, крепостей или других зданий древности и… в каком они положении находятся».¹

        Указанная работа по Нижегородской губернии вылилась в список, представленный губернатором царю в августе 1828 года. В него вошло всего девять объектов, в том числе два, относящиеся к Городцу: земляной вал и Феодоровский мужской монастырь.²

        Соответственно, встает вопрос как о механизме отбора, так и о его критериях, о том, что считалось достойным включения в список и кем это определялось. Следует сразу отметить, что «спущенный сверху» циркуляр особо эти критерии не расписывал, также как в нем не употреблялся еще официально и термин «памятник». Исходя из текста документа, обобщающим понятием служило словосочетание «древние здания».³

        Как явствует из архивных документов, сбор  сведений производился как по гражданскому, так и по духовному ведомству. К сожалению, соответствующее дело, заведенное в губернском правлении, на существование которого в свое время указывал член Нижегородской губернской ученой архивной комиссии Н.И. Драницын,⁴ в Центральном архиве Нижегородской области обнаружить не удалось. Зато сохранились документы подобного делопроизводства по Нижегородской духовной консистории, во многом проливающие свет на поставленные выше вопросы.⁵

        15 января 1827 года нижегородский гражданский губернатор Н.И. Кривцов, соотнесясь с Нижегородской духовной консисторией и изложив циркуляр МВД от 31 декабря 1826 года, просил последнюю «по верной справке с делами доставить надлежащие сведения без замедления».⁶ В свою очередь, консистория определила послать «во исполнение высочайшей воли» соответствующие указы в духовные правления, благочинным, состоящим в непосредственном подчинении консистории, а также настоятелям монастырей. Всего было послано 32 указа за подписью нижегородского епископа Афанасия.⁷

             В результате с мест были получены самые разнообразные сведения о церковных и монастырских строениях (описания самих зданий, икон, предметов убранства, связанных с ними исторических событиях и преданиях и т.п.). Качество этой информации по своей полноте и достоверности было неоднородным. Зачастую ответы носили полуанекдотичный характер. Так, один из благочинных Арзамасского уезда собрал с подведомственных ему причетников подписи в том, «что у них таковых древностей, ниже признаков, нигде не видно».⁸ Настоятели арзамасских Спасского  и Николаевского монастырей, а также нижегородского Крестовоздвиженского «репортовали», что «достопамятного ничего из сведений об оных не открылось».⁹

        О городецких же древностях сведения в консисторию поступили из двух источников: от Балахнинского духовного правления, к которому относился Городец, и от «строителя» Феодоровского монастыря иеромонаха Иллариона.

        Судя по рапорту из Балахны от 4 мая 1827 года, подписанному протоиереем тамошнего Вознесенского собора Сергием и городецким соборным протоиереем Андреем, помимо указания на остатки древних крепостных сооружений, сам Городец в целом воспринимался как историческое достопамятное место: «В Балахнинской же округе верстах в пятнадцати от города Балахны вверх по течению реки Волги – село Пустой Городец.., значителен тем, что был город обширной, окружен с южной, восточной и северной [сторон] земляным высоким валом, усаженным большими соснами, и позади его обведен глубоким рвом, а с западной стороны – рекою Волгою; в нем было княжение и жительство удельных князей…» Из объектов, находившихся внутри вала, оказалась упомянутой только церковь Михаила Архангела, поскольку в ней был погребен князь Андрей Александрович Городецкий. При этом оговаривалось, что «оная церковь была деревянная и сгорела. Ныне построена каменная, несколько подале от того места».¹⁰

        Примечательно, что Троицко-Никольский соборный комплекс, главный в Городце, не удостоился упоминания. Критерием отбора здесь послужило то, что Михаило-Архангельская церковь оказалась связанной с определенной исторической личностью. При этом с архитектурно-художественной стороны храмы не оценивались.

        Подход, по которому в разряд «древностей» попадали объекты по их связи, пусть даже косвенной или, вообще, легендарной с историческими событиями и личностями, наглядно проявился в случае с Феодоровским монастырем. В упомянутом рапорте он также был назван в числе городецких достопамятностей, поскольку считалось, что в нем «князь Александр Ярославич Невский постригся и помер».¹¹

        Такой перенос «ореола древности» с легендарной обители, существование которой в Городце в XII – XIII веках вообще ставится под сомнение современными исследователями,¹² на довольно поздно основанный (формально, «возобновленный») Феодоровский монастырь (1700 год) особенно ярко прослеживается в другом документе. Это описание монастыря, предоставленное в духовную консисторию его «строителем» иеромонахом Илларионом. В нем приводились легенды о начале существования обители с 6672 (1164) года «повелением великого князя Георгия Всеволодовича» и, соответственно, об основании им Городца – Малого Китежа, о чудотворной Феодоровской иконе Божией Матери, находившейся в монастыре и т.п. При этом очевидная путаница в датах и лицах (1164 год – время княжения Андрея Боголюбского) оказалась незамеченной.

        Опять же,  в описании особенно подчеркивалась легендарная связь обители с Александром Невским: «Но как оный монастырь по началу  своему заслуживает особенное внимание, так наипаче потому, что во оном святой благоверный князь Александр Невский благоизволил принять на себя иноческий образ и где богоудобным (sic!) житием прославился так, что и мощи его во означенном монастыре явились нетленны…»¹³

        Кроме того, речь шла о существовавших монастырских строениях, и как о достопримечательности говорилось о специально устроенном для Екатерины II «царском месте», с которого она слушала божественную литургию во время освящения храма в честь Феодоровской иконы Божией Матери 9 мая 1764 года: «… Место, устроенное для Высочайшего Ее Императорского присутствия по сие время в том храме состоит в целости, яко особенный для обители памятник, но, к крайнему сожалению, долговременность оное место лишила приличного оному благолепия, а монастырь, по недостатку своему, благопристойно украсить оное способов не находит…»¹⁴

        Воспользовавшись случаем, Илларион не преминул пожаловаться духовным властям на тяжелое экономическое положение монастыря, вызванное «ослаблением веры» у местных жителей, которые присвоили себе бывшие монастырские торговые места, сенные покосы и лесные угодья, особенно по реке Узоле при «Глушичной Мухине пустыне», и затянувшейся тяжбе на этот счет.¹⁵ Заканчивалось же предоставленное в консисторию описание монастыря рассуждением о том, что «все прописанные обстоятельства питают надеждою, что милость и щедроты изольются свыше на обитель сию ходатайством Пречистые Владычицы Богородицы и молитвами же благоверного великого князя Александра Невского».¹⁶

        Вышеприведенные сюжеты из описания и послужили основанием для включения Феодоровского монастыря в «Сведения о древних зданиях по духовному ведомству Нижегородской губернии, достойных примечания», препровожденные епископом Афанасием губернатору Н.И. Кривцову.¹⁷

        Последовательность факторов, по которым монастырь удостаивался такой чести, выглядела так: 1) принятие в обители иночества Александром Невским и 2) нахождение там Феодоровской иконы Божией Матери.¹⁸ Таким образом, формально провозглашенная в 1700 году преемственность между легендарным древним и конкретно существовавшим в XVIII – XIX веках монастырем, усиленная мифом о пострижении в нем выдающейся исторической личности, становится определяющей в причислении объекта к памятникам.

        Поскольку окончание черновика данного отношения епископа к губернатору в архивном деле отсутствует, неясно указывались ли в нем еще две «достопамятности»  Феодоровской обители, а именно легендарное основание ее Георгием Всеволодовичем и возобновление в 1700 году по благословению патриарха Адриана. Они были упомянуты в другом перечне «сведений о том, какие остались доныне в незабвении случившиеся в древности события здешней епархии в мужских и женских монастырях».¹⁹ Этот перечень, составленный в консистории на основе полученных от настоятелей монастырей материалов, предшествовал предоставленному губернатору списку памятников.

        Судя по всему, отбор объектов для включения в этот список, также как и расстановку приоритетов их характеризующих, осуществил сам епископ Афанасий.

        Вместе с тем, последнее слово в окончательном оформлении «Записки о древних зданиях Нижегородской губернии», предоставленной царю и явившейся, по сути дела, первым официальным списком памятником истории, осталось за губернатором. Включение же в него наряду с остатками городецких земляных укреплений, реально свидетельствовавших о былых исторических событиях, Феодоровского монастыря, якобы связанного с Александром Невским, способствовало распространению прочно вошедшего затем в краеведческую и научно-популярную литературу мифа о кончине князя в этой обители.

Примечания

1.      Охрана памятников истории и культуры в России. XVIII – начало          ХХ вв. Сб. документов – М., 1978. С. 39.

2.      РГИА. Ф. 1409. Оп. 2. Д. 4882. Л. 52-52 об.

3.      В связи с этим, данное составителями сборника «Охрана памятников истории и культуры в России…» название циркуляра МВД от 31 декабря 1826 года («О доставлении сведений о памятниках архитектуры…») не совсем корректно.

4.      ЦАНО. Ф. 1411. Оп. 822. Д. 57-а. Л. 5-5 об.

5.      ЦАНО. Ф. 570. Оп. 556. Д. 300 (1827 г.).

6.      Там же. Л. 1 об.

7.      Там же. Л. 3.

8.      Там же. Л. 76-77 об.

9.      Там же. Л. 18 об.

10.      Там же. Л. 170 об.-171.

11.      Там же. Л. 170 об.

12.      См.: Егорькова И.А. Александр Невский и Городецкий Федоровский монастырь: миф и реальность // Поволжье в средние века. – Н. Новгород, 2001. С. 160-161.

13.      ЦАНО. Ф. 570. Оп. 556. Д. 300 (1827 г.). Л. 24 об.

14.      Там же.

15.      Там же. Л. 23-23 об.

16.      Там же. Л. 24 об.

17.      Там же. Л. 8-8 об.

18.      Там же. Л. 8 об.

19.      Там же. Л. 17, 19-19 об.