Чеченков П.В. Новая песня о «Старом»

[5]

Мы согрешили против Слова, сотворившего и

удерживающего мир… Изменяя книгу, изменяешь

мир, изменяя мир, изменяешь тело. Этого мы

 не понимали.

Умберто Эко. «Маятник Фуко»[1]

Эта статья была задумана под впечатлением от участия в научно-просветительской конференции «Георгиевские чтения–2011», проведенной 17 февраля 2011 г. департаментом культуры администрации Нижнего Новгорода. В некоторых докладах, произнесенных перед широкой аудиторией, не имеющей какой-либо специальной подготовки, упоминался как само собой разумеющееся некий объект на территории современного Нижнего Новгорода, называемый то «городок», то «старый городок». Под ним однозначно подразумевалась некая альтернатива основной нижегородской крепости, расположенной на вершине кремлевского холма. Контекст, в котором фигурировал этот «объект», заставил еще раз обратиться к данной теме. Поднятая проблема не праздная. Она имеет отношение к ключевым вопросам средневековой истории Нижнего Новгорода и ее восприятию нашими современниками.

Часть I. Разумеется, Павел Иванович Мельников!

Чтобы читателю было все понятно, начнем с начала. Итак, если кто не знает, то все началось с Павла Ивановича Мельникова – известного нижегородского литератора, работавшего под псевдонимом Андрей Печерский, одного из зачинателей нижегородского краеведения. В 1877 г. он выступил в Казани на IV археологическом съезде с сообщением «О старом и новом городах в Нижнем Новго-

[6]

роде», текст которого издали в сборнике «Трудов» съезда в 1884 г.[2] В небольшой работе автор хитроумно истолковал ряд разновременных известий. Первое из них – описание в Софийской II летописи, памятнике начала XVI в., событий 1444–1445 гг., где в связи с появлением в Нижнем Новгороде хана Улуг-Мухаммеда упомянуты «Нижний Новгород старый» и «меньшой» (П.И. Мельников сослался на издание в составе ПСРЛ, относящееся к 1853 г.). Второе известие – это недатированное сообщение Нижегородского летописца, памятника местного летописания второй половины XVII в., о крупном оползне в Нижнем Новгороде под «старым городком» вверх по Оке, который был поставлен суздальскими князьями в мордовской земле (здесь П.И. Мельников ссылается на единственные к тому времени опубликованные списки в «Древней Российской вивлиофике» Н.И. Новикова и в «Ученых записках Казанского университета», а также на принадлежащий ему список XVIII в.).

Впервые сопоставил их еще М.Н. Карамзин, который упомянул в «Истории государства Российского» о захвате «Улу-Махметем» «Старого Нижнего Новгорода», а в примечании процитировал «Нижегородский летописец». Однако никакого комментария по этому поводу историк не дал[3].

Докладчик интерпретировал эти данные так: «старый» город был основан еще до Нижнего Новгорода, выше него по Оке, т.к. более удобное место было занято мордовским городом. Потом Юрий Всеволодович на этом мордовском месте основал еще один город, который стали называть «новым», по сравнению с уже существующим, а еще – «меньшим», в смысле – младшим, и «нижним», т.к. он был ниже «старого» по Оке. «Старый» город каким-то образом просуществовал до середины XV в., был захвачен ордынским ханом и до конца XVI в. уничтожен оползнем, в связи с которым и был упомянут в «Нижегородском летописце» под расплывчатой датой «шестой тысячи» (т.е. годы шестой тысячи лет от «сотворения мира», или 492–1491 гг. от Рождества Христова). Так удачно удавалось объяснить название своей малой родины и исчезновение самого объекта. Сполз в реку и концы в воду! Но где же он все-таки находился? Локализация была совершенно произвольной: «Старый город был на вершине горы Гремячей, в которую теперь упирается плашкоутный через Оку мост… против нынешнего моста через Оку, на утесистой, почти отвесной горе Гремячей заметен уступ внутрь матеровой земли, а под ним огромная насыпь. Это следы огромного оползня. Здесь стоял старый город (курсив П.И. Мельникова. – П.Ч.) до второй половины XV века». По таким признакам можно искать «Старый» город где угодно.

[7]

П.И. Мельников является автором большого числа мифов нижегородского краеведения: это и «меткий выстрел Феди Литвича» в ногайского мурзу в 1506 г., и происхождение названия г. Горбатова от князей Горбатых, и прозвище Кузьмы Минина – Сухорук, и ведущая роль протопопа Саввы Евфимьева в Нижегородском земском ополчении 1611 г., и речь Петра I над гробницей Кузьмы Минина[4]. Исследователь нижегородской старины часто позволял себе додумывать и дописывать то, что не попало в исторические источники, но, видимо, по его мнению, должно было попасть.

В данном случае мы видим немало «натяжек» в его построениях. Многие из них уже были отмечены в литературе. Укажем те, что касаются размещения и названия интересующего нас объекта. Во-первых, П.И. Мельникову пришлось для убедительности добавить к определению «меньшой» еще и «новый», которого в Софийской II летописи нет. Справедливости ради заметим, что среди целого ряда общерусских по своему характеру летописей XV–XVI вв., упоминающих «Нижний Новгород старый», в Ермолинской (кон. XV в.) вместо определения «меньшой» фигурирует «новый»[5]. Однако П.И. Мельников во время доклада этого знать не мог. Летопись была открыта А.А. Шахматовым, который опубликовал о ней специальную работу в 1904 г., а издана она была только в 1910-м[6]. Во-вторых, до сих пор не найдено ни одного списка Нижегородского летописца, в котором бы присутствовал оборот, указывающий на разрушение «Старого» города оползнем, а между тем автор утверждал, что их несколько. Возникает закономерный вопрос: а были ли списки? В-третьих, обращают на себя внимание нестыковки в тексте об оползне в передаче П.И. Мельникова: «Шестой тысячи в Нижнем Новгороде, под старым городком, была слобода на берегу Оки. Изволением Божиим, грех ради человеческих, гора оползла и с лесом сверху на слободу и на старый город (курсив П.И. Мельникова – П.Ч.) и засыпало в слободе сто пятьдесят дворов с людьми и со всяко животиною».

В.А. Кучкин обратил внимание на то, что сведения о результатах катастрофы касаются только слободы, а о городе почему-то ничего не сказано: сколько дворов было засыпано, пострадали ли люди[7]? К этому можно добавить следующее: если гора оползла сверху на город, значит, он находился под горой, но в статье П.И. Мельниковым утверждается, что это укрепление находилось на вершине горы. Последнее, конечно, логичнее. Трудно себе представить основание города-крепости под оползневым высоким берегом у кромки воды, но гора не могла оползти вниз и оказаться наверху. Поэтому прав был В.А. Кучкин, впервые указавший, что мы имеем дело с явной и чужеродной вставкой.

[8]

Идеи о предшественнике Нижнего Новгорода выдвигались и до П.И. Мельникова, но он впервые вывел его за пределы кремлевского холма, где в 1221 г. согласно общепринятой точке зрения был заложен город князем Юрием Всеволодовичем. Так появился альтернативный Нижний Новгород, своеобразный Нижний Новгород-2. Прародитель даровал ему «приличное» для исторической науки имя, употребив для этого не сомнительные предания (как было с «Абрамовым городком» в других произведениях того же автора, а также Н.И. Храмцовского и А.С. Гациского), а тексты летописей. В данной статье нас интересует не вопрос основания Нижнего Новгорода, а историографическая судьба «Старого» – этого детища «отца» нижегородского краеведения.

Часть 2. Когда в товарищах согласья нет…

Нельзя сказать, что идея П.И. Мельникова сразу укоренилась в умах нижегородских краеведов. Далеко не все исследователи были склонны увязывать вопрос об основании города с истолкованием текста Нижегородского летописца о «старом городке», а этот последний – с летописной статьей 1444/45 г. Параллельно существовала другая традиция – интерпретации упоминания двух Нижних Новгородов XV века как элементов развития единой оборонительной системы города, имеющего единое ядро, а не два и более.

Дальнейшее изложение вопроса требует пояснить обстановку 30–40-х XV в. в Московской Руси. В эти годы Нижегородский край еще не забыл военных бурь, связанных с подчинением местного княжества московской династии. В середине 20-х гг. здесь правил последний великий князь нижегородский Даниил Борисович. Лишь к началу 1430-х гг. Москва полностью смогла установить верховную власть на всей территории Нижегородско-Суздальского княжества[8]. Однако положение дел в московских землях было тяжелым из-за начавшейся после смерти Василия I (1425 г.) борьбы за престол между его родственниками. Тем временем хан Улуг-Мухаммед, вытесненный в 1437 г. соперниками с основной территории Золотой Орды, стремился со своим войском обосноваться на окраинных русских землях[9]. Первоначально татары заняли город Белев в низовьях Оки[10], но позже откочевали в Среднее Поволжье. Известно, что в конце 1444 г. хан «пришелъ… и селъ в Новегороде Нижнем старом». Вплоть до 25 августа 1445 г., когда татары перебрались в Курмыш, этот город являлся ставкой Улуг-Мухаммеда[11]. Он пытался захватить другие города, важные для наступления на центральные области Московской Руси – Муром и Гороховец, и вообще вел широкие военные действия по Оке, Клязьме, Луху. Поход с личным участием великого князя Василия II закончился тем,

[9]

что в январе 1445 г. «махметовых» татар били «подъ Муромомъ, и у Гороховца, под Горховцомъ, и въ Нижнемъ Новегороде старомъ, а въ меньшомъ затворишася воеводы великого князя»[12]. Из контекста летописных известий не вполне ясно, попали ли воеводы в осаду в момент появления Улуг-Мухаммеда в конце 1444 г. или во время неудачной попытки освобождения города в начале 1445 г. Зато известна их дальнейшая судьба: они «прибежали», «градъ же сжегши, понеже изнемогаша съ голоду», к великому князю, когда тот находился в Юрьеве на пути из Москвы к Суздалю, чтобы принять бой от сыновей хана. Таким образом, оборона «меньшого» города продолжалась около 5–6 месяцев и закончилась его гибелью. 7 июля 1445 г. под Суздалем русским войскам было нанесено поражение сыновьями «Махмета», и пленен сам великий князь. Его доставили к Улуг-Мухаммеду в Нижний Новгород.

Создатель первого обобщающего труда по истории Нижнего Новгорода Н.И. Храмцовский, чья книга была опубликована в 1857 г., т.е. значительно раньше, чем прозвучало сообщение на IV археологическом съезде, не вспоминал об оползне и загадочном «городке» в связи с основанием Нижнего Новгорода. Что касается событий XV века, то «меньшим» городом он считал каменный кремль, начатый еще в 1372 г. великим князем нижегородским Дмитрием Константиновичем. Кремль, по мнению краеведа, остался незначительным по размерам сооружением (башня и небольшая часть стены), образовавшим некую отдельную «цитадель». «Старый город» – деревоземляной детинец, заложенный еще при основании города и продолжавший свою боевую службу с поновлениями и ремонтами до XVI в. Как себе представлял эту цитадель Н.И. Храмцовский, конечно, неизвестно. Однако мысль о каменном сооружении XIV века как небольшом, но самостоятельном и функциональном укреплении, а также сам термин «цитадель» явно почерпнуты им из ранних заметок все того же П.И. Мельникова[13].

Известный краевед и общественный деятель А.С. Гациский, издавая в 1886 году Нижегородский летописец, не смог пройти мимо «реферата», «прочитанного в заседании четвертаго археологическаго съезда». Он дал обширное примечание к первой статье памятника об основании города, где отметил, что догадка «не лишена остроумия и интереса; многое говорит за нее; но нельзя не заметить, что и против предположения П.И. Мельникова говорят следующие соображения…». Почти все они, однако, относятся к этимологии названия города, к тому же основаны не на источниках, а на логике самого комментатора и могут быть легко отведены, исходя из логики критикуемого[14].

[10]

В предвоенный период вышла книга Л.М. Каптерева, впервые после Н.И. Храмцовского охватившая значительный период истории, начиная с древнейших времен. Автор был знаком с текстом казанского доклада, но отнесся к нему скептически: «П.И. Мельников утверждал, что еще до основания Нижнего Новгорода здесь существовал уже, ближе к окскому берегу, русский городок. Но названный им “Старым”, городок, несомненно, относится к области совершенно необоснованных исторических “домыслов”». Разбирая события 1445 г., краевед отметил, что воеводы укрылись в деревянном «“Меньшом городе” (кремле)», а хан занял «внешний “Старый город”»[15]. Таким образом, Л.М. Каптерев, по-видимому, впервые интерпретировал оппозицию «Меньшой» – «Старый» как кремль – посад. Однако при такой постановке вопроса возникает логическое противоречие: как татары из внутреннего детинца могли осаждать внешний посад?

В послевоенные годы среди специалистов в области отечественной истории и истории архитектуры стала все чаще находить отклик точка зрения П.И. Мельникова. Так, в выпущенной в 1947 г. издательством Академии архитектуры СССР книге «Горький – Нижний Новгород», ее автор С.Л. Агафонов, не разбирая специально свидетельства письменных источников о «Старом» (городке / городе / Нижнем Новгороде), тем не менее, упомянул, что городу, основанному в 1221 г., предшествовало другое русское поселение в устье Оки. «Это явствует из приведенного в “Нижегородском летописце” рассказа о катастрофическом оползне в XIV веке…» – писал С.Л. Агафонов , приводя далее упомянутую выше цитату[16]. Академик М.Н. Тихомиров в известной книге о древнерусских городах 1956 года писал: «П.И. Мельников убедительно доказал, что до города, построенного Юрием, в этом же месте существовал другой, более старый русский город…»[17].

В том же году вышла брошюра нижегородского историка И.А. Кирьянова, содержащая его исследование, непосредственно посвященное времени основания города. Таковым он посчитал 1172 год, а основателем – князя Андрея Боголюбского[18]. В историографическом обзоре исследователь перечислил ряд работ, авторы которых писали о мордовском или булгарском предшественнике Нижнего Новгорода, а также особо выделил доклад на IV археологическом съезде, несправедливо приписав его А.С. Гацискому, где было выдвинуто мнение о русской крепости «старый городок»[19]. В пользу своей точки зрения автор привел ряд косвенных доводов. Сообщения о «Нижнем Новгороде старом» 1445 г. он не анализировал, но вслед за П.И. Мельниковым полагал, не считая нужным дополнительно аргументировать, что это есть «старый городок» «Нижегородского летописца»[20].

[11]

И.А. Кирьянов отметил: «…ни в одном из опубликованных списков русских летописей сообщения о старом городке не имеется», но вопреки этому все же считал свидетельство «Нижегородского летописца» заслуживающим внимания. Самое же интересное для нас – его находка еще одного упоминания «старого городка» в грамотах от 20 июля 1592 г. и 8 января 1593 г. царя Федора Ивановича в Нижний Новгород воеводе Тимофею Хлопову и дьяку Семену Суморокову о разделе спорной земли между Благовещенским монастырем и нижегородским посадом, текст которых читается в опубликованной Писцовой книге по Нижнему Новгороду 1620/21–1623/24 гг.[21]. И.А. Кирьянов привел короткую цитату из источника («исстари-де Благовещенское поле под монастырем по Муромскую дорогу было и около старово городка (курсив И.А. Кирьянова. – П.Ч.) на Оке реке», на основании которой предложил новую локализацию: «…в районе Ярильского оврага (300–400 м выше Казанского вокзала вверх по Оке)». В качестве дополнительного аргумента он привел результаты собственного обследования местности, согласно которым в полугоре были обнаружены остатки поселения[22].

Ощущение раздвоенности сознания может возникнуть у внимательного читателя, обратившегося к работе того же автора, вышедшей в том же году – «Нижегородский кремль. Очерк истории кремля в городе Горьком». В первой книге, специально посвященной выдающемуся памятнику архитектуры, И.А. Кирьянов писал, что название «меньшого города» получила крепость, построенная Дмитрием Константиновичем, которую не смог взять в 1445 году Улуг-Мухаммед, захвативший «старый Нижний Новгород»[23]. Что собой представлял последний, автор не пояснил, но в своей трактовке явно шел за Н.И. Храмцовским, а в произведении, охарактеризованном выше, за П.И. Мельниковым. Однако версии обоих основаны на одних и тех же источниках и исключают друг друга.

Позднее такой же версии в отношении событий 1445 г. придерживался другой видный исследователь Нижегородского кремля – С.Л. Агафонов. В понимании оборота «меньшой город» он склонялся к точке зрения Н.И. Храмцовского и видел в нем «более укрепленную часть» кремлевской территории около Спасского собора. От отождествления «Старого Нижнего Новгорода» реставратор кремля уклонялся, видимо, не находя для этого достаточно данных[24].

В книге 1961 г. о деревоземляных крепостях Нижегородского Поволжья И.А. Кирьянов, ссылаясь на свою раннюю работу, продолжал настаивать на том, что «есть много оснований считать, что населенный пункт в устье Оки существовал и до 1221 года», а трактовка событий 1445 г. несколько изменилась: «…к середине XV века город

[12]

имел две последовательных цепи укреплений – Нижний Новгород “Старый” и “Меньшой город” – детинец»[25]. Как видим, исследователь пришел, по сути, к тому же заключению, что и ранее Л.М. Каптерев. Относительно даты основания необходимо заметить следующее: в построениях П.И. Мельникова, которые развил И.А. Кирьянов, данные о событиях 1445 г. играют важнейшую роль, поэтому изъять их безболезненно для главных выводов невозможно, а «Нижний Новгород старый» не мог одновременно быть и крепостью в районе Казанского вокзала (у современного метромоста) и детинцем на кремлевском холме.

К концу 1960-х гг. эволюция взглядов историка на вопрос основания Нижнего Новгорода завершилась. Ссылаясь на археологические исследования, он отказался от идеи русского или иных предшественников города. Сведения об оползне под «старым городком» и о появлении Улуг-Мухаммеда были разведены. Остатки поселения, обнаруженные И.А. Кирьяновым в 1956 году, видимо, уже прочно ассоциировались в его сознании со «старым городком» Нижегородского летописца. Поэтому он был интерпретирован как «следы древнего городища I–V веков н. э.». Оно «принадлежало предкам современной мордвы – племенам так называемой городецкой культуры. Жизнь на нем прекратилась к VI столетию, но след его вала заметен и поныне на древнем оползне. Знает это городище и «Нижегородский летописец, называющий его “старым городком”. По ошибочному мнению составителя летописца, “тот городок поставлен, как князи суздальские ходили на взыскание места, где б град поставить”»[26].

Действительно, этот памятник был зафиксирован археологами в полугоре, на краю оползневой площадки правого коренного берега Оки и получил название «Поселение за Ромадановским вокзалом» (он же Казанский), датировка его оказалась иной. По керамическому материалу эпохи бронзы и железного века он был датирован 2-й пол. II – 1-й пол. I тысячелетия до н. э.[27]. Ясно, что никакого отношения этот памятник археологии к «старому городку» не имеет. Не могли нижегородцы, появившиеся здесь в XIII в., обнаружить остатки поселения пусть даже V столетия, воспринять их именно как бывший город, тщательно хранить в памяти и упомянуть в качестве известного ориентира в XVII в.

И.А. Кирьянов пользовался заслуженным уважением как знаток средневековой истории Нижегородского края, поэтому его точка зрения оказывала влияние на местных исследователей прошлого. В частности, лингвист Н.Д. Русинов воспринимал как непреложную истину отождествление «старого городка» с указанным археологическим памятником. Он не видел основания для удревнения истории города

[13]

и, по-видимому, первым из исследователей недвусмысленно выразил следующую позицию: «названия НИЖНИЙ НОВГОРОД СТАРЫЙ и СТАРЫЙ ГОРОД (выделено Н.Д. Русиновым. – П.Ч.) относятся к разным географическим объектам»[28]. В начале 1970-х годов Н.Д. Русинов писал: «…можно предположить, что Старый городок получил свое название потому, что его следы были обнаружены много спустя после основания Нижнего Новгорода и ошибочно приняты за остатки древней восточнославянской крепости, якобы некогда основанной суздальскими князьями»[29]. Позднее уже в утвердительной форме он постулировал: «Старый городок – Городище в Нижнем Новгороде… В царской грамоте 1593 г. в Нижнем Новгороде и Нижегородских писцовых книгах 1621 г. указано место Старого городка: на правом берегу реки Оки, выше Благовещенского монастыря, неподалеку от Муромской дроги. В «Нижегородском летописце» XVII в. указано легендарное происхождение городка… Археологические раскопки на месте Старого городка, произведенные в 1956 г., показали, что это городище относится к финно-угорской археологической культуре рогожной керамики…»[30]. Последний отрывок является сплошной совокупностью неточностей. Археологические раскопки на данном объекте не проводились (только осмотры), поэтому его статус как городища, а не селища – не доказан. «Грамота» и писцовая книга в данном случае не являются независимыми друг от друга источниками, в обоих случаях передан текст одного и того же документа (об этом – ниже). Указание на близость Муромской дороги свидетельствует о расположении объекта в нагорной части, а находка И.А. Кирьянова находится в полугоре.

Объяснение топонима «Нижний Новгород старый» Н.Д. Русиновым также не отличалось от последних работ И.А. Кирьянова – укрепления вокруг нижегородского посада. Несмотря на имеющуюся историографию вопроса, для исследователя осталось неизвестным упоминание «меньшого» города, и он писал о «некоем гипотетическом обозначении Нижний Новгород Новый», которое могло противопоставляться «старому». «Новым» исследователь предложил считать кремль. Его «возобновлявшиеся стены… по сравнению с нижегородским земляным посадским валом представлялись в середине XV в. более молодыми». В качестве подтверждения своей мысли он сослался на упомянутую писцовую книгу, в которой друг другу противопоставлены Новый и Старый остроги[31]. Стоит, однако, отметить, что об укреплениях посада до XVII века нам известно еще меньше, чем о кремле[32]. Предположение исследователя о том, что кремлевские укрепления поновлялись, а посадские – нет, ни на чем не основано.

[14]

Это не единственный след влияния воззрений И.А. Кирьянова. Когда в 1988 г. над «Поселением за Ромадановским вокзалом» на вершине берега на мысу, образованном двумя отвершками известного нам оврага, инструктором по археологии областного управления культуры А.Ю. Рогачевым было обнаружено еще одно селище, видимо, по ближайшему ориентиру, которым являлся этот кирьяновский «старый городок городецкой культуры», оно получило условное название «Городок»[33]. Вероятно, слово «старый» намеренно не было использовано, чтобы не вызывать ненужные ассоциации. Однако этого избежать не удалось. Так И.А. Кирьянов, отказавшись от гипотезы П.И. Мельникова, тем не менее, вдохнул новую жизнь в идею альтернативного Нижнего Новгорода.

Часть 3. С «подмосковной» колокольни…

Новым этапом обсуждения проблемы стала статья В.А. Кучкина «О Нижних Новгородах» – “старом” и “меньшом”», вышедшая в 1976 г. в главном советском периодическом издании по отечественной истории – журнале «История СССР». Ученый начал с того, что впервые провел исчерпывающий источниковедческий анализ летописных сводов, содержащих данные о событиях 1445 г., и пришел к выводу, что в середине 40-х гг. XV в. эти два Нижних Новгорода действительно различали. Однако он не дал характеристики «Нижегородскому летописцу». Затем представитель академической науки приступил к разносу нижегородских краеведов. Н.И. Храмцовскому досталось за неаргументированность и «искусственность» его интерпретации: «Назвать в XV в. ‘”меньшим” городом эту незаконченную постройку («цитадель» Дмитрия Константиновича. – П.Ч.) было совершенно невозможно…». И.А. Кирьянову – сначала за некритичное следование Храмцовскому, потом за замену в более поздней работе «цитадели» на детинец, существование которого никак не доказано. О существовании брошюры 1956 г. В.А. Кучкин на тот момент, видимо, не знал[34].

Однако наличие у древнерусских городов крепостей-детинцев – общепризнанный факт, и не понятно, в каких доказательствах он нуждается. В то же время сам автор не всегда утруждал себя аргументацией. Например, он не сообщил, на каких данных основывается его суждение о недостроенности каменного кремля XIV в. Отсутствие в летописях сведений об окончании строительства – еще не доказательство (впрочем, и на это обстоятельство в статье не указывается). Далее исследователь обратился к «наиболее интересным комментариям относительно двух Нижних Новгородов XV в.», принадлежащих П.И. Мельникову. Именно поставленный последним вопрос об основании города и волновал В.А. Кучкина, который был не согласен с пересмотром традиционной точки зрения. Он отметил

[15]

сомнительность локализации на Гремячей горе, указал, что город, где столько времени провел хан со своей ордой, должен был быть достаточно вместительным и не мог быть уничтожен оползнем, а единственный возможный вариант: «старый» – это «сохранившийся до наших дней горьковский кремль»[35].

Ученый обнаружил еще одно упоминание «Нижнего Новгорода старого», которое подтверждало его точку зрения: рассказ общерусских летописных сводов конца XV–XVI в. о походе 1469 г. на Казань. Собирались русские рати в Нижнем Новгороде, и войска, спускавшиеся в ладьях «…поидоша изъ Окы подъ Новъгород подъ Старои, сташа подъ Николою на Бечевѣ и, вышедъ изъ судъ, идоша въ городъ къ старой церкви Преображениа Господня…и оттолѣ сшедъ, такоже и у святого Николы молебная сътвориша…»[36]. Действительно, из текста следует: «Новгород Старый» располагался над (или около) церкви Николы, которая, как известно, находилась у выхода реки Почайны к Волге, под современным кремлевским холмом[37]. Оттуда ратники поднимались в «город» (т.е. в крепость) в церковь Преображения. Речь, по всей видимости, идет о кремлевском Спасо-Преображенском соборе.

Не противоречит этим данным, по мнению В.А. Кучкина, и показание Нижегородского летописца, в котором речь также идет о Нижегородском кремле. Это утверждение не представляется нам бесспорным. В данном рассказе фигурирует слобода, уничтоженная оползнем «под старым городком». Речь, скорее всего, идет о периферийных дворах, а не о самом центре города – у стен кремля. В противном случае составитель летописца писал бы о дворах на посаде у такого-то храма, как представлено в целой серии записей о пожарах того же источника.

Локализация «меньшого» города в статье довольно туманна: «Если воеводы московского князя сели в осаду после того, как татар разбили под Муромом, у Гороховца и в Нижнем Новгороде, то общее направление движения русских ратей, возможно, указывает и на местоположение «меньшого»… московские войска двигались от Мурома вниз по Оке. На правом берегу этой реки и должен был стоять «меньшой» город. По-видимому, он являлся предградием, укрепленным острогом Нижнего Новгорода… летописные сведения XV в. о «старом» и «меньшом» Нижних Новгородах относятся к нижегородскому кремлю и острогу». Как выясняется из более поздней работы ученого, речь идет о небольшой самостоятельной крепости где-то на подступах к городу на берегу Оки. Однако ее назначение и характер из статей В.А. Кучкина совершенно не ясны. В данной трактовке Нижний Новгород-2 не исчезает, а меняет название со старого на малый, но множество связанных с ним вопросов, остается.

[16]

Активизировалась дискуссия об основании Нижнего Новгорода в неспокойных 1990-х – начале 2000-х гг. в связи со статьей Ю.В. Сочнева[38]. В ней автор отстаивал идею «старого городка». Он привел косвенные свидетельства в пользу удревнения истории города. Представленные положения позднее нашли развитие еще в одной статье[39]. Известия о событиях 1445 г. в них не разбирались, но рассуждения историка развивались в русле гипотезы П.И. Мельникова. В отношении локализации «старого» Ю.В. Сочнев, по сути, сделал лишь одно возражение В.А. Кучкину, который отождествил этот объект с кремлем: по «Нижегородскому летописцу» он располагался на Оке, а кремль стоит уже на Волге. Исследователь привел развернутую, по сравнению с И.А. Кирьяновым, цитату из документации конца XVI в. по другому изданию. Тексты отмеченных выше грамот в более полном, чем в Писцовой книге 1620/21–1623/24 гг., виде сохранились в составе копийной книги Нижегородского Благовещенского монастыря середины XVII века (после 1636 г.) и были изданы в 1961 г. Л.В. Черепниным в составе актов землевладения и хозяйства митрополичьей (патриаршей) кафедры и ее монастырей[40]. Грамота от 8 января 1593 г. начинается с изложения текста грамоты от 20 июля 1592 г. в Нижний Новгород, которая была дана по челобитью местных посадских на архимандрита Благовещенского монастыря. Затем приводится инициировавший грамоту от 8 января документ – челобитная монастырских властей на посадских людей, дается выписка из писцовых книг Григория Заболоцкого 1560-х г. и распоряжение воеводе и дьяку о расследовании спорного дела и разделе земли. В обеих челобитных содержится упоминание «старого городка» в качестве ориентира, в первой указывается расстояние до него. Текст в Писцовой книге имеет пропуски, но они не принципиальны для нашего вопроса.

Изучение актового материала в иной редакции не привело, однако, исследователя к новым выводам. Он согласился с локализацией И.А. Кирьянова, которая, как было отмечено выше, является ошибочной[41].

Мало нового, кроме внесения в научную дискуссию излишней эмоциональности, дала заметка краеведа Н.Ф. Филатова. В присущей манере, не ссылаясь на своих предшественников (кроме П.И. Мельникова), он повторил их доводы да еще и обвинил всех «советских историков и краеведов» в умолчании правды о действительном основании Нижнего Новгорода. Приведя цитату о казанском походе 1469 г. «…поидоша изъ Окы подъ Новъгород подъ Старои, сташа подъ Николою на Бечевѣ…», Н.Ф. Филатов ее разорвал и между словами «старои» и «сташа» добавил от себя пояснение «а затем», получив таким образом необходимое ему удаление «старого» от кремлевского

[17]

холма. Ясно, что подобные «источниковедческие» приемы не выдерживают никакой критики.

Новым стало привлечение как будто бы еще одного свидетельства о функционировании изначального города в XVI в. В работе приведена цитата из «Нижегородского летописца» о событиях 1521 г., когда казанцы разорили окрестности Нижнего Новгорода: «…в полонъ много взяша и къ Нижнему приидоша. И пришедъ подъ городокъ три дни стояли и пошли прочь, а городу никакова зла не учинили»[42]. Во-первых, как мы видим, здесь нет характерного определения «старый». Во-вторых, из одиннадцати опубликованных М.Я. Шайдаковой списков этого памятника, дающих полное о нем представление, лишь в двух встречается «городок», в остальных – «город». Причем в списках, отразивших наиболее ранние этапы развития памятника, находим второй вариант[43]. В-третьих, в родственном «Нижегородскому летописцу» источнике – Летописце о Нижнем Новгороде вместо второго предложения цитаты приведено другое описание произошедшего: «…быша до вечера, и пошли прочь, и въ верхънем конце сожгли церковь Рожества пресвятыя Богородицы да 40 дворовъ по Гремячеи ручеи, да Печеръскои монастырь выжгли же»[44]. Очевидно, что упоминание церкви (древний храм на месте сохранившейся Рождественской (Строгановской) церкви 1719 года) и ручья (ср. с Гремячей горой у П.И. Мельникова) говорит об окраине Нижнего Новгорода («верхний конец»), а не о каком-то ином поселении.

Возникновению города и его основателю Юрию Всеволодовичу часть трудов посвятил А.А. Кузнецов. В одном из них он поставил цель свести воедино данные письменных источников, лингвистических и археологических материалов по вопросу основания Нижнего Новгорода и сделал вывод: «говорить о реальных предшественниках Нижнего Новгорода нельзя». О возможности локализации «старого» исследователь сослался на работы Н.Д. Русинова. Его позиция по интересующему нас аспекту проблемы свелась к следующему: «старый» объект письменных источников XV–XVII вв. – городище городецкой культуры, «фикция, возникшая для объяснения остатков древних финно-угорских поселений». Таким образом, автор остался на позициях И.А. Кирьянова (последние работы) и Н.Д. Русинова с той разницей, что известия XV века они к этому городищу не относили[45].

В 2002 г. вышла новая статья В.А. Кучкина, посвященная вопросу основания Нижнего Новгорода. В ней он подверг аргументированной критике сторонников удревнения истории города, обратив ее острие, прежде всего, против работ И.А. Кирьянова и Ю.В. Сочнева[46]. Свою прежнюю точку зрения о локализации двух Нижних

[18]

Новгородов он дополнил рядом рассуждений. Вновь поставив вопрос, не противоречит ли его отождествление «Нижнего Новгорода старого» с кремлем тексту «Нижегородского летописца», ученый справедливо отметил, что слобода, которая в нем упоминается, должна быть слободой Благовещенского монастыря. Можно ли понять фразу «в Нижнем Новеграде под старым городком вверх по Оке реке была слобода» таким образом: «городок» был над слободой? По мнению В.А. Кучкина – нет, т.к. тогда «нельзя было бы сказать, что слобода находилась “вверх по Оке реке” от городка». «Под», считает исследователь, должно означать «рядом», т. е. загадочную фразу можно перевести так: «в Нижнем Новгороде около кремля вверх по Оке была слобода Благовещенского монастыря»[47]. Такое прочтение не бесспорно и не отменяет варианта П.И. Мельникова, согласно которому слобода со стоящим над ней городком находилась «вверх» не от городка, а от Нижнего Новгорода, в состав которого монастырь со своими дворами в древности не входил.

В.А. Кучкин отметил как «несомненную научную заслугу Ю.В. Сочнева» привлечение им грамоты 1593 г., хотя, как мы отмечали выше, текст ее был известен еще И.А. Кирьянову (последнему в статье отказано в каких-либо заслугах). Автор справедливо указал, что «старый городок» указанный в грамоте находился за пределами заселенной части Нижнего Новгорода, что локализация его в районе Ярильского оврага ошибочна. Исследователь обратил внимание на тот факт, что в грамоте, помимо словосочетания «старый городок», присутствует «старое городище». На основании этого он пришел к выводу, что в конце XVI в. объект еще сохранял валы и рвы. Затем последовало утверждение: «старый городок» – это «меньшой» Нижний Новгород, т.е. отдельная крепость. Напомним, ее название («меньшой») противостояло в 1445 г. «Нижнему Новгороду старому» (по В.А. Кучкину – Нижегородскому кремлю)[48].

Все старое в Нижнем Новгороде, за что ни возьмись! Причем некоторая осторожность в отождествлении «меньшого», имевшая место в 1976 г., исчезла, а новых данных для этого не появилось. Слово «городище» тут нисколько не помогает. Дело в том, что в писцовой книге (которую В.А. Кучкин привлекать не стал) при передаче текста грамоты, в отличие от копийной книги, употреблено слово «городок». Оба текста не являются подлинниками грамоты, но в то же время – это официальные и почти синхронные документы. Возможно, что вариант «городище» – просто описка.

Часть 4. Не следует множить сущее без необходимости

В сборнике материалов конференции, посвященной 500-летию Нижегородского кремля, была опубликована наша статья «Ниже-

[19]

городский кремль XIV–XV веков»[49]. Поясним и уточним основные ее положения. Сторонники и противники гипотезы П.И. Мельникова, за редким исключением, не обращали внимания на тот факт, что отождествление «старого городка» «Нижегородского летописца» с «Нижним Новгородом старым» было сделано с подачи Н.М. Карамзина самим ее автором. Выражения эти употреблены в несхожих контекстах, в источниках, разных по характеру и времени создания, при описании разных эпох. Их объединяет только одно, но распространенное слово. Поэтому отождествление совершенно произвольно. Иначе все топонимы с элементом «старый» можно было бы считать тождественными. С таким же успехом можно утверждать, что Старая Ладога, Старая Руса, Старая Рязань и Старый Оскол –цепь городов-побратимов или вообще один город. Между тем в построениях нижегородского краеведа это краеугольный камень, позволяющий не только объяснить название города, но и укоренить «старый» в письменной традиции, а значит, в прошлом, создать ему многосотлетнюю биографию. Наверное, мало кто придал бы значение невнятному упоминанию позднего и путаного Нижегородского летописца, если бы не эта «случайная связь» с описанием событий 1445 г. в более авторитетных летописных сводах. В этом притягательность гипотезы. Даже такой ее последовательный критик, как В.А. Кучкин, оказался у нее в плену, пытаясь согласовать одно с другим. Но, как мы видим, при любых попытках согласования не удается избежать противоречий. Из совершенно разнородных и случайных материалов П.И. Мельников создал фантом, который более 130 лет витает над Нижним Новгородом.

Описание похода 1469 г. позволяет локализовать «Нижний Новгород старый» на территории занимаемой ныне кремлем XVI в. «Меньшой» город середины 40-х гг. XV в. находился в этом же районе, в непосредственной близости, т.к. его воеводы были осаждены татарами, занявшими «Старый». В то же время, оборонявшиеся не были полностью блокированы, как если бы находились внутри детинца, а войско Улуг-Мухаммеда – в окружавшем «окольном городе» с его укреплениями. Вероятно, речь должна идти о разных крепостных сооружениях, представлявших собой изолированные структуры, а не о частях единой оборонительной системы.

Изучение истории Нижегородского кремля показало, что во втором – третьем десятилетиях XV века, после разгрома войсками Едигея, крепость находилась в удручающем состоянии. В 1430-х гг. произошли определенные изменения. Об этом свидетельствует жалованная грамота Василия II Владимирскому Рождественскому монастырю

[20]

на село Веское в Суздальском уезде. В ней монастырские крестьяне освобождались среди прочего от повинности «рубити …Новагорода Нижнего», т.е. возводить дерево-земляные укрепления Нижнего Новгорода[50]. На значительные масштабы строительства указывает привлечение крестьян из неблизкой для Нижнего Суздальской округи. Грамота Василия II Благовещенскому монастырю от 4 марта 1438 г. на село Еленское и деревню Заборскую «в Новегороде в Нижнем» содержит освобождение от городового дела[51]. В дошедших текстах более ранних благовещенских грамот такое освобождение отсутствует. В данном документе оно находится не в общем списке податей, а отдельно в конце документа. Можно предполагать, что упоминание городового дела здесь не просто особенность формуляра, а свидетельство реально шедших строительных работ, затрагивавших интересы монастыря.

В языке интересующего нас времени «меньшим» город мог быть по величине, возрасту или значению[52]. В нашем случае под этим понятием могли скрываться укрепления кремлевского холма, «срубленные» по указанию московского правительства во второй половине 30-х гг. XV в. «Нижний Новгород старый» в основе мог являться крепостным сооружением периода нижегородского суверенитета. Судьба деревянной «московской» крепости известна. Она была сожжена при отступлении воевод. Размеры ее, вероятно, были невелики, поскольку сообщение касается лишь отхода из нее гарнизона, но ничего не говорится о местных жителях. Оперативная ликвидация также свидетельствует о скромных масштабах укрепления. Возникновение при Василии II отдельной небольшой крепости может быть связано с нехваткой в условиях «феодальной войны» времени и средств на старый кремль, требовавший, по-видимому, самой серьезной реконструкции.

Теперь обратимся к «старому городку» конца XVI в. В свое время, в студенческой публикации, нами были проведены вычисления, которые позволили локализовать данный объект в районе основных корпусов ННГУ, бывшего училища тыла и Молитовского моста[53]. Сейчас необходимо признать эти вычисления ошибочными. Источниковой основой послужил текст грамоты 1593 г. В изложении ею грамоты 1592 г. сказано: «…дано-де им, посадцким людем, исстари на выпуск всякой животине поля от посаду наниз на версту, а посреди-де посаду от их дворов за речку, за Старковку, во враг дано на полторы версты, а вверх-де от посаду по Оке-реке поля дано на полторы ж версты, и пашен де на тех полях не бывало, и верхнево-де выпуску поле от их дворов и до старого городка на версту отнял у них насилством благовещенский архимарит Иосиф, и пашет хлеб, и по той нашей грамоте велено вам сыскати всякими сыски. Да будет… архимарит Иосиф з братьею жи-

[21]

вотинного верхнего (т.е. по Оке. – П.Ч.) выпуску поле от острогу от их дворов и до старого городка на версту (курсив мой. – П.Ч.) отнял… и благовещенскому архимариту… владети не велено»[54].

Сложность заключается в том, что в XVI–XVII вв. в употреблении были версты разной длины. Использование их в конце XVI в. почти не регламентировалось. Путевая верста соответствовала приблизительно 1,08 км. Межевая верста была в два раза больше – около 2,16 км. В работе 1999 года нами была использована межевая верста. Однако повторное обращение к тексту позволило сделать следующее наблюдение. В документе указаны три направления, устанавливающие величину выгонных земель: вниз по Волге, вверх по Оке и среднее между ними вглубь берега. Для последнего указывается граница по географическому объекту, что облегчает нашу задачу. Речка Старковка продолжала оставаться границей меду выгонными землями и пашней даже спустя 200 лет. Об этом свидетельствует межевая книга выгонных земель Нижнего Новгорода 1784 г.[55]. Очевидно, что это река, протекающая ныне в оврагах между улицами Артельная – Салганская – Бориса Панина с одной стороны, и улицей Агрономической – с другой. На современных картах она фигурирует как Кова, впадающая в Старку в районе Высоковской Троицкой церкви. Любые попытки применить межевую версту, отсчитывая три с лишним километра от речки к центру города или от возможной границы посада к оврагам, показывают: это расстояние слишком велико. Отсчет полутора путевых верст от Ковы к кремлю по линии ул. Ванеева – ул. Варварская выводит к району Ошарской площади и улиц Володарского и Академика Блохиной. Это соответствует согласно имеющимся реконструкциям границе в данном месте так называемого Старого (Большого) острога Писцовой книги 1620/21–1623/24 г.[56].

Последний проходил в нагорной части окского берега вдоль современной улицы Малой Покровской и от нее «внизъ по угору и до Оки реки»[57]. Тогда полторы путевых версты «верхнего выпуску» выведут нас приблизительно к улице Студенческой, а одна верста до «старого городка» – к территории Крестовоздвиженского монастыря в районе площади Лядова (по иронии судьбы в советское время она получила название «Западный городок»).

Таким образом, «старый городок» выгонных земель не имеет отношения к «Нижнему Новгороду старому» XV века, к Гремячей горе, к селищам «Поселение за Ромадановским вокзалом» и «Городок» и вообще к городской территории средневекового Нижнего Новгорода, а значит, в любом случае, что бы он собой ни представлял, не может рассматриваться как альтернативный Нижний Новгород (если это поселение – то другое, не Нижний Новгород).

[22]

Интерпретация данных Нижегородского летописца о «старом городке» невозможна без источниковедческой характеристики. Как показали новейшие исследования, этот летописный памятник второй половины XVII столетия нужно расценивать в большей степени как предтечу провинциальной историографии. Достоинства его как исторического источника по средневековой истории города невелики. За XIII–XVI вв. он представляет собой выборку известий, относящихся к Нижнему Новгороду, из общерусского летописания. При этом для них характерны фактические неточности, путаница в хронологии и попытки составителя по-своему интерпретировать полученные ими данные[58].

Б.М. Пудалов, посвятивший специальную монографию ранней истории Городца и Нижнего Новгорода, детально изучил вопрос об основании последнего и, среди прочего, интересующее нас известие Нижегородского летописца. Выводы его таковы: «…ясно, что оползень разрушил слободу Благовещенского монастыря; сообщение о “Старом городке” носит самостоятельный характер и присоединено к известию в значительной мере искусственно (Выделено нами. – П.Ч.). Далее из текста о самом “Старом городке” можно извлечь только три достаточно внятных свидетельства: 1) городок был основан князьями, которых именовали «суздальскими»; 2) князья эти занимались градостроительством и 3) совершали походы на мордву. Всем трем свидетельствам, взятым в совокупности, соответствуют, пожалуй, только братья Константиновичи, князья из Суздальского дома, правившие Нижегородским великим княжеством во второй половине XIV в. В древнерусских летописях они действительно именовались “суждальские” и действительно распространили свое княжение до Засурья; есть упоминания об их градостроительной деятельности и сооружении военных укреплений… В пользу отнесения известия о “Старом городке” к XIV в. свидетельствует и то, что “конвоирующий” его рассказ об оползне помещен в “Рогожском летописце” (древнерусском весьма авторитетном своде нач. XV в.) под 6878 (1370) г. Здесь фрагмент об оползне несколько короче, чем в “Нижегородском летописце”, но был ли он сокращен составителем “Рогожского летописца” (краткого в своей начальной части) или, напротив, дополнен составителем “Нижегородского летописца” – сказать трудно»[59].

Итак, «городок», поставленный суздальскими князьями – это Нижегородский кремль. Но при чем тут слобода Благовещенского монастыря, находящаяся в полутора километрах от крепости? Изучая известия «Нижегородского летописца» за XIII–XVI вв., приходится сталкиваться с тем, что его создатель пытался согласовать между со-

[23]

бой скупые и разнородные данные, имеющиеся в его распоряжении, по-своему их объяснить. Порой он делал уточнения, исходя из реалий своей эпохи[60]. В связи с этим не может не обратить на себя внимание тот факт, что в эпоху составления летописца за монастырем над его слободой к обрыву окского берега подходил «Старый острог» нижегородского посада. Вот как описываются границы монастырской земли с посадом: «…с верхную сторону отъ старого острогу с вершины Святаго ручья… внизъ Святым ручьем до Оки реки, а отъ устья Святого ручья вверхь по берегу Оки реки по бечеве  до старого острогу, а за старымъ острогомъ дворы немецкихъ людей и немецкое кладбище»[61]. Время сооружения острога неизвестно, но, конечно, позднее XIV века[62]. Однако создатель летописца этого не знал. В древнерусском языке слово «город» означало не только детинец, кремль, противопоставленный посаду, но и крепостную стену, оборонительное сооружение вообще[63]. Поэтому можно полагать, что «старый городок» над слободой – это Старый острог. Видимо, в результате неудачного редактирования два разнородных известия (о деятельности суздальских князей и об оползне) с использованием слова «город/городок» оказались объединены.

В любом случае «старый городок» у слободы Благовещенского монастыря не имеет отношения к «старому городку» в выгонных землях, т.к. уже за стенами острога по берегу Оки начиналась Немецкая слобода. Следовательно, оползень случись он у «старого городка» известного из грамоты 1593 года не мог бы разрушить монастырскую слободу[64].

Таким образом, все упоминания «старого» относятся к разным объектам. Единственный из них, претендующий на некую автономность от Нижнего Новгорода, – объект грамоты 1593 года. Трудно с точностью сказать, что собой представлял этот «городок». В грамоте при описании челобитной монастырских властей есть такие фрагменты: «Исстари-де Благовещенское поле земля под монастырем по Муромскую дорогу была и около старого городища по Оке реке, и селища-де знать, где был монастырскои воловой дворец… И ныне-де те монастырьские земли розпахано на девять четвертеи в поле по три чети, по селище старого волового дворца». В первом случае указывается, что «старый городок» был рядом со скотным двором, во втором – сам двор называется старым. Одно из значений слова «двор» – огороженный участок земли[65]. Учитывая отмеченный выше смысл слова «город», можно предположить, что хозяйственная постройка (или комплекс таковых) за пределами городского острога была хорошо укреплена.

Так или иначе, но одного этого упоминания недостаточно для того, чтобы не только решать, но и ставить вопрос как о городе-

[24]

предшественнике, так и об альтернативном городе, о крепости на подступах к Нижнему Новгороду. К тому же не понятна причина, которая могла бы вызвать строительство крепости на Оке в окрестностях Нижнего Новгорода, ведь основная опасность грозила городу не с Оки, а с нижнего течения Волги, со стороны Казанского ханства.

Часть 5. Новый поворот

В 2005 г. вышла статья археолога Н.Н. Грибова «Русское городище второй половины XV в. из Нижегородской округи». В ней автор отождествил упомянутое выше селище «Городок» с «меньшим» городом 1445 г., ссылаясь на локализацию последнего В.А. Кучкиным. Завершая работу, исследователь отметил: «Предложенная в настоящей статье интерпретация русского городища из нижегородского предместья, естественно, нуждается в дальнейшем обосновании, в более тщательном источниковедческом анализе»[66]. С этим положением, безусловно, надо согласиться и поддержать стремление к продолжению работы. Остальной же текст вызывает целый ряд недоуменных вопросов, некоторыми из которых хочется поделиться с читателями.

Н.Н. Грибову известна наша статья, посвященная интерпретации загадочных известий о событиях 1445 года в Нижнем Новгороде. Он сослался на нее для демонстрации тяжелого состояния нижегородской крепости к 40-м гг. XV в. Однако опровергать нашу точку зрения по данному вопросу автор посчитал излишним. Собственно археологические доводы оставим на суд специалистов. Лишь заметим, что все они сделаны на основе двух шурфов и трех раскопов общей площадью 192 м². Раскопки не выявили крепостных или иных сооружений, которые однозначно свидетельствовали бы о городском статусе поселения. Кроме того, его интерпретация как городища принадлежит исключительно Н.Н. Грибову, предыдущие исследователи памятника идентифицировали его как селище[67]. Автор однозначно пишет о наличии у поселения вала и рва. Однако это утверждение основано на невнятном изображении некой насыпи на плане середины XIX в.[68], которая до нас не сохранилась. Потому данный вывод представляется поспешным.

Используя наши доводы о невозможности в 30-х гг. XV в. восстановить Нижегородский кремль в полном объеме, Н.Н. Грибов утверждает, что крепость была вынесена за пределы Нижнего Новгорода. Напомним, что «меньшой» город был сожжен во время указанных событий, а существование «Городка» исследователь прослеживает до начала XVI в. Следовательно, его должны были восстановить. Однако Нижнему Новгороду, пережившему немало военных катастроф в XIV–начале XV в. в возможности такой регенерации отказано. Автор пишет: «Потребность в таких небольших

[25]

укрепленных поселениях была обусловлена интенсивным включением обширных пространств Северо-Востока в состав политико-административной структуры Московской Руси. Небольшие крепости, известные в исторической литературе как осадные городки, в XV–XVI вв. во множестве возникают вблизи крупнейших погостов – волостных центров в Перми Вычегодской, на Вятке»[69]. Но Нижний Новгород не погост, не волостной центр. Какие бы трудности он ни переживал – это был крупный город, который во второй половине XV в. играл первостепенную роль во взаимоотношениях с Казанским ханством. Это был последний русский город на пути в Казань, и все общение с ней проходило через него[70]. Поэтому власти не могли бросить его на произвол судьбы.

Исследователь ссылается на описание событий 1467 г, кода великий князь «разъслалъ по городамъ заставы, въ Муромъ и Новгородъ въ Нижней, на Кострому и въ Галичъ, а велѣ сидѣти въ осадѣ, стеречися отъ Казани»[71], и делает вывод, что Нижний Новгород был окружен некими крепостями-осадами[72]. Почему, вопреки ясному указанию летописей (заставы по городам сидят в осаде от казанских татар), нужно приписывать отправку войск не к самим городам, а к неким другим крепостям, не понятно. Не забыта в статье и грамота 1593 г. Н.Н. Грибов считает, что упомянутый в ней «старый городок» можно «напрямую соотнести» с исследуемым им памятником[73]. Предыдущее изложение показывает, что подобное соотнесение ошибочно. От границы города начала XVII в. данный памятник отделен лишь отвершком оврага (около полутора сотен метров), а «старый городок» находился от нее в километре с лишним.

Однако только отождествлением с «меньшим» – «старым» автор не ограничился, а постарался придать интересующему его памятнику выдающееся значение: «Вполне вероятно, что в середине – второй половине XV в. именно это новое поселение на берегу р. Оки с “расквартированным” военным гарнизоном служило административным центром Нижегородской земли, тогда как Нижний Новгород Старый, в котором сохранялись главные местные святыни каменные Михаило-Архангельский и Спасо-Преображенский соборы… оставался преимущественно средоточием культурной и религиозной жизни»[74]. Интересная получается картина: присланные из Москвы воеводы со своими телохранителями, проявляя равнодушие к местному населению, к его защите, построили себе за городом резиденцию, обнеся ее крепостной стеной. Все это напоминает более близкие нам времена, а не реалии XV века.

Если же обратимся к ним, то увидим следующее. В 1469 г. был организован первый большой поход на Казань. Иван III послал судовую

[26]

рать и «многие дѣти боарскiе, дворъ свой, такоже и отъ всеа земли своеа дѣти боарскiе, изъ всѣхъ градовъ своихъ и изъ всехъ отчинъ братiа своея потому же; а съ Москвы послал сурожанъ и суконников, и купчихъ людей и прочихъ всѣхъ Москвичь …»[75]. Центром сбора всех войск стал Нижний Новгород. Великий князь велел здесь стоять войскам, а тех, кто «восхочет» отправить «въевати мѣстъ Казанскихъ». Разрядные книги сообщают, что в 1481/82 г. в Нижнем Новгороде «стояли воеводы по казанским вестям…берегли от Алегама царя». Первоначально их было шестеро, к середине июля число воевод возросло до восьми. Каждый из них, естественно, командовал отдельным военным отрядом[76]. Как же вся эта масса военных людей «расквартировалась» в миниатюрном городке, расположенном на мысу между двумя отвершками оврага?

Таким образом, сделанные в конце предыдущей части выводы, остаются в силе. Отождествление памятника археологии «Городок» с «меньшим» городом 1445 года или «старым городком» 1593 года неосновательно.

Часть 6. Кому ты опасен…?

Следовало ли посвящать столь обширный текст данной проблеме? Ведь почти ничего нового в ее решение она не вносит. Представляется, что стоило. «Старый» пережил очередную реинкарнацию, превратившись одновременно в «меньшой» и «новый», но оставшись мифом. В новой форме он активно транслируется на общероссийском уровне[77]. В сборнике статей, подготовленном издательством «Кварц», который включил переиздание работ В.А. Кучкина, обнаруживаем карту-схему с подписью «Взаиморасположение Нижегородского кремля и городища Городок. Чертеж Н.Н. Грибова по материалам археологических раскопок 2004 г. Кремль – Нижний Новгород старый. Городище Городок – Нижний Новгород меньшой»[78]. Крайне огорчительно, что в столь приличном издании известного отечественного ученого, крупного специалиста по русскому средневековью используется непроверенная информация, тем более, что сам В.А. Кучкин ни с какими археологическим памятниками «меньшой» город не соотносил. На указанной в начале статьи конференции прозвучало предложение о музеефикации «Городка» как городища XV в.[79]. При такой постановке вопроса скоро туда начнут водить экскурсии и рассказывать о дублере Нижнего Новгорода. А там, глядишь, и до тысячелетнего юбилея «городка» один шаг! Если люди с учеными степенями всерьез говорят о создании музея, то можно предложить и проведение ежегодных международных конференций «Старый меньшой городок – щит земли русской» (особенно если «пробить» бюджетное финансирование). Вот примерные темы докладов: «Старый городок

[27]

в воспоминаниях современников», «Старгород и Китежград – культурные центры Нижегородской земли: к вопросу об экономическом и культурном единстве» и т.д.

Читатель скажет: «Абсурд, перебор, не стоит так утрировать». Можно было бы вовсе не обращать внимания на слова, произнесенные с трибуны во время конференции, если бы это была журналистская «утка», очередная «сенсационная версия», псевдоистория. Однако все это рождено в недрах научного сообщества, которое должно следить за строгостью построений и выводов, особенно когда речь идет об их трансляции на широкую публику. Ученый в таком случае должен не только излагать свои научные построения, но думать о том, какой посыл дает он общественности. В данном случае археологический памятник не настолько археологически глубоко и всесторонне исследован, чтобы предлагаемую интерпретацию считать бесспорной. Она не может быть основой для фундаментальных окончательных выводов об истории города, которые имеют значение для каждого нижегородца, любящего его и интересующегося его историей.

Наши критические заметки лишний раз оттеняют огромную роль юбиляра Бориса Моисеевича Пудалова в среде исследователей нижегородского прошлого. Его всегда отличали строгость суждений, взвешенность выводов, педантичность в подаче материала, что и делает его образцом для нижегородских ученых.

Опубл.: Творцы и герои. Источники и исследования по нижегородской истории. Нижний Новгород: Комитет по делам архивов Нижегородской области, 2012. С. 5 – 31.