Давыдов А.И. Реставрация Дмитровской башни Нижегородского кремля 1895 – 1896 годов в оценке современников (К вопросу становления методов научной реставрации в России)

Реставрация Дмитровской башни Нижегородского кремля 1895 – 1896 годов в оценке современников (К вопросу становления методов научной реставрации в России)

Дмитровская башня Нижегородского кремля является одним из немногих архитектурных памятников Нижнего Новгорода, которые реставрировались до 1917 года. Причем реставрация башни, еще в ходе ее осуществления, вызвала противоречивые оценки и бурную дискуссию в кругах общественности. Публикуемая статья, основанная на архивных и библиографических материалах, призвана осветить данную тему. На наш взгляд, это тем более важно, что затрагиваемые вопросы, напрямую связанные с историей становления методов научной реставрации в России, до сих пор не потеряли своей актуальности.

С ростом национального самосознания во второй половине XIX века, Нижегородский кремль стал восприниматься как историческая реликвия, требующая бережного к ней отношения. Ремонтным работам 1785-1790 годов, проведенным нижегородским наместником И.М. Ребиндером, при которых облик кремля сильно пострадал (1), тогда была дана негативная оценка. В частности, в 1896 году член Нижегородской губернской ученой архивной комиссии (НГУАК) А.В. Яворовский в очерке, посвященном созданию художественного и исторического музея в Нижнем Новгороде, писал: “Реставрация… произведенная… Ребиндером была в сущности не реставрацией, а уничтожением драгоценного памятника старины, потому что производилась при полнейшем незнании дела, без всяких справок с прошлым, произвольно. Так, высота башен была уменьшена чуть ли не на половину, высокие зубцы стен уничтожены, и весь стиль постройки изменен в казарменно-прямолинейном характере. Такое положение великого памятника старины является крайне нежелательным и ненормальным. Народ, уважающий себя, прежде всего, дорожит своим прошлым, чтит памятники этого, прошлого. Отсюда понятно, почему среди нижегородцев всегда существовало стремление реставрировать древние стены кремля, восстановить по возможности точно его прежний вид. К сожалению, для такого рода реставрации нужны весьма значительные средства, которыми город не располагает” (2).

Именно отсутствие средств и являлось основным тормозом на пути реализации выдвинутого еще в 1880 году профессором Н.А. Кошелевым в “Обществе художников исторической живописи” предложения начать реставрацию кремля с Дмитровской башни, и использовать ее “с утилитарной целью” – для устройства художественного музея (3). Лишь в рамках подготовки Нижнего Новгорода к проведению XVI Всероссийской промышленно-художественной выставки появилась возможность осуществить задуманное.

Летом 1894 года, уже по инициативе другого художника – А. А. Карелина, сына известного нижегородского фотографа, распорядительный комитет выставки, а затем и Городская дума, обсудили вопрос о создании художественного музея. Было решено разместить его в Дмитровской башне кремля и с этой целью провести ее реставрацию (4). К этому времени академиком архитектуры Д. Н. Чичаговым уже была составлена смета на сумму в пять тысяч рублей (5). К сожалению, выяснить конкретно как и кем был привлечен этот архитектор, напрямую не связанный с реставрацией памятников, и чем он руководствовался при составлении сметы, не удалось. Впрочем, последовавшая вскоре смерть Д. Н. Чичагова прервала сотрудничество с ним устроителей музея, оказавшееся недолгим.

Судя по выступлению А. А. Карелина в распорядительном комитете выставки, упор делался не на точное восстановление первоначального облика башни, а на ее приспособление под вполне конкретные нужды. Именно так можно расценить слова о том, что “Дмитровская башня, приведенная снаружи в вид более близкий к ее древнему типу, будучи покрыта взамен существующей крыши стеклянной черепицей (или стеклянным куполом близким к ее древним очертаниям крыши), представит из себя замечательно отвечающее всем требованиям музея помещение” (6). Такое понимание задач реставрации памятника важно отметить в свете дальнейшего хода событий.

15 июля 1894 года Городская дума испросила разрешения на устройство художественного музея в Дмитровской башне Нижегородского кремля у губернатора Н. М. Баранова (7). Однако рассмотрение данного вопроса “в особом совещании” состоялось лишь 7 декабря. На нем присутствовали: нижегородский губернатор Н. М. Баранов, вице-губернатор А. И. Чайковский, старший советник губернатора В. И. Парфенов, губернский инженер Н. П. Иванов, городской голова  Д. Н. Дельвиг, председатель Нижегородского биржевого комитета В. И. Мензелинцев, председатель НГУАК А. А. Савельев, товарищ председателя НГУАК А.М. Меморский, крупный промышленник, являвшийся также членом НГУАК, Н. А. Бугров (8). Представительность совещания свидетельствует о той важности, которая придавалась вопросу.

Исходя из финансовых соображений, “начальник губернии” предложил объединить будущий художественный музей с существовавшим уже историческим, переведя последний из “Петровского домика” на Почайне в отреставрированную Дмитровскую башню. По тем же причинам по предположению городского головы было решено отказаться от реставрации Георгиевской башни кремля и размещения там выставки картин на исторические темы, а все средства направить на приспособление Дмитровской башни под объединенный музей (9). Организационные мероприятия было поручено возглавить А. М. Меморскому (10), в распоряжение которого передавались имевшиеся в наличии семь тысяч рублей (11).

А. М. Меморский сразу же начинает активно действовать. Уже 12 декабря он обращается к Д. Н. Дельвигу с просьбой помочь произвести технический осмотр Дмитровской башни с целью “обоснования ходатайств: а) перед Археологическим институтом о разрешении произвести реставрацию башни (так в тексте, на самом деле вопросами реставрации памятников ведала Императорская археологическая комиссия – А. Д. ); b) перед местной администрацией об освобождении башни от архива и с) перед военным и инженерным ведомствами о приведении местности, прилегающей к башне с внутренней стороны кремля, в соответствующий значению Дмитриевских кремлевских ворот вид” (12) .

Из архивных источников также следует, что А. М. Меморский где-то в самом конце 1894 года или начале 1895-го (точную дату установить не удалось) встречается в Санкт-Петербурге с профессором Н.В. Султановым и передает ему исходную документацию по башне. Кто предложил привлечь к проектированию этого известнейшего в то время специалиста-реставратора не ясно. Можно лишь предположить, что инициативу здесь проявил сам Н. М. Баранов по рекомендации А. А. Титова, также известного исследователя русского средневекового зодчества и реставратора.

Но прежде чем приступить к проектированию, Н.В. Султанов четко оговорил свое приоритетное положение в деле реставрации памятника, так как на “лавры первенства” здесь претендовал уже упоминавшийся выше художник А. А. Карелин, также занимавшийся вопросами создания музея. В конце декабря 1894 года, по возвращении из-за границы, он выразил городскому голове недовольство деятельностью А. М. Меморского (13).

Этот демарш едва не привел к отказу Н. В. Султанова от участия в разработке проекта, поскольку тот рассматривал А. М. Меморского как вполне официальное лицо, осуществляющее связь между проектировщиком и заказчиками. (Впрочем, судя по всему, договоренность между ними была устной). Последнему пришлось оправдываться перед маститым профессором: “Нижегородский губернатор Н. М. Баранов, а равно и представители городского управления разъяснили мое положение таким образом, что г. Карелин может оставаться, если желает при том, что ему предоставлено, то есть устроителем, собирателем и главным распорядителем будущего художественного музея, когда помещение для него будет готово; строителем же и реставратором Дмитровской башни он не считался и не должен считаться” (14).

Вместе с тем, проявив дипломатичность, Н. М. Меморский обратился к А. А. Титову со следующей просьбой: “Не окажется ли возможным устроить дело таким образом, чтобы к составлению планов Н.В. Султанов привлек бы и г. Карелина. Я стесняюсь писать об этом Н.В., чтобы не задеть авторского самолюбия, а Вас попрошу не отказать в Вашем совете и содействии, буде то нужно будет по этому предмету” (15).

Однако услугами А.А.Карелина для составления чертежей проекта реставрации так и не воспользовались. Он занимался в основном приобретением экспонатов и разработкой музейной экспозиции в башне.

Для того же, чтобы скоординировать все направления деятельности по созданию художественного и исторического музея в Нижнем Новгороде, на заседании НГУАК 19 марта 1895 года был избран специальный комитет, под председательством А. М. Баранова. В его состав вошли А. А. Савельев, А. М. Меморский, А. А. Титов, А. А. Карелин и Н. В. Султанов (16). Кроме этих лиц в одном из архивных документов членами комитета названы Д. Н. Дельвиг и Н. А. Бугров (17).

Каким же образом разрабатывался проект реставрации Дмитровской башни и ее приспособления под музей? Для ответа на этот вопрос обратимся к исходной документации, переданной А.М. Меморским Н.В. Султанову. Помимо материалов по истории памятника, имевшихся в распоряжении НГУАК, ему был доставлен и составленный уже губернским инженером Н.П. Ивановым проект реставрации. К сожалению, эти чертежи нами не обнаружены. Н.М. Баранов называл их “набросками” (18), а сам Н.В. Султанов в письме нижегородскому губернатору от 26 марта 1895 года давал им такой отзыв: “Я рассмотрел подробно проект, составленный архитектором Ивановым. Исполнен он талантливо, но, к сожалению, в нем применены формы нашей древней “гражданской” архитектуры, совершенно невяжущиеся со строго “крепостным” характером башни. Поэтому “исправление” чертежей совершенно невозможно — необходимо совсем переработать проект”. Далее Н.В. Султанов писал: “Но очень скоро нового проекта сделать нельзя, ибо для этого надо предварительно собрать подходящий материал и тогда уже приступить к делу… Быть может, при составлении проекта окажется необходимым осмотреть башню в натуре. Тогда, по всей вероятности, я буду иметь возможность приехать в Нижний…” (19).

Под «подходящим материалом» понимались, вероятно, аналоги, а «осмотр башни в натуре» состоялся, но уже в начале мая 1895 года, когда Н.В. Султанов привез в Нижний Новгород готовый проект реставрации. Правда, “местными силами” в лице нескольких инженеров и техников Дмитровская башня и прилегающая к ней территория кремля были осмотрены еще в феврале-марте, но лишь с тем, чтобы наметить мероприятия, предшествующие основным работам (20). Таким образом, каких-либо натурных исследований, как-то зондажи, шурфы и т.п., при разработке проекта не проводилось. Вообще, остается непонятным, что послужило для него исходным материалом, поскольку ни в одном архивном документе нет даже речи об обмерах памятника.

Н.В. Султановым было выполнено сразу два варианта проекта: один с расширением верхней части башни под машикули – систему бойниц “косого боя”, а другой – без такового. Чтобы понять примененную методику при их разработке следует обратиться к его статье в журнале “Зодчий”. В ней говорилось: “Какова была первоначально Дмитровская башня, мы не знаем, ибо на известном рисунке Нижнего Новгорода у Олеария ее не видно.” Далее шло сопоставление изображения других башен на этом рисунке с данными Писцовой книги 1621-1622 годов и укреплениями Московского Кремля и Китай-города, которые брались за аналоги. После этого делался вывод, что “верх Дмитровской башни может быть реставрирован двояко: или с устройством прямых зубцов, или с устройством навесных зубцов… Обе реставрации имеют одинаковую достоверность, но последняя лучше заканчивает башню в архитектурном отношении и дает возможность разместить большие новые окна в углублениях осадных стоков, что значительно ослабляет их дисгармонию с общим характером крепостной архитектуры, а потому эта последняя реставрация предпочтительнее…  Внутри в настоящее время, после приспособления под архив, не осталось никаких следов древности. В силу этого внутренности придан по проекту вид обыкновенной музейной залы, с балконом по обрезу стены для витрин с археологическими коллекциями, и с сильным верхним светом для картин… Фонарь, дающий этот свет, конечно, по своей наружной форме ничего древнего не имеет, но так как он вполне замаскирован зубцами, то вовсе не нарушает общего характера фасада башни, тем более что высокая шатровая крыша фонаря выступает из-за зубцов совершенно наподобие того, как мы это видим на многих древних башнях...” (21).

И хотя в заключение своей статьи, бывшей вариантом пояснительной записки к проекту, Н.В. Султанов берет определение “приспособление под музей” в кавычки и заявляет, что оно “является вместе с тем и приближением наружного вида башни к ее древнему облику” (22), упор им все же, как это видно из приведенного выше текста, делался именно на решении утилитарных задач.

Впрочем, сам подход к проблеме вполне соответствовал распространенным еще тогда критериям, когда “при недостатке или отсутствии каких-либо данных, необходимых для верной реставрации, допускались домыслы и аналогии” (23). Это наглядно видно из обоснования проектируемого нового входа в музей: “Лестница в башню с внутренней стороны кремля существовала, как видно из описи, в XVII веке, но в настоящее время она совершенно переделана… Поэтому в проекте ход в башню устроен по образцу наших древних галерей и крылец, причем формы выбраны наиболее простые, для большего согласования с простой архитектурой башни…” (24). То есть проект Н.В. Султанова не выходил за рамки стилистических реставраций.

Итак, два варианта проекта 2 мая 1895 года были доставлены их автором в Нижний Новгород. В этот же день им была впервые осмотрена Дмитровская башня (25). Какими-либо сведениями как тогда были восприняты членами реставрационного комитета предложения  Н.В. Султанова по реставрации башни мы не располагаем.

9 мая того же года, соблюдая все формальности, нижегородский губернатор Н.М. Баранов направил султановский проект на рассмотрение в Императорскую археологическую комиссию (ИАК) (26) . В рукописном архиве Института истории материальной культуры РАН сохранились фотокопии, сделанные с него (27). По ним можно судить, что состав чертежей (планы, фасады, разрезы) близок к современным эскизным проектам реставрации, если не считать отсутствия обмеров.

24 мая состоялось заседание ИАК, на котором был одобрен вариант проекта с устройством машикулей (28). После этого, через А. М. Меморского чертежи с пояснениями автора, касающимися, в основном, отдельных частей башни, были возвращены в Нижний Новгород для исполнения (29).

С 7 июня началась реализация проекта. Производителем работ сначала был назначен архитектор П.П. Малиновский (будущий советский нарком имуществ) (30), которого в октябре 1895 года из-за болезни сменил инженер А.Р. Станкевич (31). Под их началом находилось до 75 человек рабочих (32).

Именно П.П. Малиновский, начав разборку верха Дмитровской башни, по сути дела первым убедился в ошибочности избранного варианта реставрации, о чем 22 июня письменно информировал А.М. Меморского: “По обмерам в натуре чертежи Султанова далеко отходят от действительности… Лучше остаться при первом эскизе, чем… выигрывает башня в смысле верности действительности, так как при разборке прямые зубцы обнаружились довольно ясно, с другой стороны, этот тип отвечает общему характеру кремля… Я хотел об этом поговорить с Н.М.Барановым, но он экстренно выехал – остается подождать Султанова, а  удастся склонить его на эту переделку – решить этот вопрос легальным путем…” (33).

 В связи с изложенным, 9 июля 1895 года состоялось заседание НГУАК, на котором были рассмотрены оба варианта проекта. О результатах рассмотрения в “Отчете НГУАК за восьмой год существования” говорится следующее: “Утвержденный Археологической комиссией чертеж, по которому начата реставрация башни, с расширенной верхней ее частью (раструбом) комиссия (т.е. НГУАК – А. Д.) нашла несоответствующим прежнему виду башни и выразила пожелание, чтобы прежний старинный вид башни, с прямыми до верху стенами, был сохранен, чему, по мнению комиссии, другой чертеж удовлетворяет больше” (34). Это “пожелание” 15 июля было доведено до сведения Н. М. Баранова (35).

Вместе с тем, параллельно с обсуждением вопроса об облике башни, явочным путем началось осуществление варианта проекта ее реставрации без машикулей. На это указывает то место в заявлении нижегородского губернатора, сделанном, правда, несколько позже в октябре 1895 года, где говорится о том, что “первые кирпичи, по желанию … местных историков, положены не по чертежу, на котором имеется надпись <Императорской археологической> комиссии, а по другому, имеющемуся в проекте” (36).

Вообще же, губернатор, как человек военный, привыкший к субординации и неукоснительной дисциплине, не мог потерпеть неисполнения решения вышестоящей инстанции. В ответ на июльское к нему обращение, он указал председателю НГУАК, что утвержденный ИАК вариант проекта является “обязательным к исполнению” и возложил персональную ответственность за это на А. А. Савельева и А. М. Меморского (37). Определенную роль здесь явно сыграла и позиция А. А. Титова, изложенная в письме к Н. М. Баранову: “Раз это дело в таких руках, как Н. В. Султанова, можно быть уверенным, что худо не будет. Он единственный пока в России археолог-архитектор, который не только знает дело, но горит духом в деле сохранения старины” (38).

Губернатор срочно вызвал автора проекта реставрации. 6 августа Н.В. Султанов прибыл в Нижний Новгород и вместе с А. А. Карелиным, А. М. Меморским и А. А. Титовым осмотрел реставрируемую Дмитровскую башню (39). На следующий день состоялось заседание реставрационного комитета. Протокольной записи его обнаружить не удалось. Судя по информации в газете, Н. В. Султанов на этом заседании указал на “несколько неточное выполнение его проекта”. Как говорилось в заметке, по его предложению “в начатых работах придется сделать некоторые изменения, применяясь к утвержденному проекту, по которому отныне и будет реставрироваться башня” (40). В изложении же губернатора заседание это описано несколько иначе. По его словам, в свой второй приезд Н. В. Султанов “не только заявил о необходимости выполнения плана, утвержденного Археологической комиссией, но любезно прочитал нам целую лекцию о том, почему следует строить именно по этому чертежу, а не по тому, на который указывали некоторые члены Архивной комиссии. Он говорил о том, что в древности Дмитровская башня должна была иметь ниже крыши деревянный обнос с низовыми боями, и что этот деревянный обнос и заменен в проекте каменным раструбом для бойниц того же типа. Члены Архивной комиссии, которые возбуждали этот вопрос, в том числе и председатель А. А. Савельев, благодарили Н. В. Султанова за это разъяснение и не только не возражали ему, но были… убеждены авторитетным словом знатока и специалиста” (41) .  Попросту говоря, маститый профессор “задавил” своим авторитетом сомневающихся в правильности принятого им решения. И сделал это вопреки данным, полученным при натурном обследовании башни в процессе реставрации!

Казалось бы, после этого страсти должны были улечься. Однако, как уже говорилось, подводя итоги восьмого года своего существования, НГУАК снова вернулась к вопросу реставрации Дмитровской башни. На ее отчетном заседании 22 октября 1895 года состоялась дискуссия, в ходе которой А. А. Савельев и И.П. Кутлубицкий заявили, что в древности башня не имела того вида, какой придается ей в ходе приспособления под музей. Чтобы снять с НГУАК возможные впоследствии обвинения в неправильной реставрации памятника, по предложению А. М. Меморского было решено просить Н. В. Султанова еще раз, письменно, обосновать свое решение. Нижегородская пресса с разной степенью подробности изложила происшедшее в столбцах газетной хроники (42).

Критические замечания по поводу проекта приспособления Дмитровской башни под музей на страницах прессы звучали и ранее. Так, еще в июне 1895 года известный нижегородский историк-краевед А. П. Мельников писал в газете “Волгарь”: “Вообще, башне будет придан вид старины, хотя, к сожалению, такая ее переделка не может называться реставрацией в строгом смысле этого слова” (43). Трудно сказать, почему именно газетные сообщения об отчетном заседании НГУАК вызвали гнев губернатора. Вероятно, Н. М. Баранов расценил происшедшее как “бунт на корабле” (ведь, формально, он возглавлял комитет по реставрации Дмитровской башни) . Разразился скандал!

26 октября было созвано заседание реставрационного комитета. На нем губернатор обрушился на инакомыслящих, вновь с военной прямотой заявив, что Императорская археологическая комиссия – “единственно компетентное учреждение в вопросах древностей и исторической архитектуры”, что надо выполнять именно тот проект, который ею утвержден и передан для выполнения. Он припомнил членам НГУАК (о чем уже говорилось выше) их соглашательскую позицию на августовской встрече с Н. В. Султановым и далее заявил: “Тем удивительнее, что ныне вновь дается повод к толкам по тому же поводу, к толкам, которые проникая в общую печать, в органы не специально осведомленные в вопросах исторической архитектуры, смущают читающую публику и поселяют в ней странные недоразумения, а между тем все это было в заседаниях Ученой архивной комиссии и из ее заседаний перешло на столбцы местных газет в отдел легких и веселых былей и небылиц” (44). Таким образом, Н. М. Баранов еще раз продемонстрировал свой характер и показал себя противником какого-либо гласного обсуждения принятых высшими инстанциями решений.

Последствием проявления начальственного гнева стало дружное “самобичевание” и “покаяние” провинившихся, зафиксированное в журнале заседания реставрационного комитета. Губернатора просили “не обращать внимание на мелкие уколы и не отказать в руководстве таким важным и серьезным делом, как устройство в Дмитровской башне музея”, что является “высокой службой человечеству и Нижнему в частности”. А. М. Меморский, начав с рассуждения о том, что “реставрировать – не значит повторять и снимать копию с несуществующих подлинников, а восстанавливать идею и дух древности”, проявил изрядное красноречие и договорился до того, что “уважение к этим идеям и есть признак истинного просвещения, слепое же повторение поступков и деяний, хотя бы седой старины, обратило бы современное человечество к звериным нравам первобытных времен” (45) .

А. А. Савельев счел необходимым письменно изложить свое “особое мнение” к протокольной записи данного заседания реставрационного комитета, в котором взял на себя вину за допущение  прений в НГУАК по вопросу о султановском проекте. Он заявил, что “вопрос о типе Дмитровской башни должен считаться исчерпанным, и дело – вполне разъясненным... Архивная комиссия … высказала только свой взгляд и пожелание по этому делу… Чертеж, утвержденный Археологической комиссией, при реставрации башни … для всех обязателен” (46) .

Единственным, кто хоть как-то остался при своем мнении относительно задач реставрации, оказался И. П. Кутлубицкий, не входивший в состав реставрационного комитета и, видимо, поэтому бывший в меньшей зависимости от губернатора. Он сказал, что “заявляя … о том, что Дмитровская башня в настоящем (т.е. предполагаемом проектом – А. Д.) виде не есть копия древней башни… он имел в виду лишь отметить этот факт без всякого желания вредить делу или оспаривать правильность проекта Н. В. Султанова; он понимает лишь, что реставрировать – значит приводить башню в тот вид, какой она имела при ее выстройке” (47).

Естественно, на сей раз, все эти речи не просочились на страницы местной печати. Однако, одержав победу над членами НГУАК, губернатор так и не смог обуздать нижегородских газетчиков. Буквально через несколько дней после описанного заседания “Нижегородский листок” откликнулся на происходящие вокруг башни события фельетоном за подписью “Нижегородец”. (Как любезно сообщил нам доктор юридических наук Ю. Г. Галай, этим псевдонимом пользовался инспектор народных училищ М. В. Овчинников, бывший до 1889 года редактором неофициальной части “Нижегородских губернских ведомостей“). Фельетон настолько выразителен, что позволим себе привести здесь довольно обширный отрывок из него:

“На Благовещенской площади возводится какое-то высокое здание, снизу узкое, сверху широкое, напоминающее по форме большую железнодорожную водокачку. Если вы спросите, что это такое, иные вам ответят: “Это реставрированная Дмитровская башня”. А другие скажут: “Это здание для художественного музея”.

Что же это такое в действительности? Новое ли здание для музея, возведенное в красивом фантастическом стиле, или же это точное воспроизведение Дмитровской башни, какой она была еще до “реставрации” Ребиндера?

Вопрос этот спорный. А. А. Савельев и И. П. Кутлубицкий утверждают, что никто не знает, какой вид имела Дмитровская башня, что чертежей и рисунков этой башни не сохранилось, а потому восстановление или реставрация ее невозможны. По-видимому, гг. Кутлубицкий и Савельев правы, и реставраторам Дмитровской башни приходится утешаться тем, что они “возведут башню вдвое лучше, чем была эта башня во время своей молодости”.

 Это утешение напоминает мне один анекдот. У одной античной статуи был отбит нос. Знатоки античного искусства сильно горевали о пропавшем носе, который был им нужен для разрешения какого-то весьма важного специального вопроса. “И чего только господа горюют, – сказал штукатур. – Я готов с удовольствием приделать к статуе нос из алебастра в два раза лучше прежнего”.

Но пусть Дмитровская башня будет в два раза лучше древней, пусть она вовсе на нее не походит, с нашей обывательской точки зрения важно то, что в Нижнем Новгороде будет художественный музей...” (48) . Таково было общественное мнение.

Между тем, дело приспособления Дмитровской башни под музей шло своим чередом. За его ход и финансовую сторону отвечал производитель работ. И П. П. Малиновский, и А. Р. Станкевич регулярно отчитывались перед реставрационным комитетом. Подобный организационный порядок являлся обычным при проведении ремонтно-строительных работ в то время.

Следует также отметить, что рабочие чертежи отдельных частей и деталей башни делались уже в ходе начавшейся ее реставрации, в основном самим Н. В. Султановым или по его рисункам, выполненным в русском стиле (49). Проект же внутреннего убранства музея был разработан А. А. Карелиным (50). При производстве реставрации для усиления фундамента башни использовался бетон, кирпичная кладка велась как на цементе, так и на известковом растворе (51).

К середине мая 1896 г. основные работы были закончены. Как указывает архитектор С. Л. Агафонов, автор научной реставрации Нижегородского кремля, проведенной в советское время “при перестройке башни в 1895 г. верхние ярусы были объединены в общий зал, освещенный стеклянным фонарем и окнами, устроенными в надложенном над стенами новом завершении башни. Древние парапет и зубцы были при этом уничтожены… Н. В. Султанов создал эффектную композицию, но по образцу совершенно чуждую строгому характеру Нижегородского кремля. Это впечатление еще более усиливается от того, что стеклянный фонарь, по проекту скрытый за зубцами, при выполнении в натуре оказался значительно выше их и, заняв главное место, вступил в полное противоречие с формами и логикой оборонной архитектуры” (52) .

25 мая 1896 года Дмитровская башня была увенчана золоченым двуглавым орлом высотой 3,5 аршина (ок. 2,5 м), рисунок которого был взят с монет, чеканенных при Иване III (53). Такой выбор мотивировался тем, что при этом русском царе было завершено строительство Нижегородского кремля (54). Тем самым подчеркивалась связь башни с определенной исторической эпохой.

Подобное отношение к памятникам было во многом характерно для тогдашнего понимания реставрационных задач. “Сооружение прошлого, не создавшееся специально в качестве исторического монумента, со временем становится непреднамеренным памятником своей эпохи. Но в 1890-е годы к нему иногда прикомпановываются новые, заведомо не существовавшие ранее элементы, призванные продемонстрировать связь памятника с определенными событиями и лицами… Происходит своеобразная актуализация памятника, приближающая его отчасти к преднамеренно созданным монументам” (55). В частности, такой подход проявил В. В. Суслов в 1899 году  при разработке проекта реставрации Белой Вежи, предложив увенчать эту башню российским гербом (56).

Вероятно, также задачам актуализации памятника, его принадлежности к истории Нижнего Новгорода должны были служить роспись внутри музея, изображающая родословное древо нижегородских князей, проект которой разработал А. А. Карелин (57), и мозаичный олень – герб Нижегородской  губернии, выполненный архитектором А.А. Фроловым и установленный над входом на лестницу, ведущую на галерею и через нее в башню (58). Крыльцо этого входа во изменение первоначального проекта Н.В. Султанова  оказалось устроено не внутри кремля, а с Благовещенской площади со стороны Кладовой башни. Как и галерея, оно было спроектировано в русском стиле. (Крыльцо, лестница и частично галерея были разобраны при реставрации прясла стены в 1950-е годы).

Помимо собственно приспособления Дмитровской башни под музей, территория, прилегающая к ней внутри кремля, была благоустроена. Это позволило организовать дорогу к Ивановскому съезду (59). Таким образом, башне был возвращен ее проездной характер, хотя по-прежнему проезд осуществлялся через высокие арочные ворота у стены арсенала.

Общая стоимость работ значительно превысила первоначально предполагавшуюся и исчислялась суммой в 27 872 рубля 85 копеек. Из них 11 522 рубля 85 копеек составлили городские средства. Остальная сумма была собрана за счет пожертвований со стороны частных лиц путем подписных листов (60), что являлось обычной практикой тех лет.

Торжественное открытие художественного и исторического музея в Дмитровской башне, ставшего городским, состоялось 25 июня 1896 года. По этому случаю в Санкт-Петербург Н. В. Султанову нижегородским губернатором была дана следующая телеграмма: “Городское общество и я приносим Вам глубочайшую благодарность за Ваш труд по реставрации Дмитровской башни. Сегодня она освящена, музей в ней открыт, и Ваше имя останется памятным для нижегородцев. Баранов” (61).

Также в память этого события А.А.Карелиным был разработан рисунок специальной медали, выполнявшейся из различного металла. Две золотые медали предназначались для императорских величеств – Николая II и Александры Федоровны, которые посетили музей   19 июня 1896 года во время работы Всероссийской промышленно-художественной выставки, 25 серебряных медалей – для “августейших особ”, учреждений и лиц, принявших непосредственное участие в организации музея, и 300 бронзовых – для других жертвователей на музей (62).

Для нас важно отметить, что, судя по пояснительной записке к проекту медали, само событие, в честь которого она выпускалась, расценивалось А. А. Карелиным как “начало восстановления Нижегородского кремля в его первоначальном (выделено нами – А. Д.) виде” (63). Другой член НГУАК –А. В. Яворовский, в предисловии к путеводителю по музею, изданному в том же 1896 году, писал: “Дмитровская башня… имеет ныне, как можно достоверно предположить, вид возможно тождественный с древним, поскольку о последнем можно иметь представление согласно существующим археологическим данным” (64).

Однако с течением времени оценка происшедшего менялась. Уже в отчете о деятельности музея за 1897-1898 годы П. И. Крылов говорил следующее: “Само собой разумеется, что “реставрация” понималась не в буквальном смысле точного воспроизведения прежнего вида башни; для этого, во-первых, не было прямых и положительных указаний, а во-вторых, ввиду назначения башни служить помещением для художественного и исторического музея, необходимо было соблюсти требования световых условий, чего, без сомнения, нельзя было достигнуть при точной реставрации башни в ее первоначальном виде; реставрация понималась лишь в смысле “восстановления идеи и духа времени”. Этому требованию и удовлетворяет реставрированная по проекту Н. В. Султанова Дмитровская башня” (65).

Пройдет еще несколько лет, и НГУАК в перечне наиболее важных памятников старины, составленном для МВД, назовет султановскую реставрацию не только “весьма произвольной”, но даже “фантастической” и подчеркнет, что благодаря ей, Дмитровская башня “окончательно утратила первоначальный свой вид” (66). Такое изменение взглядов можно объяснить тем, что в России “к началу XX века постепенно формируется научный метод реставрации, при котором остается все меньше места произвольным решениям” (67) .

Подводя итоги, можно сделать вывод, что приспособление Дмитровской башни Нижегородского кремля по проекту Н. В. Султанова стоит в одном ряду с другими стилистическими реставрациями 90-х годов XIX века, основанными на аналогах. Вместе с тем,  на ее облик повлияли утилитарные задачи, связанные с нормальным функционированием музея (появление светового фонаря, устройство специального входного крыльца и т.п.). Это объективные причины происшедшего с башней. Но был и субъективный момент. Попытка соотнести проводимую реставрацию памятника с данными натурных исследований, полученных в ходе работ, предпринятая рядом членов НГУАК, провалилась как из-за позиции автора проекта, не пожелавшего принять их во внимание, так и из-за волевых решений со стороны нижегородского губернатора. Но вместе с тем, мы должны все-таки помнить, что действовали они в то время, когда подобные стилистические реставрации считались еще вполне допустимыми, когда еще только происходило становление приемов и методов научного изучения исторических сооружений. Поэтому вполне был прав С.Л.Агафонов, сохранивший существующий внешний облик Дмитровской башни при реставрации кремля, ибо приобретя его, башня стала уже и памятником архитектурных идей рубежа XIX—XX веков.

Примечания:

1. См.: Агафонов С.Л. Нижегородский кремль. Архитектура, история, реставрация. – Горький, 1976. С. 36.

2. Нижегородский городской художественный и исторический музей и выставка картин Общества художников исторической живописи. – М., 1896. C.III-IV.

3. Кроме того, Н.А. Кошелев предлагал одновременно с Дмитровской реставрировать Георгиевскую башню и разместить там библиотеку. (См.: Крылов П.И. Каталог Нижегородского городского художественного и исторического музея. – Н.Новгород, 1903. С.VI).

4. ЦАНО. Ф.30. Оп.35. Д.5029. Л.7, 16-19 об.

5. Там же. Л. 18 об.

6. Там же. Л. 18-18 об.

7. Там же. Л. 10.

8. ЦАНО. Ф.30. Оп.356. Д.227. Л.14-15.

9. ЦАНО. Ф.30. Оп.35. Д.5029. Л.32-32 об.

10. ЦАНО. Ф.30. Оп.356. Д.227. Л.17.

11. ЦАНО. Ф.2. Оп.6. Д.1922. Л.8.

12. Там же. Л. 6 об.

13. ЦАНО. Ф.30. Оп.35. Д.5029. Л.40-41.

14. ЦАНО. Ф.30. Оп.356. Д.227. Л.39.

15. Там же. Л. 40 об.

16. Волгарь, 1895, 20 марта.

17. ЦАНО. Ф.30. Оп.356. Д.227. Л.66.

18. Там же. Л. 90 об.

19. Там же. Л. 32 об.-33.

20. ЦАНО. Ф.30. Оп.35. Д.5029. Л.45; Оп.356. Д.227. Л.26-27.

21. Султанов Н. Приспособление Дмитровской башни Нижегородского кремля под музей // Зодчий, 1895, № 9. С. 65-66.

22. Там же. С. 66.

23. Современный облик памятников прошлого. (Историко-художественные проблемы реставрации памятников архитектуры). – М., 1983. С.76.

24. Султанов Н. Указ. соч. С. 66.

25. Волгарь, 1895, 3 мая.

26. ЦАНО. Ф.30. Оп.356. Д.227. Л.38-38 об.

27. НА  ИИМК РА. Ф.1. Д.107/1895 г. Л.22-25.

28. ЦАНО. Ф.2. Оп.6. Д.1922. Л.26.

29. Там же. Л. 27-29. Данные архивные документы опровергают утверждения доктора исторических наук Н.Ф.Филатова, что “первый проект” Н. В. Султанова “был отвергнут    НГУАК”, который затем “создал новый”. (См.: Филатов Н.Ф. Нижний Новгород. Архитектура XIV — начала XX в. – Н.Новгород, 1994. С. 122).

30. ЦАНО. Ф.30. Оп.35. Д.5029. Л.46.

31. ЦАНО. Ф.30. Оп.356. Д.227. Л.65.

32. Волгарь, 1895, 23 июня.

33. ЦАНО. Ф.30. Оп.356. Д.227. Л.48-48 об.

34. Там же. Л.72.

35. ЦАНО. Ф.2. Оп.6. Д.1922. Л.31-31 об.

36. ЦАНО. Ф.30. Оп.356. Д.227. Л.91.

37. ГАНО, ф.2, оп.6, д. 1922, л. 32.

38 . Там же, л. 33.

39. Волгарь, 1895, 6 авг.

40. Волгарь, 1895, 7 авг.

41. ЦАНО. Ф.30. Оп.356. Д.227. Л.91-91 об.

42. См.: Волгарь, 1895, 23 окт.; Нижегородский листок, 1895, 24 окт.; НГВ, 1895,         25 окт.

43. Волгарь, 1895, 19 июня.

44. ЦАНО. Ф.30. Оп.356. Д.227. Л.91 об.

45. Там же. Л.92-92 об.

46. Там же. Л.93-93 об.

47. Там же. Л.91 об.-92.

48. Нижегородский листок, 1895, 29 окт.

49. ЦАНО. Ф.30. Оп.356. Д.227. Л.41-41 об., 76-77 об., 161-162.

50. Там же. Л.161-162.

51. Там же. Л.78-87, 274-301.

52. Агафонов С.Л. Указ. соч. С. 99-100.

53. Неделя строителя, 1896, 30 июня. С. 116. Н. Ф. Филатов ошибочно считает, что при реставрации башни Н. В. Султановым она была увенчана “кованым флюгером-оленем”. (См.: Филатов Н. Ф. Указ.соч. С.10). На самом деле этот флюгер появился в советское время.

54. Крылов П.И. Указ. соч. С. IX.

55. Щенков А. С. Проблема исторической ценности памятников в русской реставрации 1890-х гг. // Реставрация и архитектурная археология. Новые материалы и исследования. – М., 1995. Вып. 2. С. 20-21.

56. Там же. С. 22-23.

57. ЦАНО. Ф.30. Оп.366. Д.227. Л.161-162.

58. Фролов В.А. Мозаики Нижнего Новгорода. (К проблеме изучения истории мозаики в России) // Памятники истории и культуры Верхнего Поволжья. – Н.Новгород, 1992. С.82.

59. ЦАНО. Ф.2. Оп.6. Д.1922. Л.47.

60. ЦАНО. Ф.30. Оп.356. Д.227. Л.272-273 об.; Ф.569. Оп.1779-а. Д.11. Л. 5.

61. ЦАНО. Ф.30. Оп.356. Д.227. Л.237 об.

62. ЦАНО. Ф.30. Оп.35. Д.5029. Л.239-239 об. Царской чете медали были вручены 26 мая 1900 г. (ЦАНО. Ф.30. Оп.356. Д.380).

63. ЦАНО. Ф.30. Оп.35. Д.5029. Л.239.

64. Нижегородский городской художественный и исторический музей… C.V-VI.

65. Крылов П.И. Указ.соч. C.VIII-IX.

66. РГИА. Ф.1284. Оп.188 / 1902 г. Д.109. Л.4.

67. Современный облик памятников… С.92.