Нестеров И.В. Отношения Казани и Москвы 2-3 четверти XV века в «Повести о Тимофее Владимирском»

При описании коллекции Отдела Редких Книг Фундаментальной Библиотеки ННГУ¹ в одном из Сборников² был обнаружен список «Повести о Тимофее Владимирском».

Археографически это находка регионального значения. По российским меркам степень распространенности можно охарактеризовать как среднюю³ (М.О. Скрипиль говорит о 24 списках⁴), а степень заинтересованности в изучении – как очень невысокую (в предельно коротком библиографическом списке работа М.О. Скрипиля упомянута как первая и пока последняя из числа крупных⁵).

Нижегородский список «Повести…» относится к I (полной) редакции. Значительных текстуальных разночтений в нем нет, кроме пропуска слова «дщи» (дочери) во фрагменте, упоминающем родителей пришедшей на исповедь девицы – «… девица некая красна зело, (дщи) славных града того»⁶. Особенностью нижегородского списка является поздняя хронология – по наличию штемпеля с нечитаемой (вследствие плохой сохранности) легендой, он датирован 2 четвертью 19 – началом 20 в.в. Возможно, это самый поздний из известных списков       (М.О. Скрипиль сообщает о двух списках 19 в). Непрерывность рукописной традиции памятника говорит о незатухающем интересе к нему до конца существования самой традиции, т.е. до событий 1917 г.

Краткое содержание «Повести…» таково: священник неназванной  владимирской церкви совершает блудный грех во время исповеди. Боясь сурового наказания, он переодевается воином и бежит в Казань, где поступает на службу к тамошнему царю. Поменяв веру, заново обзаведясь семьей, разбогатев и сделав успешную военную карьеру, Тимофей тем не менее несчастлив – ведь все его достижения связаны с преступлениями против Родины, в набегах на которую он участвует. Случайная встреча с русским пленником, бежавшим из Казани, помогает ему получить прощение по грамоте великого князя. Кульминация «Повести…» – раскаявшийся преступник умирает от радости после прочтения грамоты.

Значимость памятника к том, что вполне естественное влияние жанра христианских житий не превращает «Повесть…» в печально знакомую археографам  «историческую туфту». Достоверность описанных событий несомненна. Формат статьи не позволяет нам рассмотреть эту проблему подробно, в качестве примера укажем лишь на один факт: от митрополита Филиппа, инициатора помилования главного героя, дошло 7 посланий,⁷ из заголовков которых ясно, что минимум два посвящены вопросам помилования. Видимо, для Филиппа это был важный элемент политики, а значит и типичная для него модель поведения в подобной ситуации.

Датировка событий «Повести…» также не вызывает значительных затруднений, хотя и невозможна с точностью до года. Отправной точкой служит упоминание великого князя Ивана Васильевича и митрополита Филиппа вполне очевидно, что это не Иван IV и Филипп II (Колычев), т.к. время нахождения на должности последнего – 1566-1568 г.г. – приходится на период после взятия Казани. Иван III и Филипп I (уже упоминавшийся выше) как раз являются действующими лицами «Повести…». Кстати, в одном из списков II редакции против имени Филиппа добавлено «первый»,⁸ но список поздний – 18 в., поздним могло быть и добавление.

Филипп I занимал митрополичью кафедру в 1464-1473 г.г. Именно этим временем датируются события заключительной части «Повести…». Ее начало – на 30 лет ранее. Именно столько пробыл в Казани главный герой, покинувший Родину 20-летним юношей.

М.О. Скрипиль сужает возможные хронологические рамки концовки «Повести…» до 1467-1473 г.г., т.е. времени после неудачного похода на Казань в 1467 г.⁹ Обоснование подобной датировке автор не дает. Логически убедительно выглядит и противоположный вариант – 1464-1467 г.г., так как в «Повести…» о столь крупном событии, как попытка ликвидации Ханства ничего не говорится, жизнь главного героя безоблачна, на протяжении 30 лет он «соседям (т.е. Руси) то и дело наносил обиды смело», и душевный перелом происходит у Тимофея в результате нравственных страданий, а не из опасений попасть в руки бывших соотечественников.

Есть в «Повести…» и еще один не рассматривавшийся ранее датирующий элемент. Это упоминание в списках II редакции имени казанского царя, к которому между 1434 и 1443 годами бежал Тимофей. К сожалению, транскрипция имени – Маной¹⁰ – не соотносится напрямую с именем основателя ханства Улу-Мухаммеда (1438-1445).

Как источник по истории взаимоотношений Казани и Москвы 15 века «Повесть…» может дать следующее:

Упоминание большого числа русских пленников вкупе с аналогичным положением гл. 72 Стоглава 1551 г. «О искуплении пленных» («которых окупят царевы послы в Ордах, и во Цареграде, или в Криму, или в Казани…»¹³ – и все это всего лишь за год до падения последней!) характеризует отношения с Казанью как «Hannibal ante portas», ведь оплачивать расходы приходилось всей страной – через специальный налог с каждой сохи.¹⁴

      Резюме. «Повесть о Тимофее Владимирском» – интересный и информативный исторический источник. Будучи источником не летописного, а «человеческого» уровня, он и ценен как взгляд «с маленькой колокольни». Отношения между Москвой и Казанью характеризуются им как бы изнутри. Автор «Повести…» таких задач перед собой не ставил, но рассказанная им история позволяет сделать вывод: Москва и Казань в середине 15 века (а с небольшими оговорками – и в дальнейшем) – не волк и овца, а два намертво сцепившихся хищника, схватка которых могла окончиться только гибелью одного из них. Что, в конечном счете, и произошло.