[55]

  

«Сначала было Слово», — сказано в Евангелии от Иоанна. И хотя большевики были атеистами, сила слова, особенно печатного, была им хорошо известна. С первых дней своего существования советское государство получило исключительное право на владение информацией, контроль за ее распространением и практически ничем не ограниченную возможность манипулировать информацией в своих интересах. Для этого была создана целая система государственных и партийных органов, в задачу которой входило определение условий подготовки информации, осуществление контроля за ее распространением, опубликование информации в желаемом виде.

Первым декретом, изданным советским правительством — Советом Народных Комиссаров (СНК) — был декрет о печати. Знаменитые декреты о мире, земле, создании рабочего и крестьянского правительства были приняты на II Всероссийском съезде Советов. Декрет санкционировал запрещение всех органов прессы, враждебно настроенных по отношению к новой власти, давал право СНК по своему усмотрению

 

[56]

 

закрывать газеты и журналы. Декрет был подписан В. И. Лениным 27 октября (9 ноября) 1917 г. — в первый день Советской власти[1]. Через 8 дней в резолюции ВЦИК по вопросу о печати «восстановление так называемой «свободы печати» было названо «мерой безусловно контрреволюционного характера»[2].

Первоначально функции политической цензуры выполняли Главполитпросвет при Наркомате просвещения и отделы военной цензуры при ВЧК. Активную работу в этом направлении вела Н. К. Крупская, которая с ноября 1920 г. стала председателем Главполитпросвета. Уже в 1921 г. отделы военной цензуры полностью контролировали международную почтово-телеграфную корреспонденцию, а также внутреннюю, адресованную до востребования. Контроль за обычной перепиской осуществлялся выборочно — от 30 до 40%.

21 декабря 1921 года СНК РСФСР специальным закрытым постановлением утвердил положение о политическом контроле. В соответствии с этим постановлением служба военной цензуры упразднялась. Вместо нее организовывались отделы, отделения и пункты политического контроля при секретно-оперативном управлении ВЧК.

«В целях объединения всех видов цензуры печатных произведений» 6 июня 1922 г. Главполитпросвет был преобразован в Главное Управление по делам литературы и издательства — Главлит. «На всех произведениях печати, издаваемых в Республике... должна быть виза Главлита или его местных органов», — указывалось в Положении о Главлите[3].

Полномочия Главлита были огромны. Его сотрудники осуществляли просмотр «всех предназначенных к опубликованию или распространению произведений, как рукописных, так и печатных, изданий периодических и непериодических, снимков, рисунков, карт и т. п.»[4], выдавали разрешение на публикацию, составляли списки книг, запрещенных к изданию. Распоряжения Главлита были обязательны для всех органов печати, издательств, типографий, библиотек и книжных магазинов.

6 февраля 1922 г. постановлением ВЦИК ВЧК была упразднена. Вместо нее было создано Государственное политическое управление (ГПУ) при НКВД РСФСР. На него возлагалась, помимо прочего, борьба с распространением произведений, не разрешенных Главлитом, надзор за типографиями, изъятие книг запрещенных к продаже и распространению. 30 декабря 1922 г. Первый Всесоюзный съезд Советов принял постановление об образовании при СНК СССР Объединенного Государственного Политического Управления (ОГПУ).

Главлит и ОГПУ были государственными исполнительно-распорядительными органами. Однако, в своей деятельности руководствовались в первую очередь решениями и указаниями не государственных, а политических структур. Отдел печати ЦК РКП(б) полностью опреде-

 

[57]

 

лял характер циркуляров Главлита, его указаниями о наличии «контрреволюционности» руководствовались сотрудники ОГПУ.

Система политической цензуры, включавшая Главлит, соответствующие отделы, а затем и управления ОГПУ – НКВД - КГБ и соответствующие отделы ЦК РКП(б) — ВКП(б) — КПСС, сложилась в первой половине 20-х годов, еще при жизни В. И. Ленина, и просуществовала до начала 90-х годов.

Главлит Белоруссии (Главлитбел) был образован в 1922 г. Он находился в непосредственном подчинении сначала у агитационно-пропагандистского отдела Центрального Бюро КП(б)Б (АПО), а с образованием в структуре компартии Центрального Комитета и отдела печати (ОП) — в его подчинении. Отчеты Главлита заслушивались на бюро ЦК КП(б)Б, по всем спорным вопросам его руководство запрашивало мнение руководителей АПО или ОП. Представители ОП или АПО входили в состав коллегии Главлита. Решения Главлита РСФСР были обязательны и для Главлитбела.

Главлитбел имел свои подразделения в округах (так называемые окрлиты), в районах (райлиты), политредакторов на местах.

Полномочия Главлита постоянно расширялись. Кроме контроля за содержанием газет, журналов, Госиздательства, ведомственных изданий в функции его сотрудников был включен также контроль за репертуаром театров, изданием новых журналов, всей типографской продукцией, выдача разрешений на проведение общественных мероприятий.

Первоначально от цензуры Главлита освобождались партийные издания, печатная продукция, выпускаемая ЦИК, СНК и Политпросвещением. Политический контроль осуществлял непосредственно отдел печати ЦК КП(б)Б, который в своей деятельности следовал указаниям из центра.

От идеологической цензуры не освобождался никто. В 1924 г. было принято решение выпустить дешевую серию трудов основоположника ВКП(б) В. И. Ленина. Государство отпускало на это 1 млн. 750 тыс. рублей, в том числе на Белоруссию — 60 тыс[5]. Отдел печати ЦК КП(б)Б 12 августа 1924 г. получил из ЦК РКП(б) секретный циркуляр, предписывающий «твердо провести, чтобы ни одно издание по Ленинской серии не могло выйти в свет, не получив утверждения с вашей стороны в отношении выбора темы, необходимых комментариев и рукописи тиража издания... При составлении и утверждении редакционных планов необходимо руководствоваться тем, чтобы дать лучше меньшее количество названий и изданий, но на темы нам более важные, в обработке безусловно правильной и выдержанной, максимально тщательной (особенно при переводах) и приспособленной для широких масс читателя»[6].

 

[58]

 

В середине 20-х годов широкое распространение получили стенные газеты. 30 сентября 1924 г. Главлит РСФСР разослал всем республиканским подразделениям циркуляр, в котором обязывал последних установить контроль и над рукописными изданиями, так как «стенгазеты носят характер грубой злостной критики»[7]. Просмотр стенгазет поручался «достаточно развитым партийным товарищам»[8]. Однако технически осуществить это Главлит Белоруссии не мог. К маю 1925 г. в республике выпускалось порядка 800 стенгазет[9]. Требовалось по меньшей мере 300 новых квалифицированных сотрудников. Поэтому после запроса Главлитбела, АПО ЦК КП(б)Б решил не устанавливать обязательный контроль Главлита над рукописными изданиями, рекомендовав окружным партийным комитетам «проверять состав редакторов стенных газет и принять меры к тому, чтобы ответственными редакторами являлись достаточно развитые товарищи. Дать указание, чтобы стенгазеты не содержали столбцов для злостных выпадов и чтобы содержание газет соответствовало партийной линии»[10].

Сотрудники агитационно-пропагандистского отдела и отдела печати ЦК КП(б)Б не только давали указания. Они непосредственно контролировали содержание опубликованных в газетах материалов. Так, редактору газеты «Заря Запада» (Витебск) было указано «на русско-еврейский тон» фельетонов, редактору газеты «Соха и молот» (Могилев) — «на недопустимый уклон, который в газете получил судебный отдел»[11]. Отделы «предлагали» всем редакциям газет освещать на своих страницах «работу, проводимую местными органами среди демобилизованных красноармейцев и успехи, достигнутые в области улучшения их материального положения», провести кампанию «по освещению распределения скидки по сельхозналогу для бедняцких и маломощных хозяйств», так как «распределение этого фонда имеет огромное политическое значение», «усилить систематическое освещение жизни, быта и работы сельскохозяйственных и лесных работников, а также специалистов сельского и лесного хозяйства»[12].

Редакторы газет получали из ЦК КП(б)Б «руководящие указания» по почте и по телефону. Они периодически отчитывались на заседаниях отдела печати. Программы и планы работ ведущих республиканских газет «Звязда», «Савецкая Беларусь», «Беларуская веска» вырабатывались на специальных совещаниях в ЦК КП(б)Б[13].

Партийные органы подбирали для газетных статей и авторов. «Тов. Герман! ЦК предлагает в 2 дневный срок написать для «Звезды» статью на тему «Экспортно-импортный план БССР». Секретарь Криницкий»[14] — такие телеграммы получали хорошо знающие «генеральную линию» специалисты. Планы передовых статей республиканских газет утверждались в отделе печати и секретарем ЦК[15].

Для контроля за деятельностью Белорусского государственного издательства весной 1925 г. была учреждена специальная редакционная коллегия «из ответственных партийных товарищей», которая решала

 

[59]

 

вопрос о целесообразности выпуска той или иной книги. «Всякая рукопись до сдачи в печать проходит политическую редакцию одного-двух членов редколлегии», — указывалось в директиве ЦК КП(б)Б Белгизу[16]. Естественно, что в таких условиях о «свободе печати» даже думать не приходилось.

Находившаяся под строгим контролем партийных органов деятельность Главлита как государственного учреждения, в первую очередь была направлена не на охрану интересов государства, соблюдение конституционных прав граждан, а на проведение в жизнь «линии» ЦК КП(б)Б, защиту и распространение коммунистической идеологии. Так, «аполитичные» массовые мероприятия запрещались. Только за разрешение встречи Нового года в помещении 1 Государственного показательного театра в г. Витебске — костюмированного бала с танцами — уже 6 января 1925 г. уполномоченный Главлита Витебского округа был снят с должности. Анализ репертуара этого же театра был признан «не соответствующим требованиям современности», его было рекомендовано пересмотреть. Невыполнение «рекомендации» грозило роспуском труппы театра[17].

Уже со второй половины 20-х годов в деятельности Главлитбела намечается линия на сокрытие фактов, компрометирующих «взятый курс»: недопущение в печать информации, в той или иной степени порочащей действия центрального и республиканского аппаратов управления. Так, в мае 1925 г. было запрещено печатать сведения о самоубийствах, случаях умопомешательства на почве безработицы, голода[18], в июне - сведения об экспорте зерна[19].

С помощью административно-запретительных методов решались и национальные проблемы. Совершенно секретным циркуляром Главлита в августе 1925 г. во всех произведениях на белорусском языке слово «жид», традиционно для Белоруссии обозначавшее лиц еврейской национальности, заменялось на слово «еврей»[20]. Главлит по-своему «боролся» с антисемитизмом.

Уже с октября 1925 г. устанавливается заслон для информации о жизни за пределами СССР. Информацию о событиях за рубежом можно было печатать только после визы Наркомата иностранных дел, провинциальным газетам запрещалось публиковать «радиоперехват». Единственным источником сведений о загранице должно было стать Российское телеграфное агентство (РОСТА). Нарушение соответствующего циркуляра, разосланного Главлитбелом на места, каралось привлечением к ответственности через ОГПУ[21].

Со второй половины 20-х годов рост секретности в освещении событий внутри страны увеличивается. В апреле 1926 г. выходит циркуляр Главлита, запрещающий даже «упоминание в печати» существования 38 заводов Военпрома и 11 заводов авиатреста[22]. Список этот постоянно пополняется. С этого же месяца без согласования с ОГПУ нельзя публиковать сведения, заранее указывающие время и место выступле-

 

[60]

 

ний членов правительства и Политбюро[23], материалы, характеризующие деятельность Соловецких лагерей ОГПУ[24]. Запрещается помещать в печати сведения о бандитизме[25], повышении железнодорожных тарифов, заметки о девальвации червонца[26].

Устанавливается строгий контроль за освещением истории партии. В январе 1926 г. Главлитбел указал, что без санкции Истпарта ЦК КП(б)Б «никакие материалы, которые касаются революционного движения Белоруссии, печататься не могут»[27]. Без разрешения Отдела печати ЦК КП(б)Б нельзя было помещать никаких материалов о партийных съездах[28].

Жизнь людей становится все более аскетичной и регламентированной. В июне 1926 г. «категорически запрещается» давать разрешение на проведение благотворительных вечеров, платных танцев[29].

Чтобы легче было пресечь всякое инакомыслие, в марте 1926 г. Главлит РСФСР распространил циркуляр, в котором предлагал «в связи с быстрым бумажным кризисом» прекратить выдачу разрешений на новые ведомственные периодические издания, кроме, конечно, партийных и профсоюзных[30]. Отдел печати ЦК КП(б)Б решил распространить действие этого циркуляра и на Белоруссию.

В июне 1926 г. Главлитбел разослал всем Окрлитам циркуляр, в котором отмечалось, что «в библиотеках республики на книгах вождей Ленина, Зиновьева, Сталина, Маркса, Энгельса, Бухарина, Троцкого, Калинина имеются ругательные пометки»[31]. Чтобы найти «преступников» библиотекари обязывались просматривать каждую сданную книгу. Если заметки находились, книга конфисковывалась, за нее взималась плата, затем она направлялась в Окрлит, а оттуда — в ОГПУ. Библиотекарям сообщать о судьбе книги и ее читателя было «ни в коем случае нельзя»[32].

Наличие системы политической цензуры, включавшей государственные и общественные учреждения, позволяло содержать относительно небольшое число штатных сотрудников. В октябре 1928 г. Главлитбел имел 23 политредактора[33]. К цензуре, однако, привлекались и высокопоставленные партийные и государственные чиновники. Так, Нарком сельского хозяйства БССР Д. Ф. Прищепов отвечал за «идейность» содержания литературы сельскохозяйственного профиля, руководитель АПО ЦК КП(б)Б, будущий первый президент Академии наук БССР В. М. Игнатовский — за литературу по истории[34]. Активно участвовал в контроле за репертуаром театров нарком просвещения БССР А. Балицкий. Следует отметить, что в начале 30-х годов, когда в республике произошла смена идеологических установок, исключивших развитие национальной проблематики, все произведения вышеназванных государственных деятелей были запрещены и изъяты из обращения.

 

[61]

 

Деятельность Главлита оценивалась очень высоко, она считалась одним из важных и необходимых моментов функционирования советского государства. Когда в апреле 1927 г. решался вопрос о выделении ставки уполномоченного Главлита при Гомельском окружном отделе Народного образования, нарком Просвещения БССР А. В. Балицкий обратился в ЦК КП(б)Б с письмом. «Если нельзя будет найти специальных средств, то НК Просвещения считает целесообразным сократить одного из работников с целью оплаты этими средствами уполномоченного Главлита»[35], — предлагал он.

Во второй половине 20-х годов особенно жесткой стала цензура литературных произведений. В 1926 г. были запрещены многие стихи известных белорусских писателей и поэтов: К. Крапивы («Концерт», «Бараны») — как «злая аллегорическая сатира на X съезд и на политику партии в области печати», Я. Коласа и Я. Купалы (в том числе и популярная в наши дни «Тутэйшыя») — за шовинизм и антисоветское содержание[36]. Существенной переработке по распоряжению коллегии Главлита подверглись изданные еще до революции произведения. Так, о сборнике стихов и поэм Янки Купалы «Гусляр», согласно протоколам Главлита, были сделаны следующие замечания: «На 1 стр. изменить «божий дар», на стр. 19 переработать стих «сядь здесь под крестом». На стр. 26 в стих. «Думка» переработать «И сказал бы все, все о небесной доле, о великом счастье в нем, о великой воле». На стр. 32 выбросить стихи «Грустно мне, боже», на стр. 42 редакции дать примечание. На стр. 43 выбросить стихи «Помолись», на стр. 51 из стих. «Песня» переработать «Кто сирот пожалеет, скажи боже мой»,... Слова «бог» и его производные писать малой буквой»[37].

Строгому идеологическому анализу было подвергнуто содержание кинопродукции. Так, «5 февраля 1925 г. АПО предложило Белгоскино заменить кинофильм «Президент Самосадкин» более содержательной и революционно-выдержанной картиной[38]. В конце 20-х годов сотрудники Белгоскино просто боялись взять на себя ответственность за формировании репертуара. В октябре 1928 г. Белгоскино специально просило послать в командировку в Москву представителя Главлита для просмотра отобранных для проката в БССР итальянских фильмов. «Тов. Михайлов говорит, что очень рискованно ехать одному, но если все-таки ехать, то надо брать консультанта от Главреперткома», - указывалось в письме, присланном в АПО ЦК КП(б)Б по этому вопросу[39].

«Из-за того, что просмотр ежедневных центральных газет Главлитом технически почти невыполним и мог бы вызвать много затруднений для редакций этих газет», уже в 1928 г. при каждой газете находился соответствующий политредактор. Он нес персональную ответственность за помещенную в газете информацию[40].

 

[62]

 

Особое внимание уделялось репертуару театров. В Белоруссии в этот период было 4 театра — 2 государственных белорусских (в Минске и Витебске), государственный еврейский театр и переездной театр популярного в то время драматурга Голубка. Их руководители стремились сохранить в репертуаре белорусские пьесы, в том числе и дореволюционных авторов. В конце 20-х годов Главлит повел с этим «решительную борьбу». В результате к 1928 г. в репертуарах театров осталось разрешенными к постановке только около 200 пьес преимущественно русских советских авторов[41]. В марте 1928 г. Бюро ЦК КП(б)Б заслушало отчет о деятельности Главлита в области контроля за работой государственных театров. Был сделан подробный идеологический анализ содержания всех пьес, идущих на белорусской сцене, даны соответствующие оценки. «Как БДТ-2, так и БДТ-l очень боятся переводить наиболее нам приемлемые пьесы современных российских и украинских драматургов, придерживаясь такого взгляда: «хоть плохое, но свое». Пьеса «Мятеж» Фурманова была принята в репертуар под нажимом Главлита», — так характеризовалась в Отчете деятельность по формированию репертуара театров[42].

В середине 30-х годов у Главлита появляется еще одно направление деятельности. Главлит СССР и Главлиты союзных республик составляют и публикуют огромные списки литературы, «подлежащей изъятию из общественного пользования», фамилии авторов, все работы и портреты которых должны быть уничтожены. Первые такие списки изданы в 1935 году[43]. Они были двух типов — изданий, «не подлежащих к распространению и рекомендованных к изъятию из библиотек общественного пользования», и изданий, «подлежащих изъятию из библиотек в обязательном порядке». «Рекомендованные к изъятию» книги и журналы сдавались в местные органы Главлита, а оттуда — в «спецхраны» республиканских библиотек. Издания, подлежащие «изъятию в обязательном порядке», уничтожались.

Не только содержание, но и факт существования списков были государственной тайной. Они вручались «только директорам крупнейших библиотек общественного пользования, управляющим местными конторами КОГИЗа и Союзпечати, а также заведующим крупнейшими книжными магазинами, с соблюдением следующих условий: а) все экземпляры выдаются непременно под определенным номером, под расписку, лично руководителю библиотеки, книготорговой организации или магазина с обязательным возвращением в местный орган Главлита по окончании изъятия перечисленных в списке изданий, б) руководителям библиотек, книготорговых организаций и магазинов воспрещается снимать копии со списка и знакомить с ними лиц, не являющихся непосредственными исполнителями работы по изъятию значащихся в списке изданий»[44]. В случае нарушения установлен-

 

[63]

 

ного порядка хранения списка и пользования им, виновные по представлению местных органов Главлита привлекались к уголовной ответственности.

Кроме Главлита СССР и Главлитбела в республике разрешалось «иметь свое мнение о литературе» и местным подразделениям Главлита. Их списки направлялись в Главлитбел для утверждения, включенные в них книги изолировались на территории, подотчетной данному подразделению.

Механизм уничтожения книг был оговорен специальной инструкцией. Литература изымалась в строго установленный Главлитом срок по акту начальников соответствующего подразделения Главлита. Из библиотечных каталогов и карточек изъятая книга вычеркивалась черной тушью. После тщательной проверки соответствия акта наличию литературы книги пропускались через резальные машины типографий, опилки сдавались в макулатуру. Инструкцией предусматривалось и сжигание запрещенных книг[45].

Масштабы изъятия и уничтожения книг возрастали. Если в 1935 г. Главлит РСФСР и Главлитбел издали 3 списка, то в 1936 г. — 6, а за первую половину 1937 г. — 7[46].

Проверка исполнения изъятия литературы по 16 спискам и 4 приложениям к ним была сложной. В июне 1937 г. издаются два новых сводных списка. Первый из них приговаривал к уничтожению более 1365 книг на русском и польском, 55 на армянском, 12 на адыгейском, 7 на таджикском, 8 на абхазском, 13 на башкирском, по 1 на мордово-эрдзенском, крымско-татарском и татарском, по 2 на китайском, немецком, казахском. Главлитбел дополнил этот список еще 399 изданиями на белорусском языке[47]. Работы 55 государственных и культурных деятелей республики изымались полностью, их имена предавались забвению.

Второй список содержал 1434 единицы русскоязычной литературы, изданной в различных республиках СССР за годы советской власти[48].

В конце 1939 г. в работе Главлитбела намечается некоторая «демократизация». Проекты приказов, содержащие списки изданий, которые предполагалось «изъять из книготорговой сети и библиотек общественного пользования»[49] подавались для утверждения на Бюро ЦК КП(б)Б. В списке после выходных данных книги делалась краткая аннотация, рассказывающая за что книга «наказывается». Так, в приказе № 71 Главлита БССР от 25 октября 1939 г. предлагалось «изъять» 14 книги «списать в макулатуру» 19[50], в приказе № 101 от 1 ноября 1939 г. — 12 и 26 соответственно[51], в приказе № 108 от 3 ноября 1939 г. — 16 и 18[52] и т. д.

Уничтожалась информация, содержащая даже намеки на инакомыслие. «Носители» инакомыслия поступали в распоряжение органов НКВД, которые 10 июля 1934 г. заменили ОГПУ.

 

 

 

 

 

размещено 27.09.2010

---