Российская Академия Наук
Институт российской истории
Санкт-Петербургский филиал
На правах рукописи
Эльяшевич
Дмитрий Аркадьевич
Правительственная политика
и еврейская печать в России
1797–1917
07.00.02. – Отечественная история
Автореферат
диссертации в форме опубликованной монографии
на соискание ученой степени доктора исторических наук
Санкт-Петербург
2000
[2]
Работа выполнена в
Санкт-Петербургском государственном университете культуры
и искусств
Официальные оппоненты:
доктор исторических наук ст. науч. сотр. В.Г. Чернуха
доктор исторических наук профессор Е.Р. Ольховский
доктор исторических наук профессор А.Д. Степанский
Ведущая организация: Российская национальная библиотека
Защита диссертации состоится "____" ________2000 г.
в ____часов на заседании специализированного совета Д 200.58.01
по защите диссертаций на соискание ученой степени доктора исторических
наук при Санкт-Петербургском филиале Института российской
истории РАН (197110 С.-Петербург, Петрозаводская ул., д.7).
С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Санкт-Петербургского филиала
Института российской истории РАН.
Автореферат разослан "____" ________2000 г.
Ученый секретарь
Специализированного Совета,
доктор исторических наук В.А. Нардова
[3]
Диссертация представлена к защите в форме опубликованной монографии: Эльяшевич Д.А. Правительственная политика и еврейская печать в России, 1797 – 1917: Очерки истории цензуры. – СПб.: Мосты культуры; Иерусалим: Гешарим, 1999. – 792 с.
Работа посвящена изучению истории становления и развития государственной политики в отношении еврейской национальной печати (книги и периодика) на языках иврит, идиш и русском с момента возникновения официальной цензуры еврейских изданий в 1797 г. по март 1917 г. Цензура еврейской печати рассматривается в диссертации как инструмент национальной политики самодержавия.
Актуальность исследования
Особенностью развития отечественной исторической науки последнего десятилетия являются попытки переоценить едва ли не весь многовековой путь развития России. Имеет место и существенное расширение тематическою спектра исторических исследований за счет в прошлом "запрещенных" или "нежелательных" тем. Среди них не последнее место занимает история национальной политики в Российской империи и СССР.
Россия была и остается многонациональным государством. Вследствие этого, проблемы взаимоотношений власти и народов, входящих в состав населения страны, а также контактов и противоречий между различными национальностями, всегда имели в России принципиальное значение. Вполне очевидно, что истоки многих, если не всех, современных национальных конфликтов лежат в историческом прошлом. Поэтому столь важно выработать объективные и научно обоснованные представления о том, как, каким образом, в силу каких политических и идеологических причин формировались национальные отношения в стране, каков был путь их развития.
И в прошлом, и в настоящем одним из важнейших и наиболее "больных" вопросов национальной жизни России был и остается так называемый еврейский вопрос. Он не терял своей актуальности на протяжении всей отечественной истории начиная с эпохи Киевской Руси. Ни один другой нехристианский народ не пользовался таким пристальным вниманием со стороны русских властей, как евреи. При этом Россия, вся Восточная Европа в целом, имели огромное значение для еврейской национальной ис-
[4]
тории. Именно здесь на протяжении многих веков находился тот главный духовный центр, в котором генерировались все основные идеи и принципы национальной жизни еврейского народа. Нельзя забывать также то, что к 1914 г. на территории Российской империи проживало более половины всех евреев земного шара.
В силу различных причин, совершенно особую роль в еврейской истории всегда играла книжная культура. Неразрывно связанная вплоть до середины XIX в. с иудаизмом, она, по сути дела, была основным народообразующим элементом. Поэтому еврейское самосознание чрезвычайно болезненно относилось к любым попыткам каких-либо внешних воздействий на национальную письменную традицию. Такие попытки воспринимались не только как цензура текста, но и как цензура национального бытия.
В многонациональном государстве цензура национальной книжности должна рассматриваться в качестве одного из инструментов национальной политики. Поэтому названные выше обстоятельства характеризуют то важнейшее место, какое занимала цензура еврейской печати в правительственной политике в еврейском вопросе, и определяют актуальность ее изучения. Особенностью цензурной практики в данном случае являлось то, она па протяжении ста двадцати лет служила главным проводником всех сколь бы то ни было значимых идеологических принципов национальной политики в отношении еврейского населения и отражала их внутренние противоречия. Цензура еврейской печати, на первых порах своею существования боровшаяся не с "вольными", а, наоборот, с "отсталыми" мыслями, сражалась с архаичностью традиционного еврейского общественно-религиозного сознания и насаждала идеи "исправления" евреев и их сближения с христианским населением, а затем искореняла посеянное ею же "вольнодумство" в появившихся секулярных текстах на языке идиш и в умах еврейской молодежи. Вследствие этого, такие определяющие для истории евреев в России проблемы, как противодействие правительства распространению хасидизма, утверждение идеологического принципа "казенного просвещения" евреев и борьба за светскую школу, именно на историко-цензурном материале могут быть изучены наиболее полно и объективно.
Важно также подчеркнуть и другую отличительную особенность цензуры еврейских изданий в России: цензура эта была не только зеркалом, отражавшим политику правительства в отношении еврейского населения, но и мощным, а в отдельные периоды - по сути, единственным – средством и источником формирования
[5]
данной политики. Вплоть до середины XIX в. среди всех российских подданных иудейского вероисповедания лишь цензоры еврейских сочинений были в определенном смысле приближены к администрации, и лишь они пользовались у нее относительным авторитетом. Роль этих цензоров существенно возрастала еще и потому, что они были единственными в стране чиновниками, владевшими языками иврит и идиш. Все это превращало их в главных информаторов, консультантов и советчиков правительства во всем, что имело отношение к регулированию еврейской национальной жизни. Да и в более позднее время, в конце XIX – начале XX вв., когда основное место в процессе сбора сведений о евреях отводилось уже полицейским источникам, специально организованное при помощи цензоров наблюдение за еврейской печатью давало властям обильную и чрезвычайно ценную информацию, необходимую для принятия тех или иных политических решений.
Научная новизна исследования
В работе, являющейся первым за последние 65 лет отечественным диссертационным исследованием, посвященным истории евреев в России, на основе комплексного изучения большого объема ранее неизвестного фактического материала и сочетания методов исторического анализа со специфической книговедческой методикой, впервые в научной практике с исчерпывающей полнотой освещается процесс функционирования правительственной цензуры еврейских изданий с момента ее учреждения (1797 г.) по март 1917 г, то есть за 120-летний период, дается детальная характеристика деятельности еврейских цензоров и цензурной судьбы многих книжных и периодических изданий на языках иврит, идиш и русском, проводится многоаспектный анализ правовой базы существования еврейской печати, выявляется роль правительственной цензуры в формировании общественного сознания еврейского населения. Обоснованная в работе периодизация истории цензуры еврейских изданий рассматривается одновременно и как периодизация истории взаимоотношений власти и еврейской культуры (религиозной, общественно-политической, художественной).
Материалы и выводы диссертации дают возможность скорректировать сложившиеся в отечественной и зарубежной историографии взгляды на эволюцию официальной идеологии царизма в еврейском вопросе в XIX – начале XX вв. и существенно дополнить имеющиеся представления об истории национального разви-
[6]
тая евреев в Российской империи.
Предпринятое в диссертации изучение истории цензуры еврейских изданий восполняет многие пробелы общей истории российской цензуры (организация, управление, идеология) и позволяет поставить и рассмотреть вопрос о цензуре национальных изданий как важном инструменте национальной политики самодержавия. Оно также проливает свет на такую совершенно неизученную еще проблему, как история еврейского книжного дела и периодической печати в России.
В работе впервые вводится в научный оборот обширный корпус неизвестных ранее исторических источников, в том числе на языках иврит и идиш.
Методологические основы и методы исследования
В основе методологии работы лежит объективный, всесторонний анализ фактографического материала, выявление и исследование тех значимых исторических фактов, которые при своем сопоставлении позволяют воссоздать историю правительственной политики в отношении еврейской печати на разных этапах се развития и вычленить главные закономерности этой политики.
В исследовании применяется комплексное сочетание методов исторического анализа и специфических методов книговедения (функционального, библиографического, статистического). Комплексность использованной методики была продиктована особенностями изучаемого материала, имеющего отношение как к политической истории России, так и к национальной истории еврейского народа, а также к истории издательского дела и журналистики у евреев.
Научная и практическая значимость исследования
Предпринятое в диссертации комплексное изучение собранного фактического материала позволило впервые в научной практике объективно осветить весь путь развития правительственной политики в отношении еврейской печати и определить ее место в общей идеологии самодержавия в еврейском вопросе. В ходе исследования были выявлены многочисленные факты, свидетельствующие о попытках правительства при помощи административного воздействия на печать бороться с теми или иными настроениями в еврейском обществе и поощрять те тенденции общественной жиз-
[7]
ни евреев, которые в данный момент признавались властями желательными и необходимыми. В работе воссоздана динамика взглядов представителей местной и центральной администрации на еврейскую печать и еврейский вопрос в целом.
Результаты исследования позволяют во многом по-новому очертить контуры политики правительства в еврейском вопросе в XIX – начале XX вв. и вносят вклад в изучение национальной политики российского самодержавия.
Методология и методика, использованные в диссертации, могут применяться при изучении истории правительственной политики в отношении печати на языках других наций и народностей Российской империи.
Материалы диссертации могут быть использованы при создании обобщающих монографических работ как по истории евреев и еврейской культуры в России, так и по истории русской цензуры и национальной политики самодержавия в целом. Они также окажутся полезными при написании учебников по политической истории России, при подготовке вузовских лекционных и семинарских занятий, разработке спецкурсов.
Источниковая база исследования
Основу источниковой базы диссертации составляют неопубликованные документы из различных архивов России, Украины, Литвы и США. В своей совокупности они составляют более 2000 единиц архивного хранения, впервые вводимых в научный оборот. Вся эта совокупность неопубликованных источников может быть разделена па несколько основных групп.
С момента своего возникновения в упорядоченной и систематической форме цензура в России, в том числе, и цензура еврейских изданий, была чрезвычайно централизована. Она управлялась из находившегося в Санкт-Петербурге единого центра, каковым последовательно были канцелярия генерал-прокурора Сената (1797 – 1802), Главное правление училищ Министерства народного просвещения (1802 - 1818), Ученый комитет Министерства народного просвещения (1818 – 1828), Главное управление цензуры (1828 – 1862), Особенная канцелярия министра народного просвещения (1862 – 1863). Совет министра внутренних дел по делам книгопечатания (1863 – 1865), Главное управление по делам печати Министерства внутренних дел (1865 – 1917). Архивные фонды данных ведомств, хранящиеся в Российском государственном ис-
[8]
торическом архиве, содержат важнейшие сведения по истории цензуры еврейских изданий. Документы из этих фондов составляют первую группу источников.
В фонде канцелярии генерал-прокурора сената отложились материалы, освещающие этап становления цензуры еврейской печати в России, ее рижский период
[1]. Тут сосредоточена переписка по учреждению цензуры, подбору цензоров, материальному обеспечению их деятельности. Здесь же находятся и первые цензорские рапорты, переписка по поводу отдельных изданий, проекты некоторых регламентирующих документов. Документы этого фонда раскрывают процесс первоначального знакомства официального Петербурга с еврейской книжностью.
Период истории цензуры еврейских изданий, охватывающий время с 1803 по 1827 гг., к сожалению, наименее полно обеспечен источниками. Это объясняется тем, что, во-первых, сама цензура, осуществлявшаяся тогда в Цензурном комитете Виленского университета, действовала крайне неудовлетворительно, и, во-вторых, архивные документы этих лет сильно пострадали из-за проводившихся на всем протяжении XIX в. плановых уничтожений дел в ведомственных министерских архивах. Отдельные, хотя, порой, и весьма важные, материалы по истории цензуры еврейских изданий этого времени проходят по фондам Департамента народного просвещения
[2]. Главного правления училищ
[3]. Ученого комитета
[4], канцелярии министра народного просвещения
[5] и другим фондам. Следует признать, что сохранившийся корпус источников данного периода (включая и документы Виленского цензурного комитета) позволяет дать лишь общий очерк истории еврейской цензуры 1804 – 1827 гг. Правда, немногочисленные документы 20-х гг. предоставляют чрезвычайно важный материал для изучения процесса выработки официальной цензурной идеологии в отношении еврейских изданий, нашедшей свое законодательное выражение в николаевском цензурном уставе.
[9]
После 1827 г. количество документов по цензуре еврейских изданий неуклонно, год от года, возрастало. Фонд Главного управления цензуры Министерства народного просвещения за 1828 – 1862 гг. насчитывает более трехсот подобных дел
[6]. В данном фонде находятся как материалы, характеризующие деятельность еврейской цензуры в Виленском, а потом и Киевском цензурном комитетах (цензорские отчеты, донесения и записки, дела об отдельных изданиях, переписка по личному составу и др.), так и бумаги, освещающие выработку внутри самого Главного управления цензурной политики по отношению к изданиям на еврейских языках в целом. Здесь же имеется корпус документов по цензурной истории первых органов идишистской и русско-еврейской периодической печати.
Дела краткого периода реорганизации цензуры в России (1862 – 1865 гг.) сосредоточены в фондах Особенной канцелярии министра народного просвещения и Совета министра внутренних дел по делам книгопечатания
[7]. Материалов по истории цензуры еврейских изданий в этих фондах относительно немного, что объясняется, прежде всею, тем, что инородческой печати (за исключением польской) в то время уделялось мало внимания.
История цензуры еврейских изданий в 1865 – 1917 гг. нашла свое всестороннее освещение в делах огромного фонда Главного управления по делам печати
[8]. Подобных дел здесь более семисот. Наряду с документами уже известных типов большой массив дел этого фонда посвящен разрешению и цензурной истории отдельных органов периодической печати, а также рассмотрению как предварительной, так и последующей цензурой (после 1905 г. – наложению арестов и переписке с судебными органами) книжных изданий. В фонде Главного управления по делам печати содержатся, помимо этого, документы по истории цензуры театральных пьес на языке идиш, сведения о военной цензуре еврейских изданий в 1914 – 1917 гг. и другие важные материалы.
[10]
Документы всех перечисленных фондов использовались в качестве основных источников при создании настоящей работы. В своей совокупности они позволяют не только всесторонне изучить историю цензуры еврейских изданий в дореволюционной России, но и выявить основные закономерности ее развития, неразрывные связи, существовавшие между цензурой и государственной политикой в еврейском вопросе. Этому в немалой степени способствовало также обращение и к другим фондам Российского государственного исторического архива. Так, например, в собрании документов Департамента народного просвещения Министерства народного просвещения имеется большой комплекс материалов, прямо относящихся к истории еврейской цензуры
[9]. Много важных документов по теме содержат фонды Департамента духовных дел иностранных вероисповеданий
[10]. Помимо этого, большое значение имеют фонды так называемого Еврейского комитета, рассматривавшего в 40 – 50-е гг. XIX в. проблему цензуры еврейских изданий
[11]. Центрального комитета цензуры иностранной
[12] и Военной цензуры при Петроградском комитете по делам печати
[13].
Изучение истории цензуры еврейских изданий в России невозможно без обращения к документам тех местных цензурных учреждений, которые таковую цензуру непосредственно осуществляли. Однако при использовании этих материалов, составляющих вторую группу источников настоящей работы, нам приходилось учитывать, во-первых, что практически вся сколь бы то ни было значимая информация из местных цензурных учреждений немедленно доводилась до сведения вышестоящих организаций, то есть Главного управления цензуры и Главного управления по делам печати, в архивах которых и откладывалась, и, во-вторых, что степень сохранности современных архивных фондов этих учреждений весьма невелика. Сказанное относится к фондам Петро-
[11]
градского комитета по делам печати и, особенно, Виленского, Киевского и Одесского цензурных комитетов
[14].
Исследование документов еврейских общественно-политических, культурных и благотворительных организаций и обществ, а также редакций и издательств, показало, что они освещают, в основном, собственно издательскую деятельность этих учреждений. Однако и здесь порой встречаются материалы историко-цензурного характера, связанные с преследованиями тех или иных изданий. Сказанное относится к документам Всеобщего еврейского рабочего союза в Литве, Польше и России (Бунд)
[15], Общества для распространения просвещения между евреями в России
[16], Еврейского историко-этнографического общества
[17], редакции журнала "Еврейская старина"
[18], издательства "Мир"
[19] и целому ряду других.
Для изучения истории цензуры еврейских изданий в России большое значение имеют документы личных фондов еврейских общественных деятелей, представителей еврейской науки, культуры и литературы. Систематической и обзорной информации по
[12]
данной теме эти документы, как правило, не содержат, но они являются источниками отдельных фактов и сведений, позволяющих представить картину развития цензуры более полно, выявить ее роль в становлении еврейской культуры в России. К наиболее значимым с этой точки зрения собраниям относятся личные архивы Л.М. Брамсона, П.И. Вейнберга, бар. Д.Г. Гинцбурга, А.-Б. Готлобера, С.О. Грузенберга, Д.Г. Маггида, Д.А. Хвольсона и С.Л. Цинберга.
Отдельные – правда, крайне малочисленные – материалы по истории цензуры еврейских изданий в России имеются и в зарубежных архивохранилищах. Как правило, они представляют собой копии документов, хранящихся в архивах бывшего СССР. Однако среди них встречаются и оригиналы, а также копии тех документов, подлинники которых были утрачены. Наибольший интерес в этом смысле представляет так называемая "Коллекция Чериковера", находящаяся в Институте YIVО в Нью-Йорке
[20].
Опубликованных источников, раскрывающих историю цензуры еврейских изданий в дореволюционной России, имеется очень ограниченное количество, что объясняется, прежде всего, совершенной неразработанностью этой темы в научной литературе. Практически все публикации таких источников на разных языках были осуществлены или в дореволюционных изданиях, или в начале 20-х гг. Лишь в самое последнее время в печати стали вновь появляться отдельные исторические документы. Правда, они посвящены не столько истории цензуры еврейских изданий, сколько истории самих этих изданий.
Все имеющиеся печатные источники можно разделить на несколько основных групп, а именно: воспоминания и мемуары, частная и официальная переписка, делопроизводственные документы, официальные списки запрещенных произведений печати, статистические данные. Важнейшими печатными источниками являются также опубликованные произведения еврейских цензоров и сами издания, подвергавшиеся цензуре, то есть бывшие, так сказать, объектом ее деятельности.
В группе воспоминаний и мемуаров необходимо выделить, прежде всего, "Книгу жизни" С.М. Дубнова – без сомнения, наиболее значительный памятник русско-еврейской мемуаристки. В двух первых томах этого монументального труда представлена
[13]
широкая панорама истории еврейской печати в России в последней четверти XIX и начале
XX в.
[21] С.М. Дубнов, являясь деятельным сотрудником многих еврейских периодических изданий, был хорошо знаком с цензурными условиями своего времени и официальной цензурной идеологией в отношении еврейской печати. Его свидетельства в этой области имеют большое научное значение и широко использовались при подготовке настоящего исследования.
В 1993 г. были опубликованы воспоминания Г.А.Ландау – сына ведущего деятеля русско-еврейской периодической печати и книгоиздательского дела последней трети XIX в., бессменного редактора-издателя "Еврейской библиотеки" и "Восхода" А.Е. Ландау
[22]. Не посвященные специально взаимоотношениям этих изданий с цензурой, они, тем не менее, дают яркое представление о деятельности человека, доставлявшего немало хлопот Петербургскому цензурному комитету и Главному управлению по делам печати. В связи с деятельностью А.Е. Ландау должно быть упомянуто и небольшое сообщение мемуарного характера Г.Г. Генкеля "В старом "Восходе"
[23].
Важный материал для воссоздания истории цензуры еврейских изданий в России содержится также и в мемуарных памятниках, созданных представителями русской литературы и культуры, а также чиновной элиты империи. К числу последних относятся, например, воспоминания Е.М. Феоктистова
[24]. Его отзыв о еврейских изданиях важен для изучения истории правительственной политики в отношении еврейской печати в 80-е гг. XIX в. Нельзя не упомянуть и "Дневник" А.В. Никитенко. Не содержащий ничего, что было бы специально посвящено цензуре еврейских изданий, он, тем не менее, дает чрезвычайно ценные характеристики многих фигур, бывших к этой цензуре причастными: гр. С.С. Уварова, кн. П.А. Ширинского-Шихматова, А.С. Норова и др
[25].
[14]
Для реконструкции истории цензуры еврейских изданий чрезвычайно важными являются еще неизвестные современным российским исследователям мемуарные памятники, вышедшие в свет на языках иврит и идиш. К их числу следует отнести, в первую очередь, работу журналиста и историка Бенциона Каца "К истории цензуры еврейской литературы. Заметки и воспоминания"
[26]. Написанная в 1920 – 1921 гг. в Москве и Берлине, она является единственным из известных нам трудов, специально посвященных еврейской цензуре в России. Б. Кац, деятельный участник общественно-литературного процесса рубежа веков, упоминает на ее страницах о более чем десяти еврейских цензорах Петербурга. Вильны, Одессы и Киева, знакомых ему как по личным воспоминаниям, так и по рассказам современников.
В отдельную главу своих мемуаров выделяет воспоминания о цензурной практике в России в конце XIX в. путешественник и писатель Эфраим Дейнард
[27]. Будучи своеобразным взглядом со стороны, ли воспоминания очень полезны для изучения деятельности таких цензоров, как В.В. Федоров, Г.М. Баран и Н.О. Раппопорт.
Принципиально значимым для изучения цензуры еврейской печати в России представляется двухтомное собрание исследований и воспоминаний одного из ведущих русско-еврейских историков начала XX в. С.М. Гинзбурга, изданное на языке идиш в Нью-Йорке в 1944 – 1946 гг
[28]. На его страницах имеются сведения о цензорах В.В. Федорове, Я.А. Брафмане и II.Г. Ландау. Большой интерес представляют здесь также главы, посвященные О.А. Рабиновичу, Л.О. Гордону. Ю. Баку, Л. Мандельштаму и др. Совсем недавно отдельным изданием вышел в свет английский перевод написанного на языке идиш исследования С.М. Гинзбурга "Славутская драма"
[29]. Оно было создано на основе подлинных дел III Отделения и содержит много чрезвычайно важных сведений, осве-
[15]
щающих деятельность Я. Липса В.И. Тугендгольда и других лиц, имевших непосредственное отношение к цензуре еврейских изданий в России.
Опубликованная переписка тоже содержит некоторые детали и подробности развития цензуры в отношении тех или иных еврейских изданий. К наиболее важным источникам этого рода следует отнести, прежде всего, собрание корреспонденции И.-Б. Левинзона, бывшего центральной фигурой раннего этапа Хаскалы (еврейского Просвещения) в России и идеологом борьбы с хасидской литературой
[30]. Весьма интересна как в историке-политическом, так и в чисто биографическом смыслах относящаяся к очень тяжелым для цензуры еврейских изданий временам 1843 – 1855 гг. переписка А.-Б. Готлобера с киевским цензором В.В. Федоровым
[31]. К этому же периоду относится опубликованное
С.М. Дубновым письмо виленских евреев в Витебск, в котором его авторы ставят вопрос о положении дел с повторным пересмотром еврейских книг
[32]. Письма О.А. Рабиновича хорошо характеризуют цензурные условия возникновения, существования и гибели первого русско-еврейского журнала "Рассвет"
[33]. Наконец, следует отметить опубликованную переписку С.М. Дубнова с А.Е. Ландау и
с С.О. Грузенбергом – сначала редакционным работником и автором журнала "Восхода", а потом редактором-издателем первого сионистского органа "Будущность"
[34].
Опубликованных делопроизводственных документов, которые освещают, пусть и косвенно, историю цензуры еврейских изданий, имеется ничтожное количество. Наиболее ранние из них относ-ячея к первым годам XIX в. В 1802 г. губернаторам был разослан запрос о числе и характере типографий, имеющихся во вверенных им губерниях. Губернаторские ответы на этот запрос
[16]
опубликованы в "Сборнике материалов для истории просвещения в России, извлеченных из Архива Министерства народного просвещения"
[35]. В них встречаются сведения и о еврейских типографиях, позволяющие очертить круг возможных занятий цензуры.
Изложение содержания многих делопроизводственных документов за 1836 – 1850 гг., относящихся к цензуре еврейских изданий и еврейскому книгопечатанию, имеется в сборнике "Описание дел бывшего Архива Министерства народного просвещения. Казенные еврейские училища"
[36]. В основном, они раскрывают стремление правительства поставить цензуру и издательское дело на службу идее казенного просвещения евреев. Учитывая тот факт, что в 40-е гг.
XIX в. эта идея вместе с уничтожением общинного самоуправления была определяющей во всей государственной политике в еврейском вопросе, научная значимость представленных в данном сборнике документов чрезвычайно высока.
Следует упомянуть также и документальную публикацию И.В. Галанта, посвященную киевскому цензору Н.И. Зейберлингу
[37]. Она содержит важные материалы для изучения биографии этого видного деятеля Хаскалы. В публикации приводится также официальное объяснение И.И. Зейберлинга по поводу разрешенной им книги "Sefer ha-ein yaakov", затребованное Главным управлением цензуры под нажимом Бутурлинского комитета и ставшее причиной его увольнения от должности цензора.
Значение опубликованных стати статистических материалов заключается, прежде всего, в том, что статистика книгоиздания в России до 1905 г. основывалась на сведениях, поступавших из цензурного ведомства. Вследствие этого данные о количестве вышедших книг, их объеме в листах и т.п. являются, одновременно, и информацией об объемах работы цензоров. Наиболее развернутые статистические данные такого характера с выделением изданий на еврейских языках в особую позицию увидели свет в 1862 г.
[38] Однако, в
[17]
силу несовершенства организации еврейской цензуры, их нельзя считать исчерпывающе полными. Кроме того, они не отражают работы по повторному пересмотру еврейских изданий в 1837 – 1844 гг. и цензурованию зарубежных изданий.
Несомненно, важным печатным источником для изучения истории цензуры еврейских изданий в России являются опубликованные сочинения самих еврейских цензоров. Правда, почти все они не имеют отношения к цензуре как таковой и могут характеризовать своих авторов лишь как деятелей науки, культуры и просвещения. Таковы книги и статьи В.И. Тугендгольда, И.И. Зейберлинга, В.В. Федорова. О.Н. Штейнберга, А.Л. Воля. Г.М. Бараца и др. Среди достаточно многочисленных произведений "цензорской письменности"" можно выделить, пожалуй, только относящуюся к 1862 г. небольшую статью Г. М. Бараца "К вопросу о цензуре". Ее основная цель – "указать на не совсем выгодное положение, в которое ставят евреев действующие относительно их цензурные правила" и наметить возможные пути исправления такого положения
[39]. Статья Г.М. Бараца ценна, прежде всего, тем, что она отражает позицию не только ее автора, бывшего наиболее строгим еврейским цензором своего времени, по, несомненно, и взгляды других деятелей цензуры еврейских изданий.
В целом, анализ источниковой базы диссертации показывает, что имеющиеся источники, прежде всего неопубликованные, весьма репрезентативны и надежны. В силу своего качественного и количественного состава они позволяют с максимально возможной полнотой воссоздать всю более чем вековую историю правительственной политики в отношении еврейских изданий. Представляется, что новые источники, обнаружение которых возможно, прежде всего, в ходе дальнейшего изучения фондов национальных и областных архивов на Украине и в Литве, не смогут сколь бы то ни было серьезно изменить основную концепцию диссертации и повлиять на содержащиеся в ней выводы.
[18]
Историография вопроса
Обращаясь к историографии вопроса, следует отметить, что подобная историография практически отсутствует. В научной литературе до последнего времени вообще не существовало традиции рассмотрения цензуры в качестве составной части и инструмента национальной политики самодержавия. Эта проблема частично затрагивалась лишь в работах
С.Г. Арешян, И.В. Кравченко и некоторых других
[40].
Совершенно не изученной является и история правительственной политики в отношении еврейских изданий в России. Это утверждение справедливо как для российской, так и для зарубежной историографии. Нам известно лишь несколько весьма разно-плановых небольших работ, специально посвященных этой теме.
Самой ранней из них является статья М.Г. Моргулиса "Судьба еврейской письменности в России", опубликованная в 1887 г. в журнале "Восход"
[41]. Она представляла собой краткий очерк развития русского законодательства о еврейском типографском деле и истории цензуры еврейских книг с 1790 по 1862 г. В качестве единственного источника в ней используется "Полный свод законов Российской империи". Далее в хронологическом порядке следует небольшое исследование Ю.И. Гессена "Возникновение цензуры еврейских книг", опубликованное сначала в 1901 г. на страницах сборника "Будущности" и затем перепечатанное в его книге "Евреи в России. Очерки общественной, правовой и экономической жизни русских евреев"
[42]. Ю.И. Гессен был единственным русско-еврейским историком своего времени, допущенным в ведомственные петербургские архивы, и, прежде всего, в архив Государственного совета. На основе документов Министерства юстиции за 1797 – 1801 гг., ныне хранящихся в Российском государственном историческом архиве в фонде генерал-прокурора Сената, и была напи-
[19]
сана данная статья. Она представляет собой очень добротный и подробный пересказ архивных источников. Ю.И. Гессен обозначает общие причины возникновения цензуры еврейских изданий, излагает историю создания и функционирования Еврейской экспедиции Рижского цензурного комитета и. в заключение, дает краткий анализ цензорских отзывов на некоторые еврейские книги. Характерным является то, что Ю.И. Гессен считает свою работу, прежде всего, "небесполезным материалом по истории культуры евреев в России"
[43]. При этом он не делает попытки рассмотреть еврейскую цензуру в общей системе государственной политики в еврейском вопросе. Это автоматически придает статье характер частной архивной заметки.
В 1901, 1903 и 1904 гг. в журнале "Русская старина" появился обширный очерк "Цензура в царствование императора Николая I" В него вошли и сведения, относящиеся к еврейской цензуре 30-х гг. В частности, здесь излагаются детали подготовки указа 1836 I., приводятся отзыв протоиерея Г.П. Павского о так называемых "тетрадях" Я. Липса и некоторые другие материалы
[44]. Все они были заимствованы из дел Главного цензурного управления, однако составители очерка далеко не исчерпали весьма обширные источники этого периода.
Наконец, еще одной работой, непосредственно посвященной теме настоящей монографии, является недавняя статья Джона Клира "Цензура периодической печати на русском языке и еврейский вопрос, 1855 – 1894"
[45]. В ней автор обращается, не только и не столько к истории цензуры еврейских изданий, сколько к теме более широкой, а именно: цензурная практика по отношению к статьям и материалам о "еврейском вопросе" в русской периодической печати. Основное место в статье занимает рассмотрение цензурной истории таких русско-еврейских журналов, как первый "Рассвет" и "День". Впервые в научной практике используя некоторые относящиеся к теме архивные источники, Джон Клир говорит о необходимости рассмотрения цензуры как составной части общей системы государственной политики в еврейском вопросе и
[20]
делает вывод о том, что, во-первых, "цензура оказала существенное воздействие на дискуссию <...> по общим и частным аспектам "еврейского вопроса" в России" и, во-вторых, о том, что эффективность этой цензуры была все же достаточно низкой
[46].
Во всех других опубликованных научных работах история цензуры еврейских изданий не фигурирует в качестве основной темы, и отдельные относящиеся к ней факты лишь иногда упоминаются в качестве примеров. Исследования эти можно разделить на две основные тематические группы. К первой относятся работы, посвященные истории цензуры в России в целом. Вторую составляют монографии и статьи, рассматривающие историю евреев в Российской империи.
Отечественные работы первой группы в силу множества объективных и субъективных причин не содержат в себе каких бы то ни было сведений по истории цензуры еврейских изданий. Эта тема отсутствует как в трудах М.И. Сухомлинова, А.М. Скабичевского, М.К. Лемке, Н. Энгельгардта, К.К. Арсеньева, Ал. Котовича, так и в исследованиях менее известных авторов. Из зарубежных ученых только Ч. Рууд и Д. Балмут обращались к ней в своих обобщающих работах по истории русской цензуры
[47]. В частности, Д. Балмут писал о цензурной политике в отношении идишистской печати и дискуссии о "еврейском вопросе" в русских периодических изданиях.
Исследований второй группы, имеющих упоминания об отдельных историко-цензурных фактах, имеется существенно большее количество, что объясняется несомненным пониманием многими авторами важности изучения цензурной политики в процессе воссоздания истории евреев в России. Правда, одним из первых, кто обратился к подобным фактам, был чрезвычайно пристрастный и далекий от строгой научности кн. Н.Н. Голицын. В своей "Истории русского законодательства о евреях" он неоднократно упоминает Еврейскую экспедицию Рижского цензурного комитета, деятельность которой рассматривается им как одна из составляющих борьбы правительства против еврейства
[48].
[21]
Пожалуй, наиболее часто проблемы истории цензуры еврейских изданий попадали в сферу внимания таких отечественных исследователей, как С.Л. Цинберг и С.М. Дубнов.
С.Л. Цинберг, крупнейший специалист в области литературы и культуры евреев, обращался к проблемам истории цензуры в процессе изучения Хаскалы в России. Впервые он сделал это в своей работе об И.-Б. Левинзоне, где обсуждалась роль последнего в появлении указа 1836 г. о закрытии еврейских типографий и влиянии на цензурование Талмуда
[49]. Естественно, что историко-цензурная проблематика нашла свое место и на страницах монографии С.Л. Цинберга "История еврейской печати в России в связи с общественными течениями", содержание которой гораздо тире своего заглавия и представляет собой своего рода историю еврейской интеллигенции в России в XIX в.
[50] С.Л. Цинберг не имел возможности пользоваться архивными источниками и судил об истории цензуры на основании сообщений современников и органов периодической печати, однако его замечания по этому поводу весьма ценны и полезны. В наиболее полном виде исследования С.Л. Цинберга, затрагивающие и историю цензуры, представлены в последнем томе английского издания его "Истории еврейской литературы", посвященном историческим судьбам Хаскалы в Восточной Европе
[51].
С.М. Дубнов, автор наиболее монументальной всеобщей истории евреев из числа изданных в
XX в., в научном плане проблемами истории цензуры никогда специально не интересовался. однако он неизбежно должен был сталкиваться с проблемами влияния цензурной политики на духовное и политическое развитие евреев в процессе предпринятого им воссоздания истории еврейства Российской империи. В силу этого, во многих работах С.М. Дубнова (прежде всего – в его "Новейшей истории еврейского народа"
[52]) имеются упоминания тех или иных историко-цензурных фактов. Следует указать также, что множество сведений по истории хасидской книги и ее взаимоотношений с правительствен-
[22]
ной цензурой имеется в ранней работе С.М. Дубнова "История хасидизма", которая в 1888–1893 гг. печаталась на страницах журнала "Восход", а потом в переработанном виде была выпущена отдельным изданием на языке иврит
[53].
Определенный вклад в изучение истории цензуры внесли отечественные исследователи, занимавшиеся разработкой проблем еврейского книгопечатания. Начало этому положил еще в 1888 г. П.С. Марек в статье "Из истории еврейского печатного дела в России"
[54].
Ю.И. Гессен в документальной заметке о братьях Шапиро сообщал о малоизвестном эпизоде из биографии этих столь досаждавших цензуре типографов
[55]. Однако наиболее значимой среди подобных работ, без сомнения, является статья С.Я. Борового "Очерки истории еврейской книги на Украине"
[56]. В ней имеется большое число фрагментов, непосредственно посвященных цензурным преследованиям хасидских изданий в первой половине XIX в. Перу С.Я. Борового принадлежит также статья "Еврейские газеты перед судом "ученых евреев". (Два эпизода)", посвященная истории журналов "На-karmel" и "На-boker or"
[57].
Обращаясь к работам на еврейских и западных языках, приходится констатировать, что и здесь история правительственной цензуры еврейских изданий в России практически не освещалась и представлена лишь отдельными примерами и эпизодами. Сказанное справедливо как для исследований обобщающего характера – таких, например, как "Евреи в России" Л. Гринберга
[58], так и для трудов, посвященных частным историческим проблемам. Среди таковых следует выделить группу работ по истории Хаскалы в России, в которой историко-цензурные реминисценции встречаются чаще всего. В группу эту входят исследования
[23]
С.И. Финна, Менаше Маргулиса, Я. Райзина, И. Майзля, Я. Шацкого и др.
[59]
Как и в случае с отечественной историографией, зарубежные работы по истории типографского дела у евреев в Восточной Европе также неизбежно обращаются к проблемам цензуры. Наиболее ярким примером является в данном случае исследование Х.Д. Фридберга, посвященное истории еврейских типографий в Польше
[60].
В отдельную группу следует выделить зарубежные научные труды по истории еврейской печати в России. К ней относится, в первую очередь, монументальное двухтомное исследование русско-еврейской периодической печати 1860 – 1918 гг., принадлежащее перу И. Слуцкого
[61]. Подробно рассматривая историю почти всех русско-еврейских газет и журналов, И. Слуцкий останавливается и на их взаимоотношениях с правительственной цензурой. Правда, источниками сведений при этом выступают лишь сообщения периодической печати. Из других работ этой группы можно указать на труд Ш. Цитрона по ранней истории идишистской прессы, в котором имеются фрагменты, посвященные постоянно преследовавшим ее цензурным осложнениям
[62], и исследование А. Орбаха. рассматривающее историю первого "Рассвета". "Сиона" и "Дня", а также "На-meliz" и "Коl mevaser"
[63]. Некоторые сведения по этой же теме приводит в своей недавно переведенной на русский язык монографии ""Евреи Одессы" и С. Ципперштейн
[64].
В заключение историографического обзора следует остановиться на работах Эли Ледерхендлера и М. Станиславского.
[24]
По сравнению с трудами других современных западных ученых, в исследовании Эли Ледерхендлера "Путь к новой еврейской политике" историко-цензурная проблематика освещается, пожалуй, наиболее подробно. Рассматривая взаимоотношения маскилов и русского правительства, он специально обращается к выяснению роли еврейских цензоров как "доносчиков" и проводников политической линии властей и приводит составленный им на основе печатных источников перечень лиц, занимавших должности еврейских цензоров. Правда, перечень этот не отличается полнотой и содержит немало ошибок и неточностей
[65].
М. Станиславский в своей известной монографии "Царь Николай I и евреи" также обращает внимание на роль цензуры в процессе духовного и политического развития еврейского общества николаевской эпохи
[66]. В частности, он останавливается на относящихся к еврейским сочинениям параграфах цензурного устава 1826 г. и указу 1836 г. о закрытии всех еврейских типографий. Некоторые материалы по истории еврейской цензуры имеются также в исследовании М. Станиславского, посвященном Л. О. Гордону
[67].
В задачи диссертации входит:
1. На основе объективного анализа имеющегося корпуса источников сколь возможно полно воссоздать историю правительственной цензуры еврейских изданий (на языках иврит, идиш и русском) в царской России за весь период существования данного вида цензуры (1797 – 1917 гг.);
2. Показать, какое значение имела правительственная цензура для развития еврейской общественной мысли и процессов модернизации внутри еврейского общества, а также становления общественно-политических течений в среде российских евреев;
3. На конкретно-историческом материале выявить и всесторонне проанализировать роль и значение правительственной цензуры еврейских изданий не только как инструмента националь-
[25]
ной политики самодержавия в отношении еврейского населения, но и как мощного средства формирования самой этой политики;
4. Дать представление о многоплановом влиянии правительственной цензуры на развитие еврейской культуры, а также еврейского книгоиздания и периодической печати в России в XIX – начале XX в.
Объект исследования
Объектом исследования в диссертации выступает история взаимосвязи правительственной цензуры еврейской печати (книги и периодика на языках иврит, идиш и русском) и политики самодержавия в отношении еврейского населения в 1797 – 1917 гг.
Основная задача исследования
Основной задачей исследования является выявление значения цензуры как инструмента и специфической формы национальной политики самодержавия.
Структура и хронологические рамки исследования
Структура работы была продиктована поставленными перед ней задачами. Диссертация построена по проблемно-хронологическому принципу с применением конкретно-исторического метода анализа исторических явлении. Она состоит из пяти глав. заключения, приложений и библиографии (списка использованной литературы. 607 названий).
Хронологическими границами работы послужили дата возникновения правительственной цензуры еврейских изданий (декабрь 1797 г.) и момент ее упразднения (март 1917 г.). Выбирая для исследования столь протяженный и насыщенный событиями исторический период, мы исходили из того, что история правительственной политики в отношении еврейской печати — это целостная историческая тема. Она может быть объективно освещена и концептуально осмыслена лишь в том случае, если рассмотрению подвергается весь путь развития цензуры еврейских изданий в дореволюционной России. Выборочное изучение отдельных периодов и историко-цензурных фактов не приводит к пониманию общих закономерностей развития идеологии самодержавия в еврейском вопросе.
[26]
Основное содержанке работы
В первой главе – "Еврейская печать, национальная политика и цензура в России. К постановке вопроса" – дается подробное представление об актуальности и общих принципах изучения истории цензуры еврейских изданий в царской России, определяются цели и задачи исследования, сто структура и хронологические рамки. В первую очередь, здесь рассматривается связь цензурой практики с другими проблемами истории евреев в России: правительственной политикой в отношении иудаизма в целом и хасидизма в частности, распространением идей Хаскалы и утверждением официальной доктрины "казенного просвещения", общественно-политическими процессами в еврейском обществе рубежа XIX – XX вв., развитием еврейского книжного дела и периодической печати на языках иврит, идиш и русском. На основе этого делается вывод, что цензура еврейских изданий являлась составной частью национальной политики правительства и ее изучение способно обогатить имеющиеся в историографии представления о сущности еврейскою) вопроса в отечественной истории.
В главе определяется специфика цензуры еврейских изданий, коренящаяся в той исключительно значимой роли, которую играла книжная культура в еврейской истории. В силу особого отношения евреев ко всему корпусу канонических (Танах. Талмуд) и раввипистичсских ("Моreh nevukhim". "Аrbaah turim". "Shulhan arukh", "Таnуа" и др.) текстов, составлявших единственный предмет занятий цензоров еврейских сочинений вплоть до середины XIX в., попытки воздействия на них воспринимались в еврейской среде как посягательство на само существование нации.
Существенное место занимает в главе проблема периодизации истории цензуры еврейских изданий. Поскольку цензура эта являлась составной частью общей системы надзора за печатью в империи, то формально (и при учете специфики данного вида цензуры) в ее истории могут быть выделены следующие 9 основных периодов: начальный, или рижский, период (1797 – 1802), период действия первого цензурного устава (1804 – 1826), цензура еврейской печати николаевской эпохи (1827 – 1855), период ослабления цензурного гнета и реорганизации цензуры (1856 – 1867), период нового усиления репрессий против еврейской печати (1868 – 1880), цензура эпохи Александра III (1881 – 1894), цензура эпохи начала царствования Николая II (1895 – 1905), период преследований еврейской печати после манифеста 17 октября (1906 – 1913),
[27]
период военной цензуры еврейской печати (1914 – 1917). Недостатком этой периодизации является то, что она строится на основе формальных критериев и не учитывает изменений, происходивших в правительственной политике в отношении еврейского населения и не всегда совпадавших с главными поворотами в общеполитическом развитии страны. Поэтому более продуктивной с научной точки зрения представляется периодизация, основанная на изучении эволюции официальных взглядов в еврейском вопросе.
Первое тридцатилетие постоянного жительства евреев в Российской империи было временем знакомства правительства со своими новыми подданными. "До возникновения "еврейского вопроса"" в России, – отмечал Г.Б. Слиозберг, – <...> существовала "еврейская загадка"" в России; процесс инкорпорирования новых областей в состав империи не поглощал собою процесса приспособления самого правительства к части населения этих областей – евреям. Их нужно было устраивать, но вместе с тем и изучать; о евреях знали по легендам, по явно субъективным <...> описаниям и донесениям"
[68]. Цензоры еврейских сочинений, без сомнения, играли в процессе этого изучения ведущую роль. Поэтому короткая эпоха деятельности Еврейской экспедиции Рижского цензурного комитета (1797– 1802 гг.) может быть названа периодом "изучения материала".
С принятием Положения для евреев 1804 г., подготовленного идеями Г.Р. Державина и его еврейских консультантов поборников Хаскалы. в правительственной политике в еврейском вопросе началась новая эпоха, продолжавшаяся до рубежа 80-х гг. Основой ее идеологии было стремление "исправить" евреев при помощи просвещения и сблизить их с окружающим христианским населением. Власти вели борьбу "за" евреев и с этой целью уделяли самое пристальное внимание еврейской религиозной литературе. Цензура, таким образом, была в это время полностью подчинена идее "казенною просвещения" и на протяжении многих десятилетий преследовала "отсталые" мысли. Данная эпоха (1804 –1881 гг.) может быть названа периодом "позитивного воздействия" на еврейскую печать.
Еврейские погромы 1881 – 1883 гг. и отказ от выводов и рекомендаций комиссии гр. К.И. Палена стали переломным мо-
[28]
ментом в официальной идеологии еврейского вопроса. Битва "за" евреев окончилась, евреи были признаны "неисправимыми". В новых условиях правительство считало основным злом уже не иудаизм и его ортодоксальных приверженцев, а плод собственных долголетних трудов – народившийся слой светской еврейской интеллигенции и ассимилированного мещанства, начавших активную борьбу с государственным антисемитизмом. Если в предшествующую эпоху порицалась "отсталость" и замкнутость еврейского населения, то теперь власти видели угрозу в "излишней прогрессивности" и оппозиционности части еврейского общества. Цензура еврейских изданий в это время кардинально изменила объект своей деятельности: она оставила в покое религиозную литературу, прежде всего Талмуд, и начала преследования либеральной и оппозиционной еврейской печати на языках иврит и русском. Периодические издания на языке идиш были вовсе запрещены. Данный период истории правительственной политики в отношении еврейской печати (1882 –1914 гг.) назван в работе периодом "признания неисправимости".
Антиеврейская составляющая российской государственной идеологии значительно усилилась в начале XX в. Этому способствовал общий рост протестных настроений в стране и широкое участие евреев во всех оппозиционных движениях. О принципиально новом этапе развития официальной политики в еврейском вопросе свидетельствовала инспирация правительством так называемою "дела Бейлиса", истинный смысл которого сводился к попытке обвинить целый народ в изуверстве и человеконенавистничестве. Эта тенденция получила свое развитие в условиях разразившейся войны: с осени 1914 г. началась кампания поголовного изгнания из прифронтовой полосы еврейского населения, официально обвиненного в массовом шпионаже в пользу неприятеля. Действия военной цензуры полностью соответствовали духу времени. В 1915 г. выход всей печатной продукции на языках иврит и идти был в империи запрещен. Вследствие этого, данный короткий период истории цензуры еврейских изданий охарактеризован в работе как "отказ в праве на существование".
Главу завершают подробный историографический очерк и обзор источниковой базы исследований по истории цензуры еврейской печати в России.
Во второй главе – "Период "изучения материала" (цензура еврейских изданий в Риге, 1797 – 1802 гг.)" – рассматривается
[29]
история возникновения правительственной цензуры еврейской печати в России. Эта цензура была учреждена (в виде специальной Еврейской экспедиции) в декабре 1797 г. при Рижском цензурном комитете. С первого дня существования у нее оказалось очень много работы, так как издания на еврейских языках не только широко импортировались из-за границы, но и печатались в многочисленных еврейских типографиях внутри империи (в Кореце, Межирове, Дубно, Остроге, Славуте, Шклове, Бердичеве и др.).
В целом, возникновение правительственной цензуры еврейских изданий было вызвано причинами общего характера (стремление установить контроль над чтением в стране), не имевшими непосредственного отношения к государственной политике в еврейском вопросе. Однако можно предположить, что учредить Еврейскую цензурную экспедицию властей заставили и некоторые специфические обстоятельства. К ним, в первую очередь, следует отнести подозрения (отчасти доказанные), что евреи - книготорговцы принимали пассивное участие в распространении идей французской революции, а также многозначительно совпавший по времени с учреждением цензуры еврейских изданий выход на правительственный уровень борьбы миснагидов (раввинистов) с хасидами и появление в России заимствованного из польских источников мифа о существовании у евреев ритуальных убийств христиан.
Первыми цензорами еврейских сочинений по представлению лифляндского гражданского губернатора Х.-А. Рихтера были назначены (в декабре 1797 г.) рижские евреи Мозес Гезекиль и Езекиль Давид Леви. Они являлись, по сути дела, случайными малообразованными людьми, в силу каких-то заслуг близкими местной администрации. Месяц спустя, в январе 1798 г., к ним присоединился Леон Элкан один из первых маскилов в России, выпускник Кенигсбергского университета. Впоследствии именно он определял общую направленность деятельности Еврейской экспедиции Рижского цензурного комитета. Она заключалась в борьбе с распространением посредством печатного слова идей хасидизма и религиозным обскурантизмом. Деятельность Леона Элкана заложила вековую традицию антихасидской и маскильской направленности цензуры еврейских изданий в России.
Работа Еврейской экспедиции Рижского цензурного комитета складывалась из рассмотрения иностранных еврейских изданий, в больших количествах ввозившихся в Россию, и начавшемся чуть позже по инициативе самих цензоров просмотре книг, печатавшихся в еврейских типографиях внутри империи. Среди загра-
[30]
ничных изданий внимание цензоров, в первую очередь, привлекали наиболее ортодоксальные сочинения раввинов средневековья и Нового времени. Первой еврейской книгой, пострадавшей от цензуры, стал отпечатанный в Амстердаме молитвенник "Rosh hodesh sidurim". В марте 1798 г. он был запрошен из-за некоторых помещенных в нем молитв (вполне обычных, впрочем, для синагогальной литургии), содержавших просьбы сокрушить тиранов и покарать клеветников на евреев.
Несмотря на то, что Рижский цензурный комитет был создан для рассмотрения лишь иностранных изданий, его Еврейская экспедиция добровольно взяла на себя функцию цензурования и продукции отечественных еврейских типографий. Оно началось в апреле 1799 г. В этой сфере деятельность цензоров наталкивалась на существенные трудности. Еврейским типографам была глубоко чужда идея какой-либо цензуры религиозных книг; поэтому они старались любыми способами избежать отсылки своей продукции в Еврейскую экспедицию. Можно утверждать, что в 1799 – 1892 гг. цензуру проходило не более 10 % еврейских изданий, печатавшихся в России.
Повышенное внимание рижских еврейских цензоров к книгам местных еврейских типографий объяснялось вовлеченностью Мозеса Гезекиля. Езекиля Давида Леви и Леона Элкана в религиозную борьбу и иудаизме. Все они были убежденными противниками хасидизма. Подавляющее же большинство еврейских типографий, действовавших в России (за исключением типографий в Вильне и Гродно) принадлежало хасидам, и выпускали они, соответственно, только хасидскую литературу. Для налаживания контроля за их деятельностью рижские цензоры в 1800 г. выработали специальную "Инструкцию еврейским типографщикам" (помещена в работе в качестве приложения). Она была утверждена Сенатом и являлась документом прямого действия, однако выполнялась откровенно плохо.
В целом, цензоры Еврейской экспедиции Рижского цензурного комитета своими рапортами и донесениями существенно обогатили познания петербургских властей о евреях, их религии, культуре и быте. Они подготовили почву для восприятия идей "исправления" и "сближения"", сформулированных Г.Р. Державиным.
Третья глава – "Эпоха "позитивного воздействия" (цензура еврейских изданий в России в 1804 – 1881 гг.)" посвящена наиболее продолжительному и наполненному событиями периоду исто-
[31]
рии правительственной цензуры еврейских сочинений. Он, в свою очередь, распадается на .несколько основных этапов, охарактеризованных в самостоятельных разделах данной главы: "Время бездействия цензуры. Создание правительственной идеологии" (1804 – 1827 гг.), "Предпосылки грядущих реформ: разгром еврейской книжной культуры в 30-х гг. XIX в.", "Цензура и "казенное просвещение". Петербургский цензурный проект" (40 –
50-е гг. XIX в.), "Старая политика в новых условиях. Хаскала и цензура" (60 – 70-е гг. XIX в.).
Основной особенностью первого этапа развития цензуры еврейских изданий в данный период была крайне неудовлетворительная организация этой отрасли контроля за печатью. Ни в Уставе о цензуре 1804 г., ни в принятом в том же году Положении для евреев о цензуровании еврейской печати ничего не говорилось. Вследствие этого, оно было механически отдано на откуп (в прямом и переносном смысле) профессорам Виленского университета, при котором начал действовать новый цензурный комитет. Степень владения еврейскими языками у этих цензоров была различной. Имеются сведения о том. что некоторые из них вообще не могли читать на языке иврит. Еврейские книги в 1804 – 1827 гг. в Вильне рассматривали К.И. Богуславский. Ф. Голянский. М. Бобровский. С. Жуковский. Профессора цензоры брали себе помощников из числа евреев - студентов университета (таковых было единицы) и, практически, полностью перекладывали на них всю основную работу по непосредственному просмотру книг и рукописей, оставляя за собой лишь прерогативу подписи заключений. В качестве таких помощников работали И.М. Зейберлинг, М. Ротенбург и др. Они в какой-то степени продолжали традиции маскильской и антихасидской цензуры, заложенные Леоном Элканом и его коллегами. Деятельность виленской цензуры в первой четверти XIX в. неоднократно вызывала нарекания со стороны Министерства народного просвещения.
Из-за плохой сохранности источников сегодня не представляется возможным восстановить репертуар еврейских изданий, поступавших в виленскую цензуру. На основе отрывочных данных можно лишь предполагать, что, в основном, это была продукция нехасидских типографий Литвы и Белоруссии (в частности, книги из типографии 3. Нахимовича в Гродно). Многочисленные же издания принадлежавших хасидам типографий Волыни и Подолии или вовсе не попадали в цензурный комитет Виленского университета, или оказывались там случайно.
[32]
Неудовлетворительность деятельностью цензоров еврейских сочинений в Вильне привела к тому, что на рубеже 20-х гг. в Петербурге было начато специальное изучение проблемы содержания еврейских книг. Его инициатором явился И. Франк, за 20 лет до того бывший главным еврейский консультантом Г.Р. Державина. Свою лепту в обсуждение вопроса внес и ставший впоследствии известным государственным деятелем крещеный еврей М.П. Позен: он представил кн. Н.А. Голицыну обширную записку о цензуре еврейских изданий.
Значение всех этих действий заключалось, прежде всего, в том, что они совпали с началом разработки нового цензурного устава. Благодаря им проблема цензуры еврейских изданий сразу же попала в сферу внимания его составителей. Однако разработка "еврейских" статей будущего устава была поручена не И. Франку или М.П. Позену и не профессорам Виленского университета, а блестяще образованному в области библеистики архиепископу Филарету (Дроздову), будущему митрополиту Московскому. Именно он с4юрмулировал вес основные положения устава 1826 г., относившиеся к цензуре еврейских изданий и использовавшиеся потом вплоть до рубежа 80-х п. Смысл этих положений, базировавшихся, с одной стороны, на христианских представлениях о ложности иудаизма и, с другой стороны, на державинских идеях о необходимости "исправления" евреев и искоренения "зла", от них исходящего, сводился к запрещению в еврейских сочинениях всего, что могло быть истолковано, как нападки на христианство, поощрение замкнутости, религиозного фанатизма и нетерпимости, противопоставление религиозного закона (Галахи) действующему законодательству. При этом Филарет полагал, что правительство не должно активно вмешиваться в борьбу между миснагидами и хасидами, в том числе и при помощи цензуры, так как, по его мнению, в этом противостоянии "стороны будут объяснять определенную истину, что в настоящее время Ветхого завета не довольно для спасения"
[69].
Правительственная политика в отношении еврейской печати в 30-е гг. XIX в., преследовавшая цели "позитивного воздействия" на книжную культуру иудаизма, была на деле по отношению к ней
[33]
наиболее деструктивной. Ради достижения такого "позитивного воздействия" еврейское книгопечатание в 1836 –1837 гг. оказалось вовсе запрещенным.
Новый этап начался после принятия нового Цензурного устава. В 1827 г. в должности рассматривающего еврейские сочинения при Виленском цензурном комитете был утвержден В.И. Тугендгольд – потомственный маскил, выпускник университета в Бреслау. Он на долгие годы (В.И. Тугендгольд работал при Виленской цензуре вплоть до своей смерти в 1864 г.) стал знаковой фигурой не только для политики в отношении еврейской печати, но и для всей официальной идеологии в еврейском вопросе в целом.
Начало цензорской деятельности В.И. Тугендгольда совпало с усилением интереса правительства к хасидизму и хасидской литературе. В течение 1831 г. елецким евреем А. Кнохом были доставлены Николаю I переводы хасидского сидура (молитвенника) и книги Шнеура-Залмана бен Баруха "Likutei amarim", имевшие поддельные цензурные разрешения. Снабженные яркими антихасидскими комментариями А. Кноха, они возмутили императора, затребовавшего подробную справку о хасидизме. Подготовка этой справки была поручена В.И. Тугендгольду.
Обширный (в шести частях) "Рапорт о еврейских сочинениях секты хассиденов" был представлен В.И. Тугендгольдом в октябре 1831 г. В работе приводится подробный анализ этого документа и делается вывод о том, что он имел программное значение для развития правительственной политики в отношении еврейской печати и еврейского населения в целом. "Рапорт" призывал правительство бороться не только с хасидскими сочинениями, но и с самим хасидизмом как таковым, с любыми крайними формами еврейской религиозной ортодоксии. "Жиды сих губерний, – писал В.И. Тугендгольд о преимущественно хасидском еврейском населении Волыни и Подолии, – отстали несколькими столетиями в просвещении и образовании от своих собратий, живущих в других государствах. Горе истинному Израилю, если судьба заставит его жить в сем гнездилище тьмы!"
[70].
Еще одним фактором, ставшим причиной усиления интереса властей к еврейской печати и политике в еврейском вопросе, стал подготовленный в 1831 г. И.-Б. Левинзоном проект закрытия всех еврейских типографий и учреждения вместо них двух новых
[34]
полиграфических заведений, полностью подконтрольных правительству. В главе на основе документальных источников впервые рассматривается история создания и дальнейшая судьба этого парадоксального документа, неоднократно привлекавшего внимание исследователей.
Непосредственным поводом для появления указа 1836 г. о закрытии всех еврейских типографий в империи и новом цензурном пересмотре ранее вышедших изданий на языках иврит и идиш стало так называемое "Славутское дело" (смерть при невыясненных обстоятельствах Л. Протагаина, работника хасидской типографии братьев Шапиро в Славуте) и связанная с ним деятельность авантюриста Я. Липса. Вместе с тем, в поле зрения готовивших данный указ гр. Д.Н. Блудова и С.С. Уварова находились и "Рапорт" В.И. Тугендгольда, и проект И.-Б. Левинзона. Оба эти документа были использованы для обоснования необходимости принятия столь кардинальной меры. Следует также подчеркнуть, что "Рапорт" цензора В.И. Тугендгольда рассматривался властями в качестве основного "справочного руководства" по хасидизму вплоть до конца 60-х гг.
Коллизии, разворачивавшиеся вокруг еврейского книгопечатания и цензуры еврейских изданий в 30-е гг., явились важнейшим побудительным мотивом для начала разработки правительством коренной реформы общественною устройства и системы просвещения еврейского населения (утверждена в 1843 г.). Они же стали причиной изменения отношения властей к иудаизму в целом. В.И. Тугендгольд, И.-Б. Левинзон, назначенный цензором еврейских сочинений в Киеве И.И. Зейберлинг убедили администрацию в том, что причиной особого положения евреев является не религия, а Талмуд. "Все несчастия народа, отверженного от гражданских обществ, происходят от суеверия и фанатизма, внушаемого Талмудом, который, будучи составлен в видах и намерениях противоборствовать разрушению самостоятельности Иудеи во времена римлян, не может существовать в нынешних обстоятельствах без обоюдного вреда для евреев и для других народов", – писал первый председатель так называемого Еврейского комитета гр. П. Д. Киселев
[71].
[35]
Начиная с рубежа 40-х гг. XIX в. цензура еврейской печати стала, таким образом, не только инструментом управления ослабленным после 1836 г. еврейским книгопечатанием (Устав о еврейских типографиях 1845 г. был полностью продиктован цензурными соображениями), но и главным двигателем национальной политики в еврейском вопросе и изменения специального законодательства для евреев. Одновременно она оказалось полностью подчиненной идее "исправления" и сближения евреев с христианами. Формально руководить цензурой еврейских изданий вплоть до 1863 г. продолжало Главное управление цензуры, однако на деле координацией и идейным руководством всеми мероприятиями в этой сфере занимался созданный при Министерстве народного просвещения орган с почти универсальными функциями Комитет рассмотрения еврейских учебных руководств. Его деятельность имела чрезвычайно большое значение для практического осуществления идеи "школостроительства" и замены системы кагального самоуправления еврейских общин на институт казенного раввината.
В главе детально анализируется история взаимоотношений Министерства народного просвещения и так называемого Бутурлинского комитета в сфере цензуры еврейских изданий (1848 – 1855 гг.). Соперничество этих двух ведомств привело к идее создания Еврейского цензурного комитета в Санкт-Петербурге и попытке выработки инструкции для цензоров еврейских сочинений. Под руководством товарища министра народного просвещения – А.С. Норова в столице заседал специальный комитет, состоявший из командированных в него еврейских цензоров провинциальных цензурных учреждений. Одновременно вопрос о цензуре еврейских сочинений рассматривался и Раввинской комиссией. Выработанные в результате их деятельности проекты Наставления цензорам еврейских книг в империи и Царстве Польском и Положения о Санкт-Петербургском еврейском цензурном комитете (тексты этих проектов приводятся в "Приложении" к работе) могут рассматриваться в качестве важнейших документов, характеризующих национальную политику самодержавия в еврейском вопросе периода "позитивного воздействия"".
Названные выше документы в конечном итоге не были приняты правительством, и причиной тому послужило как общее изменение общественно-политической ситуации в стране на рубеже 60-х гг. XIX в., так и начало кризиса идеологии "позитивного воздействия". Собственно, единственным индикатором этого кри-
[36]
зиса являлась именно повседневная цензурная практика; формально прежняя политика "исправления" евреев продолжалась еще два десятилетия. В качестве наиболее раннего свидетельства такого кризиса в главе рассматривается история удушения цензурой первых русско-еврейских периодических органов – издававшегося в Одессе журнала "Рассвет" (1860 – 1861 гг.) О.А.Рабиновича и И.Х. Тарнополя и его преемников, еженедельников "Сион" (1861 – 1862 гг.) Э.М. Соловейчика и Н.О. Бернштейна и "День" (1869 – 1871 гг.) С.С. Орнштейна. Эти издания были плодом всей предшествующей политики правительства, они специально создавались для просвещения еврейского населения, для распространения среди него русского языка и приобщения евреев к русской культуре. Однако, проповедуя эти ценности, издатели журналов требовали от власти давно обещанного ею равноправия для своих соплеменников. Подобные требования и стали причиной закрытия "Рассвета", "Сиона" и "Дня". Восходившая еще к Г.Р. Державину идеологическая формула "сначала просвещение, потом права", таким образом, потеряла свою актуальность.
Кризису политики "исправления" и сближения во многом способствовали и произошедшие на рубеже 60 – 70-х гг. изменения в персональном составе цензоров еврейских сочинений. Если в провинциальных цензурных комитетах (в Вильне, Киеве и Одессе) в этой должности вес еще продолжали служить маскилы, то при Главном управлении по делам печати место рассматривающего издания на еврейских языках последовательно занимали уже деятели совершенно иной формации. Давно крестившиеся, они были открытыми недругами своих бывших единоверцев и, к тому же, малообразованными людьми авантюрного склада (например, Я.А. Брафман). По их инициативе внимание цензуры в 70-е гг. все больше и больше переключалось с еврейской религиозной литературы, которую они, практически, не знали и не понимали, на издания светского характера.
Четвертая глава исследования – "Эпоха "признания неисправимости" (цензура еврейских изданий в России в 1882 – 1914 гг.)" – строится по проблемно-тематическому принципу и состоит из семи разделов. Такое построение продиктовано существенным расширением деятельности и изменением характера цензуры еврейской печати в рассматриваемый период.
В первом разделе главы анализируется процесс пересмотра основных принципов национальной политики самодержавия в ев-
[37]
рейском вопросе. Этот пересмотр, начавшийся в 70-е гг. и окончательно завершившийся в конце 80-х гг., привел к полному отказу от идеи "исправления" евреев. Теперь правительство видело основной "вред" от евреев не в их замкнутости и ортодоксальности, к 80-м годам уже сильно поколебленных в результате предпринимавшихся ранее усилий, а, напротив, в их слишком активном стремлении к образованию и широком участии в общественной жизни страны. Таким образом, то, что ранее считалось желательным, в новых условиях признавалось вредным. Власти, добившись появления прослойки ассимилированной еврейской интеллигенции и оторванного от местечкового быта городского мещанства, именно в них и увидели своего главного врага. Введя в 1887 г. процентную норму для поступления евреев в русские учебные заведения, правительство окончательно похоронило свои прежние идеологические догмы в еврейском вопросе.
Период конца XIX – начала XX в. характеризовался и кардинальной сменой политики в отношении еврейской печати. Прежде всего, изменились условия деятельности цензуры еврейских изданий. После отмены действия Положения о еврейских типографиях, в соответствии с которым в стране на условиях откупного содержания могли функционировать лишь два полиграфических предприятия, печатающие книги и периодику на языках иврит и идиш (в Вильне и Житомире), во многих городах возникли многочисленные новые еврейские типографии. В силу того, что спрос на еврейские книги был очень велик, они зачастую печатались и в русских типографиях. Все это означало существенное увеличение объемов работы еврейской цензуры. Изменился и репертуар еврейских изданий: если раньше цензуре приходилось иметь дело лишь с изданиями религиозного содержания, то теперь значительное место в ее работе занимал просмотр книг и периодики светского характера. Постепенно они стали главной и единственной заботой цензоров. Им при этом приходилось учитывать неоднородность состава светских еврейских изданий; на рубеже веков появились либеральные газеты и журналы общего характера, партийная еврейская печать, публикации еврейских общественных объединений, издания профессиональных обществ. Каждый конкретный вид изданий теперь требовал от цензуры специфических приемов работы. Среди способов воздействия на еврейскую периодику применялся и такой "проверенный" на русских газетах и журналах метод, как тайное субсидирование отдельных изданий. Важно также подчеркнуть, что после 1906 г. цензура существовала
[38]
в новых правовых условиях, и это обстоятельство вновь заставило ее внести существенные коррективы в свою деятельность.
Одним из важнейших следствий изменения политики в отношении еврейской печати в
80-е гг. XIX в. стал пересмотр принципов цензурования религиозной литературы. Эта проблема рассматривается во втором разделе четвертой главы. Весьма знаменательно, что первым сочинением, для которого был разрешен бесцензурный выход в свет, оказался Талмуд – памятник, на протяжении столетия считавшийся властями главным источником замкнутости евреев, их религиозной фанатичности и "антигосударственности".
Решение о беспрепятственном издании Вавилонского Талмуда было принято в 1880 г. министром внутренних дел Л.С. Маковым в результате специального разбирательства, инициированного в Главном управлении по делам печати цензором П.В. Марголиным. "Цезурование Талмуда в целости, или отдельных его трактатов, противное духу веротерпимости русского правительства. – указывал Л.С. Маков, – не достигает предположенной цели на практике, почему представляется совершенно бесполезным"
[72]. Вслед за Талмудом Главное управление по делам печати разрешило беспрепятственную публикацию без каких бы то ни было купюр и "вычсрков" основополагающих для иудаизма кодексов – "Arbaah turim" р. Якова бен Ашера и "Shulhan arukh" р. Иосифа бен Эфраима Каро и др. Иными словами, вся галахическая литература была выведена из сферы деятельности цензуры.
Следует отметить, что па протяжении 80 – 90-х г. все еще сохранялся такой рудимент правительственной идеологии предшествующею периода, как негативное отношение к хасидизму. Правда, проявлялся он лишь в сфере цензуры – и нигде более. В этот период в России оставались запрещенными некоторые хасидские сочинения, в том числе "Shivhei ha-baal shem tov", "Кehal hasidim" и "Mifalot ha-zadikim", и Главное управление по делам печати продолжало считать выпуск хасидских сочинений "безусловно нежелательным". Вместе с тем, количество дел по хасидским изданиям гол от года сокращалось. После 1896 г. они и вовсе исчезли. Продолжавшаяся ровно 100 лет борьба цензуры с хасидизмом завершилась безрезультатно.
[39]
В рассматриваемый период предметом первоочередных забот цензуры была ввозившаяся в Россию в огромных количествах зарубежная еврейская периодика. Повышенный интерес к ней объяснялся тем, что на страницах выходивших за границей (прежде всего, в Германии, Англии и США) еврейских журналов и газет широко и чрезвычайно резко обсуждалась политика русского государственного антисемитизма. История цензурования иностранной еврейской периодики в России изучена в третьем разделе четвертой главы.
На первых этапах судьба того или иного зарубежного периодического издания во многом зависела в России от личных вкусов и пристрастий конкретных цензоров. Так, например, издававшаяся в Лыке популярная газета "Ha-magid" хотя и рассматривалась в цензуре чрезвычайно долго, но, по инициативе П.В. Марголина и К.А. Коссовича, неизменно разрешалась к ввозу в страну. Аналогичная ситуация складывалась и с венским журналом "На-shahar" П.С. Смоленскина, бывшим подлинным властителем дум целого поколения ассимилированной русско-еврейской молодежи. Несмотря на остроту своих корреспонденции из России и приверженность идеям палестинофильства, он, пользуясь расположением цензора еврейских сочинений при Главном управлении по делам печати Н.Д. Раппопорта, много лет официально ввозился в империю через несколько почтовых контор.
Вскоре, однако, ситуация изменилась. Самодержавие при помощи долголетней политики "исправления" и "сближения", сочетавшейся с отсутствием коренных реформ в области ограничительного антиеврейского законодательства, невольно способствовало общему "полевению" и революционизации еврейской молодежи. Внутриполитические события в России, в первую очередь – волна погромов начала 80-х г., вызвали мощную волну поощрявшейся правительством еврейской эмиграции и привели, так сказать, к "экспорту" еврейского радикализма в Западную Европу и Америку. В образовавшихся новых крупных еврейских центрах (Лондон, Нью-Йорк и др.) начали выходить периодические издания, исповедовавшие крайние антимонархические, а подчас – и антироссийские, взгляды. К середине 80-х гг. эти газеты и журналы стали проникать в Россию и сразу же превратились в предмет особых забот цензурного ведомства. Практически все они запрещались к ввозу (речь, в основном шла, об идишистских изданиях – таких, как "Di tsukunft", "Yidishes tagebat", "Yidishes folkstsaytung" и др., предназначенных для городского еврейского пролетариата; англоязычные же левора-
[40]
дикальные органы наподобие "The Jewish Chronicle", "Тhe Reformer" и др. почти не ввозились в Россию, поскольку основной массе еврейского населения они были недоступны из-за языкового барьера, а либеральной русско-еврейской интеллигенции – чужды по идейным соображениям).
Можно утверждать, что политика в отношении зарубежной еврейской периодики являлась той сферой, в которой общие изменения государственной идеологии в еврейском вопросе проявлялись особенно наглядно. Об этом свидетельствует то обстоятельство, что, борясь с левыми газетами и журналами, цензура в 80 – 90-е гг., не говоря уже о более позднем времени, беспрепятственно допускала к ввозу в Россию множество ортодоксальных изданий, в том числе, например, орган галицийского хасидизма "Kol mahzikei ha-dat" газету ашкеназских раввинов Иерусалима "Shaarei zion", ежемесячник "На-levanon" И. Брилля и др. Рапорт цензора о том, что то или иное иностранное еврейское издание "стоит па страже религии", теперь автоматически становилось для пего пропуском в пределы России.
Другой областью, в которой хорошо отражались общие изменения национальной политики самодержавия в еврейском вопросе, была па рубеже XIX – XX вв. цензура русско-еврейской печати (издававшиеся евреями и для евреев книги, газеты и журналы на русском языке). Изучению этой обширной темы посвящен четвертый раздел четвертой главы.
Своим появлением русско-еврейская печать была во многом обязана идеологии "исправления и сближения". Однако власти быстро ощутили и отрицательные стороны распространения русской грамотности среди еврейского населения. Важнейшей
из
них было то, что овладев государственным языком, евреи получили возможность не только следить за общественно-политической полемикой на страницах русских изданий, по и принимать в ней деятельное участие. Поэтому вся дальнейшая политика в отношении русско-еврейской печати была напрямую связана с проблемой осознания места евреев в российском обществе. Русско-еврейская пресса, по справедливому замечанию С.М. Дубнова, "стремилась приобщить еврейский вопрос к общерусским социально-экономическим вопросам и сама смотрела на себя, как на часть русской прессы"
[73].
[41]
В разделе рассматривается история цензурования русско-еврейских книжных и периодических изданий в последней трети XIX и начале XX в. В 70-е гг. к ним относились журналы "Вестник русских евреев" и второй "Рассвет" А.О. Цедербаума, "Русский еврей" Л.Я. Бермана и Г.М. Рабиновича, серия сборников "Еврейская библиотека" А.Е. Ландау. Находившиеся под постоянным прессом цензуры, эти издания не отличались чрезмерной оппозиционностью. Важно также подчеркнуть, что в 70-е гг. был принят порядок, в соответствии с которым цензура русско-еврейских изданий организационно не относилась к еврейской цензуре; ее осуществляли русские цензоры, и их взгляды на еврейский вопрос зачастую оказывались более либеральными, чем точка зрения собственно еврейских цензоров.
Большой научный интерес представляет история цензурной политики в отношении издававшихся А.Е. Ландау с 1881 по 1899 г. ежемесячного журнала "Восход" и его приложения «Недельной хроники "Восхода"». Эти органы, на протяжении 15 лет бывшие единственными представителями русско-еврейской периодики в империи, несомненно, являлись вершиной развития еврейской журналистики на русском языке. Изучение сохранившихся источников показывает, что Главное управление по делам печати, постоянно и методично третируя эти издания (они получили 2 предостережения и приостанавливались на 6 месяцев), вместе с тем, заботилось о том, чтобы не "задушить" их окончательно. Журналы А.Е. Ландау рассматривались властями в качестве вполне контролируемого и "прозрачного" с цензурной точки зрения "клапана для выпуска пара" русско-еврейской интеллигенцией. Помимо этого, "Восход" и «Недельная хроника "Восхода"» противопоставлялась администрацией органам на еврейских языках. "Против окончательного прекращения этих двух изданий, – писал начальник Главною управления по делам печати Е.М. Феоктистов министру внутренних дел И.Н. Дурново в связи с обсуждением вопроса о приостановке, – я имел уже случай высказать <...> то соображение, что еврейские органы на русском языке, каково бы ни было их направление, предоставляют полную возможность для самого внимательного за ними цензурного наблюдения и могут быть, по мере надобности, сдерживаемы <...>. Между тем, от прекращения этих двух единственных еврейских органов на русском языке содержащаяся в них противугосударственная пропаганда перейдет в жаргонные газеты (газеты на языке идиш – Д.Э.), но будет уже там выражаться с ничем не сдерживаемой дерзостью
[42]
и станет доступна несравненно большему числу читателей из еврейского простонародья. Поэтому, хотя объявление третьего предостережения "Восходу" с его приложением <...> я признаю своевременным, но полагал бы приостановку этих двух изданий ограничить самым кратким сроком, <...> дабы более продолжительная приостановка не вызвала со стороны редакции решение окончательно прекратить эти издания"
[74].
В начале XX в. политика в отношении русско-еврейских изданий приобрела несколько иной характер. С одной стороны, отношение к ним, как к легко контролируемой и поэтому полезной "отдушине", исчезло, и еврейские газеты и журналы па русском языке стали восприниматься властями в общем ряду более или менее оппозиционных изданий. С другой стороны, на рубеже веков русско-еврейское книгоиздание и журналистика перестали быть идейно и тематически однородными, в них появилась специализация, вследствие чего Главное управление по делам печати должно было выработать свою позицию по отношению к каждой конкретной группе издании. Наиболее лояльными в тот период были взгляды цензурною ведомства на русско-еврейскую печать общего характера, а также профессиональные и детские издания. Политика в отношении партийной русско-еврейской печати существенно различалась в зависимости от ее направленности: преследование сионистских изданий велось чрезвычайно непоследовательно, в то время как периодике и книгоизданию Бунда, фактически, было отказано в праве па существование.
Пятый раздел четвертой главы посвящен изучению истории правительственной политики в отношении печати на языке идиш. Выделение данной темы в особый раздел было продиктовано ярко выраженной спецификой этой проблемы в общей панораме взаимоотношений правительства и еврейской печати в XIX в.
Язык идиш играл исключительно значимую роль в развитии восточноевропейской еврейской диаспоры. Будучи сперва чисто разговорным языком еврейского населения в германских землях и являясь, в самом общем виде, смесью верхненемецких диалектов с древнееврейской, а потом и славянской лексикой, идиш с течением времени приобрел разнообразные общественные функции и получил широчайшее распространение. Он, без сомнения, был национальным языком российского еврейства.
[43]
Отношение властей и к языку идиш в целом, и к идишистской печати в частности, всегда было в большей или меньшей степени негативным, однако в различные периоды этот негативизм объяснялся разными причинами. Языковой вопрос находился и в центре внимания адептов Хаскалы. Отзываясь о языке идиш крайне отрицательно и считая его "жаргоном" религиозных ортодоксов, они противопоставляли идишу язык иврит (древнееврейский) и европейские языки. Первые представления о языке идиш русское правительство получило именно из рук маскилов и, как следствие, усвоило их взгляд на эту проблему. В рамках доктрины "исправления" и "сближения" вплоть до 70-х гг. XIX в. с идишем боролись потому, что он, с точки зрения властей, препятствовал распространению просвещения. Собственно в сфере цензуры эта борьба проявлялась в том, что напечатанные на идише книги неизменно рассматривались в качестве "изданий для народа", требующих, в соответствии с общими цензурными правилами, повышенного внимания со стороны цензоров.
В 60-е гг. под влиянием маскилов, среди которых были и некоторые еврейские цензоры (И.И. Зейберлинг. Г.М. Барац), в Министерстве народного просвещения и в Главном управлении по делам печати неоднократно дискутировался вопрос о полном запрещении выпуска печатной продукции па языке идиш. Однако по-настоящему серьезно он был рассмотрен лишь тогда, когда количество отрицательных отзывов о языке идиш, исходивших как от антисемитски настроенных деятелей (гр. Э.Т. Баранов, Н.А. Бутурлин, Я.А. Брафман), так и от юдофилов (А.И. Георгиевский, И.И. Зейберлиг) достигло своей "критической массы". В июле 1868 г. по инициативе М.Н. Похвистнева Совет Главного управления по делам печати принял постановление, признававшее нежелательным появление идишистских газет и журналов, поскольку они "способствуют обособлению евреев, отвлекая их от окончательного усвоения русского языка, которое могло бы быть достигнуто при помощи популярной русско-еврейской журналистики"
[75]. После принятия этого решения идишистская печать 30 лет находилась в России под запретом и все прошения о разрешении новых периодических органов па языке идиш неизменно отвергались Главным управлением по делам печати со ссылкой на их "нежелательность". Исключение составляла лишь газета А.О. Це-
[44]
дербаума "Dos yidishes folksblat", появлению которой лично способствовал гр. Н.П. Игнатьев.
С течением времени характер подобной "нежелательности", то есть негативного отношения к языку идиш, стал меняться. Этому в немалой степени способствовало возникновение западноевропейской и американской идишистской прессы леворадикального направления. Всего через 15 – 20 лет после появления постановления 1868 г. власти начали воспринимать идиш уже в качестве языка "еврейской революции".
Динамика общественно-политической ситуации в стране в первые годы XX в. привела к постепенному свертыванию политики запрещения идишистской печати. В 1902 г. Главное управление по делам печати разрешило С.М. Гинзбургу и С.И. Раппопорту основать в Петербурге первую ежедневную газету на языке идиш "Der fraund", ставшую впоследствии одним из наиболее авторитетных и популярных еврейских периодических изданий. Ситуация окончательно переменилась после 1905 1.: вплоть до начала мировой войны губернаторы ежегодно регистрировали до полусотни заявлений об основании 1 азе! и журналов на языке идиш (из них реально начинали выходить лишь единицы). При этом и идишистская периодика, и идишистское книжное дело являлись сосредоточением наиболее активных и резких протестов против политико-правового неравенства евреев в Российской империи и поэтому наиболее часто подвергались преследованиям со стороны цензуры.
В шестом разделе четвертой главы рассмотрению подвергается история правительственной политики в отношении еврейской партийной печати. В России этот тип еврейской печати возник в 80-х гг. XIX в. Именно тогда власти впервые столкнулись с палестинофильством – предтечей политического сионизма Т. Герцля. Отношение к изданиям, проповедовавшим палестинофильские идеи, не было четко определено. С одной стороны, они признавались вредными, поскольку не только свидетельствовали о наличии у части подданных некоего общественного движения, но и способствовали его развитию. С другой стороны, в 80 – 90-е гг. правительство поощряло еврейскую эмиграцию из России, и, вследствие этого, зачастую не препятствовало выходу в свет книг и журналов, призывавших евреев искать новую родину не в Америке, а в Палестине.
После основания политического сионизма как конституированного движения и начала его активного распространения в России отмеченная неопределенность взглядов в полной мере со-
[45]
хранилась. В 1898 – 1902 гг. администрация занималась деятельным изучением этого нового политического явления. Хотя основную роль в сборе информации о нем играли, естественно, полицейские донесения, органы еврейской печати тоже занимали в этом процессе не последнее место. Кроме того, по поводу сионизма правительство обращалось к еврейским цензорам, как к консультантам. Так, в 1900 г., по заданию Главного управления по делам печати киевский цензор еврейских сочинений А.Я. Цейтлин подготовил специальную аналитическую записку о сионизме, показав себя в ней если и не открытым приверженцем, то, по крайней мере, активно сочувствующим идеям Т. Герцля. Главный вывод этой записки состоял в том, что сионизм не только не вреден ни для России, ни для самих евреев, но и в какой-то мере полезен для них, поскольку он, во-первых, "отвлекает еврейскую молодежь от социалистических утопий" и, во-вторых, способствует уменьшению численности еврейского населения в империи
[76]. Это утверждение А.Я. Цейтлина оказалось чрезвычайно важным для правительства. Собственно, именно оно и определяло всю дальнейшую политику не только в отношении сионизма в целом, но и сионистских органов печати.
Действительно, повседневная цензурная практика в отношении сионистских изданий как в 1900 – 1902 гг., так и в последующие годы, в основном, исходила из заключения А.Я. Цейтлина. Несмотря па ряд преследований отдельных сионистских изданий, инициированных губернскими властями, они, в целом, не встречали серьезного противодействия. В 1902 г. Главное управление но делам печати вынуждено было даже разъяснить, что публикация Устава сионистской организации вполне допустима с цензурной точки зрения.
Июньский 1903 г. секретный циркуляр В. К. фон Плеве о запрете всякой сионистской деятельности, возникший вскоре после Кишиневского погрома, лишь на короткое время усилил репрессии в отношении сионистской печати. Уже через несколько месяцев после его появления все вернулось на круги своя, и издания, стоявшие на идейной платформе сионизма, продолжали беспрепятственно выходить в свет. На ситуацию практически не повлиял и сенатский указ 1 июня 1907 г., запрещавший "всякие организации сионистов в сообщества"
[77]. Данное утверждение хорошо
[46]
иллюстрирует то, что еженедельник "Рассвет", бывший, но сути дела, официальным органом ЦК Сионистской организации в России и наиболее влиятельным сионистским изданием с тиражом 10 000 экземпляров, в период с 1907 по 1910 г. вообще ни разу не привлек внимания Петербургского цензурного комитета. Лояльность взглядов властей на сионистскую печать (правда, лишь русскоязычную) сохранялась даже в годы Первой мировой войны.
Совершенно иную политику правительство осуществляло в отношении еврейских изданий социал-демократической ориентации. С ней велась постоянная и непримиримая борьба. Сказанное относится, прежде всего, к изданиям Бунда и в меньшей степени -к печати левосионистских партий и организаций ("Поалей Цион", сионистов - социалистов, еврейских социалистов и др.).
Несмотря на тотальный характер правительственных репрессий, крайне левая еврейская печать (выходившая, преимущественно, на языке идиш) имела широчайшее распространение в России и Царстве Польском. Современники указывали, что бундовцы распространяют в "черте оседлости" "сотни тысяч подпольных изданий"
[78]. Все усилия полиции и цензурных комитетов, направленные на обуздание этого потока революционной пропаганды, не приносили ощутимых результатов: вместо закрытых типографий открывались новые, одна газета сменяла другую. Ситуация немного изменилась лишь после начала войны, но и в условиях военного времени правительство не смогло полностью искоренить нелегальную печать Бунда.
Следует отметить, что при рассмотрении цензурной истории бундовской печати нельзя говорить о наличии какой-либо особой "еврейской" специфики в отношении к ней со стороны цензуры. Имеющиеся документы свидетельствуют, что власти не выделяли эту печать из общего ряда крайне левых изданий. Подведомственность бундовских прессы и книжного дела цензуре еврейских сочинений определялась (и ограничивалась) лишь языковым фактором: издания на языке идиш должны были рассматривать еврейские цензоры только потому, что их коллеги этим языком не владели. Поэтому все перипетии преследований бундовской печати в большей степени относятся к хорошо изученной истории цензуры социал-демократического издательского дела, нежели к истории цензуры еврейских сочинений.
[47]
Заключительный, седьмой раздел пятой главы посвящен проблеме "Еврейский театр и цензура". Необходимость ее рассмотрения вызвана тем, что судьба еврейского театра в России в конце XIX и в первые годы XX в. во многом определялась действиями цензурного ведомства.
Знакомство цензуры с еврейской (идишистской) драматургией произошло еще в 1841 г. на примере антихасидских пьес И. Ак-сенфельда. В тот период они, однако, были явлением совершенно исключительным и нетипичным для еврейской культуры в России. Процесс развития подлинно профессионального еврейского театра начался в стране лишь в 1876 г. и спустя всего 7 лет был на два десятилетия искусственно прерван специальным правительственным распоряжением.
Запрет 1883 г. на театральные представления на языке идиш известен в научной литературе. Однако причины его появления до сих пор оставались невыясненными. В работе показывается, что наряду с мотивами общего характера такими, как изменение государственной идеологии в еврейском вопросе в начале 80-х гг. XIX в. и усиление антидемократических тенденций в политике после 1 марта 1881 г., у этого запрета имелся и совершенно конкретный повод: рапорт цензора Главного управления по делам печати Н.Д. Раппопорта о трудностях, встречающихся в провинции при цензуровании еврейских пьес, и использовании в постановках отрывков из библейских текстов. Данный рапорт был подан после скандала, который произошел в Одессе у товарища Н.Д. Раппопорта. еврейско-христианского проповедника Я.М. Прилукера, с выдающимся еврейским актером и антрепренером А.А. Гольдфаденом.
Важность изучения темы "Еврейский театр и цензура" для исследования государственной политики в отношении еврейской печати объясняется также тем обстоятельством, что еврейская драматургия, вопреки существовавшему порядку, рассматривалась не театральной цензурой, а цензурой еврейской. В 70 – 80-е гг. такое рассмотрение осуществлялось как в Главном управлении по делам печати, так и в провинциальных цензурных комитетах, а в начале XX в. – только в Главном управлении. Через цензора еврейских сочинений при этом ведомстве А.Л. Грейса проходило в год до четырехсот пьес на языке идиш. Многие их них запрещались. Основным мотивом запрещений при этом неизменно выступали встречавшиеся в сочинениях еврейских драматургов протесты против политики государственного антисемитизма.
[48]
Пятая глава работы – "Отказ в праве на существование (еврейская печать и военная цензура в России в 1914 – 1917 гг.)" – посвящена короткому, но чрезвычайно насыщенному событиями периоду первой мировой войны. В это время по воле властей издания на языках иврит и идиш полностью перестали выходить в свет. Таким образом, правительственная политика в отношении еврейской печати получила свое закономерное завершение.
В начале главы анализируется состояние еврейского вопроса и его роль в общественной жизни России накануне и в годы первой мировой войны. Этот анализ показывает, что еврейская тема искусственно раздувалась властями и использовалась в их тонкой внутриполитической игре, направленной на сохранение основ самодержавия. Вес идеологические усилия были направлены на то, чтобы создать из еврея образ врага, навязать этот образ массовому сознанию и свалить на него ответственность за все неудачи и бедствия – как глобальные, общегосударственные, так и личные. Ради этого правительством было инспирировано "дело Бейлиса" и, чуть позже, выдвинуто обвинение в шпионаже не конкретным людям, а всему народу. Без понимания этих идеологических особенностей эпохи невозможно объективно разобраться в истории заключительного этапа правительственной политики в отношении еврейской печати.
При всей своей кажущейся иррациональности, действия цензуры в отношении изданий на языках иврит и идиш в 1914 – 1917 гг. были всего лишь продолжением, логическим финалом той политики, истоки которой восходят к 80-м гг. XIX в. Идеология признания всей национальной книжной культуры народа в большей или меньшей степени вредной и опасной для государства не могла не привести, в итоге, к тому, что этой культуре было отказано в праве на существование.
Основное место в главе уделено истории последовавшего в 1915 г. запрета на выход в свет любой ивритоязычной и идишистской печатной продукции. Сам факт такого запрета достаточно известен в литературе, однако обстоятельства и причины его появления до сих пор не привлекали внимание исследователей.
Первый приказ о приостановке еврейской печати был отдан ген. Н.И.Ивановым 24 марта 1915 г. и относился лишь к Киевскому военному округу. Но уже спустя 4 месяца, 26 июля 1915 г., аналогичные приказы того же Н.И. Иванова и ген. М.В. Алексеева прекратили выход в свет всей еврейской книжной продукции на территориях Юго-западного и Северо-западного
[49]
фронтов – то есть во всей "черте оседлости евреев". Что касается Петрограда, то здесь в апреле – июне 1915 г. распоряжениями командующего 5-й армией ген. П.А. Плеве был приостановлен выход ведущих русско-еврейский журналов – "Нового восхода" и "Рассвета". В начале ноября того же года прекратили свое существование и все выходившие в столице издания на языках иврит и идиш. Несколько позже был запрещен выход в свет еврейской книжной продукции.
Формальной причиной запрета на выход в свет произведений печати на еврейских языках стала шпиономания, преследовавшая военные власти. Поскольку все еврейское население было беспочвенно обвинено в шпионаже в пользу неприятеля, то под это обвинение с неизбежностью должна была подпасть и его письменность. Так возникла сформулированная одесским генерал-губернатором М.И. Эбеловым легенда о том, что в статьях и корреспонденциях. публикуемых на страницах еврейской периодики, печатаются некие "таинственные знаки", предназначенные для передачи шпионских сведений
[79]. На деле эти "таинственные знаки" представляли собой обычные буквы еврейского алфавита; они помещались в конце корреспонденции и были всего лишь криптонимами, обозначавшими авторство каждого материала (данная информация требовалась редакциям для учета работы корреспондентов и правильного начисления гонораров). Истинной же причиной уничтожения еврейской печати в 1915 г., несомненно, являлся государственный антисемитизм, проводниками которого в армейской среде выступали, в первую очередь, верховный главнокомандующий вел. кн. Николай Николаевич и начальник Генерального штаба ген. Н.Н. Янушкевич.
В главе показывается, как ситуация, сложившаяся вокруг судьбы еврейской печати, использовалась в общественно-политической борьбе того времени, и какова была се роль в возникновении противостояния между гражданскими и военными властями. Особенно ярко данная проблема проявилась в деятельности А.Д. Протопопова, который в ноябре 1916 г. – феврале 1917 г. пытался использовать прошение депутатов Думы Н.М. Фридмана и М.Х. Бомаша и адвоката 0.0. Грузенберга о возобновлении выхода в свет книг и периодики на еврейских языках для частичной реализации своей политической программы успокоения общественного мнения и нормализации положения печати. Попытки
[50]
эти оказались безуспешными. Даже в конце февраля 1917 г. командующий Петроградским военным округом ген. С.С. Хабаров продолжал считать выпуск еврейских молитвенников и школьных учебников опасным для обороноспособности империи. Мнение С.С. Хабалова оказалось последним значимым событием в 120-летней истории правительственной политики в отношении еврейской печати. Одновременно оно было и се совершенно логичным и закономерным итогом.
В "Заключении" подводятся общие итоги исследования, формулируются его основные выводы и дается целостное представление о роли и месте политики в отношении еврейской печати в системе национальной политики самодержавия XIX – начала XX вв.
В разделе "Приложения" помешен полный хронологический список цензоров еврейских сочинений 1797 – 1917 гг., систематизированный по цензурным комитетам. Здесь же впервые приводятся полные тексты наиболее важных документов, связанных с историей правительственной политики в отношении еврейской печати: Инструкция еврейским типографщикам (1800 г.), проект Наставления цензорам еврейских книг в Империи и Царстве Польском (1853 г.) и проект Положения о Санкт-Петербургском еврейском цензурном комитете (1857 г.).
Основные выводы работы
На протяжении всего времени своего существования правительственная политика в отношении еврейских изданий в России, выражавшаяся на практике в деятельности цензуры, выполняла две важнейшие функции. Прежде всего, цензура еврейских изданий являлась незаменимым инструментом информирования властей о евреях, их религии, быте, культуре, о тех процессах и тенденциях, которые имели место в еврейском обществе. Сведения, предоставлявшиеся цензурой (в виде цензорских отзывов, рапортов, ""мнений", записок и т.д., а также почерпнутые из общей идейной направленности деятельности цензоров), использовались правительством для формирования программы его политики в еврейском вопросе. Нередки были случаи, когда информация, поступавшая из Цензурных комитетов, становилась побудительной причиной для принятия важнейших общеполитических решений (так, иницииро-
[51]
ванная В.И.Тугендгольдом и И.-Б.Левинзоном в 30-с гг. XIX в. борьба с хасидскими и неподцензурными еврейскими изданиями явилась одним из важнейших поводов для разработки и введения в действие образовательных и административных реформ еврейской жизни 40-х гг.) или сигнализировала о начале кризиса практической "еврейской" политики самодержавия (история цензурования первого "Рассвета", "Сиона", "Дня" и "Коl mevaser ").
Правительственная цензура еврейских изданий была, в то же время, и мощным инструментом репрессивного воздействия на еврейское население и его культуру. С ее помощью царизм пытался сперва "исправить" и ассимилировать евреев - российских подданных, а затем свести на нет "вред" от их "неисправимости". Однако именно как инструмент репрессивного воздействия цензура еврейских изданий оказалась в России малоэффективной. Она, по сути дела, не смогла до конца выполнить ни одну из поставленных перед пей задач. Цензура не сумела искоренить сначала хасидскую, а потом левую еврейскую печать, предотвратить возникновение оппозиционной еврейской периодики, "защитить" российских евреев от западноевропейской и американской радикальной прессы, не сумела создать ни одного полностью управляемого и "прирученного" еврейского журнала или газеты, пропагандировавших правительственную политику.
Два фактора являлись основными причинами такой низкой эффективности. Во-первых, цензура национальной печати являлась составной и чрезвычайно важной частью национальной политики царизма, а политика эта никогда не была четко определена и обоснована. И хотя в еврейском вопросе программа действий самодержавия все же обладала известной долей идеологической стройности (именно по этой причине цензура еврейских изданий в России, в отличие от цензуры других национальных книжностей, была в идейном и организационных смыслах более самостоятельной и определенной), полной концептуальной завершенностью она, все равно, не отличалась. Результатом такого положения вещей становилась постоянная непоследовательность действий цензурного ведомства в сфере контроля за еврейской печатью (наиболее ярко проявившаяся в судьбе хасидских типографий и политике в отношении сионистских изданий). Во-вторых, правительство, в силу языковой специфики еврейской литературы вынужденное пани-мать для выполнения цензорских обязанностей маскилов или крестившихся евреев, никогда этим чиновникам полностью не доверяло. Закрепленное, в том числе, и на организационно-бюрокра-
[52]
тическом уровне (за исключением Главного управления по делам печати, во всех остальных цензурных учреждениях цензоры еврейских сочинений никогда формально не являлись государственными служащими и не имели права принимать окончательные решения по поводу рассматривавшихся ими изданий), такое отсутствие полного доверия к цензорам тоже не могло не сказываться на эффективности действий цензуры еврейских сочинений.
В еще большей мере, чем неопределенность принципов национальной политики и национальной цензуры, малой эффективности контроля за еврейскими изданиями способствовал особый характер еврейской книжности и специфика отношения к ней со стороны поголовно грамотных евреев. На протяжении двух тысяч лет именно книжность, записанное слово были основой существования евреев как нации и выступали в качестве народообразующего элемента. Вследствие этих особенностей евреев и их письменной культуры правительственная цензура еврейских сочинений представляла собой не только и не столько цензуру конкретных текстов, сколько цензуру самого национального бытия еврейского народа в России. Поэтому, если не рассматривать периоды возникновения различных экстремальных ситуаций, наподобие разгромов еврейской печати 1836 и 1915 гг., эта цензура изначально и не могла быть эффективной.
Апробация работы
Основные положения диссертации изложены автором в публикациях, а также в докладах на 7-х Смирдинских чтениях, ежегодных конференциях Международной ассоциации преподавателей иудаики в высших учебных заведениях "Сефер" (Москва, 1993 –1999 гг.), 11-м и 12-м Всемирных конгрессах еврейских исследований (Иерусалим, 1993, 1997 гг.), международной конференции "Евреи в России. История и культура" (Санкт-Петербург, 1994 г.), конгрессе Американской ассоциации иудаики (Бостон, 1994), международном симпозиуме "История, язык и культура еврейского народа" (Кишинев, 1995 г.), 1-й и 2-й международных конференциях "Еврейские архивы" (Санкт-Петербург, 1996, 1997 п.), международной конференции "Тhe Gaon of Vilnius and the Annals of Jewish Culture" (Вильнюс, 1998 г.), международной конференции "Русская и еврейская культуры: проблемы взаимодействия" (Москва, 1998 г.), научном семинаре Института восточно-европейской истории Кельнского университета (Кельн, 1994 г.), научном семинаре Института YIVО
[53]
(Нью-Йорк, 1996 г.), научном семинаре Кафедры славистики Университета Болоньи (Болонья - Форли, 1997 г.), научном семинаре Института им. Ш.Дубнова (Лейпциг, 1998 г.), научном семинаре Института им. Гердера (Марбург, 1998 г.).
Помимо монографии, итоги исследования нашли свое отражение в ряде научных статей в различных периодических и непериодических изданиях СНГ, стран Балтии и дальнего зарубежья, а также в опубликованных учебно-методических материалах. Общий объем опубликованных по теме материалов – около 90 п. л.
Результаты исследования используются в лекционных курсах "История книги в России", "История еврейского книжного дела и периодической печати в России", "История евреев в России", "Источниковедение и историография истории евреев в России", читаемых соискателем на кафедре общей библиографии и книговедения в Санкт-Петербургском государственном университете культуры и искусств, па историческом факультете Санкт-Петербургского института иудаики, отделениях славистики университетов Болоньи (Форли) и Падуи.
Основное содержание диссертации отражено в следующих публикациях автора:
1. Товарищество "Хронос": Эпизод из истории демократического издательского дела в Петербурге в начале XX в.: Сб. науч. тр. // Книжное дело в России во второй половине XIX – начале XX века. – Вып. 5. Л., 1990. – С. 76 – 91.
2. Идеология антисемитизма в России в конце XIX – начале XX вв. // Национальная правая прежде и теперь: Историко-социологические очерки. – Ч. 1. – СПб., 1992. – С. 47 – 72.
3. Источниковедение истории евреев в России: К постановке вопроса. // История евреев в России: Проблемы источниковедения и историографии. Сб. науч. тр. /Под ред. Д.А. Эльяшевича. – СПб., 1993. – С. 27 – 53.
4. Документальные материалы по истории евреев в архивах СНГ и стран Балтии: Предварительный список архивных фондов. – СПб.: Акрополь, 1994. – 133 с.
5. Russia: In Comparative Context. // Teaching Jewish Civilization: A Global Approach to Higher Education. – New York – London, 1995. – Р. 67 – 72.
6. Русско-еврейская печать и русско-еврейская культура: К проблеме генезиса. // Евреи в России: История и культура. Сб. науч. тр. /Под ред. Д.А. Эльяшевича.- СПб., 1995. – С. 55 – 74.
[54]
7. Евреи в художественной литературе на русском языке: Материалы к библиографии книг и брошюр, 1890 – 1947. // Russian Studies: Ежеквартальник русской филологии и культуры. – 1995. – Т.1 - № 2. - С. 326 – 365. (В соавторстве с В.Е. Кельнером).
8. С. Шапиро и его воспоминания "Год в Мирском ешиботе". // Еврейская школа.– 1995. – № 4. – С. 33 – 41.
9. Русско-еврейская культура и русско-еврейская печать, 1860 – 1945. // Кельнер В.Е., Эльяшевич Д.А. Литература о евреях на русском языке: Книги, брошюры, оттиски статей, органы периодической печати: Библиог. указ. – СПб.: Гуманитарное агентство "Академический проект", 1995. – С. 37 – 78.
10. О некоторых аспектах изучения истории цензуры еврейских изданий в Российской империи. // История, язык и культура еврейского народа: Сб. науч. тр. – Кишинев, 1995. – С. 17 – 22.
11. Jewish Documenrary Sources in Russia, Ukraine and Belarus: A Preliminary List. – New York: JTS, 1995. – 165 P. (В соавторстве с Д. Саллис и М. Вебом).
12. Еврейская печать, политика и цензура в России, 1797 – 1917: К постановке вопроса. // Евреи в России: История и культура. Сб. науч. тр. / Под ред. Д.А. Эльяшевича. – СПб., 1998. – С. 38 – 100.
13. Из истории цензуры еврейских изданий в России: Эпоха бездействия цензуры и создания идеологии. // Вестник Еврейского университета в Москве. – 1998. - № 1(17).– С. 4 – 40.
14. Еврейский театр в России и цензура. // Еврейская цивилизация: Проблемы и исследования. Академическая серия. Вып. 3. М., 1998. – С. 256 – 266.
15. Еврейские цензоры в России, 1797 – 1917 гг. // Вестник Еврейского университета в Москве. – 1998. - № 2(18). – С. 35- 42.
16. Official Censorship of Jewish Publications in Vilnius, 1797 – 1917. // The Gaon of Vilnius and the Annals of Jewish Culture. – Vilnius, 1998. – P. 325 – 332.
17. Правительственная политика и печать на языке идиш в царской России: Лекция по спецкурсу. – СПб.: ПИИ, 1999. – 26 с.
18. История еврейского книжного дела и периодической печати в России: Программа курса. – СПб.: ПИИ, 1999. – 9 с.
19. Правительственная политика и еврейская печать в России, 1797 – 1917: Очерки истории цензуры. – СПб.: Мосты культуры; Иерусалим: Гешарим, 1999. – 792 с.
20. Статьи "Цензурование Талмуда в России", "Я.А. Брафман", "В.И. Тугендгольд", "И.И. Зейберлинг", "Г.М. Барац", // Censorship. An International Encyclopaedia. Vol. 1 – 3. – London: Fitzroy Dearborn, 2000. (Общ. Объем – 1 печ. лист.).
[1] Российский государственный исторический архив (РГИА). Ф. 1374 (Канцелярия генерал-прокурора Сената). Оп. 1, 2, 3, 4, 7.
[2] РГИА. Ф. 733 (Департамент народного просвещения).
Оп. 87, 118.
[3] РГИА. Ф. 732 (Главное правление училищ).
Оп. 1.
[4] РГИА. Ф. 734 (Ученый комитет). Оп. 1.
[5] РГИА. Ф. 735 (Канцелярия министра народного просвещения).
Оп. 1, 10.
[6] РГИА. Ф. 772 (Главное управление цензуры).
Оп. 1.
[7] РГИА. Ф. 774 (Совет министра внутренних дел по делам книгопечатания). Оп. 1; Ф. 773 (Особенная канцелярия министра народного просвещения). Оп. 1.
[8] РГИА. Ф. 776 (Главное управление по делам печати). – Документы, освещаюшие историю цензуры еврейских изданий на языках иврит, идиш и русском, встречаются почти во всех описях этого фонда.
[9] РГИА. Ф. 733. Оп. 189, 190 (Разряды по еврейским училищам).
[10] РГИА. Ф. 821 (Департамент духовных дел иностранных вероисповеданий). Оп. 8, 9.
[11] РГИА. Ф. 1269 (Еврейский комитет).
Оп. 1
.
[12] РГИА. Ф. 779 (Центральный комитет цензуры иностранной); материалы по цензуре иностранных изданий на еврейских языках встречаются в большинстве описей фонда.
[13] РГИА. Ф. 778 (Военная цензура при Петроградском комитете по делам печати Главного управления по делам печати).
[14] РГИА. Ф. 777 (Петроградский комитет но делам печати); документы по истории цензуры еврейских изданий встречаются во многих описях начиная с первого десятилетия существования комитета 1804 – 1814 гг.); Литовский государственный исторический архив (ЛГИА). Ф. 1240 (Виленский цензурный комитет). Оп. 1. Ф. 1241 (Канцелярия виленского отдельного цензора по внутренней цензуре). Оп. 1; Ф. 1242 (Канцелярия виленского отдельного цензора по цензуре иностранной). Оп. 1; Центральный государственный исторический архив Украины (ЦГИА Украины). Ф. 293 (Киевский цензурный комитет). Оп. 1; Ф. 294 (Канцелярия киевского отдельного цензора). Оп. 1: Ф. 295 (Киевский временный комитет но делам печати). Оп. 1; Государственный архив Одесской области (ГАОО). Ф. 8 (Одесский цензурный комитет). Оп. 1; Ф. 9 (Отдельный цензор по внутренней цензуре в Одессе). Оп. 1: Ф. 11 (Одесский комитет цензуры иностранной). Оп. 1; Ф. 10 (Временный комитет по делам печати в Одессе). Оп. 1.
[15] Российский центр хранения и изучения документов новейшей истории (РЦХИДНИ). Ф. 271 (Всеобщий еврейский рабочий союз в Литве, Польше и России "Бунд").
Оп. 1.
[16] РГИА. Ф. 1532 (Общество для распространения просвещения между евреями в России). Оп. 1.
[17] Центральный государственный исторический архив Санкт-Петербурга (ЦГИА Санкт-Петербурга). Ф. 2129 (Еврейское историко-этнографическое общество). Оп. 1.
[18] ЦГИА Санкт-Петербурга. Ф. 2134 (Редакция журнала "Еврейская старина"). Оп. 1.
[19] Российский государственный архив литературы и искусства (РГАЛИ), Москва. Ф. 597 (Издательство "Мир"). Оп. 1.
[20] Институт YIVО, Нью-Йорк. Ф. 757 (Коллекция И. М. Чериковера).
[21] Дубнов С. М. Книга жизни. – Т. 1 – 3. – Рига, 1934 – 1940.
[22] Ландау Г. Воспоминания // Вестник
Еврейского университета в Москве. – 1993.
– № 2. –
С. 149 – 173; №3.– С. 183 – 212.
[23] Генкель Г. В старом "Восходе" // Еврейская летопись. – Пг.-М., 1923. – Сб. 2. – С. 137 – 145.
[24] Феоктистов Е. М. Воспоминания.
За кулисами политики и литературы. – Л., 1929.
[25] Никитенко А. В. Дневник. – Т. 1 – 3. –
М., 1955.
[26] Kaz B. Le-toldot ha-zensura shel ha-sifrut ha-yisraelit. (Reshumin ve-zikhronot) // Ha-toren. – 1923. – Vol. 9, 10, 12.
[27] Deinard E. Zikhronot bat ami. – St. Luis, [1920].
[28] Ginsburg S. M. Amolike Peterburg. Forshungen un sikhronot vegn yidishn lebn in der residents-shtat fun tsarishn rusland. – N. Y., 1944. – (Historishe Verk. Bd. 1); Ginsburg S. M. Meshumadim in tsarishn rusland. – N. Y., 1946 – (Historishe Verk. Bd. 2).
[29] Ginsburg S. M. The Drama of Slavuta. – Lanham – N. Y. – L., 1991.
[30] Beer Yitzhak. [Tikhtovet I. B. Levinsohn] / Arakh D. B. Nathanson. – Varsha, 1899; см. также: Nathanson D. B. Sefer ha-zikhronot. - Varsha, 1875.
[31] Из переписки А. Б. Готлобера // Еврейская старbна. – 1910. – Т. 3. – С. 283 – 292, 411 – 418.
[32] Дубнов С. М. К истории гонения на еврейские книги (1848) // Еврейская старина. – 1909. Т. 2. – С. 112 – 114.
[33] Письма О. А. Рабиновича /Публ. Ю. Гессена // Еврейская старина. – 1910. – Т. 3. – С. 71 – 88.
[34] Из писем А. Е. Ландау. Материалы для истории "Восхода" (1884 – 1896) // Еврейская старина. – 1916. – Т. 9. – С. 102 – 117; Письма С. О. Грузенберга [С. М. Дубнову] // Еврейская старина. – 1914. – Т. 7. – С. 385 – 411; 1915. – Т. 8. – С. 367 – 380.
[35] Сборник материалов для истории просвещения в России, извлеченных
из
Архива Министерства народного просвещения. – Т. 2. – СПб., 1897.
[36] Казенные еврейские училища. Описание дел бывшего Архива Министерства народного просвещения. – Т. 1. – Пб., 1920.
[37] Галант И. К истории Киевского гетто и цензуры еврейских книг (1854--1855) // Еврейская старина. – 1913.– Т. 6. – С. 264 – 278.
[38] Таблица, показывающая число выходивших с одобрения цензуры Министерства народного просвещения периодических изданий и разного рода книг с 1833 по 1861 г. // Журнал Министерства народного просвещения. – 1862. – Ч. СХIII. – С. 49 (4-я паг.).
[39] Барац Г. К вопросу о цензуре // На-kаrmеl. Русское приложение. – 1862. – № 10. – С. 36.
[40] Арешян С.Г. Армянская печать и царская цензура.
– Ереван, 1957; Кравченко И. В. Цензура как средство национальной политики Российской империи // Цензура в России: История и современность: Тезисы конференции 20 – 22 сентября 1995., Санкт-Петербург. – СПб., 1995. – С. 21 – 22.
[41] М. М. [Моргулис М. Г.] Судьба
еврейской письменности в России // Восход. – 1887. – № 12.
– С. 3 – 18.
[42] Гессен Ю. И. Евреи в России. Очерки общественной, правовой и экономической жизни русских евреев. –
СПб., 1906. – С. 409 – 430.
[44] Цензура в царствование императора Николая I. Ч. X. Цензура еврейских книг // Русская старина. – 1903. –
Т. 114. – № 6. – С. 658 – 671.
[45] Klier J. D. 1855 – 1894 Censorship of the Press in Russian and the Jewish Question // Jewish Social Studies. – 1986. – Vol. XLVIII. – No. 3/4. – P. 257 – 268.
[47] Ruud Ch. Fighting Words: Imperial Censorship and the Russian Press, 1804 – 1906. – Toronto, 1982; Balmuth D. Censorship in Russia, 1865 – 1905. – Washington, D.C., 1979.
[48] Голицын Н. Н., кн. История русского законодательства о евреях. – Т. 1. – CПб., 1886.
[49] Цинберг С. Л. Исаак Бер Левинзон и его время. // Еврейская старина. –1910. – Т. 3. – С. 504 – 541.
[50] Цинберг С. Л. История еврейской печати в России в связи с общественными течениями. – Пг., 1915.
[51] Zinberg I. Haskalah at Its Zenith. – Cincinnati – N. Y., 1978.
[52] Дубнов С. М. Новейшая история еврейского народа от Французской революции до наших дней. – Т. 1 –3.– Рига, 1937 – 1938.
[53] Dubnov Sh. Toldot ha-hasidut. – Tel Aviv, 1974.
[54] Марек П. С. Из истории еврейского печатного дела в России. // Восход. – 1888. – № 4, 9.
[55] Гессен Ю. И. Хасиды бр. Шапиро на пути в Сибирь. // Еврейская летопись. – Пг., 1923. – Сб. 2. – С. 96 – 101.
[56] Боровой С. Я. Нариси з iсторiї eврeйської книги на Українi. // Бiблioгiчнi вicтi. – 1925. – № 1/2 (8/9). – С. 47 – 58; 1926. – № 1 (10). – С. 36 – 48.
[57] Боровой С. Я. Еврейские газеты перед судом "ученых евреев": (Два эпизода) // Еврейская мысль: Научно-литературный сборник. –
Л., 1926. – С. 282 – 292.
[58] Greenberg L. The Jews in Russia. – N. Y., 1976.
[59] Fuen Sh. I. Kiryah neemanah. Korot adat yisrael be-ir Vilna. – Vilna, 1915; Margulis M. Dor ha-haskalah be-russiya. – Vilna, 1910; Raisin J. S. The Haskalah Movement in Russia. – Philadelphia, 1913; Meisl J. Haskalah: Geschihte der Aufklirungsbe-wegung unter den Juden in Russland. – Berlin, 1919; Shatzky J. Kulturgeshikhte fun der haskole in lite (fun di eltste tsaytn biz hibas-tsion). – Buenos Aries, 1950.
[60] Friedberg H. D. Toldot ha-defus ha-ivri be-poloniya. – Tel Aviv, 1950.
[61] Slutsky Y. Ha-itonut ha-yehudit-rusit ba-meah ha-19. – Yerushalaim, 1970; Slutsky Y. Ha-itonut ha-yehudit-rusit ba-meah ha-20, 1900 – 1918. – Tel Aviv, 1978.
[62] Tsitron Sh. Di geshikhte fun der yidisher prese: Fun yor 1863 biz 1889. – Vilna, 1923.
[63] Orbach A. New Voices of Russian Jewry: A Study of the Russian-Jewish Press of Odessa in the Era of the Great Reforms, 1860 – 1871. – Leiden, 1980.
[64] Ципперштейн С. Евреи Одессы. История культуры, 1794 – 1881. – М. – Иерусалим, 1995.
[65] Lederhendler Eli. The Road to Modern Jewish Politics: Political Tradition and Political Reconstruction in the Jewish Community of Tsarist Russia. – N. Y. – Oxford, 1989.
[66] Stanislawski M. Tsar Nicholas I and the Jews: The Transformation of Jewish Society in Russia, 1825 – 1855. – Philadelphia, 1983.
[67] Stanislawski M. For Whom Do I Toil? Judah Leib Gordon and the Crisis of Russian Jewry. N. Y. – Oxford, 1988.
[68] Слиозберг Г. Б. Барон Г.О. Гинцбург и правовое положение евреев. // Пережитое. – СПб., 1910. – Т. 2. – С. 96.
[69] Собрание мнений и отзывов Филарета, митрополита Московского и Коломенского, по учебным и церковно-государственным вопросам. – СПб., 1885. – Т. 2. – С. 70.
[70] РГИА. Ф. 772. Оп. 1. Ед. хр. 233. Л. 84 об
[71] Цит. по: Дубнов С.М. Исторические сообщения. № 13. Бюрократические упражнения в решении еврейского вопроса (1840 – 1844). // Книжки "Восхода". – 1901. – № 4. – С. 212.
[72] РГИА. Ф. 733.
Оп. 189. Ед. хр. 618. Л. 6.
[73] Дубнов С.М. Письма о старом и новом еврействе. – СПб., 1907. – С. 225.
[74] РГИА. Ф. 776.
Оп. 5. Ед. хр. 92. Л. 158 об.
[75] РГИА. Ф. 776. Оп. 2. Ед. хр. 5. Л. 20.
[76] РГИА. Ф. 776. Оп. 21. Ч. 2. Ед. хр. 420. Л. 11 об.
[77] РГИА. Ф. 776. Оп. 15. Ед. хр.
[78] РГИА. Ф
. 776.
Оп. 14 (903 г.). Ед.
хр. 16. Л. 1.
[79] РГИА. Ф. 776. Оп. 17. Ед. хр. 642. Л. 40 об.