Археография

Представления историков и литературоведов о предмете археографии и ее месте в системе наук не менее противоречивы, чем суждения по рассмотренным источниковедческим дисциплинам. Достаточно сравнить два определения предмета археографии, чтобы убедиться в этом:

Некоторые могут возразить, что здесь приводятся несопоставимые определения. Первое относится к 1930 г., а второе — к 50-м годам. Однако разноречивые толкования предмета археографии сохраняются и теперь. По мнению Д. С. Лихачева, высказанному в 1962 г., задача археографии — это «задача учета, систематизации и научного описания всего огромного рукописного материала, сохранившегося до наших дней»[3]. Д. С. Лихачев повторил первое определение, исключив публикаторские функции, т. е. как раз то, что составляет основное существо предмета. Такое истолкование не является случайным, так как он предложил именовать публикаторскую деятельность заимствованным из западной историографии термином «эдиционная техника». Корни первого определения берут свое начало в дореволюционном состоянии науки, когда археография и архивоведение не различались. Археограф, приступая к выявлению и разработке материалов, зачастую сам не только описывал, но и нумеровал листы архивных дел. Представление о слитности археографии и архивоведения сказалось и на первых советских работах. С. Рождественский в своей статье по существу отождествил обязанности археографа и архивиста и свел их работу к составлению описей отдельных дел и целых фондов[4]. Примерно ту же мысль выразил Н. В. Здобнов, отметив, что «в области разыскания, описания и систематизации рукописей создается новая научная дисциплина — археография»[5]. Почему археография — новая дисциплина? Известно, что термин «археография» возник на Западе еще в эпоху средневековья и перенесен в Россию в начале XIX в.[6] Однако в России широко издавали, описывали исторические материалы и в XVIII в., не употребляя термина «археография». В подстрочных примечаниях Н. В. Здобнов поясняет: «Под археографией обычно понимают только издание источников, но нам думается, что содержание этого понятия следует расширить»[7]. Таким образом, подобно С. Рождественскому он расширил содержание археографии. Н. Ф. Бельчиков, популяризируя в своей книге эту точку зрения, определил археографию как область работы «по приему, разборке, систематизации и описанию материалов»[8].

Отождествление археографии и архивоведения привело к тому, что некоторые ученые стали считать археографию разделом, частью архивоведческой науки. Именно так поступил Ш. К. Чхетия. По его мнению, археография — раздел архивоведения, имеющий целью «разработку научных принципов публикации документальных сборников; она устанавливает приемы и методы выбора и установления текста, приведения текста в исправный вид и составления к нему подстрочных примечаний, заголовка, легенды, комментирования текста и составления справочного аппарата к нему»[9].

Для объединения археографии с архивоведением нет оснований. Современные публикации состоят не только из материалов архивов, но и многих других памятников культуры; например, извлечения из газет периода революции и гражданской войны 1917-1920 гг. и другие печатные материалы занимают солидное место в документальных публикациях. Это относится, в частности, к публикациям об установлении Советской власти на местах. В харьковский сборник из 519 документов 348 (67%) включены из газет; в башкирский — из 392 документов — 210 (53%); в воронежский — из 365 документов — 126 (34%); в вятский — из 568 документов — 107 (18%) и т. п.[10] Превращение археографии в раздел архивоведения не помешало Ш. К. Чхетия расширить ее рамки; он включил в предмет археографии содержание текстологии на том основании, что археографы нередко в процессе подготовки документов к изданию осуществляют их текстологическое изучение. В этой связи надо отметить, что текстологи поступают подобным же образом: под названием «эдиционной техники» включают археографию в состав своей науки. «Можно оставить эдиционную технику в пределах текстологии»[11], — говорит Д. С. Лихачев. По-видимому, он несколько колеблется в правильности своего суждения, однако такая позиция в этом вопросе прослеживается по многим его трудам. В кратком очерке текстологии Д. С. Лихачева раздел об изданиях текстов дается в приложении, но в полном труде этот раздел включен в основной текст[12]. Более решительную позицию в этом вопросе занимают некоторые московские текстологи. Установка на «печатание», на «издание» как основную задачу текстологии проходит через всю книгу «Основы текстологии» (М., 1962), подготовленную коллективом Института мировой литературы им. А. М. Горького. Но единства мнений нет и в их среде. А. Гришунин, например, пишет: «Можно не торопиться выводить издание текстов за пределы собственно текстологии и не объявлять его сейчас уже за пределами, но независимо от нашего желания или нежелания к этому существует объективная тенденция, которая неизбежно свое возьмет»[13]. Нельзя согласиться не только с теми, кто без колебаний включает проблемы публикации в текстологию, но и с А. Гришуниным; говорить о существовании тенденции нет смысла, когда существует особая наука, ведающая вопросами подготовки текстов к изданию. Включение задач археографии в предмет текстологии не укрепляет последнюю, а наоборот, подрывает. Помимо включения функций археографии в предмет архивоведения и текстологии можно наблюдать объединение археографических и палеографических задач. М. Н. Тихомиров и А. В. Муравьев, например, излагали проблемы палеографии параллельно с вопросами издания памятников[14]. В этом сказалось влияние старого деления наук по объектам их приложения к определенным памятникам. Но деление наук по функциям изучения памятников влечет за собой признание определенных функций и за археографией независимо от того, какие памятники издаются — древние или современные.

150     

Рассмотрим теперь, как определяют сами археографы свой предмет. По мнению Н. Ф. Бельчикова, археография «должна устанавливать подлинность документа»[15]. А. А. Шилов отнес к археографии проблему установления текста[16], причем редактор его книги (Г. Д. Костомаров) в предисловии приписал археографии задачу «научно обобщить теорию и практику обработки документов», т. е. включил в предмет археографии «разделы, посвященные критике текста, критике происхождения и критике показаний»[17]. По этому поводу С. Н. Валк справедливо заметил, что «поставленные Г. Д. Костомаровым и А. А. Шиловым задачи далеко выходят за пределы археографии»[18]. Все проблемы, перечисленные в работах Н. Ф. Бельчикова и А. А. Шилова, составляют содержание текстологии, исторической критики и частично палеографии. Расширение предмета археографии путем включения в него множества проблем смежных источниковедческих дисциплин вряд ли можно считать правильным. Подобные заимствования не способствуют развитию археографии как науки. Следовало бы различать использование данной дисциплиной результатов исследований других наук от определения предмета рассматриваемой дисциплины. На это утверждение может, конечно, последовать возражение в том смысле, что археографы, начиная подготовку текстов к изданию, зачастую не имеют готовых результатов исследований; им самим нередко приходится устанавливать тексты, датировать их, комментировать и т. п. Но меняет ли такое положение предмет археографии? Думается, что нет; оно свидетельствует лишь о росте квалификации археографов, овладевающих всем комплексом источниковедческих знаний, и о тесной связи археографии с соседними дисциплинами. У археографии, как нам представляется, много своих специфических задач, которые присущи только ей. Поэтому при определении ее предмета следует говорить именно о таких задачах.

Напомним теперь о той острой полемике, которая имела место в 1965 г. на страницах журнала «Русская литература». Обсуждению подвергся вопрос, издавать ли тексты изученными текстологически или возможно издание неизученных материалов. Он возник в связи с опубликованием книги Д. С. Лихачева, в которой говорилось: «Сперва изучить историю текста и потом издавать, а не сперва издавать и потом по этому изданию изучать историю текста произведения»[19]. Такое утверждение было явно оторванным от реальной действительности. Сам Д. С. Лихачев, как отметил в свое время С. Н. Азбелев, не придерживался этого правила и издавал тексты неизученными[20]. Сторонники Д. С. Лихачева поддерживали его мнение с весьма существенными оговорками: «Совершенно прав Д. С. Лихачев, когда выдвигает принцип „сначала изучать, потом издавать". Но и обратное в известной мере имеет основание: издание закрепляет определенный этап изучения и открывает новый»[21], — справедливо писал А. Гришунин.

Изучение текстов перед изданием — это, конечно, идеальное предложение, но оно не всегда осуществимо. Нередко бывает, что нужные материалы для такого изучения еще не выявлены. Известно, например, что многие труды В. И. Ленина текстологически не изучены, хотя и напечатаны. Текстологическое изучение богатейшего ленинского наследия идет параллельно с изданием и переизданием его трудов. Очень важно, чтобы тексты печатались без редакторского вмешательства. По-видимому, это должно входить в число важнейших задач археографии. Археографы должны также решать вопросы: в какой мере необходимо текстологическое изучение памятника при подготовке его к изданию; в какой мере необходимо исследовать достоверность показаний источников перед их публикацией. В обязанность археографии входит разработка типов изданий и методов правильной передачи текстов, совершенствование научно-справочного аппарата публикаций. Вероятно, стоит подумать о возможности включения в предмет археографии изучения деятельности и структуры археографических учреждений (предложение М. С. Селезнева).

В целом ряде исследований об археографии говорится как о науке, параллельной источниковедению[22]. И тем не менее все шире начинает распространяться определение археографии как отрасли или части источниковедения[23]. Мысль об источниковедческом характере археографии была высказана еще в 30-х годах. В одной из научных статей того времени говорилось о журнальных публикациях документов как об области «определенных источниковедческих разведок»[24]. Такое утверждение исходит, безусловно, из понимания археографии как части источниковедения, тогда как изображение археографии наукой, параллельной источниковедению, является следствием отождествления источниковедения с исторической критикой при одновременном включении в него содержания некоторых смежных дисциплин.

Что касается наименования предмета, занимающегося изучением подготовки текстов к изданию, то здесь следует отметить ценное, на наш взгляд, предложение С. Н. Валка. Он считает неудачным наименование публикаторской работы термином «археография» и предлагает более точный термин «издание документов»[25]. Однако нельзя не считаться с тем, что термин «археография» распространен очень широко. Поэтому вряд ли есть необходимость от него отказываться только потому, что он употребляется не в своем этимологическом значении. Можно было бы сохранить данный термин при условии четкого определения предмета археографии.

Употребляя термин археография, многие и сейчас понимают этот предмет как описание древних рукописей. Между тем описание рукописей и других категорий памятников — это уже совсем другой раздел источниковедения, получивший наименование «эвристика».

Опубл.: Фарсобин В.В. К определению предмета источниковедения. (Историографические записки) // Источниковедение истории советского общества. М., 1968. Вып. 2. С. 389-453. Из содерж.: Археография. С. 434-440.

• Размещено: 09.02.2016
• Автор: Фарсобин В.В.
• Ключевые слова: археография, публикация исторических источников, источниковедение
• Размер: 20.53 Kb
• постоянный адрес:
• © Фарсобин В.В.
• © Открытый текст (Нижегородское отделение Российского общества историков – архивистов)
  Копирование материала – только с разрешения редакции