С. О. Шмидт

С. Н. ВАЛК И РАЗВИТИЕ АРХЕОГРАФИЧЕСКОЙ КУЛЬТУРЫ

Сигизмунд Натанович Валк — гордость нашей отечественной науки. Творческая биография его — явление феноменальное. Не было, думается, среди его современников другого историка, который бы в равной мере интенсивно и плодотворно исследовал исторический материал столь большого хронологического диапазона — от Древней Руси до послереволюционной России. Силовое поле Валка — это все письменные источники русской истории, все процедуры их изучения: от выявления и первичного описания до публикации, сложнейших приемов исследования и историографического изучения. Не знаем среди современников его и ученого, который был бы столь эрудированным специалистом в области стольких специальных научных дисциплин. Наконец, это — редчайший пример в истории нашей отечественной науки, когда ученый, достигший столь почтенного возраста, работал бы с такой неослабевающей творческой эффективностью, и притом по-прежнему в разнообразных сферах деятельности: как исследователь, наставник (учитель молодежи, редактор), организатор науки. У Сигизмунда Натановича не было заката творчества. И в последние годы жизни, т. е. после 85 лет, он готовил, как и обычно, монографические труды разной тематики, прежде всего обобщающий труд о советской археографии и исследование об А. С. Лаппо-Данилевском как археографе, работал с привычной скрупулезностью (проверяя все цитаты и сноски) и сохранил дар видения проблем общего характера при изучении частностей, не утратил способности воспринимать новое и претворять это в своих трудах, оставался таким же заинтересованным участником научных заседаний и деликатным к мысли другого собеседником. Осмысление «феномена Валка» может стать интересной задачей для науковедов и психологов.

Тематика трудов Валка в буквальном смысле слова трудно обозрима. О Валке можно и должно писать отдельно как об историке (в традиционном понятии слова, т. е. историке определенных периодов и явлений отечественной истории), как об источниковеде, археографе, текстологе, архивисте, историографе, книговеде, библиографе (о некоторых сферах многовалентного творчества Валка и его вкладе в развитие этих отраслей знания уже писали в специальных статьях). Но феномен Валка в том, что творчество его — органический синтез всех этих отраслей знания. Валк как бы воплощал в себе и в своей научно-исследовательской, преподавательской, редакторской и научно-организационной деятельности взаимосвязанные интеграцию и дифференциацию разнообразных исторических знаний и различных исторических (точнее — даже историко-филологических и историко-юридических) научных дисциплин. Эта невероятная эрудиция и изощреннейшая техника исследования имели прочным фундаментом четкие представления о системе знаний вообще (о философии истории) и способах их постижения. Потому-то все сочинения Валка (даже по форме самые фактографические) в высшей степени поучительны, помогают освоению путей познания исторических явлении.

Валк при жизни стал классиком нашей археографии. Правильно было бы его назвать и патриархом отечественной археографии, если бы только слово «патриарх» не диссонировало в такой степени с исключительной скромностью Сигизмунда Натановича, его внутренним неприятием внешних признаков «величия». Именно Валку обязана наука разработкой основ советской археографии, которую ученый всегда рассматривал в тесной связи с источниковедением и архивоведением, с развитием не только исторических знаний, по и культуры их восприятия. По мнению Валка, можно говорить о трех «видах археографических работ»[1] — собирании, описании и издании документальных памятников. Сам он внес особенно весомый вклад в эдиционную археографию и писал более всего об изданиях исторических источников.

Уже в 1936 г. академик Б. Д. Греков признавал Валка «нашим наиболее компетентным специалистом в области археографии», а академик М. Н. Тихомиров в 1958 г. (выдвигая его в члены-корреспонденты АН СССР) охарактеризовал Валка как «крупнейшего знатока археографии», «крупнейшую фигуру в археографии», «специалиста крупнейшего диапазона».[2] Подготовленные им научные публикации письменных источников и обоснованная им методика описания и издания таких источников считаются высшими достижениями отечественной археографии. Валку принадлежит неоценимая заслуга выработки правил издания трудов В. И. Ленина. Им же разработаны приемы описания и издания многообразных историко-революционных материалов XIX — начала XX в., памятников советского законодательства и под его научным руководством осуществлены эти издания. Велик вклад Валка в создание методики изучения, описания и публикации актового материала русского средневековья (в этом плане он выступает продолжателем дела своего университетского наставника академика А. С. Лаппо-Данилевского), а также проектов и записок государственных деятелей XIX столетия. Особенно явственно обнаружилось удивительное соединение в Валке в одном лице архивиста и археографа-новатора, источниковеда и эрудита-историографа в многотомном издании «Российской истории» В. Н. Татищева, а также его избранных произведений. Заслуга Валка — выработка приемов, ставших основой для научного описания и издания наследия и других классиков русской исторической науки.

И попятно, что только Валк мог поставить перед собой задачу обобщения опыта работы (прежде всего источниковедческой) советских археографов по подготовке к печати всех памятников письменности по всем периодам отечественной истории. Вышедшая в 1948 г. книга «Советская археография» стала и выдающимся по полноте справочинком о советских документальных публикациях (особенно книжных), и замечательным методическим руководством, причем не только для тех, кто готовит исторические источники к изданию, но и для историков науки.

В этой монографии рассмотрены проблемы организации археографической работы в СССР, литература советской археографии (причем прежде всего как история археографической мысли) и вопросы советской археографической практики и выяснена информационная ценность для историка изданий документов по отечественной истории (отдельно до XIX в., XIX — начала XX в., советского периода). Это — действительно аналитический «обзор обильнейшего итога трудов наших историков в деле издания документов».[3]

В последние годы жизни ученый готовил новое, существенно расширенное и переработанное издание этой книги. Он предполагал не только сообщить данные об изданиях, о которых (из-за их содержания или имен подготовителей и редакторов) нельзя было писать в книге. вышедшей в годы культа личности Сталина, но и насытить книгу новыми теоретико-историографическими рассуждениями. Главами этой книги сам Сигизмунд Натанович признавал статьи об «археографической легенде» и о регестах, подготовленные для «Археографического ежегодника» (членом редколлегии которого он стал в 1968 г.). Предполагалось, что в книге будут использованы и материалы статьи о судьбах термина «археография», а также замысленной им работы о Лаппо-Данилевском и его роли в развитии дипломатики и подготовке изданий актовых источников.

Валк — зачинатель новых научных направлений, жанров исследований, например истории (или историографии) отечественной археографии, источниковедения, истории исторической науки и специальных исторических дисциплин. (По его почину были написаны и работы такого плана для редактируемых им книг ежегодника «Вспомогательные исторические дисциплины»). В уникальном для мировой литературы по своему характеру труде об изданиях и изучениях Русской Правды в XVIII — первой половине XIX в. Валк поставил перед собой задачу яснее понять, как сказывались на изданиях средневековых памятников письменности в своем последовательном развитии историографические представления о прошлом России и как сами эти издания воздействовали па соответствующие исторические представления.[4] Это прослеживается им и в этапной для развития советской историографии статье «Историческая наука в Ленинградском университете за 125 лет» (1948 г.) и в других статьях. После этих работ Валка стало немыслимо рассматривать широкие проблемы историографии, ограничиваясь напоминанием лишь об общеисторических концепциях. Накопление исторических фактов, совершенствование методики исследования, развитие источниковедения, археографии и смежных с ними специальных научных дисциплин воспринимаются ныне как важные факторы истории исторической науки.

Труды Валка отличает сочетание историографического подхода и, так сказать, футурологического. Он полагал нужным и умел охарактеризовать и историю изучения явления, и перспективы дальнейшего его познания, поэтому-то труды его, несмотря на оптимальное, казалось бы, обилие заключений общего порядка и частных наблюдений, не замыкали исследования проблемы — сама историографическая как бы манера изложения предусматривала и продолжение исследований с использованием тех материалов и тех новых методических приемов, которые стали известны после издания трудов Валка.

Вряд ли случайно то, что Валк оставил только одну большую книгу. Постоянно занятый работой одновременно над несколькими исследовательскими сюжетами, равно близкими его научным интересам (не говоря уже о разнообразии тематики каждодневной редакторской и преподавательской деятельности), Валк, видимо, не имел не только возможности, но и склонности на долгое время ограничивать себя занятиями чем-то одним. Среди его печатных трудов преобладают статьи, очерки, рецензии-исследования (в таком стиле он писал и рецензии по просьбе издательств или Ученого совета, т. е. не рассчитывая на публикацию). И единственная книга «Советская археография» написана ведь тоже в виде отдельных глав или очерков, представляющих собой законченные работы самостоятельной тематики. В таком же плане мыслилась и подготовка нового расширенного издания этой монографии. Валк вообще имел склонность к писанию статей, как бы продолжающих одна другую. Объединенные вместе, они составляли по существу монографию. Эти наблюдения относятся и к статьям о документах по истории революционного движения второй половины XIX в., и к серийным статьям об изучениях и изданиях Русской Правды, пожалуй, даже к серии очерков, посвященных отдельным историкам, которых лично хорошо знал автор.

Статьи Валка зачастую стоят больших книг. Для них характерна, так сказать, монографичность и в постановке вопроса, и в отборе фактов, и в направленности суждений. Валк обладал особой способностью писать изящно и очень лаконично — воистину: Non multa sed multum. Он писал «густо», без повторов или излишних разъяснений: даже, как казалось, без подступов к теме, но настолько ясно и основательно, что эти привычные в трудах многих авторов разъяснения и облегчительные подступы оказывались ненужными. Сложное под его пером приобретало доступную форму, совершенную законченность выражения. Потому-то его работы легко рекомендовать в учебных целях, а по степени их усвоения определять научный потенциал археографии как учебной дисциплины.[5] В трудах Валка органическое соединение глубины теоретической (причем общефилософского плана) и методической мысли и фактологической оснащенности (научный аппарат его работ свидетельствует о необычайной осведомленности в отечественной и зарубежной литературе, в том числе самой новейшей) с совершенством формы; и труды его стали одновременно и высоким образцом научно-теоретического мышления, и необходимым справочно-методическим пособием.

Даже ставя перед собой цель теоретической систематизации тех или иных наблюдений (а Валк это всегда рассматривал и в плане историографическом), он видел основную задачу археографа в облегчении исследователю доступа к исторической информации. Об этом он писал не раз (иногда даже как бы попутно, как о само собой разумеющемся): и в 1920—1930-е годы, и в одной из последних своих теоретических статей, где напомнил о задаче «получить издание в виде, пригодном для того, чтобы непосредственно приступить к исследованию».[6]

Ныне среди науковедов распространена методика определения значения научного творчества ученого по числу ссылок па его труды. На работы Валка — исследования, подготовленные им документальные публикации, рецензии — ссылки встречаются действительно часто; некоторые из этих работ в списках обязательной учебной литературы; и Валк мог бы быть счастлив тем, что его труды оказались долгожителями. Но многое, сделанное Валком, выходит за рамки того, на что обычно ссылаются. Это — рекомендованные им приемы составления путеводителей центральных государственных архивов (реализованные под руководством Валка при подготовке путеводителя «Центральный государственный исторический архив СССР в Ленинграде», Л., 1956) и выработанные им нормативы и методические рекомендации (включая приемы распределения материала в картотеках и заполнения карточек, расположения текстов — основного, вариантов, наблюдений исследователя — на листе издания и т. д.), которые постоянно используются в архивоведческой и археографической практике. Они так удобны, основательны, настолько общеприняты, что зачастую забывают или даже уже и не знают имя их первооткрывателя. Валк искал единые принципы организации и систематизации исторического материала, стремился к выработке таких стереотипов информации (в частности, описаний) и их наименований, которые стали бы общеобязательными на всех стадиях работы с источниками. И быть может, более других приблизился к тем требованиям, которые предъявляются в век распространения ЭВМ.

Многообразные дарования и знания Валка смогли проявиться по-настоящему после революции 1917 г. с началом работы в архиве и сопутствующей этому исследовательской, организационно-редакторской и преподавательской деятельности, также основанной на изучении архивных материалов. Именно это позволило ему сыграть едва ли не главную роль в становлении «научной археографии», в том, что он сам понимал тогда и обозначил как «переход от кустарного донаучного периода к научной археографии».[7]

В значительной степени это было обеспечено тем, что Валк еще в студенческие годы прошел подлинную научную школу в Петербургском университете, школу приобщения к мировой культуре и новейшей научной методике, школу мышления и понимания исторического пути развития научной мысли во взаимосвязи с тем, что мы сейчас называем ментальностью эпохи. Недаром Валка отличала благодарная любовь к родному ему университету; и написание трудов по истории университета и о его преподавателях он почитал своим нравственным долгом.

Еще в молодые годы он получил возможность творчески работать вместе с корифеями отечественной науки. Ему как бы передались особое внимание к демократической общественной мысли и освободительному общественному движению XIX в., чувство гражданственности Василия Ивановича Семевского; эрудиция, точность и основательность научной методики Александра Сергеевича Лаппо-Данилевского, в семинаре которого пытались «дать живую историю акта» (слова Валка)[8] и формировались навыки научного руководства тянущейся к исследованиям молодежью; широта научных и общекультурных интересов и взаимопроникновение исторической, источниковедческой и историографической тематики, характерные для творчества Александра Евгеньевича Преснякова, традициям которого едва ли не следовал Валк, создавая свои «историографические портреты». Фотографии этих ученых всегда висели у него в кабинете. По архивным материалам выяснилось, что Сигизмунда Натановича как человека особых способностей еще в студенческие годы отметил и академик А. А. Шахматов,[9] Валк понимал методологическое значение наблюдений Шахматова над летописями для исследования и иных разновидностей исторических источников. И это способствовало выработке его синтетической по характеру источниковедческой и археографической культуры. Примеры почитаемых им учителей (и, конечно же, прирожденные трудолюбие и щепетильная добросовестность) помогали утвердиться и его представлениям о культуре труда человека науки. Валк внутренне не мог себе позволить, употребляя его же слова, сказанные о Лаппо-Данилевском, «строить свои заключения, не привлекая всего возможного материала, удовлетворяясь тем, пусть даже многим, что без труда доступно», он как бы «творил в себе психологию научной уверенности, твердой научной устойчивости».[10]

Деятельность Валка — замечательный пример плодотворного использования лучших традиций дореволюционной науки в интересах развития новой, советской науки. С именем Валка связано начало советского архивного строительства, становление и советской археографии, и советского архивного дела, формирование кадров историков-архивистов. Так на практике осуществлялись ленинские положения о необходимости овладения культурным наследием, проверенными опытом навыками и приемами исследования. Эрудиция, методическое мастерство, сознательная практическая ориентация на то, чтобы «путем длительных испытаний» добиться «наилучшего приспособления издаваемого документа к целям последующей научной работы»[11] способствовали выработке основ собирания, описания и публикации документальных памятников по истории революционного движения в России. Еще в большей мере это проявлялось, когда именно Валк, как общепризнанный первостепенный специалист в области архивоведения и археографии, был привлечен к делу описания и издания сочинений В. И. Ленина, а затем и декретов Советская власти.

Валк по-молодому интересовался всем новым (невероятно мною и быстро читал, посещал многие доклады), радостно поддерживал действительно новое в работе других (лучше всех распознавая, когда «новое оказывалось основательно забытым старым»!) и сам старался творчески использовать это в своей работе (здесь-то и сказывалась огромная культура труда, тренировка мышления и памяти!). Жизнь и творчество Валка, отношение Сигизмунда Натановича к ученым более молодых поколений как бы олицетворяли живую связь времен.

Валк всегда был современен в своих — употребляя его выражение — «изучениях и изданиях» и в то же время никогда не стремился гнаться за модой (в трудах своих он избегал «модных» терминов и «актуальных» цитат). Он даже особо подкупал «старомодностью» внешнего облика (чеховская бородка и пенсне), одежды, вежливости, образованности самой (знание иностранных языков, преобладающий интерес к музыке, изобразительным искусствам, отсутствие в беседах темы современной техники). В Валке была устойчивость привычек, манеры поведения, нравственного облика — не ощущалось «морального износа».

В то же время Валк был человеком моцартианского начала (хотя как-то не принято употреблять такое выражение применительно к пожилым людям, но ведь в понимании Пушкина — это черта или сочетание черт характера, определенного типа творческое начало, а не признак сравнительно молодого возраста). Валк творил ненатужно, как-то внешне незаметно, никогда не жалуясь на загруженность или перегруженность работой. О Валке нельзя сказать, что он был трудолюбив: работа, можно думать, доставляла ему наслаждение, была основой и его внешнего бытия, и его внутреннего мира. Он радовался и творчеству других, достижениям их, как бы разливая вокруг себя атмосферу внимания к «несвоему» творчеству. Валк был щедр на темы, указания архивных материалов и литературы. Он столь же щедро — и одновременно придирчиво, хотя очень тактично и благожелательно, — редактировал рукописи ученых, советуя внести изменения или дополнения (подчас существенно обогащающие первоначальный текст). Но Валку чуждо было представление о «соавторстве»; он считал как бы само собой разумеющимся именно такую заботу об улучшении научных трудов, о повышении эффективности научного творчества. Валк обладал способностью (особо ценимой им у других) «с осторожностью подойти к настроению чужой мысли и души, подойти чутко, по возможности чутко». В нем было развито «глубокое уважение к молодой нашей мысли».[12]

Судя по статье «Воспоминания ученика» (в сборнике памяти академика А. С. Лаппо-Данилевского, откуда и приведены цитаты), Валк рано стал серьезно задумываться над этическими проблемами в науке, как бы утверждая в себе строгие правила требовательности и к своей работе, и во взаимоотношениях ученых, учащих и учащихся. Эти мысли нашли затем, пожалуй, наиболее заметное для читателей его сочинений развитие в историографических трудах Валка, особенно в «историографических портретах» и в суждениях об «обязанности археографа дать отчет о своей работе», о «практической совести» археографа.[13] Этическое кредо Валка обнаруживалось еще в большей мере в личном общении с ним: нравственное воздействие его не только на учеников и постоянных сотрудников очень благотворно; «неформальные связи» Валка тоже могут рассматриваться как историографический фактор.

Валк был человеком сердечным, хотя и сдержанным внешне и опасающимся быть навязчивым. Но становился неотступно требовательным, оценивая приемы научной работы, отношение к своему делу. Валк был убежден в том, что ученый-историк не должен чураться «черновой работы» в науке, обязан стремиться сам овладеть секретами нашего ремесла, не спешить с выводами и особенно публикациями. Валк глубоко огорчался, когда узнавал, что кто-либо пытается «пробиться» в науку, расталкивая локтями «соперников», или плетет интригу, и настораживался, когда примечал, что тот или иной молодой ученый торопится увеличивать список своих печатных трудов («слишком много и слишком скоро печатает», говорил он). Наука была для него родным домом; и он почитал естественным для себя обиходить и оберегать этот дом, более того, чувствовал себя особенно с годами — хранителем этого очага.

Валк был по-настоящему доброжелателен к людям. Не благосклонен, а заинтересованно благожелателен. У него был неостывающий интерес к людям разных поколений, к их научной мысли, и к ходу, и к результатам их конкретных работ. Он был как-то открыто заинтересован в том, что скажут молодые исследователи, какие новые приемы покажут в своей работе, как используют научное наследие, и готов был при этом поделиться своими знаниями и наблюдениями (и своими книгами) и, конечно же, способствовать напечатанию трудов «молодых». Он учил не рецептурно, а самим фактом заинтересованности. Валк вообще обладал способностью видеть неожиданные таланты в людях и интересное — и главное хорошее в неожиданных явлениях. Не утратил он с годами и дар радостного удивления и людям, и прочитанному. Быть может, в этом соединении доброжелательной мудрости (хотя и не без доли скепсиса) пожилого человека и способности наивного и радостного первовосприятия и секрет духовного да и физического нестарения Валка? (Ведь еще в конце 1974 г. был он не по годам подвижен, быстро и много ходил).

Валк был очень скромен. Эту его черту все отмечают. Ему глубоко чужд и непонятен даже был высокомерный обычай смотреть на других с высоты своего положения, знаний, возраста. Полностью отсутствовали какие-либо элементы чванства, представлений о том, что профессорскому званию и докторскому диплому (а он доктором наук стал еще в середине 1930-х гг., когда с установлением этой ученой степени ему в числе немногих наиболее известных ученых присвоили ее без защиты диссертации) соответствуют, мол, определенные нормы поведения, так сказать, самоподачи себя обществу (а этот предрассудок — увы! — достаточно распространен). Валку были присущи подкупающая простота, естественность поведения, демократизм подлинного интеллигента.

Но понятие «скромность» применительно к Валку отнюдь не однозначно. Он был неприхотлив в быту, не любил хоть как-либо внешне выделяться (и при небольшом росте и неброской внешности ему это обычно удавалось), сидеть в президиуме собраний (тем более что для него было важно смотреть в лицо выступающему), блистать в так называемой «светской беседе», на людях чаще всего забивался в дальний угол. Но Валк знал цену не только трудам других ученых, но и своим трудам; и ценил в них профессиональную оснащенность (обоснованность аргументации, научный аппарат, точность цитат и сносок). Валку было органически присуще не только чувство собственного достоинства, но и уверенности в том, что он является мастером и знатоком своего дела. Потому-то Валка так задевали несправедливые попытки обличить его в незнании или в произволе при отборе и оценке исторических материалов. И подобные действия Валк отнюдь не оставлял без ответа (обычно по только изощренно-эрудированного и логически безупречного, но и вежливо-язвительного), примером чего может служить и последняя его статья.[14]

Комплекс личных черт С. Н. Валка, казалось бы, далек от того, который мы традиционно связываем с обликом организатора науки. Более того, у Валка была не эффектная и даже не всегда разборчивая речь. И вот этот тихий, внешне малозаметный человек, чуждый суетных забот об удовлетворении своего тщеславия, никогда, вероятно, и не задумывавшийся над тем, чтобы «сделать карьеру», оказался замечательным организатором науки и педагогом. И дело не только в его даровании, многообразных знаниях, добросовестности и энергии, но прежде всего в удивительной внутренней убежденности, в вере в то, что делает, вере, которая передавалась и тем, к кому он обращался. Дело в нравственном авторитете Валка, его мужестве, высокоразвитом чувстве общественного и личного долга. Он не поступался своей совестью, своими научными убеждениями. И это знали и особенно уважали в Сигизмунде Натановиче. Валку нельзя было отказать. Если он просил написать статью, значит, статья на такую тему действительно нужна и вы способны стать ее автором. Если Валк в 80—85 лет умел подготовить в срок статью (основной текст которой сопровождался к тому же большим, тщательно выверенным самим автором научным аппаратом), то сорока- и пятидесятилетние не могли не сделать то же, тем более что Валк в это же время столь же успешно выполнял и другие работы. А гак как Валк с искренним уважением воспринимал работу п всех участников коллективных начинаний и замечал особо плодотворные для коллективного труда склонности и способности его участников, и умел использовать их, то он естественно становился лидером-наставником таких начинаний (в последние десятилетия жизни издания трудов В. Н. Татищева и Декретов Советской власти).

Организаторский и редакторский талант Валка сказался в последние годы и в издании ежегодников «Вспомогательные исторические дисциплины», инициатором и ответственным редактором которых он был и которые заслужили высокое признание и в нашей стране, и за рубежом. Первый выпуск этого издания вышел тогда, когда Валку пошел уже девятый десяток (в 1968 г.). Этому изданию, целенаправленной научно-организаторской деятельности Валка мы особенно обязаны возрастанием интереса к традиционным специальным историческим дисциплинам и все более заметными достижениями в этих областях знания.

Валка можно охарактеризовать как археографа-мыслителя. Он показал, что археография — это прежде всего археографическая мысль в ее саморазвитии и взаимодействии с другими сферами науки (особенно с источниковедением) и культуры, а не степень следования тем или иным нормативам правил публикации документальных памятников. Он сумел проследить и историю археографической мысли, определить место отечественных ученых в развитии мировой археографии. Он же показал и тесную взаимосвязь теории, методики и практики археографии, а также и архивоведения. И рассматривал он эти явления во взаимосвязи с развитием исторических знаний и шире — общественного сознания, философского мышления. Именно труды Валка позволяют определить особенности археографической культуры и ее место в сфере развития культуры в целом.

… Немного в истории нашей науки деятелей, которые бы столько десятилетий пронесли за собой уважение и любовь людей разных поколений, так долго и столь сильно обогащали бы других своим умом и талантом, так согревали бы сердцем и душой. Сигизмунд Натанович Валк останется спутником тех, кто знал радость общения с ним. А трудам его бесспорно суждена долгая жизнь.

• Размещено: 12.08.2017
• Автор: Шмидт С.О.
• Ключевые слова: археография, издание исторических источников, С.Н. Валк
• Размер: 33.12 Kb
• постоянный адрес:
• © Шмидт С.О.
• © Открытый текст (Нижегородское отделение Российского общества историков – архивистов)
  Копирование материала – только с разрешения редакции