МОСКОВСКИЙ ГОСУДАРСТВЕННЫЙ УНИВЕРСИТЕТ

им. М.В. Ломоносова

ИСТОРИЧЕСКИЙ ФАКУЛЬТЕТ

 

 

ЧЕРНЕНКО Дмитрий Анатольевич

 

СЕЛЬСКОЕ РАССЕЛЕНИЕ И ЗЕМЛЕВЛАДЕНИЕ

ЦЕНТРАЛЬНЫХ УЕЗДОВ РОССИИ

В XVII - XVIII ВВ.

(по материалам писцовых книг

и Экономических примечаний

к Генеральному межеванию)

 

Раздел 07.00.00 - Исторические науки Специальность 07.00.02 - Отечественная история

 

АВТОРЕФЕРАТ

диссертации на соискание ученой степени

кандидата исторических наук

 

Москва - 2004

 

 

 

Работа выполнена на кафедре истории России до начала XIX века исторического факультета Московского государственного университета им. М.В. Ломоносова

 

Научный руководитель:     академик РАН, профессор

 

Официальные оппоненты:     доктор исторических наук, профессор

(Российская академия государственной службы при Президенте РФ)

 

доктор исторических наук Швейковская Елена Николаевна

(Институт славяноведения РАН)

 

 

Защита состоится_________________ 2004  г.  в   16.00  часов  на  заседании

диссертационного совета К-501.001.09 по отечественной истории при МГУ им. М.В. Ломоносова по адресу: 119899, Москва, Воробьевы горы, 1-й корпус гуманитарных факультетов, исторический факультет, аудитория 550.

 

С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке Московского государственного
университета им. М.В. Ломоносова (МГУ, 1-й корпус гуманитарных факультетов).
Автореферат разослан____________ 2004 г.

 

Ученый секретарь

Диссертационного Совета,

доктор исторических наук, профессор                                      Н.В. Козлова

 

 

[3]

ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА РАБОТЫ.

Актуальность исследования. Для отечественной историографии характерен особый интерес к проблемам аграрной истории феодальной России, в том числе и к вопросам истории сельского расселения и феодального землевладения. Накопленный арсенал подходов к массовым источникам позволяет сегодня ставить новые вопросы о характере макропроцессов в аграрной сфере российского общества. Поскольку локальные структуры сельского расселения и локальные структуры землевладения отражают базовый уровень организации российского феодального социума в целом, изучение их эволюции за большой период времени служит выявлению силы инерции в социально-экономическом развитии страны, продиктованной объективными условиями этого развития.

Предмет и объект исследования. Объектом настоящего исследования являются структуры сельского расселения и феодальной собственности (землевладения и дворовладения) двух центральных уездов – Алексинского и Суздальского. Предметом исследования является эволюция этих структур в течение XVII – XVIII вв.

Цель и задачи исследования. Цель исследования состоит в том, чтобы показать характер изменений в структурах сельского расселения и феодальной собственности. Основными критериями этих изменений были 1) степень обновления или устойчивости системы сельских поселений, ее способность к регенерации после кризиса начала XVII в., степень роста самих поселений; 2) устойчивость структуры распределения феодальной собственности, наличие или отсутствие тенденции к ее дроблению или измельчанию, преемственность фамильного состава владельцев, степень устойчивости пространственной организации землевладения.

Достижение этой цели предполагало решение ряда задач, первая из которых состояла в том, чтобы показать саму возможность широкого сопоставления материалов писцовых книг и Экономических примечаний, включая и сопоставление хозяйственно-демографической статистики. Далее были показаны результаты такого сопоставления, проводившегося на разных

 

[4]

 уровнях в зависимости от конкретных целей (сопоставление данных о поселениях, владельческих фамилиях, отдельных владельцах).

Хронологические рамки исследования во многом продиктованы наличием общегосударственных земельных описаний только за первую треть XVII в. (писцовые книги) и последнюю четверть XVIII в. (Экономические примечания к Генеральному межеванию). Но и сопоставление этих крайних точек позволяет выявить итоги исследуемых процессов в период позднего феодализма.

Географические рамки исследования. В основе выбора районов изучения лежало стремление рассмотреть эволюцию расселения и землевладения в различных условиях. Алексинский уезд в первой трети XVII в. был приграничным районом с преобладанием служилого землевладения. Суздальский уезд представлял собой староосвоенный район с крупным княжеско-бярским и монастырским землевладением. Но самое главное различие меду уездами состоит в масштабах опустошения начала XVII в. Если Алексинский уезд дает пример типичного для того времени хозяйственно-демографического упадка, то Суздальский уезд, как показал Ю.В. Готье, очень мало пострадал в период Смуты[1]. Между тем, в сравнительно-типологических работах исследователи до сих пор имели дело с разоренными районами. Теперь же впервые можно говорить о социально-экономических процессах, происходивших в «нормальных» и даже в весьма благополучных условиях, без существенной скидки на кризис начала XVII в.

Степень научной разработанности проблемы. Исследовательская литература, базирующаяся на материале писцовых книг, огромна, но значительно меньше число работ, где предпринимается сплошная обработка материала писцовой книги. Отметим лишь ряд характерных особенностей в подходах к изучению сельского расселения и землевладения XVII – XVIII вв.

Наиболее частым подходом является выявление и соотнесение обобщенных статичных картин сельского расселения, при котором производятся сводные подсчеты по основным параметрам (количество

 

[5]

 поселений и пустошей в том или ином уезде, их сравнительная группировка по типам, величине и т.п.) в тот или иной период[2]. Такой подход оправдан, т.к. и на основе сравнения общих подсчетов можно сделать ценные наблюдения о переменах, произошедших в развитии края, и в данной работе эти сведения также приводятся.

Однако в этом случае в принципе невозможна постановка вопроса о преемственности территориальной структуры сельского расселения или о степени ее обновления. Для этого сопоставление материалов описаний должно проводиться не на уровне обобщенных статистических показателей по уезду, а на уровне каждого отдельного поселения. Только так можно получить картину не только количественных, но и качественных изменений и ответить на вопрос, насколько сильно позднейшая структура расселения восходит к предшествующей. Пока есть лишь несколько работ подобного рода[3].

Сказанное относится и к изучению структур феодальной собственности, т.к. и здесь исследователи чаще сопоставляли статичные обобщенные картины землевладения по количественным параметрам (доля поместий и вотчин в уездной структуре землевладения, общее количество владений различных типов, их группировка по величине, населенности и т.п.)[4]. Не отрицая важность этих количественных характеристик, отметим, что и по отношению к локальным структурам феодальной собственности вопрос о

 

[6]

 преемственности ставился весьма редко[5]. Говоря о литературе, посвященной феодальному землевладению, нужно отметить специфику изучения материалов Экономических примечаний. Дореволюционная историография этого вопроса в основном посвящена теории и практике межевого дела[6]. Особняком стоит капитальный труд В.И. Семевского, изучавшего на основе примечаний размер оброка, землепользование и (крайне обобщенно) землевладение[7]. В советской историографии интерес к Экономическим примечаниям был связан в первую очередь с дискуссией по проблеме кризиса феодальных и генезиса капиталистических отношений в России во второй половине XVIII в. Соответственно, историков более всего интересовали проблемы эволюции феодальной ренты, развития крестьянских промыслов, степень обеспеченности крестьян землей[8]. При всей важности данных проблем нужно подчеркнуть, что функционально материалы Генерального межевания в целом и Экономические примечания в частности связаны в первую очередь с институтом феодальной собственности на землю. И с этой точки зрения Экономические примечания, в отличие от писцовых книг, практически не изучены. Так, в новейшем фундаментальном исследовании по проблемам собственности в феодальной России нет указаний на работы, написанные на основе Экономических примечаний[9].

Наконец, сама по себе проблема сопоставления писцовых книг первой трети XVII в. и Экономических примечаний к Генеральному межеванию – крупнейших земельных описаний в истории России – принадлежит к числу практически не разработанных. Такая задача до сих пор была поставлена только в работах Н.В. Пиотух по проблеме пространственной типологии

 

[7]

сельского расселения. Более того, еще до появления работ на конкретном материале была высказана крайне скептическая оценка продуктивности такого сопоставления[10].

Поэтому, несмотря на глубокое изучение проблем агарной истории в отечественной историографии, данное направление остается мало разработанным и перспективным. Отметим крайне важное значение для нашего исследования работ Л.В. Милова, в которых содержится глубокий источниковедческий анализ как писцовых книг, так и Экономических примечаний[11].

Источниковая база исследования. Группу использованных источников образовали:

1.     Писцовая и межевая книга поместных и вотчинных земель Алексинского уезда 1628 – 1629 гг.[12].

2.     Экономические примечания к Генеральному межеванию (Алексинский уезд)[13].

3.     Писцовая книга Суздальского уезда 1628 – 1629 гг.[14].

4.     Экономические примечания к Генеральному межеванию (Суздальский уезд)[15].

Как писцовые книги, так и Экономические примечания к Генеральному межеванию являются специфическими кадастрами феодальной эпохи. Основные сложности в работе с этими материалами связаны с известной приблизительностью содержащихся в них статистических данных, скупостью набора признаков, по которым эти источники характеризуют экономическое положение уезда, комбинированным, а порой и вовсе условным характером

 

[8]

некоторых из этих признаков. Безусловное преимущество этих источников состоит в сплошном охвате типизированными данными больших территорий на уровне отдельных поселений. По классификации Л.В. Милова использованные в работе писцовые книги относятся к варианту с неразделенной пашней. Экономические примечания относятся к Кратким примечаниям к Атласам.

Отметим те особенности наших источников, которые непосредственно относятся к проблеме их сопоставления.

В тексте наказа писцам, описывавшим Суздальский уезд[16], содержится рекомендация переводить перелог и лесную поросль в «пашню паханую» при описании поместий. До введения «живущей чети» это означало перевод «пустого» в «живущее» и, следовательно, утяжеление обложения. Но отсюда возникает вопрос о качестве писцовых данных о «пашне паханой» – одного из важнейших показателей писцовой статистики, вокруг которого велось много споров в научной литературе.

Анализ итоговой писцовой статистики показал, что указанный перевод действительно имел место. Но его результатом практически никогда не была полная подмена данных о «пашне паханой» перелогом, «пашня паханая» стала комбинированным показателем, основную часть которого составляла именно регулярная пашня.

Этот вывод основан на результатах анализа корреляционной взаимосвязи между количеством «пашни паханой» в поселениях и количеством крестьянских, бобыльских и людских дворов. В поселениях, где на двор приходилось не более 2,5 дес. в трех полях, коэффициент составил 0,93, при включении в анализ поселений с количеством «пашни паханой» до 5 дес. его значение снизилось до 0,77 и т.д. Это ослабевание взаимосвязи между количеством рабочих рук и указанным писцами количеством «пашни паханой» выявило четкую закономерность: чем больше «пашни паханой» на двор, тем вероятнее зачисление в эту «пашню» перелога.

 

[9]

Но значение коэффициента оставалось в пределах существенной взаимосвязи (r = 0,71 и выше), т.е. указанное писцами количество «пашни паханой» в основном содержит именно площадь реально обрабатывавшейся земли. Лишь когда в анализ была введена последняя группа поселений с количеством «пашни паханой» на двор в 15 дес. в трех полях и больше, значение коэффициента упало ниже уровня существенной взаимосвязи. Но даже в этом случае взаимосвязь оставалась значительной (r = 0,64). Итак, несмотря на требование наказа переводить перелог в пашню, писцовая книга дает довольно качественные сведения о регулярной запашке. Видимо, фискальные интересы правительства не должны были стать причиной сильного искажения картины реального экономического положения уезда.

Отметим, что в суздальском уезде крестьянское хозяйство действительно могло обработать большее количество земли, что объясняется спецификой территории. Ведь в суздальском ополье были самые низкие во всем Нечерноземье трудозатраты на обработку земли[17]. Согласно писцовой книге, поселения с наибольшим количеством «пашни паханой» на двор (свыше 10 дес.) в основном располагались именно в ополье.

Для нашей работы важно и то, что «пашня» Экономических примечаний могла включать в себя перелог[18], что сближает этот показатель со сведениями писцов. Конечно, речь не идет об идеальной сопоставимости земельной статистики XVII – XVIII вв. на уровне отдельных поселений. Тем не менее, само направление возможных искажений в обоих источниках было одинаковым.

Соотнесение поселений, найденных и в писцовой книге, и в Экономических примечаниях, позволило выяснить, как соотносятся оценки качества одной и той же земли в двух источниках. Выяснилось, что писцовая оценка качества земли действительно могла основываться на свойствах почвы. Так, «добрая земля» по писцовой книге соответствует «черной», «иловатой», «сероиловатой» земле по примечаниям (суммарно – 72,3 %). 

 

[10]

«Чернота» или «иловатость» земли может служить указанием на плодородный слой почвы. Следовательно, земля более высокого качества по оценке писцов оказывалась и более плодородной по оценке межевщиков, сделанной спустя полтора века. Почвенная структура «середних земель» была иной: они чаще всего соответствуют «серой», «серопесчаной», «песчаной» земле (61,3 % случаев). Лишь в случае с «худыми землями» какой-то четкой закономерности не прослеживается.

Был также рассмотрен вопрос о фиксации населения в писцовых книгах. Речь идет о «людях» писцовых книг, одной из наиболее спорных категорий писцового описания. До сих пор не совсем понятно, кто был зафиксирован в качестве «людей во дворах» в книгах первой трети XVII в. – все взрослые мужчины или только дворохозяева. В нашем случае выяснилось, что количество «людей» во дворах четко соответствует статусу владения.

Так, доля крестьянских и бобыльских дворов, в которых зафиксирован лишь один «человек», в поместьях составила около 40 %, в светских вотчинах 60 – 62 %, а в духовных вотчинах – 80 – 87 %. Дворы с двумя «людьми» в поместьях составили 32 – 34 %, в светских вотчинах 19 – 24 %, в духовных вотчинах – 10 – 17 %. Наконец, дворы с тремя «людьми» в поместьях составили 14 %, в светских вотчинах – 8 %, а в духовных – только 2 – 5 %.

Четко видно, что в поместьях доля «однолюдных» дворов оказалась ниже, а распределение дворов по критерию «людности» равномернее, чем в светских и особенно в духовных вотчинах. Диспропорцию в населенности дворов в вотчинах невозможно, на наш взгляд, объяснить причинами демографического характера, речь идет именно о других принципах фиксации населения. Видимо, при описании крупных княжеско-боярских и монастырских вотчин писцу было достаточно указать только дворохозяина, чтобы тем самым зафиксировать этот двор как «живущий» и положить его в «живущую четь». Причина более подробного перечисления «людей» на поместных землях могла быть в том, что мелкий помещик не располагал ни разветвленным аппаратом управления, ни значительным экономическим потенциалом, что делало отток населения более вероятным. Можно полагать,

 

[11]

что в крестьянских дворах, расположенных в поместьях, зафиксировано все взрослое мужское население.

«Людность» дворов соответствовала и степени хозяйственного упадка, о чем говорят некоторые закономерности, просматривающиеся на уровне станов. Так, чем больше была доля «пашни паханой» в общем массиве земель стана, тем больше была и доля «однолюдных» дворов в общем количестве крестьянских дворов (r = 0, 61). Напротив, чем больше была доля «пашни, перелогом и лесом поросшей», тем меньше была доля «однолюдных» крестьянских дворов (r = -0,65). Вряд ли можно полагать, что чем лучше распахана земля в стане, тем менее населенными должны быть крестьянские и бобыльские дворы на его территории, и, напротив, земли меньше распахивается там, где чаще встречаются большесемейные дворы – в реальных обстоятельствах все должно быть наоборот. Поэтому более правомерным выглядит вывод о том, что в условиях большего запустения территории население крестьянских дворов фиксировалось более подробно.

В целом количество «людей» в писцовых книгах не является надежной демографической характеристикой, т.к. его колебания объясняются необходимостью максимально полно зафиксировать зависимое население там, где выше вероятность его убыли от разорения или побегов. Поэтому для сопоставления с Экономическими примечаниями более надежной единицей учета населения по писцовой книге следует признать двор.

Говоря об Экономических примечаниях, отметим, что их главный недостаток применительно к нашим задачам состоит в том, что в них значительно хуже, чем в писцовых книгах,  представлены данные о пустошах. Довольно часто в примечаниях есть указания на «припущенные» к жилым поселениям пустоши, о которых не сообщается ничего, даже их количества и названий. Можно также предположить, что в какое-то количество пустошей, «тянувших» к жилым поселениям, вообще не попало в Экономические примечания даже в виде такого «безымянного» упоминания. Например, при описании крупных дач, состоящих из множества поселений, Экономические примечания, как правило, не указывают ни одной пустоши. В условиях экстенсивного земледелия столь образцовое освоение территории

 

[12]

маловероятно, и отсутствие перечня пустошей объясняется ненужностью таких сведений для подтверждения права владения дачей. Поэтому пустоши, находившиеся в таких комплексах поселений, просто не упоминались. Мы не можем узнать, сколько именно пустошей пропущено в Экономических примечаниях, но некоторые результаты сопоставления с писцовыми книгами дают об этом представление.

Так, соотнося пустошь первой трети XVII в. и ту же пустошь через полтора века, но уже «с пустошми», мы порой получаем картину поистине фантастического «роста» этой пустоши за XVII – XVIII вв. в 20 или даже в 50 раз. Этот «рост» можно объяснить только огромной разницей в принципах их фиксации в источниках: с одной стороны перед нами одна пустошь XVII в., а с другой – целый комплекс пустошей, обозначенный тем же топонимом и припиской «с пустошми». Выявленный «рост» говорит именно о большом количестве пустошей, полностью скрытых примечаниями за этой припиской. Данное обстоятельство приходилось учитывать при сопоставлении наших источников.

Методы исследования. В работе использованы системный и сравнительный подходы. Системный подход к изучению сельского расселения означает анализ всего комплекса сведений о поселениях (социальные функции, населенность, землепользование). При этом сельское расселение изучается в контексте важнейших особенностей социально-экономического развития в этот период (кризис начала XVII в., экстенсивный характер российского земледелия). Феодальное землевладение также рассматривается как локальная система, изучаемая на различных уровнях (уезд в целом, владельческая фамилия, владельческий комплекс). Сравнительный подход подразумевал сопоставление данных наших источников и по «вертикальному» (между ситуациями первой трети XVII в. и последней четверти XVIII в.), и по «горизонтальному» (между выбранными регионами) срезу. Сопоставление данных писцовых книг и Экономических примечаний производилось на уровне отдельных поселений и пустошей, что подразумевало тщательную проработку каждого топонима. На основе источников были созданы 4 электронные базы данных, которые в дальнейшем

 

[13]

подвергались сплошной обработке с применением методов математического анализа (корреляционный анализ, расчеты коэффициентов вариации).

Научная новизна исследования. Диссертация является первым сравнительным исследованием, посвященным проблеме преемственности структур расселения и землевладения в XVII – XVIII вв. в качественно разных условиях. В работе впервые предлагается ряд методических приемов сопоставления данных писцовых книг и Экономических примечаний.

Научно-практическая значимость работы. Материалы и выводы диссертации могут быть использованы в обобщающих трудах по истории сельской колонизации и землевладения России в XVII – XVIII вв., а также при разработке учебных пособий и лекционных курсов по аграрной истории России XVII – XVIII вв.

Апробация работы. Источниковедческие аспекты данной работы были представлены на XIII Всероссийском научно-практическом совещании по вопросам изучения и издания писцовых книг и других историко-географических источников по истории России XVI – XIX вв. (Вологда, 2002 г.). Диссертация была обсуждена на заседании кафедры истории России до начала XIX в. и рекомендована к защите.

Структура работы. Диссертация состоит из Введения, четырех глав, Заключения и списка источников и литературы.

ОСНОВНОЕ СОДЕРЖАНИЕ ДИССЕРТАЦИИ.

В первой главе диссертации («Обзор литературы и анализ источников») рассматриваются основные точки зрения по вопросам изучения писцовых книг и Экономических примечаний, анализируются наиболее важные для наших задач особенности источников.

Во второй главе («Сельское расселение в первой трети XVII в.») на основе писцового материала дан анализ структуры сельского расселения в обоих уездах в первой трети XVII в., т.е. в исходном пункте всего исследования.

В первом параграфе дана характеристика поселений Алексинского уезда. В первой трети XVII в. система поселений здесь еще продолжала развиваться. Об этом говорит высокая иерархическая плотность структуры

 

[14]

расселения – на одно село или сельцо приходилось чуть более двух деревень, т.е. села еще не успели «обрасти» деревнями (А.Я. Дегтярев приводит схожие данные того же времени и по соседнему Тульскому уезду)[19].

Экономические последствия Смуты в уезде были очень тяжелыми: «пашня паханая» составляла в жилых поселениях лишь 15 – 20 % всей площади угодий. Этот предельно низкий уровень землепашества был еще и неустойчив, т.к. коэффициент вариации доли распаханных земель в поселениях по уезду оказался весьма высок – примерно 60 %.

Корреляционный анализ, проведенный по методике авторов монографии «Тенденции аграрного развития России первой половины XVII столетия», показал, что восстановление распашки шло в первую очередь за счет максимально деградировавших угодий – «пашни, лесом поросшей». При этом хозяйственная активность населения не была направлена на сокращение переложных земель. Это подтверждает вывод Л.В. Милова о том, что наличие перелога нельзя интерпретировать как проявление запустения[20].

Кризис привел не только к количественным, но и к качественным изменениям в системе сельского расселения уезда, поскольку нивелировал характерные различия между типами поселений. Так, большая часть холопских и даже владельческих дворов была расположена в деревнях, т.е. села и сельца еще и в первой трети ХVII в. не были здесь основными центрами господского хозяйства, каковыми они обычно являлись в этот период. Видимо, в ситуации полного преобладания в уезде поместного землевладения и отсутствия крупных вотчин, сосредоточение господских хозяйств исключительно в сельцах или селах в принципе шло медленно. Так, Н.И. Воронин показал, что в соседнем Тульском уезде в XV – XVI вв. центром поместий чаще была деревня, а сельцо или село были центрами вотчин[21]. В Алексинском уезде общее опустошение законсервировало эту ситуацию, ударив именно по селам. Об этом говорят сравнительные данные о населенности поселений разных типов: в деревне в среднем насчитывалось

 

[15]

4,4 двора, в сельце – 5,3, а в селе – всего 7,7. Крупным здесь было поселение уже в 10 дворов, и среди таковых насчитывалось всего 6 сел, а деревень – 9. Поэтому деревня не была здесь чисто крестьянским поселением, выполняя в структуре расселения функции села и сельца как центра господского хозяйства.

В Суздальском уезде в результате более длительного сельского освоения сложилась более разветвленная структура расселения, при которой на село или сельцо приходилось уже пять деревень. По величине села резко выделялись на фоне мелких селец и деревень, достигая порой огромных по тем временам размеров (более 50 дворов). За эти поселения между землевладельцами шла борьба, в результате которой самые крупные села оказались в духовных и княжеско-боярских вотчинах, более мелкие – в поместьях.

С точки зрения социальной структуры населения типы поселений в Суздальском уезде выражены абсолютно отчетливо. При этом величина поселений, их экономическая ценность четко соответствовали статусу владений, к которым они относились – наиболее развитые поселения оказались в вотчинах.

Села здесь были мощными центрами господского хозяйства – в них сосредоточились две трети холопских и около половины владельческих дворов, хотя основное население сел составляли крестьяне и бобыли. В селах было сконцентрировано и почти все неземледельческое зависимое население: торговые крестьяне, ремесленники, обслуга (скотники, охотники, рыболовы и др.). Наличие этой тонкой (3 % всего населения уезда) прослойки в общей массе крестьянства показательно, т.к. свидетельствует хотя и о скудных, но все же имеющихся возможностях феодала держать часть рабочих рук в неземледельческой сфере производства. Такая возможность была исключительно у крупных вотчинников (светских и духовных), т.к. все села, в которых располагались торгово-ремесленные и «служние» дворы, были центрами вотчин.

 

[16]

Часть «служних» и ремесленных дворов располагалась в слободах. Слобода в Суздальском уезде – это либо чисто земледельческое, либо ремесленно-земледельческое поселение. При этом все 6 слобод уезда также находились либо в монастырских, либо в княжеско-боярских вотчинах.

Сельца по сравнению с селами имели две особенности: 1) роль холопов здесь была выше; 2) общая населенность и экономический потенциал были гораздо ниже. В каждом пятом сельце не было вообще никаких дворов, кроме владельческого, т.е. они представляли собой сельца-усадьбы. Почти все они были центрами поместий. Следовательно, поместное сельцо-усадьба с небольшой помещичьей запашкой было специфическим подтипом владельческого центра.

Деревни в Суздальском уезде были многочисленными и мелкими (2 – 3 двора), т.к. для района ополья характерны наличие больших свободных от леса пространств и легкие почвы, что позволяло заводить новые поселения меньшими силами. В отличие от алексинских, суздальские деревни представляли собой исключительно крестьянские поселения.

Анализ починка как типа поселения позволяет выявить активную хозяйственную политику феодала: 95 % всех починков уезда были выставлены в княжеско-боярских или в крупных монастырских вотчинах. Таким образом, основание новых поселений было под силу только крупным привилегированным землевладельцам.

Анализ землепользования в поселениях Суздальского уезда показал, что здесь распашка земли была на достаточно высоком уровне – в поселениях разных типов доля «пашни паханой» составила от 53 до 60 % к общей площади угодий. Более того, этот уровень распашки был весьма устойчив – коэффициент вариации составил от 26 до 37 %. Учитывая благоприятные условия ополья и слабое воздействие кризиса, стабилизацию распашки можно интерпретировать как достижение естественного для того времени предела вовлечения земли в хозяйственный оборот.

В втором параграфе дается характеристика пустоши как элемента сельского расселения. Результаты анализа позволяют утверждать, что нет оснований ставить знак равенства между понятиями «пустошь» и

[17]

«хозяйственный кризис». То обстоятельство, что пустошь образуется в результате упадка жилого поселения, само по себе не исчерпывает функцию пустоши в системе сельского расселения. Пустошь была обязательным элементом даже самых крупных и богатых княжеско-боярских и монастырских вотчин, практически не испытавших воздействия кризиса. В пустошах этих весьма благополучных владений располагалось до 40 % сенокосных угодий и перелога. На уровне уезда пустошь также проявляет себя как абсолютно необходимый элемент системы расселения. Сплошная обработка данных о пустошах (включая корреляционный анализ) дает примеры большого сходства между благополучным и кризисным уездами: в обоих случаях на жилое поселение приходится примерно одинаковое количество пустошей, пашенные, сенокосные и лесные угодья пустошей активно вовлекаются в хозяйственный оборот[22].

Возможно, главные проявления кризиса начала XVII в. следует искать не в количестве пустошей в уезде и не в обилии пустошных перелогов и лесных порослей. Более показательным является состояние жилых поселений, где хозяйственная деятельность в это время порой действительно была едва заметна. Но, поскольку хозяйство все равно оставалось экстенсивным, функции пустоши как резерва угодий одинаково проявили себя и в разоренном Алексинском уезде, и в благополучном Суздальском.

В третьей главе («Эволюция структур сельского расселения в XVII – XVIII вв.») даются методы и результаты сопоставления данных Экономических примечаний и писцовых книг о сельском расселении.

Получить картину изменений в структуре расселения можно только при обоснованном соотнесении топонимов Экономических примечаний и писцовой книги. Поэтому в первом параграфе показаны методы вычленения поселений и пустошей, существовавших на протяжении всего полуторавекового периода. Были составлены списки топонимов писцовой книги и Экономических примечаний по каждому уезду. Сопоставление велось в направлении от XVIII

 

[18]

в. к XVII, т.е. в списке топонимов писцовой книги мы искали соответствия топонимам Экономических примечаний. Такое «обратное» направление было выбрано в связи с тем, что в примечаниях пропущено немало мелких пустошей, и писцовая пустошь может быть не найдена в примечаниях не потому, что она действительно исчезла, а потому, что ее не обмежевали отдельно и не указали.

Почти в половине случаев одному топониму Экономических примечаний соответствуют несколько таких же писцовых вариантов, за которыми стоят разные сведения писцовой книги – тип поселения, форма владения, владелец, хозяйственно-демографические показатели. Каковы были критерии предпочтения писцового варианта?

Надежным индикатором соотнесения был гидроним, если поселение или пустошь стояли на реке. Критерием предпочтения писцового варианта было и указание на владельца первой трети XVII в. В примечаниях всегда указывалось, какому монастырю или архиерею принадлежали вотчины, переданные в Коллегию Экономии в 1764 г. В случае со светскими владениями аналогичным индикатором выступала устойчивая владельческая фамилия.

Однако примерно в 35 % случаев топониму примечаний соответствовало несколько писцовых вариантов, ни у одного из которых не было гидронима собственника, совпадающего с примечаниями. В основном это были пустоши и деревни. В этих случаях важным критерием соотнесения стала сама нумерация дач в Экономических примечаниях. В Суздальском уезде Генеральное межевание шло не спиралью, как в других уездах, а фронтально – с юга на север. На это указали уже полученные результаты соотнесения: дачи примечаний №№ 1 – 400 оказались в пределах Опольского стана XVII века (соответствует югу уезда XVIII века), №№ 500 – 600 – в Тейков и Сахташском стане (центр уезда XVIII века), 700 – 800 – в Сухода и Кондыревом и Горетовом станах (север уезда XVIII века). Отказ от спиралевидного направления межевания объясняется тем, что территория Суздальского уезда представляла собой узкую полосу, вытянутую с юга на север, «кружение» по ней было бы нерациональным подходом к межеванию.

 

[19]

Многие писцовые варианты были отсечены по критерию несоответствия стана XVII века номеру в примечаниях.

Однако и в пределах одного «подходящего» стана XVII века могло быть несколько писцовых вариантов. Выявленное направление межевания позволяет думать, что соседство порядковых номеров дач примечаний указывает и на близость их взаимного расположения. Значит, группа дач с близкими номерами образует район вокруг интересующего нас топонима, условно обозначенный как «ареал соотнесения». Чтобы найти соответствие конкретному топониму примечаний, мы сопоставляли список топонимов этого «ареала» и состав тех писцовых дач, к которым относились спорные писцовые варианты. Если и в этих дачах, и в «ареале соотнесения» встречались одни и те же топонимы, это означало, что речь идет об одном и том же районе уезда. Этот метод оказался самым результативным из всех использованных в работе – он дал более 40 % всех соотнесений. Устойчивая владельческая принадлежность дала 30 % всех соотнесений по Суздальскому уезду и 13 % по Алексинскому, гидроним – 6 % по Суздальскому уезду и 18 % по Алексинскому.

Во втором параграфе представлены результаты сопоставления структур расселения в Суздальском уезде в первой трети XVII и в последней четверти XVIII в.

В Суздальском уезде  структура расселения XVII – XVIII вв. отличалась очень высокой преемственностью: 77 % сел, 62 % селец, 63 % деревень и 57% пустошей, зафиксированных в примечаниях, были найдены и в писцовой книге. При этом тип этих устойчивых объектов за полтора столетия в большинстве случаев не менялся: деревня оставалась деревней (77 % найденных в писцовой книге), село – селом (87 %), а пустошь – пустошью (90%). Некоторое исключение составляли сельца, которые развивались из деревень (29 %) и даже пустошей (18 %). Эти результаты дают нам пример завершения формирования структуры сельского расселения на всех уровнях от села до пустоши уже к началу XVII в., т.к. последующие полтора столетия не внесли серьезных изменений. Итоги анализа данных писцовой книги (наличие крупных сел и густого массива деревень, четкие типологические

 

[20]

характеристики поселений, стабилизация распашки) полностью подтверждают этот вывод. Особенно показательна устойчивость пустоши в Суздальском уезде – одни и те же пустоши веками находились в сфере хозяйственной деятельности крестьянства, и лишь в исключительно редких случаях на их месте могли развиться жилые поселения. Очевидно, что пустошь была необходима именно как пустошь, т.е. как резерв угодий в условиях экстенсивного земледелия, и этим объясняется ее крайне редкое перерастание в жилое поселение.

Следующий важный вопрос – о росте сельских поселений и связанная с ним проблема правомерности прямого соотнесения статистики писцовых книг и Экономических примечаний (данные о населении, пашне, сенокосных и лесных угодьях). Эта проблема решалась при помощи корреляционного анализа, который должен был выявить наличие (или отсутствие) взаимосвязи между хозяйственно-демографическими показателями поселения по писцовой книге и по Экономическим примечаниям и, следовательно, правомерность (или неправомерность) соотнесения хозяйственно-демографической статистики. С методической точки зрения такой подход представляется оправданным, т.к., во-первых, здесь начале XVII в. не было глубокого кризиса, следовательно, корреляции подвергаются данные, отражающие качественно близкие (и благоприятные) условия развития поселений; во-вторых, наличие многочисленных устойчивых поселений в уезде обеспечило значительную естественную выборку для анализа. Для корреляции брались натуральные показатели, все земельные угодья были исчислены в десятинах, население – по числу дворов.

Теснота связи между показателями XVII и XVIII в. оказалась весьма сильной: от 0,60 до 0,85. Особенно важны «перекрестные» взаимосвязи между разнородными показателями, когда брались данные о земле одного источника и данные о населении другого. Значимой оказалась взаимосвязь между количеством «пашни паханой» в поселении по писцовой книге и количеством крестьянских дворов по Экономическим примечаниям (r = 0,63). Существенной была и взаимосвязь между количеством дворов в поселении по писцовой книге и количеством пашни по Экономическим примечаниям (r =

 

[21]

0,76). Связь между однородными показателями XVII – XVIII вв. оказалась еще более сильной (например, связь между общим количеством земли в поселении в XVII в. и в XVIII в. (r = 0,85)). Столь сильная взаимосвязь данных, удаленных друг от друга на полтора века и порожденных разными принципами сбора статистической информации, показывает, что они вполне соотносимы и довольно адекватно отражают хозяйственные реалии своего времени. Кроме того, этот результат указывает на огромную устойчивость структуры землепользования в жилых поселениях в XVII – XVIII вв.

На основе последовавшего парного соотнесения была выявлена тенденция к значительному укрупнению поселений. В Суздальском уезде поселение за полтора века в среднем увеличивалось в 3 – 4 раза. Типичной стала деревня в 7 – 15 дворов (в XVII в. 2 – 3 двора), исчезли сельца-усадьбы, а 40 % селец насчитывали более 10 дворов (в XVII в. 7 %). Корреляционный анализ показал, что рост числа дворов в поселении даже к последней четверти XVIII в. был в значительной степени обусловлен количеством в нем земли на двор еще в первой трети XVII в. (r = 0,51, в группе сел r = 0,70). Другой коэффициент прямо указал, что чем больше было дворов в поселении по писцовой книге, тем меньше был его рост (r = -0,50). Наконец, некоторые крупные села за полтора века не только не увеличились, но даже уменьшились. Таким образом, сопоставление наших материалов полностью подтверждает правомерность высказанного Б.А. Романовым предположения о пределе роста земледельческого поселения[23].

В третьем параграфе рассмотрены изменения в структуре расселения в Алексинском уезде в XVII – XVIII вв. Приходится констатировать, что здесь опустошение времен Смуты в большой степени уничтожило те результаты сельской колонизации, которые были достигнуты на этой окраинной для первой трети XVII в. территории. Только укрепление и расширение южных границ и приток нового населения позволили в значительной степени заново освоить этот район, удаленный от Москвы всего на 150 км. Объекты Экономических примечаний слабо прослеживаются по писцовой книге (были

 

[22]

найдены 49 % сел, 56 % селец, 32 % деревень и 34 % пустошей). Следовательно, та структура расселения, которую зафиксировали Экономические примечания, в основном сложилась здесь лишь во второй половине XVII – первой половине XVIII в.

Тем не менее, старая структура расселения в Алексинском уезде оказалась способной к регенерации, но здесь ее вклад в формирование позднейшей картины расселения был совсем иным, чем в Суздальском уезде. Так, здесь прослеживается высокая мобильность типа поселения (20 % сел XVIII века развились на месте прежних селец и деревень, а 20 % селец – на месте деревень). Это развитие представляется явным следствием упадка старых владельческих центров, их восполнение требовало трансформации других, более живучих старых поселений. В формировании новой структуры расселения большую роль сыграла и мобилизация старых пустошей: каждое шестое село, каждое четвертое сельцо и каждая третья деревня последней четверти XVIII в. сформировались здесь на месте пустошей XVII в. Причем к старым пустошам восходят 20 % всех жилых поселений XVIII в., а к старым жилым поселениям только 25 %. Это говорит о вынужденном характере мобилизации пустошей как основы для будущих поселений и о необратимом упадке жилых поселений первой трети XVII в., многие из которых просто исчезли. Следовательно, речь идет не столько о «развитии» поселений, сколько о долговременных проявлениях тяжелейшего кризиса, после которого ни устойчивое существование поселений, ни длительное сохранение пустошного резерва угодий были невозможны.

Кризис обусловил и отличия в характере роста поселений: в Алексинском уезде в XVII в. произошел глубокий упадок сел, но деревни и особенно сельца были довольно крупными поселениями. Если в Суздальском уезде села практически не развивались, то здесь они выросли в среднем в 5 раз и стали значительно крупнее селец и тем более деревень. Таким образом, рост поселений в XVII – XVIII вв. приводил величину поселения в соответствие с типологической иерархией, размытой кризисом.

 

[23]

В четвертой главе («Эволюция структур феодальной собственности в XVII – XVIII вв.») представлены результаты сопоставления данных наших источников о землевладении.

В первом параграфе рассмотрены изменения в структуре землевладения в Суздальском уезде на двух уровнях: общая структура собственности и устойчивые владельческие фамилии.

Для изучения эволюции общей структуры распределения собственности был необходим расчет показателей землевладения и дворовладения по владельцам в XVII и XVIII вв. Но в том, как представлены эти данные, писцовая книга и Экономические примечания принципиально различаются. Писцовая книга, как правило, дает полный набор объектов и хозяйственной статистики, привязанной к каждому отдельному владельцу, включая все его доли в жеребьевых совладениях. Эти данные остается лишь суммировать. Генеральное межевание не предусматривало тщательной фиксации личной собственности каждого совладельца, и в Экономических примечаниях при описании совместных владений давалось лишь общее число дворов, душ обоего пола и угодий по всей даче в целом, без указания, какая ее часть принадлежала каждому из совладельцев. Точную статистическую информацию по землевладению или дворовладению, относящуюся к конкретному владельцу, мы можем получить лишь тогда, когда вся дача принадлежала ему одному, в остальных случаях – а таких большинство – это в принципе невозможно.

Поэтому для XVIII в. мы рассчитали средние доли совладения, моделируя ситуацию, при которой, к примеру, все пять совладельцев некой деревни владели по одной пятой ее крестьян и земли. Затем рассчитанные таким образом доли суммируются по владельцам. Этот метод дает огрубленные показатели, ведь на самом деле внутри каждой дачи эти доли могли быть неравными. Однако другого пути получения хотя бы приблизительных данных о помещичьей собственности по Экономическим примечаниям нет.

 

[24]

Сопоставление непосредственных писцовых данных и расчетных данных примечаний указало на постепенную поляризацию в составе землевладельцев в XVII – XVIII вв.: в полтора раза выросла доля мелкого землевладения (теперь более трети владельцев имели менее 100 дес. земли), и гораздо чаще стали встречаться крупные владения в 1000 дес. земли и более. Средний слой землевладельцев (от 100 до 500 дес. земли) сжался с почти 75 % до чуть более 40 %. Более устойчивой была структура дворовладения: доли мелких, средних и крупных дворовладельцев за полтора века практически не изменились.

Из 225 фамилий, обнаруженных в Экономических примечаниях, в расширенном районе сопоставления были найдены 52, т.е. 23 %. Следовательно, фамильный состав землевладельцев за полтора века обновился на три четверти. Реальное обновление было более значительным, т.к. выделенный район сопоставления XVII в. в 1,5 – 2 раза превосходил Суздальский уезд конца XVIII в.

Чтобы просуществовать полтора века, на начальном этапе фамилия должна была обладать исключительно крупным земельным фондом: две трети устойчивых фамилий в первой трети XVII в. имели не менее 500 дес. четвертной земли, треть – более 1000 дес. четвертной земли, малоземельных фамилий почти не было. А вот с точки зрения дворовладения устойчивые фамилии представляли все слои собственников, включая мелких: каждая седьмая устойчивая фамилия в первой трети XVII в. вообще не имела крестьян, а каждая третья владела менее 10 дворами. Видимо, в XVII – XVIII вв. людские ресурсы таяли несколько медленнее, а наращивались несколько быстрее, чем земельные, что и определило гораздо большую жесткость «естественного отбора» фамилий с точки зрения землевладения. Эта закономерность подтверждает известное изменение критерия благосостояния помещика в XVII – XVIII вв.: из землевладельца он превращался в душевладельца. При этом из 52 устойчивых фамилий примерно половина угасала, теряя свои ресурсы в этот период.

Посредством корреляционного анализа была выявлена сильная взаимосвязь между ростом количества дворов и ростом количества пашни у

 

[25]

устойчивой владельческой фамилии (r = 0,90). Эта теснейшая связь кажется очевидной, но важно то, что эта очевидная взаимосвязь проявилась в результате взаимодействия наших разнородных статистических данных: непосредственных сведений писцовой книги и расчетных долевых показателей Экономических примечаний. Если бы наш расчет по совладениям последней четверти XVIII в., сделанный на основе «уравнительных» средних величин, слишком сильно исказил произошедшие изменения, то статистическое взаимодействие с непосредственными данными писцовой книги не было бы столь тесным. Следовательно, наш метод расчета средних показателей Экономических примечаний по совладениям оправдан.

Другой результат состоит в отсутствии связи между начальным уровнем дворовладения и землевладения в XVII в., с одной стороны, и итоговыми данными XVIII в. – с другой (r в пределах от 0,11 до 0,34). Следовательно, исходный уровень богатства или бедности дворянского рода никак не влиял на его будущее в длительной перспективе даже в таком благополучном уезде, как Суздальский.

Во втором параграфе анализируются владельческие комплексы Суздальского уезда. Соотнесение топонимов наших источников показало возможность вычленения целых групп устойчивых объектов XVII – XVIII вв., проявляющихся при сопоставлении «ареалов соотнесения» (Экономические примечания) и дач XVII в. (писцовая книга). Такая группа имеет две характерные черты: 1) она представляет собой рудимент писцового фамильного владения; 2) она состоит только из соседних поселений и пустошей (на это указывают номера этих объектов в Экономических примечаниях). Таким образом, сопоставление Экономических примечаний и писцовой книги позволило выявить в структуре феодального землевладения последней четверти XVIII в. пространственные ячейки этой структуры, восходящие еще к первой трети ХVII в. Эти ячейки и можно условно обозначить как владельческие комплексы XVII – XVIII вв. Всего по уезду их было реконструировано 107.

Состав комплексов мог быть различным. Это могла быть

 

[26]

группа пустошей вокруг деревни или группа деревень (13 % комплексов), часто даже группа пустошей (от 2 до 8, в среднем 3-4 пустоши, 35 %). Но, как правило, они представляли собой группу деревень и пустошей вокруг села (35 %) или сельца (17 %), т.е. самодостаточную микроструктуру с господским центром. Комплексы вобрали в себя более 80 % всех поселений и пустошей, существовавших на протяжении XVII–XVIII вв. Следовательно, 1) длительное существование поселений и пустошей было возможно только в рамках устойчивых микроструктур, и сопоставление наших материалов позволяет их вычленить; 2) уже в первой трети XVII в. землевладение в уезде отличалось высокой компактностью, т.е. и писцовые дачи не были слишком разбросанными и состояли в основном из соседних поселений и пустошей.

Говоря о владельческих комплексах XVII – XVIII вв., мы имели в виду, с одной стороны, писцовые дачи, а, с, другой – территориально компактные группы поселений и пустошей. По писцовой книге каждый из них принадлежал одной фамилии, но насколько прочными были эти владельческие тяготения внутри этих групп и в последней четверти XVIII в., когда слой землевладельцев XVII в. почти исчез?

Был проанализирован фамильный состав владельцев этих комплексов по примечаниям на предмет однородности. Выяснилось, что среди владельцев 80 % комплексов не было ни одного представителя старых фамилий, т.е. за полтора века фамильный состав владельцев комплексов практически полностью сменился. Кроме того, наиболее типичной формой владения комплексом было неродственное совладение, и картина оказалась такой пестрой, что потребовался некий единый количественный показатель степени однородности фамильного состава владельцев этих комплексов. Этот показатель мы условно именуем «полнота охвата комплекса». Он показывает, какая часть комплекса (сколько поселений и пустошей) принадлежала данной владельческой фамилии в совместных владениях. Максимальная полнота охвата – 100 %, когда представители фамилии оказывались владельцами (или совладельцами) всех поселений комплекса. Такая полнота охвата могла быть и у нескольких фамилий, если все они выступали в качестве совладельцев каждого элемента комплекса. Затем подсчитывалась средняя полнота охвата по всем фамилиям внутри

 

[27]

комплекса. Чем больше эта средняя полнота охвата, тем сильнее были владельческие взаимосвязи внутри комплекса в целом, тем устойчивее этот комплекс как микроструктура землевладения. Подчеркнем, что устойчивость комплекса принципиально отличается от устойчивости фамильной собственности – как выяснилось, сам комплекс мог быть абсолютно устойчив даже при полном исчезновении фамилий первой трети XVII в. В свою очередь, распад комплекса означал не упадок поселений, а высокую дробность межродового совладения.

Выяснилось, что полностью распались лишь 10 % комплексов (средняя полнота охвата менее 25 %), 25 % комплексов вообще не были затронуты процессом распада, остальные находились на различной его стадии. Таким образом, и в конце XVIII в. в основе пространственной организации дворянского землевладения лежала система размещения писцовых владений, сложившаяся к началу XVII в.

Феноменальной устойчивостью отличались комплексы, образованные духовными вотчинами, которые вовсе не распадались. Согласно примечаниям, из 43 сел, 30 деревень и 8 упомянутых пустошей, принадлежавших монастырям и Суздальскому архиепископу и в первой трети XVII в., за полтора века только одна пустошь вышла за пределы духовного землевладения, оказавшись в совладении у нескольких помещиков. Показателен и второй пример перегруппировки монастырского землевладения, когда вотчина Спасо-Ефимьева монастыря (село и три деревни) почти целиком перешла Симонову монастырю, т.е. и при смене владельца монастырская вотчина не дробилась. Остальные монастырские и архиепископские вотчины на протяжении полутора веков оставались за прежними владельцами.

В третьем параграфе рассмотрена эволюция структуры феодальной собственности в Алексинском уезде, произведенный в том же порядке и по тем же принципам, что и применительно к Суздальскому уезду. Здесь также отмечен рост количества землевладельцев за XVII – XVIII вв.: в писцовой книге их 306, а в Экономических примечаниях – 550.

 

[28]

В Алексинском уезде в XVII – XVIII вв. шло разорение землевладельцев: доля мелких помещиков (менее 100 дес. земли) выросла в 2 раза и составила теперь более половины всех владельцев. Это произошло за счет размывания среднего слоя землевладельцев (от 100 до 500 дес.), доля которых сократились в 2 раза, причем число крупных собственников даже возросло. Таким образом, поляризация в составе землевладельцев в Алексинском уезде зашла гораздо дальше, чем в Суздальском, существенно деформировав общую структуру светского землевладения.

По сравнению с периодом кризиса начала XVII в. структура дворовладения за полтора века заметно оздоровилась: сократилась доля владельцев, не имевших крепостных, а также доли мелких дворовладельцев, заметно выросла доля более крупных дворовладельцев: каждый шестой помещик имел теперь более 20 крестьянских дворов (в первой трети XVII в. – 1 %). Эти результаты указывают на более высокую восполняемость рабочей силы, чем земельной собственности.

Доля устойчивых фамилий была почти такой же, как и в Суздальском уезде – 16 %. Среди них преобладали фамилии, владевшие в XVII в. крупной земельной собственностью (65 % – свыше 500 дес. четвертной земли, 36 % – свыше 1000 дес. четвертной земли), а в отношении дворовладения их состав оказался смешанным, что полностью подтверждает выводы по Суздальскому уезду. Но тенденция упадка устойчивых фамилий была выражена здесь сильнее: у двух третей фамилий наблюдалось сокращение землевладения, а четверть приближалась к полному разорению. Дворовладение этих фамилий росло, но это был не столько рост, сколько восстановление после Смуты, когда типичная фамилия владела здесь 2-3 дворами. Но и факт восстановления людских ресурсов у большей части старых фамилий весьма важен. Он говорит о том, что и минимальная обеспеченность крепостной рабочей силой была надежным условием длительного существования дворянского рода.

В Заключении подводятся формулируются основные итоги работы. К числу наиболее важных из них следует отнести следующие.

 

[29]

Сопоставление данных писцовых книг и Экономических примечаний оказалось продуктивным подходом к изучению локальных структур расселения и землевладения XVII – XVIII вв. Подчеркнем, что несмотря на большие различия между нашими источниками, в результате их сопоставления были получены убедительные данные, тесно связанные между собой. Эта четкая взаимосвязь полученных результатов указывает на возможность посредством подобного сопоставления выявить процессы системного характера. Следовательно, постановка такой задачи, как сопоставление материалов писцовых книг и Экономических примечаний, оправдана.

С содержательной точки зрения наиболее важными являются результаты, которые, во-первых, указывают на раннее достижение некоего предела земледельческой колонизации центра России. Анализ суздальских материалов показал, что здесь рост населения и расширение пашни в течение XVIII в. происходят в основном внутри той структуры расселения, которая полностью сложилась уже к началу XVII в. Показательно, что предел развития этой структуры раннее всего достигается именно в благоприятных условиях, а крутые сдвиги в структуре сельского расселения в Алексинском уезде означают не столько развитие края, сколько его практически повторное освоение после Смуты.

Во-вторых, получены явные свидетельства необычайной устойчивости пространственной структуры феодального землевладения в центре России. За полтора века фамильный состав собственников почти полностью сменился, однако дворянские владения екатерининского времени восходили к писцовым дачам. Очевидно, что в основе этого полуторавекового воспроизводства территориальной системы феодальных владений лежит сильнейший диктат географической среды, который выступал не менее сильным фактором развития землевладения, чем политико-правовые механизмы.

Наконец, сопоставление наших материалов указало на большие различия в эволюции структур расселения и землевладения в выбранных

 

[30]

уездах. Привлечение материалов по другим районам России позволит точнее выявить общее и особенное в их аграрном развитии в XVII – XVIII вв.

1.      Черненко Д.А. К характеристике сельских поселений центральных районов России  первой трети XVII в. (по материалам писцовых книг). // Вестник МГУ. Серия 8. История. 2003. № 4. 0,6 п.л.

2.      Черненко Д.А. К вопросу о «людях» писцовых книг первой трети XVII в. (по материалам писцовой книги Суздальского уезда 1628 – 1630 гг.). // Материалы XIII Всероссийского научно-практического совещания по вопросам изучения и издания писцовых книг и других историко-географических источников по истории России XVI – XIX вв. Вологда. 2003. 0,4 п.л.

 

 

 

 

 

размещено 21.12.2007

---