Рецензии – в научном творчестве – жанр умирающий. Читать их в большинстве случаев не интересно. Причины этого, думается, понятны всем – в подавляющей большинстве случаев рецензии пишутся по просьбе авторов рецензируемых трудов. В этом случае рецензия выступает одной из форм удовлетворения некоторых собственных потребностей автора.

Хорошо еще, если рецензент серьезно отнесется к своей работе, и будет ориентироваться в решаемых проблемах на уровне современных научных достижений – в этом случае рецензия может получиться. Однако в основном все происходит скучно и прозаично. Быть может поэтому рецензии читают мало – этим занимается прежде всего автор рецензируемого труда.

Есть рецензии, которые пишутся не просьбе автора, а под влиянием эмоционального порыва. Этот порыв может быть вполне позитивным – совсем не обязательно цель рецензента заключается в том, чтобы дискредитировать автора как специалиста. Во всяком случае, одну из своих рецензий[1] мне довелось написать в состоянии недовольства другой вышедшей рецензией на эту же книгу – стандартно-трафаретной.

Редко, но все же еще встречаются рецензии полезные и интересные. Причем, интерес они вызывают не только, своей содержательной частью, но и редкостью серьезного разбора рецензируемой работы, и в силу этого, своей «скандальностью». Последнее по времени подобное событие, во всяком случае, в Петербурге, случилось после издания объемного разбора книги Л. В. Столяровой[2], который предприняли А. А. Турилов и Л. В. Мошкова.[3] Эта рецензия в форме отдельной брошюры в отделе рукописей РНБ читалась по очереди «феодально-ориентированными» историками и филологами, теми, кто знал о ее существовании – у одного из сотрудников.

Сам я писать рецензии никого не прошу и, соответственно, они не появляются. Вот почему появление объемной рецензии В. М. Воробьева было воспринято с некоторым удивлением. Однако, ее написанию предшествовал эмоциональный порыв автора. Как он сам пишет об этом – несовпадение цифровых данных в издании А. П. Сапунова и в новых публикациях заставили его обратиться к рукописи и сравнить ее с изданиями, так как «ясности в природе выявленного мною несоответствия текущих и итоговых числовых данных дважды опубликованного источника как не было, так и нет».[4]

Итак, речь пойдет о рецензии в форме статьи, принадлежащей перу В. М. Воробьева на две публикации книги Полоцкого похода 1563 г.[5], предпринятые мной и К. В. Барановым, и почти одновременно вышедшие в свет.[6]

Структура статьи-рецензии В. М. Воробьева следующая:

1) вступительная часть, в которой, в частности излагаются причины, побудившие исследователя взяться за перо (с. 373 – 374);

2) критика моей оценки издания А. П. Сапунова, сделанной, помимо прочего, со ссылкой на мнение Н. П. Лихачева (1886/1887 г.) (с. 374 – 375);

3) изложение обстоятельств кратковременного пребывания Н. П. Лихачева в Санкт-Петербурге в 1886/87 г. в качестве доказательства неосновательности мнения Н. П. Лихачева об издании А. П. Сапунова (с. 375 – 377);

4) критика моего мнения о характере текста как «белового экземпляра описания похода», разъяснение мнения Н. П. Лихачева по данному вопросу, изложение классификаций текстов, предложенных В. М. Воробьевым, в том числе на официальные и неофициальные, и выводы относительно характера текста («беловой подлинник … неутвержденного проекта официального документа») (с. 378 – 380);

5) Перечень фактических ошибок в публикации А. П. Сапунова в виде таблицы (с. 380 – 383);

6) Указание на ошибки, допущенные в подготовленной мной публикации (с. 384);

7) Указание на ошибки, допущенные в публикации, подготовленной К. В. Барановым (с. 385);

8) Выводы и post scriptum (с. 385 – 386).

Прежде всего, В. М. Воробьев отметил, что мной и К. В. Барановым книга Полоцкого похода не рассматривается в качестве «разрядной книги». Оба мы приводили свои аргументы в пользу данного утверждения. Рецензент «отмел» наши выводы и, не вдаваясь в их аргументацию, предпочел следовать историографической традиции[7] – «нет и все». Конечно, стоит сожалеть, что мнение в пользу традиционной позиции не было аргументировано, а наши доводы были оставлены без исследования.

Какие доводы были приведены мной против традиционного мнения о книге полоцкого похода как разрядной книги. Во-первых, критерии отбора известий, обусловленные целями составителей: общее, что объединяет записи разрядных книг – свод данных о служебных назначениях на «государеву» службу (придворную, административную, военную и др.); во всех известиях книги полоцкого похода прослеживается другая общая черта – подробное описание событий царского похода. Это же обстоятельство отмечено К. В. Барановым.[8] Во-вторых, нет никаких данных о широком понимании термина разрядная книга (как книга Разрядного приказа), скорее, наоборот – в XVI в., судя по Описи Разрядного приказа 1626 г. под разрядной книгой понимали документ с вполне определенным составом и хронологическими рамками.[9] Поскольку у меня нет сомнений в приказном происхождении документа, а сведения о названии подобных книг в XVI в. отсутствуют, при публикации она названа мной предельно незатейливо – Книга Полоцкого похода 1563 г.[10]

По этой же причине – со ссылкой на Опись архива Разрядного приказа 1626 г. по изданию П. И. Иванова – Н. П. Лихачев усомнился в том, что книга полоцкого похода является официальной разрядной книгой. Специально поясню, что в Описи Н. П. Лихачев искал вовсе не указание на книгу полоцкого похода – он знал о том, что рукопись была вывезена в Польшу в 1611 г. – историк искал упоминания о разрядных книгах XVI в., содержащих, как и книга полоцкого похода, известия за один год. Не обнаружив таковых, Н. П. Лихачев указал на ее черновой характер. Именно такое понимание следует из выражения «черняк официального текста». В отличие от Н. П. Лихачева, мое мнение о беловом характере текста книги основано на археографических наблюдениях над рукописью: отсутствии редакционной правки, в первую очередь.

Стоит сожалеть, что В. М. Воробьев свободен от предрассудков подобно начинающему исследователю – он игнорирует всю историографию данной проблемы. Впрочем, судя по другим его работам, в этой особенности заключается один из отличительных признаков творческой манеры исследователя.[11] Дело в том, что в историографии изучения разрядных книг, со времен И. Д. Беляева, Н. П. Лихачевым и П. Н. Милюковым термин «официальный» рассматривался с точки зрения его происхождения и противопоставлялся термину «частный».[12] Под «официальной» книгой Н. П. Лихачев, как, и автор этих строк, понимал книгу, составленную в приказе, и никак иначе. Этот вывод можно сделать из доклада "Разряд и разрядные книги: время их возникновения и первоначальный состав", прочитанного Н. П. Лихачевым 27 ноября 1886 г. в Обществе любителей древней письменности[13], и из магистерской работы исследователя, изданной в 1888 г.[14] и удостоенной Уваровской премии Академии наук. Поэтому именно в контексте историографической традиции следует читать вступительную статью автора этих строк: «текст книги является подлинным, он был составлен в Разрядном приказе; частных списков книги не обнаружено».[15]

Указание на то, что Н. П. Лихачев «не подвергал сомнению … белового характера исполнения рукописи» – личное толкование текста Н. П. Лихачева, допущенное В. М. Воробьевым – оно было необходимо для подкрепления последующих рассуждений автора, которые призваны подвести читателя к выводу, который делает рецензент, относительно характера текста рукописи.

Признаться, вопрос о характере текста книги Полоцкого похода 1563 г., вновь поднятый В. М. Воробьевым, стал не последней причиной, побудившей меня написать эти строки.

Свои рассуждения рецензент-исследователь начинает с попытки раскрыть смысловое и юридическое значение понятий. «Раскрытие значения понятий» в понимании В. М. Воробьева заключается в классификации текстов, или, – по выражению рецензента – в «сличении документов по смысловому значению». Историк отмечает существование двух классификаций текстов: «черновик» – «беловик», «оригинал» (подлинник) – копия (список).[16] Конечно эти классификации вряд ли уместно называть «смысловыми», поскольку они отражают характер работы над текстом: с одной стороны, подготовительный – окончательный, завершенный; с другой – исходный, первоначальный – последующий, вторичный. В общем, все это в текстологии известно давно – укажу лишь на исследование Д. С. Лихачева 1960-х гг.[17]

В значительной степени новаторский характер носит другая классификация – «сопоставление документов по юридическому значению». В. М. Воробьева считает, что приказные документы следует делить на официальные и неофициальные документы. Соответственно, беловой оригинал, составленный в Разрядном приказе, может быть официальным и неофициальным (проект).[18] «Именно в этом смысле Н. П. Лихачев использовал термин «черняк официального текста» в контексте своего предположения» – пишет В. М. Воробьев.[19] И далее о Н. П. Лихачеве: «он мог бы высказаться по данному поводу более определенно». Увы, думаю, не мог, поскольку не знал о том смысле, который вложит в его слова В. М. Воробьев спустя много лет.

Итак, приказные беловые документы были официальными и неофициальными. Критерием разграничения этих двух видов документов, по мнению В. М. Воробьева, выступают признаки «официальности» – «подписи официальных лиц» и «другие атрибуты официальности». В содержательном плане разница между указанными видами документов заключена в «юридической действенности» у официальных документов и ее отсутствии у неофициальных.[20] Таким образом, заключает исследователь, текст полоцкого похода представляет собой «оформленный набело подлинник … неутвержденного проекта официального документа Разрядного приказа».[21]

Казалось бы приведенные рассуждения составляют новое слово в историографии изучения делопроизводственной документации. Действительно, официальный документ это такой документ, который имеет атрибуты официальности (напр., скрепы), в результате чего он получает юридическую «действенность». Однако никакими доказательствами приведенные рассуждения не подкреплены. Почему В. М. Воробьев полагает, что его классификация верна для приказного делопроизводства XVI – XVII вв.? Приказная практика оформления беловых документов и способы проставления скреп, которые подробно излагает исследователь, никак не подтверждают его выводы, а поэтому не уместны – оправдывает их разве что указание на подпись подьячего Костьки Петрова.

Интересным в плане обсуждаемой проблемы представляется рассмотрение вопроса о том, что представляли собой подписи, скрепы, печати – каково их значение, в чем заключалась их роль.

В настоящее время все подобные элементы документов являются правовыми символами. В отечественной юридической науке под правовым символом понимается «закрепленные законодательством условные образы (замещающие знаки), используемые для выражения определенного юридического содержания и понятные окружающим людям».[22]

Символ является правовым в том случае, если выполняет ряд функций: 1) удостоверительная (выступает в качестве удостоверительного правового акта); 2) поскольку выполняет удостоверительную функцию, в исторической перспективе (правосознании), выступает элементом структуры самого юридического факта[23]; 3) поскольку выполняет удостоверительную функцию, выступает средством доказывания.

В зависимости от юридического содержания правовые символы могут быть трех видов: правоприменительные, интерпретационные и символы-нормы. Последние являются образом, замещающим собой общеобязательные правила поведения.[24] Однако общеобязательность возникает не из-за символа, а в силу того правила, который он замещает.[25] Таким образом, существование правил не обусловлено существованием символа, а наличие или отсутствие символа влияет на юридическую силу документа в тех случаях, когда это специально оговорено в законодательстве.

С учетом приведенных рассуждений скрепы и подписи можно считать правовыми символами, порожденными практической деятельностью приказов.[26] Наблюдения над сохранившимся приказным делопроизводством заставляет полагать, что, выполняя удостоверительную функцию, они проставлялись на документах, исходящих из приказов (напр., в «памятях»), или на документах, которые составлялись служащими приказов вне их стен – в этом случае обеспечивалась достоверность и сохранность документа в процессе его перемещения от места составления до помещения приказа. В последнем случае, речь идет о документах первичного учета, например таких как, десятни, писцовые книги и т.п.

Как правило, внутренние документы приказов скреп и подписей не имели. Однако вынос этих книг из помещения приказа сопровождался определенной процедурой. Например, перемещение разрядных книг из приказа «в Вверх», то есть в покои царя, во-первых, фиксировалось в записных разрядных книгах (как и возврат в приказ); во-вторых, книга помещалась в сундучок, который запечатывался печатью; в-третьих, до покоев царя книга перемещалась в сопровождении служащего приказа обычно в чине дьяка.

В качестве примера приведу рукописи, составленные в разрядном приказе и не имеющие скреп и подписей: книга посольских приемов 1624 – 1635 гг.[27], книга «украинных воевод» 1624 – 1652 гг.[28], книга «царских столов» 1622 – 1629 гг.[29], разрядная книга «подлинник» 1625/26 г.[30], разрядная книга «подлинник» 1626/27 г.[31], разрядная книга «подлинник» 1637/38 г.[32] и др. То, что все указанные выше документы составлялись и находились в разрядном приказе, подтверждается наблюдениями исследователей[33] и описями архива разрядного приказа XVII в., рукописи которых, кстати, также не содержат скреп.[34]

О характере этих документов мне стоит лишь повториться: «… книги и тетради использовали для составления внутренних документов приказа, либо документов служебного пользования. Это, прежде всего, большое количество вторичной документации, документов сводного или обобщающего характера: книги “входящих” и “исходящих” документов, различные реестры, сметные списки, описи текущих архивов и т. п.».[35]

Книга полоцкого похода 1563 г., как, впрочем, и указанные мной выше документы разрядного приказа, никакой юридической силы не имели, да и не могли иметь – вне зависимости от подписей на нем. И вовсе не потому, что люди XVI в. не использовали термин «юридическая сила», а потому что понимали объем термина[36] – не думаю, что кто-нибудь из исследователей будет отрицать, что воевода в XVI в. не видел разницу между воеводским наказом и разрядной книгой. Первый документ налагал на воеводу обязанность совершить определенные действия или воздержаться от них – в этом заключалась его юридическая сила, а второй ни к чему воеводу, как в прочем и других лиц не обязывал. В данном случае, книга Полоцкого похода фиксирует фактическую сторону событий.[37] Подобные документы в современной юриспруденции принято называть организационными.

Несколько слов об «официальном документе». В современном российском праве «официальный документ» – документ, исходящий из органов государственной власти (за исключением «важных личных документов»).[38] Очень близкое понимание этого термина характерно для исследовательских работ по изучению приказного делопроизводства. Источники не сохранили ничего, что позволяло бы выделить официальные и неофициальные документы по иным критериям.

Предложенная классификация документов на официальные и неофициальные и критерии из выделения – впервые предложена В. М. Воробьева. Однако стоит отметить, что говорить о практике утверждения проекта книги Полоцкого похода 1563 г. и ей подобных, тем более о новых критериях отнесения документов к официальным и неофициальным, без серьезной аргументации преждевременно.

Пожалуй, не будет преувеличением утверждение о том, что самое ценное в рецензии В. М. Воробьева – «Перечень фактических ошибок в публикации А. П. Сапуновым рукописи разрядной книги полоцкого похода 1563 г.» и указание на ошибки, допущенные мной и К. В. Барановым в наших публикациях – пять и шесть соответственно против 38 у А. П. Сапунова.

Пользуясь случаем отмечу недостатки своего издания, не отмеченные трудом рецензента, но заслуживающие внимания.

На с. 22 вступительной статьи, в последнем абзаце вместо текста «Выводы о характере взаимоотношения разрядной книги 1475 – 1605 гг., разрядной книги 1475 – 1605 гг., и …» следует читать: «Выводы о характере взаимоотношения разрядной книги 1475 – 1605 гг., разрядной книги 1550 – 1636 гг., и …».

На с. 22 в оглавлении столбцов таблицы: заголовок третьего столбца вместо «разрядная книга 1475 – 1605 гг.» следует читать «разрядная книга 1550 – 1636 гг.»

Наконец, последнее. На л. 27 об. читается: «царева двора Шигалеева ра княз(ь) с товарыщи». Во вступительной статье я предположил, что данное чтение возникло в результате ошибки, допущенной писцом при работе с черновым текстом, в котором могло читаться следующее: «царя Шигалея двора княз с товарыщи».[39] К. В. Баранов при публикации книги полоцкого похода предложил иное чтение: «царева двора Шигалеева Рай княз(ь) с товарыщи».[40] Сейчас мне кажется данное чтение более предпочтительным.

Количество ошибок, обнаруженных В. М. Воробьевым, в издании А. П. Сапунова подтвердили мое мнение о том, что в среднем на 1 ошибка приходится на 4 листа рукописи с оборотом.[41] Точное значение – 3,947 – 38 ошибок на 150 листов рукописи с оборотом форматом Q.

Средний показатель ошибок в моем издании – 1 ошибка на 30 листов рукописи с оборотами форматом Q, в издании К. В. Баранова – 1 ошибка на 25 листов соответственно. Много это или мало сказать сложно, поскольку подобные подсчеты, на сколько мне известно, специально не предпринимались.

Укажу на ошибки в своей публикации, выявленные В. М. Воробьевым:

Тот факт, что некоторые ошибки во всех трех публикациях совпадает, рецензент оговаривает особо. О причине допущенных ошибок В. М. Воробьев пишет следующим образом: «А. П. Сапунов, вводя в научный оборот разрядную книгу полоцкого похода, опирался на источник. Его же последователи … в своих публикациях отталкивались от издания А. П. Сапунова».

Здесь М. В. Воробьев имеет в виду технический прием проверки текста рукописи по тексту издания. Непонятен лишь обличительный пафос исследователя – «технологическая зависимость новейших публикаций от изначальной» – поскольку этот прием вполне технически оправдан и широко распространен у специалистов. В основе этого технического приема лежит текстологический метод подведения разночтений одного списка по другому.[42]

Далее патетический характер рецензии возрастает: «технология проста до неприличия: текст публикации А. П. Сапунова вводится в компьютер и сканируется, затем сопоставляется с оригиналом на предмет выявления ошибок. На данном этапе подготовки «публикации» (sic – К.П.) решающими факторами, определяющими уровень качества издания, становятся уровень общей грамотности «издателя» и его склонность к зоркому восприятию того или иного вида информации». В качестве post scriptum приводится напутствие о необходимости бережного отношения к публикации со ссылкой на общие принципы издания, выработанные в 1930-е гг.[43]

Действительно, технические, или, если угодно, технологические приемы подготовки издания по сравнению с 1930-ми гг. уже иные – это следует признать. С этой точки зрения современные переиздания ранее опубликованных текстов можно обозначить «публикациями», а издания 1930-х гг. публикациями без кавычек. Соответственно, можно классифицировать издания по методам подготовки на: издания, «издания с не бережным отношением», то есть подготовленные с помощью компьютерных технологий, и «издания с бережным отношением» – подготовленные с помощью технических приемов 1930-х гг. Правда, затрудняюсь сказать какая польза будет от этих классификаций.

Что касается сканирования, то, дело обстоит совсем не так, как полагает В. М. Воробьев. Насколько мне известно, широко распространенные программные средства (напр., Abby Fine Reader) не предназначены для распознавания старых шрифтов. Во всяком случае, мне такое программное обеспечение неизвестно. Это означает, что затраты на выверку текста введенного в компьютер неизмеримо выше, нежели обычный набор. Соответственно, мной подведенный текст был набран обычным образом, так же как в 1930-е гг. печатали на пишущей машинке.

Стоит указать на некоторые «фактические» ошибки «Перечня фактических ошибок…» – они относятся к указанию на листы рукописи. В. М. Воробьев по непонятной для меня причине – не недосмотру или сознательно – использует то старую, то новую пагинации рукописи.[44] Например, текст, в котором допущена ошибка 32 («С Володимером Карповым…») на л. 65 отсутствует. Он находится на л. 65 об. новой пагинации, и, соответственно, на л. 66 об. старой пагинации. В другом случае, текст с ошибкой 38 («На Велиже…») находится не на л. 147, а на л. 146 об. новой пагинации – он же л. 147 об. старой пагинации.[45] Эту особенность следует иметь в виду при использовании «Перечня фактических ошибок…».

По всей видимости, обращение к рукописи и ее сравнение с публикациями не оправдало главных надежд В. М. Воробьева – выявление ошибок публикаций не привело к совпадению цифровых данных о численности отдельных отрядов и полков, имеющихся в рукописи. Причина этого, как мне кажется, заключается в другом. В своей вступительной статье я попытался показать, что текст книги носит явные следы неудачной редакционной работы с текстом источника.[46] Думается, что именно в этом следует искать ответ на вопрос, который побудил В. М. Воробьева к написанию рецензии.[47]

Tota re perspecta. В. М. Воробьев проделал большую и важную работу. Представляется, что использование в исследовательской работе публикаций полоцкого похода 1563 г., предпринятых мной и К. В. Барановым – надеюсь, он со мной согласится, – не возможно без учета тех ошибок, которые были рецензентом добросовестно выявлены и опубликованы.[48]

Опубл.: Очерки феодальной России. М.-СПб., 2007. Вып. 11. С. 525 - 537.

• Размещено: 30.10.2012
• Автор: Петров К.В.
• Ключевые слова: разрядный приказ, приказное делопроизводство, XVI век, издание документов
• Размер: 49.63 Kb
• постоянный адрес:
• © Петров К.В.
• © Открытый текст (Нижегородское отделение Российского общества историков – архивистов)
  Копирование материала – только с разрешения редакции